Страница:
Чем выше мы лезли, тем хуже рос мох — блаженством было идти вдруг без прежних усилий, — а на крутом склоне валялись большие, отколотые обломки скал. Холод, исходивший из камней, мучил наши тела сквозь бекамиловые пальто, а в воздухе висел пар от дыхания.
К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.
На северных сторонах глыб, неподвластных погоде, лежал старый, смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я слышала и шум, мчавшейся в долину воды.
Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил горло и легкие. Холод в сочетании с физической усталостью не допускали удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх, замкнувшись в своем внутреннем мире. Дикарка всегда шла впереди, то исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.
Для того, чтобы поставить одну ногу впереди другой, требовалась концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал на меня в виде капель воды на волосах и промочил их, мои губы с каждым вздохом становились холоднее.
Дважды я мгновенно засыпала, когда приседала, чтобы отдохнуть, но холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.
Меня испугало то, что я так скоро и так сильно устала. Было и еще одно чувство, которое я испытала, но не могла определить — это было скорее опустошенность, чем усталость, — которое напугало меня гораздо больше, если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.
Туман клубился, шел волнами, он промочил нас насквозь, как мелкий моросящий дождь, и прошло много времени, пока до меня не дошло значение этого обстоятельства — сейчас мы шли вниз по склону.
Я увидела рядом с собой стекавшую в долину ледяную воду, туман рассеялся, когда мы достигли нижней границы облачности, и мы все остановились, чтобы приготовиться к длительному спуску.
Холод уменьшился, когда подул ветер. Не было никакой радости от того, что мы оставили перевал позади себя, не было и момента, чтобы посмотреть назад; теперь мы могли лишь продолжать идти.
— Нам повезло, — нехотя сказал Блейз, когда мы отдыхали, — чуть позже этот перевал перекрывается снегом. Сейчас, наверное, идет вторая или третья неделя риардха.
Я вздрогнула от неожиданного движения. Дикарка опять уже была на ногах и начала спуск по длинному склону. Скалы тянулись вниз множеством разломов и поперечных холмистых структур. На тундре лежал ясный свет и окрашивал ее в цвет светлого золота.
Даже я понимала, что при более плохой погоде у нас не было бы шансов выжить и что даже при хорошей погоде, находясь на верху более длительное время, мы не могли надеяться на благоприятный исход. Здесь ничто не росло, а охотой мало что можно было добить. Здесь перед нами лежали ребра суши и кости всей Орте. Это была суровая земля; нам предстояло приспособиться к ее условиям, или она погубила бы нас.
Дикарка шла вперед — единственный наш проводник.
Запас пищи был спрятан в ущелье, проходившем вниз от стены Мира, однако половина его испортилась.
Узкие, белые ручейки, текшие с вершин, становились в долинах ревущими потоками, стремившимися вниз с огромной силой. Они были так холодны, что в них могла замерзнуть руки.
Мы находились там весь следующий день, в этом воздухе, казавшемся нам теплым после того, которым мы дышали на перевале. Мы спустились ниже не более чем на девятьсот или тысячу метров, а все плоскогорье лежало выше Топей.
— Куда ты идешь? — спрашивала я дикарку в разных вариантах, какие мне только приходили в голову.
— Мы — люди Кирриах, — сказала она и протянула свою смуглую руку в северо-западном направлении. Это было все, чего я от нее добилась.
Я подумала, что мы приближаемся к своему концу. Так или иначе. Существует предел выживания человека в экстремальных условиях. Есть предел, который решает, сколько ночей можно обходиться без достаточного количества сна… О, боже, как я жаждала одной-единственной ночи ненарушенного сна! Существует предел перенесения голода. А рано или поздно погода ухудшится.
Дикарка сможет выжить. Она была очень выносливой даже по ортеанским представлениям. Но мы, все остальные, лишались последних сил.
Я проспала большую часть дня. Всякий раз, ненадолго просыпаясь, я видела Марика и Блейза, дремавших возле костра. Как-то вдруг пропала необходимость следить друг за другом. Дикарка иногда находилась рядом, иногда ее не было. Казалось, она не знала усталости.
Меня кто-то тормошил, и я открыла глаза. Начинало смеркаться. Солнце уже скрылось за вершинами и окрашивало снег в розовый и желтоватый тона. Склонившись надо мной, рядом стоял Марик.
— Я думаю, она хочет, чтобы мы продолжили путь. Что нам делать, Кристи?
Потребовалось некоторое время, пока я собралась с мыслями. Я подышала на руки, чтобы согреть их, и поискала свой мешок.
— Это имело бы смысл — идти ночью и спать днем, когда теплее. Это лучше, чем замерзать. Да.
— Имело бы смысл? — с недоверием спросил Блейз. Я ничего не ответила.
Мы шли дальше в свете звезд, достаточно ярком, чтобы видеть путь. Дикарка ускорила шаги и нетерпеливо ждала потом, когда мы ее догоним. Явно нараставшая спешка в ее поведении заражала и нас. Я не знала, что было в той земле, которой нам приходилось опасаться.
В середине ночи мы устали. Бесконечные холодные часы после полуночи стоили нам последних сил. Я тяжело шагала рядом с Мариком. Мы миновали горную местность и достигли равнины. Если бы я задумалась, то ровность пройденного нами пути удивила бы меня.
Что-то угловатое закрыло звездный свет. Затем дикарка прошла под аркой. Какой-то вход. Я с удивлением притронулась к стене. Она была оштукатуренной, и это здесь, в пустынных землях!
Мелькающий желтый свет не позволял разглядеть что-нибудь среди ночи. Костер осветил углы каменного зала с разрушенной крышей. Дикарка, держа в руках трут и кресало Телук, присела на полу. Ярко горел костер.
Блейз протиснулся внутрь следом за мной, бросил свой мешок на выложенный плиткой пол, сел и протянул руки к теплу.
Вода из кожаных сосудов. Жирное мясо, плотно упакованное в кожаные мешки. Я увидела, как Марик вспарывал ножом швы, и с облегчением принялась делать то же самое. Мы ели словно дикие животные, молча, и смачивали сухие языки водой. С треском горело дерево. Дикарка положила сверху охапку мха, и горение замедлилось, давая больше тепла.
Я видела в свете костра ее лицо и белые зубы. Она прислонилась спиной к стене и наблюдала, как струя дыма уходила в небо, кусок которого был виден через отверстие в крыше. Прежде я считала ее лицо совершенно ничего не выражающим. Сейчас же я видела, что напряженное выражение исчезло с него. Она расслабилась.
Я провалилась в сон, когда обманчивое утро осветило вход.
В мою щеку уперлось что-то твердое. Будучи в тепле и еще в полусне, я не хотела двигаться. Однако тягостная помеха заставила меня окончательно проснуться. Я открыла глаза. Это был каблук сапога, принадлежавшего римонскому наемнику. Перевернувшись на другой бок, я ударилась головой о ногу Марика. Оба продолжали спать.
Костер потух. Дикарки не было. Судя по свету, проникавшему через вход, солнце взошло уже довольно давно.
Я прошлась по залу между одеялами, мешками, в которых находилась пища, и хворостом для костра и подошла к сводчатому входу.
Солнечный свет ослепил меня. Камень был серо-голубого цвета и на свету казался почти прозрачным. Я вышла наружу, чтобы отправить естественную потребность. Затем сонным взглядом я оглядела местность и постепенно поняла, что видела. Стены, в которых мы ночевали, совсем не были отдельно стоящей хижиной. Лишь в поле моего зрения были десятки зданий, а ветер гнал по мощеным улицам сухую листву.
Тут находился разрушенный город.
Разрушенный и покинутый, как стало понятно с первого взгляда. Все здания были построены из того же самого камня и по единому типу. Они создавали впечатление странной незавершенности; они, как будто, не представляли собой ничего иного кроме оболочек.
Я вышла на один из перекрестков и увидела дорогу, которая вела назад, к заснеженным вершинам. Видимо, это была та дорога, по которой мы пришли. Но во всех других направлениях раскинулся город, насколько видел глаз.
Я прошла по нескольким улицам, которые зачастую встречались по три на каждом таком перекрестке, а после того как обошла некоторые целиком, мне стало ясно, что преобладавшей формой зданий был шестиугольник. Кроме того, в зданиях не было того центрального двора, какой я считала разумеющимся для архитектуры Южной земли.
— Кристи! — за мной вприпрыжку бежал Марик. — Ради Богини! Ведь этому конца не будет!
На нашем пути лежали резкие тени, причем это были тени, состоявшие из прямых линий, какие бывают только в городах. Солнце здесь находилось низко над южным горизонтом. Наши глаза ни встречали почти ничего, что бы еще сохранилось неразрушенным. Из поросших мхом холмов руин поднимались стены. Сквозь камни мостовых пробивался кустарник с бледными листьями.
Атмосферные условия закруглили и гладко отполировали кромки камней. Очевидно, стены были когда-то обработаны. Дальше, впереди, где начиналась открытая местность, на голой земле виднелись лишь линии, говорившие, где когда-то находились стены. Вниз по склону находилась широкая лестница, заросшая перьевидным, серебристо-зеленым бурьяном, нигде не начинавшаяся и нигде ни кончавшаяся.
Мы остановились перед ступенями. Они были так отполированы, что казалось, будто сделало это море.
— Они древние, — сказала я, — боже, какие же они древние!
— Они огромные. — Марик осматривался по сторонам. Руины тянулись на север, насколько видел глаз. В нескольких километрах виднелись и более крупные постройки. Я поймала себя на том, что спрашивала себя, можно ли будет их обследовать.
— Мне это не нравится, — тихо сказал Марик, потому что не хотел нарушать тишину. — Это… это то, о чем нас предостерегали. Неудивительно, что здешние племена — это варвары. Раз они здесь живут.
— Мы о них ничего не знаем.
Горизонт, лишь на юге ограниченный заснеженными горами, словно гигантской рукой охватывал разрушенный город. Над пустынной землей дул ветер, посвистывая между возвышавшимися стенами.
— Давайте вернемся, — сказал Марик. Я согласилась.
Появилась дикарка, и Блейз о чем-то спорил с ней. Она смотрела на него, совершенно ничего не понимая. Увидев меня, она показала на север.
— Наша дорога.
— Мы не можем идти далеко.
Она немного развела руки в стороны.
— Не далеко.
— Несколько дней? — я показала рукой на солнце.
Она помотала головой.
Это было все, что я поняла. Она с нетерпением ждала, пока мы собрали все, что еще осталось от пищи и воды, и одеяла. У Блейза был вид человека, которого втягивают во что-то против его воли.
Пока дикарка вела нас на север, я подумала, что он и Марик в одном были едины. Пребывание в городе таких размеров, хотя он и опустел уже несколько тысячелетий назад, казалось им очень неуютным.
В тех местах Южной земли, где я побывала, не было ничего такого грандиозного, подобного этому.
Незадолго до второй половины дня мы остановились. Дикарка вела нас мимо плоских впадин, о которых я знала, что они были следствием обвала подземных помещений, в густой кустарник. Там она приостановилась, поискала что-то вокруг и затем оттащила в сторону какую-то каменную плиту. Вытертые ногами ступени исчезали в темноте подземелья.
Внутри было прохладно и сухо. Свет просачивался сквозь щели в потолке, который когда-то являлся полом большого здания, а сейчас на нем рос густой, с бурого цвета листьями, кустарник.
Мои глаза привыкли к сумраку. Мы находились в обширном, похожим на зал, помещении, пол которого и колонны вдоль стен были из камня. У противоположной стены лежали кожаные мешки с водой и пищей, а также одеяла и шкуры.
— В каждом каменном месте, — голос дикарки мягко отражался от стен, — хватит на двенадцать… — она пересчитала свои костлявые пальцы на обоих руках, так что я поняла ее, — …двенадцать нас, двенадцать восходов солнца. Мы должны пересечь эту землю.
— Вы?
— Все люди Кирриах.
Марик прошел мимо лежавшей на полу кучи запасов. Вернулся он с кусками торфа, которые сложил в одном из углов. Пол был черным от костров, разжигавших здесь до нас. Дикарка нагнулась над сухими щепками с кремнем в руках.
Мы поели. Недолгий день снаружи перешел в вечер. Наконец дикарка встала, подошла к лестнице. Дул холодный ветер.
— Кристи.
Я подошла к ней и стала ждать, что она скажет.
— Ты должна ждать.
— Как долго?
Она дважды или трижды сосчитала на пальцах и пожала плечами.
— Я буду говорить с людьми Кирриах. Ты должна остаться.
— Разве я не могу пойти с тобой и сама поговорить с ними?
— Тогда бы они убили тебя. Там есть еда. Жди. Я приду к тебе.
Я пошла за ней вверх по лестнице. Наверху она показала рукой на менее разрушенную часть города.
— Там есть колодезная вода. — Она положила руки мне на плечи. — Оставайся здесь.
— Я буду ждать, — сказала я, потому что мне некуда было идти.
Она сняла руки с моих плеч, повернулась и ушла во мрак вторых сумерек. Я стояла на холоде, пока не потеряла ее из виду, а потом спустилась вниз.
На меня пристально смотрели две пары глаз. У мужчины и мальчика на лицах было одинаковое выражение недоверия. Я пристроилась возле костра.
— Думаю, нам придется подождать, пока она не вернется.
— Она ушла к своим людям? — спросил Марик.
— Остается только надеяться, что она вернется не вместе с ними. — Блейз как всегда был самоуверен и язвителен. — Мне бы хотелось сохранить свою голову там, где она есть, а не на острие варварского копья. Но если вспомнить, что она выступила на юг с группой своих людей, а вернулась только с двумя жителями Южной земли и с вами…
— Ей придется многое объяснять. — Мне было жаль, что он слышал наши с Мариком предположения насчет происхождения дикарки.
Мы стали ждать.
16. ЛЮДИ КИРРИАХ
К полудню с вершин поползли первые хвосты тумана.
На северных сторонах глыб, неподвластных погоде, лежал старый, смешанный с грязью снег прошлой зимы. Слышалось эхо шорохов. Я слышала и шум, мчавшейся в долину воды.
Обжигающая боль поселилась у меня под ребрами. Воздух сушил горло и легкие. Холод в сочетании с физической усталостью не допускали удовольствия вести разговоры; так как каждый из нас продолжал лезть вверх, замкнувшись в своем внутреннем мире. Дикарка всегда шла впереди, то исчезала в сгущавшемся тумане, то снова возникала, как виденье.
Для того, чтобы поставить одну ногу впереди другой, требовалась концентрация всего моего внимания и всех усилий. Туман оседал на меня в виде капель воды на волосах и промочил их, мои губы с каждым вздохом становились холоднее.
Дважды я мгновенно засыпала, когда приседала, чтобы отдохнуть, но холод снова будил меня. И каждый раз становилось все труднее подыматься.
Меня испугало то, что я так скоро и так сильно устала. Было и еще одно чувство, которое я испытала, но не могла определить — это было скорее опустошенность, чем усталость, — которое напугало меня гораздо больше, если бы я была в состоянии побеспокоиться об этом.
Туман клубился, шел волнами, он промочил нас насквозь, как мелкий моросящий дождь, и прошло много времени, пока до меня не дошло значение этого обстоятельства — сейчас мы шли вниз по склону.
Я увидела рядом с собой стекавшую в долину ледяную воду, туман рассеялся, когда мы достигли нижней границы облачности, и мы все остановились, чтобы приготовиться к длительному спуску.
Холод уменьшился, когда подул ветер. Не было никакой радости от того, что мы оставили перевал позади себя, не было и момента, чтобы посмотреть назад; теперь мы могли лишь продолжать идти.
— Нам повезло, — нехотя сказал Блейз, когда мы отдыхали, — чуть позже этот перевал перекрывается снегом. Сейчас, наверное, идет вторая или третья неделя риардха.
Я вздрогнула от неожиданного движения. Дикарка опять уже была на ногах и начала спуск по длинному склону. Скалы тянулись вниз множеством разломов и поперечных холмистых структур. На тундре лежал ясный свет и окрашивал ее в цвет светлого золота.
Даже я понимала, что при более плохой погоде у нас не было бы шансов выжить и что даже при хорошей погоде, находясь на верху более длительное время, мы не могли надеяться на благоприятный исход. Здесь ничто не росло, а охотой мало что можно было добить. Здесь перед нами лежали ребра суши и кости всей Орте. Это была суровая земля; нам предстояло приспособиться к ее условиям, или она погубила бы нас.
Дикарка шла вперед — единственный наш проводник.
Запас пищи был спрятан в ущелье, проходившем вниз от стены Мира, однако половина его испортилась.
Узкие, белые ручейки, текшие с вершин, становились в долинах ревущими потоками, стремившимися вниз с огромной силой. Они были так холодны, что в них могла замерзнуть руки.
Мы находились там весь следующий день, в этом воздухе, казавшемся нам теплым после того, которым мы дышали на перевале. Мы спустились ниже не более чем на девятьсот или тысячу метров, а все плоскогорье лежало выше Топей.
— Куда ты идешь? — спрашивала я дикарку в разных вариантах, какие мне только приходили в голову.
— Мы — люди Кирриах, — сказала она и протянула свою смуглую руку в северо-западном направлении. Это было все, чего я от нее добилась.
Я подумала, что мы приближаемся к своему концу. Так или иначе. Существует предел выживания человека в экстремальных условиях. Есть предел, который решает, сколько ночей можно обходиться без достаточного количества сна… О, боже, как я жаждала одной-единственной ночи ненарушенного сна! Существует предел перенесения голода. А рано или поздно погода ухудшится.
Дикарка сможет выжить. Она была очень выносливой даже по ортеанским представлениям. Но мы, все остальные, лишались последних сил.
Я проспала большую часть дня. Всякий раз, ненадолго просыпаясь, я видела Марика и Блейза, дремавших возле костра. Как-то вдруг пропала необходимость следить друг за другом. Дикарка иногда находилась рядом, иногда ее не было. Казалось, она не знала усталости.
Меня кто-то тормошил, и я открыла глаза. Начинало смеркаться. Солнце уже скрылось за вершинами и окрашивало снег в розовый и желтоватый тона. Склонившись надо мной, рядом стоял Марик.
— Я думаю, она хочет, чтобы мы продолжили путь. Что нам делать, Кристи?
Потребовалось некоторое время, пока я собралась с мыслями. Я подышала на руки, чтобы согреть их, и поискала свой мешок.
— Это имело бы смысл — идти ночью и спать днем, когда теплее. Это лучше, чем замерзать. Да.
— Имело бы смысл? — с недоверием спросил Блейз. Я ничего не ответила.
Мы шли дальше в свете звезд, достаточно ярком, чтобы видеть путь. Дикарка ускорила шаги и нетерпеливо ждала потом, когда мы ее догоним. Явно нараставшая спешка в ее поведении заражала и нас. Я не знала, что было в той земле, которой нам приходилось опасаться.
В середине ночи мы устали. Бесконечные холодные часы после полуночи стоили нам последних сил. Я тяжело шагала рядом с Мариком. Мы миновали горную местность и достигли равнины. Если бы я задумалась, то ровность пройденного нами пути удивила бы меня.
Что-то угловатое закрыло звездный свет. Затем дикарка прошла под аркой. Какой-то вход. Я с удивлением притронулась к стене. Она была оштукатуренной, и это здесь, в пустынных землях!
Мелькающий желтый свет не позволял разглядеть что-нибудь среди ночи. Костер осветил углы каменного зала с разрушенной крышей. Дикарка, держа в руках трут и кресало Телук, присела на полу. Ярко горел костер.
Блейз протиснулся внутрь следом за мной, бросил свой мешок на выложенный плиткой пол, сел и протянул руки к теплу.
Вода из кожаных сосудов. Жирное мясо, плотно упакованное в кожаные мешки. Я увидела, как Марик вспарывал ножом швы, и с облегчением принялась делать то же самое. Мы ели словно дикие животные, молча, и смачивали сухие языки водой. С треском горело дерево. Дикарка положила сверху охапку мха, и горение замедлилось, давая больше тепла.
Я видела в свете костра ее лицо и белые зубы. Она прислонилась спиной к стене и наблюдала, как струя дыма уходила в небо, кусок которого был виден через отверстие в крыше. Прежде я считала ее лицо совершенно ничего не выражающим. Сейчас же я видела, что напряженное выражение исчезло с него. Она расслабилась.
Я провалилась в сон, когда обманчивое утро осветило вход.
В мою щеку уперлось что-то твердое. Будучи в тепле и еще в полусне, я не хотела двигаться. Однако тягостная помеха заставила меня окончательно проснуться. Я открыла глаза. Это был каблук сапога, принадлежавшего римонскому наемнику. Перевернувшись на другой бок, я ударилась головой о ногу Марика. Оба продолжали спать.
Костер потух. Дикарки не было. Судя по свету, проникавшему через вход, солнце взошло уже довольно давно.
Я прошлась по залу между одеялами, мешками, в которых находилась пища, и хворостом для костра и подошла к сводчатому входу.
Солнечный свет ослепил меня. Камень был серо-голубого цвета и на свету казался почти прозрачным. Я вышла наружу, чтобы отправить естественную потребность. Затем сонным взглядом я оглядела местность и постепенно поняла, что видела. Стены, в которых мы ночевали, совсем не были отдельно стоящей хижиной. Лишь в поле моего зрения были десятки зданий, а ветер гнал по мощеным улицам сухую листву.
Тут находился разрушенный город.
Разрушенный и покинутый, как стало понятно с первого взгляда. Все здания были построены из того же самого камня и по единому типу. Они создавали впечатление странной незавершенности; они, как будто, не представляли собой ничего иного кроме оболочек.
Я вышла на один из перекрестков и увидела дорогу, которая вела назад, к заснеженным вершинам. Видимо, это была та дорога, по которой мы пришли. Но во всех других направлениях раскинулся город, насколько видел глаз.
Я прошла по нескольким улицам, которые зачастую встречались по три на каждом таком перекрестке, а после того как обошла некоторые целиком, мне стало ясно, что преобладавшей формой зданий был шестиугольник. Кроме того, в зданиях не было того центрального двора, какой я считала разумеющимся для архитектуры Южной земли.
— Кристи! — за мной вприпрыжку бежал Марик. — Ради Богини! Ведь этому конца не будет!
На нашем пути лежали резкие тени, причем это были тени, состоявшие из прямых линий, какие бывают только в городах. Солнце здесь находилось низко над южным горизонтом. Наши глаза ни встречали почти ничего, что бы еще сохранилось неразрушенным. Из поросших мхом холмов руин поднимались стены. Сквозь камни мостовых пробивался кустарник с бледными листьями.
Атмосферные условия закруглили и гладко отполировали кромки камней. Очевидно, стены были когда-то обработаны. Дальше, впереди, где начиналась открытая местность, на голой земле виднелись лишь линии, говорившие, где когда-то находились стены. Вниз по склону находилась широкая лестница, заросшая перьевидным, серебристо-зеленым бурьяном, нигде не начинавшаяся и нигде ни кончавшаяся.
Мы остановились перед ступенями. Они были так отполированы, что казалось, будто сделало это море.
— Они древние, — сказала я, — боже, какие же они древние!
— Они огромные. — Марик осматривался по сторонам. Руины тянулись на север, насколько видел глаз. В нескольких километрах виднелись и более крупные постройки. Я поймала себя на том, что спрашивала себя, можно ли будет их обследовать.
— Мне это не нравится, — тихо сказал Марик, потому что не хотел нарушать тишину. — Это… это то, о чем нас предостерегали. Неудивительно, что здешние племена — это варвары. Раз они здесь живут.
— Мы о них ничего не знаем.
Горизонт, лишь на юге ограниченный заснеженными горами, словно гигантской рукой охватывал разрушенный город. Над пустынной землей дул ветер, посвистывая между возвышавшимися стенами.
— Давайте вернемся, — сказал Марик. Я согласилась.
Появилась дикарка, и Блейз о чем-то спорил с ней. Она смотрела на него, совершенно ничего не понимая. Увидев меня, она показала на север.
— Наша дорога.
— Мы не можем идти далеко.
Она немного развела руки в стороны.
— Не далеко.
— Несколько дней? — я показала рукой на солнце.
Она помотала головой.
Это было все, что я поняла. Она с нетерпением ждала, пока мы собрали все, что еще осталось от пищи и воды, и одеяла. У Блейза был вид человека, которого втягивают во что-то против его воли.
Пока дикарка вела нас на север, я подумала, что он и Марик в одном были едины. Пребывание в городе таких размеров, хотя он и опустел уже несколько тысячелетий назад, казалось им очень неуютным.
В тех местах Южной земли, где я побывала, не было ничего такого грандиозного, подобного этому.
Незадолго до второй половины дня мы остановились. Дикарка вела нас мимо плоских впадин, о которых я знала, что они были следствием обвала подземных помещений, в густой кустарник. Там она приостановилась, поискала что-то вокруг и затем оттащила в сторону какую-то каменную плиту. Вытертые ногами ступени исчезали в темноте подземелья.
Внутри было прохладно и сухо. Свет просачивался сквозь щели в потолке, который когда-то являлся полом большого здания, а сейчас на нем рос густой, с бурого цвета листьями, кустарник.
Мои глаза привыкли к сумраку. Мы находились в обширном, похожим на зал, помещении, пол которого и колонны вдоль стен были из камня. У противоположной стены лежали кожаные мешки с водой и пищей, а также одеяла и шкуры.
— В каждом каменном месте, — голос дикарки мягко отражался от стен, — хватит на двенадцать… — она пересчитала свои костлявые пальцы на обоих руках, так что я поняла ее, — …двенадцать нас, двенадцать восходов солнца. Мы должны пересечь эту землю.
— Вы?
— Все люди Кирриах.
Марик прошел мимо лежавшей на полу кучи запасов. Вернулся он с кусками торфа, которые сложил в одном из углов. Пол был черным от костров, разжигавших здесь до нас. Дикарка нагнулась над сухими щепками с кремнем в руках.
Мы поели. Недолгий день снаружи перешел в вечер. Наконец дикарка встала, подошла к лестнице. Дул холодный ветер.
— Кристи.
Я подошла к ней и стала ждать, что она скажет.
— Ты должна ждать.
— Как долго?
Она дважды или трижды сосчитала на пальцах и пожала плечами.
— Я буду говорить с людьми Кирриах. Ты должна остаться.
— Разве я не могу пойти с тобой и сама поговорить с ними?
— Тогда бы они убили тебя. Там есть еда. Жди. Я приду к тебе.
Я пошла за ней вверх по лестнице. Наверху она показала рукой на менее разрушенную часть города.
— Там есть колодезная вода. — Она положила руки мне на плечи. — Оставайся здесь.
— Я буду ждать, — сказала я, потому что мне некуда было идти.
Она сняла руки с моих плеч, повернулась и ушла во мрак вторых сумерек. Я стояла на холоде, пока не потеряла ее из виду, а потом спустилась вниз.
На меня пристально смотрели две пары глаз. У мужчины и мальчика на лицах было одинаковое выражение недоверия. Я пристроилась возле костра.
— Думаю, нам придется подождать, пока она не вернется.
— Она ушла к своим людям? — спросил Марик.
— Остается только надеяться, что она вернется не вместе с ними. — Блейз как всегда был самоуверен и язвителен. — Мне бы хотелось сохранить свою голову там, где она есть, а не на острие варварского копья. Но если вспомнить, что она выступила на юг с группой своих людей, а вернулась только с двумя жителями Южной земли и с вами…
— Ей придется многое объяснять. — Мне было жаль, что он слышал наши с Мариком предположения насчет происхождения дикарки.
Мы стали ждать.
16. ЛЮДИ КИРРИАХ
— Сколько еще? — не отступал Блейз.
— Разве вы не умеете считать? — Марик сделал на палке восьмую зарубку. Он пытался делать царапины на стене, но камень, казалось, обладал прочностью алмаза.
— Сколько еще вы будете упорствовать в этой тупости? Чем дольше мы здесь останемся, тем меньше у нас остается запасов на дорогу. Обратный путь до Южной земли долог.
— Вы можете идти, когда хотите. Совсем не требуется, чтобы вы брали на себя обязанность ждать нас.
Марик отошел, чтобы помешать суп в небольшой банке, висевшей над огнем на закрепленной палке. Балка была единственным оставшимся у нас предметом утвари.
Блейз сидел на полу, привалившись спиной к куче хвороста, одна из его ног вместе с сапогом лежало почти в золе костра. Его обычно бледная грива почернела от грязи. Острием ножа он чистил свои когтеобразные ногти на пальцах.
— Первое, что у нас кончится, — продолжал он, — это топливо.
Здесь вокруг кустарника не слишком много. Воды у нас достаточно, с этим я согласен; ведь есть колодец. Но пища и время…
— Если вы считаете, что у нас кончается топливо, почему бы не выйти и не запастись им?
Я высказала это как предложение. К моему удивлению, он прокряхтел что-то, встал и поднялся по лестнице.
— Мы… э-э… можем взять столько пищи, сколько сможем унести. — Тон Марика был скорее вопросительным. — Мы могли бы идти. Я не знаю, куда. Крепость, к которой уехала Т'Ан Рурик… должна находиться где-то в горах Стены Мира.
— К востоку отсюда. Но северо-восточнее от Корбека, если я верно запомнила карту. Отсюда, вероятно, до нее будет добрых триста зери.
На его лице появилось критическое выражение.
— Мы могли бы попытаться.
— Видишь ли… — На грани истерики я продолжила: — Я не знаю, как мне сделать. Мне бы не хотелось опять идти. Не думаю, что смогла бы. Ты понимаешь?
— Я этого тоже не хочу. Но что с нами будет, если мы этого не сделаем?
— Думаю… нам следовало бы остаться на некоторое время у этих племен.
— Вы имеете в виду, как пленники?
— Есть более худшее, чем это.
В моей голове промелькнула страшная мысль. Дикарка со своими людьми ушла в Южную землю, а вернулась с тремя чужаками, значит, для нее было самым легким делом (да и кто бы не избрал этот простейший путь?) просто-напросто забыть про нас.
Я услышала шаги. Пришел Блейз с охапкой веток. Я встала и взяла деревянную кадку.
— Я пойду к колодцу.
Снаружи на серых камнях были видны пятна влаги величиной с монету. В воздухе блестели крупные хлопья; шел дождь со снегом. Вершины Стены Мира пропали из виду. Над горизонтом стояли тяжелые серовато-белые тучи. Они выглядели так, словно их нижнюю сторону окунули в чернила.
Я подняла крышку и легла на землю, чтобы зачерпнуть кадкой ледяную воду. Ветер свистел на острых обломках стен. Я присела на время на каменную крышку.
Иногда я казалась себе заключенной в стены подвала. Я была очень раздражительна; причина этого состояла от части в том, что я все время была голодна и страдала расстройством желудка. С другой стороны, причиной являлось и то, что я находилась здесь, во многих милях от всякой цивилизации, в разрушенном городе Золотого Народа Колдунов. И я знала причину.
Я не думала, что действовала в Корбеке менее успешно, чем в Таткаэре. Но в Корбеке обстоятельства были иными. Я поняла бы что там происходило, если бы не была столь беззаботна, если бы уловила все те сигналы, намеки, о наличии которых можно было заключить по поведению Арада и Ховиса. Мне следовало с удвоенным вниманием подходить к выполнению моих служебных обязанностей.
Мой любовник, арикей — оба эти понятия не годились… Халтерн сказал (Хал, ты нужен мне здесь), что если с этим кончено, то конечно и все это нужно оставить, забыть.
В ощущении неудачи тоже есть своя волнующая прелесть. «Допрос церковными вельможами и преследование по половине провинции, — подумала я, — но я все еще здесь, до сих пор я все пережила».
Мне было ясно, что так не могло продолжаться, потому что как только я начну к этому привыкать, моя судьба будет решена.
Фалкир, этот Фалкир с охотниками возле Эт. А Халтерн… Если он мертв, то я буду настаивать на том, чтобы кто-нибудь понес за это ответственность. «Если я когда-нибудь выберусь отсюда, — думала я, — то сообщу об этом Рурик, Короне…»
Рурик. О том, жива ли она еще, я знала столько же, сколько и о Халтерне. А Телук…
«Теперь я смогла бы пережить, узнав о ее смерти, — подумала я. — Я могла бы погибнуть такой же смертью, внезапно и даже не защищаясь. Я хотела бы избежать такого, я буду бороться, чтобы отвратить это, но… такое возможно. А если я могу все подобное принять во внимание, то почему бы и не она?»
На следующий день выпал рыхлый снег. Марик позвал меня на верх.
— Взгляните вон там. — Он показал место пальцем.
По снегу тянулись следы — отпечатки изящного вида когтей и крыльев и мощных лап — пересекавшие друг друга следы. Снег смягчил резкие очертания руин.
— Я думала, что здесь нет никакой дичи.
— О, еще сколько. — В голосе Марика слышалось разочарование. — Но я не могу подойти к ним достаточно близко. Здесь все животные привыкли, что на них охотятся.
— Племена, я думаю. — Тут я вспомнила о дикарке и быстро сменила тему разговора. — Я схожу за водой. Ты можешь посмотреть за огнем? Там, кажется, почти все прогорело.
— Хорошо. — Он побежал обратно вниз по лестнице.
На поверхности воды образовался тонкий слой льда. Я сломала его, встала на колени и замерла. В черной воде я увидела свое лицо. Я почти не узнала себя. Причина заключалась не только в том, что я была в грязи и подрезала ножом свалявшиеся волосы. Я потеряла в весе, мои щеки и глаза ввалились. Обмануться я не могла: вид у меня был измученный.
Я окунула руки в ледяную воду и испугалась. Она была слишком холодна, чтобы ею умываться.
Моя старая ремондская одежда давно утратила свои первоначальные цвета и приняла равномерную грязно-бурую окраску. От грязи на моей коже образовались желтоватые пятна. От укусов вшей оставались красные следы. Я разорвала свою последнюю и ставшую тем временем грязной сорочку, чтобы перевязать ступни; на обмороженных местах вскрылись и воспалились нарывы.
В дотехническом мире нельзя быть слишком привередливым. Никому не нравятся и недостаточный комфорт, но с этим можно смириться. Так об этом говорил мой дядя Джон де Лайл, министр. Он сказал это мне, когда я еще претендовала на место во внеземной службе.
Я всегда клялась себе, что никогда не воспользуюсь влиянием семьи, тем более семьи де Лайлов. Это честолюбивое намерение побеждало, пока мне не стало ясно, как сильно меня влекла служба в департаменте межпланетных дел. Это было некорректно с моей стороны; он являлся единственным из де Лайлов, который чувствовал себя виновным в том родственном подходе, он позволил себе в отношении меня. Когда я пришла к нему и спросила об этом — квалификация у меня, конечно, была, — он не смог отказать мне, не дав места.
«Разве иначе я была бы здесь?» — с содроганием спрашивала я себя, все еще стоя на коленях возле колодца. — Разве тогда я все равно улетела бы с Земли, если бы не было того влияния и содействия? Да. И произошло бы это так же рано? Ага, но нет, это уже совсем иной вопрос».
Я услышала шаги, быстро зачерпнула ладонями ледяную воду и умыла лицо. Потом стала жадно глотать воздух, задрожала от холода и вытерла глаза рукавом.
— У вас есть проблемы? — спросил Блейз.
— Никаких кроме тех, что есть у вас. — Я подняла кадку за ручки и пошла обратно к подвалу. Он шел рядом.
— Которая из них?
— Что? — я проследила за его вытянутой рукой; он указывал на те немногие дневные звезды, которые еще были видны на западе.
— О, Солнце Земли вы отсюда не сможете увидеть.
Каменные плиты под слоем снега обладали коварной скользкостью.
Мне приходилось целиком сосредоточиваться на том, чтобы не поскользнуться. Мужчина, шедший рядом, и не думал мне помогать.
— Как там, в том мире?
Взглянув на его лицо, я увидела, что он был серьезен. Значит, либо он поверил, что я прибыла из другого мира, либо так на него действовала изоляция. Возможно, это было оттого, что мне тем временем стало казаться, будто его покушения на мою жизнь происходили давно и в каком-то ином мире. Но, в любом случае, я считала, что мне следовало относиться к нему вежливо.
— Есть поразительное сходство. Если мы имеем дело с тем же самым классом звезд — с подобным же солнцем, я имею в виду — и с миром, который находится от него на определенном расстоянии, то все растения, животные и люди являются лишь вариантами общих основных типов.
По-настоящему чужими являются формы жизни на газообразных гигантах, на блуждающих межзвездных мирах и на планетах, движущихся по очень близким к своим солнцам орбитам. Там есть создания, с которыми мы, вероятно, никогда не сможем общаться.
— Вот как такие? — Он вытянул руку: большой палец и пять остальных.
— Это незначительное отклонение.
— И вы живете в высоких башнях, летаете по небу и ездите в повозках, в которые не запряжены животные. — Его тон был насмешливым. — Когда я слышу такое от вас, то начинаю верить, что правы были те, кто говорил, будто вы принадлежите к народу колдунов.
— Кто эти «те»?
Он не ответил. Как я предполагала, это исходило от СуБаннасен.
Мы постепенно подходили к нашему подвалу. Вверх от скрытого костра поднималась тонкая струйка теплого воздуха.
— Зачем вы сюда прибыли? И что последует за вами — еще больше трюков народа колдунов? — Он отвернул в сторону свое покрытое шрамами лицо. — У нас своя жизнь. Это то, что мы выбрали. Улучшит ли нашу жизнь знание вашего мира?
По какой-то дурацкой причине — все-таки этот человек дважды пытался убить меня — я полагала, что должна быть искренней по отношению к нему.
— Мое правительство говорит о взаимном культурном обогащении посредством контактов между мирами, входящими в Доминион. Это совершенно верно. Разумеется, мое правительство так же хотело бы получать выгоду, если какой-то мир имеет то, что можно обменить или оплатить. А если оно сможет вам что-то продать, то сделает и это. Речь могла бы идти и об усовершенствование методов медицинского обслуживания, ведения сельского хозяйства, о тех вещах, которые вам потребуются.
— У нас есть все, что нам нужно, — Он был упрям и так самоуверен, будто мог говорить за каждую в отдельности телестре Южной земли.
— Как вы можете это утверждать?
— Мы были свидетеле м другого пути, вашего пути, и он не оправдал себя.
Он был сердит и гораздо менее скрывался за своей гордостью, чем я замечала это в нем прежде. У него был жалкий вид, когда он шел рядом со мной, спрятав руки под изношенным пальто, с красными от мороза ушами, с сине-красными шрамами на лице.
— Только то, что вы пережили на этой планете одну техническую цивилизацию, которая погибла, совсем не означает, что все кончают тем же. Кроме того, это было давно…
Он вздернул голову, и в его тоне снова появилась привычная резкая холодность. — Я уверяю вас, что хотя народ колдунов так же мертв, как и их город, мы их не забыли.
Он ушел вперед. Я взяла кадку в другую руку, подышала на окоченевшие пальцы и спустилась следом за ним в подвал.
— Вот. — Марик взял у меня воду и протянул мне небольшую баночку. Она была очень горячей и наполнена бульоном, полученным из драгоценного мяса. — Когда вы поедите, я дам есть и ему.
— Разве вы не умеете считать? — Марик сделал на палке восьмую зарубку. Он пытался делать царапины на стене, но камень, казалось, обладал прочностью алмаза.
— Сколько еще вы будете упорствовать в этой тупости? Чем дольше мы здесь останемся, тем меньше у нас остается запасов на дорогу. Обратный путь до Южной земли долог.
— Вы можете идти, когда хотите. Совсем не требуется, чтобы вы брали на себя обязанность ждать нас.
Марик отошел, чтобы помешать суп в небольшой банке, висевшей над огнем на закрепленной палке. Балка была единственным оставшимся у нас предметом утвари.
Блейз сидел на полу, привалившись спиной к куче хвороста, одна из его ног вместе с сапогом лежало почти в золе костра. Его обычно бледная грива почернела от грязи. Острием ножа он чистил свои когтеобразные ногти на пальцах.
— Первое, что у нас кончится, — продолжал он, — это топливо.
Здесь вокруг кустарника не слишком много. Воды у нас достаточно, с этим я согласен; ведь есть колодец. Но пища и время…
— Если вы считаете, что у нас кончается топливо, почему бы не выйти и не запастись им?
Я высказала это как предложение. К моему удивлению, он прокряхтел что-то, встал и поднялся по лестнице.
— Мы… э-э… можем взять столько пищи, сколько сможем унести. — Тон Марика был скорее вопросительным. — Мы могли бы идти. Я не знаю, куда. Крепость, к которой уехала Т'Ан Рурик… должна находиться где-то в горах Стены Мира.
— К востоку отсюда. Но северо-восточнее от Корбека, если я верно запомнила карту. Отсюда, вероятно, до нее будет добрых триста зери.
На его лице появилось критическое выражение.
— Мы могли бы попытаться.
— Видишь ли… — На грани истерики я продолжила: — Я не знаю, как мне сделать. Мне бы не хотелось опять идти. Не думаю, что смогла бы. Ты понимаешь?
— Я этого тоже не хочу. Но что с нами будет, если мы этого не сделаем?
— Думаю… нам следовало бы остаться на некоторое время у этих племен.
— Вы имеете в виду, как пленники?
— Есть более худшее, чем это.
В моей голове промелькнула страшная мысль. Дикарка со своими людьми ушла в Южную землю, а вернулась с тремя чужаками, значит, для нее было самым легким делом (да и кто бы не избрал этот простейший путь?) просто-напросто забыть про нас.
Я услышала шаги. Пришел Блейз с охапкой веток. Я встала и взяла деревянную кадку.
— Я пойду к колодцу.
Снаружи на серых камнях были видны пятна влаги величиной с монету. В воздухе блестели крупные хлопья; шел дождь со снегом. Вершины Стены Мира пропали из виду. Над горизонтом стояли тяжелые серовато-белые тучи. Они выглядели так, словно их нижнюю сторону окунули в чернила.
Я подняла крышку и легла на землю, чтобы зачерпнуть кадкой ледяную воду. Ветер свистел на острых обломках стен. Я присела на время на каменную крышку.
Иногда я казалась себе заключенной в стены подвала. Я была очень раздражительна; причина этого состояла от части в том, что я все время была голодна и страдала расстройством желудка. С другой стороны, причиной являлось и то, что я находилась здесь, во многих милях от всякой цивилизации, в разрушенном городе Золотого Народа Колдунов. И я знала причину.
Я не думала, что действовала в Корбеке менее успешно, чем в Таткаэре. Но в Корбеке обстоятельства были иными. Я поняла бы что там происходило, если бы не была столь беззаботна, если бы уловила все те сигналы, намеки, о наличии которых можно было заключить по поведению Арада и Ховиса. Мне следовало с удвоенным вниманием подходить к выполнению моих служебных обязанностей.
Мой любовник, арикей — оба эти понятия не годились… Халтерн сказал (Хал, ты нужен мне здесь), что если с этим кончено, то конечно и все это нужно оставить, забыть.
В ощущении неудачи тоже есть своя волнующая прелесть. «Допрос церковными вельможами и преследование по половине провинции, — подумала я, — но я все еще здесь, до сих пор я все пережила».
Мне было ясно, что так не могло продолжаться, потому что как только я начну к этому привыкать, моя судьба будет решена.
Фалкир, этот Фалкир с охотниками возле Эт. А Халтерн… Если он мертв, то я буду настаивать на том, чтобы кто-нибудь понес за это ответственность. «Если я когда-нибудь выберусь отсюда, — думала я, — то сообщу об этом Рурик, Короне…»
Рурик. О том, жива ли она еще, я знала столько же, сколько и о Халтерне. А Телук…
«Теперь я смогла бы пережить, узнав о ее смерти, — подумала я. — Я могла бы погибнуть такой же смертью, внезапно и даже не защищаясь. Я хотела бы избежать такого, я буду бороться, чтобы отвратить это, но… такое возможно. А если я могу все подобное принять во внимание, то почему бы и не она?»
На следующий день выпал рыхлый снег. Марик позвал меня на верх.
— Взгляните вон там. — Он показал место пальцем.
По снегу тянулись следы — отпечатки изящного вида когтей и крыльев и мощных лап — пересекавшие друг друга следы. Снег смягчил резкие очертания руин.
— Я думала, что здесь нет никакой дичи.
— О, еще сколько. — В голосе Марика слышалось разочарование. — Но я не могу подойти к ним достаточно близко. Здесь все животные привыкли, что на них охотятся.
— Племена, я думаю. — Тут я вспомнила о дикарке и быстро сменила тему разговора. — Я схожу за водой. Ты можешь посмотреть за огнем? Там, кажется, почти все прогорело.
— Хорошо. — Он побежал обратно вниз по лестнице.
На поверхности воды образовался тонкий слой льда. Я сломала его, встала на колени и замерла. В черной воде я увидела свое лицо. Я почти не узнала себя. Причина заключалась не только в том, что я была в грязи и подрезала ножом свалявшиеся волосы. Я потеряла в весе, мои щеки и глаза ввалились. Обмануться я не могла: вид у меня был измученный.
Я окунула руки в ледяную воду и испугалась. Она была слишком холодна, чтобы ею умываться.
Моя старая ремондская одежда давно утратила свои первоначальные цвета и приняла равномерную грязно-бурую окраску. От грязи на моей коже образовались желтоватые пятна. От укусов вшей оставались красные следы. Я разорвала свою последнюю и ставшую тем временем грязной сорочку, чтобы перевязать ступни; на обмороженных местах вскрылись и воспалились нарывы.
В дотехническом мире нельзя быть слишком привередливым. Никому не нравятся и недостаточный комфорт, но с этим можно смириться. Так об этом говорил мой дядя Джон де Лайл, министр. Он сказал это мне, когда я еще претендовала на место во внеземной службе.
Я всегда клялась себе, что никогда не воспользуюсь влиянием семьи, тем более семьи де Лайлов. Это честолюбивое намерение побеждало, пока мне не стало ясно, как сильно меня влекла служба в департаменте межпланетных дел. Это было некорректно с моей стороны; он являлся единственным из де Лайлов, который чувствовал себя виновным в том родственном подходе, он позволил себе в отношении меня. Когда я пришла к нему и спросила об этом — квалификация у меня, конечно, была, — он не смог отказать мне, не дав места.
«Разве иначе я была бы здесь?» — с содроганием спрашивала я себя, все еще стоя на коленях возле колодца. — Разве тогда я все равно улетела бы с Земли, если бы не было того влияния и содействия? Да. И произошло бы это так же рано? Ага, но нет, это уже совсем иной вопрос».
Я услышала шаги, быстро зачерпнула ладонями ледяную воду и умыла лицо. Потом стала жадно глотать воздух, задрожала от холода и вытерла глаза рукавом.
— У вас есть проблемы? — спросил Блейз.
— Никаких кроме тех, что есть у вас. — Я подняла кадку за ручки и пошла обратно к подвалу. Он шел рядом.
— Которая из них?
— Что? — я проследила за его вытянутой рукой; он указывал на те немногие дневные звезды, которые еще были видны на западе.
— О, Солнце Земли вы отсюда не сможете увидеть.
Каменные плиты под слоем снега обладали коварной скользкостью.
Мне приходилось целиком сосредоточиваться на том, чтобы не поскользнуться. Мужчина, шедший рядом, и не думал мне помогать.
— Как там, в том мире?
Взглянув на его лицо, я увидела, что он был серьезен. Значит, либо он поверил, что я прибыла из другого мира, либо так на него действовала изоляция. Возможно, это было оттого, что мне тем временем стало казаться, будто его покушения на мою жизнь происходили давно и в каком-то ином мире. Но, в любом случае, я считала, что мне следовало относиться к нему вежливо.
— Есть поразительное сходство. Если мы имеем дело с тем же самым классом звезд — с подобным же солнцем, я имею в виду — и с миром, который находится от него на определенном расстоянии, то все растения, животные и люди являются лишь вариантами общих основных типов.
По-настоящему чужими являются формы жизни на газообразных гигантах, на блуждающих межзвездных мирах и на планетах, движущихся по очень близким к своим солнцам орбитам. Там есть создания, с которыми мы, вероятно, никогда не сможем общаться.
— Вот как такие? — Он вытянул руку: большой палец и пять остальных.
— Это незначительное отклонение.
— И вы живете в высоких башнях, летаете по небу и ездите в повозках, в которые не запряжены животные. — Его тон был насмешливым. — Когда я слышу такое от вас, то начинаю верить, что правы были те, кто говорил, будто вы принадлежите к народу колдунов.
— Кто эти «те»?
Он не ответил. Как я предполагала, это исходило от СуБаннасен.
Мы постепенно подходили к нашему подвалу. Вверх от скрытого костра поднималась тонкая струйка теплого воздуха.
— Зачем вы сюда прибыли? И что последует за вами — еще больше трюков народа колдунов? — Он отвернул в сторону свое покрытое шрамами лицо. — У нас своя жизнь. Это то, что мы выбрали. Улучшит ли нашу жизнь знание вашего мира?
По какой-то дурацкой причине — все-таки этот человек дважды пытался убить меня — я полагала, что должна быть искренней по отношению к нему.
— Мое правительство говорит о взаимном культурном обогащении посредством контактов между мирами, входящими в Доминион. Это совершенно верно. Разумеется, мое правительство так же хотело бы получать выгоду, если какой-то мир имеет то, что можно обменить или оплатить. А если оно сможет вам что-то продать, то сделает и это. Речь могла бы идти и об усовершенствование методов медицинского обслуживания, ведения сельского хозяйства, о тех вещах, которые вам потребуются.
— У нас есть все, что нам нужно, — Он был упрям и так самоуверен, будто мог говорить за каждую в отдельности телестре Южной земли.
— Как вы можете это утверждать?
— Мы были свидетеле м другого пути, вашего пути, и он не оправдал себя.
Он был сердит и гораздо менее скрывался за своей гордостью, чем я замечала это в нем прежде. У него был жалкий вид, когда он шел рядом со мной, спрятав руки под изношенным пальто, с красными от мороза ушами, с сине-красными шрамами на лице.
— Только то, что вы пережили на этой планете одну техническую цивилизацию, которая погибла, совсем не означает, что все кончают тем же. Кроме того, это было давно…
Он вздернул голову, и в его тоне снова появилась привычная резкая холодность. — Я уверяю вас, что хотя народ колдунов так же мертв, как и их город, мы их не забыли.
Он ушел вперед. Я взяла кадку в другую руку, подышала на окоченевшие пальцы и спустилась следом за ним в подвал.
— Вот. — Марик взял у меня воду и протянул мне небольшую баночку. Она была очень горячей и наполнена бульоном, полученным из драгоценного мяса. — Когда вы поедите, я дам есть и ему.