Страница:
— Как давно уже ке в таком состоянии?
— По дороге… несколько зери отсюда… — Я жадно ловила воздух. — Здесь есть врач? Говорящий с землей?
Он понимающе кивнул, взял Родиона на руки, и я последовала за ним в дом телестре.
Некоторое время у меня не было сил что-либо делать.
Одна старая женщина протянула мне бутылку вина и крикнула при этом какому-то аширен, чтобы тот привел говорящего с землей.
Со своего места в комнате я смотрела, как мужчина, несший Родиона, положил кир на узкую кровать рядом с камином.
Голова Родиона перекатывалась из стороны в сторону, ке издавал гортанные звуки.
Полуденное солнце проникало через узкие окна и освещало золотую кожу и светлые волосы кир. Я слышала, как присутствовавшие вполголоса обменивались мнениями, и решали не снимать капюшон; я надеялась, что выглядевший полузолотым ке не позволит им заметить, что я из другого мира.
— У кир это поздно началось, т'ан?
Черный как смоль мужчина в одеянии говорящего с землей осмотрел Родиона. Взял шестипалые руки кир в свои.
— Поздно?
В его бледных глазах исчезла перепонка, когда он услышал мой акцент. Успех маскировки зависит не от переодевания, а от того, как себя ведешь. Никому нельзя смотреть в глаза и ни кому из ортеанцев нельзя относиться как к чужому.
— Вы иностранка, — сказал он.
— Да, из… — ложь легко далась моему языку, — …с Покинутого Побережья. Но что с аширен?
— У кир поздно началось превращение, — сказал он, обернулся и резким тоном потребовал одеяла. Пожилая женщина вышла и вернулась с несколькими одеялами и двумя пригоршнями какой-то сушеной травы.
Я села в тень рядом с Родионом, пока говорящий с землей заваривал травы в сковороде над огнем камина. Аширен извивался на кровати, глаза кир были полураскрыты, беззвучно шевелились губы.
«А если ке умрет?» — вдруг подумала я.
Говорящий с землей прогнал всех посторонних из комнаты и задернул полог. Затем поднес парящую сковороду к постели, и пока я держала кир за плечи, натирал тело горячей жидкостью.
— А теперь мы закроем кир, — сказал он, и мы завернули кир в меха. — Это тяжело проходит, если наступает поздно, но протекает быстрее. Так или иначе.
— Ке выздоровеет?
Говорящий с землей пожал плечами, потом посмотрел на мое пальто, узелок, джайанте и наконец сказал:
— Вам придется прервать путешествие и остаться здесь, пока все это не пройдет.
Вторая половина дня клонилась к вечеру. Я слышала, как входили другие люди, их голоса за пологом у двери, но нас никто не беспокоил.
Иногда от боли Родион начинал судорожно дергать руками и ногами, и требовались большие усилия говорящего с землей и мои, чтобы удержать его на месте. Наконец ке, кажется, уснул.
— Теперь нам нужно подождать. Не хотите ли поужинать с нами? — спросил ортеанец. — Если же ваши обычаи требуют, чтобы вы ели одна, иностранка, то я, конечно, распоряжусь, и еду принесут вам сюда.
— Если бы вы так сделали, я была бы вам поистине благодарна.
На берегах Ай, которую называют главной дорогой Пейр-Дадени, всегда много иностранцев. Тон говорящего с землей выражал въевшуюся в плоть и кровь жителей Южной земли неприязнь к Покинутому Побережью.
— Откуда вы, т'ан?
— Из Касабаарде.
Это было единственное название города на Покинутом Побережье, какое я знала кроме Кель Харантиша. А назвать последний из-за Родиона мне показалось нецелесообразным.
— Тогда вы не обязаны постоянно носить маски, не так ли?
— Маски? — Ложь прозвучала естественно, сама собой. — Только не за городом. А вы тоже путешествуете?
— По Ай. Меня зовут Пел'касир, — ответил он, — я из дома-колодца в Хассихиле. Вам знаком Хассихил?
Я помотала головой. Мне было ясно, что сейчас нужно говорить очень осторожно.
— Возможно, мы видели это с судна, когда плыли вверх по реке.
— В Ширия-Шенин? — предположил он.
— Мои попутчики движутся туда. Мне же пришла в голову сумасшедшая мысль пойти по берегу и встретиться с ними там. Но вот теперь…
— Превращение началось, сказал Пел'касир. — Если ке переживет полночь, все будет в порядке.
Когда наступил вечер, я задремала.
Меня разбудили крики Родиона. Пел'касир снова уменьшал боли кир отваром из трав. Я пыталась удерживать меха, чтобы они не сползали с него. Волосы кир серебристо-белой гривы спутались, косички расплелись. Волосы прилипли к шероховатой коже вокруг желто-коричневых глаз. Ке смотрел на меня, но ничего не видел перед собой.
Лишь поздним вечером ке стал впадать в глубокий, походивший на состояние транса, сон.
— Миновало, — с облегчением сказал Пел'касир. Снял с Марика меха и смазал новою, гладкую кожу травяным отваром. В ближайшее время произойдет еще несколько внутренних изменений. Несколько время еще несколько внутренних изменений. Несколько дней покоя без движения… да, аширен-те, да…
Изменилось немногое. Появилась припухлость вокруг верхней пары грудных сосков, стала более выраженной половая щель. Однако изменения были однозначными. Пел'касир прикрыл золотистые плечи одеялом, желто-коричневые глаза открылись и узнали меня.
— Да, когда-нибудь у нее самой будут аширен, — сказал говорящий с землей и убрал у нее со лба прядь волос. Выражение его глаза при этом можно было бы истолковать и как зависть.
— С'ар… — на губах на мгновение появилось слабая улыбка, затем ее веки опустились, и она снова уснула.
— Теперь и вы можете поспать, — сказал Пел'касир. — Теперь она вне опасности.
— Благодарю вас. — Я не смогла больше ничего сказать от изнеможения.
— Ей нельзя двигаться несколько дней.
— Нет. Нет, мы останемся здесь. — Я с трудом встала. — Могу ли я получить здесь бумагу и палочку для письма? Мне нужно послать вверх по реке сообщение моим попутчикам, чтобы они не беспокоились за нас.
Говорящий с землей кивнул.
— Здесь проплывает много лодок. Одна из них наверняка возьмет с собой ваше послание.
Наступило утро, но я так и не смогла уснуть всю ночь. Я понимала, что непременно должно была двигаться вниз по реке, и ужасно волновалась.
— Куда вы хотите отправится?
— Вниз по реке. — Ортеанка перегнулась через поручни причалившего судна. — Мы плывем в телестре Лей'эриэл.
— Это далеко от сюда?
Она отступила назад, чтобы уступить место двум торговцам, загружавшим на борт завернутые в бекамиловую ткань какие-то гончарные изделия. — Сорок, может быть, даже и пятьдесят зери. Ну, иностранка, так же, хотите ли плыть?
— Да. Подождите.
— Но недолго! — крикнула она мне вслед.
Родион спала, когда я ее покинула. Я взяла себе узел и джайанте и надела тяжелое пальто.
Ее лицо было спокойно. Я привязала к ее запястью шнурок с серебряными и медными монетами и еще раз прочла краткую записку, которую ей оставляла:
«Родион,
я намерена и дальше действовать, как было запланировано. Когда будешь чувствовать себя хорошо, отправляйся дальше в Ширия-Шенине.
Тебе придется там многое рассказать нашим попутчикам. Но ни в коем случае не уходи, пока не почувствуешь себя совершенно здоровым. Я оставила тебе достаточно денег на две недели. Надеюсь, что ты выздоровеешь, когда мы снова увидимся.
К…
Шестой день, первая неделя ханиса».
«Ты поймешь намек, — подумала я, взглянув на нее сверху. — А когда ты прибудешь в Ширия-Шенине, я уже сяду в Морврене на корабль, и тогда все это уже не будет играть никакой роли. Никто не заставит тебя за что-либо отвечать».
Я взошла на борт судна, когда туда грузили бочки для воды.
Никто не видел, как я уходила.
Были отданы концы, и водная поверхность между судном и причалом стала увеличиваться.
Сейчас я ожидала продолжения ортеанской игры, которая велась против меня одной. Однако я не была особенно хорошим игроком.
Когда мы сошли на берег в Лей'эриэле, меня постепенно оставило связанное со страхом оцепенение, в котором я находилась с Ширия-Шенина.
— Иностранка? — сказала одна молодая женщина. — Вы, наверное, прибыли, чтобы увидеть сторожевую башню Берани. Ее все хотят видеть.
Ворот телестре Лей'эриэл были открыты. Женщина сидела в низком кресле, ее одежда была расстегнута; она кормила грудью ребенка. Двое других аширен топали по шкурам зилмеи, разостланным на полу. Их голые тела грело вечернее солнце. Вдоль позвоночника у них рос легкий пушок. На мой взгляд, они выглядели худыми, как птицы-ящерицы.
— Вы можете увидеть ее и отсюда. — Женщина указала на видневшиеся на западе горы, подступавшие здесь ближе к реке.
— Я посмотрела, прищурившись, в указанном направлении, но смогла различить лишь зигзагообразные линии.
— Это и есть баня? — Такой вопрос казался мне не опасным.
— Да, это та самая, из «Жалобы». — Один из аширен упал, перевернулся через голову, открыл рот и стал громко реветь. Женщина подняла его и положила на шкуру другого ребенка. — Ш-ш-ш! Тераи, аширен-те…
— Если я поднимусь туда, то смогу еще в тот же вечер попасть на судно, которое плывет вниз?
Она наморщила лоб и что-то пробормотала про себя. Заплакал ребенок. Женщина запела: «Цветок тысяч, птичье крыло и сладкий моховой глаз. Сладкое вино, там, где плавают большие корабли…» Ох, ты, баловник!
На его руку закапало молоко. Она подняла подол своего платья, чтобы вытереть его.
— До завтрашнего утра вниз нет никаких судов. — Она немного подумала, затем добавила: — Большинство иностранцев остаются здесь.
Я сняла комнату и прошла — в большей мере для того, чтобы меня не видели в течение второй половине дня, чем по какой-либо иной причине — около двух зери, поднимаясь в горы. Там было пустынно, дороги оказались усыпанными камнями, тут и там виднелись пятна бурой мох-травы. Сквозь хилые кусты ханелиса вела прорубленная в них пыльная в них тропинка.
С холма, на котором возвышалась сторожевая башня, я увидела раскинувшуюся подо мной долину реки Ай. На востоке находилась плоская равнина; пастбища и свежевспаханные поля, занимавшие ее, своим плодородием были обязаны речному илу. Снова действовали оросительные каналы террас. Вниз по реке перспективу закрывала цепь холмов.
Ветер на вершине горы гнал пыль между разрушившимися каменными плитами.
Остатки проходившей по склону стены с одной стороны резко обрывались. Там, видимо, неоднократно были камнепады. Сохранилось кольцо внешней стены. Отвесный западный склон имел высоту, составлявшую не менее двухсот или трехсот футов. Внизу находилась равнина, выглядевшая такой пустынной, как и горы, и простиравшая до самого горизонта.
Сторожевая башня Берани… Да, она упоминалась в одной из атональных даденийских жалобных песен. Мне это вспомнилось во дворе. Прежде я обращала на это мало внимания.
Далеко на западе что-то сверкнуло на солнце. Сначала я приняла это за воду, но края этого нечто не походили на примыкавшие к берегам озеро. Там, где это касалось бурой пустоши — как я оценила, в семи или восьми зери от меня, — оно расходилась полосами в стороны. Полосы имели острые кромки, как расколотый лед на луже, и блестели, как вулканическое стекло.
Потом солнце растворило дымку, и весь горизонт засеял с невыносимой яркостью.
Я обошла кругом полуразрушенную башню, прищурив глаза, чтобы избавиться от последовательных образов света, и попала на место, где был установлен камень более позднего времени. На камне имелся высеченный простым шрифтом следующий текст:
«Здесь стояла сторожевая башня Берани, с которой с давних времен следили за Мерцающей Равниной с целью предупреждение опасности, которая подкарауливает в Эриэле».
Орте была мне не по силам. Я признала это в тот самый момент, когда получила такое вот последнее доказательство своего невежества.
Я села на древние ступени. От зала не осталось ничего кроме от печатка на поверхности холма. Прислонившись спиной к нагретой солнцем кирпичной стене, я смотрела вниз, на Ай.
Жалоба Берани. Мне снова вспомнились ее отрывки. Речь в ней шла о чей-то измене: я не знала, то ли Берани была предана, то ли сама оказалась предательницей. И еще там было что-то насчет неверности. «Это очень подходит ко мне», — подумала я.
Сидя так, я мысленно перенеслась назад и стала размышлять над тем, что отгоняла от себя в течение всех последний день.
Я думала о кровавом убийстве Канты Андрете. Мне нужно было каким-то образом излить свою боль, которая сидела во мне с того мгновения. Я дала ей волю и горько заплакала.
Мне было жаль Берани, Бродина, мужчины, лишенного своего счастья. Мне было жаль саму себя. Если меня одолевала жалость к себе, то сейчас мне предоставлялась возможность избавится от нее.
Жалость к себе. Я думала о Халтерне. Почему он не смог оказать мне поддержку? И о Рурик. Что она имела в виду, когда сказала: «Если вы лгунья…»? И потом это ее требование, чтобы я без всяких гарантий доверилась правосудию Южной земли… Старая, как мир, детская жалоба: «Почему мне никто не помог?»
С легким отвращением я вытерла глаза и лицо и снова откинулась назад, греясь на солнце. Будь что будет, происшествие при дворе Андрете совершилось. Теперь мне нужно решиться принять их вызов. Халтерн и Рурик так же обескуражены случившимся, как и я. Виновным в этом не был никто.
Впрочем, нет. Один. Убийца. Могла ли я строить предположение насчет того, кто это? Еще один наемник СуБаннасен? Или, может подручные Ховиса? Тайный враг в Ширия-Шенине? Нет, это было частью какой-то интриги; им мог оказаться любой из сотни самых разных людей…
Итак, что же теперь делать? Таткаэр все еще был надежным местом для пришельцев из другого мира. «Поддерживает ли Сутафиори все еще Доминион? — спрашивала я себя. — Если нет, то будет очень сложно получить корабль, чтобы отплыть на Восточные острова».
«Боже мой, Кристи! — подумала я и засмеялась над собой. — Еще несколько недель назад ты подумывала, не остаться ли вообще на Орте, а сейчас тебя проводит в панику даже мысль о том, что это, возможно, тебе придется сделать и даже против своей воли…
Я проснулась, когда солнце уже не светило на стену. Над речной долиной повисли голубые сумерки, где-то далеко мерцали фонари, словно зирие. Небо было чистым, пурпурным на западе и усыпанным искрящимися звездами на востоке. На мгновение я испугалось, что не смогу найти обратной дороги. Потом я поняла, что мне нужно переждать лишь вторые сумерки, а после них звезды Орте будут светить достаточно ярко, чтобы указать мен путь.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
23. СВОБОДНЫЙ ПОРТ
— По дороге… несколько зери отсюда… — Я жадно ловила воздух. — Здесь есть врач? Говорящий с землей?
Он понимающе кивнул, взял Родиона на руки, и я последовала за ним в дом телестре.
Некоторое время у меня не было сил что-либо делать.
Одна старая женщина протянула мне бутылку вина и крикнула при этом какому-то аширен, чтобы тот привел говорящего с землей.
Со своего места в комнате я смотрела, как мужчина, несший Родиона, положил кир на узкую кровать рядом с камином.
Голова Родиона перекатывалась из стороны в сторону, ке издавал гортанные звуки.
Полуденное солнце проникало через узкие окна и освещало золотую кожу и светлые волосы кир. Я слышала, как присутствовавшие вполголоса обменивались мнениями, и решали не снимать капюшон; я надеялась, что выглядевший полузолотым ке не позволит им заметить, что я из другого мира.
— У кир это поздно началось, т'ан?
Черный как смоль мужчина в одеянии говорящего с землей осмотрел Родиона. Взял шестипалые руки кир в свои.
— Поздно?
В его бледных глазах исчезла перепонка, когда он услышал мой акцент. Успех маскировки зависит не от переодевания, а от того, как себя ведешь. Никому нельзя смотреть в глаза и ни кому из ортеанцев нельзя относиться как к чужому.
— Вы иностранка, — сказал он.
— Да, из… — ложь легко далась моему языку, — …с Покинутого Побережья. Но что с аширен?
— У кир поздно началось превращение, — сказал он, обернулся и резким тоном потребовал одеяла. Пожилая женщина вышла и вернулась с несколькими одеялами и двумя пригоршнями какой-то сушеной травы.
Я села в тень рядом с Родионом, пока говорящий с землей заваривал травы в сковороде над огнем камина. Аширен извивался на кровати, глаза кир были полураскрыты, беззвучно шевелились губы.
«А если ке умрет?» — вдруг подумала я.
Говорящий с землей прогнал всех посторонних из комнаты и задернул полог. Затем поднес парящую сковороду к постели, и пока я держала кир за плечи, натирал тело горячей жидкостью.
— А теперь мы закроем кир, — сказал он, и мы завернули кир в меха. — Это тяжело проходит, если наступает поздно, но протекает быстрее. Так или иначе.
— Ке выздоровеет?
Говорящий с землей пожал плечами, потом посмотрел на мое пальто, узелок, джайанте и наконец сказал:
— Вам придется прервать путешествие и остаться здесь, пока все это не пройдет.
Вторая половина дня клонилась к вечеру. Я слышала, как входили другие люди, их голоса за пологом у двери, но нас никто не беспокоил.
Иногда от боли Родион начинал судорожно дергать руками и ногами, и требовались большие усилия говорящего с землей и мои, чтобы удержать его на месте. Наконец ке, кажется, уснул.
— Теперь нам нужно подождать. Не хотите ли поужинать с нами? — спросил ортеанец. — Если же ваши обычаи требуют, чтобы вы ели одна, иностранка, то я, конечно, распоряжусь, и еду принесут вам сюда.
— Если бы вы так сделали, я была бы вам поистине благодарна.
На берегах Ай, которую называют главной дорогой Пейр-Дадени, всегда много иностранцев. Тон говорящего с землей выражал въевшуюся в плоть и кровь жителей Южной земли неприязнь к Покинутому Побережью.
— Откуда вы, т'ан?
— Из Касабаарде.
Это было единственное название города на Покинутом Побережье, какое я знала кроме Кель Харантиша. А назвать последний из-за Родиона мне показалось нецелесообразным.
— Тогда вы не обязаны постоянно носить маски, не так ли?
— Маски? — Ложь прозвучала естественно, сама собой. — Только не за городом. А вы тоже путешествуете?
— По Ай. Меня зовут Пел'касир, — ответил он, — я из дома-колодца в Хассихиле. Вам знаком Хассихил?
Я помотала головой. Мне было ясно, что сейчас нужно говорить очень осторожно.
— Возможно, мы видели это с судна, когда плыли вверх по реке.
— В Ширия-Шенин? — предположил он.
— Мои попутчики движутся туда. Мне же пришла в голову сумасшедшая мысль пойти по берегу и встретиться с ними там. Но вот теперь…
— Превращение началось, сказал Пел'касир. — Если ке переживет полночь, все будет в порядке.
Когда наступил вечер, я задремала.
Меня разбудили крики Родиона. Пел'касир снова уменьшал боли кир отваром из трав. Я пыталась удерживать меха, чтобы они не сползали с него. Волосы кир серебристо-белой гривы спутались, косички расплелись. Волосы прилипли к шероховатой коже вокруг желто-коричневых глаз. Ке смотрел на меня, но ничего не видел перед собой.
Лишь поздним вечером ке стал впадать в глубокий, походивший на состояние транса, сон.
— Миновало, — с облегчением сказал Пел'касир. Снял с Марика меха и смазал новою, гладкую кожу травяным отваром. В ближайшее время произойдет еще несколько внутренних изменений. Несколько время еще несколько внутренних изменений. Несколько дней покоя без движения… да, аширен-те, да…
Изменилось немногое. Появилась припухлость вокруг верхней пары грудных сосков, стала более выраженной половая щель. Однако изменения были однозначными. Пел'касир прикрыл золотистые плечи одеялом, желто-коричневые глаза открылись и узнали меня.
— Да, когда-нибудь у нее самой будут аширен, — сказал говорящий с землей и убрал у нее со лба прядь волос. Выражение его глаза при этом можно было бы истолковать и как зависть.
— С'ар… — на губах на мгновение появилось слабая улыбка, затем ее веки опустились, и она снова уснула.
— Теперь и вы можете поспать, — сказал Пел'касир. — Теперь она вне опасности.
— Благодарю вас. — Я не смогла больше ничего сказать от изнеможения.
— Ей нельзя двигаться несколько дней.
— Нет. Нет, мы останемся здесь. — Я с трудом встала. — Могу ли я получить здесь бумагу и палочку для письма? Мне нужно послать вверх по реке сообщение моим попутчикам, чтобы они не беспокоились за нас.
Говорящий с землей кивнул.
— Здесь проплывает много лодок. Одна из них наверняка возьмет с собой ваше послание.
Наступило утро, но я так и не смогла уснуть всю ночь. Я понимала, что непременно должно была двигаться вниз по реке, и ужасно волновалась.
— Куда вы хотите отправится?
— Вниз по реке. — Ортеанка перегнулась через поручни причалившего судна. — Мы плывем в телестре Лей'эриэл.
— Это далеко от сюда?
Она отступила назад, чтобы уступить место двум торговцам, загружавшим на борт завернутые в бекамиловую ткань какие-то гончарные изделия. — Сорок, может быть, даже и пятьдесят зери. Ну, иностранка, так же, хотите ли плыть?
— Да. Подождите.
— Но недолго! — крикнула она мне вслед.
Родион спала, когда я ее покинула. Я взяла себе узел и джайанте и надела тяжелое пальто.
Ее лицо было спокойно. Я привязала к ее запястью шнурок с серебряными и медными монетами и еще раз прочла краткую записку, которую ей оставляла:
«Родион,
я намерена и дальше действовать, как было запланировано. Когда будешь чувствовать себя хорошо, отправляйся дальше в Ширия-Шенине.
Тебе придется там многое рассказать нашим попутчикам. Но ни в коем случае не уходи, пока не почувствуешь себя совершенно здоровым. Я оставила тебе достаточно денег на две недели. Надеюсь, что ты выздоровеешь, когда мы снова увидимся.
К…
Шестой день, первая неделя ханиса».
«Ты поймешь намек, — подумала я, взглянув на нее сверху. — А когда ты прибудешь в Ширия-Шенине, я уже сяду в Морврене на корабль, и тогда все это уже не будет играть никакой роли. Никто не заставит тебя за что-либо отвечать».
Я взошла на борт судна, когда туда грузили бочки для воды.
Никто не видел, как я уходила.
Были отданы концы, и водная поверхность между судном и причалом стала увеличиваться.
Сейчас я ожидала продолжения ортеанской игры, которая велась против меня одной. Однако я не была особенно хорошим игроком.
Когда мы сошли на берег в Лей'эриэле, меня постепенно оставило связанное со страхом оцепенение, в котором я находилась с Ширия-Шенина.
— Иностранка? — сказала одна молодая женщина. — Вы, наверное, прибыли, чтобы увидеть сторожевую башню Берани. Ее все хотят видеть.
Ворот телестре Лей'эриэл были открыты. Женщина сидела в низком кресле, ее одежда была расстегнута; она кормила грудью ребенка. Двое других аширен топали по шкурам зилмеи, разостланным на полу. Их голые тела грело вечернее солнце. Вдоль позвоночника у них рос легкий пушок. На мой взгляд, они выглядели худыми, как птицы-ящерицы.
— Вы можете увидеть ее и отсюда. — Женщина указала на видневшиеся на западе горы, подступавшие здесь ближе к реке.
— Я посмотрела, прищурившись, в указанном направлении, но смогла различить лишь зигзагообразные линии.
— Это и есть баня? — Такой вопрос казался мне не опасным.
— Да, это та самая, из «Жалобы». — Один из аширен упал, перевернулся через голову, открыл рот и стал громко реветь. Женщина подняла его и положила на шкуру другого ребенка. — Ш-ш-ш! Тераи, аширен-те…
— Если я поднимусь туда, то смогу еще в тот же вечер попасть на судно, которое плывет вниз?
Она наморщила лоб и что-то пробормотала про себя. Заплакал ребенок. Женщина запела: «Цветок тысяч, птичье крыло и сладкий моховой глаз. Сладкое вино, там, где плавают большие корабли…» Ох, ты, баловник!
На его руку закапало молоко. Она подняла подол своего платья, чтобы вытереть его.
— До завтрашнего утра вниз нет никаких судов. — Она немного подумала, затем добавила: — Большинство иностранцев остаются здесь.
Я сняла комнату и прошла — в большей мере для того, чтобы меня не видели в течение второй половине дня, чем по какой-либо иной причине — около двух зери, поднимаясь в горы. Там было пустынно, дороги оказались усыпанными камнями, тут и там виднелись пятна бурой мох-травы. Сквозь хилые кусты ханелиса вела прорубленная в них пыльная в них тропинка.
С холма, на котором возвышалась сторожевая башня, я увидела раскинувшуюся подо мной долину реки Ай. На востоке находилась плоская равнина; пастбища и свежевспаханные поля, занимавшие ее, своим плодородием были обязаны речному илу. Снова действовали оросительные каналы террас. Вниз по реке перспективу закрывала цепь холмов.
Ветер на вершине горы гнал пыль между разрушившимися каменными плитами.
Остатки проходившей по склону стены с одной стороны резко обрывались. Там, видимо, неоднократно были камнепады. Сохранилось кольцо внешней стены. Отвесный западный склон имел высоту, составлявшую не менее двухсот или трехсот футов. Внизу находилась равнина, выглядевшая такой пустынной, как и горы, и простиравшая до самого горизонта.
Сторожевая башня Берани… Да, она упоминалась в одной из атональных даденийских жалобных песен. Мне это вспомнилось во дворе. Прежде я обращала на это мало внимания.
Далеко на западе что-то сверкнуло на солнце. Сначала я приняла это за воду, но края этого нечто не походили на примыкавшие к берегам озеро. Там, где это касалось бурой пустоши — как я оценила, в семи или восьми зери от меня, — оно расходилась полосами в стороны. Полосы имели острые кромки, как расколотый лед на луже, и блестели, как вулканическое стекло.
Потом солнце растворило дымку, и весь горизонт засеял с невыносимой яркостью.
Я обошла кругом полуразрушенную башню, прищурив глаза, чтобы избавиться от последовательных образов света, и попала на место, где был установлен камень более позднего времени. На камне имелся высеченный простым шрифтом следующий текст:
«Здесь стояла сторожевая башня Берани, с которой с давних времен следили за Мерцающей Равниной с целью предупреждение опасности, которая подкарауливает в Эриэле».
Орте была мне не по силам. Я признала это в тот самый момент, когда получила такое вот последнее доказательство своего невежества.
Я села на древние ступени. От зала не осталось ничего кроме от печатка на поверхности холма. Прислонившись спиной к нагретой солнцем кирпичной стене, я смотрела вниз, на Ай.
Жалоба Берани. Мне снова вспомнились ее отрывки. Речь в ней шла о чей-то измене: я не знала, то ли Берани была предана, то ли сама оказалась предательницей. И еще там было что-то насчет неверности. «Это очень подходит ко мне», — подумала я.
Сидя так, я мысленно перенеслась назад и стала размышлять над тем, что отгоняла от себя в течение всех последний день.
Я думала о кровавом убийстве Канты Андрете. Мне нужно было каким-то образом излить свою боль, которая сидела во мне с того мгновения. Я дала ей волю и горько заплакала.
Мне было жаль Берани, Бродина, мужчины, лишенного своего счастья. Мне было жаль саму себя. Если меня одолевала жалость к себе, то сейчас мне предоставлялась возможность избавится от нее.
Жалость к себе. Я думала о Халтерне. Почему он не смог оказать мне поддержку? И о Рурик. Что она имела в виду, когда сказала: «Если вы лгунья…»? И потом это ее требование, чтобы я без всяких гарантий доверилась правосудию Южной земли… Старая, как мир, детская жалоба: «Почему мне никто не помог?»
С легким отвращением я вытерла глаза и лицо и снова откинулась назад, греясь на солнце. Будь что будет, происшествие при дворе Андрете совершилось. Теперь мне нужно решиться принять их вызов. Халтерн и Рурик так же обескуражены случившимся, как и я. Виновным в этом не был никто.
Впрочем, нет. Один. Убийца. Могла ли я строить предположение насчет того, кто это? Еще один наемник СуБаннасен? Или, может подручные Ховиса? Тайный враг в Ширия-Шенине? Нет, это было частью какой-то интриги; им мог оказаться любой из сотни самых разных людей…
Итак, что же теперь делать? Таткаэр все еще был надежным местом для пришельцев из другого мира. «Поддерживает ли Сутафиори все еще Доминион? — спрашивала я себя. — Если нет, то будет очень сложно получить корабль, чтобы отплыть на Восточные острова».
«Боже мой, Кристи! — подумала я и засмеялась над собой. — Еще несколько недель назад ты подумывала, не остаться ли вообще на Орте, а сейчас тебя проводит в панику даже мысль о том, что это, возможно, тебе придется сделать и даже против своей воли…
Я проснулась, когда солнце уже не светило на стену. Над речной долиной повисли голубые сумерки, где-то далеко мерцали фонари, словно зирие. Небо было чистым, пурпурным на западе и усыпанным искрящимися звездами на востоке. На мгновение я испугалось, что не смогу найти обратной дороги. Потом я поняла, что мне нужно переждать лишь вторые сумерки, а после них звезды Орте будут светить достаточно ярко, чтобы указать мен путь.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
23. СВОБОДНЫЙ ПОРТ
В повисших над рекой тяжелых испарениях сливались очертания лодочных парусов и едва различимых южнодаденийских гор.
— Дальше на юг я не плыву, — крикнула Деннет. Она была гладкокожей ортеанкой из Южного Дадени, которая с помощью команды, состоявшей из двух аширен, перевозила желающих на своей небольшой лодке в телестре Морвренна.
— Как далеко еще до города?
— Примерно два зери в этом направлении… Там вы найдете перевоз, где и попадете на другой берег. — Она обернулась, выплюнула за борт сок атайле и крикнула аширен за рулем, чтобы тот направлял судно к пристани.
Здесь, на восточном берегу Ай, всюду имелись причалы, а чаще всего там, где дороги, что вели из отдаленных телестре, выходили к реке. Противоположный берег был невидим из-за скрывавшей его дымки, стоявшей над водой. Здесь Ай впадали в лиман, текла среди песчаных отмелей и боролась с застоем воды. Широкая река текла между плоским островами к морю.
Я глубоко вдыхала теплый, пряный и свежий запах моря. Он выгодно отличался от того, к какому я привыкла на Британских островах; он был менее соленым, менее терпким. С суши дул теплый ветер. Визжали рашаку-базур. Цвет воды менялся от желтого до бурого в зависимости от содержания в ней песка, приносимого приливами и отливами, происходившими здесь в результате воздействия солнца.
Мы находились в южных широтах. Я предположила, что мы были на добрых двести зери южнее Таткаэра. Я застала весеннюю погоду, буквально вплыв в нее при движении вниз по реке. Шла третья неделя ханиса, и еще возможны были дожди и бури, но уже стало очень тепло.
Аширен стали сгружать ящики на причал. На дороге, что вела вверх по течению реки, появились мархацы, и один из всадников приветственно помахал нам рукой. Я расплатилась с женщиной, но главным образом медью; неразумно было показаться состоятельной.
— Люди в свободном порту непредсказуемы, — сказала она, при прощании. — Пусть даст тебе Богиня безопасной дороги.
— А также дочери вашей матери, Деннет.
Я двинулась по дороге на юг, но через несколько минут остановилась, чтобы снять с себя толстое бекамиловое пальто и привязать его сзади к дорожному мешку. Джайанте я неловко закрепила рядом с ним.
Берег реки почти сплошь был покрыт зарослями зиира. Я осторожно ступала между толстыми, серебристо-белыми стеблями. Как и ханелис, он рос близко к поверхности. Стволы толщиной с человека поднимались примерно до метровой высоты, затем загибались и продолжали расти над землей, извиваясь между другими стволами. На обращенных к солнцу сторонах их пробивались пучками желтые листья.
Вплотную к земле под ними росли хлебные грибы вперемешку с пурпурными и белыми весенними цветами. Еще ниже, на песчаной почве берега, были сплошные ковры тех цветов, черных в середине и с лохматыми оранжево-красными лепестками, которые ортеанцы называют городом-в-огне.
Недалеко от того места, где сходились несколько дорог, рыбачил какой-то человек.
— Какая дорога ведет в Свободный порт Морврена?
Он оглядел меня с головы до ног, проворчал что-то и пошел обратно к своей сети. Я слышала что-то об иностранцах, но не могла понять всего, что он говорил. Открытость некоторых ортеанцев миру прекращается непосредственно на границах их телестре.
На другом берегу я увидела крыши, выступавшие из тумана, и большие лопасти ветряных насосов. Не было никаких возвышенностей. Если бы позволяло состояние атмосферы, я смогла бы видеть все кругом на целые мили.
Я пошла дальше. Ремни моего мешка до боли натерли мне плечи. Кроме того, что от непривычной для меня жары с меня градом катился пот, на моем теле выступила аллергическая сыпь, причина которой заключалась в неизменной пище, состоявшей из жареной хуры и хлебных грибов, которую приходилось есть, двигаясь вниз по речке. Мой путь по плоской равнине длился, как мне уже стало казаться, целую вечность.
Достигнув побережье, я снова оказалась среди повозок, в которые были запряжены скурраи, и всадников на мархацах; все мужчины и женщины двигались по направлению к городу. На меня никто не обращал внимания, если не считать неизбежные взгляды, которые адресовались мне как иностранке.
Свободный порт Морврен теперь был виден уже гораздо лучше, он находился на небольшом расстоянии от меня за полосой воды. Он выглядел так, как если бы был построен на нескольких плоских островах, углублявшихся в дельту реки. Над молами поднимались низкие желто-коричневые строения, вокруг которых крутилось множество небольших парусных лодок. Все на этом берегу двигались к скоплению деревянных ларьков.
Путь из Северного Дадени досюда длился целых восемнадцать дней. Все время в юго-западном направлении, между плодородными землями на востоке и голыми холмами на западе. День за днем в парусных лодках вдоль берегов, поросших зику и лапуур. День за днем мимо южнодаденийском пышными пастбищами, с их тучными стадами скурраи и мархацев.
Было еще слишком рано, чтобы попасть на пассажирское судно, шедшее вниз до Морврена, поэтому мне пришлось пересаживаться с одной лодки на другую. Иногда это были грузовые суда или медленные барки, иногда и небольшие лодки, как у Деннет. Один или два раза я видела послов Короны. На пунктах рашаку-связи я все чаще слышала разговоры о смерти Андрете.
Но я опережала их, не будучи узнанной; шнурки с деньгами на моей шее становились все легче, а воспользоваться парализатором я готова была все время.
Я думала: «Что я здесь вообще делаю?»
Поездка по реке Ай не была неприятной и скучной. Разговоры с корабельщиками, главами телестре, торговцами, с людьми, искавшими заказы на изделие из стекла, металлов, на семена и ткани…
Дадени проснулась от зимней спячки и приступила к своим старинным занятиям — торговле и обмену, — связывавшим друг с другом все речные телестре.
Неузнанной среди этих людей, путешествовать инкогнито по чужому миру… Ведь это классические приключения! Хотя я и усмехнулась при этой мысли, она мне понравилась.
Я только пришла в город и уже начала разделять притягательность ортеанцев к городам вместе с недоверием к ним. Мне нужно было попасть в Свободный порт Морврена, чтобы купить место на корабле. Куда же еще иначе?
Таткаэр, пожалуй, не был безопаснее, чем Ширия-Шенин. Чем дольше я оставалась необнаруженной, тем больше становилась возможность, что они найдут действительного убийцу… А, может, они вообще не станут его искать? Они были убеждены в моей виновности. А я не могла выступать в роли посланницы, прежде чем будет урегулировано это дело.
Я протискивалась в толпе, а пот заливал мне глаза. На берегу реки стояли сараи и хлева, а также неважно выглядевший общественный дом. На эллинге, возле которого стояла на якоре плавучая платформа, ждала огромная вереница повозок. Владельцы мелких суденышек высматривали возможных пассажиров.
Мне не требовалось много времени, чтобы найти лодочника, готового переправить меня через реку.
Корабельные сборы и общественные дома постепенно поглощали мои наличные деньги. У меня было, пожалуй, еще достаточно, чтобы оплатить путь до Таткаэра по воде, составлявший около девятисот зери. Я определенно не могла себе позволить долго оставаться в Свободном порту.
Лодка покачивалась посреди широкой реки, удары весел становились сильнее. Попадавшие на мои губы брызги волн имели металлический привкус.
Мы причалили на конце длинного мола. Город был окружен двухметровой высоты стеной, сложенной из высушенных солнцем кирпичей, в котором имелись лишь главные ворота, забитые повозками, и несколько малых ворот, не справлявшихся с потоком пешеходов.
Все ворота охраняли мужчины и женщины в униформах песчаного цвета. Они проверяли документы. Когда я это заметила, было уже поздно повернуть назад.
— Ваше разрешение, — потребовала высокая женщина, глаза которой были прикрыты из-за пыли, поднятой повозкой.
— Оно у моих попутчиков. — Я сделала неопределенный жест в сторону реки. Мой акцент, как я заметила, смутил их. — Они прибудут через два-три дня. Я подожду их в городе.
— Тень бы поглотила всех этих иностранцев, — сказала она не понижая голоса, а затем, словно объясняя слабоумному, добавила: — Нет разрешения — нет входа в свободный порт. Идти назад. Ждать. Вы меня понимаете? Ждать, когда приедут ваши люди с разрешением. Тогда вы войдете. Понимаете? О, груди Матери — солнца!
Я поклонилась, сказала что-то по — английски, что абсолютно не соответствовало вежливому тону, как я это произнесла, и пошла обратно.
Она продолжала наблюдать за мной. Я походила возле стоявших в ряд лодок, пока не перестала привлекать ее внимание, и быстро прошмыгнула к малым воротам, чтобы там попытать счастья. Там тоже стояла стража.
Подтверждение, выданное Короной, было бесполезно. В нем была указана фамилия Кристи; на это уже обратили бы внимание.
— У вас есть трудности? — На меня с серьезным видом смотрели светлогривые аширен. — Вы хотите войти в Свободный порт, иностранка?
— Войти в город? Да-да.
— Я знаю дорогу, — ответил аширен. Ке был не старше пяти или шести лет. — Пролом в стене. За одну серебряную монету я вам его покажу.
С облегчением я сняла требуемое со шнура и протянула кир.
Аширен соскользнул со своего места на причальной тумбе и огляделся по сторонам.
— Я посмотрю, нет ли там кого-нибудь. Подожди здесь.
Ке исчез в толпе.
Я стала ждать. Бледное солнце пылало, и его лучи не смягчала стоявшая над водой дымка. Но самые яркие дневные звезды были тусклыми.
Мне потребовалось гораздо больше времени, чем следовало, что бы понять, наконец, что аширен больше не вернется…
Я попыталась пройти через двое или трое других ворот, однако это не принесло успеха. Но — когда я услышала за спиной полуденный звон колоколов и уловила запах пищи — я подошла к ветхим воротам, находившимся со стороны суши, в котором кроме двух женщин — стражниц, игравших в охмир, никого не было.
— Я бы хотела бы пройти внутрь, — я сказала с надеждой и еще более сильным акцентом, чем прежде.
Старшая из женщин лениво встала.
— Документы, — со скучающим видом сказала она.
Я повторила свою историю. Женщина помоложе тоже встала. Ее лицо было обезображено пятнами цветка прибрежных низменностей, глаза ее, похожие на мелкие изюминки, заинтересованно блестели.
— Нет документов? Может, сделаем исключение, Карвет. — Она украдкой тронула старшую ногой. — Конечно, вам придется заплатить штраф.
— Штраф? — С показным недовольством я развязала шнурок, и стала отсчитывать монеты.
— И пошлину, — добавили она, — которую… э-э-э… пошлину с иностранцев, которые хотят войти в Свободный порт.
— Уймись, Зилтар. Даже иностранцы не так глупы. — Старшая говорила на ярко выраженном южнодаденийском диалекте. Когда жители Южной земли обнаруживают, что кто-либо не может говорить на их языке, то тотчас же предполагаю, что тот их не понимает.
— Дальше на юг я не плыву, — крикнула Деннет. Она была гладкокожей ортеанкой из Южного Дадени, которая с помощью команды, состоявшей из двух аширен, перевозила желающих на своей небольшой лодке в телестре Морвренна.
— Как далеко еще до города?
— Примерно два зери в этом направлении… Там вы найдете перевоз, где и попадете на другой берег. — Она обернулась, выплюнула за борт сок атайле и крикнула аширен за рулем, чтобы тот направлял судно к пристани.
Здесь, на восточном берегу Ай, всюду имелись причалы, а чаще всего там, где дороги, что вели из отдаленных телестре, выходили к реке. Противоположный берег был невидим из-за скрывавшей его дымки, стоявшей над водой. Здесь Ай впадали в лиман, текла среди песчаных отмелей и боролась с застоем воды. Широкая река текла между плоским островами к морю.
Я глубоко вдыхала теплый, пряный и свежий запах моря. Он выгодно отличался от того, к какому я привыкла на Британских островах; он был менее соленым, менее терпким. С суши дул теплый ветер. Визжали рашаку-базур. Цвет воды менялся от желтого до бурого в зависимости от содержания в ней песка, приносимого приливами и отливами, происходившими здесь в результате воздействия солнца.
Мы находились в южных широтах. Я предположила, что мы были на добрых двести зери южнее Таткаэра. Я застала весеннюю погоду, буквально вплыв в нее при движении вниз по реке. Шла третья неделя ханиса, и еще возможны были дожди и бури, но уже стало очень тепло.
Аширен стали сгружать ящики на причал. На дороге, что вела вверх по течению реки, появились мархацы, и один из всадников приветственно помахал нам рукой. Я расплатилась с женщиной, но главным образом медью; неразумно было показаться состоятельной.
— Люди в свободном порту непредсказуемы, — сказала она, при прощании. — Пусть даст тебе Богиня безопасной дороги.
— А также дочери вашей матери, Деннет.
Я двинулась по дороге на юг, но через несколько минут остановилась, чтобы снять с себя толстое бекамиловое пальто и привязать его сзади к дорожному мешку. Джайанте я неловко закрепила рядом с ним.
Берег реки почти сплошь был покрыт зарослями зиира. Я осторожно ступала между толстыми, серебристо-белыми стеблями. Как и ханелис, он рос близко к поверхности. Стволы толщиной с человека поднимались примерно до метровой высоты, затем загибались и продолжали расти над землей, извиваясь между другими стволами. На обращенных к солнцу сторонах их пробивались пучками желтые листья.
Вплотную к земле под ними росли хлебные грибы вперемешку с пурпурными и белыми весенними цветами. Еще ниже, на песчаной почве берега, были сплошные ковры тех цветов, черных в середине и с лохматыми оранжево-красными лепестками, которые ортеанцы называют городом-в-огне.
Недалеко от того места, где сходились несколько дорог, рыбачил какой-то человек.
— Какая дорога ведет в Свободный порт Морврена?
Он оглядел меня с головы до ног, проворчал что-то и пошел обратно к своей сети. Я слышала что-то об иностранцах, но не могла понять всего, что он говорил. Открытость некоторых ортеанцев миру прекращается непосредственно на границах их телестре.
На другом берегу я увидела крыши, выступавшие из тумана, и большие лопасти ветряных насосов. Не было никаких возвышенностей. Если бы позволяло состояние атмосферы, я смогла бы видеть все кругом на целые мили.
Я пошла дальше. Ремни моего мешка до боли натерли мне плечи. Кроме того, что от непривычной для меня жары с меня градом катился пот, на моем теле выступила аллергическая сыпь, причина которой заключалась в неизменной пище, состоявшей из жареной хуры и хлебных грибов, которую приходилось есть, двигаясь вниз по речке. Мой путь по плоской равнине длился, как мне уже стало казаться, целую вечность.
Достигнув побережье, я снова оказалась среди повозок, в которые были запряжены скурраи, и всадников на мархацах; все мужчины и женщины двигались по направлению к городу. На меня никто не обращал внимания, если не считать неизбежные взгляды, которые адресовались мне как иностранке.
Свободный порт Морврен теперь был виден уже гораздо лучше, он находился на небольшом расстоянии от меня за полосой воды. Он выглядел так, как если бы был построен на нескольких плоских островах, углублявшихся в дельту реки. Над молами поднимались низкие желто-коричневые строения, вокруг которых крутилось множество небольших парусных лодок. Все на этом берегу двигались к скоплению деревянных ларьков.
Путь из Северного Дадени досюда длился целых восемнадцать дней. Все время в юго-западном направлении, между плодородными землями на востоке и голыми холмами на западе. День за днем в парусных лодках вдоль берегов, поросших зику и лапуур. День за днем мимо южнодаденийском пышными пастбищами, с их тучными стадами скурраи и мархацев.
Было еще слишком рано, чтобы попасть на пассажирское судно, шедшее вниз до Морврена, поэтому мне пришлось пересаживаться с одной лодки на другую. Иногда это были грузовые суда или медленные барки, иногда и небольшие лодки, как у Деннет. Один или два раза я видела послов Короны. На пунктах рашаку-связи я все чаще слышала разговоры о смерти Андрете.
Но я опережала их, не будучи узнанной; шнурки с деньгами на моей шее становились все легче, а воспользоваться парализатором я готова была все время.
Я думала: «Что я здесь вообще делаю?»
Поездка по реке Ай не была неприятной и скучной. Разговоры с корабельщиками, главами телестре, торговцами, с людьми, искавшими заказы на изделие из стекла, металлов, на семена и ткани…
Дадени проснулась от зимней спячки и приступила к своим старинным занятиям — торговле и обмену, — связывавшим друг с другом все речные телестре.
Неузнанной среди этих людей, путешествовать инкогнито по чужому миру… Ведь это классические приключения! Хотя я и усмехнулась при этой мысли, она мне понравилась.
Я только пришла в город и уже начала разделять притягательность ортеанцев к городам вместе с недоверием к ним. Мне нужно было попасть в Свободный порт Морврена, чтобы купить место на корабле. Куда же еще иначе?
Таткаэр, пожалуй, не был безопаснее, чем Ширия-Шенин. Чем дольше я оставалась необнаруженной, тем больше становилась возможность, что они найдут действительного убийцу… А, может, они вообще не станут его искать? Они были убеждены в моей виновности. А я не могла выступать в роли посланницы, прежде чем будет урегулировано это дело.
Я протискивалась в толпе, а пот заливал мне глаза. На берегу реки стояли сараи и хлева, а также неважно выглядевший общественный дом. На эллинге, возле которого стояла на якоре плавучая платформа, ждала огромная вереница повозок. Владельцы мелких суденышек высматривали возможных пассажиров.
Мне не требовалось много времени, чтобы найти лодочника, готового переправить меня через реку.
Корабельные сборы и общественные дома постепенно поглощали мои наличные деньги. У меня было, пожалуй, еще достаточно, чтобы оплатить путь до Таткаэра по воде, составлявший около девятисот зери. Я определенно не могла себе позволить долго оставаться в Свободном порту.
Лодка покачивалась посреди широкой реки, удары весел становились сильнее. Попадавшие на мои губы брызги волн имели металлический привкус.
Мы причалили на конце длинного мола. Город был окружен двухметровой высоты стеной, сложенной из высушенных солнцем кирпичей, в котором имелись лишь главные ворота, забитые повозками, и несколько малых ворот, не справлявшихся с потоком пешеходов.
Все ворота охраняли мужчины и женщины в униформах песчаного цвета. Они проверяли документы. Когда я это заметила, было уже поздно повернуть назад.
— Ваше разрешение, — потребовала высокая женщина, глаза которой были прикрыты из-за пыли, поднятой повозкой.
— Оно у моих попутчиков. — Я сделала неопределенный жест в сторону реки. Мой акцент, как я заметила, смутил их. — Они прибудут через два-три дня. Я подожду их в городе.
— Тень бы поглотила всех этих иностранцев, — сказала она не понижая голоса, а затем, словно объясняя слабоумному, добавила: — Нет разрешения — нет входа в свободный порт. Идти назад. Ждать. Вы меня понимаете? Ждать, когда приедут ваши люди с разрешением. Тогда вы войдете. Понимаете? О, груди Матери — солнца!
Я поклонилась, сказала что-то по — английски, что абсолютно не соответствовало вежливому тону, как я это произнесла, и пошла обратно.
Она продолжала наблюдать за мной. Я походила возле стоявших в ряд лодок, пока не перестала привлекать ее внимание, и быстро прошмыгнула к малым воротам, чтобы там попытать счастья. Там тоже стояла стража.
Подтверждение, выданное Короной, было бесполезно. В нем была указана фамилия Кристи; на это уже обратили бы внимание.
— У вас есть трудности? — На меня с серьезным видом смотрели светлогривые аширен. — Вы хотите войти в Свободный порт, иностранка?
— Войти в город? Да-да.
— Я знаю дорогу, — ответил аширен. Ке был не старше пяти или шести лет. — Пролом в стене. За одну серебряную монету я вам его покажу.
С облегчением я сняла требуемое со шнура и протянула кир.
Аширен соскользнул со своего места на причальной тумбе и огляделся по сторонам.
— Я посмотрю, нет ли там кого-нибудь. Подожди здесь.
Ке исчез в толпе.
Я стала ждать. Бледное солнце пылало, и его лучи не смягчала стоявшая над водой дымка. Но самые яркие дневные звезды были тусклыми.
Мне потребовалось гораздо больше времени, чем следовало, что бы понять, наконец, что аширен больше не вернется…
Я попыталась пройти через двое или трое других ворот, однако это не принесло успеха. Но — когда я услышала за спиной полуденный звон колоколов и уловила запах пищи — я подошла к ветхим воротам, находившимся со стороны суши, в котором кроме двух женщин — стражниц, игравших в охмир, никого не было.
— Я бы хотела бы пройти внутрь, — я сказала с надеждой и еще более сильным акцентом, чем прежде.
Старшая из женщин лениво встала.
— Документы, — со скучающим видом сказала она.
Я повторила свою историю. Женщина помоложе тоже встала. Ее лицо было обезображено пятнами цветка прибрежных низменностей, глаза ее, похожие на мелкие изюминки, заинтересованно блестели.
— Нет документов? Может, сделаем исключение, Карвет. — Она украдкой тронула старшую ногой. — Конечно, вам придется заплатить штраф.
— Штраф? — С показным недовольством я развязала шнурок, и стала отсчитывать монеты.
— И пошлину, — добавили она, — которую… э-э-э… пошлину с иностранцев, которые хотят войти в Свободный порт.
— Уймись, Зилтар. Даже иностранцы не так глупы. — Старшая говорила на ярко выраженном южнодаденийском диалекте. Когда жители Южной земли обнаруживают, что кто-либо не может говорить на их языке, то тотчас же предполагаю, что тот их не понимает.