Эддингс Дэвид. Владычица магии

   Гарион замер и весь обратился в слух.
   – Тогда не выпускай ее со своего пастбища, – посоветовал другой.
   – Это ты, Леммер? – спросил первый.
   – Да, а ты – Деттон, так ведь?
   – Не узнал тебя! Давно не виделись!
   – Года четыре-пять, по-моему, – решил Леммер.
   – Ну как идут дела в вашей деревне? – полюбопытствовал Деттон.
   – Голодаем. Все отобрали за налоги.
   – Мы тоже. Едим древесные корни.
   – Этого мы еще не пробовали. Варим кожаные вещи: пояса, башмаки.
   – Как твоя жена? – вежливо спросил Деттон.
   – Умерла в прошлом году, – глухо, бесстрастно ответил Леммер. – Господин наш забрал моего сына в солдаты, и вскоре в каком-то сражении он был убит. Говорили, что при осаде крепости мальчика облили кипящей смолой. После этого жена перестала есть и вскоре умерла.
   – Как жаль, – посочувствовал Деттон. – Такая была красавица!
   – Им же лучше, – объявил Леммер, – по крайней мере, больше не мерзнут и не голодают. А какие же корни вы едите?
   – Лучше всего береза, – посоветовал Деттон. – Ель слишком смолистая, а дуб – чересчур жесткий. Кладешь в котел еще немного травы, чтобы запах был приятнее.
   – Надо попробовать, – решил Леммер.
   – Ну мне пора. Господин велел расчищать просеки, и обязательно выпорет меня, если слишком задержусь, – вздохнул Деттон.
   – Может, еще увидимся.
   – Если останемся живы.
   – Прощай, Деттон.
   – Прощай, Леммер.
   Голоса затихли вдали. Гарион долго еще стоял, не двигаясь, отупев от потрясения; в глазах стыли слезы жалости и сострадания к несчастным. Хуже всего было то, что эти двое даже не роптали, воспринимая все происходящее как обыденную, нормальную жизнь Ужасная ярость сжала горло, и внезапно захотелось напасть на кого-нибудь и бить, бить...
   Но тут в тумане вновь послышался какой-то звук. Кто-то пел высоким чистым тенором; в песне перечислялись давно забытые обиды, а припев звал к битве. И гнев Гариона, непонятно почему, обратился на неизвестного: дурацкие стихи о распрях, происходивших сотни лет назад, казались омерзительно непристойными по сравнению с тихим отчаянием двух крестьян; и, не успев ничего сообразить, Гарион вынул меч и слегка пригнулся.
   Пение слышалось все ближе, и Гарион различил конский топот. Осторожно высунув голову из-за стены, он смог разглядеть шагах в двадцати молодого человека в желтом облегающем трико и ярко-красном камзоле. Плащ, подбитый мехом, был откинут; длинный изогнутый лук висел на плече, а на поясе болтался меч в красивых ножнах. Рыжевато-золотистые волосы спадали на плечи из-под остроконечной шапочки с пером. И хотя песня была зловеще-мрачной, а голос исполнен страстного отчаяния, ничто не могло стереть дружелюбно-открытого выражения с юношеского лица.
   Гарион злобно уставился на пустоголового аристократа, совершенно уверенный в том, что этот поющий болван в жизни не ел никаких корней и уж точно не скорбел о жене, уморившей себя голодом с тоски и печали.
   Незнакомец повернул лошадь и, все еще продолжая петь, проехал через разрушенную арку в ворота, около которых сидел в засаде Гарион.
   Гариону обычно совсем не была свойственна воинственность, и при других обстоятельствах он, возможно, повел бы себя совсем иначе. Но, к сожалению, вызывающе одетый незнакомец появился в совершенно неподходящее время. Гарион быстро изобрел план, все преимущество которого заключалось в простоте, и, поскольку препятствий к осуществлению не оказалось, все сработало просто восхитительно – до определенного момента. И как только молодой человек появился в воротах, Гарион, выскочив из укрытия, схватил его за плащ и стащил с седла.
   Испуганно закричав, тот плюхнулся в слякоть.
   Однако дальше дела у Гариона пошли не так гладко. Не успел он вынуть меч, как незнакомец, перекатившись, вскочил и в мгновение ока обнажил оружие. Глаза метали молнии, меч угрожающе свистнул в воздухе.
   Гарион был совсем неопытным бойцом, но обладал быстрой реакцией, а тяжелая работа на ферме Фолдора укрепила мускулы. Несмотря на гнев, подвигнувший напасть на певца, он совсем не желал причинить зло незнакомцу.
   Противник держал меч легко, почти небрежно, и Гарион подумал, что хороший удар по лезвию выбьет оружие из рук щеголя.
   Он быстро размахнулся, но почему-то не смог нанести удар; лезвие меча противника отклонилось в сторону, зазвенев о его собственный меч. Гарион отпрыгнул и вновь неуклюже размахнулся. Опять зазвенела сталь: воздух наполнился звоном, грохотом, проклятиями; противники наступали и отступали, делая выпады, стараясь повалить врага. Уже через секунду Гарион понял, насколько превосходит его незнакомец, но тот почему-то не использовал предоставившейся несколько раз возможности нанести смертельный удар, и на лице Гариона против воли появилась нерешительная ухмылка. Противник, как ни странно, широко, даже дружелюбно улыбнулся в ответ.
   – Ну, может быть, довольно? – раздался голос господина Волка, поспешно шагающего к ним в сопровождении Силка и Бэйрека. – Вы соображаете, что делаете? С ума сошли?
   Незнакомец, бросив испуганный взгляд через плечо, опустил меч.
   – Белгарат... – начал он.
   – Леллдорин, – прошипел старик, – ты, видимо, потерял последние остатки здравого смысла, что еще таились в твоей голове?
   И тут разум постепенно вернулся к Гариону, именно в тот момент, когда Волк холодно обратился к нему:
   – Ну, Гарион, может, объяснишь, что здесь происходит?
   Гарион тут же решил схитрить.
   – Дедушка, – начал он, подчеркивая голосом это слово и бросая на незнакомца быстрый остерегающий взгляд. – Неужели ты думаешь, что мы дрались по-настоящему? Леллдорин просто показывал, как отбить меч при нападении, вот и все.
   – Неужели? – недоверчиво осведомился Волк.
   – Конечно! – с видом оскорбленной невинности подтвердил Гарион. – Иначе с чего бы это нам пытаться убить друг друга?!
   Леллдорин открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Гарион тут же наступил ему на ногу.
   – Леллдорин прекрасно работает мечом, – продолжал он, дружески положив руку на плечо молодого человека, – и многому научил меня всего за несколько минут.
   «Кончай, – просигналил Силк, переходя на тайный язык драснийцев, – ложь должна быть простой».
   – Парень – способный ученик, Белгарат, – покорно объявил Леллдорин, до которого наконец кое-что дошло.
   – Довольно ловок, – сухо согласился господин Волк. – Но почему ты так разодет? – показал он на вызывающе яркий костюм Леллдорина. – Выглядишь шутом гороховым.
   – Мимбраты начали задерживать честных астурийцев и допрашивать их, – пояснил молодой аренд, – а мне пришлось миновать несколько их крепостей. Вот я и подумал: если оденусь как их лизоблюды, никто ко мне не привяжется.
   – Возможно, ты умнее, чем я думал, – нехотя признал Волк и обратился к Силку и Бэйреку:
   – Это Леллдорин, сын барона Уилдентора. Поедет с нами.
   – Я хотел поговорить с тобой насчет этого, Белгарат, – быстро вставил Леллдорин. – Отец приказал явиться сюда, и я не вправе ослушаться, но, поверь, я связан клятвой. И дело не терпит отлагательств.
   – Каждый молодой дворянин в Астурии так или иначе участвует в двух-трех подобных предприятиях, свято веря в справедливость дела, за которое борется, – перебил Волк. – Очень сожалею, Леллдорин, но то, чем ты занимаешься сейчас, важнее всего на свете и не может ждать, пока ты засядешь в кустах, подстерегая парочку мимбратских сборщиков налогов.
   И тут из тумана выступила тетя Пол; рядом вышагивал Дерник.
   – Что они делают здесь с мечами, отец? – сверкнув глазами, нахмурилась она.
   – Играют, – коротко ответил господин Волк, – по крайней мере, так утверждают оба. Вот это Леллдорин. Я тебе, по-моему, о нем говорил.
   Тетя Пол, чуть приподняв бровь, оглядела юношу.
   – Чрезвычайно яркий молодой человек!
   – Пришлось так одеться, – пояснил Волк, – не такой уж он легкомысленный, как выглядит. Лучший лучник в Астурии, нам может понадобиться его искусство.
   – Вижу, – не слишком убежденно кивнула она.
   – Есть и другая причина, конечно, – продолжал Волк, – но, думаю, не стоит объяснять это прямо сейчас.
   – Ты все еще тревожишься о том, что сказано в книге, отец? – раздраженно спросила она. – Но Кодекс Мрина крайне неясен, и ни в одном из остальных текстов не упоминается больше об этих людях. Может, все это чистая аллегория?
   – Слишком много раз видел я, как подобные аллегории становились реальностью, чтобы шутить с такими вещами... Но почему бы нам не возвратиться в башню? Здесь так холодно и сыро, не стоит вступать в длительные споры по поводу изменений в текстах древних книг, – заключил Волк.
   Гарион, совсем сбитый с толку, не понимая, о чем идет речь, уставился на Силка, но ответный взгляд коротышки был абсолютно бесстрастным.
   – Не поможешь мне поймать лошадь, Гарион? – вежливо спросил Леллдорин, отправляя меч в ножны.
   – Конечно, – отозвался Гарион, тоже убирая оружие. – По-моему, она убежала вон туда.
   Леллдорин поднял лук, и юноши пошли по следам коня.
   – Прости, что стащил тебя с седла, – извинился Гарион, когда оба отошли подальше от любопытных глаз.
   – Ничего, – весело засмеялся Леллдорин. – Мне нужно было быть повнимательнее.
   И испытующе взглянул на Гариона:
   – Почему ты солгал Белгарату?
   – Ну это не совсем ложь, – объяснил Гарион, – ведь мы не старались причинить боль друг другу, а иногда на то, чтобы объяснить в точности, как все произошло, уходит слишком много времени.
   Леллдорин снова заразительно расхохотался; Гарион, сам того не желая, не мог не присоединиться к нему, и они вместе, все еще смеясь, продолжали углубляться в поросшие кустарником развалины некогда прекрасного города.

Глава 2

   Леллдорину Уилденторскому было восемнадцать, хотя, благодаря веселому беззаботному характеру, он казался гораздо моложе. Все переживания мгновенно отражались на открытом лице, а искренность и чистосердечие сияли в глазах подобно факелу. Леллдорин казался порывистым, излишне многословным и, кажется, решил Гарион, не слишком умным. Однако не полюбить его было невозможно.
   На следующее утро, когда Гарион натянул плащ, чтобы снова отправиться ждать Хеттара, Леллдорин тут же присоединился к нему. Молодой аренд снял вызывающий костюм и надел коричневое трико, зеленую тунику и темно-коричневый шерстяной плащ. За спину он повесил лук, к поясу прикрепил колчан и по пути забавлялся, пуская стрелы в едва видимые глазу мишени.
   – Ты прекрасный лучник! – восторженно заметил Гарион после одного особенно удачного выстрела.
   – Я астуриец, – скромно объяснил Леллдорин, – вот уже тысячи лет, как мы упражняемся в стрельбе. Отец срезал ветви для моего лука в тот день, когда я родился, а к восьми годам я уже мог натягивать тетиву.
   – Ты, наверное, много охотишься, – протянул Гарион, думая об окружающем их густом лесе и следах диких зверей, виденных им на снегу.
   – Обычное занятие, – кивнул Леллдорин, останавливаясь, чтобы вытащить стрелу, застрявшую в стволе дерева. – Отец гордится тем, что на нашем столе никогда не появлялось ни говядины, ни баранины.
   – Я как-то охотился, еще в Чиреке.
   – На оленей?
   – Нет, на диких кабанов. Только луков у нас не было. Чиреки берут на охоту копья.
   – Копья? Но ведь нужно подойти совсем близко, чтобы убить кого-нибудь копьем?
   Гарион чуть грустно рассмеялся, вспомнив ушибы и шишку на голове.
   – Главное не в том, чтобы подойти поближе. Труднее всего вовремя убраться, как только всадишь в зверя копье.
   Леллдорин, казалось, никак не мог взять в толк, о чем говорит Гарион.
   – Охотники становятся в ряд, – объяснил тот, – и пробираются через заросли, производя как можно больше шума. Берешь копье, ждешь, пока появится убегающий кабан. Только он очень зол оттого, что его преследуют, и, когда видит врага, бросается вперед. И тут ты пронзаешь зверя копьем.
   – Но разве это не опасно? – широко раскрыл глаза Леллдорин.
   Гарион кивнул:
   – У меня почти все ребра были переломаны.
   В общем-то, он не хвастал, но в глубине души сознавал, что очень доволен реакцией Леллдорина на его рассказ.
   – У нас в Астурии мало хищных зверей, – почти с грустью заметил Леллдорин. – Несколько медведей, да иногда стая волков забежит.
   И, секунду поколебавшись, пристально взглянул на Гариона.
   – Некоторые люди, однако, находят кое-что поинтереснее, чем дикие олени!
   Выражение его лица при этом было загадочно-таинственным.
   – Разве? – спросил Гарион, не совсем уверенный в том, что имеет в виду приятель.
   – Дня не проходит без того, чтобы какая-нибудь мимбратская лошадь не возвратилась домой без всадника.
   Гарион, потрясенный, уставился на Леллдорина.
   – Кое-кто считает, что в Астурии слишком много мимбратов, – объяснил тот, многозначительно подмигивая.
   – Я думал, гражданская война между арендами закончилась.
   – В это верят лишь немногие. Остальные считают, что война будет продолжаться, пока Астурия не освободится от ига мимбратской короны.
   Тон Леллдорина не оставлял сомнения относительно его воззрений.
   – Но разве страна не объединилась после битвы при Во Мимбре? – возразил Гарион.
   – Объединилась?! Кто может так думать? Астурию считают просто колонией; королевский суд находится в Во Мимбре, каждый сборщик налогов, бейлиф и верховный шериф в королевстве – мимбраты. На высоких государственных постах не найдешь ни одного астурийца. Мимбраты отказываются даже признавать наши титулы! Называют моего отца, род которого насчитывает десятки поколений, землевладельцем! Мимбрат скорее язык себе откусит, чем назовет отца бароном.
   Лицо Леллдорина даже побелело от сдерживаемого негодования.
   – Я этого не знал, – осторожно заметил Гарион, опасаясь задеть чувства юноши.
   – Но скоро все унижения Астурии кончатся, – убежденно объявил Леллдорин. – Есть люди, в душах которых жива любовь к родине, и недалеко то время, когда они выедут на охоту за королевской дичью!
   И чтобы подчеркнуть свои намерения, послал стрелу в первое попавшееся дерево.
   Худшие опасения Гариона подтвердились. Леллдорину были хорошо известны детали заговора.
   Поняв, что зашел слишком далеко, Леллдорин с ужасом взглянул на Гариона.
   – Я дурак, – выпалил он, виновато понурясь. – Не способен держать язык за зубами! Забудь, пожалуйста, все, что я здесь наговорил, Гарион! Знаю, ты мне друг и не выдашь то, что я высказал в запальчивости.
   То, чего так боялся Гарион, произошло. Одной фразой Леллдорин смог надежно заткнуть ему рот. Гарион сознавал: необходимо предупредить господина Волка о безрассудстве, замышляемом этими безумцами, но мольбы Леллдорина о дружбе и доверии не позволяли заговорить открыто. Оставалось лишь стиснуть зубы от бессилия перед неразрешимой моральной проблемой.
   Оба, немного смущенные, безмолвно пошли дальше, пока не добрались до стены, где накануне сидел в засаде Гарион, и на несколько минут застыли, всматриваясь в туман. Молчание становилось все более напряженным.
   – Расскажи, как живут в Сендарии, – неожиданно попросил Леллдорин. – Никогда там не был.
   – Деревьев гораздо меньше, – ответил Гарион, глядя поверх стены на исчезающие в тумане темные стволы. – Зато порядка больше.
   – Где ты жил?
   – На ферме Фолдора. Около озера Эрат.
   – Этот Фолдор, он дворянин?
   – Фолдор? – засмеялся Гарион. – Самый обычный человек. Всего-навсего фермер, честный, добрый и порядочный. Мне его очень не хватает.
   – Значит, простолюдин, – заключил Леллдорин, явно посчитав Фолдора недостойной темой разговора.
   – Титул не имеет большого значения в Сендарии, – подчеркнул Гарион. – Дела человека гораздо важнее его происхождения. – И криво усмехнулся. – Я сам был поваренком. Не очень-то приятное занятие, но надо же кому-нибудь этим заниматься!
   – Но не крепостным, надеюсь? – возмущенно спросил Леллдорин.
   – В Сендарии нет крепостных.
   – Нет?! – непонимающе уставился на него молодой Аренд.
   – Нет, – твердо повторил Гарион. – Не видим в этом необходимости.
   Лицо Леллдорина ясно показывало, что юноша совершенно сбит с толку. Гарион вспомнил подслушанный вчера разговор двух крестьян, но воздержался от желания высказать все, что думает о рабстве. Леллдорин все равно никогда не поймет, а ведь они почти подружились. Гарион чувствовал, как ему необходим друг, именно сейчас, и не хотел испортить все, оскорбив неосторожными словами добродушного юношу.
   – Чем занимается твой отец? – вежливо спросил Леллдорин.
   – Он мертв, и мать тоже.
   Гарион обнаружил, что, если сказать эти слова очень быстро, боль в сердце окажется не такой сильной.
   В глазах Леллдорина отразилось внезапное, почти детское сочувствие.
   Он обнял Гариона за плечи и прошептал прерывающимся голосом:
   – Прости... это, должно быть, ужасная потеря для тебя.
   – Я был совсем ребенком, – пожал плечами Гарион, пытаясь говорить как можно более равнодушно, – и почти не помню их.
   Но рана была еще слишком свежа.
   – Какая-нибудь эпидемия? – мягко спросил Леллдорин.
   – Нет, – ответил Гарион так же глухо, – их убили.
   Леллдорин охнул, широко раскрыв глаза от ужаса.
   – Ночью в деревню пробрался неизвестный человек и поджег их дом, – монотонно продолжал Гарион. – Дедушка пытался поймать его, но тому удалось ускользнуть. Насколько я понял, этот человек – давний враг моей семьи.
   – Но ты ведь не собираешься спустить ему с рук подобное злодеяние? – взвился Леллдорин.
   – Нет, – отозвался Гарион, все еще вглядываясь в туман. – Как только я вырасту, найду его и убью.
   – Молодец! – воскликнул Леллдорин и внезапно крепко стиснул Гариона. – Отыщем и разрежем на кусочки!
   – Мы?
   – Я, конечно, отправлюсь с тобой, – объявил Леллдорин. – Разве может истинный друг поступить иначе?!
   Очевидно, юноша говорил под воздействием минутного порыва, но ясно было также, что он совершенно искренен. Леллдорин крепко сжал ладонь Гариона.
   – Клянусь, Гарион, что не буду знать покоя, пока убийца твоих родителей не умрет!
   Именно такого внезапного заявления, однако, и можно было ждать от Леллдорина, и Гарион молча выбранил себя за то, что проболтался. Он почему-то ощущал, что месть убийце – только его, глубоко личное дело, и, кажется, вовсе не желал ничьей помощи в поисках безликого безымянного врага, но какой-то частью души обрадовался мгновенно принятому, искреннему решению Леллдорина и решил больше не продолжать разговор на эту тему, потому что твердо знал: аренд, без сомнения, давал подобные клятвы по десятку в день, немедленно предлагал безоговорочную поддержку и забывал обо всем через час.
   Они долго разговаривали обо всем на свете, стоя в тумане у разрушенной стены, плотно завернувшись от холода в темные плащи.
   Незадолго до полудня Гарион услышал приглушенный топот копыт где-то неподалеку. Через несколько минут из молочно-белой дымки выступил Хеттар во главе целого табуна диких коней. Короткий подбитый овчиной кожаный плащ высокого олгара развевался на ветру. Сапоги были забрызганы грязью, одежда усеяна пятнами, но в остальном, казалось, двухнедельное путешествие в седле нисколько на него не повлияло.
   – Гарион, – серьезно кивнул он в знак приветствия. Юноши выступили вперед навстречу олгару.
   – Мы тебя ждали, – ответил Гарион и познакомил Хеттара с Леллдорином. – Пойдем, покажу тебе, где остановились остальные.
   Хеттар, кивнув, последовал за друзьями через развалины к башне, где находились путешественники.
   – В горах полно снега, – коротко объявил олгар вместо объяснения, ловко спешившись. – Вот и задержался немного.
   Откинув капюшон, Хеттар встряхнул единственной длинной прядью на гладко выбритом черепе.
   – Ничего страшного, – успокоил господин Волк. – Иди поближе к огню, поешь как следует. Нам о многом нужно поговорить.
   Хеттар поглядел на лошадей; загорелое обветренное лицо потеряло всякое выражение, будто он пытался сосредоточиться на чем-то. Животные подняли головы, присмотрелись: глаза настороженные, уши тревожно поднялись. Потом повернулись и медленно побрели к деревьям.
   – Не разбегутся? – заинтересованно спросил Дерник.
   – Нет. Я попросил их не уходить далеко.
   Дерник недоуменно поднял брови, но ничего не сказал.
   Все вошли в зал и уселись у очага. Тетя Пол нарезала ржаной хлеб и светло-желтый сыр, Дерник подбросил в огонь дров.
   – Чо-Хэг послал гонцов к вождям племен, – объявил Хеттар, сбрасывая плащ.
   Под плащом оказалась черная куртка с длинными рукавами из конской шкуры, со сплошь нашитыми стальными дисками, своего рода гибкие доспехи. Отстегнув изогнутую саблю, он аккуратно отложил ее в сторону, сел около огня и потянулся к еде.
   Волк кивнул:
   – Попытался кто-нибудь пробраться в Пролгу?
   – Я послал отряд своих людей к Гориму еще до отъезда, – объяснил Хеттар. – Такое может удастся только им.
   – Неужели они не боятся появиться в земле алгосов? – вежливо осведомился Леллдорин. – Я слыхал, что они чудовища, питающиеся людской плотью.
   – Зимой они обычно носа не высовывают из своих логовищ, – пожал плечами Хеттар. – Кроме того, алгосы не осмелятся напасть на целый отряд всадников. – И обратился к господину Волку:
   – Южная Сендария кишит мергами. Тебе это известно?
   – По крайней мере предполагал, – буркнул Волк. – Как считаешь, они ищут что-то?
   – С мергами не разговариваю, – резко ответил Хеттар. Горбатый нос и яростные глаза делали его похожим на ястреба, готовящегося прикончить жертву.
   – Удивительно, что ты не задержался еще больше, – поддразнил Силк. – По-моему, все в мире знают, как ты относишься к мергам!
   – Ну, один раз я доставил себе некоторое удовольствие, – признал Хеттар. – Встретил двоих на дороге. Но это много времени не отняло.
   – Ну, значит, двумя меньше, – одобрительно проворчал Бэйрек.
   – Пора поговорить откровенно, – начал господин Волк, стряхивая крошки с туники. – Большинство из вас имеет некоторое представление о цели нашего путешествия, но я не желаю, чтобы кто-то случайно испортил все. Мы преследуем человека по имени Зидар. Когда-то он был одним из послушников моего Учителя, но потом переметнулся к Тораку. В начале прошлой осени Зидар прокрался в тронный зал дворца райвенских королей и украл Око Олдура. Нужно найти Отступника и возвратить назад похищенное.
   – Но разве он не чародей? – спросил Бэйрек, рассеянно дергая себя за густую рыжую косу.
   – Мы не употребляем этого слова, – покачал головой Волк, – но ты прав, какими-то силами он обладает. Впрочем, как и все мы – Белтира и Белкира, Белзидар – словом каждый из нас. Об этом я и хотел вас предупредить.
   – Имена ваши похожи, – заметил Силк.
   – Учитель изменил их, когда взял нас к себе. Ничего особенного, но это имеет большое значение для всех нас.
   – Не значит ли это, что тебя по-настоящему называют Гаратом? – не унимался Силк, проницательно глядя на старика.
   Господин Волк вскинулся было, но тут же рассмеялся:
   – Тысячи и тысячи лет не слыхал этого имени. Я был Белгаратом так долго, что почти совершенно забыл про Гарата. Но, может, это и к лучшему. Гарат был надоедливым, противным мальчишкой, а кроме того, еще вором и лгуном.
   – Некоторые свойства характера остаются с человеком навсегда, – вставила тетя Пол.
   – Совершенства на свете не бывает, – вежливо отпарировал Волк.
   – Но почему Зидар похитил Око? – спросил Хеттар, отставляя тарелку.
   – Всегда стремился присвоить его, – пояснил старик. – Может, хочет оставить Око себе, но, скорее всего, пытается возвратить его Тораку. Тот, кто доставит драгоценность Одноглазому, станет его приближенным и любимцем.
   – Но Торак мертв, – вмешался Леллдорин. – Хранитель райвенского трона убил его при Во Мимбре.
   – Нет, – покачал головой Волк. – Торак жив, он всего-навсего спит. Не от меча Бренда предназначено ему погибнуть. Зидар вынес его с поля боя и спрятал где-то. Когда-нибудь Одноглазый проснется, и, возможно, час этот близок, если я правильно истолковал знамения. Нужно вернуть Око, прежде чем все произойдет.
   – От этого Зидара одни беды, – пробурчал Бэйрек. – Нужно было тебе разделаться с ним еще тогда.
   – Наверное, ты прав, – признал Волк.
   – Почему бы тебе не взмахнуть рукой и не испепелить его на месте? – предложил Бэйрек, красноречиво пошевелив пальцами.
   – Не могу, – покачал головой Волк. – Даже богам это не под силу.
   – Значит, плохи наши дела, – нахмурился Бэйрек. – Каждый мерг отсюда до Рэк Госки попытается помешать нам поймать Зидара.
   – Не обязательно, – возразил Волк. – Конечно, Око у Зидара, зато Ктачик правит гролимами.
   – Ктачик? – удивился Леллдорин.
   – Верховный жрец гролимов. Он и Зидар ненавидят друг друга, и, думаю, можно рассчитывать, что Ктачик попытается воспрепятствовать врагу добраться до Торака.
   – Нам-то что до этого? – пожал плечами Бэйрек. – Ты и Полгара можете пустить в ход тайную силу, если на нашем пути встретятся трудности, правда ведь?
   – Не всегда. На подобные вещи существуют некоторые ограничения, – уклончиво откликнулся Волк.
   – Не понимаю, – недоуменно протянул Бэйрек.
   Господин Волк глубоко вздохнул.
   – Ну хорошо. Раз уж мы все равно начали, попытаюсь объяснить. Чародейство, как вы это называете, – нарушение обычного порядка вещей. Иногда такое нарушение ведет за собой ряд неожиданных событий, так что нужно быть очень осторожным, прежде чем пытаться совершить так называемое чудо. И, кроме того, оно производит... – Волк наморщил лоб, пытаясь получше выразить свою мысль. – Ну, можно назвать это чем-то вроде шума. Слово «шум» неточное, но поможет кое-что объяснить Другие люди, обладающие такими же способностями, могут слышать такой шум, и как только я и Полгара попытаемся что-то изменить, каждый гролим на Западе будет точно знать, где мы, что делаем, и начнет загромождать наши мозги всякими глупостями, пока не доведет до изнеможения.