Ефремов Ю.К.. Тропами горного Черноморья

обрывы зубчиками. "Научная" раскраска не стирала рельеф, он сам начинал
сиять разными красками, соответственно разным путям своего происхождения.
На Ачишхо нас затрудняли формы со сложной историей: закраска фона не
допускала наложения одной краски на другую. Штрихи позволили решить и эту
задачу: в "елочках" можно было, чередуя, сочетать "хвоинки" разного цвета.
Радостное чувство верно найденного приема, метода. Теперь мы вооружены
и уверены, что справимся с работой. С увлечением обходим цирк за цирком -
они ложатся на топокарту ажурным цветным рисунком. Весь северный склон
начинает "зиять" красными зубчатыми подковами - так выглядят на нашей карте
окружающие каждый цирк отвесы, созданные морозным выветриванием у края
исчезнувших ледников.
Подножия этих стенок, прикрытые плащами осыпей, возникли в результате
перемещения и отложения щебня, упавшего сверху. Здесь и наши цветные штрихи
становятся прерывистыми, на подвижных частях осыпи распадаются на черточки,
а на нижних, успокоившихся частях осыпных шлейфов,- превращаются в точечный
пунктир. Веера из точек изображают скопление обломков, а каждая точка в
отдельности свидетельствует об окончании пути обломка. На такой карте рельеф
сам рассказывает свою историю.
Первый, Второй, Третий Аишха - все они высились пирамидами на Главном
Кавказском хребте. Чем ближе к Кардывачу, тем круче становились их скаты
Склон Третьего Аишха был настолько крут, что на нем исчезала магистральная
тропа, негде было ютиться балаганам. Именно здесь начинался переход к кручам
Кардывачского горного узла.
Но счет Аишхам еще не был закончен. Пастухи, не стесненные
геоморфологической логикой, нарекли Четвертым Аишха не следующую к востоку
вершину главного водораздела (не Западный Лоюб), а параллельный ему отрог,
отделенный от главного продольными же верховьями Сумасшедшей речки. Только
здесь нам и можно было пройти к Кардывачу с лошадью.
Крутизна склонов особенно подчеркивалась ручьем, который мчался вниз с
удивительной прямолинейностью, почти не меняя чуть ли не тридцатиградусного
уклона струи по всей длине падения. Это был как бы единый водопад с
всклокоченной водой, неудержимо рушащейся и почему-то не вырывшей тут
никакой долины. Вечная вспененность всего потока послужила основанием и для
названия: пастухи называют ручей Содовым за сходство с сильно газированной
шипучей водой.
Даже странно, что этот ручей лишь впадает в Сумасшедшую речку, а не сам
носит такое название.
Пересекли Сумасшедшую речку. В своем продольном течении, то есть там,
где она струится параллельно Мзымте, это вовсе не сумасшедший поток. Теперь
пас отделяет от Мзымты лишь округло оглаженный вал Четвертого Аишха. Легко
находятся какие-то тропы, быстро поднимающие нас на луговые просторы этого
вала. Мы и не подозревали, что встретим здесь так много стад и пастушеских
балаганов.
Казалось, мы уже налюбовались Агепстой с противолежащих вершин Аишха.
Что мог сулить нам второстепенный луговой хребтишка, прижавшийся к подножию
Главного хребта? Однако Агепста с Четвертого Аишха выглядела еще
великолепнее. Словно этот хребтик специально воздвигли здесь, чтобы смотреть
с него на чудовищные бастионы Агепсты, на пышно-голубой "мех" ее
Ледников... С наслаждением картируем райские луговины. Потом берем на
спуск.
Вдоль всего нижнего поперечного участка Сумасшедшей речки нашлась
неплохая тропа. Тут-то речка стала оправдывать свое название, ибо крутизна
падения ее русла уже лишь немного уступала Содовому ручью. Еще раз
задумываемся над возможными причинами этой крутизны. Да, и ручей и речка
текут среди пород той же стойкости, что и соседние реки. Почему же они не
успели вырыть себе такие же мощные долины, не выположили по всей длине свои
русла? Быть может, им приходилось преодолевать встречное поднятие недр? И
если это так - значит, здесь проходит зона повышенной подвижности земной
коры или даже зона разлома. На наших картах тут пришлось рисовать только
жирные штрихи и зубцы. При этом одной синей краски, показывающей речной
размыв, оказалось мало. Надо было закрасить и фон всего так явственно
поднимающегося участка. В голову пришло еще одно предположение: возможно,
что и крутизна склонов Третьего и самое существование Четвертого Аишха
связаны с недавними интенсивными поднятиями, с торошением рельефа именно
этого района.
На карте В. Н. Робинсона в этом месте показан надвиг древних структур
Главного хребта на более молодые структуры южного склона Кавказа. Этот
разлом прослежен геологами в недрах. Но мы видим, что с ним совпадает
увеличение крутизны и в современном рельефе. Значит, древний рубец подвержен
тут и молодым унаследованным подвижкам?..
Сумасшедшая речка! Поневоле станешь скакать как сумасшедшая, если
прорезаемое тобою дно долины поднимается навстречу быстрее, чем успевает
врезаться русло.
Аишхи пройдены. И не только пройдены: закартированы, промерены,
исстуканы геологическими молотками. Больше того: Аишхи пережиты нами. Ведь
это наше боевое крещение. Мы прошли по этим горам, и теперь у нас в руках
планшеты, заполненные результатами сплошной съемки. Пусть кто-либо пройдет
по нашим следам и проверит нашу работу. Мы готовы спорить, отстаивать,
готовы выслушать критические замечания - это будет завершением проверки
наших способностей, наших знаний. Спасибо, Аишхи!

ВЕРХНИЙ КАРДЫВАЧ

Кардывач. Пусть в середине лета на его горах и нет такого, как в
сентябре, алмазного убранства, он, как и прежде, чарует. Но теперь я не
столько любуюсь его красотой, сколько анатомирую мысленно рельеф этой
озерной котловины. Холмы, с которых впервые открывается озеро,- морена,
нагромождение валунов, вытаявших из ледника. Когда-то тут кончался язык
ледяной реки. Но сейчас озеро уже далеко отступило от моренной запруды: его
оттеснил своими наносами Лагерный ручей, весело бегущий в Кардывач со
склонов Кутехеку. Он ухитряется впадать в озеро совсем рядом с вытекающей из
него Мзымтой... Моренная запруда - группа красных точек на карте. Выносы
ручья - скопление синих точек.
На Кардываче больше нет домика-лагеря - говорят, что его свалило
лавиной. У нас своя палатка, мы проживем и под пихтами, но туристам придется
худо. Задумываюсь о гипрокуровских проектах, о своей рекомендации строить
здесь турбазу. Конечно, мы и сейчас видим на склонах Кутехеку
высокоствольные пихты у самого берега озера - показатели того, что лавин тут
давно не было. Но какая же сила смела домик? Воздушная волна от соседней
лавины?
Исследования начинаем с Верхней Мзымты.
Она перед нами, пропущенная на картах долина, крутой дугой изогнутая
вверх по течению влево. Километра через два находим мелководную лужу,
подпруженную щебневыми осыпями с круч Лоюба. Не о ней ли упоминал инженер
Сергеев как об озере в верховьях Мзымты выше Кардывача?
Под навалами щебня речка совсем исчезает, и говорливое журчание ее
струй доносится из-под камней.
Все грознее, все неизмеримее встает слева от нас Лоюб. Этот пик,
обративший к Кардывачу однообразные луговые склоны, оказался со стороны
Верхней Мзымты одним гигантским утесом. Его стены, почти отвесные,
взметываются вверх не меньше, чем на километр. Такого величия мне еще не
приходилось видеть.
Кажется, вот-вот, и верховья долины сомкнутся. Но нет, со стен
замыкающего их амфитеатра струятся каскадами ручьи, возникшие где-то выше.
Значит, стены - лишь уступы гигантской лестницы. Это такая же лестница
Цирков в верховьях древнеледниковой долины, как и у старой нашей знакомой -
Ачипсе. Только истоки Верхней Мзымты лежат почти на километр выше.
Следовательно, и ледник здесь мог существовать дольше, чем на Ачипсе, потому
и следы его тут свежее. Действительно, закраина каждого уступа, бровка любой
ступени лестницы оглажена, отшлифована и блестит, словно покрыта лаком. Как
метко окрещены в науке эти полого округлые и гладкие каменные холмы -
бараньи лбы. А вот и курчавые скалы - это тоже меткий научный термин,- скалы
на бортах долины, словно вылизанные ледником.
Местами на бараньих лбах видны глубокие царапины: Когда я читал в
книгах о том, что лед способен процарапывать на камне шрамы, в это не
верилось. Как же так? Лед надрезает камень? Теперь легко понять, что скалы
исчертил не самый лед, а вмерзшие в его подошвенную сторону каменья. Ледник
драл ими дно долины, точно варварская швабра.
Обхожу огромный валун и, вздрогнув, останавливаюсь. Передо мной на
траве разостлана... медвежья шкура. Быстро отступаю за угол валуна и делаю
спутникам знаки рукой: не шуметь, пригнуться! Торопливо и поэтому невпопад
рву застежки на футляре фотоаппарата, выдвигаю объектив, а друзья, не
понимая, в чем дело, стремятся вперед и почти выталкивают меня за угол.
"Шкура" к этому времени услыхала наши шаги и встала на задние лапы.
Внушительная медведица ошалело оглядела нас, преотвратно рявкнула, словно
выругалась, брезгливо тряхнула головой и броском метнулась вверх по склону
на всех четырех, комично охая. Тут только мы увидели, что рядом с нею
подпрыгивает мячиком небольшой медвежонок.
Все это произошло молниеносно. Мы защелкали аппаратами, когда и мама и
детеныш были уже далекими светло-бурыми пятнышками. Оказалось, что охота с
фотоаппаратом нелегкое дело и требует большой сноровки. Я смотрел вслед
медведям и завидовал крепости их сердец: такой галоп по тридцатиградусной
круче!
Впереди еще один уступ с водопадными струйками, а за ним, точнее над
ним, чувствуется следующий, вышележащий цирк с особенно просторным днищем.
Все признаки! говорят, что склон уходит ниже видного нам края уступа, что за
этой кромкой не площадка, а впадина, и даже самый воздух над ней - не знаю
чем (цветом? светом? дымкой?) - шепчет нам: тут скрыта какая-то тайна. Я уже
владел ключом к этой тайне, потом расскажу, каким, и уверенно сказал:
- Наташа, сейчас мы найдем озеро! Вот увидишь.
Поднимаемся в обход уступа, приближаемся к бараньим лбам, замыкающим
чашу, и с первого же лба видим у своих ног глубокое кобальтово-синее озеро.
Прямо в воду спускаются крутые курчавые скалы. В ней плавают обломки
недотаявших льдин. Зеленовато-белые с поверхности, под водой они становятся
лазурно-малахитовыми, непостижимой ясности и силы цвета. Дивное диво, не
учтенное, не предусмотренное...
Конечно, инженер Сергеев упоминал именно об этом озере. Но почему же у
него не нашлось ни одного теплого слова о его красоте?
Теперь мы расскажем об этом Верхнем Кардываче на турбазе, и тогда в
горах появится новый туристский маршрут. Надо будет только предупреждать
гостей, чтобы не принимали за Верхний Кардывач лужу на Верхней Мзымте. Не
назвать ли ее ради этого "Средним Кардывачом"? Нет, это кощунство. Пусть
остается просто лужей.

КРУПНЫЕ ЗЕМЛЯНЫЕ РАБОТЫ

Решаем, что Володя вместе с примкнувшей к нам группой
студентов-зоологов еще раз пойдет по Верхней Мзымте и замерит все повороты
этой долины до Верхнего Кардывача своей буссолью. А мы с Наташей попытаемся
подняться от нижнего озера прямо на вершину Южного Лоюба - наблюдатели нас
заверили, что забирались туда для учета туров. Склон Лоюба отсюда крутоват,
но весь луговой, зеленый, лишь изредка перемежающийся со скалистыми
выступами; внешне - вроде подъема без троп по луговому склону к пикам Аибги.
Но мы-то видели Лоюб с Верхней Мзымты и помним грандиозность его восточных
стен, отвесных на километр в высоту. Даже снизу было страшно смотреть на
свирепые вторичные пички-жандармы и зияющие расселины. А каким огромным все
это покажется, когда мы доберемся туда, наверх? Насколько головокружительнее
будут кручи, непреодолимее трещины...
Крутой подъем ярко цветущими лугами. Такой крутой, что моментами
задумываешься, можно ли лезть дальше? Да, это посложнее Аибги. А насколько
красивее! Ведь под нами на дне воздушного бассейна все время виден стынущий,
совсем не похожий на водоем Кардывач - пластина из матовой бирюзы.
А горы, горы! Во весь рост воздвигаются, оказываются еще более
грозными, неприступными громады Цындышхи, огромными и сложными
вырисовываются цирки массива Кардывач, тезки озера. Даже Кутехеку, эта
сутулая, зеленая горка - и та вырастает и заставляет относиться к ее луговой
вершине с уважением. Сколько на ней цирков, сколько лощин!
Пока поднимались по траве, кое-как помогали стебли. Когда же мы
оказались выше 2500 метров и начали видеть через Кутехеку громоздящиеся за
его гребнем горы Бзыбского бассейна, трава поредела. Все больше осыпей и
бесплодных каменистых уступов. На одном из них уцелел удивительно узкий
обелиск - скала метров в двадцать высотой при сечении призмы два-три
метра... Наверное, раньше - найди мы такого "монаха" поближе к Поляне - я
был бы в восторге, записал бы его в минимум экскурсионных объектов, стал бы
водить к нему туристов. А теперь сколько их, подобных чудес?
У вершины появляются лоскуты тумана. Он сгущается и уже накрывает нас.
Не собьемся ли с пути? Казалось бы, выше вершины не попадешь, и пока можно
идти вверх - иди. Но ведь вершина Лоюба раздвоена, как клюв,- значит, есть
риск попасть на более низкий правый зубец, на жандарм? Будем держаться левее
желоба, который в своих верховьях, наверное, и отделяет вершину от жандарма.
Впереди слышен дробный шум: разбуженный кем-то камнепад. Вглядываюсь в
чуть поредевшие облака - туры! Они скачут над нами. Пришлось съежиться,
когда мимо проскакало несколько каменюк. Молодцы туры! Так их, так их,
незваных пришельцев, камнями их! Впрочем, пока камни летели, было не очень
смешно.
Какая под нами крутизна и глубина! Достаточно немного пасть духом,
растеряться - и на той же самой круче задрожишь, встанешь на четвереньки,
потеряешь человеческий облик - и тогда один шаг до гибели. То и Дело
помогаем себе руками - подтягиваемся на очередные скальные уступы. Смещается
облачный занавес, и мы наравне с собою видим правую вершину лоюбского клюва,
дикий кинжал. Там продолжают скакать и грохотать камнями спугнутые туры.
Между нами и этим зубцом зияет дикая расселина. Хорошо, что мы вовремя
уклонились от правого жандарма.
Теперь лишь немногие десятки метров отделяют нас от вершины. Туман в
честь нашего прибытия уходит с пика. За ближайшим уступчиком раздается
резкий свист. На нас смотрит ошеломленный тур, круторогий красавец, стоящий
на страже целого табуна. Он еще раз издает сильный и краткий свист, вроде
"тю", и при этом недовольно бьет копытом. И сразу становится слышен камнепад
- это поскакало еще одно стадо туров. Они мчатся наверх на самый пик и
исчезают за гребнем. Куда же они там прыгают? Лезем за ускакавшим от нас
красавцем. Туры и не думают уходить далеко. За первым же уступом они
остановились и с любопытством наблюдают, откуда мы появимся. Мы на вершине
и, не веря своим глазам, видим, что и над страшными безднами по ничтожным
карнизикам туры легко скачут галопом, буквально, на наш взгляд, чудом
удерживаясь от падения...
Теперь можно и осмотреться. Наша первая высота 3000 метров. Под ногами
километровая бездна - чудовищный оскал Лоюба к Верхней Мзымте.
Пока нет тумана, скорее за съемку. Засекаем и наносим на планшет
направления на основные вершины. Нам ясно, что Южный Лоюб высится на отроге
Главного хребта, а что главный водораздел бежит по легко проходимым гребням
Западного и Северного Лоюбов. Но и отсюда он идет не прямо к Цындышхе, а в
обход огромного, утаенного, совсем невидного снизу цирка, скорее даже
короткого трога с группой матовых озерец. И лишь от Цындышхи гребень
поворачивает к пику Кардывач.
Да, мы установили крупную неточность карт, гораздо более значительную,
чем та, которую подметили инженер Сергеев и Евгения Морозова! Уже одного
этого было достаточно, чтобы оправдать нашу работу. По нашему сигналу сюда
придет партия топографов, вооруженная точными приборами, пользующаяся
данными аэрофотосъемки. Конечно, нам сейчас не по силам точное исправление
этой карты. Но можем ли мы вообще пройти мимо и не зафиксировать ничего?
Ведь нам, хотя бы в приблизительной форме, нужно показать не только истинный
рельеф этого места, но и попытаться расшифровать его происхождение.
Значит, мы вынуждены провести здесь глазомерное исправление карты,
создать, хотя бы грубую, схему, наметить каркас главных направлений в
путанице кряжей Кардывачского горного узла.
Делаем засечки. Наносим на карту пики, пока приблизительно,- мы ведь
еще не знаем расстояний до них. Но уже и сейчас ясно, что эту часть Главного
Кавказского хребта следует переместить на карте на несколько километров к
северу и востоку.
- Наташа, а ведь это можно назвать крупными земляными работами!
- Скорее, скальными.
Съемка закончена, с пика взяты геологические образцы.
Спускаясь по гребню, видим, где приютился под Южным Лоюбом Верхний
Кардывач. На его берегу стоит Володя с зоологами. Катимся прямо к озеру по
пологому снежнику, разбрызгивая снег веерами.
Сверяем результаты своей и Володиной съемок. Н е-вязки минимальные. На
чертеж уже неплохо ложатся и Южный Лоюб, и Верхний Кардывач, и вся Верхняя
Мзымта.

СИНЕОКОЕ

Среди гранитных грозных гор В стране лазоревых озер Живит еще одно.
Нежданно взгляд его сыскал: Как в чаше каменной, средь скал Таилося
оно.
И надо же мне было спрашивать наблюдателя, откуда и куда мог вести
загадочный след, который мы видели с Леной и Всеволодом на снегах Верхней
Мзымты. Я не учел, что весь район Кардывача был подведомствен его кордону.
Слова о том, что туристы видят в заповеднике следы безнаказанных
браконьеров, звучали как прямой укор допускающему это хранителю. Он отвечал
нам явно нехотя, смущенно и уклончиво. Маленький пожилой человечек своим
видом совсем не убеждал, что он может быть действенным защитником заповедных
рубежей от нарушителей.
Рассказываю, как след подводил к озеру у мыска...
- Так там же тропа!
- Как тропа? Покажите.
- Известное дело, прямая тропа на Абхазию...
- А почему же туристы ходят через Ахукдарские болота?
- А это уж я не знаю.-
Наблюдатель ведет нас берегом озера и, не доходя до мыска с ручьем
(теперь мы понимаем, что и сам мысок возник как дельтовый вынос ручья),
показывает уходящую вправо вверх в кусты потайную тропу. Я дважды не
разглядел ее в прошлом, не заметил и сегодня. Нет, еще не всемогущие мы
следопыты.
Всматриваюсь в примятую траву, вижу едва вдавившиеся в грунт отпечатки.
- Э, да здесь и сегодня кто-то ходил.
- А я и ходил. Там пастухи с Абхазии балуют, на эту сторону заходят. Я
гонять ходил.
- Ну и ЧТО?
- Ну что - и прогнал.
В тропке можно было сомневаться лишь первые десять метров. Вскоре она
превратилась в торную лесную тропу. Мы хорошо читали на ней и давние и
свежие следы - тут были конский и козий помет, в одном месте валялась
папиросная коробка, не успевшая размокнуть. Кто-то здесь ходит и ходит
частенько.
Тропа вывела к самому ручью и побежала вверх, сопровождаемая его
веселым журчанием. Лес сменился криволесьем и субальпийскими луговинами. За
одним из кустов стадо коз и молодой паренек. Коша у него нет, спит под
буркой; из которой легко, всего на двух палках, делается подобие палатки.
- Ты откуда?
- Из Абхазии (называет колхоз).
- Почему же пасешь в заповеднике?
- Не знаю, какой заповедник?
- Как не знаешь? А разве вчера не тебе охрана говорила, что нельзя
здесь пасти коз?
- Говорила.
- Ну, а почему же ты не ушел?
- Трава больно хорошая!..
Внушениям юноша поддается плохо. Проходим выше. Пути ветвятся,
магистральный теряется, большая часть троп уходит правее, к главным вершинам
Кутехеку. Поднимаемся на низшую седловину на гребне Мзымтинско-Бзыбского
водораздела и убеждаемся, что через нее в Аватхару нет никакой тропы. Теперь
идем левее, к пику Кардывач. Самые турьи места, а нет ни зверей, ни их
следов. Видимо, с незаповедной абхазской стороны пастухи пошаливают, и зверь
выбит или распуган.
Верховья ручья, впадающего в озеро Кардывач у мыска, тоже ступенчаты -
еще одна лестница цирков с водопадами на уступах между ними. Впереди ступень
глубоко вдавшегося в гору цирка и... снова уже знакомое нам предчувствие.
Опять все - и очертания склонов, слишком круто и низко скрывающихся в
кармане цирка, и бараньи лбы, и какой-то туманец над впадиной - все говорит:
сейчас мы увидим еще одно озеро...
На карте его нет. Что ж, это нас не удивляет. Предсказатели озер, мы
найдем его и нанесем.
Поднимаемся по светлому гранитному щебню.
И вот они видны нам, напоенные дивной силой синевы, два глаза, два
кобальтово-синих ока! Сбегаем к ним ближе и видим, что это не два, а одно
озеро с двумя расширениями и узким соединяющим их проливом. Цифра "8",
написанная линией отвесно скального берега и налитая чернильно-синей водой
среди гранитных лбищ...
Здесь тоже плавают глыбы льда, синеющие далеко в глубине. Сколько же
еще таких сокровищ прячут наши горы? Сколько подобных "малых открытий"
приготовлено нам природой?
Таинственная, изнутри льющаяся синева высокогорных озер не могла не
рождать поэтических образов и догадок. На Карпатах подобные озера называют
Морскими Очами. Существуют даже легенды о подземной связи озер с морем:
морская синева будто бы простерла сюда через неведомые туннели свои зоркие,
смотрящие в небо глаза...
Наташа бросает в воду косточку от чернослива, и в воде загорается
драгоценный камешек, долго спускающийся на дно. Глубина здесь, наверное,
десяток метров, но в прозрачно-синей воде видна каждая трещинка скального
ложа.
Один из зоологов раздевается и лихо фотографируется в позе ныряльщика,
собирающегося прыгнуть в ледяные синие воды. Но осуществить то, что
изобразил, не решается - нам и одетым не жарко.
Как назовем это озеро, нами найденное, ни на каких картах не
значащееся! Под гипнозом первых впечатлений предлагаю название: Синеокое.
Наташа согласна, зоологи тоже. И даже прозаичный Володя, не раз охлаждавший
наши восторги, на этот раз заявляет:
- Ничего не скажешь. Действительно Синеокое.
Забегу несколько вперед. Наши описания Синеокого получили права
гражданства. Сотни туристов поднимались и будут подниматься к нему. В сотнях
экземплярах перечерчиваются кроки и приметы подхода к озеру. Название
привилось, стало его неотъемлемой принадлежностью. Получила имя и речка,
берущая начало в Синеоком и впадающая в Кардывач: ее стали называть
Синеозерной.
Мы на сотни метров выше Синеокого. Вот и справа, уже на Бзыбской
стороне, в самом истоке Аватхары заваленный снегом цирк... Но в середине
снег протаял и...
- Наташа, опять озеро! Сколько же здесь озер?
Словно ожерельем из сапфиров украшены окружающие хребты.
По поводу Синеокого у меня еще было сомнение. Не его ли видели спутники
Евгении Морозовой, писавшие о Кутехеку, что выше в горах есть "еще одно
озеро"? Значит, возможно, что Синеокое не совсем наше.
А этот безвестный лазурный глазок в верховьях Аватхары - ведь он тоже
отсутствует на картах, не упоминается в научных статьях, и он совсем ничей,
известный одним местным охотникам, он сам удивлен, что мы его разыскали.
Подъем по гребню выше Удивленного озера оказался совсем не легким. Были
моменты, когда начинали бояться друг за друга.
Пик Кардывач покорен. Высота около 3100 метров. Перед нами бассейн
давно манившей нас большой реки Цахвоа *, долина которой украшена в
субальпийской зоне крупным (обширнее Кардывача) озером. Мы надеялись, что с
пика Кардывач откроется и озеро Цахвоа **. Но нет, всю панораму севера
загораживал мрачный пик, обнятый крупным переметным ледником. Такого пика и
ледника тоже нет на карте - значит,

* Приток Малой Лабы.
На новых картах его стали называть Дамхурс.

и это наше маленькое открытие. По своему положению пик явно аналогичен
Скальному Замку Псеашхо и Черной Пирамиде: ледником он оседлан как
современный останец ледникового обтекания.
Теперь мы спускаемся к седловине между Кардывачом и Цындышхой. Из-за
мрачного пика-останца, обнятого переметным ледником, показывается все более
обширный участок днища долины Цахвоа и на этом днище появляется, кусок
синевы - совершенно новый, невиданный. Купоросный, как из аптеки,
пронзительно синий цвет. Большое, в два Кардывача, озеро - новый предмет
нашей жадности, жажды, желаний. Но сегодня Цахвоа нам не под силу.
Возвращаемся новой дорогой. Трог водопадного притока Верхней Мзымты
оказывается ступенчатым, но вполне пригоден для спуска.
У наших палаток озабоченный наблюдатель. Он говорит, что ходил в обход
по Верхней Мзымте и что там все благополучно. Голос какой-то странный,
словно он нам рапортует.

ТАЙНА ДОЛИНЫ ЮХИ

Под гребнем, в выси вознесенные, По изголовиям долин Амфитеатры
котловин Резцом изваяны бессонным.
С Южного Лоюба мы хорошо просмотрели Западный и Северный Лоюб и
убедились в легкой доступности связывающего их пологого гребня. Однако
наблюдатель смущенно и упрямо повторил:
- Нет, там не пройдете.
Вероятно, он не понимает нас и считает, что мы хотим на Цындышху,
бастионы которой, может быть, и действительно неприступны.
Пройдя по уже наизусть знакомой Верхней Мзымте, от Верхнего Кардывача