Страница:
бурной речки, текущей с массива горы Перевальной, и у ее устья убедились,
что дальше прирусловые теснины Лауры тоже неприступны. Решили выбираться
наверх.
По дикой "рододе" поднимаемся на гребень отрога горы Перевальной.
Долгий лесной подъем гребнем оказывается нетрудным. Видны старые заплывшие
зарубки - значит, здесь бывали охотники. Выходим на верхнегорные луга против
Бзерпинского карниза. Луговой отрог, на котором мы оказались, великолепно,
всем своим фасом виден из Красной Поляны. Вот и она видна нам - с которого
уже это - с двадцатого, с тридцатого "бельведера"?
Сидим, отдыхаем, любуясь подвластным нам горным простором, в котором
одна Лаура осталась вызывающе непокорной. Картируем краснополянский склон
Перевальной.
Над нами кружится орел. Спускается все ниже, ниже, он уже в тридцати, в
двадцати метрах от нас. Как величава эта грозная птица в полете при полном
размахе крыльев - совсем не то, что сидячие фигуры, нахохлившиеся на
нашестах зоопарка, точно куры. Говорят, что орлы осмеливаются нападать на
турят...
Орел делает еще круг и пролетает дерзко и гордо в двух метрах от нас -
мы даже приготовились к обороне геологическими молотками. Казалось, что
может сделать с двумя мужчинами какая-то птица? Сам помню, с каким
недоверием читал в "Детях капитана Гранта" о нападении кондора на
человека... Но встретив взгляд хищника глаза в глаза, мы ощутили невольную
дрожь. Таким гордым презрением, такой открытой ненавистью врага горели
орлиные очи, устремленные на непрошеных гостей, таким могучим себя он
чувствовал в своей стихии - словно примерялся, откуда на нас напасть...
Мы подались вперед, навстречу приближавшейся птице, и, может быть, это
повлияло на ее решимость. Орел сделал вид, что больше не интересуется нами,
и величаво уплыл к вершине Перевальной, не оглядываясь.
Спустились в Перевальную долину как раз в час, когда по ней вереницею
поползли облака. К только что отстроенному коттеджу - новому Холодному
лагерю - подходили, скрытые плотным туманом. Наташа и Игорь с хохотом
выбежали нам навстречу. Оказывается, туристы, их случайные соседи по приюту,
приняли нас с Володей, появившихся из густого тумана, за медведей. Оглядев
нас, друзья смеются еще больше: и мои и Володины брюки изодраны об "рододу"
в ленты. Штанины ниже колен держатся лишь на узелках-завязочках из
тесьмовидных лохмотьев. Запасные брюки приедут только к вечеру во вьюке с
Георгиади - приходится щеголять в таких оперных рубищах при посторонних
туристах...
Через полчаса одни из них, инженер Шура Беликов, отозвав Наташу в
сторону, укоризненно спросил:
- Что же это вы так плохо одеваете своих рабочих?
Этот вопрос послужил началом веселой и долгой дружбы с хорошим
человеком. Инженер из Заполярья, он заслужил себе, как полагалось
полярникам, полугодовой отпуск и рассчитывал объездить за этот срок
полстраны - все курорты, десятки городов... Четыре месяца подобных разъездов
были уже позади, но на пути ему попадаемся мы и странствующий с нами инженер
отпускник Игорь Стрекозов, предпочитающий такой отдых любым путевкам. Шура с
интересом слушает рассказы Наташи - как они шли с Игорем без троп руслом
Бзерпи, как замерили высоту конца молодого трога... В отличие от нас с
Володей, не пробившихся снизу в Озерную долину Дзитаку, Наташа выполнила
свою программу.
Шура с двумя случайными спутниками только что вернулся с ледника.
- Видел ли туров?
- Нет, какие там туры...
Наташа торжествующе выводит Шуру за угол дома и показывает на склон
Дзитаку. Сегодня и без бинокля туры видны прямо от лагеря. Пожалуй, и
правда, что это все те же самые туры, показанные нам Сашей в день встречи с
пятью медведями.
Шура задумался. На какие еще курорты, в какие города ему стремиться? Не
провести ли ему остаток отпуска с нами, не пересечь ли по Малой Лабе весь
заповедник? Так на целых полтора месяца мы приобрели еще одного спутника и
помощника.
Теперь мы ставим рядом две палатки. Когда Георгиади отлучается за
продуктами, мы, уходя в маршруты, оставляем имущество без людей. На эти
случаи пришпиливаем вывеску: "Палатка дрейфующей геоморфологической
экспедиции - вход воспрещен" и рисуем хихикающий череп с двумя косточками
крест-накрест. Это было время дрейфа первой станции "Северный полюс", и
дрейфующая палатка папанинцев часто фигурировала в газетах. Поэтому и наши
друзья обеспечили свою палатку вывеской: "Дрейфующий санаторий для тяжело
здоровых"...
Симбиоз исследователей и туристов был удобен для обеих сторон. Мы
проводили спутников в интереснейшие места, а они брали на себя часть
обязанностей по бытовому устройству - по заготовке дров, по варке пищи в
общем котле, оставляя нам больше времени для вечерних и утренних записей в
дневниках.
Наши палатки белеют то на Каменной поляне, то у озер Дзитаку.
Осуществилась моя давняя мечта - мы прошли в обход Скального Замка по
переметному леднику. Лазили и на гору Мраморную, что поднимается над лагерем
и одноименным водопадом, и на Перевальную, и трудно сказать, откуда полнее и
краше просматривался Псеашхо - все эти хребты, как и соседи Агепсты,
представляли собою превосходные бельэтажи для рассматривания нашего
великана.
А как хорош был маршрут в Озерную долину Дзитаку, в эту удивительно
низкую выемку на главном водоразделе Кавказа. Высота ее почти на сто метров
ниже перевала Псеашхо, и в ней тоже пересекаешь водораздел незаметно, идя по
единой долине... На пологом луговом дне этой долины расплескано несколько
серо-зеленых озер. Древнеледниковые ванночки, подпруженные моренными
валиками. Но неожиданно это пологое дно долины обрывается дикими кручами к
бассейну Лауры. Там буйствует непроницаемое криволесье. Понятно, почему не
здесь, а через перевал Псеашхо прошла главная перевальная тропа. Как ни крут
склон над Бзерпи, а все же прорубить Бзерпинский карниз по луговому склону
было легче, чем здесь, в трущобах дзитакского истока Лауры. Мы уже видели
Озерную долину Дзитаку из цирка Петрарки. У этой долины и в сегодняшнем
облике и в прошлом много общего с Перевальной долиной Псеашхо. Там
существовал Прауруштенский, а здесь Прадзитакский ледник.
Притоки Лауры подобрались верховьями к трогу, изваянному этим ледником,
и перегрызли борт долины, украв себе прадзитакские воды. Далеко под вершиной
Дзитаку виден цирк, повисший над такими же страшными оврагами. Не верховье
ли это Прадзитакского трога, не откушенная ли его "голова"?
А пики горы Перевальной? Монотонная луговая гряда, выглядящая из
Красной Поляны всего лишь ничего не обещающим пьедесталом Псеашхо,- какие с
нее разверзлись бездны! Отсюда же великолепно просматривалась Красная
Поляна. На гребне Перевальной пасся табун туров - ведь это значило, что в
хорошую подзорную трубу туров можно видеть прямо с улиц. Красной Поляны!
Но все меркло перед тем, что нам предстояло. Мы совершили долгожданное
восхождение на самую вершину Южного Псеашхо!
На сей раз мы разделились иначе - Володя отправляется с друзьями на
Дзитаку, а мы с Наташей на Южный Псеашхо. Выходим с вечера, захватив с собою
минимум вещей, сворачиваем в долину Пслуха и ночуем прямо у тропы перед
каньоном его Первого притока. На рассвете вскакиваем, ежась от холода, и
оставляем свои монатки прямо на тропке, положив на них записочку: "Имущество
геоморфологической экспедиции. Просьба к медведям: не трогать". Мы почти
уверены, что никто из людей на эту тропу не забредет.
Краевед Берсенев, опять отдыхавший этим летом на Краснополянской
турбазе, учил нас, что на пик нужно идти от перевала Псеашхо по левому
берегу Пслуха и его второму притоку. Но в верховьях первого притока на карте
показан ледничок - самый западный из ледников южного склона Кавказа. Не
пойти ли вдоль первого притока?
Мысленно я представлял себе эти притоки как какие-то два ручейка,
текущие из-под Псеашхо. Но к нашему удивлению, влево от Пслуха открылся
обширный, поднимающийся под самую вершину трог, а по дну этого трога змеею
извивался глубокий (метров семьдесят) каньон. В нем клокотал бешеный поток.
Это и был первый приток Пслуха. Один такой каньон мог бы служить целью
специального путешествия! Тропинка спускалась карнизными зигзагами на самое
его дно.
Не успели мы сделать и сотни шагов вверх по днищу трога над каньоном,
как наткнулись на совсем свежий след медведя. Куча иззелена-черного помета
еще испускала пар на холодном рассветном воздухе. След в виде примятой травы
уходил вверх. Луговина вскоре привела нас к снежнику, на котором мы снова
увидели свежие следы - на этот раз отпечатки огромных лап. Медведь
определенно вел себя как наш попутчик и даже проводник.
Все круче ступени долины. Не раз останавливаемся в раздумье - правее
или левее выбрать подъем. Выбираем правый путь и на ближайшем же снежнике
убеждаемся, что и медведь выбрал эту дорогу. И правильно сделал - с высоты
следующего уступа нам становится видно, насколько труднее оказался бы левый
путь. Миша неплохо знал подступы к пику. При следующем сомнении мы прямо
доверились медвежьему следу и не ошиблись: опять перед нами был легчайший
вариант подъема.
Пришлось на некоторое время забыть о медведе и заняться ледничком. Я не
без удивления понял, что Пслухский ледник и есть то самое белое пятнышко на
трапециевидном Южном Псеашхо, которое делает эту вершину похожей на белую
палатку. Сколько раз мы любовались этой трапецией, этим снегом и не знали,
что смотрим на ледник! Открытия даже в пейзаже, видном из Красной Поляны!
Надо перебраться с ледника на скальный грунт. По всем правилам
геоморфологии, ледник оказывается отделен от скал краевой трещиной, так
называемым бергшрундом. Масса льда отрывается, отседает от прилегающих скал.
Местами над бергшрундом нависают предательские козырьки из снега - кажется,
вот тут-то и легче перейти по снежному мостику с фирна на скалу. Но соблазн
может оказаться роковым - козырьки легко обваливаются. Мы так привыкли
работать вне ледников, что ходим, не связанные веревкой. Больше того, в
поисках пути через бергшрунд непростительно расходимся и ищем переход каждый
самостоятельно. Пока из виду друг друга не теряли, все шло хорошо. Но вот я
нащупал глазами и ногами достаточно прочный козырек снега, который отделялся
от скалы менее чем метровой трещиной. Шагаю на скальный грунт, и выступ
скалы скрывает меня от Наташи. Трачу минуты три на то, чтобы вскарабкаться
на утес, вылезаю, вижу весь ледник, и - сердце у меня словно падает. Ни на
льду, ни на соседних скалах Наташи нет. Провалилась в бергшрунд? Упала вниз
по леднику? Даже на громкий крик нет ответа. Где можно прыгаю, а нужно -
ползу по скалам к месту, где она только что находилась. Пропавшая появляется
из бергшрунда целехонька. Нашла участок с плотным примыканием фирна к скале
и спустилась в бергшрунд на глубину метра в три.
Пожурили друг друга за легкомыслие и решили больше не разлучаться.
Вышли на гребень - путь по нему к вершине показался нам наиболее удобным. И
словно в подтверждение этого суждения, увидели перед собою еще один, совсем
недавний теплый след медведя.
С гребня открылась широкая соседняя долина - долина второго притока
Пслуха, рекомендованная нам для подъема. Насколько она была легче выбранной
нами!
До вершины остается метров двести - она уже вся перед глазами, с
куполовидным снежником на гребне - это питающий фирн Пслухского ледничка.
И вдруг - вон, вон по снегу! По самому фасу вершинного купола, по
крутой его части, где и альпинист не прошел бы без охранения и рубки
ступенек, крадущейся кошачьей походкой шел, кого-то высматривая за
поворотами, наш четвероногий проводник. Его темный силуэт на снегу по
легкости походки скорее напоминал барса, но мы уже были уверены, что это
медведь, при этом крупный. Зверь специально начинал на рассвете, почти
одновременно с нами, свое восхождение, уходя с сочных лугов и поднимаясь на
самую вершину Псеашхо, в мир льда, снега и голых скал. Кого он выслеживает?
Туров? Неужели он способен догнать тура на альпийских крутизнах? Может быть,
молодых турят? А ведь у кавказских медведей устойчивая репутация
вегетарианцев...
Зверь вылез на вершину и несколько мгновений его контур вырисовывался
на фоне неба. Куда он выберет путь? Не вздумает ли возвращаться по тому же
гребню, по которому поднялся? Тогда нам предстоит встреча на узенькой
дорожке. На нашем остром гребешке никакие "разъезды" не предусмотрены.
Притаились за выступом скалы, чтобы не обратить на себя внимания.
Скептически гляжу на геологический молоток - единственное оружие в возможном
поединке. С молотком на медведя? А что же, если ударить молниеносно - по
глазам и по черепу?
Снова вспоминаю убедительную формулу Амундсена: знает ли этот зверюга,
что краснополянские медведи не должны трогать человека?
Медведь скрылся за вершиной и долго не появляется. Идти на вершину? А
если он там притаился и выслеживает турят?
Все же двинулись по гребню вверх. При одном взгляде в долину второго
притока Пслуха отлегло от сердца: наш медведь, не солоно хлебавши,
размашистой походкой спускался вниз по ее пологому трогу. Вершина была
свободна от противника.
Мы на пике. Чувство триумфа, утоление давней жажды. Пять лет я
любовался "белой палаткой" как неприступной твердыней и только мечтал
когда-нибудь на ней оказаться! И вот мечта осуществилась. Панорама,
развернувшаяся перед нами, превосходила все когда-либо виденное. Под ногами
разверзалась долина Холодной, сверху в деталях просматривался знакомый
переметный ледник, обнявший совсем небольшую горку Скального Замка.
Грандиозной синей стеной во все три с четвертью километра высоты нашей
вершины вставало на западе Черное море. В дымке различалась прибрежная зона
Сочи. Гагринские горы впервые просматривались сверху, поэтому толпились
множеством новых, ранее не виданных вершин. Среди близких гор только Агепста
и Чугуш высились, как равные нам, да в нагромождении пиков Кардывачского
узла выделялись чьи-то зубцы - вероятно, Цындышхи и Смидовича. А жадный
взгляд стремился дальше, дальше.
На горизонте голубеют, сияют, словно глыбы льда, четырехтысячные
гиганты района Домбая и Клухора, пересекаемые Военно-Сухумской дорогой. А
это что - не облако ли белеет над всеми ними еще восточнее, совсем
прозрачное, призрачное, словно бестелесное, на километр выше всего
остального? Неужели Эльбрус?
Но некогда любоваться. Нам столько нужно увидеть с этой вершины,
столько записать. Ветер, словно флюгером, хочет вертеть нашими планшетами,
превращает в паруса одежду. Как бы напряженно заполоскался, как бы порывисто
затрепетал здесь большой флаг!
Тревожно на вершине. Переменчивы краски, дымка, ветер. Совсем не с
моря, а почему-то с севера потянуло влажным дыханием, и, словно из вытяжных
труб, с тыльного ледника повалили возникающие на глазах облака. Каких-нибудь
три часа нам нужно было провести на вершине, но уже в середине этого срока
мы были в плотном тумане. Ничего не видно, записывать нечего. Может быть,
это ненадолго, перетерпим?
Замерзшие на ледяном непрекращающемся ветру, осматриваем ближние
участки. Откололи образцы горных пород для коллекции. На одной из плит
гребневой россыпи еще задолго до нас * сооружена башенка - тур - из камней.
Ищем в этом туре записку о восхождении - нет ничего. Решаем оставить свою.
Пишу, что такого-то числа и года вершину посетили такие-то. Наташа
освобождает коробочку из-под бульонных кубиков, и мы не без гордости прячем
ее с запиской в нишку между плитами тура.
Наконец погода смилостивилась, мы провели на пике еще около двух часов
и закартировали все, что нам было нужно. Спускаться по только что
пройденному пути вдоль ледника и первого притока Пслуха нам не хотелось -
этот путь был нелегок и для подъема. Выход был один - спускаться по второму
притоку - опять по следам нашего косматого проводника.
Не только барсу выгодно преследовать грозящего ему охотника,- пойдем и
мы по пятам возможного недруга.
Мы благополучно достигли своего лагерька и уже в темноте дошагали со
всем имуществом до Холодного лагеря.
ЛАБЁНОК
Через Главный хребет Кавказа с севера в Красную Поляну ведут два пути -
псеашхинский - через перевал Псеашхо - и айшхинский - через перевал Аишха.
По первому пути, где пролег главный экскурсионный маршрут заповедника, мы
проходили с нашим лесным Сашкой... Второго пути еще не знали, хотя о нем
слышали немало. Напомню, что именно через Аишха прошли и увидали Поляну
первые греческие и эстонские ходоки; здесь же прошли в Красную Поляну и ее
первые после ахчипсовцев жители - греки и эстонцы.
Хребет Аишха мы уже видели, вершины его от Второго до Четвертого Аишха
знали. Не были лишь на самом перевале Аишха и на Первом Аишха: тут
оставалось не-
* Географом Ивановым-Вихаревым и сочинским краеведом Михайловым в 1930
году. Их записку и трехкопеечную монету 5 сентября 1931 года нашел географ
профессор Григорий Григорьевич Григор. *
посещенное нами звено Главного хребта между Псеашхо и остальными
Аишхами. Ясно, что один из маршрутов было необходимо проложить сюда. К тому
же за перевалом Аишха нас ждала одна из крупнейших рек северного склона -
Малая Лаба, а в ее долине морены, террасы,- новые ключи к возрастным
загадкам рельефа...
Как мы вжились в этот быт, в эти будни маршрутной жизни, горно-полевой
работы. Что мы делаем? Планируем новое пересечение заповедника по неведомому
и нелегкому маршруту! Еще год назад я готовился бы к этому, как к важнейшему
путешествию за весь туристский сезон. А сейчас? По-деловому, по-хозяйски
собираемся в очередной, уже десятый за лето маршрут, уверенные, что он
состоится, нисколько не взволнованные, а лишь убежденные, что он порадует
нас нужным количеством новых фактов...
Да, мы многое приобрели на этой работе. Но и не потеряли ли мы на ней
чего-то дорогого, кровного, сокровенного? Неужели мы так быстро повзрослели
и увлеченность научная заменила увлечения просто радующихся людей?
...Дорога через Аишха к Лабе начинается из долины Пслуха. Пихтовый
Пслух, впадающий в просто Пслух, наблюдатели ласково называют Пслушонком.
Перевал Аишха * лежит на пути из долины Пслушонка в долину значительно более
крупной реки, носящей, однако, столь же уменьшительное название: Лабенок.
Так ласкательно именуют на Западном Кавказе Малую Лабу, особенно ее
верховья, в отличие от еще более крупной Большой Лабы, которую, видимо,
считают взрослой...
Перевал Аишха, несмотря на значительную высоту (2400 метров),
невзрачен: он лежит в долине, пересекающей широкий гребень, и нет точки,
которая радовала бы панорамами в обе стороны сразу. Но когда минуешь
перевальную долину, северный склон Кавказа предстает исполненным нового,
невиданного величия. Горы рассечены здесь узким и глубоким, угрожающе
крутосклонным ущельем. Мы уже видим, что и оно сглажено ледником, то есть
представляет собою трог. Крутизна явно превосходит углы естественного откоса
- такую мы видели только под Лоюбом на Верхней Мзымте. И вздымающийся
* Седловина между Первым и Вторым Аишха.
справа массив горы Скалистой и взметнувшиеся слева кручи Псеашхо
посылают дну долины свои обломки, и дно это буквально завалено хаосом
скатившихся сюда каменьев. Тропа на километры погребена обломками. Даже
людям мучительно скакать по острым камням, а каково скользить и спотыкаться
груженой лошади?
Псеашхо, теперь со всех сторон знакомый Псеашхо! Ведь это у зданий
бывает фасад и тыл, и зная внешность Большого театра спереди, не обязательно
стремиться запомнить, как он выглядит со стороны задворок. У горного массива
все стороны фасадные, а отличаются только привычные от малопривычных.
Восточный фасад Псеашхо впечатляет совсем новой, не похожей на знакомую
нам красотой. Особенно выделяется острый пик над большим восточным ледником
- мы этот переметный ледник видели под собою с Южного Псеашхо.
Пик словно пронзает небо. Такие формы есть и в Альпах - значит, было с
чего зодчим, авторам готических соборов, перенимать силуэты и пропорции
своих замечательных сооружений.
Трудная переправа через бешено вздувшуюся речку Мутную, напоенную талой
водой Восточного ледника.
А следующий левый приток Лабенка называется по контрасту с Мутной -
речка Чистая. Кто-то еще задолго до нас увидел разницу между соседками. Не
только сама речка была кристальной по сравнению с только что перейденной
Мутной. Вся долина с ее привольными полянами и четкими парковыми группами
пихт, разбросанными в разных планах и на разных высотах, и все горное
окружение - восточный фасад Псеашхо и торцовая сторона горы Мраморной,
тыльная по отношению к видной из Холодного лагеря,- все это создавало
ощущение прозрачности, совершенства. Не с мраморами ли, не с карстовыми ли
водами связана и сама чистота воды речки Чистой?
И снова таким ограниченным, даже убогим показался нам обычный репертуар
туристских маршрутов из Красной Поляны. Как маятники, ходят туристы к одному
и тому же Холодному лагерю. Насколько многообразнее, щедрее, разноплановее
этот аишхинский маршрут. А ведь отсюда нетрудно и перевалить к Холодному!
Значит, можно рекомендовать путешествие вокруг Псеашхо!
Новизна и прелесть росистых полян, исчерченных тропками. Да,
необитаемое людьми царство, и в нем много тропок, притом торных, словно
заботливо поддерживаемых. Почерком копытец и катышками помета на них
написано, кто об этом заботится. Чистая речка - мир оленей. За день
пребывания здесь мы повидали немало этих грациозных животных. На мою долю
досталась ланка с двумя крупными - уже подростками - оленятами. Мирно
паслись, потом спокойно, не обратив на меня внимания, ушли за пихтовый
перелесок. Какое ощущение тепла, уюта, обжитости сообщили бассейну Чистой
речки эти добрые звери...
Нет, напрасно я беспокоился, что мы уже повзрослели и увлекаемся только
наукой. Мир Чистой речки - как прекрасен этот огромный амфитеатр, буйство
лугов, кулисы пихтовых перелесков, щедрость цветов и ручьев.
Приходится прощаться с раем. Идем вниз по левому берегу Малой Лабы.
Лабенок мужает. Приняв воды Мутной и Чистой, это уже не ребенок, а
внушительная, трудная для переправы река.
Крутосклонная лесистая долина. Дикость, глушь. Ниже устья еще одной
реки Безымянной справа высится торцовый облом хребта Герцена, хребта,
поразившего нас своим недоступным величием еще при взгляде с Аишха... А вот
и устье Цахвоа, в верховьях которой мы видели из-под пика Кардывач крупное
озеро...
Плотные ребристые камни посверкивают серебристыми блестками. Что это?
Руды? Нет, это блестят мельчайшие вкрапления слюды. Мы пересекаем выходы
древнейшего фундамента Кавказа - так называемых слюдистых гнейсов. Здесь и
мелкозем, возникший при разрушении этих гнейсов, переполнен частичками
слюды, он весь искрится холодными елочными блестками. Туристы наверняка
будут приносить отсюда эти игристые камни, думая, что обнаружили залежи
серебра...
А вот и луговой оазис в море лесов - Умпырская поляна. Впоследствии
здесь оборудуют базу для восстанавливаемого в заповеднике стада зубров.
Прямо с поляны видна брешь в зубчатой горной гряде - это Лабенок прорывается
сквозным Шахгиреевским ущельем через продольную гряду стойких пород, которая
замыкает поляну.
Слева в Малую Лабу вторгается бурная струя мутно-коричневых вод. Вот он
каков стал, Уруштен, тот самый Уруштен, обезглавленные истоки которого так
жалки в Перевальной долине Псеашхо. Здесь он темен и мощен. Жители низовьев
Лабы давно уже называют этот ее приток по-русски: Черная речка. И даже
караулка, приютившаяся в устье Уруштена, называется Черноречье...
Измеряя речные террасы Малой Лабы, встретились с геологами, проводящими
в галечной пойме этой реки разведки на золото. Удивили их сведениями о
существовании высоких террас в верхнем течении Лабенка (геологи эти до сих
пор перемывали только современные наносы реки). Невольно вспомнились
казуистические тезисы Смирнова-Чаткальского о практической бесплодности
геоморфологических исследований, обслуживающих якобы лишь нужды самой науки.
Лабенок увел нас далеко на север, в предгорья, к подножию Скалистой
куэсты, где раскинулась большая казачья станица Псебайская. Обо всем этом
походе, об исследовательских буднях, о встречах с людьми можно было бы
написать отдельную книгу. Но я и не брался изложить все походы с равной
подробностью, тем более такие далекие от Красной Поляны.
А какой поэмы был достоин обратный путь! Верные себе, мы от Черноречья
свернули в сторону, чтобы вернуться в Поляну кольцевым маршрутом.
Очередной подъем вынес нас на горные луга массива Ятыргварты.
Воздержусь от описания еще десятков чарующих горно-лесных и луговых пейзажей
- им не было числа, как и следам медведей, волков, кабанов и серн.
Мы уже торопились, и этот путь для нас, в сущности, был туристским. Мы
лишь с удивлением рассматривали незнакомые нам сочетания карстовых форм
(воронок, ребристых карров) с древнеледниковыми цирками и бараньими лбами...
Середина сентября. Листва в зоне криволесья побурела. Горы, как всегда
что дальше прирусловые теснины Лауры тоже неприступны. Решили выбираться
наверх.
По дикой "рододе" поднимаемся на гребень отрога горы Перевальной.
Долгий лесной подъем гребнем оказывается нетрудным. Видны старые заплывшие
зарубки - значит, здесь бывали охотники. Выходим на верхнегорные луга против
Бзерпинского карниза. Луговой отрог, на котором мы оказались, великолепно,
всем своим фасом виден из Красной Поляны. Вот и она видна нам - с которого
уже это - с двадцатого, с тридцатого "бельведера"?
Сидим, отдыхаем, любуясь подвластным нам горным простором, в котором
одна Лаура осталась вызывающе непокорной. Картируем краснополянский склон
Перевальной.
Над нами кружится орел. Спускается все ниже, ниже, он уже в тридцати, в
двадцати метрах от нас. Как величава эта грозная птица в полете при полном
размахе крыльев - совсем не то, что сидячие фигуры, нахохлившиеся на
нашестах зоопарка, точно куры. Говорят, что орлы осмеливаются нападать на
турят...
Орел делает еще круг и пролетает дерзко и гордо в двух метрах от нас -
мы даже приготовились к обороне геологическими молотками. Казалось, что
может сделать с двумя мужчинами какая-то птица? Сам помню, с каким
недоверием читал в "Детях капитана Гранта" о нападении кондора на
человека... Но встретив взгляд хищника глаза в глаза, мы ощутили невольную
дрожь. Таким гордым презрением, такой открытой ненавистью врага горели
орлиные очи, устремленные на непрошеных гостей, таким могучим себя он
чувствовал в своей стихии - словно примерялся, откуда на нас напасть...
Мы подались вперед, навстречу приближавшейся птице, и, может быть, это
повлияло на ее решимость. Орел сделал вид, что больше не интересуется нами,
и величаво уплыл к вершине Перевальной, не оглядываясь.
Спустились в Перевальную долину как раз в час, когда по ней вереницею
поползли облака. К только что отстроенному коттеджу - новому Холодному
лагерю - подходили, скрытые плотным туманом. Наташа и Игорь с хохотом
выбежали нам навстречу. Оказывается, туристы, их случайные соседи по приюту,
приняли нас с Володей, появившихся из густого тумана, за медведей. Оглядев
нас, друзья смеются еще больше: и мои и Володины брюки изодраны об "рододу"
в ленты. Штанины ниже колен держатся лишь на узелках-завязочках из
тесьмовидных лохмотьев. Запасные брюки приедут только к вечеру во вьюке с
Георгиади - приходится щеголять в таких оперных рубищах при посторонних
туристах...
Через полчаса одни из них, инженер Шура Беликов, отозвав Наташу в
сторону, укоризненно спросил:
- Что же это вы так плохо одеваете своих рабочих?
Этот вопрос послужил началом веселой и долгой дружбы с хорошим
человеком. Инженер из Заполярья, он заслужил себе, как полагалось
полярникам, полугодовой отпуск и рассчитывал объездить за этот срок
полстраны - все курорты, десятки городов... Четыре месяца подобных разъездов
были уже позади, но на пути ему попадаемся мы и странствующий с нами инженер
отпускник Игорь Стрекозов, предпочитающий такой отдых любым путевкам. Шура с
интересом слушает рассказы Наташи - как они шли с Игорем без троп руслом
Бзерпи, как замерили высоту конца молодого трога... В отличие от нас с
Володей, не пробившихся снизу в Озерную долину Дзитаку, Наташа выполнила
свою программу.
Шура с двумя случайными спутниками только что вернулся с ледника.
- Видел ли туров?
- Нет, какие там туры...
Наташа торжествующе выводит Шуру за угол дома и показывает на склон
Дзитаку. Сегодня и без бинокля туры видны прямо от лагеря. Пожалуй, и
правда, что это все те же самые туры, показанные нам Сашей в день встречи с
пятью медведями.
Шура задумался. На какие еще курорты, в какие города ему стремиться? Не
провести ли ему остаток отпуска с нами, не пересечь ли по Малой Лабе весь
заповедник? Так на целых полтора месяца мы приобрели еще одного спутника и
помощника.
Теперь мы ставим рядом две палатки. Когда Георгиади отлучается за
продуктами, мы, уходя в маршруты, оставляем имущество без людей. На эти
случаи пришпиливаем вывеску: "Палатка дрейфующей геоморфологической
экспедиции - вход воспрещен" и рисуем хихикающий череп с двумя косточками
крест-накрест. Это было время дрейфа первой станции "Северный полюс", и
дрейфующая палатка папанинцев часто фигурировала в газетах. Поэтому и наши
друзья обеспечили свою палатку вывеской: "Дрейфующий санаторий для тяжело
здоровых"...
Симбиоз исследователей и туристов был удобен для обеих сторон. Мы
проводили спутников в интереснейшие места, а они брали на себя часть
обязанностей по бытовому устройству - по заготовке дров, по варке пищи в
общем котле, оставляя нам больше времени для вечерних и утренних записей в
дневниках.
Наши палатки белеют то на Каменной поляне, то у озер Дзитаку.
Осуществилась моя давняя мечта - мы прошли в обход Скального Замка по
переметному леднику. Лазили и на гору Мраморную, что поднимается над лагерем
и одноименным водопадом, и на Перевальную, и трудно сказать, откуда полнее и
краше просматривался Псеашхо - все эти хребты, как и соседи Агепсты,
представляли собою превосходные бельэтажи для рассматривания нашего
великана.
А как хорош был маршрут в Озерную долину Дзитаку, в эту удивительно
низкую выемку на главном водоразделе Кавказа. Высота ее почти на сто метров
ниже перевала Псеашхо, и в ней тоже пересекаешь водораздел незаметно, идя по
единой долине... На пологом луговом дне этой долины расплескано несколько
серо-зеленых озер. Древнеледниковые ванночки, подпруженные моренными
валиками. Но неожиданно это пологое дно долины обрывается дикими кручами к
бассейну Лауры. Там буйствует непроницаемое криволесье. Понятно, почему не
здесь, а через перевал Псеашхо прошла главная перевальная тропа. Как ни крут
склон над Бзерпи, а все же прорубить Бзерпинский карниз по луговому склону
было легче, чем здесь, в трущобах дзитакского истока Лауры. Мы уже видели
Озерную долину Дзитаку из цирка Петрарки. У этой долины и в сегодняшнем
облике и в прошлом много общего с Перевальной долиной Псеашхо. Там
существовал Прауруштенский, а здесь Прадзитакский ледник.
Притоки Лауры подобрались верховьями к трогу, изваянному этим ледником,
и перегрызли борт долины, украв себе прадзитакские воды. Далеко под вершиной
Дзитаку виден цирк, повисший над такими же страшными оврагами. Не верховье
ли это Прадзитакского трога, не откушенная ли его "голова"?
А пики горы Перевальной? Монотонная луговая гряда, выглядящая из
Красной Поляны всего лишь ничего не обещающим пьедесталом Псеашхо,- какие с
нее разверзлись бездны! Отсюда же великолепно просматривалась Красная
Поляна. На гребне Перевальной пасся табун туров - ведь это значило, что в
хорошую подзорную трубу туров можно видеть прямо с улиц. Красной Поляны!
Но все меркло перед тем, что нам предстояло. Мы совершили долгожданное
восхождение на самую вершину Южного Псеашхо!
На сей раз мы разделились иначе - Володя отправляется с друзьями на
Дзитаку, а мы с Наташей на Южный Псеашхо. Выходим с вечера, захватив с собою
минимум вещей, сворачиваем в долину Пслуха и ночуем прямо у тропы перед
каньоном его Первого притока. На рассвете вскакиваем, ежась от холода, и
оставляем свои монатки прямо на тропке, положив на них записочку: "Имущество
геоморфологической экспедиции. Просьба к медведям: не трогать". Мы почти
уверены, что никто из людей на эту тропу не забредет.
Краевед Берсенев, опять отдыхавший этим летом на Краснополянской
турбазе, учил нас, что на пик нужно идти от перевала Псеашхо по левому
берегу Пслуха и его второму притоку. Но в верховьях первого притока на карте
показан ледничок - самый западный из ледников южного склона Кавказа. Не
пойти ли вдоль первого притока?
Мысленно я представлял себе эти притоки как какие-то два ручейка,
текущие из-под Псеашхо. Но к нашему удивлению, влево от Пслуха открылся
обширный, поднимающийся под самую вершину трог, а по дну этого трога змеею
извивался глубокий (метров семьдесят) каньон. В нем клокотал бешеный поток.
Это и был первый приток Пслуха. Один такой каньон мог бы служить целью
специального путешествия! Тропинка спускалась карнизными зигзагами на самое
его дно.
Не успели мы сделать и сотни шагов вверх по днищу трога над каньоном,
как наткнулись на совсем свежий след медведя. Куча иззелена-черного помета
еще испускала пар на холодном рассветном воздухе. След в виде примятой травы
уходил вверх. Луговина вскоре привела нас к снежнику, на котором мы снова
увидели свежие следы - на этот раз отпечатки огромных лап. Медведь
определенно вел себя как наш попутчик и даже проводник.
Все круче ступени долины. Не раз останавливаемся в раздумье - правее
или левее выбрать подъем. Выбираем правый путь и на ближайшем же снежнике
убеждаемся, что и медведь выбрал эту дорогу. И правильно сделал - с высоты
следующего уступа нам становится видно, насколько труднее оказался бы левый
путь. Миша неплохо знал подступы к пику. При следующем сомнении мы прямо
доверились медвежьему следу и не ошиблись: опять перед нами был легчайший
вариант подъема.
Пришлось на некоторое время забыть о медведе и заняться ледничком. Я не
без удивления понял, что Пслухский ледник и есть то самое белое пятнышко на
трапециевидном Южном Псеашхо, которое делает эту вершину похожей на белую
палатку. Сколько раз мы любовались этой трапецией, этим снегом и не знали,
что смотрим на ледник! Открытия даже в пейзаже, видном из Красной Поляны!
Надо перебраться с ледника на скальный грунт. По всем правилам
геоморфологии, ледник оказывается отделен от скал краевой трещиной, так
называемым бергшрундом. Масса льда отрывается, отседает от прилегающих скал.
Местами над бергшрундом нависают предательские козырьки из снега - кажется,
вот тут-то и легче перейти по снежному мостику с фирна на скалу. Но соблазн
может оказаться роковым - козырьки легко обваливаются. Мы так привыкли
работать вне ледников, что ходим, не связанные веревкой. Больше того, в
поисках пути через бергшрунд непростительно расходимся и ищем переход каждый
самостоятельно. Пока из виду друг друга не теряли, все шло хорошо. Но вот я
нащупал глазами и ногами достаточно прочный козырек снега, который отделялся
от скалы менее чем метровой трещиной. Шагаю на скальный грунт, и выступ
скалы скрывает меня от Наташи. Трачу минуты три на то, чтобы вскарабкаться
на утес, вылезаю, вижу весь ледник, и - сердце у меня словно падает. Ни на
льду, ни на соседних скалах Наташи нет. Провалилась в бергшрунд? Упала вниз
по леднику? Даже на громкий крик нет ответа. Где можно прыгаю, а нужно -
ползу по скалам к месту, где она только что находилась. Пропавшая появляется
из бергшрунда целехонька. Нашла участок с плотным примыканием фирна к скале
и спустилась в бергшрунд на глубину метра в три.
Пожурили друг друга за легкомыслие и решили больше не разлучаться.
Вышли на гребень - путь по нему к вершине показался нам наиболее удобным. И
словно в подтверждение этого суждения, увидели перед собою еще один, совсем
недавний теплый след медведя.
С гребня открылась широкая соседняя долина - долина второго притока
Пслуха, рекомендованная нам для подъема. Насколько она была легче выбранной
нами!
До вершины остается метров двести - она уже вся перед глазами, с
куполовидным снежником на гребне - это питающий фирн Пслухского ледничка.
И вдруг - вон, вон по снегу! По самому фасу вершинного купола, по
крутой его части, где и альпинист не прошел бы без охранения и рубки
ступенек, крадущейся кошачьей походкой шел, кого-то высматривая за
поворотами, наш четвероногий проводник. Его темный силуэт на снегу по
легкости походки скорее напоминал барса, но мы уже были уверены, что это
медведь, при этом крупный. Зверь специально начинал на рассвете, почти
одновременно с нами, свое восхождение, уходя с сочных лугов и поднимаясь на
самую вершину Псеашхо, в мир льда, снега и голых скал. Кого он выслеживает?
Туров? Неужели он способен догнать тура на альпийских крутизнах? Может быть,
молодых турят? А ведь у кавказских медведей устойчивая репутация
вегетарианцев...
Зверь вылез на вершину и несколько мгновений его контур вырисовывался
на фоне неба. Куда он выберет путь? Не вздумает ли возвращаться по тому же
гребню, по которому поднялся? Тогда нам предстоит встреча на узенькой
дорожке. На нашем остром гребешке никакие "разъезды" не предусмотрены.
Притаились за выступом скалы, чтобы не обратить на себя внимания.
Скептически гляжу на геологический молоток - единственное оружие в возможном
поединке. С молотком на медведя? А что же, если ударить молниеносно - по
глазам и по черепу?
Снова вспоминаю убедительную формулу Амундсена: знает ли этот зверюга,
что краснополянские медведи не должны трогать человека?
Медведь скрылся за вершиной и долго не появляется. Идти на вершину? А
если он там притаился и выслеживает турят?
Все же двинулись по гребню вверх. При одном взгляде в долину второго
притока Пслуха отлегло от сердца: наш медведь, не солоно хлебавши,
размашистой походкой спускался вниз по ее пологому трогу. Вершина была
свободна от противника.
Мы на пике. Чувство триумфа, утоление давней жажды. Пять лет я
любовался "белой палаткой" как неприступной твердыней и только мечтал
когда-нибудь на ней оказаться! И вот мечта осуществилась. Панорама,
развернувшаяся перед нами, превосходила все когда-либо виденное. Под ногами
разверзалась долина Холодной, сверху в деталях просматривался знакомый
переметный ледник, обнявший совсем небольшую горку Скального Замка.
Грандиозной синей стеной во все три с четвертью километра высоты нашей
вершины вставало на западе Черное море. В дымке различалась прибрежная зона
Сочи. Гагринские горы впервые просматривались сверху, поэтому толпились
множеством новых, ранее не виданных вершин. Среди близких гор только Агепста
и Чугуш высились, как равные нам, да в нагромождении пиков Кардывачского
узла выделялись чьи-то зубцы - вероятно, Цындышхи и Смидовича. А жадный
взгляд стремился дальше, дальше.
На горизонте голубеют, сияют, словно глыбы льда, четырехтысячные
гиганты района Домбая и Клухора, пересекаемые Военно-Сухумской дорогой. А
это что - не облако ли белеет над всеми ними еще восточнее, совсем
прозрачное, призрачное, словно бестелесное, на километр выше всего
остального? Неужели Эльбрус?
Но некогда любоваться. Нам столько нужно увидеть с этой вершины,
столько записать. Ветер, словно флюгером, хочет вертеть нашими планшетами,
превращает в паруса одежду. Как бы напряженно заполоскался, как бы порывисто
затрепетал здесь большой флаг!
Тревожно на вершине. Переменчивы краски, дымка, ветер. Совсем не с
моря, а почему-то с севера потянуло влажным дыханием, и, словно из вытяжных
труб, с тыльного ледника повалили возникающие на глазах облака. Каких-нибудь
три часа нам нужно было провести на вершине, но уже в середине этого срока
мы были в плотном тумане. Ничего не видно, записывать нечего. Может быть,
это ненадолго, перетерпим?
Замерзшие на ледяном непрекращающемся ветру, осматриваем ближние
участки. Откололи образцы горных пород для коллекции. На одной из плит
гребневой россыпи еще задолго до нас * сооружена башенка - тур - из камней.
Ищем в этом туре записку о восхождении - нет ничего. Решаем оставить свою.
Пишу, что такого-то числа и года вершину посетили такие-то. Наташа
освобождает коробочку из-под бульонных кубиков, и мы не без гордости прячем
ее с запиской в нишку между плитами тура.
Наконец погода смилостивилась, мы провели на пике еще около двух часов
и закартировали все, что нам было нужно. Спускаться по только что
пройденному пути вдоль ледника и первого притока Пслуха нам не хотелось -
этот путь был нелегок и для подъема. Выход был один - спускаться по второму
притоку - опять по следам нашего косматого проводника.
Не только барсу выгодно преследовать грозящего ему охотника,- пойдем и
мы по пятам возможного недруга.
Мы благополучно достигли своего лагерька и уже в темноте дошагали со
всем имуществом до Холодного лагеря.
ЛАБЁНОК
Через Главный хребет Кавказа с севера в Красную Поляну ведут два пути -
псеашхинский - через перевал Псеашхо - и айшхинский - через перевал Аишха.
По первому пути, где пролег главный экскурсионный маршрут заповедника, мы
проходили с нашим лесным Сашкой... Второго пути еще не знали, хотя о нем
слышали немало. Напомню, что именно через Аишха прошли и увидали Поляну
первые греческие и эстонские ходоки; здесь же прошли в Красную Поляну и ее
первые после ахчипсовцев жители - греки и эстонцы.
Хребет Аишха мы уже видели, вершины его от Второго до Четвертого Аишха
знали. Не были лишь на самом перевале Аишха и на Первом Аишха: тут
оставалось не-
* Географом Ивановым-Вихаревым и сочинским краеведом Михайловым в 1930
году. Их записку и трехкопеечную монету 5 сентября 1931 года нашел географ
профессор Григорий Григорьевич Григор. *
посещенное нами звено Главного хребта между Псеашхо и остальными
Аишхами. Ясно, что один из маршрутов было необходимо проложить сюда. К тому
же за перевалом Аишха нас ждала одна из крупнейших рек северного склона -
Малая Лаба, а в ее долине морены, террасы,- новые ключи к возрастным
загадкам рельефа...
Как мы вжились в этот быт, в эти будни маршрутной жизни, горно-полевой
работы. Что мы делаем? Планируем новое пересечение заповедника по неведомому
и нелегкому маршруту! Еще год назад я готовился бы к этому, как к важнейшему
путешествию за весь туристский сезон. А сейчас? По-деловому, по-хозяйски
собираемся в очередной, уже десятый за лето маршрут, уверенные, что он
состоится, нисколько не взволнованные, а лишь убежденные, что он порадует
нас нужным количеством новых фактов...
Да, мы многое приобрели на этой работе. Но и не потеряли ли мы на ней
чего-то дорогого, кровного, сокровенного? Неужели мы так быстро повзрослели
и увлеченность научная заменила увлечения просто радующихся людей?
...Дорога через Аишха к Лабе начинается из долины Пслуха. Пихтовый
Пслух, впадающий в просто Пслух, наблюдатели ласково называют Пслушонком.
Перевал Аишха * лежит на пути из долины Пслушонка в долину значительно более
крупной реки, носящей, однако, столь же уменьшительное название: Лабенок.
Так ласкательно именуют на Западном Кавказе Малую Лабу, особенно ее
верховья, в отличие от еще более крупной Большой Лабы, которую, видимо,
считают взрослой...
Перевал Аишха, несмотря на значительную высоту (2400 метров),
невзрачен: он лежит в долине, пересекающей широкий гребень, и нет точки,
которая радовала бы панорамами в обе стороны сразу. Но когда минуешь
перевальную долину, северный склон Кавказа предстает исполненным нового,
невиданного величия. Горы рассечены здесь узким и глубоким, угрожающе
крутосклонным ущельем. Мы уже видим, что и оно сглажено ледником, то есть
представляет собою трог. Крутизна явно превосходит углы естественного откоса
- такую мы видели только под Лоюбом на Верхней Мзымте. И вздымающийся
* Седловина между Первым и Вторым Аишха.
справа массив горы Скалистой и взметнувшиеся слева кручи Псеашхо
посылают дну долины свои обломки, и дно это буквально завалено хаосом
скатившихся сюда каменьев. Тропа на километры погребена обломками. Даже
людям мучительно скакать по острым камням, а каково скользить и спотыкаться
груженой лошади?
Псеашхо, теперь со всех сторон знакомый Псеашхо! Ведь это у зданий
бывает фасад и тыл, и зная внешность Большого театра спереди, не обязательно
стремиться запомнить, как он выглядит со стороны задворок. У горного массива
все стороны фасадные, а отличаются только привычные от малопривычных.
Восточный фасад Псеашхо впечатляет совсем новой, не похожей на знакомую
нам красотой. Особенно выделяется острый пик над большим восточным ледником
- мы этот переметный ледник видели под собою с Южного Псеашхо.
Пик словно пронзает небо. Такие формы есть и в Альпах - значит, было с
чего зодчим, авторам готических соборов, перенимать силуэты и пропорции
своих замечательных сооружений.
Трудная переправа через бешено вздувшуюся речку Мутную, напоенную талой
водой Восточного ледника.
А следующий левый приток Лабенка называется по контрасту с Мутной -
речка Чистая. Кто-то еще задолго до нас увидел разницу между соседками. Не
только сама речка была кристальной по сравнению с только что перейденной
Мутной. Вся долина с ее привольными полянами и четкими парковыми группами
пихт, разбросанными в разных планах и на разных высотах, и все горное
окружение - восточный фасад Псеашхо и торцовая сторона горы Мраморной,
тыльная по отношению к видной из Холодного лагеря,- все это создавало
ощущение прозрачности, совершенства. Не с мраморами ли, не с карстовыми ли
водами связана и сама чистота воды речки Чистой?
И снова таким ограниченным, даже убогим показался нам обычный репертуар
туристских маршрутов из Красной Поляны. Как маятники, ходят туристы к одному
и тому же Холодному лагерю. Насколько многообразнее, щедрее, разноплановее
этот аишхинский маршрут. А ведь отсюда нетрудно и перевалить к Холодному!
Значит, можно рекомендовать путешествие вокруг Псеашхо!
Новизна и прелесть росистых полян, исчерченных тропками. Да,
необитаемое людьми царство, и в нем много тропок, притом торных, словно
заботливо поддерживаемых. Почерком копытец и катышками помета на них
написано, кто об этом заботится. Чистая речка - мир оленей. За день
пребывания здесь мы повидали немало этих грациозных животных. На мою долю
досталась ланка с двумя крупными - уже подростками - оленятами. Мирно
паслись, потом спокойно, не обратив на меня внимания, ушли за пихтовый
перелесок. Какое ощущение тепла, уюта, обжитости сообщили бассейну Чистой
речки эти добрые звери...
Нет, напрасно я беспокоился, что мы уже повзрослели и увлекаемся только
наукой. Мир Чистой речки - как прекрасен этот огромный амфитеатр, буйство
лугов, кулисы пихтовых перелесков, щедрость цветов и ручьев.
Приходится прощаться с раем. Идем вниз по левому берегу Малой Лабы.
Лабенок мужает. Приняв воды Мутной и Чистой, это уже не ребенок, а
внушительная, трудная для переправы река.
Крутосклонная лесистая долина. Дикость, глушь. Ниже устья еще одной
реки Безымянной справа высится торцовый облом хребта Герцена, хребта,
поразившего нас своим недоступным величием еще при взгляде с Аишха... А вот
и устье Цахвоа, в верховьях которой мы видели из-под пика Кардывач крупное
озеро...
Плотные ребристые камни посверкивают серебристыми блестками. Что это?
Руды? Нет, это блестят мельчайшие вкрапления слюды. Мы пересекаем выходы
древнейшего фундамента Кавказа - так называемых слюдистых гнейсов. Здесь и
мелкозем, возникший при разрушении этих гнейсов, переполнен частичками
слюды, он весь искрится холодными елочными блестками. Туристы наверняка
будут приносить отсюда эти игристые камни, думая, что обнаружили залежи
серебра...
А вот и луговой оазис в море лесов - Умпырская поляна. Впоследствии
здесь оборудуют базу для восстанавливаемого в заповеднике стада зубров.
Прямо с поляны видна брешь в зубчатой горной гряде - это Лабенок прорывается
сквозным Шахгиреевским ущельем через продольную гряду стойких пород, которая
замыкает поляну.
Слева в Малую Лабу вторгается бурная струя мутно-коричневых вод. Вот он
каков стал, Уруштен, тот самый Уруштен, обезглавленные истоки которого так
жалки в Перевальной долине Псеашхо. Здесь он темен и мощен. Жители низовьев
Лабы давно уже называют этот ее приток по-русски: Черная речка. И даже
караулка, приютившаяся в устье Уруштена, называется Черноречье...
Измеряя речные террасы Малой Лабы, встретились с геологами, проводящими
в галечной пойме этой реки разведки на золото. Удивили их сведениями о
существовании высоких террас в верхнем течении Лабенка (геологи эти до сих
пор перемывали только современные наносы реки). Невольно вспомнились
казуистические тезисы Смирнова-Чаткальского о практической бесплодности
геоморфологических исследований, обслуживающих якобы лишь нужды самой науки.
Лабенок увел нас далеко на север, в предгорья, к подножию Скалистой
куэсты, где раскинулась большая казачья станица Псебайская. Обо всем этом
походе, об исследовательских буднях, о встречах с людьми можно было бы
написать отдельную книгу. Но я и не брался изложить все походы с равной
подробностью, тем более такие далекие от Красной Поляны.
А какой поэмы был достоин обратный путь! Верные себе, мы от Черноречья
свернули в сторону, чтобы вернуться в Поляну кольцевым маршрутом.
Очередной подъем вынес нас на горные луга массива Ятыргварты.
Воздержусь от описания еще десятков чарующих горно-лесных и луговых пейзажей
- им не было числа, как и следам медведей, волков, кабанов и серн.
Мы уже торопились, и этот путь для нас, в сущности, был туристским. Мы
лишь с удивлением рассматривали незнакомые нам сочетания карстовых форм
(воронок, ребристых карров) с древнеледниковыми цирками и бараньими лбами...
Середина сентября. Листва в зоне криволесья побурела. Горы, как всегда