Страница:
Нет, кто-то еще там был, скрытый от глаз огромным вертелом. Из тени вышла женщина средних лет. В полумраке Захария едва смог различить безобразный шрам, пересекающий ее левую щеку, отекший и белесый.
— Что за сумасшествие, Фредерун?
Хорошенькая служанка залилась слезами.
— Я думала, он мертв! Я была так счастлива, когда была его любовницей…
— Тс-с… — шепнула женщина, положив руку на плечо молоденькой девушке. — За дверью кто-то есть.
Захария мгновенно растворился в тени. Порыв ветра донес до него запахи отхожих мест, вырытых за конюшнями. Тянущая боль в паху напомнила ему, куда он хотел попасть, но теперь он уже не был уверен, была ли это физическая боль или остаточное явление, закрепившееся в голове с первых недель после того, как принц Булкезу изувечил его.
Он обнаружил сержанта Коббо и еще дюжину солдат в конюшне, они стояли в проходе между стойлами и пристально следили за шахматной игрой. Капитан Фальк установил широкую доску на бочку и принес два тюка с сеном, заменившие стулья. На коленях у капитана лежал шлем «дракона», на котором величественно покоилась его рука. Когда подошел Захария, капитан только что съел «орлом» «льва».
— Мой «слон» съел вашего «орла», — сообщил его противник, изгнанный «орел», известный как Вулфер. Он замер, продолжая держать в руках шахматную фигуру, вглядываясь в темноту позади Коббо и окруживших их зрителей, пока не встретился взглядом с Захарией.
— Вы только что от принца? — Старый человек был умен и проницателен и при любых обстоятельствах оставался всегда спокоен, так что Захария не мог заставить себя поверить ему до конца.
Захария передал поручения принца, и Коббо назначил человека, чтобы выполнить с утра это задание. Солдаты начали обсуждать новый поворот событий.
— Вы сыграете с нами, святой брат? — спросил Фальк. — Мне никак не удается одержать над ним победу.
— Нет, я не умею играть в эти игры. Они придуманы для благородных людей и для солдат, а не для таких простых братьев, как я. Я не из тех, кто будет передвигать шахматные фигуры туда-сюда в игре власти и могущества.
Вулфер фыркнул.
— Но что за вред, мой друг, в том, чтобы выучить нехитрые правила этой игры, для того чтобы иметь возможность защитить себя?
— Мне кажется, вам не нужна никакая защита, «орел». Кроме той, под которой вы уже находитесь.
— Тише, тише, — подал голос Фальк, — здесь все мы существуем в мире и согласии.
— Я не думал ссориться с Вулфером, — ответил Захария, — он такой же простой человек, как и я.
— Да, это так, — добродушно согласился Вулфер, но на лице его появилась улыбка, словно волчий оскал, жесткая и властная. Когда-то он был любимым советником короля Арнульфа Младшего, а сейчас путешествует инкогнито в компании принца Сангланта, поскольку был отлучен от Церкви и изгнан королем Генрихом по обвинению в колдовстве и государственной измене, верный друг математиков, против чьих действий собирался сражаться принц Санглант.
Но, как известно, именно этот человек освободил Лиат из рук беспринципного святого отца из знатного семейства. Блессинг просто обожала этого человека, принц Санглант не отказывал ему в своем покровительстве.
— Нам было видение супруги принца Сангланта, — внезапно произнес Захария, желая поддеть старика, посмотреть, как он вскочит от удивления.
Но Вулфер только крепко сжал губы. Он поигрывал «орлом», поглаживая большим пальцем изгибы его крыльев, как вдруг поднял глаза на Захарию и мягко ответил:
— Неожиданные новости. Как она предстала перед вами?
— Совершенно внезапно. Вулфер, вы прекрасно играете в шахматы. Но, думаю, подробности вам лучше узнать у принца Сангланта. Я не смею больше говорить об этом. Церковь неодобрительно относится не только ко всем магическим делам, но и к тем, кто становится невольным их свидетелем.
Вулфер рассмеялся, аккуратно поставив «орла» рядом с шахматной доской, но капитан Фальк поднялся со своего места, придерживая шлем «дракона».
— Почему вы не можете рассказать нам больше, святой брат? Путешествуя с принцем, мы были свидетелями многих непонятных нам вещей. Все мы видели дэймона, что кормила молоком маленькую принцессу. Кроме этого, когда мы сопровождали принцессу Теофану, в Аосте наблюдали тоже много странного. Такие новости, как эти, могут быть важны для всех нас. Мне кажется, принц Санглант сильно страдает из-за отсутствия жены, и я молюсь, чтобы они в скором времени воссоединились.
— Или принц соединится с какой-нибудь другой женщиной, — пошутил один из солдат.
— Чтобы я больше не слышал ничего подобного, Сиболд! — резко бросил Фальк. — Кто бы из вас поступил иначе? Это не наше дело, предпочтет ли принц жить монахом или нет.
Вулфер улыбнулся.
— Верно подмечено, капитан, тем более если правдивы истории о том, что принц Санглант долго был известен своими амурными приключениями. Рассказывал ли я вам о дочери маркграфа Виллама, наследнице маркграфства? Говорят, она воспылала такой страстью к принцу, что…
Захария покинул толпу собравшихся и вернулся во внутренний дворик. Его руки, всегда мерзнущие зимой, просто окоченели от холода, но он не спешил укрыться в теплой комнате.
Жажда поддаться охватившему его сладострастию и удовлетворить желания плоти ничем не отличала принца Сангланта от большинства людей. Но в отличие от многих благородных лордов и леди и, конечно же, от воинов-куманов, которые овладевали тем, чем желали, в тот же самый момент, как их охватывала похоть, принц старался держать свои чувства и желания под контролем. Уже только поэтому Захария относился к нему с уважением.
Нет, он не мог осуждать принца.
Недавно Захария заметил, что греховное чувство подтачивает его изнутри: он завидовал знаниям Вулфера. Изгнанный «орел» в любой ситуации умел сохранять присутствие духа и держать язык за зубами. Несмотря на пространные намеки Захарии в течение всего месяца их путешествия, Вулфер ни разу не обмолвился об открывшихся ему знаниях, и Захария был уверен, что он держится за них, как нищий, крепко сжимающий в руках драгоценный кусок хлеба и горсть бобов.
Был ли Захария недостоин этих знаний? Принц Санглант принял его и разрешил путешествовать вместе с его армией, поскольку он многое знал о куманах, но основной причиной было мягкое, сентиментальное сердце принца, скрывающееся под железной броней и крепкими мускулами. Он принял Захарию в свою свиту, потому что святой брат поведал ему о видении Лиат, показал старый пергамент, испещренный непонятными значками и символами, нанесенными рукой его любимой потерянной жены, указал на диаграммы, содержащие в себе частицу магии, понятной только самим математикам. Он коснулся мешочка, прикрепленного на поясе, нащупал пальцами плотный цилиндрический предмет, спрятанный там: в нем лежал свернутый пергамент, единственная нить, связывающая его со знаниями, которые он искал. Лиат тоже изучала небеса. Она задавала те же вопросы, что и он, и, возможно, восторженно и удивленно выслушала бы его описание видения космоса, открывшегося ему во дворце Колец.
Быть может, ответила бы на некоторые его вопросы. Быть может, была бы охвачена желанием познать.
Стоя на улице, вглядываясь в безжалостное зимнее небо, он молился, чтобы она вернулась на Землю. Поскольку, если этого не произойдет, ему не на что будет больше надеяться.
Продрогнув от холода, он вернулся обратно в комнату для слуг и на удивление легко обнаружил коридор, ведущий в комнаты принца.
Кто-то до него прошел через эту дверь.
Он узнал ее по мягким изгибам одежды, облегающей ее стройное тело, по небрежно наброшенному на плечи шарфу, открывающему нежные завитки ее светлых волос. Он отступил назад, скрывшись в тени. Она не заметила его или просто не придала этому значения, поскольку уже стояла у двери. Ей открыл сам принц.
— Мой принц, — произнесла она мягким грудным голосом, — вы просили принести вина и фруктов?
В руке Санглант держал свечу, в ее желтом неровном свете ясно видны были резкие черты его лица и аккуратно порезанное на восемь кусочков яблоко, словно звезда, по два с каждой стороны. Рядом на подносе в отблеске свечей мерцал серебряный кувшин с вином.
— Нет, я больше ничего не просил, — ответил он, но не закрыл дверь, продолжая стоять на месте. Минуту спустя она осторожно прошла мимо него в комнату.
Полагаясь на чутье, хорошо развитое, как у собаки, Санглант смотрел прямо на Захарию, хотя, безусловно, не мог видеть его, поскольку святой брат почти растворился в тени.
— Что случилось, Захария? — мягко спросил принц.
— Ничего, мой принц. — Захария отступил на два шага назад и остановился. — Все исполнено, ваше высочество. Теперь я пойду. Вулфер обещал научить меня играть в шахматы.
Дверь захлопнулась, и, медленно шагая по коридору, он услышал, как в замочной скважине щелкнул ключ.
ПО ТУ СТОРОНУ ЖИЗНИ
Лиат отскочила назад, пошатнулась и какое-то время не могла даже легко ступить на эту ногу. Наконец чувствительность вернулась, но стало еще хуже; кожа горела огнем и покрылась волдырями. Прихрамывая, она добралась до огромной скалы, где смогла укрыться от обжигающего ветра. Она привалилась к камню, хватая ртом воздух, но легкий холод проник внутрь, словно подтаявший лед, обжигая ее пальцы. Лиат тут же отпрянула назад, и мгновением позже почувствовала, как обжигающая боль пронизывает ее руку.
Она встала, страдая от горя и боли, нога и рука нестерпимо пульсировали, пытаясь укрыться от неистовствующего ветра, и осмотрела окружающий ее пейзаж, то, что могла увидеть. На другой стороне, видимой скорее в образе неясных очертаний, чем действительно четко различимых линий, раскинулись просторы, исчезающие где-то вдали, ровные, словно водная гладь, по которой в беспорядке были разбросаны сияющие огни. Над бескрайним морем из стороны в сторону метались яркие точки, призрачные дэймоны, стремительно передвигаясь, спешили исполнять какие-то непостижимые поручения, но сквозь завывания нескончаемого горячего ветра она не могла расслышать музыку сфер.
Исходил ли этот обжигающий ветер от солнца? Тогда почему оно не светило?
За одним вопросом всегда следовал другой. Она вновь задумалась о своем недолгом пребывании среди Апшои. Неужели время там действительно двигалось иначе, чем на Земле? Почему день и ночь беспорядочно сменяли друг друга? Почему там, где жили Ашиои, ночью на небе не появлялась луна, то нарастающая, то ущербная?
Они тоже путешествовали по сферам? Или существовала иная область жизни во Вселенной или за ее пределами, которую она еще не успела познать? Старейший показал ей свитый в кольцо пояс, как он грубо представлял себе тропу, на которой пребывали он и его люди, но все это не дало ей понимания того, где они находятся сейчас по отношению к ней, Лиат.
Так много необъяснимого.
Но лучше не задерживаться здесь, расположившись над ними. Она могла бы остаться здесь навсегда, блуждать и теряться в своих размышлениях, только горячий ветер обдувал ей лицо, а поверхность земли причиняла боль босым ступням. Как и сердце, ее рука и нога оцепенели.
Холод медленно пробирался вверх по запястью, растекаясь, словно яд. Ветер обжигал глаза. Одной ногой Лиат совершенно не чувствовала крупного песка, покрывающего землю, что сбивало ее с дороги и мешало удерживать равновесие. Время двигаться вперед.
Тропа была четко обозначена и оказалась заметна сразу, как только возникла мысль найти ее. Сияющие огни оказались большими камнями, в диаметре длиной с руку, для перехода через кипящее море. Ее неисчерпаемое мужество дало о себе знать, когда Лиат переходила с одного камня на другой, не имея возможности удерживать равновесие с помощью посоха и не чувствуя одной ногой, куда она ступает. Она крепко прижала к себе колчан со стрелами и двинулась вперед, сначала осторожно, потом все смелее, после того как приноровилась балансировать на камнях, несмотря на поврежденную ногу и постоянное давление ветра, от резких порывов которого слезы начали застилать глаза и трудно было идти дальше.
Темный берег, оставшийся позади нее, быстро растаял вдали, и только бескрайние морские просторы окружали ее, хотя иногда она чувствовала вокруг себя присутствие каких-то неповоротливых фигур, неразличимых в воздухе. Ветер принес горький запах полыни. Вдали мерцали блуждающие огоньки. Даже в темноте все казалось таким покинутым и разрушенным, как опустошенное женское сердце.
Внезапно, не успела она шагнуть вперед, ветер изменился. Только что он обжигал ее лицо потоками воздуха, как вдруг ударил волной ледяного холода. Неожиданная перемена настолько потрясла ее, что Лиат чуть не упала, поскользнувшись на широком камне. Мягкий свет озарил все вокруг.
Она замерла.
Сфера Эрекес предстала перед ней ледяной долиной, слепящей белизной замерзшего моря.
Она всегда думала, что Эрекес, часто укрытая от глаз солнечным блеском, представляет собой некую часть солнечной сферы — пылает — обжигает — или это бескрайняя пустыня. Но, конечно, все это были неоправданные предположения. Эрекес не была похожа на то, что она ожидала увидеть.
Не было ли это уроком меча? Если ты вступаешь в битву, думая, что знаешь, чего от нее можно ждать, беспорядок и неразбериха обязательно внесут смятение, хаос и смерть в ряды твоей армии.
Но как она могла подготовить себя к такому? Вместо ровной тропы, обозначенной яркими огнями, ведущей ее вперед, она видела перед собой огромное количество разбросанных в беспорядке валунов, изогнутым мостом уложенных через ледяное море. Лиат достала стрелу и, вытянувшись вперед, коснулась камня, возвышающегося у ее ног. Стрела насквозь прошла призрачный камень и, едва коснувшись ядовитой морской воды, превратилась в пепел. Только железный наконечник остался лежать на ледяной поверхности.
Теперь она могла добраться лишь до трех камней, за ними раскинулись десятки и сотни других валунов, исчезающих за горизонтом. При свете дня трудно было сказать, какие из них настоящие, а какие грозят неминуемой гибелью. Ледяной океан казался безграничным, он окружал ее со всех сторон, насколько хватало взора, а стрел в колчане осталось лишь семнадцать. Как бы сейчас пригодился друг
Яукиана, ее меч, если ледяная масса действительно бессильна против металла. Но она выбросила его.
Безжалостный ветер дул в спину. Туника развевалась и оборачивалась вокруг коленей. Длинная тяжелая коса больно хлестала по спине, отвлекая ее, пока наконец Лиат не перекинула ее через плечо. От кисти до локтя она не чувствовала левой руки, а правая нога онемела до колена.
Бледная фигура бесшумно двигалась впереди нее, беззаботная, словно ветер. Неужели этот дэймон прилетел, чтобы насмехаться над ней? Или хотел провести ее? Могла ли она надеяться на их помощь?
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто был узником в Берне?! — воскликнула она. — Вы знаете меня? Я Лиатано, дочь Анны и Бернарда, жена Сангланта, мать Блессинг. Вы можете мне помочь?
Она увидела, как они кружились и летали среди ярких ледяных громад. Их движения казались случайными, неточными, бесцельными. Какая им разница, выберется ли она отсюда или погибнет в ледяной пучине?
Яд проникал вовнутрь, медленно растекаясь по рукам и ногам. Ей срочно нужен был проводник, создание, способное выжить в эфире. Она знала, где может быть одно такое существо. Но действовать надо было быстро.
На Земле Лиат научилась превращать пламя огня в окно, соединяющее пространства. Это ей сразу удалось. Даже в сфере Эрекес, закованной в лед, огненное пламя откликнулось на ее зов.
Огонь вспыхнул с громким треском, сопровождаемый неясным стуком, будто тысячи птиц бились крыльями о нерушимую стену.
Она превратила пламя в сводчатое окно, сквозь которое можно было увидеть далекую Землю.
— Санглант! — крикнула она, поскольку связь с ним была самой крепкой.
Прикрывая пораженной рукой глаза, Лиат протянула другую по направлению к огненной арке: по ту сторону виднелись кровавые пылающие искры и воздушные водовороты, бледные и неясные, словно проступающие через завесу. Были ли эти смутные тени человеческими фигурами? Море закипело вокруг нее.
— Санглант! — крикнула она снова. Маленькая детская фигурка появилась у огненного окна, настолько яркая, что светилась даже здесь, на Эрекес, отбрасывая тень. — Блессинг? — произнесла она любимое имя.
К своему огромному удивлению, она услышала ответ:
— Мамочка! Мама, иди сюда!
Владычица! Блессинг уже такая большая, разговаривает, как двухлетняя. Неужели в другом мире прошло так много времени, хотя она прожила среди Ашиои всего несколько дней? Как они были ей нужны, но усилием воли она усмирила свое сердце. Это оказалось так легко.
— Санглант, если ты слышишь меня, знай, я жива, но нахожусь в долгом путешествии н не знаю, когда оно завершится. И я смогу вернуться к тебе. — Она запнулась. Он был лишь неясной тенью, проступающей через непреодолимое расстояние. Блессинг сияла, окруженная множеством теней, но Лиат не могла быть до конца уверена, слышит ли ее кто-нибудь еще, действительно ли правильный проход открыла она между Землей и сферой Эрекес.
— Жди меня, умоляю тебя! Помоги мне, если можешь, я потерялась здесь. Мне необходим проводник. Джерна с вами?
Если Блессинг уже так выросла, то Лиат могла забрать Джерну, не мучаясь чувством вины. Двухлетний ребенок хорошо кушает кашу и мягкий сыр, мясо, хлеб и козье молоко.
Джерна блеснула серебристыми сполохами, пролетев через толпу теней, собравшихся по ту сторону завесы.
— Да! Я вижу тебя! — Она потянулась вперед, когда воздушная мерцающая Джерна окутала Блессинг, пропитывая ее эфирным веществом. Девочка закричала от удивления и восторга — сладостный звук для сердца Лиат. Но теперь она не могла остановиться. Не было времени наслаждаться этими минутами. Яд достиг ее левого плеча и правого бедра. Если она не преодолеет ледяное море, она погибнет.
— Иди сюда, Джерна, если хочешь. Возвращайся домой. Путь открыт.
Как только Лиат дотянулась до водоворота света, ветер безжалостно исполосовал ее руку. Она отпрянула, вскрикнув от боли, в то время как огненная арка рассыпалась на тысячи кусочков, подхваченных выбравшимся из моря воздушным вихрем. Отступая назад, она слишком поздно вспомнила, что упадет в отравленное море.
Но Лиат даже не коснулась ледяной глади. Прохладная субстанция окутала ее со всех сторон, поднимая вверх.
Сквозь толщу эфира ослепительно сияла Джерна, яркие очертания лишь отдаленно напоминали те человеческие формы, которые она принимала на Земле.
— Пойдем, — произнесла она шепотом, созданным движением ее тела через эфирный ветер. На Земле Лиат не понимала языка дэймонов, как и Санглант. Здесь же все языки казались ей изученной книгой. — Блессинг больше не нуждается во мне. Своим последним действием я отблагодарю тебя, ее мать, и стану свободной от служения людям.
Она устремилась вверх на тропу из легкой туманной дымки, возникшую, как только Джерна вернулась назад. Рука и нога Лиат начали болезненно пульсировать и покалывать, охваченные исцеляющим жаром, когда Джерна окутала их своим эфирным веществом. Голова раскалывалась от боли, отблески света от ледяных громад и белоснежного морского простора слепили глаза до тех пор, пока, почувствовав головокружение, Лиат уже не могла сказать, что находится над ней, а что под ней, и имеют ли какое-то значение земные направления в небесах.
Розоватый свет проникал сквозь ледяное пламя на дальней границе сферы Эрекес. Дэймоны теснились вдоль нескольких арок, образующих не столько плотную стену, сколько пористую притягательную границу, созданную из таких продуманных деталей, что Лиат показалось, будто этот переход эфирные архитекторы видели в лихорадочных снах.
— Теперь я возвращаюсь домой, — прошептала Джерна. Но как только они достигли границы со множеством ворот, вес Лиат тут же притянул ее к земле.
— Я не могу пронести тебя туда, — сказала Джерна. — В тебе все еще слишком много земного, Светлая. Ради Блессинг, которую ты позволила мне выкормить и вырастить, я пронесла тебя так далеко, но мне не хватит сил дольше удерживать тебя.
Лиат очень испугалась, когда Джерна выпустила ее из своих объятий. О Господи, она вновь окажется в ядовитом море. Одеревеневшими пальцами она нащупала пряжку своего пояса. Как только она ослабила ее, кожаный пояс легко скользнул вниз вместе со всем, чтобы было на нем закреплено — кожаным мешочком и небольшим ножом, хранящимся в ножнах, мягко коснувшись земли у ее ног.
Джерна отпустила ее. Стена со множеством ворот промелькнула под ней, и Лиат оказалась в сфере Соморхас, чье тепло и розовый свет окутали ее со всех сторон.
Сама она отказалась бриться. До этого момента она и не знала, а может, не задумывалась, что может так гордиться своими белокурыми волосами. Возможно, она не придавала значения знакам внимания со стороны принца Бояна настолько, насколько желала это показать себе и другим. Быть может, ревность принцессы Сапиентии не позволила ей поддаться искушению.
Пути Господни неисповедимы.
После того как снежный буран задержал их на месяц в одной из укрепленных деревень, находящейся в пяти днях пути на запад от Хайдельберга, Эккехард сурово обратился к своей свите.
— Не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем мы сможем до конца быть уверенными в жителях этой деревни, — сказал он, — но пока здесь не должно быть никаких проповедей.
— Но, мой принц, — возразил лорд Бенедикт, который всегда выступал первым, если необходимо было высказать свое мнение. — Непростительный грех хранить молчание, если мы можем спасти наши жизни словами правды!
— Это так. Но я обещал принцу Бояну, что не стану проповедовать, пока не кончится война с куманами и Булкезу не будет повержен. Если я не сдержу обещания, то потеряю всякое доверие и никто больше не будет относиться ко мне с уважением. Мы присоединяемся к Вилламам и будем сражаться против куманов наравне с ними. — Вопрос о том, как он будет воевать с куманами, если его раненое плечо все еще не зажило, оставался до сих пор открытым и безответным.
— Разве мы не едем к вашему отцу, мой принц? — Лорд Фритурик был самым близким другом Эккехарда, рослым парнем, по возрасту моложе Ханны.
Эккехард вздрогнул.
— Я не собираюсь сдаваться на милость моего отца. Боюсь, он все еще рассержен на меня за то, что я похитил Болдуина у маркграфини Джудит.
Лорд Лотар был самым старшим из юных товарищей Эккехарда и, по мнению Ханны, наиболее здравомыслящим из всех.
— Но маркграфиня Джудит мертва, мой принц. Ее дочь, леди Берта, и не задумывается о судьбе лорда Болдуина, если не считать той неприятности с приданым.
— Верно, — глубокомысленно заметил Эккехард. Он настолько тщательно впитывал манеру лучших бардов, вереницей проходящих через королевский двор, выражать собственные мысли, что казалось, будто все фразы, которые он произносит, вычитаны и взяты из каких-то эпических поэм: тоскливые изречения о смерти, мудрые ответы, гневные возражения и великодушные соизволения. — Помнишь, что сказал Боян? Если проиграем эту войну с куманами, то не останется никого, кто сможет нести свет нашего учения людям. Господь желает, чтобы мы сражались и освобождали Его земли для Его праведного слова.
— Вы правы, милорд принц, — согласились они, все шестеро его благородных друзей, два кузена лорда Дитриха и еще девятнадцать людей, переживших этот пятидневный переход. Один несчастный утонул во время переправы через реку, что повлекло за собой немало рассуждений: была ли его смерть доказательством того, что вера его в Жертвенность и Спасение ослабла и не спасла его. Ханна была уверена, что это произошло, поскольку он поскользнулся, упал и начал паниковать, так как не умел плавать. Никто не успел вовремя подхватить его и вытащить из воды.
— Не забывайте феникса, — пафосно закончил Эккехард, проводя рукой по коротко остриженным волосам и осторожно почесывая голову, будто в любой момент там могли появиться ростки чертополоха. — Феникс возродился в свое время. Мы должны верить, что на нас лежит особая миссия, которую необходимо исполнить до того, как Церковь будет готова принять правду.
— Что за сумасшествие, Фредерун?
Хорошенькая служанка залилась слезами.
— Я думала, он мертв! Я была так счастлива, когда была его любовницей…
— Тс-с… — шепнула женщина, положив руку на плечо молоденькой девушке. — За дверью кто-то есть.
Захария мгновенно растворился в тени. Порыв ветра донес до него запахи отхожих мест, вырытых за конюшнями. Тянущая боль в паху напомнила ему, куда он хотел попасть, но теперь он уже не был уверен, была ли это физическая боль или остаточное явление, закрепившееся в голове с первых недель после того, как принц Булкезу изувечил его.
Он обнаружил сержанта Коббо и еще дюжину солдат в конюшне, они стояли в проходе между стойлами и пристально следили за шахматной игрой. Капитан Фальк установил широкую доску на бочку и принес два тюка с сеном, заменившие стулья. На коленях у капитана лежал шлем «дракона», на котором величественно покоилась его рука. Когда подошел Захария, капитан только что съел «орлом» «льва».
— Мой «слон» съел вашего «орла», — сообщил его противник, изгнанный «орел», известный как Вулфер. Он замер, продолжая держать в руках шахматную фигуру, вглядываясь в темноту позади Коббо и окруживших их зрителей, пока не встретился взглядом с Захарией.
— Вы только что от принца? — Старый человек был умен и проницателен и при любых обстоятельствах оставался всегда спокоен, так что Захария не мог заставить себя поверить ему до конца.
Захария передал поручения принца, и Коббо назначил человека, чтобы выполнить с утра это задание. Солдаты начали обсуждать новый поворот событий.
— Вы сыграете с нами, святой брат? — спросил Фальк. — Мне никак не удается одержать над ним победу.
— Нет, я не умею играть в эти игры. Они придуманы для благородных людей и для солдат, а не для таких простых братьев, как я. Я не из тех, кто будет передвигать шахматные фигуры туда-сюда в игре власти и могущества.
Вулфер фыркнул.
— Но что за вред, мой друг, в том, чтобы выучить нехитрые правила этой игры, для того чтобы иметь возможность защитить себя?
— Мне кажется, вам не нужна никакая защита, «орел». Кроме той, под которой вы уже находитесь.
— Тише, тише, — подал голос Фальк, — здесь все мы существуем в мире и согласии.
— Я не думал ссориться с Вулфером, — ответил Захария, — он такой же простой человек, как и я.
— Да, это так, — добродушно согласился Вулфер, но на лице его появилась улыбка, словно волчий оскал, жесткая и властная. Когда-то он был любимым советником короля Арнульфа Младшего, а сейчас путешествует инкогнито в компании принца Сангланта, поскольку был отлучен от Церкви и изгнан королем Генрихом по обвинению в колдовстве и государственной измене, верный друг математиков, против чьих действий собирался сражаться принц Санглант.
Но, как известно, именно этот человек освободил Лиат из рук беспринципного святого отца из знатного семейства. Блессинг просто обожала этого человека, принц Санглант не отказывал ему в своем покровительстве.
— Нам было видение супруги принца Сангланта, — внезапно произнес Захария, желая поддеть старика, посмотреть, как он вскочит от удивления.
Но Вулфер только крепко сжал губы. Он поигрывал «орлом», поглаживая большим пальцем изгибы его крыльев, как вдруг поднял глаза на Захарию и мягко ответил:
— Неожиданные новости. Как она предстала перед вами?
— Совершенно внезапно. Вулфер, вы прекрасно играете в шахматы. Но, думаю, подробности вам лучше узнать у принца Сангланта. Я не смею больше говорить об этом. Церковь неодобрительно относится не только ко всем магическим делам, но и к тем, кто становится невольным их свидетелем.
Вулфер рассмеялся, аккуратно поставив «орла» рядом с шахматной доской, но капитан Фальк поднялся со своего места, придерживая шлем «дракона».
— Почему вы не можете рассказать нам больше, святой брат? Путешествуя с принцем, мы были свидетелями многих непонятных нам вещей. Все мы видели дэймона, что кормила молоком маленькую принцессу. Кроме этого, когда мы сопровождали принцессу Теофану, в Аосте наблюдали тоже много странного. Такие новости, как эти, могут быть важны для всех нас. Мне кажется, принц Санглант сильно страдает из-за отсутствия жены, и я молюсь, чтобы они в скором времени воссоединились.
— Или принц соединится с какой-нибудь другой женщиной, — пошутил один из солдат.
— Чтобы я больше не слышал ничего подобного, Сиболд! — резко бросил Фальк. — Кто бы из вас поступил иначе? Это не наше дело, предпочтет ли принц жить монахом или нет.
Вулфер улыбнулся.
— Верно подмечено, капитан, тем более если правдивы истории о том, что принц Санглант долго был известен своими амурными приключениями. Рассказывал ли я вам о дочери маркграфа Виллама, наследнице маркграфства? Говорят, она воспылала такой страстью к принцу, что…
Захария покинул толпу собравшихся и вернулся во внутренний дворик. Его руки, всегда мерзнущие зимой, просто окоченели от холода, но он не спешил укрыться в теплой комнате.
Жажда поддаться охватившему его сладострастию и удовлетворить желания плоти ничем не отличала принца Сангланта от большинства людей. Но в отличие от многих благородных лордов и леди и, конечно же, от воинов-куманов, которые овладевали тем, чем желали, в тот же самый момент, как их охватывала похоть, принц старался держать свои чувства и желания под контролем. Уже только поэтому Захария относился к нему с уважением.
Нет, он не мог осуждать принца.
Недавно Захария заметил, что греховное чувство подтачивает его изнутри: он завидовал знаниям Вулфера. Изгнанный «орел» в любой ситуации умел сохранять присутствие духа и держать язык за зубами. Несмотря на пространные намеки Захарии в течение всего месяца их путешествия, Вулфер ни разу не обмолвился об открывшихся ему знаниях, и Захария был уверен, что он держится за них, как нищий, крепко сжимающий в руках драгоценный кусок хлеба и горсть бобов.
Был ли Захария недостоин этих знаний? Принц Санглант принял его и разрешил путешествовать вместе с его армией, поскольку он многое знал о куманах, но основной причиной было мягкое, сентиментальное сердце принца, скрывающееся под железной броней и крепкими мускулами. Он принял Захарию в свою свиту, потому что святой брат поведал ему о видении Лиат, показал старый пергамент, испещренный непонятными значками и символами, нанесенными рукой его любимой потерянной жены, указал на диаграммы, содержащие в себе частицу магии, понятной только самим математикам. Он коснулся мешочка, прикрепленного на поясе, нащупал пальцами плотный цилиндрический предмет, спрятанный там: в нем лежал свернутый пергамент, единственная нить, связывающая его со знаниями, которые он искал. Лиат тоже изучала небеса. Она задавала те же вопросы, что и он, и, возможно, восторженно и удивленно выслушала бы его описание видения космоса, открывшегося ему во дворце Колец.
Быть может, ответила бы на некоторые его вопросы. Быть может, была бы охвачена желанием познать.
Стоя на улице, вглядываясь в безжалостное зимнее небо, он молился, чтобы она вернулась на Землю. Поскольку, если этого не произойдет, ему не на что будет больше надеяться.
Продрогнув от холода, он вернулся обратно в комнату для слуг и на удивление легко обнаружил коридор, ведущий в комнаты принца.
Кто-то до него прошел через эту дверь.
Он узнал ее по мягким изгибам одежды, облегающей ее стройное тело, по небрежно наброшенному на плечи шарфу, открывающему нежные завитки ее светлых волос. Он отступил назад, скрывшись в тени. Она не заметила его или просто не придала этому значения, поскольку уже стояла у двери. Ей открыл сам принц.
— Мой принц, — произнесла она мягким грудным голосом, — вы просили принести вина и фруктов?
В руке Санглант держал свечу, в ее желтом неровном свете ясно видны были резкие черты его лица и аккуратно порезанное на восемь кусочков яблоко, словно звезда, по два с каждой стороны. Рядом на подносе в отблеске свечей мерцал серебряный кувшин с вином.
— Нет, я больше ничего не просил, — ответил он, но не закрыл дверь, продолжая стоять на месте. Минуту спустя она осторожно прошла мимо него в комнату.
Полагаясь на чутье, хорошо развитое, как у собаки, Санглант смотрел прямо на Захарию, хотя, безусловно, не мог видеть его, поскольку святой брат почти растворился в тени.
— Что случилось, Захария? — мягко спросил принц.
— Ничего, мой принц. — Захария отступил на два шага назад и остановился. — Все исполнено, ваше высочество. Теперь я пойду. Вулфер обещал научить меня играть в шахматы.
Дверь захлопнулась, и, медленно шагая по коридору, он услышал, как в замочной скважине щелкнул ключ.
ПО ТУ СТОРОНУ ЖИЗНИ
1
Было слишком темно, чтобы рассматривать пейзажи сферы Эрекес. Как только поутих ветер, Лиат остановилась, пытаясь понять, куда идти дальше. Горячие струи воздуха обжигали ей лицо. Она потеряла свой плащ, которым могла бы укрыться от недремлющей стихии, но самое страшное было то, что где-то она оставила свою обувь. Поверхность, на которой она стояла, больно жгла и царапала ее ступни, но как только Лиат прошла вперед, мечтая оказаться на небольшом островке земли, показавшейся ей мягкой и рассыпчатой, ее нога увязла в липкой массе, настолько холодной, что онемели пальцы ноги.Лиат отскочила назад, пошатнулась и какое-то время не могла даже легко ступить на эту ногу. Наконец чувствительность вернулась, но стало еще хуже; кожа горела огнем и покрылась волдырями. Прихрамывая, она добралась до огромной скалы, где смогла укрыться от обжигающего ветра. Она привалилась к камню, хватая ртом воздух, но легкий холод проник внутрь, словно подтаявший лед, обжигая ее пальцы. Лиат тут же отпрянула назад, и мгновением позже почувствовала, как обжигающая боль пронизывает ее руку.
Она встала, страдая от горя и боли, нога и рука нестерпимо пульсировали, пытаясь укрыться от неистовствующего ветра, и осмотрела окружающий ее пейзаж, то, что могла увидеть. На другой стороне, видимой скорее в образе неясных очертаний, чем действительно четко различимых линий, раскинулись просторы, исчезающие где-то вдали, ровные, словно водная гладь, по которой в беспорядке были разбросаны сияющие огни. Над бескрайним морем из стороны в сторону метались яркие точки, призрачные дэймоны, стремительно передвигаясь, спешили исполнять какие-то непостижимые поручения, но сквозь завывания нескончаемого горячего ветра она не могла расслышать музыку сфер.
Исходил ли этот обжигающий ветер от солнца? Тогда почему оно не светило?
За одним вопросом всегда следовал другой. Она вновь задумалась о своем недолгом пребывании среди Апшои. Неужели время там действительно двигалось иначе, чем на Земле? Почему день и ночь беспорядочно сменяли друг друга? Почему там, где жили Ашиои, ночью на небе не появлялась луна, то нарастающая, то ущербная?
Они тоже путешествовали по сферам? Или существовала иная область жизни во Вселенной или за ее пределами, которую она еще не успела познать? Старейший показал ей свитый в кольцо пояс, как он грубо представлял себе тропу, на которой пребывали он и его люди, но все это не дало ей понимания того, где они находятся сейчас по отношению к ней, Лиат.
Так много необъяснимого.
Но лучше не задерживаться здесь, расположившись над ними. Она могла бы остаться здесь навсегда, блуждать и теряться в своих размышлениях, только горячий ветер обдувал ей лицо, а поверхность земли причиняла боль босым ступням. Как и сердце, ее рука и нога оцепенели.
Холод медленно пробирался вверх по запястью, растекаясь, словно яд. Ветер обжигал глаза. Одной ногой Лиат совершенно не чувствовала крупного песка, покрывающего землю, что сбивало ее с дороги и мешало удерживать равновесие. Время двигаться вперед.
Тропа была четко обозначена и оказалась заметна сразу, как только возникла мысль найти ее. Сияющие огни оказались большими камнями, в диаметре длиной с руку, для перехода через кипящее море. Ее неисчерпаемое мужество дало о себе знать, когда Лиат переходила с одного камня на другой, не имея возможности удерживать равновесие с помощью посоха и не чувствуя одной ногой, куда она ступает. Она крепко прижала к себе колчан со стрелами и двинулась вперед, сначала осторожно, потом все смелее, после того как приноровилась балансировать на камнях, несмотря на поврежденную ногу и постоянное давление ветра, от резких порывов которого слезы начали застилать глаза и трудно было идти дальше.
Темный берег, оставшийся позади нее, быстро растаял вдали, и только бескрайние морские просторы окружали ее, хотя иногда она чувствовала вокруг себя присутствие каких-то неповоротливых фигур, неразличимых в воздухе. Ветер принес горький запах полыни. Вдали мерцали блуждающие огоньки. Даже в темноте все казалось таким покинутым и разрушенным, как опустошенное женское сердце.
Внезапно, не успела она шагнуть вперед, ветер изменился. Только что он обжигал ее лицо потоками воздуха, как вдруг ударил волной ледяного холода. Неожиданная перемена настолько потрясла ее, что Лиат чуть не упала, поскользнувшись на широком камне. Мягкий свет озарил все вокруг.
Она замерла.
Сфера Эрекес предстала перед ней ледяной долиной, слепящей белизной замерзшего моря.
Она всегда думала, что Эрекес, часто укрытая от глаз солнечным блеском, представляет собой некую часть солнечной сферы — пылает — обжигает — или это бескрайняя пустыня. Но, конечно, все это были неоправданные предположения. Эрекес не была похожа на то, что она ожидала увидеть.
Не было ли это уроком меча? Если ты вступаешь в битву, думая, что знаешь, чего от нее можно ждать, беспорядок и неразбериха обязательно внесут смятение, хаос и смерть в ряды твоей армии.
Но как она могла подготовить себя к такому? Вместо ровной тропы, обозначенной яркими огнями, ведущей ее вперед, она видела перед собой огромное количество разбросанных в беспорядке валунов, изогнутым мостом уложенных через ледяное море. Лиат достала стрелу и, вытянувшись вперед, коснулась камня, возвышающегося у ее ног. Стрела насквозь прошла призрачный камень и, едва коснувшись ядовитой морской воды, превратилась в пепел. Только железный наконечник остался лежать на ледяной поверхности.
Теперь она могла добраться лишь до трех камней, за ними раскинулись десятки и сотни других валунов, исчезающих за горизонтом. При свете дня трудно было сказать, какие из них настоящие, а какие грозят неминуемой гибелью. Ледяной океан казался безграничным, он окружал ее со всех сторон, насколько хватало взора, а стрел в колчане осталось лишь семнадцать. Как бы сейчас пригодился друг
Яукиана, ее меч, если ледяная масса действительно бессильна против металла. Но она выбросила его.
Безжалостный ветер дул в спину. Туника развевалась и оборачивалась вокруг коленей. Длинная тяжелая коса больно хлестала по спине, отвлекая ее, пока наконец Лиат не перекинула ее через плечо. От кисти до локтя она не чувствовала левой руки, а правая нога онемела до колена.
Бледная фигура бесшумно двигалась впереди нее, беззаботная, словно ветер. Неужели этот дэймон прилетел, чтобы насмехаться над ней? Или хотел провести ее? Могла ли она надеяться на их помощь?
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто был узником в Берне?! — воскликнула она. — Вы знаете меня? Я Лиатано, дочь Анны и Бернарда, жена Сангланта, мать Блессинг. Вы можете мне помочь?
Она увидела, как они кружились и летали среди ярких ледяных громад. Их движения казались случайными, неточными, бесцельными. Какая им разница, выберется ли она отсюда или погибнет в ледяной пучине?
Яд проникал вовнутрь, медленно растекаясь по рукам и ногам. Ей срочно нужен был проводник, создание, способное выжить в эфире. Она знала, где может быть одно такое существо. Но действовать надо было быстро.
На Земле Лиат научилась превращать пламя огня в окно, соединяющее пространства. Это ей сразу удалось. Даже в сфере Эрекес, закованной в лед, огненное пламя откликнулось на ее зов.
Огонь вспыхнул с громким треском, сопровождаемый неясным стуком, будто тысячи птиц бились крыльями о нерушимую стену.
Она превратила пламя в сводчатое окно, сквозь которое можно было увидеть далекую Землю.
— Санглант! — крикнула она, поскольку связь с ним была самой крепкой.
Прикрывая пораженной рукой глаза, Лиат протянула другую по направлению к огненной арке: по ту сторону виднелись кровавые пылающие искры и воздушные водовороты, бледные и неясные, словно проступающие через завесу. Были ли эти смутные тени человеческими фигурами? Море закипело вокруг нее.
— Санглант! — крикнула она снова. Маленькая детская фигурка появилась у огненного окна, настолько яркая, что светилась даже здесь, на Эрекес, отбрасывая тень. — Блессинг? — произнесла она любимое имя.
К своему огромному удивлению, она услышала ответ:
— Мамочка! Мама, иди сюда!
Владычица! Блессинг уже такая большая, разговаривает, как двухлетняя. Неужели в другом мире прошло так много времени, хотя она прожила среди Ашиои всего несколько дней? Как они были ей нужны, но усилием воли она усмирила свое сердце. Это оказалось так легко.
— Санглант, если ты слышишь меня, знай, я жива, но нахожусь в долгом путешествии н не знаю, когда оно завершится. И я смогу вернуться к тебе. — Она запнулась. Он был лишь неясной тенью, проступающей через непреодолимое расстояние. Блессинг сияла, окруженная множеством теней, но Лиат не могла быть до конца уверена, слышит ли ее кто-нибудь еще, действительно ли правильный проход открыла она между Землей и сферой Эрекес.
— Жди меня, умоляю тебя! Помоги мне, если можешь, я потерялась здесь. Мне необходим проводник. Джерна с вами?
Если Блессинг уже так выросла, то Лиат могла забрать Джерну, не мучаясь чувством вины. Двухлетний ребенок хорошо кушает кашу и мягкий сыр, мясо, хлеб и козье молоко.
Джерна блеснула серебристыми сполохами, пролетев через толпу теней, собравшихся по ту сторону завесы.
— Да! Я вижу тебя! — Она потянулась вперед, когда воздушная мерцающая Джерна окутала Блессинг, пропитывая ее эфирным веществом. Девочка закричала от удивления и восторга — сладостный звук для сердца Лиат. Но теперь она не могла остановиться. Не было времени наслаждаться этими минутами. Яд достиг ее левого плеча и правого бедра. Если она не преодолеет ледяное море, она погибнет.
— Иди сюда, Джерна, если хочешь. Возвращайся домой. Путь открыт.
Как только Лиат дотянулась до водоворота света, ветер безжалостно исполосовал ее руку. Она отпрянула, вскрикнув от боли, в то время как огненная арка рассыпалась на тысячи кусочков, подхваченных выбравшимся из моря воздушным вихрем. Отступая назад, она слишком поздно вспомнила, что упадет в отравленное море.
Но Лиат даже не коснулась ледяной глади. Прохладная субстанция окутала ее со всех сторон, поднимая вверх.
Сквозь толщу эфира ослепительно сияла Джерна, яркие очертания лишь отдаленно напоминали те человеческие формы, которые она принимала на Земле.
— Пойдем, — произнесла она шепотом, созданным движением ее тела через эфирный ветер. На Земле Лиат не понимала языка дэймонов, как и Санглант. Здесь же все языки казались ей изученной книгой. — Блессинг больше не нуждается во мне. Своим последним действием я отблагодарю тебя, ее мать, и стану свободной от служения людям.
Она устремилась вверх на тропу из легкой туманной дымки, возникшую, как только Джерна вернулась назад. Рука и нога Лиат начали болезненно пульсировать и покалывать, охваченные исцеляющим жаром, когда Джерна окутала их своим эфирным веществом. Голова раскалывалась от боли, отблески света от ледяных громад и белоснежного морского простора слепили глаза до тех пор, пока, почувствовав головокружение, Лиат уже не могла сказать, что находится над ней, а что под ней, и имеют ли какое-то значение земные направления в небесах.
Розоватый свет проникал сквозь ледяное пламя на дальней границе сферы Эрекес. Дэймоны теснились вдоль нескольких арок, образующих не столько плотную стену, сколько пористую притягательную границу, созданную из таких продуманных деталей, что Лиат показалось, будто этот переход эфирные архитекторы видели в лихорадочных снах.
— Теперь я возвращаюсь домой, — прошептала Джерна. Но как только они достигли границы со множеством ворот, вес Лиат тут же притянул ее к земле.
— Я не могу пронести тебя туда, — сказала Джерна. — В тебе все еще слишком много земного, Светлая. Ради Блессинг, которую ты позволила мне выкормить и вырастить, я пронесла тебя так далеко, но мне не хватит сил дольше удерживать тебя.
Лиат очень испугалась, когда Джерна выпустила ее из своих объятий. О Господи, она вновь окажется в ядовитом море. Одеревеневшими пальцами она нащупала пряжку своего пояса. Как только она ослабила ее, кожаный пояс легко скользнул вниз вместе со всем, чтобы было на нем закреплено — кожаным мешочком и небольшим ножом, хранящимся в ножнах, мягко коснувшись земли у ее ног.
Джерна отпустила ее. Стена со множеством ворот промелькнула под ней, и Лиат оказалась в сфере Соморхас, чье тепло и розовый свет окутали ее со всех сторон.
2
Первую ночь за стенами Хайдельберга они провели, укрывшись от непогоды в развалинах древнего форта. Ханна предложила принцу и его спутникам побрить головы, чтобы в случае встречи с местными жителями или одинокими странниками они всегда могли сказать, что просто подцепили вшей, и никто не заподозрит, что это наказание за распространение и проповедь ереси. Возможно, она тоже рисковала быть отлученной от Церкви, но сейчас это был единственный действенный способ избежать подозрений и стычек.Сама она отказалась бриться. До этого момента она и не знала, а может, не задумывалась, что может так гордиться своими белокурыми волосами. Возможно, она не придавала значения знакам внимания со стороны принца Бояна настолько, насколько желала это показать себе и другим. Быть может, ревность принцессы Сапиентии не позволила ей поддаться искушению.
Пути Господни неисповедимы.
После того как снежный буран задержал их на месяц в одной из укрепленных деревень, находящейся в пяти днях пути на запад от Хайдельберга, Эккехард сурово обратился к своей свите.
— Не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем мы сможем до конца быть уверенными в жителях этой деревни, — сказал он, — но пока здесь не должно быть никаких проповедей.
— Но, мой принц, — возразил лорд Бенедикт, который всегда выступал первым, если необходимо было высказать свое мнение. — Непростительный грех хранить молчание, если мы можем спасти наши жизни словами правды!
— Это так. Но я обещал принцу Бояну, что не стану проповедовать, пока не кончится война с куманами и Булкезу не будет повержен. Если я не сдержу обещания, то потеряю всякое доверие и никто больше не будет относиться ко мне с уважением. Мы присоединяемся к Вилламам и будем сражаться против куманов наравне с ними. — Вопрос о том, как он будет воевать с куманами, если его раненое плечо все еще не зажило, оставался до сих пор открытым и безответным.
— Разве мы не едем к вашему отцу, мой принц? — Лорд Фритурик был самым близким другом Эккехарда, рослым парнем, по возрасту моложе Ханны.
Эккехард вздрогнул.
— Я не собираюсь сдаваться на милость моего отца. Боюсь, он все еще рассержен на меня за то, что я похитил Болдуина у маркграфини Джудит.
Лорд Лотар был самым старшим из юных товарищей Эккехарда и, по мнению Ханны, наиболее здравомыслящим из всех.
— Но маркграфиня Джудит мертва, мой принц. Ее дочь, леди Берта, и не задумывается о судьбе лорда Болдуина, если не считать той неприятности с приданым.
— Верно, — глубокомысленно заметил Эккехард. Он настолько тщательно впитывал манеру лучших бардов, вереницей проходящих через королевский двор, выражать собственные мысли, что казалось, будто все фразы, которые он произносит, вычитаны и взяты из каких-то эпических поэм: тоскливые изречения о смерти, мудрые ответы, гневные возражения и великодушные соизволения. — Помнишь, что сказал Боян? Если проиграем эту войну с куманами, то не останется никого, кто сможет нести свет нашего учения людям. Господь желает, чтобы мы сражались и освобождали Его земли для Его праведного слова.
— Вы правы, милорд принц, — согласились они, все шестеро его благородных друзей, два кузена лорда Дитриха и еще девятнадцать людей, переживших этот пятидневный переход. Один несчастный утонул во время переправы через реку, что повлекло за собой немало рассуждений: была ли его смерть доказательством того, что вера его в Жертвенность и Спасение ослабла и не спасла его. Ханна была уверена, что это произошло, поскольку он поскользнулся, упал и начал паниковать, так как не умел плавать. Никто не успел вовремя подхватить его и вытащить из воды.
— Не забывайте феникса, — пафосно закончил Эккехард, проводя рукой по коротко остриженным волосам и осторожно почесывая голову, будто в любой момент там могли появиться ростки чертополоха. — Феникс возродился в свое время. Мы должны верить, что на нас лежит особая миссия, которую необходимо исполнить до того, как Церковь будет готова принять правду.