Страница:
Если бы не эта ночь, когда она пыталась уговорить его пройти в дом и объяснить, что он может спать на кровати рядом с ней… Он тут же изменился в лице и заговорил что-то на своем языке, скорее возбужденно, чем объясняя ей свои действия. Она обидела его. Покрасневший и молчаливый, он устроил себе постель из соломы за порогом ее дома, а с каждой стороны от него улеглись его верные собаки, его охранники. Таким образом он мирно заснул на улице, пока она всю ночь ворочалась без сна.
Заухала сова, тенью скользнув в темной ночи. Одна из собак заскулила во сне и перевернулась на другой бок. Заплакал ребенок, но тут же крик стих. Вся деревня погрузилась в глубокий сон. Где-то далеко в своих городах Проклятые строили планы великого нападения на ее народ, но сейчас их вражеские планы казались ей призрачными, словно легкая дымка, по сравнению с ровным дыханием мужчины, который спал за порогом ее дома.
На рассвете Уртан позвал Алана на запруду к реке, куда с ними пошли его кузены Кэл и Тости. Всю дорогу они дружелюбно посмеивались над попытками Алана выучить новые слова. Собаки не отставали ни на шаг. Алан был очень дружелюбно настроен, и Адике нестерпимо хотелось посмотреть, как он будет вести себя на реке, но у нее были свои дела.
Войдя в дом, где проходили роды, чтобы вновь защитить его магией и амулетами, она увидела, что Вейвара кормит одного из младенцев, покачивая другого, мирно спящего в сплетенной колыбели. Молодая мать смотрела на сонного близнеца взглядом, полным удивления, будто открыла дверь и на пороге увидела прирученного медведя.
— Правда, что чужестранец вернул первенца к жизни?
— Так мне показалось. — Адика присела рядом со спящим младенцем, но не коснулась его. — Я держала этого ребенка в руках. Прислушивалась к биению его сердца, как Агда, но не почувствовала живого духа внутри него. Он вернул его дух обратно.
— Ты думаешь, он колдун?
— Нет, я так не думаю.
Сплетенная колыбель поскрипывала, раскачиваясь вперед-назад. Второй близнец тихо посасывал грудь. Капелька светлой жидкости выступила из соска и на мгновение застыла там, прежде чем скатиться вниз по коже Вейвары.
— Я слышала, он должен стать твоим новым супругом, — добавила Вейвара. — Он привлекательный? В том состоянии я не смогла его рассмотреть.
— Нет, — быстро ответила Адика. — Он не так уж и привлекателен, поскольку совершенно не похож на мужчин народа Оленя.
— Но. — Вейвара рассмеялась. — Я слышу «но» в твоем голосе. Я чувствую, что ты думаешь о нем сейчас. Ты никогда не думала о Беоре, когда не была рядом с ним. Думаю, будет лучше, если ты соединишь свою жизнь с этим человеком и он сможет понять твои желания. Если он прибыл издалека, быть может, он просто никого не хочет обидеть. Он совершенно не знает, что здесь запрещено, а что нет. Как иначе он посмел войти в дом, где шли роды? Будет лучше, если ты попросишь матушку Орлу засвидетельствовать ваш союз, чтобы он понял, что ему можно общаться с тобой.
— Да, я должна сделать именно так, объяснить ему, что у нас не разрешается делать.
Адика медленно вернулась обратно в деревню и подошла к воротам как раз в тот момент, когда Алан, Уртан и его кузены поднимались вверх по холму, возвращаясь с реки с полными корзинами рыбы, хорошим уловом для праздничного дня. Алан весело смеялся, накидка съехала у него с плеча, обнажив грудь, кожа заметно покраснела от палящих лучей летнего солнца. Он был стройным и значительно отличался от мужчин народа Оленя тем, что на груди и спине у него совершенно не было волос.
— Никогда не думала, что увижу наконец Почитаемую счастливой, — сказала матушка Орла, останавливаясь рядом с ней. Орла давно ходила прихрамывая и опиралась на сломанную палку, которая когда-то была древком алебарды.
— Матушка Орла! Вы испугали меня!
— Это так, поскольку мысленно ты витала где-то далеко.
Они вынуждены были отойти в сторону, чтобы пропустить четверых мужчин с тяжелыми корзинами и позволить им пройти по деревянному мосту, переброшенному через ров, и дальше в деревню. Алан увидел Адику и улыбнулся ей, Адика не была уверена в том, как она ему ответила, поскольку именно в этот момент Орла сильно подтолкнула ее под локоть.
— Вот, дитя!
К ней давно никто не прикасался, за исключением того случая, когда Алан смахнул слезу со щеки, пытаясь понять, настоящая ли она, поэтому Адика громко вскрикнула от удивления, но тут же смутилась от этого. Мужчины к тому времени уже давно прошли мимо и занесли большие корзины с рыбой в дом совета, где позже она будет поделена между семьями.
Матушка Орла закашлялась.
— Чужестранцу, который проводит ночь в доме женщины без данного ею обета и должной церемонии, деревня не может доверять, как одному из своих жителей.
— Все было сделано очень поспешно, матушка. Не думайте, что он сам решился на это. Я пригласила его в дом, не дожидаясь необходимой церемонии.
— Он не вошел, — одобрительно сказала Орла. — До меня дошли эти слухи.
— Я надеялась, что вы можете мне что-нибудь посоветовать, — застенчиво пробормотала Адика. — Я совершенно неопытна. Вы сами знаете, как все было с Беором.
— Это не было мудрым поступком — соединить с ним свою жизнь. — Орла резко произнесла эти слова, будто желая освободиться от любой неудачи, сопутствующей упоминанию об этом неудавшемся союзе. — Тем не менее с этим покончено. Беор поймет, что его ревности нет места в нашей деревне.
— Вы думаете, все будет так легко?
— Если он не сможет принять нового человека, появившегося в деревне, то имеет возможность уйти к своим кузенам из народа Черного Оленя или жениться на дочери матушки Нахумии и жить в Старом Форте.
— Мне кажется, что такому сильному воину, как Беор, лучше оставаться среди нас, пока… пока не закончится война, матушка.
— Возможно. Но нам совершенно не нужно, чтобы гордыня и ярость раздирали на части нашу общину в такие тяжелые времена. Больше не будем говорить об этом.
— Как вы пожелаете. — В любом случае, ей было гораздо легче, когда матушка Орла направляла ее, будто добрая тетушка свою племянницу. Слишком трудно было поступать, как взрослый, умудренный опытом человек, когда на самом деле она была еще так молода.
— Пусть чужестранец спит в доме для мужчин, — продолжала Орла. — В любом случае, неужели ты захочешь, чтобы твоим супругом стал человек, у которого совершенно нет чувства собственного достоинства, что он даже не стремится ухаживать?
Адика рассмеялась, поскольку такое заявление было совершенно неожиданным и заключало в себе обвинение в нежелании подождать. Сначала Адика не увидела Алана около дома совета, но вскоре заметила его среди остальных Деревенских жителей; огромные собаки преданно следовали за ним повсюду. Вдруг ее поразило видение, короткое, но ослепительно яркое: она увидела не Алана, феникса, пламенного и пышащего жаром, сияющего среди простых людей так ярко, что она вынуждена была отвести глаза в сторону.
— Действительно, — матушка Орла продолжала говорить голосом человека, который не замечал в этом ничего странного, — Священная сделала мудрый выбор.
МНОЖЕСТВО ВСТРЕЧ
Многое сейчас было выше ее понимания, особенно ее прошлое.
Лиат лежала на спине, положив руки под голову, на мягком ложе из листьев и травы.
— Есть ли у звезд души?
— Звезды — это пламя. — Старый колдун часто сидел рядом с ней, молчаливый или разговорчивый, все зависело от его настроения. — Есть ли у них души и сознание, я не знаю.
— Что за создания принесли меня сюда?
Здесь, в стране Аои, на небе никогда не появлялась луна, но звезды сияли так ярко, что она заметила, как он покачал головой.
— Духи, о которых ты говоришь, с огненными крыльями и глазами, сверкающими подобно лезвию ножа, пылали в воздухе, подхваченные потоками эфира, их взгляды, словно яркая молния, снова и снова обрушивались на Землю, опаляя и сжигая все на своем пути, поскольку им не дано осознать хрупкость и бренность земной жизни.
— Если они не души звезд, то кто они тогда?
— Они принадлежат к древней расе. Их тела отличны от того, что мы привыкли понимать под словом «тело», они созданы из пламени и ветра, будто дыхание огненного Солнца, соединив разум и волю, наполнило их.
— Но почему они назвали меня «дитя»?
Старый волшебник всегда крутил веревку или плел корзины, преображая нити во что-то новое, даже сейчас, в темноте, он скручивал веревку изо льна.
— Древние расы не обращают внимания ни на что земное, только на исходные составляющие. Мы их дети, поскольку часть того, из чего мы созданы, происходит от этих исходных составляющих.
— Значит, любое земное создание в каком-то смысле их дитя.
— Возможно, — ответил он, сухо рассмеявшись. — Все же в тебе заключено нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. То, о чем мы с тобой сейчас разговариваем, сокровенная тайна, которую я не могу объяснить, поскольку не знаю языков людей, а ты говоришь, что тебе неведом язык моего народа. Но мы прошли через врата пламени, а это значит, что связывающие нас магические путы крепче, чем любой язык, состоящий только из слов.
— Мне кажется, что я разговариваю с тобой на языке, известном среди моего народа как даррийский.
— А мне, будто мы говорим на моем родном языке, но не думаю, что эти два языка одно и то же. За сотни лет, что отделяют мой народ от твоего племени, сменилось не одно поколение людей, но лишь немногие из них знали наш язык, когда мы еще пребывали на Земле. Неужели так может быть, что все это долгое время ты помнила язык моего народа?
Такой глубокий вопрос требовал вдумчивого, содержательного ответа.
— За много лет до моего рождения на Земле возникла империя, правители которой утверждали, что являются вашими потомками, появившимися на свет от союза людей вашего народа и человечества. Возможно, они приняли ваш язык и сохранили его, поэтому сейчас мы и можем разговаривать и понимать друг друга. Но все-таки я не знаю. Императоры и императрицы древней Даррийской империи были полукровками, как они сами утверждали. На Земле больше нет Аои, они существуют лишь подобно призракам, скорее как тени, чем живые создания. Кто-то говорит, что Аои никогда не пребывали на Земле, что это только легенда, появившаяся на заре человечества и дошедшая до нас.
— Действительно, порой истории видоизменяются в угоду рассказчику. Если ты хочешь узнать, что имели в виду духи, когда обратились к тебе «дитя», то должна сама их об этом спросить.
Звезды мерцали так ярко, что казалось, будто они пульсируют. Странным образом Лиат не могла найти на небе ни одного знакомого созвездия, словно попала на другую планету; но под ногами была земля, твердая почва, от которой пахло травами и листьями, а вокруг возвышались деревья и кустарники, не забытые с детства, когда они с отцом путешествовали по землям, на южной границе которых раскинулось великое море: серебристые сосны и белые дубы, оливы и колючий можжевельник, розмарин и мирт. Лиат вздохнула, вдыхая аромат розмарина и успокаиваясь, будто перечитала любимую историю из детства.
— Я бы обязательно спросила их, если бы смогла добраться туда, где они.
— Для этого ты должна научиться проходить через сферы.
Неожиданно в ствол сосны вонзилась тонкая стрела, бледная, будто выточенная из слоновой кости, ее наконечник горел ярким пламенем. Схватив свой колчан со стрелами, Лиат откатилась с травяного ложа в укрытие под сень низкорастущего каменного дуба. Старый колдун остался недвижимо сидеть на своем месте, не прекращая скручивать волокна в крепкую веревку. Он даже не вздрогнул. Пламя на стреле затрепетало и погасло, застывшая белая полоса пересекала высохшую, изъеденную насекомыми кору старой сосны.
— Что это? — потребовала ответа Лиат, все еще тяжело дыша. За четыре дня, которые она пребывала на этой земле, она не видела ни единого признака обитания здесь других людей, кого-то, кроме нее и ее учителя.
— Так меня призывают. Когда наступит день, я должен быть на совете.
— Что будет с тобой и со мной, когда твои соплеменники узнают, что я здесь?
— Это мы увидим.
В эту ночь Лиат спала очень беспокойно, время от времени просыпалась и видела, что он по-прежнему сидит рядом с ней в какой-то медитативной тишине, абсолютно спокойный, но с открытыми глазами. Иногда, пробудившись от взволновавшего ее сна, она видела далекие звезды и на мгновение определяла знакомые созвездия, которым обучил ее отец; но каждый раз в следующий момент они перемещались на другое место, и она обессиленно вглядывалась в чуждое, незнакомое небо. Лиат не могла даже увидеть Небесную Реку, извивающуюся по темному небу в ее родных землях. По этой реке души умерших уплывали в Покои Света, и лишь некоторые из них смотрели вниз на Землю, оберегая оставшихся там любимых людей. Неужели Па потерял ее? Его дух вглядывался вниз на Землю, пытаясь понять, куда она исчезла?
Отличалась ли она чем-нибудь от него, стараясь понять, что происходит с теми, кто остался позади? В любом случае Па не желал умирать. Она же оставила тех, кого любила, по собственной воле.
По ночам Лиат часто размышляла, правильное ли она приняла решение. Иногда она задумывалась, действительно ли она любила их.
Если бы она по-настоящему их любила, то не могла бы так легко их отпустить.
Сумерки недолго окутывали темным покрывалом это место, день наступил внезапно, перескочив утешительные часы рассвета. Лиат проснулась оттого, что свет заливал ей лицо, и наблюдала, как менялось выражение лица старого колдуна по мере того, как он пробуждался, выходя из состояния транса, но все прошло так гладко, что едва ли она заметила хоть что-то. Он поднялся на ноги, распрямляя затекшие конечности, она же села на землю, проверяя, в порядке ли лук и колчан со стрелами. Ее меч всегда лежал рядом с ней, так чтобы в опасный момент удобно было его схватить, и ни одну ночь она не проводила, не закрепив на поясе свой острый нож, вложенный в ножны.
— Иди к водному потоку, — сказал он ей. — Следуй тропой из цветов, которая приведет тебя к смотровой башне. Не появляйся, пока не услышишь, что я зову тебя, но и не надо удивляться, если встретишь кого-то на пути. Помни, что ты должна быть осторожна, и не допускай, чтобы пролилась хоть капля крови. — Старый колдун пошел вперед, остановился и добавил, обращаясь к ней через плечо: — Правильно распредели время! Ты еще не справилась со всеми задачами, что я поставил перед тобой.
Эти задания были необходимой, но утомительной и скучной частью обучения. Лиат закрепила меч на поясе и перекинула через плечо колчан со стрелами. Она привыкла не есть сразу после пробуждения, это помогало справляться с чувством подступающего голода. С собой Лиат взяла только кувшин с водой, повесив его через плечо за веревку, привязанную к ручкам.
Когда Лиат спускалась вниз по тропе, она еще раз отметила про себя, какой опаленной и иссушенной была земля. Иголки на соснах стали сухие, и больше половины из них побурели, теряя живительную влагу и умирая. Несколько других деревьев едва могли выжить здесь: белый дуб, олива и серебристая сосна. Там, где упали засохшие деревья, пробивались кустарники, затеняя собой круши
ну, клематис и различные травы. Нигде не видно было ни одного грызуна, хотя они и ведут уединенный образ жизни в лесах, Лиат не встретила ни одного оленя, зубра, волка или медведя — никого из тех огромных животных, что рыщут в превеликом множестве по древним лесам Земли. Лишь изредка до нее доносились трели птиц, или она замечала среди иссохших ветвей их поспешные взмахи крыльями.
Земля умирала.
— Я умираю, — прошептала Лиат в тишину.
Как еще могла она объяснить то спокойствие и чувство облегчения, окутавшие ее с тех пор, как она прибыла в страну Аои? Быть может, она просто потеряла восприимчивость ко всему. Гораздо легче не замечать чего-то, чем противостоять всем событиям, что привели ее в это место. Неужели ее сердце превратилось в камень, как у Анны, которая сказала: «Мы не можем позволить, чтобы на наши решения влияла любовь или ненависть»? Этими словами Анна оправдала убийство своего мужа. Не было никакого безликого врага, что вызвал духов воздуха и направил их убить Бернарда. Его собственная жена, мать его ребенка, сделала это.
Анна предала отца, и она же предала Лиат, но не тем, что убила его безжалостно, без раскаяния и угрызений совести, а тем, что ожидала от Лиат такого же поведения.
Но разве Лиат не покинула своего мужа и ребенка? Она не переступила через пылающий камень своей силы воли, но здесь, на земле Аои, у нее был выбор: остаться и учиться у старого колдуна или вернуться к Сангланту и Блессинг!
Разве она сама не позволила рассудительности взять верх над привязанностью? Разве не предпочла она знания любви? Разве легко было так поступить?
— Ни Санглант, ни кто-либо другой не будет нуждаться во мне, пока я не овладею до конца собственной силой, — пробормотала она. — Я не могу отомстить за отца, не узнав, кто я на самом деле.
Ее слова, подхваченные воздушными потоками, растворились, подобно призракам, в мрачной тишине охваченной засухой земли. Даже та ярость, которую она взращивала в себе по отношению к Анне с тех пор, как узнала правду про смерть отца, казалась безжизненной и заледеневшей, словно уродливая глиняная статуя.
Тяжело вздохнув, Лиат продолжила свой путь.
Водный поток когда-то был небольшой рекой. Лиат перешла через речные валуны, покрытые белым налетом иссушенной водной пены, пока не оказалась около узкого канала — вот все, что осталось от некогда широкой реки. Вода сочилась тонкой струйкой между камнями, стекала вниз с возвышенности, поблескивая за редко стоящими деревьями. Лиат присела и наполнила свой опустевший кувшин, аккуратно закупорив его: в этих землях вода была на вес золота.
Крепко прижимая наполненный сосуд к левой ноге, она ловко стала перепрыгивать с камня на камень, пока не перебралась на другую сторону водного потока. Речные водоросли застыли на камнях в замысловатых узорах, словно неведомый художник провел по ним зеленой краской, пытаясь припомнить увиденное им во сне. Трава покрывала прежнее русло реки, но даже здесь она была бурой от палящего солнца. Поднявшись на крутой склон, Лиат оказалась на развилке: тропинка, бегущая направо, проходила через заросли каштана, которые охватывали весь берег, за ними виднелась возвышенность с обрывистыми спусками; тропинка, ведущая налево, пролегала через пышно разросшуюся луговину, раскинувшуюся в низине и усыпанную цветами поразительной красоты: лаванда, желтая рута, кроваво-красные маки, изящные левкои, массивные пионы, бледные дикие розы, яркие ноготки, множество ирисов, словно живая радуга, переплетались с рассыпанными повсюду ярко-голубыми цветами льна.
Эта тропа из цветов поднималась из реки, подобно мечте, нежданная, внезапная и безмолвно прекрасная на этих землях, окутанных в коричневые и золотые тона. Трудно было не задержаться в этом оазисе цветов, и Лиат остановилась на некоторое время, завороженная прекрасным видом, но вскоре продолжила свой путь.
Притягивающая взгляд луговина внезапно закончилась, превратившись вновь в одиноко стоящие сосны, разбросанные то там, то здесь по склону холма. Засуха и тут уже вступила в свои права, превратив некогда густой лес в пустошь, поросшую вереском и травами. На вершине холма
виднелась насыпь из обработанных камней, прежде бывшая смотровой башней. Лиат взобралась на самый высокий, но безопасный уступ, обхватила руками каменную глыбу, стараясь не упасть, и стала всматриваться в даль, оглядывая раскинувшиеся вокруг земли.
Склон холма обрывался и круто уходил вниз, будто когда-то из смотровой башни открывался вид на бескрайнюю равнину, но сейчас внизу расстилался густой туман, все закрывая собой.
По словам старого колдуна, здесь проходила внешняя граница земель, за которой больше не было жизни. Лиат долго вглядывалась в стелющийся туман. Высоко над головой синее небо было скрыто плотными белыми облаками, отделяющими небесную высь от опаленной и иссушенной зноем земли.
Тишина, подступающая со всех сторон, неумолимо давила на Лиат. Здесь, на краю мира, не слышно было даже пения птиц, лишь одинокое потрескивание сверчка. Казалось, будто земля медленно теряла все свои соки, будто ее сердце и душа растворялись в небытии. Словно ее собственное сердце.
Отложив в сторону колчан со стрелами и меч, Лиат села на камни, скрестив ноги. Один раз она громко хлопнула в ладоши; этим звуком, как учил ее старый Аои, можно было отделить обычный мир от мира, где царствовала магия. Теми способами, что он уже обучил ее, Лиат успокоила свой разум, так чтобы, отстранившись от повседневных беспокойных мыслей, иметь возможность услышать звуки сердца самого мира: дуновение ветра у нее за спиной, медленное движение камней, далекое журчание воды и, кроме всего этого — зарождающееся волнение, подобное распускающемуся цветку, огромной силы, контролируемой его собственной особой структурой.
«Человечество погубило себя собственными руками, — говорил старый колдун. — Люди решили, что силами мира можно безнаказанно управлять. Но Вселенная существует на особом уровне, невидимом, для глаза, и к нему нельзя прикоснуться руками, лишь разумом и сердцем можно его понять. Вот в чем заключается основа волшебства — не в том, чтобы принести боль или подчинить себе, а в том, чтобы сохранять и видоизменять существующее».
В каждом творении природы присутствуют все исходные составляющие, но в разном соотношении. Если у нее получилось усмирить свое собственное дыхание, сконцентрироваться так, что появилась возможность заглянуть в бесконечность, значит, она сможет зажечь сердце любого предмета и воспользоваться теми заключенными в нем составляющими, что необходимы ей для ее заклинаний.
Именно поэтому дэймоны, окутавшие ее своими крыльями, могли вызывать пламя даже из камня, даже из самих гор. Такова была магия, известная Аои.
Но Лиат предстоял долгий и трудный путь, прежде чем она сможет овладеть всеми тонкостями этого мастерства.
Наконец она спустилась вниз по ступеням сознания и четырежды хлопнула в ладоши — резкий звук мгновенно перенес ее обратно в обычный мир. Одна, нога затекла от долгого сидения в неподвижном состоянии. Лиат смахнула с шеи высохший лист, покалывающий кожу и причиняющий тем самым неудобство, и несколько раз моргнула, изгоняя попавшую в глаза пыль. Перекинув колчан со стрелами через плечо, она начала осторожно спускаться вниз, проверяя каждый камень и обходя те, что угрожающе пошатывались под ногами.
Укрывшись в тени высокого основания смотровой башни, Лиат сделала несколько глотков воды, бережливо отставила кувшин в сторону и наконец позволила себе поесть: несколько высушенных ягод, твердый кусочек хлеба, аппетитный оттого, что был прожарен в оливковом масле, увядшие стручки, которые она собирала по пути каждый день, и сегодняшнее лакомство — рыбный паштет и размельченный пастернак, приправленный луком и очищенными ягодами можжевельника. Во время каждого приема пищи в этой стране ее охватывала такая безнадежность, такое отчаяние, что Лиат быстро поняла — старый колдун никогда не будет наблюдать, как она.ест, но и ей этого не позволит.
После того как она слизнула все до последней крошки со своих пальцев, Лиат взяла в руки сложенную кольцом веревку. Скручивание волокон растений в прочную веревку было самым утомительным из всех заданий старика Аои, но, поскольку он настаивал на этом, она должна была обучиться и такому умению. К этому времени Лиат сплела уже очень длинную веревку и, измерив ее по вытянутой руке, обнаружила, что длина составляет около двадцати метров. Этого должно было хватить.
Обернув один конец веревки вокруг талии и крепко закрепив его, Лиат подняла с земли все свое оружие и подошла к краю стелющегося тумана. Привязав другой конец веревки к стволу одиноко стоящей сосны, Лиат проверила прочность узла, после чего окинула взглядом склоны холма. Природа замерла в безмолвной неподвижности. В сухой траве у ее ног медленно прополз жук, это был единственный признак движения, кроме шевеления ветвей от тихого ветра.
Лиат осторожно вступила в туман. Через пять шагов она будто ослепла — не видно было даже, где веревка поднимается из тумана, закрепленная за сосну; она не видела своих рук, поднесенных близко к лицу, только голубое сияние на пальце: это было кольцо с лазуритом, подаренное ей Аланом, — по его словам, кольцо должно было защитить ее от зла.
Лиат не знала, чего ожидать. Края пропасти? Преграды? Мертвой земли, погруженной в густой туман?
Еще через пять шагов она наткнулась на непреодолимую стену из плотно растущих колючих кустарников. Позади колыхался волнами густой туман. Лиат шагнула в сторону, чтобы обойти внезапно возникшую преграду, как вдруг острый шип оцарапал нежную кожу руки, оставляя за собой линию из бусинок крови. Она поднесла руку ко рту и слизнула кровавые капельки. Из колючего кустарника послышалось возбужденное шипение притаившейся там змеи, и Лиат медленно обошла его стороной, пытаясь справиться с суеверным страхом, сковавшим ее сердце.
Заухала сова, тенью скользнув в темной ночи. Одна из собак заскулила во сне и перевернулась на другой бок. Заплакал ребенок, но тут же крик стих. Вся деревня погрузилась в глубокий сон. Где-то далеко в своих городах Проклятые строили планы великого нападения на ее народ, но сейчас их вражеские планы казались ей призрачными, словно легкая дымка, по сравнению с ровным дыханием мужчины, который спал за порогом ее дома.
На рассвете Уртан позвал Алана на запруду к реке, куда с ними пошли его кузены Кэл и Тости. Всю дорогу они дружелюбно посмеивались над попытками Алана выучить новые слова. Собаки не отставали ни на шаг. Алан был очень дружелюбно настроен, и Адике нестерпимо хотелось посмотреть, как он будет вести себя на реке, но у нее были свои дела.
Войдя в дом, где проходили роды, чтобы вновь защитить его магией и амулетами, она увидела, что Вейвара кормит одного из младенцев, покачивая другого, мирно спящего в сплетенной колыбели. Молодая мать смотрела на сонного близнеца взглядом, полным удивления, будто открыла дверь и на пороге увидела прирученного медведя.
— Правда, что чужестранец вернул первенца к жизни?
— Так мне показалось. — Адика присела рядом со спящим младенцем, но не коснулась его. — Я держала этого ребенка в руках. Прислушивалась к биению его сердца, как Агда, но не почувствовала живого духа внутри него. Он вернул его дух обратно.
— Ты думаешь, он колдун?
— Нет, я так не думаю.
Сплетенная колыбель поскрипывала, раскачиваясь вперед-назад. Второй близнец тихо посасывал грудь. Капелька светлой жидкости выступила из соска и на мгновение застыла там, прежде чем скатиться вниз по коже Вейвары.
— Я слышала, он должен стать твоим новым супругом, — добавила Вейвара. — Он привлекательный? В том состоянии я не смогла его рассмотреть.
— Нет, — быстро ответила Адика. — Он не так уж и привлекателен, поскольку совершенно не похож на мужчин народа Оленя.
— Но. — Вейвара рассмеялась. — Я слышу «но» в твоем голосе. Я чувствую, что ты думаешь о нем сейчас. Ты никогда не думала о Беоре, когда не была рядом с ним. Думаю, будет лучше, если ты соединишь свою жизнь с этим человеком и он сможет понять твои желания. Если он прибыл издалека, быть может, он просто никого не хочет обидеть. Он совершенно не знает, что здесь запрещено, а что нет. Как иначе он посмел войти в дом, где шли роды? Будет лучше, если ты попросишь матушку Орлу засвидетельствовать ваш союз, чтобы он понял, что ему можно общаться с тобой.
— Да, я должна сделать именно так, объяснить ему, что у нас не разрешается делать.
Адика медленно вернулась обратно в деревню и подошла к воротам как раз в тот момент, когда Алан, Уртан и его кузены поднимались вверх по холму, возвращаясь с реки с полными корзинами рыбы, хорошим уловом для праздничного дня. Алан весело смеялся, накидка съехала у него с плеча, обнажив грудь, кожа заметно покраснела от палящих лучей летнего солнца. Он был стройным и значительно отличался от мужчин народа Оленя тем, что на груди и спине у него совершенно не было волос.
— Никогда не думала, что увижу наконец Почитаемую счастливой, — сказала матушка Орла, останавливаясь рядом с ней. Орла давно ходила прихрамывая и опиралась на сломанную палку, которая когда-то была древком алебарды.
— Матушка Орла! Вы испугали меня!
— Это так, поскольку мысленно ты витала где-то далеко.
Они вынуждены были отойти в сторону, чтобы пропустить четверых мужчин с тяжелыми корзинами и позволить им пройти по деревянному мосту, переброшенному через ров, и дальше в деревню. Алан увидел Адику и улыбнулся ей, Адика не была уверена в том, как она ему ответила, поскольку именно в этот момент Орла сильно подтолкнула ее под локоть.
— Вот, дитя!
К ней давно никто не прикасался, за исключением того случая, когда Алан смахнул слезу со щеки, пытаясь понять, настоящая ли она, поэтому Адика громко вскрикнула от удивления, но тут же смутилась от этого. Мужчины к тому времени уже давно прошли мимо и занесли большие корзины с рыбой в дом совета, где позже она будет поделена между семьями.
Матушка Орла закашлялась.
— Чужестранцу, который проводит ночь в доме женщины без данного ею обета и должной церемонии, деревня не может доверять, как одному из своих жителей.
— Все было сделано очень поспешно, матушка. Не думайте, что он сам решился на это. Я пригласила его в дом, не дожидаясь необходимой церемонии.
— Он не вошел, — одобрительно сказала Орла. — До меня дошли эти слухи.
— Я надеялась, что вы можете мне что-нибудь посоветовать, — застенчиво пробормотала Адика. — Я совершенно неопытна. Вы сами знаете, как все было с Беором.
— Это не было мудрым поступком — соединить с ним свою жизнь. — Орла резко произнесла эти слова, будто желая освободиться от любой неудачи, сопутствующей упоминанию об этом неудавшемся союзе. — Тем не менее с этим покончено. Беор поймет, что его ревности нет места в нашей деревне.
— Вы думаете, все будет так легко?
— Если он не сможет принять нового человека, появившегося в деревне, то имеет возможность уйти к своим кузенам из народа Черного Оленя или жениться на дочери матушки Нахумии и жить в Старом Форте.
— Мне кажется, что такому сильному воину, как Беор, лучше оставаться среди нас, пока… пока не закончится война, матушка.
— Возможно. Но нам совершенно не нужно, чтобы гордыня и ярость раздирали на части нашу общину в такие тяжелые времена. Больше не будем говорить об этом.
— Как вы пожелаете. — В любом случае, ей было гораздо легче, когда матушка Орла направляла ее, будто добрая тетушка свою племянницу. Слишком трудно было поступать, как взрослый, умудренный опытом человек, когда на самом деле она была еще так молода.
— Пусть чужестранец спит в доме для мужчин, — продолжала Орла. — В любом случае, неужели ты захочешь, чтобы твоим супругом стал человек, у которого совершенно нет чувства собственного достоинства, что он даже не стремится ухаживать?
Адика рассмеялась, поскольку такое заявление было совершенно неожиданным и заключало в себе обвинение в нежелании подождать. Сначала Адика не увидела Алана около дома совета, но вскоре заметила его среди остальных Деревенских жителей; огромные собаки преданно следовали за ним повсюду. Вдруг ее поразило видение, короткое, но ослепительно яркое: она увидела не Алана, феникса, пламенного и пышащего жаром, сияющего среди простых людей так ярко, что она вынуждена была отвести глаза в сторону.
— Действительно, — матушка Орла продолжала говорить голосом человека, который не замечал в этом ничего странного, — Священная сделала мудрый выбор.
МНОЖЕСТВО ВСТРЕЧ
1
Ночью звезды сияли так ярко, как никогда прежде, они казались живыми, их души извивались и двигались по небосклону, переговаривались на языке пламени, а не слов. Иногда Лиат казалось, что она может понять их, но это ощущение стремительно исчезало. Иногда ей казалось, что она может коснуться их, но здесь, в этой стране, небеса растворялись высоко над ее головой, как никогда в землях, где она родилась.Многое сейчас было выше ее понимания, особенно ее прошлое.
Лиат лежала на спине, положив руки под голову, на мягком ложе из листьев и травы.
— Есть ли у звезд души?
— Звезды — это пламя. — Старый колдун часто сидел рядом с ней, молчаливый или разговорчивый, все зависело от его настроения. — Есть ли у них души и сознание, я не знаю.
— Что за создания принесли меня сюда?
Здесь, в стране Аои, на небе никогда не появлялась луна, но звезды сияли так ярко, что она заметила, как он покачал головой.
— Духи, о которых ты говоришь, с огненными крыльями и глазами, сверкающими подобно лезвию ножа, пылали в воздухе, подхваченные потоками эфира, их взгляды, словно яркая молния, снова и снова обрушивались на Землю, опаляя и сжигая все на своем пути, поскольку им не дано осознать хрупкость и бренность земной жизни.
— Если они не души звезд, то кто они тогда?
— Они принадлежат к древней расе. Их тела отличны от того, что мы привыкли понимать под словом «тело», они созданы из пламени и ветра, будто дыхание огненного Солнца, соединив разум и волю, наполнило их.
— Но почему они назвали меня «дитя»?
Старый волшебник всегда крутил веревку или плел корзины, преображая нити во что-то новое, даже сейчас, в темноте, он скручивал веревку изо льна.
— Древние расы не обращают внимания ни на что земное, только на исходные составляющие. Мы их дети, поскольку часть того, из чего мы созданы, происходит от этих исходных составляющих.
— Значит, любое земное создание в каком-то смысле их дитя.
— Возможно, — ответил он, сухо рассмеявшись. — Все же в тебе заключено нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. То, о чем мы с тобой сейчас разговариваем, сокровенная тайна, которую я не могу объяснить, поскольку не знаю языков людей, а ты говоришь, что тебе неведом язык моего народа. Но мы прошли через врата пламени, а это значит, что связывающие нас магические путы крепче, чем любой язык, состоящий только из слов.
— Мне кажется, что я разговариваю с тобой на языке, известном среди моего народа как даррийский.
— А мне, будто мы говорим на моем родном языке, но не думаю, что эти два языка одно и то же. За сотни лет, что отделяют мой народ от твоего племени, сменилось не одно поколение людей, но лишь немногие из них знали наш язык, когда мы еще пребывали на Земле. Неужели так может быть, что все это долгое время ты помнила язык моего народа?
Такой глубокий вопрос требовал вдумчивого, содержательного ответа.
— За много лет до моего рождения на Земле возникла империя, правители которой утверждали, что являются вашими потомками, появившимися на свет от союза людей вашего народа и человечества. Возможно, они приняли ваш язык и сохранили его, поэтому сейчас мы и можем разговаривать и понимать друг друга. Но все-таки я не знаю. Императоры и императрицы древней Даррийской империи были полукровками, как они сами утверждали. На Земле больше нет Аои, они существуют лишь подобно призракам, скорее как тени, чем живые создания. Кто-то говорит, что Аои никогда не пребывали на Земле, что это только легенда, появившаяся на заре человечества и дошедшая до нас.
— Действительно, порой истории видоизменяются в угоду рассказчику. Если ты хочешь узнать, что имели в виду духи, когда обратились к тебе «дитя», то должна сама их об этом спросить.
Звезды мерцали так ярко, что казалось, будто они пульсируют. Странным образом Лиат не могла найти на небе ни одного знакомого созвездия, словно попала на другую планету; но под ногами была земля, твердая почва, от которой пахло травами и листьями, а вокруг возвышались деревья и кустарники, не забытые с детства, когда они с отцом путешествовали по землям, на южной границе которых раскинулось великое море: серебристые сосны и белые дубы, оливы и колючий можжевельник, розмарин и мирт. Лиат вздохнула, вдыхая аромат розмарина и успокаиваясь, будто перечитала любимую историю из детства.
— Я бы обязательно спросила их, если бы смогла добраться туда, где они.
— Для этого ты должна научиться проходить через сферы.
Неожиданно в ствол сосны вонзилась тонкая стрела, бледная, будто выточенная из слоновой кости, ее наконечник горел ярким пламенем. Схватив свой колчан со стрелами, Лиат откатилась с травяного ложа в укрытие под сень низкорастущего каменного дуба. Старый колдун остался недвижимо сидеть на своем месте, не прекращая скручивать волокна в крепкую веревку. Он даже не вздрогнул. Пламя на стреле затрепетало и погасло, застывшая белая полоса пересекала высохшую, изъеденную насекомыми кору старой сосны.
— Что это? — потребовала ответа Лиат, все еще тяжело дыша. За четыре дня, которые она пребывала на этой земле, она не видела ни единого признака обитания здесь других людей, кого-то, кроме нее и ее учителя.
— Так меня призывают. Когда наступит день, я должен быть на совете.
— Что будет с тобой и со мной, когда твои соплеменники узнают, что я здесь?
— Это мы увидим.
В эту ночь Лиат спала очень беспокойно, время от времени просыпалась и видела, что он по-прежнему сидит рядом с ней в какой-то медитативной тишине, абсолютно спокойный, но с открытыми глазами. Иногда, пробудившись от взволновавшего ее сна, она видела далекие звезды и на мгновение определяла знакомые созвездия, которым обучил ее отец; но каждый раз в следующий момент они перемещались на другое место, и она обессиленно вглядывалась в чуждое, незнакомое небо. Лиат не могла даже увидеть Небесную Реку, извивающуюся по темному небу в ее родных землях. По этой реке души умерших уплывали в Покои Света, и лишь некоторые из них смотрели вниз на Землю, оберегая оставшихся там любимых людей. Неужели Па потерял ее? Его дух вглядывался вниз на Землю, пытаясь понять, куда она исчезла?
Отличалась ли она чем-нибудь от него, стараясь понять, что происходит с теми, кто остался позади? В любом случае Па не желал умирать. Она же оставила тех, кого любила, по собственной воле.
По ночам Лиат часто размышляла, правильное ли она приняла решение. Иногда она задумывалась, действительно ли она любила их.
Если бы она по-настоящему их любила, то не могла бы так легко их отпустить.
Сумерки недолго окутывали темным покрывалом это место, день наступил внезапно, перескочив утешительные часы рассвета. Лиат проснулась оттого, что свет заливал ей лицо, и наблюдала, как менялось выражение лица старого колдуна по мере того, как он пробуждался, выходя из состояния транса, но все прошло так гладко, что едва ли она заметила хоть что-то. Он поднялся на ноги, распрямляя затекшие конечности, она же села на землю, проверяя, в порядке ли лук и колчан со стрелами. Ее меч всегда лежал рядом с ней, так чтобы в опасный момент удобно было его схватить, и ни одну ночь она не проводила, не закрепив на поясе свой острый нож, вложенный в ножны.
— Иди к водному потоку, — сказал он ей. — Следуй тропой из цветов, которая приведет тебя к смотровой башне. Не появляйся, пока не услышишь, что я зову тебя, но и не надо удивляться, если встретишь кого-то на пути. Помни, что ты должна быть осторожна, и не допускай, чтобы пролилась хоть капля крови. — Старый колдун пошел вперед, остановился и добавил, обращаясь к ней через плечо: — Правильно распредели время! Ты еще не справилась со всеми задачами, что я поставил перед тобой.
Эти задания были необходимой, но утомительной и скучной частью обучения. Лиат закрепила меч на поясе и перекинула через плечо колчан со стрелами. Она привыкла не есть сразу после пробуждения, это помогало справляться с чувством подступающего голода. С собой Лиат взяла только кувшин с водой, повесив его через плечо за веревку, привязанную к ручкам.
Когда Лиат спускалась вниз по тропе, она еще раз отметила про себя, какой опаленной и иссушенной была земля. Иголки на соснах стали сухие, и больше половины из них побурели, теряя живительную влагу и умирая. Несколько других деревьев едва могли выжить здесь: белый дуб, олива и серебристая сосна. Там, где упали засохшие деревья, пробивались кустарники, затеняя собой круши
ну, клематис и различные травы. Нигде не видно было ни одного грызуна, хотя они и ведут уединенный образ жизни в лесах, Лиат не встретила ни одного оленя, зубра, волка или медведя — никого из тех огромных животных, что рыщут в превеликом множестве по древним лесам Земли. Лишь изредка до нее доносились трели птиц, или она замечала среди иссохших ветвей их поспешные взмахи крыльями.
Земля умирала.
— Я умираю, — прошептала Лиат в тишину.
Как еще могла она объяснить то спокойствие и чувство облегчения, окутавшие ее с тех пор, как она прибыла в страну Аои? Быть может, она просто потеряла восприимчивость ко всему. Гораздо легче не замечать чего-то, чем противостоять всем событиям, что привели ее в это место. Неужели ее сердце превратилось в камень, как у Анны, которая сказала: «Мы не можем позволить, чтобы на наши решения влияла любовь или ненависть»? Этими словами Анна оправдала убийство своего мужа. Не было никакого безликого врага, что вызвал духов воздуха и направил их убить Бернарда. Его собственная жена, мать его ребенка, сделала это.
Анна предала отца, и она же предала Лиат, но не тем, что убила его безжалостно, без раскаяния и угрызений совести, а тем, что ожидала от Лиат такого же поведения.
Но разве Лиат не покинула своего мужа и ребенка? Она не переступила через пылающий камень своей силы воли, но здесь, на земле Аои, у нее был выбор: остаться и учиться у старого колдуна или вернуться к Сангланту и Блессинг!
Разве она сама не позволила рассудительности взять верх над привязанностью? Разве не предпочла она знания любви? Разве легко было так поступить?
— Ни Санглант, ни кто-либо другой не будет нуждаться во мне, пока я не овладею до конца собственной силой, — пробормотала она. — Я не могу отомстить за отца, не узнав, кто я на самом деле.
Ее слова, подхваченные воздушными потоками, растворились, подобно призракам, в мрачной тишине охваченной засухой земли. Даже та ярость, которую она взращивала в себе по отношению к Анне с тех пор, как узнала правду про смерть отца, казалась безжизненной и заледеневшей, словно уродливая глиняная статуя.
Тяжело вздохнув, Лиат продолжила свой путь.
Водный поток когда-то был небольшой рекой. Лиат перешла через речные валуны, покрытые белым налетом иссушенной водной пены, пока не оказалась около узкого канала — вот все, что осталось от некогда широкой реки. Вода сочилась тонкой струйкой между камнями, стекала вниз с возвышенности, поблескивая за редко стоящими деревьями. Лиат присела и наполнила свой опустевший кувшин, аккуратно закупорив его: в этих землях вода была на вес золота.
Крепко прижимая наполненный сосуд к левой ноге, она ловко стала перепрыгивать с камня на камень, пока не перебралась на другую сторону водного потока. Речные водоросли застыли на камнях в замысловатых узорах, словно неведомый художник провел по ним зеленой краской, пытаясь припомнить увиденное им во сне. Трава покрывала прежнее русло реки, но даже здесь она была бурой от палящего солнца. Поднявшись на крутой склон, Лиат оказалась на развилке: тропинка, бегущая направо, проходила через заросли каштана, которые охватывали весь берег, за ними виднелась возвышенность с обрывистыми спусками; тропинка, ведущая налево, пролегала через пышно разросшуюся луговину, раскинувшуюся в низине и усыпанную цветами поразительной красоты: лаванда, желтая рута, кроваво-красные маки, изящные левкои, массивные пионы, бледные дикие розы, яркие ноготки, множество ирисов, словно живая радуга, переплетались с рассыпанными повсюду ярко-голубыми цветами льна.
Эта тропа из цветов поднималась из реки, подобно мечте, нежданная, внезапная и безмолвно прекрасная на этих землях, окутанных в коричневые и золотые тона. Трудно было не задержаться в этом оазисе цветов, и Лиат остановилась на некоторое время, завороженная прекрасным видом, но вскоре продолжила свой путь.
Притягивающая взгляд луговина внезапно закончилась, превратившись вновь в одиноко стоящие сосны, разбросанные то там, то здесь по склону холма. Засуха и тут уже вступила в свои права, превратив некогда густой лес в пустошь, поросшую вереском и травами. На вершине холма
виднелась насыпь из обработанных камней, прежде бывшая смотровой башней. Лиат взобралась на самый высокий, но безопасный уступ, обхватила руками каменную глыбу, стараясь не упасть, и стала всматриваться в даль, оглядывая раскинувшиеся вокруг земли.
Склон холма обрывался и круто уходил вниз, будто когда-то из смотровой башни открывался вид на бескрайнюю равнину, но сейчас внизу расстилался густой туман, все закрывая собой.
По словам старого колдуна, здесь проходила внешняя граница земель, за которой больше не было жизни. Лиат долго вглядывалась в стелющийся туман. Высоко над головой синее небо было скрыто плотными белыми облаками, отделяющими небесную высь от опаленной и иссушенной зноем земли.
Тишина, подступающая со всех сторон, неумолимо давила на Лиат. Здесь, на краю мира, не слышно было даже пения птиц, лишь одинокое потрескивание сверчка. Казалось, будто земля медленно теряла все свои соки, будто ее сердце и душа растворялись в небытии. Словно ее собственное сердце.
Отложив в сторону колчан со стрелами и меч, Лиат села на камни, скрестив ноги. Один раз она громко хлопнула в ладоши; этим звуком, как учил ее старый Аои, можно было отделить обычный мир от мира, где царствовала магия. Теми способами, что он уже обучил ее, Лиат успокоила свой разум, так чтобы, отстранившись от повседневных беспокойных мыслей, иметь возможность услышать звуки сердца самого мира: дуновение ветра у нее за спиной, медленное движение камней, далекое журчание воды и, кроме всего этого — зарождающееся волнение, подобное распускающемуся цветку, огромной силы, контролируемой его собственной особой структурой.
«Человечество погубило себя собственными руками, — говорил старый колдун. — Люди решили, что силами мира можно безнаказанно управлять. Но Вселенная существует на особом уровне, невидимом, для глаза, и к нему нельзя прикоснуться руками, лишь разумом и сердцем можно его понять. Вот в чем заключается основа волшебства — не в том, чтобы принести боль или подчинить себе, а в том, чтобы сохранять и видоизменять существующее».
В каждом творении природы присутствуют все исходные составляющие, но в разном соотношении. Если у нее получилось усмирить свое собственное дыхание, сконцентрироваться так, что появилась возможность заглянуть в бесконечность, значит, она сможет зажечь сердце любого предмета и воспользоваться теми заключенными в нем составляющими, что необходимы ей для ее заклинаний.
Именно поэтому дэймоны, окутавшие ее своими крыльями, могли вызывать пламя даже из камня, даже из самих гор. Такова была магия, известная Аои.
Но Лиат предстоял долгий и трудный путь, прежде чем она сможет овладеть всеми тонкостями этого мастерства.
Наконец она спустилась вниз по ступеням сознания и четырежды хлопнула в ладоши — резкий звук мгновенно перенес ее обратно в обычный мир. Одна, нога затекла от долгого сидения в неподвижном состоянии. Лиат смахнула с шеи высохший лист, покалывающий кожу и причиняющий тем самым неудобство, и несколько раз моргнула, изгоняя попавшую в глаза пыль. Перекинув колчан со стрелами через плечо, она начала осторожно спускаться вниз, проверяя каждый камень и обходя те, что угрожающе пошатывались под ногами.
Укрывшись в тени высокого основания смотровой башни, Лиат сделала несколько глотков воды, бережливо отставила кувшин в сторону и наконец позволила себе поесть: несколько высушенных ягод, твердый кусочек хлеба, аппетитный оттого, что был прожарен в оливковом масле, увядшие стручки, которые она собирала по пути каждый день, и сегодняшнее лакомство — рыбный паштет и размельченный пастернак, приправленный луком и очищенными ягодами можжевельника. Во время каждого приема пищи в этой стране ее охватывала такая безнадежность, такое отчаяние, что Лиат быстро поняла — старый колдун никогда не будет наблюдать, как она.ест, но и ей этого не позволит.
После того как она слизнула все до последней крошки со своих пальцев, Лиат взяла в руки сложенную кольцом веревку. Скручивание волокон растений в прочную веревку было самым утомительным из всех заданий старика Аои, но, поскольку он настаивал на этом, она должна была обучиться и такому умению. К этому времени Лиат сплела уже очень длинную веревку и, измерив ее по вытянутой руке, обнаружила, что длина составляет около двадцати метров. Этого должно было хватить.
Обернув один конец веревки вокруг талии и крепко закрепив его, Лиат подняла с земли все свое оружие и подошла к краю стелющегося тумана. Привязав другой конец веревки к стволу одиноко стоящей сосны, Лиат проверила прочность узла, после чего окинула взглядом склоны холма. Природа замерла в безмолвной неподвижности. В сухой траве у ее ног медленно прополз жук, это был единственный признак движения, кроме шевеления ветвей от тихого ветра.
Лиат осторожно вступила в туман. Через пять шагов она будто ослепла — не видно было даже, где веревка поднимается из тумана, закрепленная за сосну; она не видела своих рук, поднесенных близко к лицу, только голубое сияние на пальце: это было кольцо с лазуритом, подаренное ей Аланом, — по его словам, кольцо должно было защитить ее от зла.
Лиат не знала, чего ожидать. Края пропасти? Преграды? Мертвой земли, погруженной в густой туман?
Еще через пять шагов она наткнулась на непреодолимую стену из плотно растущих колючих кустарников. Позади колыхался волнами густой туман. Лиат шагнула в сторону, чтобы обойти внезапно возникшую преграду, как вдруг острый шип оцарапал нежную кожу руки, оставляя за собой линию из бусинок крови. Она поднесла руку ко рту и слизнула кровавые капельки. Из колючего кустарника послышалось возбужденное шипение притаившейся там змеи, и Лиат медленно обошла его стороной, пытаясь справиться с суеверным страхом, сковавшим ее сердце.