Эллиот Кейт. Дитя пламени

   Это были те самые золотые рога, ее отличительный знак как Почитаемой среди людей.
   — Адика.
   Она пошатнулась, схватившись за него.
   — Я видела себя мертвой, — прошептала она. — Я видела свою могилу.
   Алан обнял ее, крепко прижимая к себе.
   — Не говори таких ужасных слов! С тобой ничего не случится, любимая. Я никому не позволю причинить тебе боль.
   — Я люблю тебя, — прошептала Адика, уткнувшись ему в плечо.
   — Ты всегда будешь любить меня, — порывисто проговорил он, в то время как собаки, тесно прижавшись и отталкивая друг друга, терлись об их ноги холодными носами и мокрой шерстью, пытаясь пробраться между ними. — И я всегда буду любить тебя.
   Адике никогда не хватало мужества рассказать ему всю правду о главной задаче, стоящей перед ней. Слишком больно было даже думать о том, что они вынуждены будут расстаться. Такова была тайна Толстушки, чье лицо было двулико — открытая половина в свете, и скрытая половина в тени. Она одаривала всем: болью и смертью, так же как изобилием и удовольствиями. Разве удивительно, что Адика выбрала радость и удовольствия, тогда как горе и смерть ожидали за порогом?
   Тем временем деревенские жители собрались на почтительном от них расстоянии, ожидая ее внимания.
   — Почитаемая, Джетси опять подхватила кашель.
   — Почитаемая, ловушки, расставленные моим мужем в южных лесах, вызвали недовольство злых духов.
   — Почитаемая, мы закончим восстанавливать крышу, которая провалилась от снега, нам нужно ваше благословение.
   Алан засмеялся. Даже когда он был спокоен, его лицо было озарено светом, теперь же, когда он смеялся, он весь просто светился. У него были такие ясные, искрящиеся глаза, она никогда не встречала людей с таким чарующим взглядом.
   — Благодаря тебе деревня продолжает жить, поэтому моя задача — оберегать тебя и сделать тебя счастливой.
   Легко найти смерть в мире, но великим волшебством считается подарить жизнь. Именно он подарил ей жизнь.
   Они встретились поздним летом, не нарушая привычного бега времени, пролетали дни и месяцы, растущая луна сменялась убывающей, и вновь появлялась молодая, нарастающая. На смену лету пришла осень, потом зима укутала землю своим белоснежным покрывалом, и вновь наступило время Зеленого Человека пробудиться от зимней дремоты. Так было и так будет всегда, и тогда когда она покинет землю. Даже зная, что предназначено ей судьбой, так же как то, что колесо времени продолжит свой бег, на смену весне придет лето, а потом наступит ее последняя осень, она была довольна.
   Священная сделала мудрый выбор.
   Теперь же ее ждали деревенские жители.
   Ближе к вечеру Адика закончила плести защитные сети вокруг ловушек в южных лесах, которые постоянно запутывали злые духи. Вернувшись, она обнаружила, что вся деревня собралась на последний день празднований, посвященных приходу новой весны. Адика прошла к себе в дом и с надлежащими молитвами и ритуалами надела свои отличительные знаки — рога и бронзовый пояс. С посохом в руках она провела деревенских жителей к кургану, где они остановились в стороне от каменного холма сотканных врат, вокруг земляных насыпей. Вместе они наблюдали закат солнца, чуть справа от весенней и осенней гряды, обозначающей равноденствие. Зима больше не властна над ними. Теперь они могут начинать пахать землю и сажать.
   Адика запела:
   — Прошу тебя, Зеленый Человек, пусть семена прорастут. — Она обернулась поприветствовать полную луну, взошедшую на востоке. — Прошу тебя, Толстушка, пусть деревня процветает. Пусть твоя дородность станет символом плодородия и изобилия в наступающем году.
   Каждый из деревенских жителей принес дары: букет фиалок, медную нарукавную повязку, кремневые топоры, бусы, наконечники стрел и кинжалы. Луна освещала им путь, они спустились с кургана и пошли по дорожке, ведущей к болоту у восточных склонов холмов. Адика знала тайную тропу, по которой можно было пройти через топкое болото прямо к священному острову. Как старейшему здоровому мужчине в деревне, Пуру, мастеру по камню, оказали честь, доверив нести дары по ее следам.
   Плескалась рыба. Лунный свет посеребрил воду, расходящуюся кругами от поблескивающих островков тростника и травянистых кочек. Ветер донес запахи костров, аромат жаркого из свинины.
   Священный остров был небольшой, длиной в два человеческих роста. Старинный алтарь, с высеченными на нем кубками и спиралями, был установлен здесь во времена древних королев. Адика встала на колени перед ним и положила руки в два углубления, выбитые на камне. Пур терпеливо ждал. Он умел слушать, обучившись искусству общения с камнем, поэтому не испытывал страха перед темнотой, как многие. Он узнавал знакомые шумы и понимал волшебство, скрывающееся за гранью мира. Вскоре Адика услышала древний голос камня — скорее гул, чем произносимые слова, — пробудившегося от взаимодействия звезд и земли в это время года. Шепотом она поведала ему надежды и желания деревенских жителей и рассказала о том, какие события произошли за зиму: где распустились первые фиалки, как прорубили новые просеки в лесу, о том, что у Вейвары родились близнецы, а у овечки два маленьких ягненка, сколько стай гусей пролетело над деревней прошлой осенью на юг, в места их зимовки. Камень понимал тайный язык земли и хранил жизнь деревни в своем непостижимом сердце.
   Когда Адика закончила читать молитвы, они с Пуром погрузили приношения в болото, так, как делали это каждый год на весеннем празднике, надеясь на благополучие.
   После этого она превратилась в женщину-оленя, которая обладала даром говорить и с людьми, и с богами, создавать и разрушать. Пур отошел в сторону, чтобы не увидеть чего-то запретного; с молитвами и ритуалами, хорошо ей известными, она вновь преобразилась в Адику, сняла свои отличительные знаки и уложила их в кожаный мешок. Когда они возвращались домой, вода чавкала у нее под ногами на самых низеньких кочках, наполовину утопленных в болоте. Водяная змея тихо скользнула по водной глади. Сорная трава росла по краю болота. Скрытая от глаз полумраком ночи, Адика услышала разговор людей, ожидающих ее возвращения.
   — Всю зиму ты говорил о войне с Проклятыми, — раздался голос Алана. — Думаешь, они нападут на нас весной?
   — Конечно, нападут. — Кэл всегда разговаривал так, будто земля горела у него под ногами. — Они ненавидят нас.
   — Почему? Разве речь не может идти о торговле или переговорах? Почему там может быть только ненависть?
   У Алана всегда было много вопросов о том, что остальным казалось очевидным. Ветер играл тростником, легко касаясь стеблями ее лица, и тут же уводил их в сторону. Пур хотел пойти дальше, но она не двигалась. Где бы она ни гуляла, люди всегда знали, где она. Очень редко ей выпадал шанс подслушать, о чем говорят люди, не думая о том, что она может услышать.
   Кэл фыркнул.
   — Мы никогда не сможем верить Проклятым. Они приносят в жертву своих человеческих пленников, сдирают с живых кожу, вырезают сердца и съедают их!
   — Ты когда-нибудь это видел? — тихо спросил Алан.
   — Нет! Но все знают…
   Его прервал Уртан.
   — Человечество всегда воевало с Проклятыми, с тех пор как они приплыли по морям на своих белых кораблях. Только сейчас борьба стала более отчаянной, поскольку Проклятые привезли с собой свое металлическое оружие, чтобы убивать.
   — Но сейчас у нас есть возможность нанести Проклятым сокрушительное поражение! — нетерпеливо воскликнул Кэл. — Вот почему они хотели похитить Почитаемую. И они снова это сделают. Мы должны быть на страже день и ночь…
   — Тихо, хватит, Кэл, — спокойно произнес Уртан. — Ты разбудишь спящих. Вот почему мы должны дождаться Почитаемую, чтобы вернуться с жертвенных земель. Раньше она могла пойти на болота и вернуться домой совершенно одна, но сейчас мы не можем рисковать, оставив ее в одиночестве.
   — Я буду защищать ее, — заявил Алан упрямо, но скорее ласково, чем ворчливо.
   — Никто не может защитить ее, — ответил Кэл, обидевшись на слова Уртана о том, что его высказывания неблагоразумны. — Ее судьба уже предначертана…
   Позади нее послышался недовольный шепот Пура.
   — Что ты хочешь сказать? — спросил Алан. Внезапно острая трава врезалась в пальцы Адики. Заухала сова. Раздался всплеск воды, и снова наступила тишина.
   Уртан заговорил.
   — Если бы твоя мать была жива, она сгорела бы со стыда, услышав, что ты, словно ворон, говоришь громко и напыщенно, но не можешь связать вместе и двух мыслей. Ты бросаешься словами, будто галькой. Набрал целую пригоршню и кидаешь ее по ветру. Может, ты и живешь в человеческом доме, но это не значит, что ты человек, пока ты не заслужил право, чтобы к твоим советам прислушивались.
   — Да ладно… — начал Алан.
   — Нет, пусть он идет, — остановил его Уртан, когда Кэл уже пробирался сквозь кусты. — Он успокоится. И в следующий раз дважды подумает, прежде чем что-то говорить.
   — Но что он хотел сказать о?..
   Пур громко закашлял.
   — Тс-с, — сказал Уртан. — Почитаемая и Пур уже возвращаются.
   Адика прошла последние десять шагов, разделяющих их, создавая как можно больше шума, прежде чем появилась на поляне перед двенадцатью вооруженными копьями и посохами людьми, ожидающими ее.
   — Пойдемте, пора поспешить на праздник.
   Матушка Орла умерла во время солнцестояния от воспаления легких, к ней в могилу положили ее золотое ожерелье, сто янтарных бус, берестяной ковш, полный пива, и красивый кремневый кинжал. Больше месяца жители деревни держали совет — зимой у них было немного занятий — и выбрали новую главу деревни, ту, что принесет им удачу и процветание.
   Теперь это была молодая матушка Вейвара, которая вышла вперед и передала Адике деревянный ковш, наполненный до краев элем, сваренным из пшеницы, клюквы и меда и приправленным болотным миртом. Он немного обжигал, утратил некоторые вкусовые оттенки за время зимнего хранения, но у него все еще был крепкий, насыщенный вкус, нисколько не кислый и не испорченный.
   Ночь благоухала ароматами, сладкая, словно новорожденный ребенок. Они лакомились жареной свининой с гарниром из крапивы и горлеца, тонкими кусочками ячменного хлеба, тушеными ежами, зеленью и выпили столько эля, что хватило бы на две реки, пока Вейвара рассказывала историю о том, как древняя королева Беззубая с помощью волшебства создала этот курган. Уртан исполнил песню об охоте молодой королевы Ясной Стрелы, которая поймала дракона, а потом отпустила его на свободу. Спустилась ночь, на небосклоне появилась луна, заливая серебристым светом маленькую деревеньку, и если какие-то женщины растворялись в темноте в сопровождении мужчин, которые не были их мужьями, никто не придавал этому значения. У Зеленого Человека собственные взгляды на это.
   Адика, довольная, сидела рядом со своим мужем. Утром она омыла его волосы фиалковой водой и все еще чувствовала ее аромат. От него всегда пахло цветами.
   Он знал песни, которые исполнял на языке мертвых, поэтому никто из живущих не мог их понять. Мертвые тоже праздновали, любили и сражались на Другой Стороне. Конечно, им нужны были песни, как и подношения. Долгое время они сидели у костра и наблюдали, как языки пламени перескакивают с одного полена на другое, облизывая податливую кору, прислушивались, как трещат и вздыхают угольки. Все уже ушли. На небе светила полная луна, и Адике не хотелось, чтобы закончилась эта чудесная ночь, словно они могли остаться здесь навсегда, не тронутые судьбой.
   Алан крепко прижал ее к себе. Он погладил ее по животу и нежно прошептал на ухо:
   — У нас будет ребенок?
   Одна из собак, слева от него, зарычала. Адика провела пальцем по его щеке, нашла в темноте его губы и поцеловала.
   — Нет. — Ни о чем больше она так не печалилась, как о ребенке, которому никогда не суждено было родиться. Словно выпущенная стрела, она всегда должна была оставаться твердой и точной, чтобы исполнить свое предназначение. Священная дала ей больше, чем она надеялась, и она не позволит сожалению взять сейчас верх.
   Он неправильно истолковал ее слова.
   — Сейчас здесь нет ребенка. — Он нежно коснулся пальцами ее кожи. — Но мы можем дать ему жизнь.
   Она вздохнула, ей не хотелось сейчас все ему объяснять.
   — Ребенка не будет, любимый.
   — Я никому не позволю причинить вред тебе или нашему ребенку, — вспылил он вдруг, яростно отстраняясь от нее, но продолжая держать ее за локоть, так что смог заглянуть ей в глаза. — Ты думаешь, я не могу защитить тебя, так же как не смог защитить…
   Обе собаки зарычали, поднявшись со своих мест.
   — Каменный станок! Кто-то пытается соткать врата. — Она вскочила на ноги и побежала к воротам деревни. Алан и собаки следовали за ней. В руках у него был факел, но он не зажег его.
   — Ты слышишь камни?
   Адика в нетерпении ждала, пока придут ночные часовые, ворота открыли, и она проскочила за них, Алан не отставал. Переходя через мост, она обернулась в сторону холма. В небе золотились нити, из которых ткали врата, подтягивая их вниз с помощью волшебного челнока, они были едва заметны на фоне ночного неба, в отблеске полной луны. Только человек, знакомый с магией, мог различить их. Отсюда она не могла видеть камни, покоящиеся на вершине холма.
   — Посмотри! — сказал Алан, когда обе собаки залаяли. Высоко, на защитном валу затрепетало пламя факела.
   Кто к ним пришел? Неужели снова Проклятые?
   Ночной дозорный выстрелил два раза в воздух, предупреждая деревню об опасности. Алан проскочил с ней обратно за ворота деревни, заперев их на засов. Находясь в безопасности за высоким ограждением, она поднялась вверх по лестнице, ведущей на смотровую башню. Там она была до тех пор, пока горящие факелы не приблизились к деревне, а все взрослые жители не собрались на улице, вооруженные копьями и палками.
   Женщина, которую она никогда раньше не видела, подошла к воротам, высоко подняв факел и освещая себе путь. В другой руке она держала копье с кремниевым наконечником. Ее волосы, закрепленные бусами из костей и раковин, поблескивали в свете факела, ее кожа была в странных пятнах, возможно, от какой-то болезни.
   Но голос ее звучал уверенно и четко.
   — Да будет мир среди союзников.
   — Пусть те, кто страдают, действуют сообща, — произнесла Адика в ответ. Она подала знак часовому. Как только он открыл ворота, она спустилась вниз с башни, так чтобы если вместе с посланником прилетели злые духи, она единственная пострадала бы от них. Толпа людей собралась у дома советов, перешептываясь по поводу ее внешности, но никто не подавал голоса. Они тоже ждали.
   Женщина ничем не болела: на ее теле были татуировки, что свойственно народу Пронзающего Последним, который называет себя «Акка», народ Старой Женщины. Она с таким акцентом говорила на языке народа Белого Оленя, что даже Адике было трудно ее понять.
   — Я Блуждающая из народа Акка. Это послание я принесла волшебнику народа Оленя от того, кто потерпел неудачу в борьбе с духом.
   — Я Почитаемая из народа Белого Оленя. Вы доставили мне послание от Потерпевшего Неудачу?
   — Это послание от волшебника, который потерпел неудачу в борьбе с духом: следуйте за человеком, который доставит вам это послание. Сегодня и завтра опасное время. Нож Проклятых обрывает наши нити. Они знают, кто мы такие. Идите в земли народа Акка, на север страны. Идите быстрее, быстрее. Там я вас жду.
   Адика похолодела.
   — Я иду.
   По сосредоточенному выражению лица можно было сказать, что Алан всеми силами пытается понять смысл услышанных слов. Она тут же представила, сколько времени пройдет, прежде чем она снова его увидит. Но этого требовали сотканные врата: ты никогда не сможешь сказать, сколько дней или даже месяцев потребуется на каждый переход. Бремя сотканных врат никогда не казалось ей таким тяжелым, как сейчас. Как сможет она объяснить ему, насколько горько и больно ей с ним расставаться?
   Алан заговорил первым.
   — Я иду с тобой и буду защищать тебя. — Он повернулся, не дожидаясь ее ответа, и отправил Кэла принести его посох, кинжал и плащ.
   Почувствовав невероятное облегчение, Адика не могла вымолвить ни слова.
   Вперед вышла матушка Вейвара.
   — Весна наступает поздно в северной стране, где живут Акка. — И она отправила нескольких людей принести воды, хлеба в дорогу, зимнюю одежду, кожаные штаны и рубашки, меховые плащи, закрепляемые драгоценными бронзовыми булавками, и обувь, подошва которой была сплетена из травы и кожи, что должно было защитить ноги от лютого мороза.
   Алан подозвал Беора.
   — Поставьте больше людей в ночной дозор. Пусть все взрослые выходят работать на поля хорошо вооруженными. Если вам будет угрожать опасность, если Проклятые задумают напасть, вы должны быть готовы к этому.
   Беор повернулся к Адике.
   — Отдайте мне бронзовый меч, который вы спрятали. Проклятые нападут на нас, а вас здесь не будет, чтобы защитить нас волшебной магией, мы окажемся в ужасном положении. А так у нас будет оружие в руках, чтобы сражаться против них.
   В памяти всплыла картина из ее видения: Беор держит в руках меч, разрушая все вокруг. Это был ужасный выбор, возможно, нечестный, но, поскольку у нее не было времени, и водный поток подхватил ее и неумолимо тянул вперед, она сдалась.
   — Хорошо. Идем с нами к сотканным вратам. Я отдам тебе меч.
   В абсолютном молчании они начали свое путешествие, прошли через укрепленные валы, с собой взяли посохи, факелы, на спине у каждого был походный мешок. Беор восхищался Блуждающей из народа Акка; Адика узнала его воинственную манеру показывать свой интерес. Женщина Акка не разделяла его восторгов. Казалось, ей были больше интересны черные собаки Алана. У нее были четко выраженные черты лица, характерные для народа Акка, и широкие плечи женщины, не раз вступавшей в схватку с северным оленем, поэтому трудно было сказать, почему она так жадно смотрит на этих собак: представляет, как хорошо бы они ей служили или как бы их съесть на ужин.
   Адика попросила их подождать у подножия самого высокого вала, пока сама поднялась на его вершину и раскопала тайник. За шесть месяцев, которые он пролежал в земле, меч покрылся зеленым налетом, а душа его впала в дремоту. Но едва звездный свет упал на металлическое лезвие, она почувствовала, как он пробудился от ее прикосновения, ощутила, как он устремился вверх, пока она смахивала в сторону паутину, опутавшую углубление, в котором он лежал.
   Скоро наступит война. — У меча был чарующий голос. — Освободи меня.
   Она не знала никаких заклинаний, чтобы противостоять его рассерженной душе, не могла опутать его, чтобы он снова задремал. Возможно, Беор прав. Если скоро начнется война, они должны иметь возможность защитить себя. Неправильно было бы оставить деревню без оружия, с которым придут Проклятые. Быть может, колдун из Старого Форта изучит этот бронзовый меч и познает секреты его создания. Быть может, он сделает еще не один такой меч. Тогда народу Белого Оленя больше не придется сражаться, находясь в невыгодном положении.
   Все-таки нелегко было отдать меч Беору.
   — Иди, — сказала она ему. — Мне нужно ткать проход, а ты должен возвратиться в деревню.
   Он отвел Адику в сторону, беспокойно глядя на нее.
   — Я был вам хорошим мужем, Почитаемая. — Он подергал правое ухо, как всегда, когда был раздражен. — Но вы никогда не говорили мне этого. — Он продолжал, не дожидаясь ее ответа. — Я не хочу обидеть вас. Я знаю, он не такой, как мы. Если Священная привела его к вам, я не могу противиться ее желаниям, но я не хочу, чтобы говорили, что я был вам плохим мужем или ушел без возражений, когда старейшины заставили меня уйти из вашего дома.
   — Нет, ты не ушел без возражений, — пробормотала она.
   Этого ответа было достаточно, чтобы он оставил ее. Беор, торжествуя, поднял алебарду и меч и пошел назад в деревню. Она вздрогнула. Вспышка света блеснула на острие бронзового меча, й ей на мгновение показалось, что она увидела кровь. Потом он пропал из поля зрения.
   — Быстрее, быстрее, — торопила женщина Акка.
   — Встанем здесь, с этой стороны. — Адика встала на каменный выступ и обратилась к звездам. Легче соткать ворота, ведущие в землю Акка, когда Глаз Пахаря поднимается на востоке, но еще были и другие, окружные пути к каждому из каменных станков, так же как существует много способов вышивать узоры на одежде. Уже было слишком поздно, чтобы успеть схватить и удерживать нити Щедрой и ее быстрого, скромного дитя, Шестикрылого. Но поднимались Сестры, и их двойной свет можно было бы сплести с рассеянным отблеском звезд, известных как Шапка Шамана, и зацепить за Погружающийся Кубок, поскольку он спускался как раз на север.
   Адика подняла обсидиановое зеркало, поймала свет златокудрой Сестры и, медленно перемещая его в сторону, поймала свет уже второй Сестры с серебряными волосами. Свет держался среди камней. По мере того как она сплетала его с другими звездами, нити наполнялись жизнью, превращаясь над ровным овалом из камней в проход, ведущий к другим сотканным вратам.
   Она подхватила свой мешок и шагнула через сотканные врата в чистый снег, легкий, словно воздушные облака, все остальные последовали за ней. Они оказались на высоком плато, образованном в основном огромными валунами, расположенными каждый в своем направлении, покрытыми лишайниками, мхами и снежной пылью. Скалистая земля простиралась до линии горизонта, обозначенной насыпями из золотых камней, громоздящимися, словно высокие курганы, не покрытые снегом. Не видно было ни одного дерева, под сенью которого можно было укрыться от пронизывающего ветра. Только каменный круг и мерцающие холмики противостояли вихрям снега. На востоке возвышались горы, закрывая линию горизонта. Свет был туманный и серый, будто в предрассветные часы, хотя Адика нигде не видела поднимающегося солнца.
   Их проводник спустилась вниз по выщербленной в земле тропинке, галька и мелкие камешки преобладали над почвой, по сторонам виднелись меловые следы, на удивление не припорошенные снегом. Адика поспешила за ней. Алан прикрывал тылы, вооружившись посохом с вырезанной на набалдашнике головой собаки, два верных пса бежали за ним по пятам. Тропинка пролегала через скалу, за которой раскинулась огромная долина, густо заросшая лесом и покрытая снегом. В этих землях зима все еще не уступала свои права зеленой весне. Через некоторое время Адика заметила поляны, специально вырубленные и расчищенные в лесу. На не тронутом снежком покрывале этих полян отчетливо виднелись следы оленей и кабанов.
   Недалеко от устья реки, что соединяло окраины долины, в скале были устроены загоны для северных оленей. Три лодки, обитые войлоком, перевернутые вверх дном, сушились на берегу. Около шести маленьких, ровных лодочек лежали на камнях. Отмели были закованы в ледяной панцирь, но глубинные воды оставались гладкими, как стекло, незамерзшие, несмотря на пронизывающий до костей мороз.
   Позади загонов возвышался освещенный светом факелов длинный дом. Он служил для всего племени и домом, и кладовыми, и конюшнями. Даже Пронзающий Последним, их волшебник, жил бок о бок с ними, не ведая одиночества.
   Хлопья снега выстилали дорогу. Несмотря на то что на вершине плато был сильный ветер, в самом сердце долины зима властвовала вовсю. От резкого изменения температуры Адика задрожала всем телом. Она остановилась, хватая ртом воздух. Алан обнял ее за плечи, пытаясь согреть. Выражение лица его было серьезно.
   — Эта страна знает меня, — сказал он, как обычно, запинаясь, — и я знаю эту страну. Здесь родился Пятый Сын Пятого Колена, который стал Сильной Рукой. — Он покачал головой, подбирая слова. — Его рука сильна. Я не могу назвать его имя. Здесь были Дети Скал, но сейчас я их не вижу. Очень многие Дети Скал жили здесь, когда я их видел. Теперь они здесь не живут.
   — Я не понимаю, что ты пытаешься сказать.
   — Быстрее! — раздался нетерпеливый голос проводника Акка. — Блуждающая из народа Воды еще не мертва. Вы должны поговорить с ней.
   Из большого дома вышли люди — посмотреть на пришедших. Мальчик погасил факелы, слабый дневной свет становился все ярче. Было слишком облачно, чтобы определить, где восходит солнце относительно далеких утесов и горных хребтов. За холмом Адика увидела неясные очертания чего-то, похожего на небольшие насыпи или могильные холмы, возвышающиеся над землей. Она лишь однажды была у Пронзающего Последним, тогда тоже шел снег и земля была укутана покрывалом зимы.
   Они прошли в дом, где на них тут же пахнуло каким-то зловонным смрадом. Длинное, низкое помещение освещалось тремя домашними очагами, там было настолько дымно, что, казалось, были видны частицы воздуха. Адика почувствовала запах коров и овец, доносившийся из глубины дома. В воздухе витал запах гниющих диких яблок, сладковатый привкус смешался с тяжелым духом человеческих тел, вынужденных жить в темноте. Алан коротко отдал команду собакам, и они сели, не обращая внимания на происходящее, по обе стороны двери. Проводник Акка проложила им путь через толпу людей с помощью копья, расталкивая и отпихивая собравшихся в стороны, но Адике и Алану не повезло так, как собакам: к ним жадно тянулись руки, щипали за кожу или цеплялись за полы юбки, пока Адика отбивалась от одних и попадала в лапы к другим. Они дышали ей в лицо, что-то бормотали на своем непонятном языке, тыкали в нее пальцами, будто желали удостовериться, что она живое существо.