Страница:
3
Лиат задремала в уютных объятиях Соморхас, словно погрузилась в ванну с теплой водой, усыпанную лепестками роз. Ей было так спокойно и хорошо, что не хотелось двигаться, даже открывать глаза. Ничто не причиняло беспокойства; она не испытывала никакого неудобства. Не было причины спешить вперед. Так много времени она провела в пути, что, казалось, просто жестоко не отдохнуть здесь немного.Вдалеке послышалось тихое пение, звуковое сопровождение гармоничной музыки сфер. Казалось, здесь можно остаться навсегда, купаться в прекрасных звуках музыки, плавной, мелодичной и бесконечной.
Ветерок обдувал ее шею. От прикосновения, нежного, словно лебединое перышко, защекотало губы. Прохладный воздух просочился ей в горло, будто дыхание ветра проникло в ее тело.
— Пройди сквозь сводчатые ворота Соморхас, если хочешь увидеть то, чего желает твое сердце.
Лиат открыла глаза, привлеченная сладкими словами, плавными, словно вода. Кто говорил? Звучало так, будто это была она сама. Долго не размышляя, она поднялась. Со всех сторон ее окружала бескрайняя равнина. Чудесная кровать, на которой она отдыхала, оказалась землей цвета распустившейся розы, окутанной туманной дымкой. Вдали белели башни, их было много, словно копий у хорошо вооруженной армии. Куполообразное здание, возведенное из мрамора, высилось перед ней многочисленными башнями. Лиат тут же поняла, что в этом здании находится библиотека, где она найдет все книги и манускрипты, которые желала бы изучить. Башни исчезали в туманной дымке, чем ближе она подходила к зданию, окруженному дорожками из камня, по обеим сторонам которых разместились статуи всех животных и птиц, известных на Земле и на небе: вороны и павлины, пантеры и медведи, каменные козлы и змеи. Там, где дорожки сходились перед домом, они переходили в широкую лестницу, увенчанную аркой: две колонны цвета слоновой кости соединились изогнутыми ветвями дикой розы и беладонны.
Когда Лиат проходила под аркой, дрожь охватила все ее тело, словно ее облили ледяной водой, скатилась вниз и исчезла. Она оказалась в огромном зале, где церковные служители в красных накидках и клирики, облаченные в рясы из шелка винного цвета или насыщенного зеленого, спешили исполнять поручения. В зале рядами стояли столы, хорошо освещенные керамическими светильниками. За ними сидели ученые, склонившись над древними рукописями или недавно переписанными томами, прикрепленными к старинным манускриптам. Двое молоденьких монахинь перешептывались, просматривая какую-то древнюю хронику.
На возвышении в центре зала покоилась толстая книга. Лиат прошла между рядами столов и остановилась рядом с ней. Никто не посмотрел на нее с удивлением. Никто не отметил ее присутствия, хотя на ней были только туника и штаны, за спиной колчан со стрелами и лук, золотое ожерелье, которое подарил Санглант, и кольцо с лазуритом. Каменный пол приятно согревал ее босые ноги.
Как и в Кведлинхейме, на возвышении лежал перечень книг библиотеки: в разные временные эпохи в этот список добавляли новые и новые книги. Просматривая каталог, Лиат вскоре заметила, что квадратные буквы даррий-ского языка, в основном все заглавные, внезапно меняются на округленный шрифт актуарского, которым пользовались монахини времен появления Церкви; постепенно ему на смену пришли строчные буквы, этим знаменовалась эпоха расцвета салийских священнослужителей, направляемых твердой рукой придворных ученых времен императора Тейлефера. В настоящее время несложная галликанская письменность вступила в свои права, величественная и изысканная.
Какие несметные сокровища были перечислены в каталоге, лежащем перед ее глазами! Не только «Четыре Библии» Птоломея, но и его книга «Собрание математиков», «Элениады» Виргилии и ее «Диалоги», разнообразные географии неба и земли, написанные древними учеными, книга «Воспоминания» Алисы Джарроу, содержащая детальное описание того, как познать искусство воспоминаний, многочисленные тома по естественной истории и астрономии. Лиат никогда раньше не видела столько бесценной литературы, собранной вместе. Она быстро пролистала бесконечный список наследия Матерей Церкви и более детально остановилась на страницах, обозначенных черным в знак предупреждения. Ее не интересовали многочисленные трактаты и приговоры, вынесенные против различных еретических учений, но, как и ожидала Лиат, тексты по магии и волшебству также были запрещены: «Действия волшебников» Чалдеоса и «Тайная Книга Александроса, Сына Грома».
Как странно и удивительно, что такая огромная библиотека существует в сфере Соморхас. Но не сказал ли неизвестный голос, что за воротами она обретет то, чего желает ее сердце?
Вместе с тем какой-то тоненький звоночек, где-то глубоко внутри нее, раздражающе позвякивал. Внезапно едва ощутимо запульсировало в правом глазу, будто тоненькие иголочки непрестанно покалывали. Разве не читала она, что в сфере Соморхас пребывают только мечты и иллюзии?
— Так быть не может, — прошептала она, как будто была едина в двух лицах — один человек смотрел, другой говорил. Великая библиотека находится в Городе Памяти в третьей сфере, где царствует Чаша Бесконечных Вод, океан знаний, доступный смертным.
Вот в чем заключается истина! Лучше правильно распорядиться временем, пока оно у нее есть. В толстом каталоге Лиат прочитала, что книга «Вечная Геометрия» святого Петера Аронского находится в одном из залов библиотеки, и, заметив, что многие стоят и терпеливо ждут, пока смогут воспользоваться каталогом, поспешила прочь. Каждую минуту она ожидала, что один из служителей, облаченных в рясу, окликнет ее: «Что вы здесь делаете? Откуда вы прибыли?»
Но никто не обращал на нее внимания. Не то чтобы они не видели ее. Прежде чем она вышла, многие посмотрели на нее, но так, будто она была долгожданным гостем. Никаких удивленных, непонимающих взглядов.
Коридор, по которому Лиат надеялась прийти в комнату астрономии, вместо этого неожиданно вывел ее в небольшую часовню, искусно украшенную золочеными светильниками, свисающими с брусчатого потолка, и фресками, изображающими жизнь святой Лусии, хранителя света мудрости Господа. Ноги сами собой подкосились, и она встала на колени позади двух священнослужителей, облаченных в белые рясы и алые длинные накидки — в мире людей в таких одеждах ходили пресвитеры на службе у скопос.
Мысли разбегались у нее в голове. Поскольку она не могла успокоиться и обратить себя к Господу, Лиат прислушалась. Очевидно, у двух служителей, коленопреклоненно стоящих впереди нее, тоже было неспокойно на душе, они переговаривались, понизив голос до шепота, в то время как престарелый священник пел вместе с хором сладкоголосых монахов, шла служба Сикстий.
— Ты слышал? Он спас брата Сильвестрия от порки.
— Нет, но как брат Сильвестрия мог нанести оскорбление? От него нечасто можно услышать и несколько слов, иногда мне кажется, что только благодаря некоему чуду он знает, что все мы существуем, он настолько занят своими книгами.
— Причина не в том, что он что-то сказал, а в том, что он написал в летописи.
— Думаю, ничего умышленно унизительного, не так ли? К этому больше склонна епископ Лиутприд.
— Конечно нет. Сильвестрия дал бесстрастную оценку прошедшей коронации, не пытаясь приукрасить или как-то изменить.
— А Айронхед не мог этого вынести. Ему больше по нраву слушать льстивых поэтов, воспевающих его заслуги, будто он будущий Тейлефер, а не тот, кем является на самом деле.
— Ты знаешь, какой страшный гнев может охватить Айронхеда.
— Да, знаю, эта отметина на щеке лучшее тому доказательство. Но как же тогда Сильвестрию удалось избежать наказания? Нет, нет, не нужно говорить. Я догадываюсь, кто, должно быть, вмешался.
— Брат, он, действительно, единственный, кто может как-то мягко повлиять, теперь, когда Святая Матерь, да продлит Господь ее дни, больна. Он единственный, кто осмеливается встать между грубостью и жестокостью Айронхеда и жизнями многих невинных людей.
Эта мысль снизошла на них, как явление Божьей милости, и они склонили головы в искренней молитве, в это время старый пресвитер впереди начал петь «Во славу».
Странным образом Лиат показалось, будто тело ее больше не принадлежит ей. Совершенно неожиданно она поднялась и тихо пошла обратно, но, должно быть, в часовне была еще одна дверь, которую она сначала не заметила, поскольку вместо того, чтобы вернуться в коридор, она просто спустилась вниз и оказалась в темном, сыром коридоре, освещенном единственным мерцающим факелом. Несмотря на полумрак, Лиат своим острым, как у саламандры, взглядом заметила трех стражей, стоящих у массивной деревянной двери, как две капли воды похожей на другие двенадцать дверей, расположенных по коридору позади нее. Сквозь каменные стены просачивалась влага. Пахло землей и сыростью. Здесь не было красивых высоких потолков. Искусные художники не приложили руку к тому, чтобы сделать это место приятным для взгляда или прогулок.
— Вот ключ, — произнес один из стражей. — Бедные ребята. Не могу думать о том, что их головы будут торчать на стене только потому, что они украли немного хлеба: они так бедны, что не могут позволить себе купить его.
— Немного хлеба — это одно, — возразил второй стражник, — но украсть королевский хлеб — это совершенно другое.
— Ха! Королевский хлеб. — Третий страж хрипло рассмеялся. — Та корзина была предназначена для любовниц короля.
— И все же она принадлежит королю, а не этим двум нищим.
Они повернули ключ в замочной скважине и с трудом распахнули дверь.
— Выходите, ребята, — произнес третий стражник. Двое мальчиков не старше четырнадцати лет выглядели уставшими и измученными, по ним было видно, что дети жили с постоянным чувством голода, питаясь крысами. Один из них плакал. Его друг старался держаться.
— Мы просто хотели кушать, — прохныкал плачущий ребенок знакомые слова, повторяемые слишком часто.
— Нет, не оправдывайся перед ними, — прошипел его товарищ. — Мы смело встретим нашу смерть.
— Отважные ребята, — сказал третий страж. — Мне приказано помиловать вас и отпустить. Вот вам серебряная лусира, этого хватит на первое время. Распорядитесь ею правильно и как можно скорее покиньте город. Наш король долго помнит тех, кто перешел ему дорогу, и если он узнает вас, то отрубит головы прямо на улице.
Хныкающий ребенок еще больше заплакал, услышав новости о внезапном помиловании. Второй мальчик упал на колени, пытаясь поцеловать руку третьему стражнику и в то же время крепко прижимая к груди заветную монетку.
— Не меня вам нужно благодарить. Я бы позволил вас повесить. Но в королевском суде есть один человек, который предпочитает одаривать благами милости, чем карать мечом правосудия.
— О Господь и Владычица! — прошептал отважный мальчик таким тоном, будто увидел спустившегося с небес ангела. — Это тот самый человек, которого мы видели на площади рядом с его величеством королем?
— Да, тот самый. Помните, что кто-то находится ближе к Господу, в отличие от нас, грешников. Молитесь за его здравие.
Двое стражей вместе закрыли неподдающуюся дверь. Она нестерпимо скребла по каменному полу, раздражающий звук эхом отдавался в конце коридора.
Усмехнувшись, первый страж вывел мальчиков на улицу. Лиат не двигалась, пока двое других стражников продолжали разговаривать.
— Ты мог бы оставить серебро себе, а их повесить, — прошептал второй страж. — Как ты посмел ослушаться воли короля?
— Через неделю король уже и не вспомнит об этом случае. Бедные ребята, они ведь совершенно безобидны. Я помню, как однажды был так же голоден и совершенно отчаялся. Но даже не думай, что я мог бы оставить монету себе. — Голос третьего стража тут же стал суровым, как только он начал ругать товарища. — Не тогда, когда ты знаешь, кто передал ее мне для этих бедных мальчиков. На службе у короля мы дважды в день имеем возможность поесть. У них нет ничего, бедняжки слоняются по улицам города, а король все повышает налоги, чтобы купить еще больше солдат для своей армии.
— Но как бы он узнал, тот, кто передал ее тебе, что ты оставил серебро себе? Ты мог бы отпустить их, а монету забрать. Это же месячное жалование.
— Он узнал бы!
— И наказал бы тебя?
— Самое страшное наказание — стоять перед ним и быть вынужденным смотреть в глаза лучшему среди нас человеку. Я не желаю, чтобы он прощал меня за мои проступки, ни слова упрека со стороны того, кто знает, насколько человечество погрязло в грехах и как мы отчаянно боремся с влиянием зла. Лучше я не буду совершать какие-то проступки, чем мне будет стыдно перед ним.
— Вот почему тебя не видно было в борделе Париса в прошлом месяце?
— Да, мой друг, и больше я там не появляюсь. Я ухаживаю за молодой женщиной, она прачка, работает в нижней части города, в доках Тигира. Я собираюсь жениться на ней и жить праведной жизнью.
— Когда закончится война.
— Да, когда закончится эта проклятая война. Ты слышал, какие в последнее время ходят слухи?
Они прошли под каменной аркой, ведущей к лестнице, и исчезли из виду, забрав с собой единственный факел. Их голоса растворились вдали, каменные своды поглотили слова. Лиат последовала за ними, но к тому времени, как она добралась до лестницы, ступеньки едва виднелись в сгустившейся темноте. Она быстро начала подниматься наверх, подталкиваемая в спину внезапно появившимся холодным ветром, как вдруг исчезли последние отблески факела и Лиат осталась одна в непроглядной тьме. Осторожно она продолжала взбираться по лестнице на ощупь, пальцы касались прохладной поверхности камня, чувствуя каждую трещинку и выбоину, вдруг рука ее скользнула по чему-то гладкому. Вскоре Лиат поняла, что находится на верхней ступени узкой лестницы, стены и пол были деревянные, а потолок настолько низкий, что она едва не касалась его головой. В полумраке Лиат наткнулась на дверную ручку. Она уже хотела повернуть ее, но замерла в нерешительности.
Лиат крепко сжала зубы, так что острая боль пронзила ее челюсть, и множество вопросов вновь вспыхнуло у нее в голове. Где она? Неужели она вновь невольно оказалась на Земле?
Но они стремительно пронеслись и исчезли.
«Пройди через дверь, — пробормотал голос, — и я буду еще на один шаг ближе к тому, чего желает мое сердце». Разве это не было правдой? Конечно, было. Лиат начала поворачивать ручку двери, но справа от нее вдруг раздались приглушенные звуки плача. Пораженная, она отступила назад, поскольку ручка задвигалась, как будто ее пытались повернуть с другой стороны, послышался скрип дерева и щелчок.
Дверь распахнулась.
Обаятельная молодая женщина заморгала, вглядываясь в темноту. На верхней губе у нее был свежий шрам; она была в одной сорочке, настолько тонкой, что виднелась ее бледная кожа.
— О, слава Владычице, — сказала она, схватив Лиат за руку, и провела ее в яркую комнату, залитую розовым светом, проникающим сквозь четыре распахнутых окна. — Вы так удачно ее спрятали.
Нежные лучи солнца ярко освещали несколько фресок, на которых были такие откровенные изображения, что Лиат покраснела. Ее новая знакомая протиснулась за невидимый с первого взгляда буфет, или что это было, и помогла выбраться оттуда плачущей женщине. На ней была длинная, бесформенная туника, окрашенная в невыразительно красный цвет, такую одежду обычно носили простолюдины, хотя, в отличие от вендийского обычая, еще на ней был туго сидящий корсаж и коричневый передник. Волосы были переплетены множеством шнурков, тогда как каждая уважающая себя вендийка покрыла бы голову легким платком. Несмотря на слезы и испуганное выражение лица, Лиат заметила, что она очень миловидна, черноволоса, а в такие бездонные глаза можно смотреть часами. Она отпрянула в сторону, посмотрев на огромную кровать, проглядывающую сквозь шелковый балдахин.
— Я не сдамся ему без борьбы! — сказала она охрипшим от крика голосом. — Пусть он король, я только пришла в собор попросить Господа ниспослать исцеление моему больному ребенку.
— Тише, тише, — прошептала обаятельная женщина. — Он уже ушел. Как, ты сказала, тебя зовут?
— Меня зовут Терезия. О Владычица! — Она залилась слезами, теперь уже от осознания того, что беда миновала. — Я была в часовне, молилась, когда он вошел и схватил меня прямо там. Что я могла сказать королю? Я не могла себе представить…
Она вновь разрыдалась, тем временем миловидная женщина в тонкой сорочке посмотрела на Лиат, показывая, что она не раз была свидетелем этой сцены, в ее взгляде смешались сочувствие и отвращение.
— …что он попытается изнасиловать меня. Если бы не этот святой человек, который вошел тогда в часовню и остановил его…
— Да, дорогая, если бы не он.
— Я думала, король проткнет его мечом. О Владычица, какой он отважный! — Глаза ее вспыхнули от восхищения.
— И такой красивый.
— И святой пресвитер, сестра, он не для таких, как мы, поэтому возвращайся к своему доброму супругу и больному ребенку. Поспеши, король может вернуться. — Обе двери были открыты, одна вела в роскошный зал, другая — в узкий коридор для слуг. Она поманила ее ко второй двери. — Пройдешь по коридору, спустишься вниз в комнату для слуг. Моя подруга Теуда покажет, как тебе выйти из дворца. Она будет ждать тебя внизу, у лестницы.
— А как же ты? Разве ты тоже не хочешь убежать отсюда?
Симпатичная женщина улыбнулась.
— Нет, мы любовницы короля. Нам слишком хорошо платят, чтобы мы желали остаться.
— Но ты такая красивая. — Казалось, Терезия опять упадет в обморок, она даже не подошла к двери, а встала, облокотившись на спинку стула. — Зачем он явился в собор и напал на богобоязненную женщину, которая просто пришла обратиться с молитвой к Господу, если такие красивые любовницы, как ты, согревают его постель?
— Святая невинность, — произнесла молодая женщина с некоторым презрением в голосе. — Он поступает так, потому что ему все дозволено, он король. Послушай, мне кажется, кто-то сюда идет.
Терезия бросилась вниз по узкому коридору. Прежде чем стих шум ее торопливых шагов, любовница короля со смехом бросилась на кровать. Перевернувшись на спину, она протянула руку к серебряному подносу и взяла с него кубок. Привстав, она с удовольствием отпила немного вина.
— О Владычица. Как подумаю о тех бедных женщинах, вынужденных целыми днями убирать, готовить или воспитывать кучу детей в убогой лачуге, там внизу, на краю болота, благодарю Господа за то, что ты и я можем наслаждаться жизнью, лежа на шелковых простынях.
— Красота не вечна, — сказала Лиат, чувствуя, как подступает головная боль. Как, должно быть, странно она выглядела в свободной ниспадающей тунике, без привычного колчана стрел за спиной. Но любовница короля так обольстительно улыбнулась, словно Лиат была в прекрасной сорочке, подчеркивающей ее особое положение, словно они не раз проводили время в любовных утехах, окутанные полумраком спальни, пока ожидали прихода короля. Лиат даже шагнула вперед, будто собиралась прилечь на кровать рядом с прекрасной любовницей короля, похоже тело ее само решало, что делать. Невероятным усилием воли, будто пытаясь справиться с упрямой лошадью, Лиат схватила стул и опустилась на него.
— О, не говори со мной так, — произнесла ее новая знакомая. — Я видела, как ты смотрела на него, когда он заходил сюда вместе с Айронхедом. — Она недобро засмеялась. — Действительно — железная голова. Грубый и неотесанный, как медведь. Раздражительный и вечно ворчащий, вот какой король. Он не идет ни в какое сравнение со своим пресвитером, не так ли, дорогая? Боже мой, вот действительно настоящий мужчина, яркий и привлекательный, умный и добрый, у него такой прекрасный голос, ради того, чтобы услышать его, все готова отдать. Разве ты никогда не заходила в часовню святой Теклы посмотреть, как он молится? Я была там не раз и знаю, ты тоже. Я даже не могу представить, что бы я почувствовала, если бы эти руки ласкали мое тело? А ты не думала о таком? Не думала? Он такой остроумный и изысканный, задумчивый и мудрый. Но я видела, как он смотрит на мир. Он весь светится изнутри, избранник Господа. — Она так томно вздохнула, так чувственно повернулась на кровати, что Лиат охватило пламя от воспоминаний о том, какое наслаждение может испытывать женское тело. — Разве ты не хотела бы, чтобы он выбрал тебя?
— Да, — прошептала Лиат, точно не зная, на какой вопрос отвечает; она почувствовала приступ подступающей тошноты, как только мысли ее на мгновение прояснились. Отсюда нужно было уходить. Она вскочила со стула, опрокинув его, и бросилась к двери.
Но вместо спасительного коридорчика для слуг Лиат оказалась в передней, устланной такими мягкими коврами, что она бесшумно прошла через комнату, ступая босыми ногами по ковру к единственной открытой двери. Запыхавшись, она прислонилась к дверному косяку, расписанному изображениями древнего императора Тианатано, правящего колесницей, запряженной грифонами.
В темной комнате мужчина читал вслух отрывки из книги Святых Стихов. У него был такой мелодичный, завораживающий голос, что, подобно ягненку, которого тащат вперед на веревке, она прошла мимо вырезанных на двери изображений в просторную темную комнату, явно ощутив дыхание приближающейся смерти.
— В те дни, — раздавался в тишине голос, — молодая Савамиал начала служить Господу. Однажды она должна была провести ночь у святого занавеса, скрывающего славу Господа. Еще не погас светильник рядом со святым занавесом, девушка уже спала, как вдруг в храме раздался голос Господа, зовущего ее, и она ответила: «Я иду». Она подбежала к женщине под покрывалом и сказала: «Я здесь. Вы звали меня». Но женщина ответила ей: «Я не звала тебя. Иди спать».
От этого мелодичного голоса у Лиат заломило в висках.
Единственный светильник находился рядом с кроватью. В его свете Лиат увидела престарелую женщину, настолько ослабленную и истощенную болезнью, что на руках, покоящихся поверх одеяла, четко проступали синие вены, кожа ее была бледной и тонкой подобно пергаменту. Глаза ее были закрыты. Понять, что она жива, можно было только по едва уловимому румянцу на щеках и по тому, как вздрагивали ее веки от его звучного голоса. Другой человек стоял в тени позади читающего и с восхищением смотрел на него. Поскольку человек сидел спиной к двери, Лиат не видела его лица, но заметила, как изящно ряса спадает с его плеч глубокими складками. Волосы его отливали золотом в неярком свете; он продолжал читать:
— Она вернулась и снова легла спать. Но Господь позвал ее во второй раз: «Савамиал!» Савамиал проснулась и побежала к святой женщине: «Я здесь. Вы звали меня?»
— Хью, — выдохнула Лиат, губы ее шевелились, хотя она не собиралась произносить ни звука. Ужасная боль сковала ее так, что она не могла двинуться.
Он обернулся посмотреть, кто пришел.
— Кто здесь? — мягко спросил он. Лиат знала, что должна бежать прочь, но будто какая-то невидимая сила толкала ее в спину, и ноги сами пошли вперед, мягкий свет падал на нее со стороны. Заметив Лиат, он посмотрел на нее удивленно и даже несколько смущенно. Покраснел ли он, как юноша, столкнувшийся с женщиной, к которой воспылал невинной, бесхитростной страстью? Трудно было сказать, поскольку светильник находился у него за спиной и она едва видела его лицо.
Он осторожно закрыл книгу и передал ее второму человеку, который беспрекословно взял ее, тогда как Хью поднялся к ней. Мучительная боль в теле и голове исчезла, ей на смену пришел поток мыслей.
Она почти забыла, насколько он красив — не мимолетной красотой, что быстро расцветает и так же скоро проходит, а врожденной, непостижимой, потому что золотые волосы и эти черты лица не могут сами по себе привлечь внимание. Почему Господь наделил его таким сочетанием ярких черт и выразительности, обаяния и силы, почему он так прекрасен?
— Лиат! Я… — Он запнулся, смущенный и взволнованный. — Откуда ты пришла? Почему ты здесь? — Он оглянулся на пожилого пресвитера, который стоял у изголовья кровати престарелой женщины, наблюдая, как отблески света переплетаются с тенью на ее бледном лице. — Пойдем, поговорим не здесь. Я не могу поверить, что ты пришла.
Но едва они переступили порог и оказались в передней, губы ее разомкнулись, но она не знала еще, что собирается сказать, как вдруг рядом с ними появился пресвитер средних лет, по дородным объемам которого можно было сказать, что он хорошо питается с самого детства.
— Слава Богу, ваша честь. Я надеялся встретить вас здесь. Как себя чувствует Святая Матерь?
— К сожалению, без изменений, брат Петрус. Да благословит ее Господь. Я только что читал ей.
— Да, да. — Тучный пресвитер, казалось, был охвачен нарастающим безумием, вертел руками, переступал с ноги на ногу, будто маленький ребенок, который хочет в туалет, но не решается сказать об этом. — Вы должны идти. Король…
— Конечно, я иду. — Хью посмотрел на Лиат, разводя руками в стороны, словно хотел сказать: «Что я могу поделать?» — Ты подождешь меня? — спросил он, понизив голос. — Или, я не знаю, не могу поверить… нет, наверно, ты не захочешь ждать меня.
Подгоняемая скорее любопытством, поняв, что сейчас ей ничто не угрожает, Лиат ответила:
— Я пойду с тобой, если можно.
Его лицо просветлело. Он чарующе улыбнулся. Но тут же отвел глаза в сторону, словно смутился такой своей реакции.