Эллис Джек. Ночная Жизнь

   – Войдем?
   – Нет.
   – Перестань, мы же добровольно согласились.
   – Меня прямо в дрожь бросает.
   – Я свяжусь с Джеком.
   Бобби взял передатчик и сказал в него:
   – Эй, Джек, это Бобби.
   – Слушаю тебя, Бобби.
   – Мы на Двенадцатой и собираемся пройти по переулку до Одиннадцатой. Это… Сейчас посмотрю… Между Маркет и Второй авеню.
   – 0'кей. Будьте осторожны.
   – Конец связи. – Бобби ухмыльнулся и повесил рацию на ремень. – Всю жизнь мечтал сказать эти слова.
   – Ты чокнутый.
   Бобби рассмеялся и взял ее руку в свою:
   – Пошли. Неужели тебе не хочется остаться со мной вдвоем в темноте?
   – Не особенно.
   На мгновение ей показалось, что Бобби обиделся. Впрочем, он тут же улыбнулся, шагнул в темноту переулка и потянул ее за собой. Ронни невольно прижалась к нему и крепко ухватилась за его руку. Темнота сомкнулась над ними, словно они вошли в пещеру. Не было видно ни зги, будто они висели над бездонной пропастью. Внезапно у Ронни закружилась голова. Она остановилась и навалилась на Бобби.
   – Эй, ты в порядке? – спросил он.
   – Нет.
   Сама не зная почему, она вдруг заплакала. Страх прошел, и теперь она думала о Саймоне. Бобби обнял ее за плечи и крепко прижал к себе:
   – Когда я сказал, что Саймон хороший парень, я имел в виду, что такая девушка, как ты, могла бы найти себе и получше. Никогда не понимал, что ты в нем нашла.
   – Ты дурак, – усмехнулась она.
   – Нет, я серьезно.
   – И кто же этот «получше»?
   Она шмыгнула носом и, отклонившись, посмотрела на Бобби. В темноте их лица казались двумя светлыми пятнами, висящими друг перед другом. Бобби улыбнулся.
   – Ну я, например.
   – Ты и я?
   – Неужели тебе никогда это не приходило в голову?
   – Честно? Никогда.
   – И почему же?
   – Потому что ты мой друг.
   – Ну да, и что?
   – Это было бы как кровосмесительство. Все равно что спать с братом.
   – Иди ты! А у тебя что, есть брат?
   – Нет.
   – А брат стал бы читать тебе стихи?
   Ронни опять усмехнулась. Она знала, что Бобби пишет стихи, и даже прочла парочку, напечатанных в тонких журналах, которые лежали у него в квартире, открытые на нужной странице. Честно говоря, особого впечатления они на нее не произвели. Держась за руки, Ронни и Бобби двинулись в сторону огоньков на Одиннадцатой улице.
   – Я назвал это стихотворение «Влюбленные во тьме», – сказал Бобби. – Мы в темноте. Мы бредем одиноко. Мы знаем друг о друге, но мы никогда не встречались. Ее дыхание, как шепот ветра, тревожащего цветы моего сердца. Я пою ее имя. Но она меня не слышит. Мы не встретимся никогда. Я хочу коснуться ее, но не смею. Мы бредем одиноко. Мы в темноте. – Он помолчал. – Ну как?
   – Что «ну как»? Это же не стихи. Ни рифмы, ни ритма.
   – Это белые стихи, в них и не должно быть рифмы.
   – И когда ты их написал?
   – Только что. Это про нас с тобой.
   – Ты просто псих.
   Она рассмеялась. Бобби тоже рассмеялся. Он остановился и развернул ее лицом к себе. Было так темно, что даже его лицо казалось тенью. Он наклонился и нежно, почти стыдливо коснулся губами ее губ.
   – Итак, – сказал он.
   Ронни мягко усмехнулась, и они продолжили путь.
   – Ладно, прочти мне еще раз это стихотворение.
   – Еще раз? Я его уже позабыл.
   – Ну, Бобби!
   – И все же я отвлек тебя от мыслей о Саймоне, правда?
   Она кивнула. Они остановились и снова поцеловались.
   – Итак, что же ты все-таки думаешь?
   – Я думаю, что ты сумасшедший.
   – Мы сможем что-нибудь выстроить на этом фундаменте.
 
   Переулок за книжным магазином «Мунбим Букс» был темным и зловещим. Еще более зловещим, чем вчера днем, потому что сейчас рядом с ней не было Саймона.
   – Итак, это произошло здесь, – сказал Мартин Бадз Бекки, не проронив ни слова, осталась стоять в свете с улицы.
   – Твой парень – тот еще экземпляр, – сказал Мартин.
   – Что это значит?
   – Это значит, что у него богатое воображение.
   – Он это не выдумал. Я ему верю.
   Мартин хрюкнул, что, наверное, должно было означать смех, и шагнул в темноту переулка. Сделав несколько шагов, он полностью исчез в темноте. Бекки вздрогнула.
   – Выходи оттуда, – попросила она.
   – Зачем? Мы ведь должны проверять переулки.
   – Только не этот.
   – Почему?
   – Мартин, пожалуйста.
   – От того, что мы будем торчать на улице, пользы мало. Если этот парень работает в переулках, значит, их и надо проверять. Ты идешь или как?
   Не дожидаясь ее ответа, он снова шагнул в темноту. Бекки закрыла глаза, глубоко вздохнула и пошла следом за ним.
   – Подожди меня, – попросила она.
   Мартин остановился. Бекки порылась в карманах и достала брелок-фонарик, прикрепленный к цепочке с ключами. Она сжала двумя пальцами, и он загорелся.
   – Лучше, чем ничего, – сказала она.
   В скудном свете фонарика лицо Мартина казалось нечеловечески мрачным. Он кивнул, соглашаясь. Они пошли дальше и миновали «Дамстер». Бекки фонариком осветила его подножие, где, по словам Саймона, он в последний раз видел Фила. Ее шея и плечи покрылись мурашками. Что-то бродит в ночи, подумала она. Что-то ждет нас и знает, что мы идем. Мартин прошел еще несколько шагов, и она поторопилась его догнать.
   – Эй, не убегай так далеко.
   – Извини.
   Они прошли еще немного. Вдруг Мартин остановился и посмотрел вверх. Бекки направила на него фонарь, но он помахал рукой, чтоб она убрала свет, и прищурил глаза.
   – В чем дело?
   – Мне показалось, я что-то слышал.
   – Где? Там?
   – Ага.
   Бекки тоже посмотрела наверх, но увидела только тьму, настолько густую, что, казалось, небо было загорожено огромным щитом. Внезапно на нее накатилась волна беспричинного страха. Ей показалось, что они находятся не в центре огромного города, а где-то в глуши, и по пятам за ними движется что-то ужасное.
   – Пойдем же, – сказал Мартин и потянул ее за руку.
   Они быстро прошли до перекрестка с другим переулком, а когда завернули за угол, слева от Бекки метнулась какая-то тень. Она вскрикнула и, мотая фонариком, отпрянула в другую сторону, едва не сбив при этом Мартина с ног. Он громко выругался. Лучик фонарика высветил грязную фигуру, которая, щеря беззубый рот, выставила руку, защищая глаза от света. Мартин подлетел к старику и чуть не с кулаками накинулся на него.
   – Ах ты чертов идиот! Ты какого дьявола здесь делаешь? Мы чуть не обосрались от страха.
   – Мартин, перестань. – Бекки отстранила его и присела рядом со стариком, который был напуган не меньше их.
   – Сегодня не самая подходящая ночь для ночлега на улице, – сказала она. – Вы знаете ночлежку на Одиннадцатой улице?
   – Она вечно переполнена, – кивнув, сказал он.
   – Сегодня – нет. Я дам вам карточку, вы покажете ее человеку в регистратуре. Он разрешит вам остаться на ночь и проследит, чтобы у вас была койка. Вы меня поняли? Сегодня не стоит ночевать на улице.
   Старик медленно кивал. Бекки пошарила в кармане и вручила старику обещанную карточку. Старик продолжал кивать, словно китайский болванчик. Он взял карточку двумя ладонями, как будто это была стодолларовая банкнота.
   – Давай пошевеливайся, ты, старый обормот, – сказал Мартин. – Давай, двигай.
   Старик поднялся и заковылял по переулку в сторону Хеннепин, туда, откуда они только что пришли.
   – Его пустят? – спросил Мартин.
   – Да.
   – Отлично.
   Подождав, пока старик выйдет на свет, они пошли дальше. Мартин мурлыкал незнакомую Бекки мелодию. Когда они дошли до Шестой улицы, он повернулся к ней и сказал.:
   – Занимаемся ерундой.
   – Ты не поверил Саймону, так?
   – Единственное, что я знаю наверняка, – это то, что Фил пропал. А Фил был отличным парнем.
   – Так почему же ты согласился нам помогать? Мартин улыбнулся. В тусклом свете уличных фонарей его гнилые зубы казались покрытыми кровью.
   – Даже не знаю… Твой парень тоже мужик неплохой. Мне нравится, что он дружил с Филом. Это хорошо.
   – Но ты ему не поверил?
   Он пожал плечами:
   – Вот дерьмо! А ты что, действительно веришь в эту историю?
   – Да.
   – Так что же мы тогда ищем?
   – Этого я не знаю, – сказала Бекки, а про себя подумала:
   Нечто ужасное.

13

   Старый складской район был когда-то торговым центром города. Его улицы пропитались человеческим потом и лошадиным навозом. Теперь они служили прибежищем для множества маленьких магазинчиков, ресторанчиков, галерей, авангардного искусства и ночных клубов, ориентированных в основном на средний класс, на «белых воротничков». Кроме того, здесь тусовались и устраивали свои шоу всевозможные эстрадные артисты и комики, хорошие и не очень, которые каждую ночь заполняли вымощенную булыжником мостовую, начинавшуюся от площади Батлер, этого бастиона современной коммерции из стекла и бетона.
   Саймон и Конни медленно шли по Седьмой улице по направлению к центру. Из дверей ночных клубов внезапно вырывалась музыка вперемешку с визгливыми голосами и так же внезапно стихала, как будто это бился пульс самого города. Потом ночные клубы сменились немногочисленными барами, кофейнями, демонстрационными залами и темными, пустыми офисными зданиями. На каждом толпились женщины, вглядываясь в проезжающие автомобили, словно с нетерпением ждали своих возлюбленных, потерявшихся детей или мужей.
   – Ты тут приобретешь репутацию после прогулки со мной, – сказала Конни и просунула руку ему под локоть.
   Саймон кивнул, но ничего не сказал. Конни затянулась сигаретой и, отвернувшись от Саймона, выпустила густую струю дыма Несколько кварталов они шли молча, потом снова повернули на север, в район, застроенный мрачными многоквартирными домами и большими старинными зданиями.
   – Я тут живу неподалеку, – сказал Саймон.
   – Я тоже, – ответила она.
   Они свернули на восток и пошли по тускло освещенным улицам назад, по направлению к Хеннепин. Миновали ночлежку при церкви Сент-Эндрю, потом прошли мимо узкого длинного сквера с детской площадкой посередине. Тихо раскачивались потревоженные ветром качели. Вдали, в нескольких кварталах, виднелась задняя часть Миннеаполисской публичной библиотеки. На таком расстоянии она выглядела довольно зловеще.
   – Прямо мурашки по коже, – тихо сказала Конни и крепко взяла Саймона за руку. Ее ладонь была сухой и мягкой; длинные ногти впились Саймону в запястье.
   – Ты ведь не против? – спросила она.
   – Нет.
   – Это ведь ничего не значит.
   – Нет, не значит.
   – А та девушка из ночлежки…
   – Бекки.
   – Бекки. Вы с ней вместе?
   – Вроде того.
   – А… Она милая.
   Она произнесла «милая» так, будто имела в виду «отвратительная».
   – Да.
   – Тебе повезло.
   – Да, – глубоко вздохнув, сказал Саймон.
   – У тебя ладонь влажная, – сказала она.
   – Серьезно?
   – И ты больно прижал мою руку.
   – Извини.
   – Тебе страшно?
   – Да.
   – Мне тоже. Подожди-ка минутку.
   Конни остановилась, открыла свою крошечную сумочку и, покопавшись в ней, вытащила пакетик с белым порошком и пилку для ногтей. Открыв пакетик, она зачерпнула кончиком пилки небольшую горку, осторожно поднесла ее к носу и резко вдохнула. Ее спина изогнулась, она несколько раз глубоко втянула воздух через нос, потом повернулась к Саймону и со смущенной улыбкой протянула пакетик ему. Саймон покачал головой.
   – Никогда? – спросила она.
   – Это – никогда, – ответил он.
   – А что тогда?
   – Не важно. И вообще, теперь – ничего.
   – А, ну и хорошо. Все равно тут только тальк и бензокаин. Дерьмовый оказался товарец.
   – Ну что, стало лучше?
   – Немного.
   Саймон взял рацию, включил ее и сказал:
   – Джек, это Саймон.
   Через несколько секунд из эфира донесся искаженный помехами голос Джека:
   – Слушаю тебя, Саймон.
   – Мы на Третьей Южной, направляемся на восток в сторону Хеннепин. Ничего.
   – Понял.
   – Как у остальных?
   – Тоже ничего.
   – До связи. – Саймон повесил рацию обратно на ремень. Конни, закурив очередную сигарету, с любопытством глядела на Саймона, скрестив руки на груди. В свете уличных фонарей ее рыжие волосы казались огненными.
   – Тебе весело? – спросила она.
   – Не очень.
   – Мне тоже. Хочешь развлечься?
   Саймон не ответил.
   – Я и ты. Это ничего не будет значить. Ты хороший парень. Бекки не будет в обиде.
   Саймон сделал глубокий вдох.
   – Я не могу.
   – Подумай. Я живу в нескольких шагах отсюда. Никто даже не узнает.
   – Я буду знать.
   Она огорчилась, и Саймону показалось, что он обидел ее в ее лучших чувствах.
   – Неделю назад я, может быть, ответил бы по-другому, – сказал он.
   – Вряд ли, – сказала она.
   – Вряд ли, – согласился Саймон.
   Они пошли дальше, и Конни снова взяла его под руку.
   – Во всяком случае, спасибо, – сказал Саймон.
   Конни лишь хмыкнула.
   Они были всего в квартале от Хеннепин, когда Саймон вдруг остановился как вкопанный. Конни отступила на шаг, нахмурилась и посмотрела в том же направлении, куда смотрел он.
   – В чем дело?
   – Не могу сказать точно.
   – Ты что-то заметил?
   – Не совсем.
   – Боже, как ты меня напугал.
   Саймон прижал палец к губам. Казалось, ночь сдавила их со всех сторон. Он непроизвольно вздрогнул, как будто кто-то холодной рукой залез ему под рубашку.
   – Да что с тобой? – спросила Конни.
   У Саймона было такое ощущение, будто ему в рот насыпали песка. Так реагирует организм на грязный наркотик или на бешеный ритм дьявольской музыки, из которого невозможно вырваться. Все было в точности как в ту ночь, когда он убежал из переулка за книжным магазином. Его кожа покрылась мурашками. Кончики пальцев зудели, словно он принял дозу «кислоты». Саймон чувствовал, что сейчас может случиться все что угодно. У него похолодели губы. За нами наблюдают, мелькнуло у него в голове. Он осмотрелся. Улицы были пусты. Только шум машин вдалеке. Звук тишины.
   – Оно знает, что мы его ищем, – наконец сказал он.
   – Ты это, черт побери, о чем?
   – Даже не знаю… Просто я чувствую оно знает, что мы его ищем.
   – Господи, ты меня с ума сводишь.
   – Извини.
   – Снимаю свое предложение. Я не трахаюсь с психами. Не бесплатно, во всяком случае.
   – Прости.
   И вдруг все прошло, так же внезапно, как накатилось. Чем бы ни была вызвана эта ночная музыка, она утихла. Ветер взъерошил Саймону волосы. Он снова начал чувствовать запах сигаретного дыма.
   – Давай-ка поскорее выбираться туда, где посветлее, – сказал Саймон.
   – Чертов псих, – буркнула Конни, взяла его за руку, и они быстро пошли в сторону Хеннепин.
 
   Итак, это правда.
   Саймон все знает.
   И он набрал себе помощников.
   Карниш смотрел вслед парочке, быстро удаляющейся по темной улице в направлении Хеннепин. Он хотел послать им вдогонку какую-нибудь мысль, но потом передумал. Слишком рискованно. Саймон и так почуял его присутствие. Жертва почувствовала, что на нее идет охота. С женщиной все было иначе. Она, конечно, слышала историю, рассказанную Саймоном, но не поверила в нее, во всяком случае, не до конца. Ее сознание было заполнено бесформенными образами, смутным беспокойством, неясными страхами. Сад детских кошмаров. Было бы так увлекательно поместить в ее душу еще более мрачные страхи и смотреть, как они принимают форму, наблюдать, чем это закончится. Но не сейчас, не когда рядом с ней Саймон. Карниш провожал их взглядом, пока они не скрылись за углом, потом повернулся и растворился в темноте переулка за ночлежкой при церкви Сент-Эндрю. Воздух прямо-таки провонял пресвитерианской добродетелью. Там, за каменной стеной ночлежки, пряталась сотня деградировавших человеческих душ. Его потенциальные жертвы, недоступные для него. Карниш послал сквозь стены самые мрачные ужасы, на какие только был способен, но результатов не стал дожидаться. Он был голоден и невероятно зол. Если бы он не знал наверняка, что это не так, то мог бы подумать, что Саймон предупредил едва ли не всех бродяг в этом городе. Неприкасаемые, которые были его обычной добычей, исчезли с улиц, как будто их смыло. Невероятно, но они словно почувствовали на подсознательном уровне, что сегодняшняя ночь слишком опасна, чтобы проводить ее на улице.
   Разумеется, были другие. Но на них он не смел охотиться. Подвыпившие клерки, посетители кинотеатров, любители ночных прогулок. Эти люди были кому-то нужны, и если бы они начали пропадать, это привлекло бы внимание, породило бы подозрения, начались бы их поиски. О его существовании очень скоро стало бы известно всем, и тогда охота уже началась бы за ним. А Карнишу этого очень не хотелось. Даже мысль об этом вызывала у него тревогу. И ярость. Он ненавидел их за недосягаемость, за то, что он не смел на них охотиться. Обуреваемый ненавистью, он шел по улицам, и даже там, где было оживленно, не давал себе труда скрывать свою сущность. Один раз, переходя улицу прямо перед резко затормозившей машиной, он увидел изумленное лицо шофера, который, выпучив глаза, смотрел на длинный шлейф тьмы, что протянулся за ним, на мгновение затмив уличный свет. Карниш почувствовал испуг водителя, недоумение, а потом – только игра света и тени. Все жертвы Карниша, даже увидев его истинное обличье, не могли поверить в его существование.
   За исключением Саймона.
   Сколько же человек он набрал в свою рать? Где они сейчас?
   Карниш чувствовал, как по улицам растекается знание о его существовании, и понимал, что оно исходит не только от Саймона. Где-то есть и другие источники. Где же они – может быть, так же, как Саймон, рыщут по темным переулкам, его охотничьим угодьям? Ищут его. Известно ли им о его истинной сущности? Карниш чувствовал – нет. Их страхи были неясными и бесформенными, и даже Саймон, который своими глазами наблюдал поглощение жертвы, не понимал до конца что к чему.
   Карниш остановился в темноте. Впереди начиналась оживленная улица. По тротуарам сновали прохожие, по мостовой, не торопясь, катились автомобили.
   Карниш злился на себя за свой страх, злился на Саймона за то, что тот знает о его существовании.
   Они там. Он чувствовал их. Ищут его. Подстерегают.
   Сколько?
   Он потянулся своим сознанием в ночь. Трудно сказать. Шесть? Семь? Восемь?
   Небольшая группа, но уже опасная. Смертельно опасная. Добыча превратилась в охотника.
   Карниш поднял глаза к небу и издал полный ярости душераздирающий вопль, почти немой, но тем не менее услышанный многими из тех, кто был в этот час на улице.
   Потом он втянул в себя свою тьму, сделал глубокий вдох и вышел из темноты на свет. Симпатичная женщина с хозяйственной сумкой столкнулась с ним, подняла голову, смущенно улыбнулась и отступила назад. Карниш сам был настолько ошеломлен, что даже не предпринял попытки атаковать ее сознание. Он уступил ей дорогу и долго слушал, как ее каблучки стучат по асфальту, будто маленькие лошадиные копытца. Потом покачал головой и двинулся дальше.
   Он был голоден, и ему нужно было поесть. Знают о нем или нет, он должен поесть.
 
   – Я – голос из ниоткуда. Я – звук в тишине. Я – мысль в пространстве. Зови меня…
   – Заткнись, Бобби, ты посадишь батарею, – донесся голос Джека.
   – Извини, Джек. Слушай, мы обошли район два раза. Ничего не нашли. Мы начинаем замерзать. Хотим погреться и выпить кофе. Потом с тобой свяжемся.
   – Где вы находитесь?
   – Недалеко от тебя. Пересечение Ла-Саль и Девятой. Здесь есть кофейня, называется «Шоколадная фабрика» или что-то в этом роде.
   – Да, я знаю, где это. Только не больше получаса, ладно?
   – Ладно. До связи.
   Джек покачал головой. На стене у него висела карта, где он флажками отмечал местонахождение групп. Вынув голубой флажок, обозначающий Бобби и Роннй, он воткнул его на новое место, на угол Девятой и Ла-Саль. Желтый флажок, обозначающий Конни и Саймона, был в районе библиотеки, откуда они последний раз выходили на связь. Красный, флажок Бекки и Мартина, торчал в районе автобусного парка на пересечении Восьмой улицы и Первой Северной авеню. Джек отступил назад и окинул взглядом всю карту. Слишком мало людей для такой большой площади. Было бы эффективнее, если бы они ходили поодиночке, но это слишком рискованно.
   Последние два часа он обзванивал все ночлежки и просил, умолял, требовал, чтобы принимали каждого, кто придет к ним сегодня, никому не отказывали. Его объяснения были расплывчатыми и туманными, но он упирал на то, что произошло убийство. Ему отвечали с прохладцей: когда долгое время работаешь с бездомными, до некоторой степени утрачиваешь сострадание. Все упирается в бюрократию, и если все койки заняты, значит, места больше нет, как бы сильно оно ни было нужно. Но Джек просил и умолял, чтобы сегодня – именно сегодня – всем нашли место. Может, кого-то ему удалось убедить. А может быть, даже всех. Он наклонился к микрофону и сказал:
   – Ли?
   – Я здесь, Джек.
   – Где «здесь»?
   – Лорин-парк. Тут все в порядке. Никого нет. Ночлежки, наверное, забиты под завязку.
   – Надеюсь, что так.
   – Слушай, Джек, мне ничего странного не попадалось. По-моему, этот парень просто чокнутый. Вся ночь псу под хвост.
   – Поглядим.
   – А как дела у остальных безумцев?
   – Пока все спокойно.
   – Я собираюсь проехаться до Вашинггон-авеню. Покручусь там и свяжусь с тобой.
   – Хорошо.
   Джек откинулся в кресле, заложил руки за голову и уставился на рацию, ожидая, когда она снова заговорит.
   Он думал, правильно ли поступил, скрыв от остальных ту пленку двадцатилетней давности. Она, конечно, подтвердила бы рассказ Саймона. Но вместе с тем они бы испугались. Ему и так стоило больших усилий уговорить их патрулировать улицы. Если бы он дал им прослушать ту старую пленку с рассказом о том же самом чудовище, это было бы практически невозможно. В глубине души Джек почти смеялся над версией о вампире. Но если это все-таки правда, значит, он послал их на улицы, вооружив только рациями. Рациями и невежеством.
   Джек тяжело вздохнул.
   Так правильно ли он поступил, утаив от них такую жизненно важную информацию?
   Да, правильно. Они нужны там, на улицах. Он солгал им, чтобы не возбудить в них страха, солгал во имя великой цели.
   По крайней мере сейчас им ясна их цель – в определенной степени. В их функции не входит сражаться с этим существом, они должны всего лишь заставить его бездействовать. Пока этого вполне достаточно. Оно нападало на беспомощных, беззащитных людей, которых никто не будет искать, таких, как Малыш Тони или Фил-Книголюб. Оно не посмеет тронуть Саймона и других. Оно будет избегать встречи с ними.
   Джек молился, чтобы это было так.
   А если не будет?
   Он взял со стола бутылку «Джонни Уокер» и налил виски в кофейную кружку. Он даже не обратил внимания, что там уже налит кофе. Ему было все равно. Он сделал большой глоток этой смеси, и его передернуло. Зашипела рация.
   – Джек, это Саймон.
   – Слушаю, Саймон.
   – Мы на Хеннепин, направляемся в твою сторону.
   – Что-нибудь случилось?
   – Не могу сказать. У меня было чувство, что оно вышло на охоту. И знает, что мы ищем его.
   Джек вздохнул:
   – Будьте осторожны.
   – Джек?
   – Да, Саймон?
   – Где Бекки, Джек?
   Джек уже раскрыл рот, чтобы ответить, но радио снова зашипело и раздался голос Бекки:
   – Саймон, мы с Мартином идем на север по Первой авеню.
   – Саймон, ты слышал? – спросил Джек.
   – Слышал. До связи.
   Наступила тишина. Джек взял кружку и сделал еще один глоток виски с кофе. Итак, у Саймона возникло ощущение, что существо о них знает.
   Это хорошо, подумал Джек.
   Потому что мы тоже знаем о тебе.
   Он молился, чтобы этого оказалось достаточно.
 
   Ли Чэндлер пребывал в отвратительном настроении. Он уже упустил двух пассажиров из-за этого идиотского патрулирования, а ночные поездки, да еще из центра, могли принести неплохой заработок. По его прикидкам, он потерял уже около тридцати долларов. Не то чтобы ему нужно было работать этой ночью, он работал днем и заработал неплохо. Просто он очень не любил ездить впустую. Еще его удручало то, что он до сих пор не увидел ничего подозрительного. Никаких мрачных фигур, пробирающихся по темным переулкам, никаких загадочных существ, прячущихся в тени. Эти чертовы улицы сегодня на редкость пусты. В обычные дни в Лорин-ларк всегда копошатся толпы бродяг и пьянчуг, но сегодня здесь не было никого, кроме двух подростков, которые трахались, спрятавшись за скамейкой. Этот Саймон Бабич – настоящий параноик. То, что он не в своем уме, Ли понял сразу, как только он со своей девчонкой сел к нему в машину. «Отвези нас к реке». Полные идиоты. Но сердца у них добрые, и Ли невольно им посочувствовал. Они искали Фила, бродягу, о котором тревожились – по крайней мере Саймон точно тревожился. А Ли по себе знал, как много это значит. Его собственное путешествие по этой скользкой дорожке было достаточно коротким. Всего один год. Но это был самый грязный, самый поганый, самый вонючий, никчемный, мрачный и темный год в его жизни. Просто кусок дерьма, а не год. Как тухлая глазурь на торте предыдущих шести лет. Он был женат, у него даже был трехлетний сын, правда, не родной, но он все равно любил парня. Только оказалось, что у его жены есть свои планы, о которых Ли даже не подозревал. Она была родом из маленького провинциального городка, где добиться успеха означало выйти замуж, забеременеть, желательно пару раз, потом бросить парня, отсудить алименты и затеять такую же аферу с кем-нибудь еще. Этакий окольный путь к легкой и беззаботной жизни. Ли оказался второй остановкой Ирен на этом пути, но кое-что не сработало. Его старым яйцам не хватало сил сделать ее беременной. Чертовски плохо. Это просто выводило ее из себя. У него была приличная работа, обеспечивающая достойное существование. Ли работал на доставке мебели, пока не повредил спину. Полгода он просидел на больничном, а потом ему сказали, что он может приступать к работе. Правда, при этом ему было больно лишний раз пошевелиться, он не мог собственную задницу поднять с унитаза, не говоря уже о том, чтобы ворочать шкафы. А ему сказали, что он симулянт, и уволили. А вслед за этим его выгнала Ирен. Первой остановкой Ли был склад алкогольной продукции, второй – Армия Спасения. Потом он покатился по наклонной, уже нигде не задерживаясь, просто не верится, до чего это просто. А это чертово социальное страхование пальцем о палец не ударило, чтобы ему помочь. Ли даже не осознавал, что стал бездомным, пока в одной из ночлежек – он уже забыл, в какой именно – ему не сказали, что он уже провел здесь три ночи и должен освободить койку. А была, между прочим, зима. Все ночлежки забиты, а это значит, что надо постоянно ходить, ходить, ходить, не останавливаясь. Ноги не слушаются, спина болит, во рту пересохло. Каждый день обходить ночлежку за ночлежкой. Просто кошмар из ночлежек, бесплатных кухонь, издевательств подростков, насмешек шлюх и полицейских побоев. И так продолжалось без конца, день за днем, пока Ли не понял, что однажды он упадет и больше не сможет подняться. И умрет, как собака. И никто не узнает об этом, а если и узнает, то всем будет на это плевать. И черт возьми, умереть было гораздо лучше, чем терпеть такие мучения. И вдруг он встретил ангела. Он даже не знал его имени. Теперь, спустя два года, он даже не мог вспомнить его лица. Помнил только, что лежал в переулке и считал кирпичи в стене напротив, как вдруг увидел протянутую руку. Белую, чистую человеческую руку, так непохожую на его собственную грязную и опухшую клешню. Рука помогла ему подняться и устоять на ногах. Он помнил, как они сели в машину и куда-то поехали, помнил большой красивый дом, детские голоса. Помнил, как стоял под горячим душем, стоял, должно быть, полчаса, пока льющаяся с него вода не перестала быть черной. Помнил, как впервые за много месяцев съел полный обед. Ангел – Ли помнил только серый костюм и больше ничего – сидел и, улыбаясь, смотрел, как он ест.