Страница:
Только они собрались перейти улицу, как перед ними остановилась полицейская машина. Саймон потянул Бекки за рукав, и они отошли на тротуар. Яркий луч протянулся к ним из полицейской машины, и Саймон зажмурился, а Бекки подняла руку, защищаясь от света. Обе дверцы открылись, и из машины вышли двое полицейских. Водитель продолжал светить фонарем на Бекки и Саймона.
– Сэр, мисс, отойдите от машины и повернитесь лицом к стене.
– А в чем дело? – спросил Саймон.
– Пожалуйста, сэр, отойдите от машины и встаньте лицом к стене.
– Но…
– Пожалуйста, сэр, отойдите…
В переулке через улицу темнота снова зашевелилась. У Саймона учащенно забилось сердце. Бекки нахмурилась, всматриваясь туда. Но один из полицейских встал прямо перед ними, загородив обзор, и Саймону ничего не оставалось, как повиноваться и отойти назад. Он повернулся спиной к полицейскому и попожил руки на стену.
– Расставьте немного ноги, сэр. Хорошо. У вac есть с собой удостоверение личности?
– В бумажнике, в заднем кармане.
– Медленно достаньте бумажник, сэр, выньте ваше удостоверение и дайте его мне.
Другой полицейский отвел Бекки к машине и тихо разговаривал с ней. Первый снял с плеча Саймона сумку и, не сводя с него настороженного взгляда, принялся шарить в ней, просматривая ее содержимое. Он вытащил оттуда один из зеленых пластиковых крестов, взглянул на него, нахмурился, бросил обратно, вынул Библию, бросил обратно, вынул рацию, снова нахмурился и подозрительно глянул на Саймона.
Саямон вынул из кармана бумажник, открыл его и достал оттуда удостоверение личности. Отдал его полицейскому. Тот посветил фонарем на удостоверение, затем на Саймона:
– Саймой П. Бабич?
– Да.
– Фергюс Фолз? Вы там живете?
– Нет, Э… В настоящее время я живу на Пятой улице, дом 325.
– Как давно вы там живете?
– Уже около года.
– Это незаконно. Вм должны были получить новое удостоверение личности согласно новому адресу в течение трех месяцев.
– Понимаете, все как-то некогда было, и потом, я не собирался там надолго задерживаться.
– А что вы делаете здесь и зачем вам все эти вещи?
В это время к ним подошли Бекки и второй полицейский. Бекки взяла сумку Саймона.
– Мы работаем в ночлежке на Одиннадцатой улице, – сказала она. – Так как сегодня она закрыта, мы ходим по улицам в поисках наших обычных клиентов и стараемся им помочь, чем можем.
– Помочь этим? – Полицейский кивнул на сумку.
– Иногда бывает нужно и это, – ответила она.
Полицейский покачал головой:
– Мы получили сигнал, что кто-то шныряет по переулкам. Вам нельзя находиться здесь ночью, это небезопасно.
– Это запрещено законом?
Полицейский пристально посмотрел на Саймона. Не надо было говорить этого.
– Может быть, вы проедете с нами в управление для выяснения?
– Для выяснения чего? Мы ничего не сделали.
– Это не займет много времени. Пожалуйста, пройдите к машине, сэр.
Саймон вздохнул и посмотрел в переулок напротив. Полицейские проследили за его взглядом.
– Что вы там?.
Казалось, вопль несся со всех сторон. Он эхом отозвался в переулке, отскакивая от стен зданий, и пролетел по улице, словно ветер. Саймон стиснул зубы. Он знал, что это за вопль. Он уже слышал его пару суток назад, в переулке, отходящем от Вашингтон-авеню, рядом со сгоревшим домом. Полицейские бросились к машине, забыв о Саймоне и Бекки. Никаких вопросов, никаких объяснений. Машина резко рванула с места, взвизгнули шины. Бекки, широко раскрыв глаза, посмотрела на Саймона, затем через улицу в переулок. B сумке заскрипела рация, и послышался голос Бобби:
– Боже мой, все слышали? Кажется, мы его все же достали.
26
– Подожди, Бобби, – медленно проговорил Джек, – что конкретно произошло?
– Ты слышал этот вопль? – спросил в ответ Бобби.
– Слышал, – ответил Джек.
Разумеется, слышал. Вряд ли во всем городе был хоть один человек, который бы не услышал.
– Это был он, – говорил Бобби. – Черт возьми, это был он!
– Я тоже так думаю, – сказал Саймон.
– А мы ничего не слышали, – сказал Ли.
– Вылези из своего сраного такси и, может быть, тогда ты что-нибудь услышишь, – крикнул Бобби.
– Пошел ты, – огрызнулся Ли.
– Мы кое-что видели в переулке, – продолжал Бобби. – Какую-то темную фигуру. Она потом куда-то подевалась, но, я думаю, он где-то поблизости.
– А мне казалось, что он радом с нами, – сказал Саймон.
Воцарилось молчание. Потом снова заговорил Джек:
– если вы при малейшем подозрении станете бегать один за другим, от этого будет больше вреда, чем пользы. Вы должны быть абсолютно уверены.
– Что же, черт побери, могло заставить его так орать? – спросил Саймон.
– Вы делали то, о чем мы говорили? – спросил Джек.
– Конечно, – ответил Саймон. – Мы вручили уже, наверное штук двадцать крестов и разбросали половину Библии. Дайте-ка я посмотрю. Точно, мы уже дошли до псалмов.
– У нас то же самое, – сказал Бобби. – Мы везде оставляли страницы из Библии, кресты, чеснок и святую воду.
– Должно быть, он на что-нибудь из этого налетел, – оказал Джек.
– А может, попробовал съесть кого-нибудь и получил полный рот крестов? – предположил Бобби.
– Все может быть, но если так, значит, теперь он знает, что вы охотитесь за ним. И наверняка сейчас в ярости.
– А может, он уже мертв, – с надеждой в голосе предположил Бобби.
– Heт, он не умрет, пока eго не проткнуть колом.
– Джек? – раздался голос Ли.
– Слушаю тебя, Ли.
– Как насчет солнечного света? Он может его убить?
– Во всех книгax, что я прочел, указывается на это. Проблема в том, как его выманить на солнечный свет.
– А если продержать его здесь, в городе, подольше, отвлечь чем-нибудь?
– Он не дурак, и к тому же в городе полно мест, где можно спрятаться. Он найдет себе убежище.
Снова задумчивое молчание.
– Будьте осторожны, – нарушил его Джек. – Предельно осторожны.
– Будем, – ответил Саймон. – Мы пойдем проверим, что видели, и вернемся. Держитесь на связи. Если кто-то наткнется на него, действительно на него, сразу же дайте знать остальным.
– До связи, – сказал Бобби.
Некоторое мгновение Джек слушал потрескивание эфира, потом устало откинулся на спинку кресла. Улица за окном была ярко освещена, но пустынна. Ни одного прохожего, только изредка, шурша шинами, проезжали автомобили. Этот вопль все еще звучал у Джека в ушах. Он достал непочатую бутылку "Джонни Уокер", открыл ее и плеснул на два пальца в кофейную чашку. Выпил эту порцию в три глотка и налил вторую. На этот раз он откинулся в кресле и, держа чашку обеими руками, медленно потягивал виски. Внезапно Джек поймал себя на том, что думает о Малыше Тони и Пите Ти. Двадцать лет прошло с тех пор. Но уже тогда, двадцать лет назад, он знал: что-то происходит. Инстинкт репортера говорил ему да, что-то отвратительное и ужасное бродит по улицам в темноте.
Из чистого любопытства он начал интересоваться вампирами и литературой о них. Предмет оказался весьма увлекательным. И хотя он был испорчен современной западной культурой с ее рационально-научным подходом к действительности, тем не менее эта тема завораживала, заставляя сознание делать попытки проникнуть за грань необъяснимого и сверхъестественного. Эта культура, которая эксплуатировала идею вампиризма для развлечения, смешала первобытный ужас мифа с фрейдистской концепцией сексуальной закомплексованности и сделала из вампиров этаких трагических героев-аутсайдеров. Тогда, в семидесятых, он пытался представить себе подобное существо на улицах Миннеаполиса, и у него не получилось. Грязная и вонючая реальность жизни Малыша Тони и Пита Ти никак не увязывалась со сверкающей готикой вампиров викторианской эпохи. Больше всего Джека заинтриговали истории о вампирах, которые еще не успели переделать в вестерны. Маленькие деревушки в Восточной Европе, живущие в вечном страхе перед ночным хищником, живым мертвецом, восставшим из могилы и пожирающим живых. Никаких сексуальных комплексов. Просто быт, не освещенный попыткой дать научное объяснение смерти, увяданию и болезням, воплощенным в образе вампиров. Никакой романтики – первобытный страх перед смертью. И в то же время существовали различные свидетельства того, что, кроме мифа, есть и еще что-то. Что-то реальное. Вампиры, но не такие, какие описываются в романах. Не демоны, пьющие кровь девственниц для поддержания собственной жизни и наделенные способностью по желанию превращаться в летучих мышей и волков. Нет, не это. Крупица некой истины. Ночной зверь, пожирающий как болезнь. Зверь, который бродит во тьме, боится людей и в то же время не может без них обходиться. Трусливый хищник, нападающий на слабых и беззащитных. А еще существовали рассказы об охотниках за вампирами, слишком тщательно задокументированные, чтобы быть просто вымыслом. Ведь они на кого-то охотились и даже добивались успеха.
И такое существо отлично вписывалось в рассказ Пита Ти. Существо, ничем не похожее на графа Дракулу Брэма Стокера, а скорее напоминающее современного серийного убийцу. Осторожный садист-охотник, пожирающий своих жертв, не оставляя ни малейшего следа. И в отличие от вампиров из книг, чьи жертвы возвращались к жизни, он не мог вернуть свои жертвы к жизни. Те, кого он съедал, как и жертвы вампиров из нетронутых цивилизацией легенд, умирали совсем. Он уничтожал их полностью. Он не оставлял ни улик, ни трупов. Такая тварь, если она существует, может свободно жить в любом мегаполисе, думал Джек, и если она не трогает тех, кого непременно станут искать, то обнаружить ее будет практически невозможно.
Эта теория была слишком хороша. Она была аргументирована с параноидальной тщательностью, и хотя не могла быть вынесена на всеобщее обсуждение, в то же время отвергнуть ее тоже было нельзя.
И все же, несмотря на интерес, который стал глубже за год, прошедший после того случая, он забросил эту теорию. Малыш Тони пропал, пропал и Пит Ти. Они перебрались на другое место. Не было никаких оснований думать, что это не так. И кроме того, у Джека была другая, не менее важная, как он думал, работа. И он никогда бы не позволил делать себе имя на непроверенных фактах.
Но теперь, теперь, когда Саймон Бабич увидел эту тварь, существование которой Джек предполагал, все обрело совершенно иной смысл. Саймон своими глазами видел этого ночного убийцу, который пожирал живых людей, не оставляя следов.
«Я знал о тебе на протяжении двадцати лет, – думал Джек. – И бездействовал».
Сколько людей погубила эта тварь? Сколько человеческих существ исчезло без следа? Сколько бы их удалось спасти, если бы он хотя бы просто продолжал наблюдать? Если бы тогда сделал то, что сейчас делали Саймон и остальные. Чувство вины пронзило Джека. Он поднес к губам чашку и сделал большой глоток. Скотч согрел его, но не смог примирить Джека с совестью.
Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно. На темном стекле маячило его отражение. Он чувствовал себя так же, как выглядел – старым, усталым. «Я должен был бы быть сейчас с ними, – думал он. – Прочесывать темные переулки с крестами, чесноком и со святой водой, вместо того чтобы сидеть здесь, попивать скотч и слушать по рации, что происходит. Я должен сейчас быть с ними там, на улицах».
Джек вполголоса выругался и попытался представить себе то существо, которое они ищут. Как оно выглядит? Есть ли у него лицо, рот, глаза? Наверное, да. Оно должно как-то подстраиваться под окружающий мир, и человеческий облик был бы для него лучшим камуфляжем. Узнал бы он его, если бы встретил, спрашивал Джек себя. И кивал. Да, узнал бы. Они были старыми врагами. Тот, другой, об этом не знал, а Джек знал. Так или иначе, в течение двадцати лет его мысли постоянно возвращались к нему.
«И поэтому я здесь, а не там, с остальными, – сказал он себе. – Потому что в течение двадцати лет я думал о нем, двадцать лет я рисовал себе его облик, двадцать лет воображал самое худшее. И теперь я, черт меня побери, в двадцать раз больше боюсь, чем они».
Они оставили такси на Третьей Южной, у зерновой биржи и пустились в путь по лабиринту темных грязных переулков. В эту ночь люди были повсюду. Бездомные бродяги лежали, свернувшись, чуть ли не в каждом темном углу. Просто не верилось, что, закрыв всего лишь одну ночлежку, можно лишить крова такое количество людей. Оставить на улице, где их могут убить, и хуже того – съесть!
Каждому встреченному бродяге Мартин вручал пластмассовый крест. Ли старался не подходить слишком близко к этим людям. Его обуревали странные чувства. Он чувствовал себя очень похожим на них, и в этом была главная сложность. За последние несколько дней он осознал, что не так уж далеко ушел от сточной канавы, в которой однажды оказался, как ему представлялось. А теперь у него и дома-то нет. По существу, он опять стал одним из них. Страховка, конечно, покроет убытки. И хотя нападение птиц подпадает под графу «Воля Божья», компания согласилась выплатить страховку. И даже согласилась оплачивать Ли гостиницу, пока все не утрясется, и он не найдет себе новое пристанище. И все же он чувствовал, что сейчас мало чем отличается от Мартина: некуда пойти, негде приткнуться.
Они пересекли Четвертую улицу. У входа в переулок Ли остановился и провел по асфальту черту святой водой. Если тот вопль о чем-нибудь и говорил, то в первую очередь о том, что ублюдок уже попытался пересечь такую линию и поплатился за это. Они углубились в переулок, и их снова со всех сторон обступила темнота. Ли подумал, что у Мартина какой-то подавленный вид. После той ночи, когда на них напали птицы, он стал особенно молчалив. Ли было любопытно почему, но он не знал, как спросить. Вообще Мартин Бадз был для него загадкой. Во-первых, он гомосексуалист. «Чертов гомик», как сказал бы Ли еще пару дней назад. И все же что-то в нем нравилось Ли. Что-то в нем его привлекало, но что, Ли не смог бы объяснить. В нем была жесткость, которая напоминала Ли его самого. Почти болезненная гордость, нежелание принимать благотворительность. Конечно, Ли все это прекрасно знал. В те дни, когда он попрошайничал на улицах и люди давали ему деньги, иногда даже десять долларов, а то и двадцать, он никогда не благодарил. Ли даже на свой лад ненавидел тех, кто ему подавал. Ненавидел за то, что у них есть деньги, которые они могут безболезненно отдать. И ненавидел себя за то, что просил денег, а еще больше – за то, что их брал. И в такой ситуации благодарить не за что. Его всегда бесило, когда он слышал, как люди жалуются на неблагодарность бездомных. Хотелось схватить такого человека за ворот и хорошенько встряхнуть: «Подумай, говнюк! Посмотри на того, кому ты только что дал пятьдесят центов. Думаешь, это внесет в его жизнь большие изменения? Думаешь, ему есть кого за тебя благодарить?» Порой он подозревал, что ухватился за протянутую ангелом руку, а не укусил ее просто от скуки и от усталости. Прошло очень много времени до тех пор, пока он почувствовал благодарность к тому человеку. И поэтому он не ждал от Мартина никакой благодарности за то, что успел для него сделать. Но тем не менее Ли предпочел бы открытую враждебность, чем это подавленное состояние.
Он спросил:
– Ты серьезно говорил насчет того?
– Насчет чего? – спросил Мартин, не глядя на него.
– Ну, ты сказал, что у тебя СПИД.
– У меня действительно СПИД.
– О Господи.
– Не так уж все и плохо. Сейчас по крайней мере. Все приходит и уходит.
– И сколько тебе еще осталось?
– Не знаю. Меньше года, наверное.
– Господи.
– Думал, как мне помочь? Строил планы? А это все меняет, уже не сочтешь меня долгосрочным вложением капитала. Что бы ни случилось, я недолго смогу ценить твою помощь.
– Ты подцепил это от… ну, от этих?
– Скорее всего. Когда столько желающих залезть тебе в задницу, обязательно что-нибудь подцепишь.
– Вот гадость! Не рассказывай мне такие вещи.
– Ты сам спросил.
– Но нельзя же быть настолько тупым! Ты что, никогда не слушал новости, не читал газеты?
– Надо было что-то есть, что-то надевать. – Мартин усмехнулся, потом пожал плечами: – Мне наплевать. Когда все будет кончено, все будет кончено.
Ли только головой покачал. Помолчав, он сказал:
– Когда я восстановлю дом, можешь переехать ко мне.
Мартин взглянул на него, нахмурившись, и уставился себе под ноги. Они прошли мимо женщины, лежащей под куском картона. Мартин наклонился к ней и, прошептав что-то, вручил ей пластиковый крест. Рука, высунувшаяся из-под картона, была похожа на крысу. Ли передернуло. Они пошли дальше.
– Почему ты предлагаешь это мне? – спросил Мартин.
– Не знаю. Ты мне нравишься. Однажды для меня сделали то же самое… Не спрашивай.
Мартин не стал спрашивать. Они вышли из переулка на ярко освещенную авеню Маркет. По сравнению с переулками это был совсем другой мир.
– А ты тоже мужик ничего, – сказал Мартин.
Ли не ответил. Он стоял и смотрел в сторону Вашингтон-авеню.
– Что там? – спросил Мартин.
– Не знаю… Не уверен.
– Ты что-нибудь заметил?
– Я же говорю, не знаю. Просто…
Движение тени. Ничего больше. На прошлой неделе он бы и головы лишний раз не повернул, а сегодня весь покрылся гусиной кожей. На мгновение им показалось, что через Маркет проскочила пантера: одна широкая полоса тьмы.
– Так пойдем, черт возьми, и посмотрим, – сказал Мартин.
Ли только вздохнул. Они пересекли улицу и пошли по направлению к Вашингтон-авеню.
Заходить ночью в переулок, оканчивающийся тупиком, все равно что сделать шаг в бездну. Повсюду темнота, шум машин сзади на улице и прочие звуки кажутся какими-то потусторонними.
– Он зашел сюда, – сказал Бобби. Голос его звучал хрипло.
Ронни нащупала его руку и крепко сжала. В другой руке Бобби держал свой деревянный крест. Ронни коснулась своего креста, который висел у нее на шее, и вдруг остановилась:
– В чем дело?
– У меня неправильное чувство.
– Неправильное?
– Ну да. Чувство, что здесь его нет. Трудно объяснить. Той ночью я его чувствовала. Всем телом. Понимаешь? Как будто рядом со мной открыли холодильник.
– Да, понимаю.
– А сейчас я ничего такого не чувствую.
– Давай дойдем до конца, чтобы быть уверенными.
Они снова пошли вперед. Сюда практически не проникал свет фонарей, были видны только неясные тени. В дальнем конце тупика зияла чернотой стена старого здания. На этот раз остановился Бобби. Ронни тоже замерла, остановилась и вопросительно посмотрела на него. Бобби склонил голову набок, словно к чему-то прислушивался. Ронни затаила дыхание. Впереди, может быть, всего метрах в пяти, послышалось какое-то хрюканье, потом раздался хриплый свист. И чей-то голос:
– Дерьмо!
Потом впереди вспыхнул луч света, и они увидели на земле человека. Это был мужчина лет приблизительно сорока. Нос у него был разбит и сильно кровоточил. Он прикрывал ладонью глаза от света. Над ним склонился тот, кто держал фонарь.
– Отстань от меня, – застонал лежащий мужчина.
– Заткнись! – ответил ему другой.
– Эй, – крикнул Бобби, шагнув вперед.
Луч света тут же повернулся на голос. Ронни прикрыла глаза рукой.
– Выключи этот чертов фонарь! – заорал Бобби.
Но свет не погас. Наоборот, он понесся к ним, как поезд в тоннеле. Первой мыслью Ронни было отпрыгнуть в сторону, но она отбросила ее и пригнулась, выставив вперед плечо. Сильный удар опрокинул ее на землю. Она услышала громкий вскрик, и фонарь, сверкнув над ее головой, перелетел через нее и упал где-то сзади. Что-то тяжелое навалилось на нее сверху, холодные руки коснулись лица. Она вскрикнула, и тот, кто навалился на нее, вскочил. Фонарь, перелетев через нее, упал очень удачно и теперь освещал все место действия. Ронни увидела, что Бобби одной рукой прижимает кого-то к стене. В другой руке у него, поднятой как для удара, она заметила что-то длинное и тонкое. Кол.
– Бобби! Не надо!
– Порядок, детка, – отозвался Бобби. – Я не собираюсь его протыкать. Пока.
Пойманным оказался подросток лет шестнадцати. Высокий, худощавый, с прямыми светлыми волосами. На нем была кожаная клубная куртка «Миннесота Викингз». Похоже, дорогая. Лицо парня было искажено от страха. Ронни подошла ближе.
– Какого черта ты здесь делаешь? – сказала она.
Парень съежился и отвернулся:
– Ничего Я ничего не сделал, я просто смотрел. Только смотрел.
Старик, все это время молчавший, застонал:
– Пытался убить меня, сволочь. Забрал у меня все деньги.
Парень заерзал, лицо его стало белее полотна. Ронни подняла фонарь и посветила в сторону, где лежал старик. Рядом с ним на земле валялась маленькая бейсбольная бита. Ее конец был в крови и на него налипли волосы.
– Ах ты маленький кусок дерьма, – сказала Ронни.
– Что такого, это ведь всего лишь бродяга, – ответил парень.
– Может, мне его убить? – спросил Бобби.
– Посмотрим, – сказала Ронни. Она присела на корточки рядом со стариком и коснулась пальцами его щеки: – Вы целы?
– Да, но мои деньги! Он взял мои деньги!
Ронни подняла биту, подошла к подростку и обыскала карманы его куртки. В одном из них она нашла бумажник, в другом – ключи и комок мокрых купюр. Она открыла бумажник и увидела там четыре купюры по двадцать долларов.
– Эй, это мои! – слабо пытался протестовать парень.
Ронни улыбнулась, сложила деньги и отдала их старику. Затем она снова открыла бумажник и вытащила оттуда школьную карточку с фотографией.
– Джин Томпсон, – прочитала она. – Ты очень плохо вел себя сегодня, Джин.
– Отпустите меня, – заныл парень.
– Отпусти его, Бобби, – сказала Вероника.
Бобби отпустил подростка. Ронни подошла ближе и с таким видом, будто собираясь поделиться с ним какими-то интимными подробностями, сказала:
– Я оставляю у себя твою карточку. Если ты когда-нибудь еще кого-то обидишь, я отнесу ее в полицию, понял? Я могу это сделать прямо сейчас. И если ты будешь продолжать заниматься подобными делами, я не стану тебя жалеть.
Парень зашмыгал носом:
– Как я теперь доберусь до дома! Вы отобрали у меня все мои деньги!
– Пешком, говнюк! – сказал Бобби.
– Вот именно, – улыбнулась Ронни. – Пешком, говнюк.
Подросток повернулся и побежал.
Ронни вернулась к старику и протянула ему пластмассовый крест. Он непонимающе посмотрел на него:
– А это еще зачем?
– Сегодня ночью на улице можно встретить гораздо худшие вещи, чем малолетний грабитель, – ответила Ронни.
Что-то темное метнулось через Вашингтон-авеню. На мгновение уличные огни скрылись за этой тьмой, похожей на черную простыню, раздуваемую ветром.
– Скажи мне, что ты тоже это видел, – сказал Ли.
– Я тоже это видел, – сказал Мартин.
– Это он.
– И посмотри, куда он направляется.
Прямо напротив стоял тот самый сгоревший дом, у которого они первый раз встретились с ним. Ли взглянул на его мрачный силуэт и содрогнулся. Он достал рацию и поднес ее к самым губам.
– Мы его нашли, – сказал он.
– Ли? – спросил Джек.
– Да, мы на Вашингтон-авеню. Угадай, где он? Там же, где и в прошлый раз. Только сегодня он зашел внутрь.
– Вы точно уверены?
– Точнее быть не может, – ответил Ли.
– Джек, это Бобби, мы тут поймали одного мелкого говнюка, грабил бездомных.
– Джек, это Саймон. Мы на том же месте. Здесь ничего. Ли, мы рядом с вами, подождите, мы сейчас подойдем.
– Мы будем внутри дома, – ответил Ли. – Проследим за ним. Я не хочу упустить этого сукина сына.
Рация замолчала. Джек подождал с минуту, потом сказал в эфир:
– Будьте осторожны. И держите связь.
Ли бросил рацию в сумку и кивнул Мартину. Они перешли улицу и направились к черному силуэту сгоревшего дома. Парадная дверь была забита большим куском фанеры, который теперь, впрочем, держался только на верхних гвоздях. Ее было легко отогнуть и проникнуть внутрь. Объявление министерства здравоохранения о признании здания опасным все было разрисовано неприличными рисунками.
– Гляди под ноги там, внутри, – предупредил Мартин. – Там повсюду валяются использованные шприцы, иголки и дерьмо. И все это одинаково неприятно.
– Это уж точно, – отозвался Ли.
Он отогнул фанеру и пропал в темноте. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы понять, что в доме не совсем темно. В окна проникало достаточно света. Было впечатление, что, здесь, внутри, взорвалась мощная бомба. Ли заметил, что, если задрать голову, можно увидеть все этажи и даже крышу. Разрушенные стены, торчащие фермы, обвалившиеся перекрытия. Казалось, что стоишь в торговом пассаже, спроектированном для ада. Сверху лился холодный голубой свет. Мартин тронул Ли за плечо, и тот резко обернулся. В холодном призрачном свете бледное лицо Мартина было похоже на лицо мертвеца.
– Я частенько бывал здесь, – сказал Мартин. – Там дальше, если пойти прямо, есть ступеньки. Вон там, где темно, видишь? Там стены целые. У тебя же есть зажигалка?
– Да.
– Она нам понадобится.
Ли вытащил на грудь свой деревянный крест и крепко вцепился в него левой рукой. В правой он мертвой хваткой держал водяной пистолет.
– На первый взгляд кажется, что у нас какое-то несолидное оружие.
– Для того, на кого мы охотимся, это не так.
– Будем надеяться.
– Ты слышал этот вопль? – спросил в ответ Бобби.
– Слышал, – ответил Джек.
Разумеется, слышал. Вряд ли во всем городе был хоть один человек, который бы не услышал.
– Это был он, – говорил Бобби. – Черт возьми, это был он!
– Я тоже так думаю, – сказал Саймон.
– А мы ничего не слышали, – сказал Ли.
– Вылези из своего сраного такси и, может быть, тогда ты что-нибудь услышишь, – крикнул Бобби.
– Пошел ты, – огрызнулся Ли.
– Мы кое-что видели в переулке, – продолжал Бобби. – Какую-то темную фигуру. Она потом куда-то подевалась, но, я думаю, он где-то поблизости.
– А мне казалось, что он радом с нами, – сказал Саймон.
Воцарилось молчание. Потом снова заговорил Джек:
– если вы при малейшем подозрении станете бегать один за другим, от этого будет больше вреда, чем пользы. Вы должны быть абсолютно уверены.
– Что же, черт побери, могло заставить его так орать? – спросил Саймон.
– Вы делали то, о чем мы говорили? – спросил Джек.
– Конечно, – ответил Саймон. – Мы вручили уже, наверное штук двадцать крестов и разбросали половину Библии. Дайте-ка я посмотрю. Точно, мы уже дошли до псалмов.
– У нас то же самое, – сказал Бобби. – Мы везде оставляли страницы из Библии, кресты, чеснок и святую воду.
– Должно быть, он на что-нибудь из этого налетел, – оказал Джек.
– А может, попробовал съесть кого-нибудь и получил полный рот крестов? – предположил Бобби.
– Все может быть, но если так, значит, теперь он знает, что вы охотитесь за ним. И наверняка сейчас в ярости.
– А может, он уже мертв, – с надеждой в голосе предположил Бобби.
– Heт, он не умрет, пока eго не проткнуть колом.
– Джек? – раздался голос Ли.
– Слушаю тебя, Ли.
– Как насчет солнечного света? Он может его убить?
– Во всех книгax, что я прочел, указывается на это. Проблема в том, как его выманить на солнечный свет.
– А если продержать его здесь, в городе, подольше, отвлечь чем-нибудь?
– Он не дурак, и к тому же в городе полно мест, где можно спрятаться. Он найдет себе убежище.
Снова задумчивое молчание.
– Будьте осторожны, – нарушил его Джек. – Предельно осторожны.
– Будем, – ответил Саймон. – Мы пойдем проверим, что видели, и вернемся. Держитесь на связи. Если кто-то наткнется на него, действительно на него, сразу же дайте знать остальным.
– До связи, – сказал Бобби.
Некоторое мгновение Джек слушал потрескивание эфира, потом устало откинулся на спинку кресла. Улица за окном была ярко освещена, но пустынна. Ни одного прохожего, только изредка, шурша шинами, проезжали автомобили. Этот вопль все еще звучал у Джека в ушах. Он достал непочатую бутылку "Джонни Уокер", открыл ее и плеснул на два пальца в кофейную чашку. Выпил эту порцию в три глотка и налил вторую. На этот раз он откинулся в кресле и, держа чашку обеими руками, медленно потягивал виски. Внезапно Джек поймал себя на том, что думает о Малыше Тони и Пите Ти. Двадцать лет прошло с тех пор. Но уже тогда, двадцать лет назад, он знал: что-то происходит. Инстинкт репортера говорил ему да, что-то отвратительное и ужасное бродит по улицам в темноте.
Из чистого любопытства он начал интересоваться вампирами и литературой о них. Предмет оказался весьма увлекательным. И хотя он был испорчен современной западной культурой с ее рационально-научным подходом к действительности, тем не менее эта тема завораживала, заставляя сознание делать попытки проникнуть за грань необъяснимого и сверхъестественного. Эта культура, которая эксплуатировала идею вампиризма для развлечения, смешала первобытный ужас мифа с фрейдистской концепцией сексуальной закомплексованности и сделала из вампиров этаких трагических героев-аутсайдеров. Тогда, в семидесятых, он пытался представить себе подобное существо на улицах Миннеаполиса, и у него не получилось. Грязная и вонючая реальность жизни Малыша Тони и Пита Ти никак не увязывалась со сверкающей готикой вампиров викторианской эпохи. Больше всего Джека заинтриговали истории о вампирах, которые еще не успели переделать в вестерны. Маленькие деревушки в Восточной Европе, живущие в вечном страхе перед ночным хищником, живым мертвецом, восставшим из могилы и пожирающим живых. Никаких сексуальных комплексов. Просто быт, не освещенный попыткой дать научное объяснение смерти, увяданию и болезням, воплощенным в образе вампиров. Никакой романтики – первобытный страх перед смертью. И в то же время существовали различные свидетельства того, что, кроме мифа, есть и еще что-то. Что-то реальное. Вампиры, но не такие, какие описываются в романах. Не демоны, пьющие кровь девственниц для поддержания собственной жизни и наделенные способностью по желанию превращаться в летучих мышей и волков. Нет, не это. Крупица некой истины. Ночной зверь, пожирающий как болезнь. Зверь, который бродит во тьме, боится людей и в то же время не может без них обходиться. Трусливый хищник, нападающий на слабых и беззащитных. А еще существовали рассказы об охотниках за вампирами, слишком тщательно задокументированные, чтобы быть просто вымыслом. Ведь они на кого-то охотились и даже добивались успеха.
И такое существо отлично вписывалось в рассказ Пита Ти. Существо, ничем не похожее на графа Дракулу Брэма Стокера, а скорее напоминающее современного серийного убийцу. Осторожный садист-охотник, пожирающий своих жертв, не оставляя ни малейшего следа. И в отличие от вампиров из книг, чьи жертвы возвращались к жизни, он не мог вернуть свои жертвы к жизни. Те, кого он съедал, как и жертвы вампиров из нетронутых цивилизацией легенд, умирали совсем. Он уничтожал их полностью. Он не оставлял ни улик, ни трупов. Такая тварь, если она существует, может свободно жить в любом мегаполисе, думал Джек, и если она не трогает тех, кого непременно станут искать, то обнаружить ее будет практически невозможно.
Эта теория была слишком хороша. Она была аргументирована с параноидальной тщательностью, и хотя не могла быть вынесена на всеобщее обсуждение, в то же время отвергнуть ее тоже было нельзя.
И все же, несмотря на интерес, который стал глубже за год, прошедший после того случая, он забросил эту теорию. Малыш Тони пропал, пропал и Пит Ти. Они перебрались на другое место. Не было никаких оснований думать, что это не так. И кроме того, у Джека была другая, не менее важная, как он думал, работа. И он никогда бы не позволил делать себе имя на непроверенных фактах.
Но теперь, теперь, когда Саймон Бабич увидел эту тварь, существование которой Джек предполагал, все обрело совершенно иной смысл. Саймон своими глазами видел этого ночного убийцу, который пожирал живых людей, не оставляя следов.
«Я знал о тебе на протяжении двадцати лет, – думал Джек. – И бездействовал».
Сколько людей погубила эта тварь? Сколько человеческих существ исчезло без следа? Сколько бы их удалось спасти, если бы он хотя бы просто продолжал наблюдать? Если бы тогда сделал то, что сейчас делали Саймон и остальные. Чувство вины пронзило Джека. Он поднес к губам чашку и сделал большой глоток. Скотч согрел его, но не смог примирить Джека с совестью.
Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно. На темном стекле маячило его отражение. Он чувствовал себя так же, как выглядел – старым, усталым. «Я должен был бы быть сейчас с ними, – думал он. – Прочесывать темные переулки с крестами, чесноком и со святой водой, вместо того чтобы сидеть здесь, попивать скотч и слушать по рации, что происходит. Я должен сейчас быть с ними там, на улицах».
Джек вполголоса выругался и попытался представить себе то существо, которое они ищут. Как оно выглядит? Есть ли у него лицо, рот, глаза? Наверное, да. Оно должно как-то подстраиваться под окружающий мир, и человеческий облик был бы для него лучшим камуфляжем. Узнал бы он его, если бы встретил, спрашивал Джек себя. И кивал. Да, узнал бы. Они были старыми врагами. Тот, другой, об этом не знал, а Джек знал. Так или иначе, в течение двадцати лет его мысли постоянно возвращались к нему.
«И поэтому я здесь, а не там, с остальными, – сказал он себе. – Потому что в течение двадцати лет я думал о нем, двадцать лет я рисовал себе его облик, двадцать лет воображал самое худшее. И теперь я, черт меня побери, в двадцать раз больше боюсь, чем они».
Они оставили такси на Третьей Южной, у зерновой биржи и пустились в путь по лабиринту темных грязных переулков. В эту ночь люди были повсюду. Бездомные бродяги лежали, свернувшись, чуть ли не в каждом темном углу. Просто не верилось, что, закрыв всего лишь одну ночлежку, можно лишить крова такое количество людей. Оставить на улице, где их могут убить, и хуже того – съесть!
Каждому встреченному бродяге Мартин вручал пластмассовый крест. Ли старался не подходить слишком близко к этим людям. Его обуревали странные чувства. Он чувствовал себя очень похожим на них, и в этом была главная сложность. За последние несколько дней он осознал, что не так уж далеко ушел от сточной канавы, в которой однажды оказался, как ему представлялось. А теперь у него и дома-то нет. По существу, он опять стал одним из них. Страховка, конечно, покроет убытки. И хотя нападение птиц подпадает под графу «Воля Божья», компания согласилась выплатить страховку. И даже согласилась оплачивать Ли гостиницу, пока все не утрясется, и он не найдет себе новое пристанище. И все же он чувствовал, что сейчас мало чем отличается от Мартина: некуда пойти, негде приткнуться.
Они пересекли Четвертую улицу. У входа в переулок Ли остановился и провел по асфальту черту святой водой. Если тот вопль о чем-нибудь и говорил, то в первую очередь о том, что ублюдок уже попытался пересечь такую линию и поплатился за это. Они углубились в переулок, и их снова со всех сторон обступила темнота. Ли подумал, что у Мартина какой-то подавленный вид. После той ночи, когда на них напали птицы, он стал особенно молчалив. Ли было любопытно почему, но он не знал, как спросить. Вообще Мартин Бадз был для него загадкой. Во-первых, он гомосексуалист. «Чертов гомик», как сказал бы Ли еще пару дней назад. И все же что-то в нем нравилось Ли. Что-то в нем его привлекало, но что, Ли не смог бы объяснить. В нем была жесткость, которая напоминала Ли его самого. Почти болезненная гордость, нежелание принимать благотворительность. Конечно, Ли все это прекрасно знал. В те дни, когда он попрошайничал на улицах и люди давали ему деньги, иногда даже десять долларов, а то и двадцать, он никогда не благодарил. Ли даже на свой лад ненавидел тех, кто ему подавал. Ненавидел за то, что у них есть деньги, которые они могут безболезненно отдать. И ненавидел себя за то, что просил денег, а еще больше – за то, что их брал. И в такой ситуации благодарить не за что. Его всегда бесило, когда он слышал, как люди жалуются на неблагодарность бездомных. Хотелось схватить такого человека за ворот и хорошенько встряхнуть: «Подумай, говнюк! Посмотри на того, кому ты только что дал пятьдесят центов. Думаешь, это внесет в его жизнь большие изменения? Думаешь, ему есть кого за тебя благодарить?» Порой он подозревал, что ухватился за протянутую ангелом руку, а не укусил ее просто от скуки и от усталости. Прошло очень много времени до тех пор, пока он почувствовал благодарность к тому человеку. И поэтому он не ждал от Мартина никакой благодарности за то, что успел для него сделать. Но тем не менее Ли предпочел бы открытую враждебность, чем это подавленное состояние.
Он спросил:
– Ты серьезно говорил насчет того?
– Насчет чего? – спросил Мартин, не глядя на него.
– Ну, ты сказал, что у тебя СПИД.
– У меня действительно СПИД.
– О Господи.
– Не так уж все и плохо. Сейчас по крайней мере. Все приходит и уходит.
– И сколько тебе еще осталось?
– Не знаю. Меньше года, наверное.
– Господи.
– Думал, как мне помочь? Строил планы? А это все меняет, уже не сочтешь меня долгосрочным вложением капитала. Что бы ни случилось, я недолго смогу ценить твою помощь.
– Ты подцепил это от… ну, от этих?
– Скорее всего. Когда столько желающих залезть тебе в задницу, обязательно что-нибудь подцепишь.
– Вот гадость! Не рассказывай мне такие вещи.
– Ты сам спросил.
– Но нельзя же быть настолько тупым! Ты что, никогда не слушал новости, не читал газеты?
– Надо было что-то есть, что-то надевать. – Мартин усмехнулся, потом пожал плечами: – Мне наплевать. Когда все будет кончено, все будет кончено.
Ли только головой покачал. Помолчав, он сказал:
– Когда я восстановлю дом, можешь переехать ко мне.
Мартин взглянул на него, нахмурившись, и уставился себе под ноги. Они прошли мимо женщины, лежащей под куском картона. Мартин наклонился к ней и, прошептав что-то, вручил ей пластиковый крест. Рука, высунувшаяся из-под картона, была похожа на крысу. Ли передернуло. Они пошли дальше.
– Почему ты предлагаешь это мне? – спросил Мартин.
– Не знаю. Ты мне нравишься. Однажды для меня сделали то же самое… Не спрашивай.
Мартин не стал спрашивать. Они вышли из переулка на ярко освещенную авеню Маркет. По сравнению с переулками это был совсем другой мир.
– А ты тоже мужик ничего, – сказал Мартин.
Ли не ответил. Он стоял и смотрел в сторону Вашингтон-авеню.
– Что там? – спросил Мартин.
– Не знаю… Не уверен.
– Ты что-нибудь заметил?
– Я же говорю, не знаю. Просто…
Движение тени. Ничего больше. На прошлой неделе он бы и головы лишний раз не повернул, а сегодня весь покрылся гусиной кожей. На мгновение им показалось, что через Маркет проскочила пантера: одна широкая полоса тьмы.
– Так пойдем, черт возьми, и посмотрим, – сказал Мартин.
Ли только вздохнул. Они пересекли улицу и пошли по направлению к Вашингтон-авеню.
Заходить ночью в переулок, оканчивающийся тупиком, все равно что сделать шаг в бездну. Повсюду темнота, шум машин сзади на улице и прочие звуки кажутся какими-то потусторонними.
– Он зашел сюда, – сказал Бобби. Голос его звучал хрипло.
Ронни нащупала его руку и крепко сжала. В другой руке Бобби держал свой деревянный крест. Ронни коснулась своего креста, который висел у нее на шее, и вдруг остановилась:
– В чем дело?
– У меня неправильное чувство.
– Неправильное?
– Ну да. Чувство, что здесь его нет. Трудно объяснить. Той ночью я его чувствовала. Всем телом. Понимаешь? Как будто рядом со мной открыли холодильник.
– Да, понимаю.
– А сейчас я ничего такого не чувствую.
– Давай дойдем до конца, чтобы быть уверенными.
Они снова пошли вперед. Сюда практически не проникал свет фонарей, были видны только неясные тени. В дальнем конце тупика зияла чернотой стена старого здания. На этот раз остановился Бобби. Ронни тоже замерла, остановилась и вопросительно посмотрела на него. Бобби склонил голову набок, словно к чему-то прислушивался. Ронни затаила дыхание. Впереди, может быть, всего метрах в пяти, послышалось какое-то хрюканье, потом раздался хриплый свист. И чей-то голос:
– Дерьмо!
Потом впереди вспыхнул луч света, и они увидели на земле человека. Это был мужчина лет приблизительно сорока. Нос у него был разбит и сильно кровоточил. Он прикрывал ладонью глаза от света. Над ним склонился тот, кто держал фонарь.
– Отстань от меня, – застонал лежащий мужчина.
– Заткнись! – ответил ему другой.
– Эй, – крикнул Бобби, шагнув вперед.
Луч света тут же повернулся на голос. Ронни прикрыла глаза рукой.
– Выключи этот чертов фонарь! – заорал Бобби.
Но свет не погас. Наоборот, он понесся к ним, как поезд в тоннеле. Первой мыслью Ронни было отпрыгнуть в сторону, но она отбросила ее и пригнулась, выставив вперед плечо. Сильный удар опрокинул ее на землю. Она услышала громкий вскрик, и фонарь, сверкнув над ее головой, перелетел через нее и упал где-то сзади. Что-то тяжелое навалилось на нее сверху, холодные руки коснулись лица. Она вскрикнула, и тот, кто навалился на нее, вскочил. Фонарь, перелетев через нее, упал очень удачно и теперь освещал все место действия. Ронни увидела, что Бобби одной рукой прижимает кого-то к стене. В другой руке у него, поднятой как для удара, она заметила что-то длинное и тонкое. Кол.
– Бобби! Не надо!
– Порядок, детка, – отозвался Бобби. – Я не собираюсь его протыкать. Пока.
Пойманным оказался подросток лет шестнадцати. Высокий, худощавый, с прямыми светлыми волосами. На нем была кожаная клубная куртка «Миннесота Викингз». Похоже, дорогая. Лицо парня было искажено от страха. Ронни подошла ближе.
– Какого черта ты здесь делаешь? – сказала она.
Парень съежился и отвернулся:
– Ничего Я ничего не сделал, я просто смотрел. Только смотрел.
Старик, все это время молчавший, застонал:
– Пытался убить меня, сволочь. Забрал у меня все деньги.
Парень заерзал, лицо его стало белее полотна. Ронни подняла фонарь и посветила в сторону, где лежал старик. Рядом с ним на земле валялась маленькая бейсбольная бита. Ее конец был в крови и на него налипли волосы.
– Ах ты маленький кусок дерьма, – сказала Ронни.
– Что такого, это ведь всего лишь бродяга, – ответил парень.
– Может, мне его убить? – спросил Бобби.
– Посмотрим, – сказала Ронни. Она присела на корточки рядом со стариком и коснулась пальцами его щеки: – Вы целы?
– Да, но мои деньги! Он взял мои деньги!
Ронни подняла биту, подошла к подростку и обыскала карманы его куртки. В одном из них она нашла бумажник, в другом – ключи и комок мокрых купюр. Она открыла бумажник и увидела там четыре купюры по двадцать долларов.
– Эй, это мои! – слабо пытался протестовать парень.
Ронни улыбнулась, сложила деньги и отдала их старику. Затем она снова открыла бумажник и вытащила оттуда школьную карточку с фотографией.
– Джин Томпсон, – прочитала она. – Ты очень плохо вел себя сегодня, Джин.
– Отпустите меня, – заныл парень.
– Отпусти его, Бобби, – сказала Вероника.
Бобби отпустил подростка. Ронни подошла ближе и с таким видом, будто собираясь поделиться с ним какими-то интимными подробностями, сказала:
– Я оставляю у себя твою карточку. Если ты когда-нибудь еще кого-то обидишь, я отнесу ее в полицию, понял? Я могу это сделать прямо сейчас. И если ты будешь продолжать заниматься подобными делами, я не стану тебя жалеть.
Парень зашмыгал носом:
– Как я теперь доберусь до дома! Вы отобрали у меня все мои деньги!
– Пешком, говнюк! – сказал Бобби.
– Вот именно, – улыбнулась Ронни. – Пешком, говнюк.
Подросток повернулся и побежал.
Ронни вернулась к старику и протянула ему пластмассовый крест. Он непонимающе посмотрел на него:
– А это еще зачем?
– Сегодня ночью на улице можно встретить гораздо худшие вещи, чем малолетний грабитель, – ответила Ронни.
Что-то темное метнулось через Вашингтон-авеню. На мгновение уличные огни скрылись за этой тьмой, похожей на черную простыню, раздуваемую ветром.
– Скажи мне, что ты тоже это видел, – сказал Ли.
– Я тоже это видел, – сказал Мартин.
– Это он.
– И посмотри, куда он направляется.
Прямо напротив стоял тот самый сгоревший дом, у которого они первый раз встретились с ним. Ли взглянул на его мрачный силуэт и содрогнулся. Он достал рацию и поднес ее к самым губам.
– Мы его нашли, – сказал он.
– Ли? – спросил Джек.
– Да, мы на Вашингтон-авеню. Угадай, где он? Там же, где и в прошлый раз. Только сегодня он зашел внутрь.
– Вы точно уверены?
– Точнее быть не может, – ответил Ли.
– Джек, это Бобби, мы тут поймали одного мелкого говнюка, грабил бездомных.
– Джек, это Саймон. Мы на том же месте. Здесь ничего. Ли, мы рядом с вами, подождите, мы сейчас подойдем.
– Мы будем внутри дома, – ответил Ли. – Проследим за ним. Я не хочу упустить этого сукина сына.
Рация замолчала. Джек подождал с минуту, потом сказал в эфир:
– Будьте осторожны. И держите связь.
Ли бросил рацию в сумку и кивнул Мартину. Они перешли улицу и направились к черному силуэту сгоревшего дома. Парадная дверь была забита большим куском фанеры, который теперь, впрочем, держался только на верхних гвоздях. Ее было легко отогнуть и проникнуть внутрь. Объявление министерства здравоохранения о признании здания опасным все было разрисовано неприличными рисунками.
– Гляди под ноги там, внутри, – предупредил Мартин. – Там повсюду валяются использованные шприцы, иголки и дерьмо. И все это одинаково неприятно.
– Это уж точно, – отозвался Ли.
Он отогнул фанеру и пропал в темноте. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы понять, что в доме не совсем темно. В окна проникало достаточно света. Было впечатление, что, здесь, внутри, взорвалась мощная бомба. Ли заметил, что, если задрать голову, можно увидеть все этажи и даже крышу. Разрушенные стены, торчащие фермы, обвалившиеся перекрытия. Казалось, что стоишь в торговом пассаже, спроектированном для ада. Сверху лился холодный голубой свет. Мартин тронул Ли за плечо, и тот резко обернулся. В холодном призрачном свете бледное лицо Мартина было похоже на лицо мертвеца.
– Я частенько бывал здесь, – сказал Мартин. – Там дальше, если пойти прямо, есть ступеньки. Вон там, где темно, видишь? Там стены целые. У тебя же есть зажигалка?
– Да.
– Она нам понадобится.
Ли вытащил на грудь свой деревянный крест и крепко вцепился в него левой рукой. В правой он мертвой хваткой держал водяной пистолет.
– На первый взгляд кажется, что у нас какое-то несолидное оружие.
– Для того, на кого мы охотимся, это не так.
– Будем надеяться.