В 1987 году он попробовал еще, на этот раз он поехал в Калькутту. Но там ему хватило одного дня, чтобы понять: сколько бы он ни убил здесь людей и насколько бы явными ни были улики, никто, а особенно кто-то, подобный ему, ничего не заметит. Он подумал, что, если бы его собратья существовали, они были бы рады жить здесь, ибо тут их действия, даже если бы кто-то обратил на них внимание, не вызвали бы бурной реакции. Люди умирали тысячами, и до них никому не было дела. В этой свистопляске смерти и отчаяния Карниш был не в состоянии определить присутствие себе подобных, и даже если бы они здесь были, он сомневался, что сумел бы это почувствовать: их темная сущность тонула в куда более глубокой тьме, исходящей от местного общества. И снова он возвратился в Миннеаполис.
   С тех пор Карниш бросил попытки подавать знаки о своем существовании – в конце концов это было просто опасно – и направил свои усилия на поиски знаков, оставленных другими. Он боялся разоблачения, а оставлять улики – это прямой путь к нему. Все-таки люди не такие уж беспомощные существа. Он ненавидел их и боялся. Он был один, их было много, и они много знали о нем, хотя и верили не всему. Он жил, окруженный врагами.
   Занявшись своими изысканиями, Карниш быстро обнаружил, что убийства в стиле вампиров происходят по всему миру. Организуя бюро, поставлявшее ему информацию, он рассчитывал, что в лучшем случае сообщения будут поступать раз в месяц, но получал их почти ежедневно. Казалось, имитировать вампиризм стало всеобщим развлечением. Больные люди.
   Карниш очень скоро научился разоблачать эти подделки. В первую очередь он отметал известия о смерти сколько-нибудь заметных лиц; по сути, его интересовали только убийства нищих или бродяг. Ни один настоящий вампир не выбрал бы жертву из других слоев общества. Месяц спустя он ввел в обиход некий фильтр из ключевых слов «бездомный», «бродяга» и «проститутка» в сочетании со словом «вампир». Еще одно бюро снабжало его материалами о количестве бездомных и историями об их исчезновениях. За последние два года он получил всего по паре таких историй, но потом начались события в Детройте.
   Карниш оперся на бетонную плиту, закрыл глаза и потянулся своими чувствами во тьму. Где ты? Чем ты занят сегодня ночью?
   Ответа не было.
   Вдруг на ближайшей улице появилась полицейская машина. Луч прожектора побежал по пустырю. Карниш присел и закутался в свою накидку из теней. Луч прошел по нему, на мгновение осветив место смерти Дорис Робинсон, и погас. Машина медленно удалилась. Выждав несколько секунд, Карниш поднялся. Он был в ярости. Он ненавидел, когда его вынуждали прятаться, ненавидел людей, их ничтожное, жалкое существование. Ненавидел свой страх перед ними. Он торопливо пересек пустырь и вернулся в переулок, из которого пришел. Ночь только начиналась, пора было поохотиться.
 
   Время шло быстро. Летели часы, а Карниш все никак не мог найти признаков того, что его детройтский собрат сегодня вышел на охоту. Однажды он по пожарной лестнице забрался на крышу многоквартирного жилого дома и около часа простоял там, разглядывая Детройт сверху. Казалось, город никогда не отдыхает. То тут, то там, то и дело вспыхивало движение. Каждую минуту откуда-то доносились какие-то крики, потом опять наступала тишина. Карнишу это казалось странным, почти пугающим. Он не понимал этот город, который во многом напоминал ему Калькутту. Другое дело – Миннеаполис. Он побывал во всех местах, где были обнаружены жертвы вампира. Пресса сообщала о шести, но Карниш, совершенно случайно, обнаружил седьмое. Повсюду он чувствовал остатки ужаса жертвы, но не уловил ничего, что позволило бы ему создать четкое представление об образе и сущности убийцы. На седьмом месте он нашел труп. Это был склад, примерно в миле от пустыря, где была убита Дорис Робинсон. Труп белой девочки, примерно шестнадцати лет, был накрыт газетами и находился в стадии сильного разложения. Карниш прикинул, что это, должно быть, одна из первых жертв, убита примерло в середине июля. Тело настолько разложилось, что он не смог обнаружить на нем интересующие его следы, столь хорошо заметные на других трупах, зато он отчетливо чувствовал ужас убитой. Это совершенно определенно была одна из его жертв.
   Около четырех часов утра Карниш понял, что не найдет сегодня своего коллегу. Небо на востоке из синего стало лиловым, и он решил, что пора двигаться в сторону отеля. В переулке, уже недалеко от отеля, он наткнулся на группу подростков. Их было шестеро, и они стояли вокруг какого-то дрожащего комка на тротуаре. Комок оказался женщиной лет сорока; жизнь на улице основательно ее потрепала. Казалось, она не замечает этих смеющихся и издевающихся над ней подростков, хотя они, очевидно, занимались этим задолго до того, как он подошел. Лицо ее, покрытое грязью, было все в синяках и запекшейся крови. Карниш спрятался в тени и с растущим изумлением принялся наблюдать. Среди подростков были и белые, и черные, но все сравнительно хорошо одеты. Субботней ночью вышли в город поиздеваться над слабыми и беззащитными. Прямо его собственные отпрыски.
   Один из подростков наклонился над женщиной, распахнул на ней пальто и грубо сжал ее грудь. Женщина не сделала ни единого жеста сопротивления и лишь подняла на него ничего не выражающее, безразличное ко всему лицо.
   – А у нее есть сиськи, – сказал подросток, выпрямляясь. – Давайте трахнем ее, что ли?
   До сих пор они ограничивались лишь оскорблениями и легкими тычками, но теперь решили перейти эту грань. Карнишу было любопытно почему. Он не вполне понимал механизмы человеческого сексуального влечения. Но время шло, а он был голоден и не собирался до утра стоять здесь и наблюдать, как они развлекаются. Он послал в их сторону леденящий сгусток страха. Он дал им знать, что за ними наблюдают. Подростки нахохлились, сунули руки поглубже в карманы, словно по переулку пронесся порыв холодного ветра, и попятились от бродяжки.
   – Пойдемте-ка лучше отсюда, – сказал один из них. – Что-то мне не по себе. Плохое предчувствие.
   Они слушались своих инстинктов как животные. Сначала они просто шли, ускоряя шаги, потом побежали и скрылись из виду. Карниш вышел из темноты и направился к лежащей на асфальте женщине, которая, казалось, даже и не заметила, что мальчишки оставили ее в покое, и все так же пялилась в пустоту. Впрочем, она подняла взгляд на Карниша – скорее из любопытства, чем из страха. Все самое плохое, что могло с ней случиться в жизни, уже случилось. Карниш, разочарованный, присел рядом.
   – Цела? – спросил он.
   Она не ответила. Потом из-под лохмотьев высунулась грязная вонючая рука.
   – Ну, что там у тебя? – хрипло проговорила бродяжка.
   – Сначала ты мне скажи, кое-что, – покачав головой, сказал Карниш.
   Она заморгала, не понимая, чего от нее хотят, и слегка нахмурилась. Карниш улыбнулся.
   – Чего ты больше всего боишься? – мягко спросил он.
   То ли необычность вопроса, то ли тон, каким он был задан, тронули ее, но в ее глазах промелькнул страх, и, посмотрев на него, она нахмурилась еще сильнее.
   Он ясно чувствовал ее страх и читал ее мысли, словно шагал по широкой аллее, открытой в ее сознании этим вопросом. На самом дне ее сознания таился самый распространенный страх, страх, который разделял даже Карниш. Она боялась, что после смерти попадет в ад. Карниш был удивлен и шокирован. Разве в Библии не сказано, что тот, кто не имеет ничего, на том свете получит все? Неужели она боится, что после всех ужасов и лишений, выпавших на ее долю в этой жизни, за гробом ее приговорят к чему-то еще более страшному? Но, как ни странно, он видел, что это так. Именно этого она боялась больше всего. И этот страх он мог уважать, он мог ему посочувствовать. Карниш верил в Бога. Если на свете существует такая тварь, как он, то должен существовать и Бог. А если существует Бог, то и рай, и ад тоже должны существовать. А если они существуют, то в том, куда попадет он, Карниш, не может быть ни малейших сомнений. Вот почему он так боялся смерти. Он знал, что его ждет.
   Но сейчас его занимал не собственный страх, а страх этой женщины. Из тусклых, замшелых коридоров ее памяти он извлек ее имя – Натали.
   Когда-то у нее была нормальная жизнь. У нее был муж, дети, работа. Но она все это потеряла из-за своей слабости, из-за алкоголя, из-за наркотиков. Теперь у нее не было ничего. Ничего, кроме Карниша. Он поднял ее на такую высоту, чтобы их лица были бы на одном уровне. Она не сопротивлялась, да он и не ждал этого от нее. Его тело открылось, втянуло ее в себя и обхватило со всех сторон. Он сжал ее руками и уставился ей в глаза. Он показал ей ад. Он внушил ей, что она прямиком попадет туда. Он щекотал ее сознание ужасной мыслью:
   Все ужасы, которые ты можешь вообразить здесь, на Земле, будут в тысячу раз лучше самой приятной вещи, которая произойдет с тобой, там, куда ты отправляешься.
   Он смаковал ее страх, кристально чистый, несмотря на грязь, покрывающую ее с головы до ног. Она сделала попытку закричать, но он залепил ей рот и приглушил крик. Он всасывал ее в себя, поглощая всю, без остатка, и его глаза смотрели в ее глаза, обезумевшие тот ужаса, насланного на нее Карнишем, до тех пор, пока от нее не осталось ничего.
   «Бог ненавидит тебя, Натали», – внушил он остаткам ее исчезающего сознания, и все закончилось. Натали больше не было. Карниш поднял голову и, посмотрев на светлеющее небо, вздохнул, настолько удовлетворенный, насколько это вообще было для него возможно. Ему приходилось питаться отбросами общества, и за это он ненавидел их.
   Но тем не менее это была жизнь. И только жизнь имела значение. Он втянул в себя свою тьму и, вновь став похожим на человека, двинулся к отелю. В вестибюле он пожелал, чтобы никто его не заметил. Его никто не заметил. Пешком он поднялся на второй этаж, а затем на лифте – к себе, на двенадцатый. Оставив на двери табличку с надписью «Не беспокоить», он вошел в номер, задернул шторы, отгораживаясь от дневного света, лег на кровать и, позвонив портье, спросил, были ли какие-либо звонки. Звонков не было. Тогда он приказал не соединять никого с его номером до семи часов вечера, не беспокоить его и номер не убирать.
   – Хорошо, сэр, – ответили ему.
   Карниш положил трубку и уставился в потолок. Он никогда не спал, а впереди был долгий день, и ему было о чем поразмыслить.

8

   Саймон медленно прохаживался по тротуару до угла Шестой улицы и Третьей авеню и обратно, до ступенек муниципалитета, где стояли три пустые полицейские машины. День был теплый, солнечный, небо – пронзительно-голубое. Бабье лето очень похоже на настоящее, но в воздухе уже чувствуется та сухость, которая предвещает зиму. Было двенадцать тридцать две. Он гулял здесь уже пятнадцать минут, хотя с Бекки они договорились встретиться в половине первого.
   Утро в магазине выдалось оживленнее, чем он предполагал. Была объявлена распродажа научной фантастики, и бизнес заметно оживился. Саймона попросили поработать дополнительно после обеда, но он вынужден был отказаться, чего не сделал бы в обычных обстоятельствах. Он был достаточно честен с самим собой и понимал, что отказывается от дополнительного заработка не только из-за Фила. Ему очень хотелось снова увидеться с Бекки. Она вышла из-за угла в двенадцать тридцать пять. На ней были джинсы, матерчатые туфли и шерстяной свитер. Она улыбнулась и помахала ему. Он улыбнулся в ответ.
   – Ты уже здесь, – сказала она.
   – И ты, – ответил он.
   – Мы одни?
   – Да, у Боба и Ронни дела.
   – Ничего.
   Они стояли, смотрели друг на друга и улыбались. Саймон понимал, что выглядит дураком, но ничего не мог с собой поделать. После того как прошлой ночью они три часа говорили по телефону, он находился в некотором потрясении. Он никогда еще так быстро не сближался ни с кем, тем более с женщиной, к которой его к тому же влекло. Целый час после этого разговора он не мог уснуть и без конца воображал возможные направления развития их отношений. А теперь, когда он стоял с ней лицом к лицу, все, что он мог делать, это глупо улыбаться.
   – Ну, с чего мы начнем?
   Бекки не витала в облаках, она ни на минуту не забывала, зачем они встретились. Саймон заставил себя сосредоточиться.
   – Я думаю, для начала можно заглянуть к «Мунбим Букс».
   – Хорошо, так и сделаем.
   Он уже хотел пойти вперед, но Бекки остановила его. Взглянув на нее, Саймон увидел, что она больше не улыбается. Он тоже помрачнел.
   – Признайся, ведь ты не надеешься его найти, да? – спросила она.
   Саймон сделал глубокий вдох, надул щеки и с шумом выпустил воздух.
   – Нет, не надеюсь, но все равно хочу попробовать, – покачав головой, ответил он.
   Даже теперь, когда он был не один, ему потребовалось собрать все свое мужество, чтобы преодолеть страх и войти в переулок. Бекки, заметив, что он колеблется, положила руку ему на плечо:
   – Хочешь, я пойду и взгляну?
   Он посмотрел ей в глаза. Она не подшучивала над ним. Она видела его страх. Он был почти уверен, что она его понимает. Но все же понять его она не могла, потому что не видела того, что видел он, никогда не убегала, оглядываясь, от той высокой худой фигуры. Он покачал головой:
   – Нет, я сам.
   – Тогда пошли.
   Он почувствовал прикосновение ее пальцев, а в следующее мгновение она уже держала его за руку. Это произошло так неожиданно, что он даже не успел осознать, что происходит. Бекки улыбнулась и стиснула ему руку.
   – Ты как? – спросила она.
   – Пожалуй, нормально. Ну давай, хватит тянуть.
   Саймон пошел вперед. Бекки шла рядом, не опережая его, но и не отставая. Сердце Саймона билось как бешеное. Он, злясь на себя, потряс головой, В конце концов это же глупо! Он приходил сюда вчера утром, и ничего с ним не случилось. Здесь нечего бояться. Еще полчаса назад он даже хотел поскорее прийти сюда, посмотреть, вдруг он чего-нибудь пропустил.
   Казалось, страх ждал его здесь. Он уже подошел к «Дамстеру», когда эта мысль обожгла его. Да, да. У него было именно такое чувство. Как будто страх ждал его здесь. Он посмотрел да Бекки. Она была очень бледной.
   – Ты тоже это чувствуешь? – сказал он.
   Она вздрогнула.
   – Господи, Саймон!
   – Прости, но ты тоже это почувствовала, правда?
   – Что «это»?
   – Ну, это, будто какая-то угроза, что ли, висит в воздухе. Что-то нехорошее. Ты разве не чувствуешь?
   – Брось, Саймон. Ты волнуешься, я волнуюсь, вот и все.
   Саймон глубоко вздохнул и, потянув ее за руку, повел за угол контейнера. Там, где он последний раз видел Фила, лежали размокшие картонные коробки. Тут же, неподалеку, валялся разорванный и грязный пакет из «Бургер Кинг», который лишний раз доказывал, что Саймон был здесь той ночью.
   – Это здесь? – тихо спросила Бекки.
   – Ну, я стоял подальше, у магазина, но я хорошо все видел.
   – Здесь ничего нет.
   – Я знаю.
   – Ты Джеку все рассказал?
   Он повернулся и посмотрел на нее. Что бы ни было у него во взгляде, но недоверие моментально исчезло с ее лица.
   – Я просто не все поняла, – сказала она, отворачиваясь. – Что это была за вода, и откуда она взялась?
   – Я не знаю.
   – Может, Джек знает? Он сказал, что поверил тебе.
   – Да, сказал.
   – Может, ему что-то известно?
   – Что?
   – Не знаю. Пойдем отсюда.
   Саймон и сам был рад покинуть это место. Едва они вышли из переулка, Саймону показалось, что какой-то груз свалился у него с плеч. Он судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха. Бекки посмотрела та него:
   – Ну ладно, я тоже это почувствовала. Там произошло что-то ужасное.
   Саймон медленно покивал, соглашаясь.
   – Так что теперь? – спросила она. – Вероятно, мы должны исходить из предположения, что Фил жив и где-то поблизости, не так ли?
   – Наверное, так.
   – А иначе это будет пустая трата времени. Что еще нам искать? У меня, например, нет большого желания наткнуться на то, что ты видел, чем бы это ни было.
   – Понимаю, и у меня тоже. Итак, мы ищем Фила.
   – Где еще он может быть?
   – В библиотеке, – без колебаний сказал Саймон.
 
   От «Мунбим Букс» до Общественной библиотеки Миннеаполиса было всего пятнадцать минут хода, сначала вниз по Хеннепин, затем по Николет. В библиотечном дворике, выходящем на Николет, было полно людей. Одни читали, устроившись на скамейках, другие просто грелись на солнце. Здесь были бродяги, подростки, сбившиеся в кучки, и семейные пары с детьми, играющими на островках зеленой травы.
   – Вот здесь мы с ним и познакомились, – сказал Саймон, показывая ей на одну из скамеек.
   – Он мне рассказывал.
   – Серьезно?
   – Ты был важной частью его жизни, Саймон.
   – Я всего лишь брал для него книги.
   – Книги и были его жизнью. Чтение было одним из немногих удовольствий, что остались ему доступны. Не надо недооценивать то, что ты для него делал.
   Саймон вдруг почувствовал предательскую тяжесть в груди и отвернулся:
   – Пойдем заглянем внутрь.
   Но и внутри не было никаких следов Фила. Саймон часто встречался с ним здесь, обычно по воскресеньям. И Фил, как правило, ждал его или во дворе, или внутри, в читальном зале. Там стояли удобные кресла и даже пара диванов. Наверное, это была самая мягкая часть жизни Фила; охранники следили, чтобы бродяги здесь не спали, но на бодрствующих и читающих они не обращали внимания. Саймон и Бекки обошли все стеллажи, осмотрели читальный зал и вышли наружу.
   – Его нигде нет, – подвел итог Саймон.
   Они подошли к свободной скамейке и сели. Солнце пригревало им спины. Саймон, улыбаясь, посмотрел вниз, на пальцы Бекки, затем перевел взгляд на ее лицо.
   – Так, ну и что мы?
   – Что – что мы?
   – Я имел в виду… – Он показал на их сплетённые пальцы.
   – Я не знаю. Можем прекратить поиски.
   – Нет.
   Бекки улыбнулась, а Саймон посмотрел в другой конец двора. Там, на скамейке, в одиночестве сидела женщина с ярко-рыжими волосами и читала журнал.
   – В чем дело? – спросила Бекки.
   – Мне кажется, я ее знаю.
   – Ты ее знаешь?
   – Я хотел сказать, что видел, как она разговаривала с Филом.
   – Я тоже ее знаю. Она проститутка. Иногда приходит в нашу ночлежку.
   – Пойдем-ка.
   Не отпуская ее руки, Саймон встал и потянул Бекки за собой. Когда они подошли к женщине с журналом, та подняла голову, и Саймон понял, что не ошибся. Несмотря на весьма умеренный макияж, она выглядела достаточно броско. Лицо у нее было округлое, приятное, если не считать морщинок вокруг глаз и губ. Вблизи ее волосы утратили теплый золотой оттенок, а стали цвета холодной бронзы. Она затянулась сигаретой и равнодушно взглянула на Саймона.
   – Привет, – сказал он.
   Женщина посмотрела на Бекки, потом перевела взгляд снова на Саймона:
   – Пока.
   – Подожди, я тебя знаю.
   – Если ты меня знаешь, то я не хочу видеть тебя днем.
   – Да нет же, нет. Я имел в виду…
   – Чего вам от меня надо?
   – Мы ищем друга, – сказала Бекки.
   Женщина снова посмотрела на нее, глубоко затянулась, задержала дым и двумя струйками выпустила его через нос.
   – Я тебя тоже знаю, – сказала она, глядя на Бекки… – Ты из ночлежки.
   – Точно.
   – Мы ищем Фила, – сказал Саймон.
   – Фила?
   – Ты его знаешь?
   – Какого Фила?
   – Высокий такой парень. Седые волосы. Все время улыбается и все время таскается с книгами.
   – Книголюб.
   – Точно.
   – Я не знаю, где он.
   Саймон вздохнул.
   – А как тебя зовут?
   – Не твое собачье дело.
   Саймон покачал головой. Несмотря на растущее разочарование, он продолжал улыбаться.
   – Ты не очень приветлива.
   – А с чего мне с вами любезничать.
   – В общем, не с чего, конечно. Просто… Мне кажется, с Филом случилась беда.
   – Какая такая беда?
   – На него кто-то напал. Я кое-что видел в пятницу ночью. Я видел, как какое-то существо что-то делало с Филом. Что-то странное. После этого я его больше не видел.
   Слушая его, женщина ковыряла в зубах языком. Вид у нее был расслабленный, почти томный. Журнал, который она читала, оказался бесплатным таблоидом – любой желающий может взять такой в библиотеке. Он был открыт на странице с астрологическими прогнозами и гороскопами. Ее обтягивающие джинсы были заправлены в белые ковбойские сапожки.
   – Ну, так сходите в полицию, – сказала она, вытащив наконец то, что застряло у нее в зубах.
   – Я ходил, но им на это наплевать.
   – Понятное дело, – сказала она, надув губки.
   – Они на целый день упрятали меня в камеру.
   – Упрятали в камеру? Круто, – ухмыльнулась она.
   – Ты не видела Фила?
   – Я уже сказала тебе, что не видела его и не знаю, где он может быть.
   – Спасибо и на этом, – сказал Саймон и тяжело вздохнул.
   Женщина встала и, сделав последнюю затяжку, щелчком отбросила окурок. Когда она опустила руки, на сгибах локтей стали видны следы многочисленных уколов. Саймон отвел глаза.
   – Говоришь, тебя упекли?
   – Да, упекли.
   – Это ты ему книги носил?
   – Да, я.
   – Ты ему нравился.
   Саймон ждал, чувствуя, что это не все, а она, стоя в вызывающей позе, внимательно его изучала взглядом.
   – Иногда он зависает у реки, – сказала она наконец.
   – Где?
   – Между мостом Плимут-авеню и Николет-Айленд.
   – Я знаю, где это, – сказала Бекки. – Там свалка автомобилей и старых вагонов.
   – Точно.
   – Спасибо, – кивнул Саймон.
   – Эй, это местечко не из приятных. Я бы туда не поехала.
   Саймон ничего не ответил. Женщина пожала плечами.
   – Дело ваше. Если найдете его, дайте и мне знать. Я бываю на площади Батлер, спросите Конни Хонунг, и вам покажут. Просто закиньте весточку. Фил – хороший парень.
 
   По лицу таксиста можно было без труда догадаться, что он думает о своих пассажирах.
   – Вы что, рехнулись?
   – Первый раз у меня такие трудности с такси, – сказал Саймон Бекки, едва удерживаясь от смеха.
   – Без обид приятель, но уж ты мне поверь, вам туда ни к чему. Вы не местные?
   Саймон посмотрел на его водительское удостоверение. Таксиста звали Ли Чэндлер. Ли был крупным парнем, и по сравнению с ним такси казалось маленьким. Его круглое небритое лицо было покрыто шрамами.
   – Послушай, нам просто надо туда попасть.
   – Мне очень неприятно вам об этом говорить, но если я не хочу вас туда везти, то и не обязан.
   – Так ты повезешь или нет?
   Ли шмыгнул носом и почесал переносицу:
   – И чего вас туда несет? Говорю же вам, там одни бродяги, шлюхи, педерасты и черт знает кто еще. Зачем вас искать неприятностей на свою задницу? У вас деньги есть?
   – Есть.
   – Еще того хуже. Когда вы оттуда вернетесь, денег у вас уже не будет. Если вы вообще вернетесь.
   – Мы кое-кого ищем, – сказал Саймон.
   – Да? И кого же?
   – Одного друга, он бездомный.
   – А что он сделал? Он вам что, денег должен?
   – Нет, нам просто надо его найти.
   – Слушай, приятель, я не обязан ехать туда, если мне неохота. Разве я тебе не говорил?
   – Пошли, Бекки, найдем другое такси.
   – Поверь мне, приятель, никто тебя туда не повезет. Посиди спокойно минутку. Так зачем вы ищете этого парня?
   – Потому что мы думаем, что с ним случилась беда.
   – Какого рода беда?
   – Он может быть ранен.
   Ли посмотрел на Саймона, потом на Бекки, потом снова на Саймона.
   – И это все?
   – Все.
   – Вы сумасшедшие.
   – Так ты отвезешь нас?
   – Наверное, я тоже сумасшедший. Вот дерьмо. Да, я вас отвезу. Только не вылезайте из машины, пока я не скажу, договорились?
   Саймон промолчал. Бекки тоже. Ли кивнул головой, и они поехали.
 
   Дорога петляла по какой-то промышленной зоне, застроенной ржавеющими покосившимися ангарами, затем пересекла большой, состоящий из шести путей, железнодорожный переезд. Даже днем, при солнечном свете, это место казалось зловещим и мрачным. Ли свернул к обочине и, остановив машину, махнул рукой, показывая через изгородь:
   – Все, дальше я не поеду. Реку видите? Вон она, поблескивает? А за изгородью тропинка. Она спускается к берегу, где старые машины. И все равно вы рехнулись.
   – Ты подождешь?
   – Я подожду. Я жду ровно десять минут, потом вызываю по рации полицию, сам уезжаю, а вы тут выкручивайтесь как знаете.
   – Во всяком случае, честно. – Саймон повернулся к Бекки. – Подожди здесь, – сказал он ей.
   – Я пойду с тобой.
   – Это первая умная вещь, которую сказал твой парень. Подожди здесь.
   – Нет. – Бекки вышла из машины, и Саймон следом за ней.
   – Тебе совсем не обязательно туда ходить, – сказал он.
   – Это я предложила искать Фила и не собираюсь оставаться в стороне.
   Путаясь в высокой траве, они добрались до изгороди, потом около тридцати футов прошли вдоль нее, пока не нашли дыру. Саймон развел края проволоки и вслед за Бекки пролез на другую сторону. Там начиналась тропинка, ведущая через поросшее сорняками поле к берегу Миссисипи. Бекки взяла Саймона за руку, и они двинулись в путь. Через минуту тропинка резко пошла вниз, к берегу, где в двадцати метрах от воды в беспорядке были свалены старые автомобили и железнодорожные вагоны. На другом берегу громоздились ангары складских помещений. Справа, за излучиной реки, виднелся Николет-Айленд, плотина на водопаде святого Антонио, а еще дальше – мост Третьей авеню. Слева был мост Плимут-авеню. По нему, словно сверкая на солнце, бесшумно проносились машины.