Эллис Джек. Ночная Жизнь

   Не оставайтесь на ночь на улице. По городу бродит тварь, поедающая людей.
   Все, что они могли сделать, – это оставить его без еды.
   – Не выходите ночью на улицу, – попросил Джек всех присутствующих. – Не рискуйте.
   – Нужно зарабатывать на жизнь, – сказала Конни.
   – Лучше остаться голодным, но живым, – заметил на это Джек.
   Конни и Ли потупились и ничего не ответили.
   – Кому нужно место для ночлега? – спросила Бекки, глядя на Мартина. Тот покачал головой. Бекки положила руку ему на плечо:
   – Мартин, на улице небезопасно. Я отведу тебя в ночлежку на Одиннадцатой улице, там найдется лишняя койка.
   – Ненавижу ночлежки.
   – Мартин…
   – Я сказал – нет.
   Бекки посмотрела на Саймона. Тот пожал плечами. Это было личное дело Мартина. Бекки кивнула, но вид у нее был недовольный.
   – Я развезу вас по домам, – неохотно предложил Ли. – Не хватало, чтобы еще кто-нибудь из вас, идиотов, пропал.
   На прощание Джек пожелал всем спокойной ночи и запер за ними дверь. Потом ушел в свои жилые покои и выключил свет. Бекки взяла Саймона под руку и плотно прижалась к нему.
   – Вы поедете, или как? – спросил Ли.
   Бекки покачала головой.
   – Нет, мы пройдемся пешком, нам здесь недалеко.
   Ли кивнул и не стал возражать. Места в такси и так не хватало. Впереди, кроме Ли, уселись Мартин и Конни, сзади расположились Бобби и Ронни. Когда машина отъезжала, Бобби помахал рукой Саймону и Бекки. Они подождали, пока такси не свернет за угол, затем повернулись и пошли к дому Бекки.
   – Ты ведь останешься сегодня у меня? – спросила Бекки.
   – Да.
   Некоторое время они шагали молча, стараясь выбирать места посветлее. Это оказалось сложнее, чем они думали. Было похоже, что город строился для любителей темноты.
   – Как ты думаешь, Джек прав насчет этой твари? – нарушила молчание Бекки.
   – Даже не знаю.
   – А что, если прав?
   – Не знаю.
   – Мне страшно.
   – Мне тоже.
   Внезапно Саймону пришла в голову одна мысль. Он открыл сумку Фила и достал оттуда его серебряное распятие. Он показал его Бекки. Она дотронулась до распятия и вздрогнула.
   – Не очень-то оно помогло Филу, – сказала она.
   – Оно было у него в сумке, а я держу его наготове, – ответил Саймон.
   Бекки печально улыбнулась:
   – Тогда надейся, что это действительно вампир.
   Саймон промолчал, и они прибавили шагу.
   Бобби попросил Ли остановиться у старого, страшного на вид дома. Этот дом напомнил ему дом с меблированными комнатами, где он провел первые полгода после жизни на улице. Ли с отвращением окинул его взглядом.
   – Надеюсь, все будет в порядке?
   – Да, – сказал Бобби. – Спасибо, что подвез.
   – Да я не про тебя говорю, засранец, а про нее. Ты в порядке, девочка?
   Ронни кивнула. Она все еще была бледной и выглядела так, словно находится во власти дурных воспоминаний:
   – Я возьму себя в руки.
   – Ты побудь с ней сегодня ночью, – сказал Ли, обращаясь к Бобби. – Что-то она неважно выглядит.
   Бобби кивнул и, обняв Ронни, повел ее к дому. Ли подождал, пока они не войдут внутрь и не зажгут свет в квартире.
   – С ними порядок, – сказал он больше для себя, чем для кого-то еще.
   – Бедная девочка, – сказала Конни.
   Ли промолчал и поехал дальше. Конни сидела рядом с ним, а рядом с Конни – Мартин Бадз. С тех пор как они уехали от Джека, он не проронил ни слова. Конни показывала Ли дорогу, и наконец они остановились возле ее дома. Она, улыбаясь, посмотрела на Ли, потом на Мартина, потом снова на Ли.
   – Что ты собираешься сегодня делать? – спросила она.
   – Поеду домой и хорошенько высплюсь, – ответил Ли.
   – Уверен?
   – Вполне.
   Она вздохнула. Мартин открыл дверь, вылез из машины, помог выбраться Конни, потом сел обратно, закрыл дверь и опустил стекло.
   – Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Номер шестнадцать. – Конни улыбнулась, помахала на прощание рукой и пошла к подъезду. Ли, убедившись, что она благополучно вошла внутрь, отправился дальше. Он доехал до Вашингтон-авеню и, свернув на восток, покатил в сторону моста Третьей авеню. Мартин смотрел на проносящиеся мимо фонари.
   – Куда ты едешь?
   – Домой.
   – Высади меня здесь, я дальше пойду своим ходом.
   – Черта с два.
   – Останови свою чертову тачку.
   Ли повернулся к нему:
   – Заткнись. Я никуда тебя не пушу. Ты сумасшедший? Там это чудовище бродит в ночи.
   – Мне твоя гребаная благотворительность не нужна.
   – Это не благотворительность, засранец, это одолжение.
   Ли свернул налево, въехал на мост и пересек Миссисипи. Река, в которой отражался тусклый свет фонарей, была похожа на жирного черного червя.
   – Куда ты, черт тебя побери, меня везешь? – снова спросил Мартин.
   – Ты останешься у меня.
   – Ты что, рехнулся?
   – Заткнись.
   – У меня СПИД, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   – Подумаешь, я же не собираюсь с тобой трахаться. Ляжешь на диване.
   Мартин уставился на него широко раскрытыми глазами и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Он отвернулся и стал смотреть вперед. Через пару минут его поза стала менее напряженной, и Ли даже показалось, что он улыбается.
   – А ты не такой уж говнюк, как кажется на первый взгляд, – сказал Мартин.
   – Пошел к черту, гомик, – ответил Ли.
   Мартин повернулся и посмотрел на него.
   – Сэр, – добавил Ли.
   Мартин пожал плечами.
   Зажегся зеленый свет, и Ли повел машину дальше.

17

   Весь день Карниша терзал голод. Он часами стоял посреди кабинета, не сходя с места, не двигаясь, подобный каменному изваянию, и смотрел на тяжелые велюровые портьеры, не пускающие дневной свет в его покои. Ярость в нем боролась с отчаянием. Ни то, ни другое не могло победить, но и не отступало.
   Слуги хорошо изучили привычки хозяина и не смели его беспокоить. И на сознательном уровне, и на уровне подсознания они понимали, что этого делать не стоит. Сознательно они боялись разгневать его, а подсознательно знали, что в течение следующих нескольких дней их мысли и чувства отчего-то будут мрачными, а то даже страшными и неприятными. Как лабораторные крысы, которых за неверные действия бьют током, они быстро учились. Они прибегут, едва он их позовет, но не раньше.
   Снова и снова Карниш переживал события вчерашней ночи, стараясь докопаться до причин того, что случилось. Как вышло, что он недооценил Саймона? Как вышло, что один жалкий человечишка сумел организовать уличные патрули?
   Не в первый раз за последние пятьдесят лет он пришел к выводу, что виной всему может быть возникшая у него подсознательная тяга к самоуничтожению. Может быть, сам не отдавая себе в том отчета, он начал вести себя менее осмотрительно? Неужели он так возненавидел эту жизнь, что подсознательно искал способа с нею расстаться? Впрочем, Карниш отказывался в это поверить. Более вероятно, что годы, десятилетия, может быть, даже века безнаказанных убийств – неужели он и вправду столь древен? – сделали его беспечным. Самая большая сложность заключалась в том, что Карниш не знал, как ему теперь действовать: у него не было опыта, потому что раньше с ним такого никогда не случалось. Все инстинкты настаивали на бегстве, но, с другой стороны, с этим городом его слишком многое связывало. За всю его долгую жизнь отношения Карниша с другими живыми существами были сугубо прагматическими. Он их ненавидел. Или же ими питался. Или и то и другое вместе. И никогда не имел с ними других отношений в отличие от персонажей прочитанных Карнишем книг, где вампиры вступали в связь со смертными мужчинами и женщинами, а порой даже влюблялись. Хотя он не без удовольствия почитывал такие истории, сам он на это не был способен. Самые близкие отношения у него сложились, пожалуй, с мисс Коломбо, чье присутствие рядом он до известной степени еще мог как-то терпеть. Возможно, потому, что она была – по-человечески, разумеется – очень похожа на него. Она использовала других людей для удовлетворения собственных желаний и амбиций. Своей карьере в «Карниш секьюритиз» мисс Коломбо в равной степени была обязана как своим профессиональным навыкам, так и своему коварству и жестокости, с которой она пробивалась наверх. Иногда Карнишу начинало даже казаться, что она ему нравится. Он, конечно же, не желал ей зла. Настоящего зла – и лишь иногда поигрывал с ее мыслями.
   По-настоящему близкие отношения сложились у него со средой его обитания. За пятьдесят лет, прожитых в «городах-близнецах», Карниш настолько их полюбил, насколько вообще был способен испытывать подобные чувства. Это не была та любовь, о которой так часто пишут авторы романов о вампирах. Не та неподвластная времени, всепоглощающая страсть. Карниш подозревал, что это была просто привычка. Как и дом, в котором он жил, Миннеаполис и Сент-Пол стали частью его самого. Или, скорее, он стал чувствовать себя неотъемлемой частью городского ландшафта, этих джунглей из стекла, бетона и стали. И он считал чужаками тех, кем питался. Даже мысль о том, чтобы уехать отсюда, была ему отвратительна. Да и куда ему ехать? Пятьдесят лет назад он перебрался сюда из Нью-Йорка, и это был шок, с которым ему далеко не сразу удалось справиться. При мысли о том, что снова придется пережить что-то похожее только потому, что Саймону и его подручным стало о нем известно, Карниш впадал в бешенство. Нет, он не ударится в бегства. Только не это.
   Он заставил себя сесть за стол и просмотреть утреннюю газету. Никаких историй о вампирах. Никаких сообщений об исчезновении бездомных. На седьмой странице его внимание привлекло объявление, что в течение нескольких дней местные ночлежки будут принимать всех нуждающихся, без ограничения. Почему – не было сказано. Но Карниш и без того знал почему. Это Саймон развернул кампанию против него. Саймон организовывает тех, кто мог бы стать его пищей. И хотя у Саймона не было связей с властями и с теми, кто мог бы причинить Карнишу серьезный вред, доставить ему много хлопот он вполне был способен.
   И факт остается фактом Саймон знает о его существовании.
   Трудно поверить, что всего лишь прошлой ночью, когда Карниш впервые понял, что про него кому-то известно, он даже почувствовал некий азарт. Мысль об этом в какой-то степени возбуждала его. Но этот азарт очень быстро сменился серьезными опасениями. Он недооценил Саймона. Но больше этого не повторится.
   И никуда он не уедет.
   Это его город. Это его дом. Самое дорогое, что есть у него в жизни.
   Итак, он останется. А это значит, он должен действовать. Ситуация недопустимая. Он должен ее изменить.
   Собравшись с мыслями, Карниш еще раз прокрутил в уме события вчерашней ночи. Он не стал на этот раз зацикливаться на собственном унижении. Рассуждать надо трезво. Ночью он действовал слишком эмоционально. Сейчас нужно все хорошенько обдумать и составить разумный план.
   Они его выследили. Окружили его излюбленное место охоты. А потом вступили с ним в схватку. И это основное, над чем следует поразмыслить.
   Так как же они сражались? Стреляли в него из пистолета. Пули, разумеется, не причинили ему никакого вреда. Раны заживали за считанные секунды и причиняли Карнишу лишь легкое неудобство. У них не было специального снаряжения для охоты на вампиров. Они были абсолютно не подготовлены и вооружены только своей храбростью, довольно шаткой, и неведением о том, с чем реально имеют дело. По существу, они не представляли для него опасности. В конце концов пострадали только его гордость и чувство собственного достоинства.
   Да, им известно о его существовании, но они не знают, что он на самом деле собой представляет, во всяком случае, они не были до конца в этом уверены. Однако Карниш почувствовал, что кое-что они подозревают. Пока они прячутся от правды, потому что боятся ее. Но со временем они могут преодолеть этот страх и тогда, подготовившись, как полагается, станут для него реальной угрозой. Если он хочет их остановить, надо действовать быстро, не теряя времени. Он должен застать их врасплох.
   К сожалению, возможности Карниша были ограничены. Во-первых, он был один против семерых, во-вторых, не все эти семеро подпадали под категорию его потенциальных жертв. Их исчезновение не пройдет незамеченным, а если они успели рассказать кому-то еще о нем и о том, чем собираются заниматься, не миновать более серьезных неприятностей. Надо действовать тонко.
   Улыбаясь своим мыслям, Карниш встал и подошел к окну. Сквозь щель между портьерами он видел темнеющее на востоке небо.
   Осталось недолго.
   Он скрестил руки на груди и стал ждать Он был терпелив. Терпение было его единственной добродетелью.
   Простак Саймон. Ты вызываешь меня на бой?
   Что ж, быть посему.
   Ты сделал свой ход.
   Теперь моя очередь.
   Твое желание удовлетворено, мой юный невежественный друг.
   Война началась.

* * *

   – Ты что, серьезно? – удивился Саймон.
   Бекки с кофейником в руках повернулась к нему и улыбнулась.
   – А почему бы и нет?
   – Да потому, что ты работала целый день, и у меня не было возможности даже мельком взглянуть на тебя.
   – Если сегодня будет такой наплыв, на какой я надеюсь, я просто не имею права не ходить на работу.
   Было шесть тридцать вечера. Небо за окном еще оставалось голубым, но солнце уже скрылось за домами. Скоро стемнеет.
   – Джек говорил, чтобы мы не выходили на улицу после наступления темноты.
   – А я и не собираюсь сегодня бегать по улицам. Просто я не имею права не работать еще одну ночь. И потом, мы сегодня все-таки немного виделись, – сказала Бекки и улыбнулась.
   Саймон не мог удержаться от ответной улыбки. Да, сегодня они немного виделись, она права. По крайней мере три раза занимались любовью. А может, четыре. Начали снова почти без перерыва. Можно ли считать это за два раза? Наверное, да. Тогда четыре.
   – Твое чувство долга достойно похвал, – сказал Саймон.
   – Но ты его не разделяешь.
   – Нет.
   – Вернее, думаешь, что нет.
   – А ты считаешь, наоборот?
   – Судя по тому, чем мы занимались последние две ночи, у тебя очень сильно развито чувство долга.
   – Я называю это инстинктом самосохранения.
   – Будь это инстинкт самосохранения, тебя бы здесь не было. Признай, Саймон, что действовал ты из альтруистических побуждений, а вчера твое поведение было прямой противоположностью инстинкту самосохранения.
   – Вот как?
   – И, конечно, ты клевый парень.
   – Это многие говорили.
   Бекки налила кофе себе и Саймону. Потом наклонилась и поцеловала Саймона долгим теплым поцелуем.
   – Кроме того, – сказала она, – мною движет не только чувство долга. Это ведь моя работа, а мне надо платить за квартиру.
   – Я пойду с тобой.
   Бекки села за стол, улыбнулась и принялась намазывать тост маслом. Она обычно всегда завтракала в это время.
   – Что, сработал инстинкт самосохранения?
   – Да. Я знаю тех, кто туда ходит, знаю, как ты привлекательна, и просто охраняю свои интересы.
   – Ах ты, свиненок.
   – Это точно.
   – Я заставлю тебя сегодня повкалывать.
   Саймон пожал плечами и отпил кофе:
   – Я позвоню Джеку, скажу, где мы будем.
   Бекки кивнула и сосредоточилась на еде. Потом она снова поцеловала Саймона и пошла переодеваться, а Саймон позвонил Джеку и сообщил ему, что они с Бекки сегодня вместе идут в ночлежку. Джек попросил их соблюдать осторожность. Саймон пообещал. Он вынул из сумки Фила распятие, повертел его в руках и, поразмыслив, сунул в карман. Не стоит выходить из дома совсем без оружия.
 
   Пакетик был пуст. Он был пуст еще с полудня и с тех пор лежал, пустой, на кофейном столике. А она почти весь день просидела, тупо на него глядя. Пиво давно кончилось. И деньги – осталось, может, долларов пять. Этого мало. А на улице становилось темно. Конни разорвала пакетик, поднесла обрывки к носу и вдохнула. Никакого эффекта. Она с ужасом подумала о предстоящей ночи. Пивной хмель уже почти выветрился. Впереди ее ожидала длинная трезвая ночь. Ее бил озноб и болело все – глаза, ногти и даже волосы. Но больше всего ее пугала предстоящая трезвая ночь. Она уже раз пятьдесят пыталась дозвониться до Вилли, но то было занято, то никто не брал трубку. Один раз телефон прозвонил семьдесят пять раз, она считала. Но Вилли все равно не ответил. Конни сделала очередную попытку и начала считать гудки. На пятнадцатом гудке она повесила трубку и выругалась. Закуривая, она с ужасом сообразила, что осталось всего три сигареты. Как же это она не заметила раньше? Три штуки. В лучшем случае на полчаса. Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым. Затяжка немного ее успокоила, но совсем чуть-чуть и ненадолго. Она снова подняла трубку и набрала номер Вилли. Четыре звонка. Пять.
   – Да?
   Она чуть не уронила трубку:
   – Вилли?
   – Ну?
   – Это Конни.
   – Ты где?
   – Дома. Мне нужен пакетик. Маленький.
   – А чего ты не на работе? Ты и вчера сачковала.
   – Знаю, знаю, но я была занята. А сегодня я… В общем, мне нужен пакетик.
   – Выходи на работу. Я буду проходить мимо и принесу тебе кое-что.
   – Я не могу сейчас выйти, Вилли.
   – Тогда иди к черту!
   Гудки. Конни сидела, уставившись на трубку в руке. Затянулась сигаретой, но та уже догорела до фильтра. Черт подери. Она сунула окурок в переполненную пепельницу и снова набрала номер Вилли. Десять звонков. Двенадцать. Пожалуйста, Вилли, возьми трубку, сукин ты…
   – Да?
   – Вилли, это Конни. Мне надо…
   – Выходи на улицу. Я занесу.
   – Вилли.
   – Выходи. Через полчаса. Что тебе нужно, я принесу, но ты должна работать.
   Он повесил трубку. Конни уставилась на телефон. Зажгла сигарету. У нее тряслись руки. Дым казался горьким, во рту стоял железный привкус. Она вспомнила вчерашнюю ночь. Вот дерьмо. Снова понюхала обрывки пакетика. Дерьмо.
   – Какая же ты сволочь, Вилли, – пробормотала она и пошла в спальню одеваться.
   Конни надела свой обычный рабочий наряд. Сетчатые колготки, красная кожаная юбка. Расчесала волосы. Что ж, с виду неплохо. Накрасилась и промокнула губы салфеткой. На салфетке остался яркий красный отпечаток.
   – Трахаться хочешь? Еще бы!
   Она проверила сумочку. Косметика, презервативы, перочинный ножик. Потом вернулась в спальню и вынула из резной шкатулки распятие – подарок сестры – и повесила его на шею. Раньше Конни его не носила, потому что оно смущало клиентов. Она снова подошла к зеркалу и оглядела себя. Бледное лицо, воспаленные глаза, дрожащие губы. Она вспомнила про Саймона, вспомнила его лицо, его глаза и чуть было не заплакала, чуть было не бросила сумочку и не пошла обратно в спальню. Но ей было очень нужно кое-что. Жалкая сука. Она просто должна выйти на улицу. Другого выхода нет.
   Скорей бы пришел Вилли. Скорей бы пришел этот чертов ублюдок.
   Конни застегнула молнию на куртке и вышла из квартиры.
 
   – Я ненадолго, – сказал Ли.
   Мартин сидел на диване и смотрел в телевизор так, словно видел это устройство впервые. На слова Ли он лишь кивнул с отсутствующим видом. Он смотрел повтор сериала «Стар Трек. Следующее поколение» и последние пятнадцать минут повторял про себя каждую фразу, сказанную актерами.
   Ли покачал головой.
   – Никуда не выходи, – сказал он.
   Мартин повернул к нему голову и нахмурился:
   – А куда ты собрался?
   – Надо перегнать машину сменщику. Он привезет меня назад. Я туда и обратно.
   Мартин снова кивнул. На нем были штаны и рубашка Ли. В его одежде он был похож на ребенка. Его собственные шмотки ждали стирки в мешке для мусора. При ближайшем рассмотрении Мартин оказался моложе, чем решил Ли при первой встрече. Лет восемнадцать. Маленький, тощий говнюк. Если бы не гнилые зубы, он выглядел бы вполне обычным парнем.
   – Так что сиди тут и никуда не выходи. Если уйдешь, я тебя все равно отыщу и вышибу из тебя все дерьмо.
   – Слушай, да в чем дело-то?
   – Ты сам знаешь, в чем дело, поэтому оставайся в квартире.
   – Да я никуда и не собирался.
   – И не вздумай лазить по всем углам. Замечу беспорядок – убью.
   Мартин покачал головой:
   – Слушай, у тебя действительно проблема с мозгами. Ты… Даже не знаю, как и сказать. Ты сумасшедший.
   – Ты когда-нибудь видел фильм «Таксист»?
   – Ну. – Мартин, снова нахмурившись, посмотрел на него.
   – Помнишь, чем он кончается? Большой стрельбой.
   – Ну, – буркнул Мартин уже не так уверенно.
   – Вот и не забывай про это.
   – Ты просто псих.
   – Я скоро вернусь, – сказал Ли и вышел за дверь.
   Темнело. Вокруг все было спокойно. Ли оглянулся на дом. Мартин в роли сторожевой собаки. Он усмехнулся этой мысли, обошел дом, сел в машину и завел двигатель. Ему очень не хотелось никуда ехать. Особенно после того, что произошло вчера. Джек прав. Надо отсидеться всем вместе под защитой надежных стен. Эта тварь до сих пор бродит где-то по темным улицам. Он включил передачу и выехал на дорогу. Внезапно он поймал себя на том, что напряженно всматривается во все тени.
   – Черт! – разозлился Ли сам на себя и нажал на педаль газа так, что взвизгнули шины.
 
   Веронике приснился кошмар. Открыв глаза, она увидела темноту и закричала. Что-то обхватило ее и она, опять заорав, заколотила во все стороны кулаками.
   – Ронни, это же я.
   Голос она узнала. Бобби. Всю ночь и весь день они просидели в ее квартире, в спальне. Он не оставлял ее ни на минуту. Она заплакала. Бобби включил свет и обнял ее. Его короткие, жесткие, как щетка, светлые волосы мерцали в слабом свете лампы.
   – Это всего лишь сон. Все хорошо. Ты спала, и тебе приснился дурацкий сон. Все хорошо, – утешал он ее.
   Несколько минут Ронни плакала, спрятав лицо у него на груди, но потом взяла себя в руки и успокоилась. Когда она отстранилась, Бобби посмотрел ей в глаза, протянул руку и погладил ее по щеке.
   – Ну как, ты в порядке?
   – Да. Это был только сон.
   – Есть хочешь?
   Когда он спросил, она поняла, что действительно хочет есть, и кивнула.
   – Я тоже, – сказал Бобби. – Сейчас чего-нибудь принесу.
   Он встал с кровати и зажег верхний свет. Когда он открыл дверь спальни, Ронни увидела, что в квартире темно, и поняла, что опять наступила ночь. Ее охватил приступ страха, и она тоже слезла с кровати.
   – Ты куда?
   – У тебя в холодильнике пусто. Я хотел пойти к себе и опустошить мой.
   – Нет, не оставляй меня одну.
   Бобби остановился у двери, затем повернулся и подошел к ней:
   – Я не собираюсь тебя оставлять.
   – Снова стемнело.
   – Да, но мы же вместе. Все будет хорошо.
   Ронни глубоко вздохнула.
   – Хочешь, пошли со мной? – предложил он.
   Она улыбнулась и кивнула. Он взял ее руку.
   – Я не говорил тебе, что однажды написал весьма жизнерадостные стихи?
   – Нет.
   – Хочешь послушать?
   – Угу.
   – Пошли. – Он открыл дверь и снова повернулся к ней: – Все будет хорошо.
   – Наверное, раз ты так говоришь.
   – Да, я так говорю.
 
   Карниш раздвинул портьеры. За окном была темнота. Он увидел свое отражение в стекле и поспешно отвернулся. В отличие от вампиров из романов он вполне четко видел свое отражение в зеркале, но это зрелище не доставляло ему удовольствия. Ничего особенного, просто он сам себе надоел. Вот и все. Он выключил верхний свет, затем подошел к столу, выключил настольную лампу и открыл окно настежь. В комнату ворвался порыв холодного ветра. Портьеры зашевелились, со стола на пол слетели бумаги. Карниш придвинул кресло к окну и сел. Темнота снаружи, темнота внутри. Его дом стоял на небольшом холме, и вид из окна открывался великолепный. Он видел Орлиное озеро – темное гладкое пятно, усыпанное отражениями огней, а вдалеке возвышались здания центральной части Миннеаполиса.
   Карниш обвел взглядом панораму города и закрыл глаза. То, что он собирался сделать сейчас, он не делал уже очень давно. Несколько десятков лет. Не было необходимости, и потом, это занятие отнимало слишком много сил. Он выпустил свою тьму и распростер ее над городом. Но на сей раз он искал не врагов, а союзников. Зверей.
   Царство, где он был господином, открылось ему. Они чувствовали, что он не совсем человек, эти твари, и ждали его приказа. Над городом вознесся собачий вой. Громко орали коты. Карниш улыбнулся про себя. Были там и другие звуки. Хлопанье крыльев. Шуршание насекомых, пробирающихся сквозь траву и опавшие листья. Стук когтей по асфальту.
   Они знали его. Они подчинялись ему. Они перед ним преклонялись.
   Он чувствовал их голод. Он чувствовал их инстинкты и страхи, во многом сходные с его собственными.
   И он дал им то, чего они так жаждали, в чем так сильно нуждались.
   Он вложил в них собственные желания.
   Он разделил с ними свой план.
   Он командовал ими.
   Ночь становилась все темнее, тучи закрыли звезды, и Карниш почувствовал, как звери, подчиняясь его приказу, зашевелились, выискивая его врагов.

18

   Наплыв начался ровно в восемь. Саймон сидел рядом с Бекки за столом регистрации. Он старался быть незаметным, но ничего не получалось. Почти каждый окидывал его подозрительным взглядом, но никто не удостоил даже словом. Саймон чувствовал себя каким-то уродом. Отщепенец среди отщепенцев. Он облокотился на подоконник и выглянул в окно. Со всех сторон к ночлежке стекались люди. Одни торопились, другие шли не спеша. Саймон не мог удержаться от того, чтобы не глазеть на них, когда они подходили к столу. В большинстве своем это были мужчины тридцати – сорока лет. Но все выглядели старше своих лет. Лица у них были шершавые и обветренные. Некоторые были одеты даже приличнее, чем Саймон, но в основном они выглядели так, будто только что вылезли из могил, в которых пролежали не один год. Они подходили к столу и останавливались там, как требовали правила, и под пристальным, почти враждебным взглядом Генри подписывали регистрационный лист, который давала им Бекки. Они аккуратно, почти любовно брали предложенную авторучку. Некоторые, подписываясь, очень близко наклонялись над столом, другие, наоборот, старались держаться подальше. Были и такие, кто быстро царапал ручкой какие-то каракули, и Саймон подумал, что это не подписи, а просто закорючки. Рядом с такими каракулями, когда человек уходил, Бекки обычно-что-то приписывала. Возможно, настоящее имя. А некоторые выводили свое имя медленно, как будто умение его написать было предметом их особой гордости. Один человек, лет пятидесяти, с рюкзаком за плечами, показал им экземпляр «Уличного листка». Бекки, взглянув на «Листок», улыбнулась и кивнула. Он тоже кивнул. Она подала ему регистрационный лист и пальцем указала, где расписаться. Мужчина поставил крестик и с надеждой посмотрел на Бекки. Она снова кивнула ему и улыбнулась. Он перевел взгляд на Саймона и тоже улыбнулся, обнажив беззубый рот, лиловые десны и язык, покрытый белым налетом. Потом, издав какое-то кудахтанье, он повернулся и пошел в спальный зал, а Бекки напротив креста написала имя.