– И что?
   – Могу я подняться к вам?
   – Да, только поторопитесь.
   Он принялся расхаживать по кабинету, пытаясь угадать, что же произошло. Днем он поручил мисс Коломбо поговорить с адвокатами в Детройте и урегулировать конфликт с миссис Герберт. Он надеялся, что больше никогда не услышит об этой жалкой дешевке. Предложенная ей сумма была очень солидной. Шестизначная цифра. Если она требует больше… Карниш потряс головой, отгоняя гнев. Если она требует больше, она получит больше. Он заплатит сколько понадобится, чтобы заткнуть ей рот. Он допустил ошибку, играя с ней. Он зашел в своей игре слишком далеко.
   Мисс Коломбо постучалась и вошла в кабинет. Она была одета как обычно, в серый деловой костюм, но выглядела необычайно взволнованной. Ее тонкие руки трепетали, как птицы. Карниш с недовольством уставился на нее:
   – ну, в чем дело?
   – Миссис Герберт…
   – Да, да, что миссис Герберт?
   – Она отклонила ваше предложение, сэр. Она…
   – Предложите ей еще больше. Заплатите столько, сколько потребуется.
   Мисс Коломбо покраснела:
   – Ничего не получится, сэр. Она наняла адвоката. Она не хочет брать деньги. Во всяком случае, пока. Она выдвинула против вас обвинение. Она говорит, что вы… что вы изнасиловали ее.
   Карниш резко повернулся и уставился на нее:
   – Что-о-о?
   – Она говорит…
   Карниш был так потрясен и настолько зол, что чуть было не позволил своей тьме вырваться и заводнить комнату, Только вид изумленного лица мисс Коломбо удержал его от этого. Но он не смог полностью сдержать свою ярость.
   – Я хочу, чтобы ее уничтожили, я хочу, чтобы эта проклятая сука исчезла с лица Земли.
   Бледное лицо мисс Коломбо стало еще бледнее. Она попятилась и уперлась спиной в дверь. Карниш надвигался на нее, испуская волны ненависти. Под натиском этой ненависти мисс Коломбо едва не упала в обморок. Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, и в этих глазах, казалось, на миг мелькнуло понимание. Карниш быстро взял себя. в руки, притушил ярость и сделал глубокий вдох.
   – Уверен, что с миссис Гepбeрт можно договориться. Завтра попробуйте еще раз.
   Мисс Коломбо кивнула. Еe глаза были наполнены страхом. Карниш отвернулся.
   – Ступайте домой, мисс Коломбо. Отдохните сегодня ночью, – сказал он, прошел мимо нее и вышел из кабинета.
   Машина ждала его на подъездной дорожке. Эдвард открыл дверцу, и Карниш забрался в салон. Отъезжая, он обернулся и посмотрел на дом. В окне своего кабинета он увидел силуэт мисс Коломбо. Даже на таком расстоянии он чувствовал ее страх, ее подозрения. Все катится в пропасть, подумал Карниш. Он отвернулся и уставился на затылок Эдварда, борясь со злостью, которая готова была снова выплеснуться наружу.
 
   – Плохая будет сегодня ночь, – сказала Бекки.
   – В каком смысле? – спросил Саймон.
   – Ночлежку закрыли, и многим сегодня придется ночевать на улице. И если это чудовище отправится на прогулку…
   – Да уж.
   – У меня плохое предчувствие, – добавила она.
   Они шли на север по переулку между Хеннепин и Первой авеню. Слева и справа возвышались темные, мрачные стены зданий. Было довольно темно.
   – Все будет в порядке, – сказал Саймон и взял ее за руку.
   – Ты сумеешь это сделать?
   – Что «это»?
   – Ну это, с колом? Как Джек сказал, пригвоздить его к земле?
   – Легко.
   – Я, наверное, не смогу.
   – Ты видела, что он сделал с Конни. А я еще к тому же видел, что он сделал с Филом. Я даже секунды не буду колебаться.
   – Убить не так просто.
   – Не знаю, я никого еще не убивал.
   До Вашинггон-авеню оставалось еще четыре квартала. Держась за руки, они пересекли Шестую Южную улицу. Справа тянулась полосой разноцветных огней Хеннепин. Сегодня ночью там было довольно оживленно.
   – Боже мой, как много сегодня народу на улице, – сказала Бекки.
   – Да, много, но эти не для него.
   – О, а кто для него?
   – Бродяги, нищие. Те, кого не хватятся и не будут усиленно разыскивать, те, на кого всем, или почти всем, наплевать.
   – Это отвратительно, – содрогнулась Бекки.
   – А парень этот не похож на Лестата. Я это чувствую. Он трус. Он старается держаться в тени. И, наверное, полжизни провел, трясясь от страха за свою паршивую шкуру Подумай, почему он выбирает тех, кого не будут искать? Он не хочет привлекать к себе внимание. Просто кусок…
   Из темноты переулка вышла фигура и заковыляла им навстречу. Бекки остановилась. Фигура приблизилась. Саймону она показалась смутно знакомой. Когда до фигуры оставалось не больше двух метров, Саймон узнал человека с оторванной губой.
   – Господи, Чарли! – воскликнул он.
   Оторванная губа Чарли смахивала на комок жевательной резинки, прилепленный ко рту. Его лицо так и было измазано кровью после вчерашнего побоища. Он остановился, шатаясь, и мутным взглядом окинул Саймона и Бекки.
   – Я Саймон, помнишь? Мы познакомились вчера ночью. Ночлежка, крысы?
   – А, привет, Саймон.
   Он отошел чуть в сторону и упал рядом с кучей мусора. Напился. А почему бы и нет, подумал Саймон. Бекки отпустила его руку, присела на корточки и дотронулась до лица Чарли.
   – Ты не был в больнице?
   Чарли фыркнул и покачал головой.
   – Тебе обязательно надо к врачу, – сказала она.
   – И что дальше?
   Бекки встала. Они ничем не могли ему помочь. Впервые Саймон почувствовал то отчаяние, которое Бекки переживала каждый день на работе в ночлежке. Что ты можешь с этим поделать? Чарли был прав. Потерянная душа. Саймон присел рядом с ним и, вырвав из Библии, несколько страниц, протянул их Чарли.
   – Вот, возьми.
   – Что это?
   – Бумага, она тебя защитит.
   – От кого?
   – От того, кто сейчас бродит по улицам в поисках таких, как ты. От того, кто может причинить тебе зло.
   Чарли засмеялся:
   – Ты чокнутый?
   Саймон сунул в его заскорузлую руку пластиковый крест.
   – И это возьми. Тоже пригодится.
   Чарли уставился на крест, потом перевел взгляд на Саймона:
   – Ах ты, грязный сукин сын.
   – И постарайся не выпускать его из рук сегодня ночью. Если увидишь что-нибудь странное, отгородись им.
   – Вроде вампира? – спросил Чарли слабым голосом.
   – Да, вроде вампира, – сказал Саймон и поднялся.
   Он откупорил пузырек с чесночным маслом и, вылив чуть-чуть себе на ладони, наклонился и вытер ладони об одежду Чарли. Чарли принюхался и, наморщив нос, фыркнул.
   – Ну и вонища.
   – Вонища, зато отгоняет крыс.
   Чарли тихонько засмеялся, а Саймон взял Бекки за руку, и они пошли дальше.
   – Ты молодец, – сказала Бекки.
   Саймон покачал головой.
   – Не спорь, Саймон. Смирись. Мы не можем помочь всем, но можем помочь хотя бы некоторым. На это способен любой человек. Ты делал добро Филу, а теперь сделал добро Чарли.
   Саймон хранил молчание. Он пристально вглядывался в конец переулка, туда, где горели огни на Пятой Южной. Что-то темное мелькнуло там. Что-то большое. Мелькнуло – и тут же пропало. По спине у Саймона пробежали мурашки.
   – Что такое? – спросила Бекки.
   – Похоже, он нас нашел, – сказал Саймон.

25

   Они шли по переулку, и Бобби, вырывая страницы из Библии, разбрасывал их вокруг, как конфетти. Если бы кто-нибудь пошел бы по этим страницам, то они привели бы его назад, к Джеку. С тех пор как они вышли от него, Бобби без остановки болтал и разбрасывал вокруг страницы из Библии.
   – Это будет здорово, – говорил он. – Он будет в шоке. Все переулки завалены страницами из Библии. Представляю себе его рожу. Интересно, как они выглядят в его глазах? Наверное, как яркие пятна. Нет, скорее как осколки зеркала, отражающие солнечный свет. Выжгут ему глаза, да, именно так. Смотри, как много здесь страниц. Больше полутора тысяч. Да еще у тебя целая книга. Этого хватит на много переулков. Мы распространяем слово Божие.
   Он говорил и не ждал, что она ответит ему. Он просто болтал, и Ронни знала, что это в нем говорит страх. Бобби был так же испуган, как она прошлой ночью, и пытался разговором отогнать страх. Вчера он вел себя геройски. Делал все, что было необходимо, принял на себя всю заботу, успокаивал ее, старался смягчить ее страх. Но сегодня все было по-другому, сегодня они не знали, откуда придет опасность. Хотя про Веронику этого сказать было нельзя. Она уже встречалась лицом к лицу с тем чудовищем, против которого они выступили, и ей удалось спастись. За последние два дня ей довелось пережить очень много, и дух ее от этого окреп.
   Своей пощечиной Бобби вытащил ее из той кромешной тьмы, в которой она пребывала. Тот ужас, который охватывал ее своими скользкими, сжимающимися щупальцами, исчез, и она, очнувшись, увидела, что с ней все в порядке. Прошлая ночь в ванной, а перед этим – ночь в переулке, темнота двадцатилетней давности в Вайоминге, – все смешалось в одну неразрушимую, непроницаемую тьму. Но она, окруженная этой тьмой, осознала, что с ней все в порядке, и выбралась невредимой.
   Они с Бобби патрулировали улицы к востоку от Николет. Ночь была необычно тихая. У начала переулка Бобби остановился, вытащил водяной пистолет и провел струей черту от одной стены до другой.
   – Может, Джек прав, и это его остановит. Хотел бы я посмотреть, как это выглядит.
   Ронни вышла на улицу посмотреть, нет ли машин, а когда вернулась назад, Бобби по-прежнему стоял перед проведенной им святой водой чертой. Он, нахмурившись, смотрел себе под ноги, а его правая рука покоилась на открытой Библии, готовая начать выдирать страницы.
   – В чем дело? – спросила Ронни.
   – Я тут подумал, если святая вода обладает такой силой, почему она тогда не действует на нас? Я это к тому, что мы тоже не праведники?
   – Но и не порождения зла.
   – Дело в степени, а не в природе.
   – Степень и есть природа, если на то пошло. – Ронни взяла его за руку и улыбнулась: – Ты крещеный?
   Бобби, пожал плечами.
   – Мои родители не были религиозными людьми. Они никогда не ходили в церковь, а я даже ни разу не был в воскресной школе.
   – Но тебя крестили?
   Ронни знала, что быть крещеным и быть набожным – две разные вещи. Мысль о крещении тревожила даже глубоко равнодушных к религии людей. Католики говорят, что некрещеные дети никогда не смогут попасть на небеса, a к таким заявлениям хочешь не хочешь прислушаешься, особенно если у тебя родился первый ребенок. Если Бог на самом деле существует, то крещение – это первый и довольно большой шаг к нему. Это как детское сиденье в машине: зачем рисковать? А если никакого Бога нет, то какой вред может быть от того, что на ребенка побрызгают водичкой?
   Ронни крестили еще в детстве. Она видела фотографии. Ее крестили в Пресвитерианской церкви Сент-Эндрю, в Мэдисоне, штат Висконсин. Она была одета в платье, в котором крестили ее бабушку, а потом – ее мать. Когда ей исполнилось шестнадцать, она прошла конфирмацию, и ее родители просто сияли от счастья. Что за чудесный ребенок. Она, конечно, не крестилась заново, но объявила, что полностью осознает, что значит быть крещеной. А в восемнадцать лет Ронни перестала ходить в церковь. Дело было не в том, что она перестала верить, просто у нее появилось много других интересов.
   Бобби все еще продолжал раздумывать над вопросом и в конце концов покачал головой:
   – Нет, меня не крестили, – сказал он наконец.
   – Давай сделаем это прямо сейчас, – предложила Ронни.
   – Но ты же не можешь меня покрестить. Я имею в виду, разве для этого ты не должна быть священником?
   – Не знаю. Не вижу разницы. По-моему, Джек прав, и эти вещи имеют силу просто потому, что они ее имеют, а не потому, что мы в это верим. Встань на колени.
   Бобби оглянулся вокруг, тихонько засмеялся, но потом замолчал и посмотрел на нее.
   – Во всяком случае, думаю, мне это не повредит.
   Вероника кивнула:
   – Не повредит.
   Джек был прав, в том смысле, что, когда противостоишь абсолютному злу, начинаешь больше думать об абсолютном добре. Именно это происходило сейчас с Бобби Боковски. Он встал на колени, и ее сердце забилось сильнее. Он был похож на маленького мальчика, и она с трудом удержалась от желания обнять его, крепко прижать к себе и поделиться с ним той силой и мужеством, которые он вселил в нее вчера ночью.
   Ронни вытащила свой водяной пистолет и налила немного святой воды себе на ладонь. Бобби наклонил голову, и она прижала ладонь к его макушке.
   – Крещу тебя, Бобби Боковски, именем Отца, и Сына, и Духа Святого. Да прибудет с тобой Христос, и да сопровождает тебя Его любовь и милосердие в каждый день твоей жизни.
   Бобби смотрел на нее снизу вверх, улыбаясь.
   – И я тоже буду помогать тебе по мере возможности, – добавила она.
   – Это главное.
   Он поднялся с колен и отряхнул брюки. Ронни взяла его за руку и перетянула за линию святой воды. Бобби сделал глубокий вдох и с шумом выпустил воздух.
   – Тебе это, наверное, покажется бредом, – сказал он, когда они переходили улицу, – но мне действительно стало гораздо лучше. Как будто меня обработали специальным составом против зла. Неплохое название для стихотворения «Обработка против зла», Бобби Боковски.
   – Заткнись, Бобби.
   – Да, конечно.
   В конце переулка он остановился и снова прочертил линию от стены до стены из пистолета со святой водой. Затем достал мешочек с молотым чесноком и намазал чесноком стены на углу. Остатки бросил на землю. Ронни быстро пошла прочь, еле сдерживая тошноту. Если ей стало так плохо oт этого запаха, можно себе представить, что будет с вампиром. Она надеялась, что он просто выблюет все свои внутренности. Бобби догнал ее, вытирая руки о штаны. От него сильно воняло чесноком. Он взял ее за рукy. Его рука была скользкой от чесночного сока. Они снова вошли в темноту, и он опять принялся рвать Библию и разбрасывать страницы. Ветер подхватывал их, и они неслись по переулку, как белые мышки. Проходя мимо мусорного контейнера, Ронни услышала какую-то подозрительную возню и остановилась. Рядом с контейнером, обняв друг друга, сидели двое. Женщина и ребенок. Маленький мальчик. Женщина со страхом посмотрела на Ронни снизу вверх. Мальчик слабо улыбнулся. Вид у них был болезненный, лица покрыты царапинами. В волосах у мальчика запеклась кровь. Ронни подумала: были ли они вчера ночью в ночлежке на Одиннадцатой улице? Весьма вероятно.
   – Дай-ка мне один крестик, – сказала Ронни.
   Бобби открыл сумку и протянул ей пластмассовый крестик. Он не набрал достаточно света, и в темноте выглядел молочно-бледным пятном. Ронни присела на корточки и протянула крестик женщине. Та ничего не сказала.
   – Сегодня ночью на улицах небезопасно, – сказала Ронни, – если вам есть куда пойти, лучше не оставайтесь здесь.
   Женщина, все так же молча, покачала головой.
   – Ну ладно, – продолжала Ронни. – Только держи крест под рукой, он поможет тебе, если что. Если увидишь что-нибудь странное или жуткое…
   Женщина выбросила вперед руку с крестом, как будто хотела ударить кого-то, и улыбнулась.
   – Правильно, именно так, – сказала Ронни.
   Женщина снова кивнула. Бобби присел рядом, залез в мешочек с чесноком и вручил ей пригоршню растертых зубчиков.
   – Натри этим одежду, – сказал он. – Свою и мальчика.
   И снова никаких вопросов, только кивок головой, как будто она прекрасно энала, в чем дело и какая опасность их подстерегает. ронни встала и смахнула с глаз слезы. Невозможно без боли смотреть, как мать и маленький ребенок сидят на улице холодной сентябрьской ночью. Бобби поймал ее руку и нежно пожал.
   – Мы сделали все, что могли.
   Ронни промолчала. Внезапно она почувствовала себя чужой в этом переулке. Здесь был иной мир, к которому они оба не принадлежали.
   – Почему они никуда не идут? – спросила она. – Даже там, на улице, было бы безопаснее, чем здесь.
   – Потому что там их будет донимать полиция. Им некуда пойти, кроме ночлежки, а ночлежки все забиты до отказа. Здесь они хотя бы могут немного поспать.
   – Или умереть.
   На этот раз промолчал Бобби. У выхода из переулка он снова прочертил святой водой линию и втер в стену чеснок. Держась за руки, они перешли улицу и едва зашли в следующий переулок, как впереди из темноты возникла фигура. Ронни замерла, крепко сжав руку Бобби. Фигура стояла примерно метрах в двадцати от них, там, где переулок пересекался с другим, выходящим на авеню Маркет. Потом, словно почувствовав их взгляды, фигура скользнула в темноту и пропала.
   – Это он, – сказала Ронни.
   – Ты уверена?
   – Я почувствовала кое-что. Это как… как будто кожа на голове зашевелилась.
   – У меня тоже.
   Бобби взял в правую руку кол, сделанный из хоккейной клюшки, и вытащил из-за пазухи деревянный крест. Взяв Ронни за руку, он потянул ее к перекрестку. Из темноты послышался стон. Они подошли ближе, и Ронни увидела лежащего человека. Он был без сознания. Лицо у него было обезображено, изо рта текла кровь.
   – Мы ему помешали, – сказала она.
   – Не думаю, что он нас даже заметил, – сказал Бобби – Оставь его, все равно мы ему не поможем.
   – Крест, – сказала Ронни.
   Бобби подал ей крест, и она, наклонившись, вложила его в руку лежащего человека. Тот застонал, и пальцы его сомкнулись вокруг бледно светящегося крестика.
   Бобби повел Ронни по переулку в сторону Маркет. По улице, рыча, проносились машины. Горели ослепительно яркие огни. Но за улицей, в аллее, колыхалась во тьме какая-то рябь.
   – По-моему, здесь тупик, – сказал Бобби. – Кажется, он попался. И, по-моему, ему невдомек, что мы совсем рядом.
   – Вызови остальных.
   – Они не успеют. Он смоется. Давай ущучим его сами.
   «Да, это он», – подумала Ронни и с удивлением обнаружила, что страха нет. Только щекочущее чувство азарта.
   – Давай, – сказала она.
 
   Карниша не покидало чувство, что сегодняшняя вылазка будет для него последней. Что-то изменилось в городе, и он знал, что о его существовании стало известно. Он буквально физически ощущал это в ночном воздухе, в темноте переулков, на улицах. Про него знали, и знали многие. Страх висел в воздухе, как выхлоп тысячи грузовиков. Ошибиться было невозможно. Он просчитался, он крупно просчитался. Карниш шагал по переулкам, кутаясь в свою тьму, собирая вокруг себя тени, прячась. Он не хотел, чтобы его увидели. Чувствовал не только страх, еще он чувствовал Саймона. Саймона и других охотников. Они не вняли его предупреждению. Он знал это уже с того момента, когда Эдвард свернул со скоростного шоссе на Вашингтон-авеню. Саймон снова патрулировал улицы. Саймон и его подручные. И они не боялись, как всего пару дней назад. Он чувствовал их решительность, их ненависть к нему. Как мог он так недооценить Саймона? Неужели он и вправду стал таким самонадеянным дураком? Он воображал, что Саймон напуган и безобиден. Он не стал его догонять в ту, первую ночь, уверенный, что Саймон не представляет опасности. И вот не прошло и недели, как этот Саймон со своими друзьями стал для него самой большой опасностью. Карниш остановился в. темноте и осмотрелся. Он был в каком-то переулке, но сам не знал, в каком именно. Да это, собственно, не имело значения. Во время охоты его занимало только местонахождение жертвы. Только после насыщения он пытался понять, где находится и как отсюда дойти до машины. Впереди была ярко освещенная улица. В переулке, на другой стороне, он заметил какое-то движение. Там кто-то был. Но кто? Карниш опасался проникать в чужое-сознание. Всего неделю назад он не стал бы бояться. Неделю назад ночь и все, что было в ночи, принадлежало ему, но теперь он опасался выдать свое присутствие. Проникать в сознание того, кто знает о твоем существовании и, может быть, ищет тебя, было все равно что подойти и постучать по плечу – мол, вот он, я. Он не имел права так рисковать. Карниш повернулся и, злясь на самого себя, скрылся в темноте. Подойдя к стене здания, в тени которого он прятался, он быстро полез вверх по пожарной лестнице. Он отлично умел лазать, но редко пользовался этим умением, предпочитая ходить по земле, рядом е жертвами. За считанные секунды он забрался на крышу и быстро пошел на другую сторону. Вокруг, сияя огнями, расстилался город. Магическое королевство страха. Подойдя к краю крыши, он прыгнул через улицу, расправив свою тьму, словно крылья, и приземлился на крыше дома напротив. Без лишних раздумий он продолжил свой путь и услышал, как позади загудели автомобили. Это люди почувствовали его присутствие и инстинктивно отреагировали, хотя не могли его видеть и сами не знали, почему так поступают. Он подошел к противоположному краю крыши, спустился в темноту переулка и сразу же отступил в тень здания, втянув в себя свою тьму. Потом задержал дыхание и прислушался. Вокруг шелестели обрывки бумаги, подгоняемые ветром. Он слышал писк крыс, шуршание их маленьких лапок и что-то еще. Сердцебиение. В переулке был кто-то еще. Дыхание. Карниш почуял страх и отчаяние. У соседнего здания он увидел свернувшегося калачиком человека, человека, который недавно проснулся, разбуженный чем-то, ему непонятным. Карниш чувствовал его тревогу. Он выпустил свою тьму. Бояться нечего. Это добыча. Наконец-то он утолит голод. Карниш вышел из темноты и позволил жертве увидеть его. Человек остолбенело уставился на него и выпрямился, вжавшись спиной в холодный металл двери в стене здания. Карниш кинулся к нему, окружая его своей тьмой. В сознании человека поднялась новая волна ужаса. Карниш обхватил жертву, развернул к себе и уставился в глаза человеку, упиваясь ее страхом.
   – Чего ты боишься больше всего на свете? – ггрошегггал он.
   Человек стал вырываться. В его сознании с головокружительной быстротой проносились различные образы. Карниш завернул его в свою плоть и приготовился к поглощению. И тут человек поднял руку и поднес ее к лицу Карниша. Карнишу нравилось, когда жертвы сопротивлялись, и часто он затягивал поглощение намного дольше, чем требовалось, чтобы продлить это сопротивление и сопутствующие ему страдания. Но на этот раз человек что-то держал в руке. И Карнишу понадобились считанные доли секунды, чтобы понять, что это такое.
   Крест.
   Его собственный вопль боли и ужаса заглушил крик жертвы. Карниш моментально освободил человека и отпрянул. Его тьма взметнулась в небо и, как смерч, пронеслась по переулку. Но отпрянул он недостаточно быстро, и крест ослепил его ярким и сверкающим пламенем. Карниш поднял руку, закрывая глаза, и пустился бежать. За ним летел крик человека, в котором больше не было страха, а слышалась радость победы. Карнишу казалось, что он бежит слишком медленно. Он не мог ни о чем думать и действовал только по велению инстинкта. Бегство было единственным спасением. Он несся по переулку в сторону улицы, которая, как ему казалось в его воспаленном мозгу, не приближалась, а, наоборот, удалялась от него. Он чувствовал, в переулке присутствие других людей, бродяг и нищих, но не смел даже подумать о них, не говоря уже о том, чтобы остановиться. Он чувствовал близость креста, его жар пожирал его, как он только что собирался пожрать человека. Приближаясь к выходу из переулка, он почувствовал некоторое облегчение. Еще несколько метров – и он завернет за угол и спасется, освободится от этого проклятого креста. Внезапно он почувствовал неладное, но не смог определить причину этого беспокойства. Инстинкт подсказывал ему, что надо остановиться, но желание поскорее скрыться оказалось сильнее. К тому же он бежал слишком быстро. Через несколько секунд он вырвется отсюда и освободится.
   Запах оглушил его. Сдерживая тошноту, Карниш вскинул руки, как будто хотел оттолкнуть от себя опасного зверя, грозящего разорвать ему глотку.
   Стой! – скомандовал он себе, но было уже слишком поздно. Он бросился к выходу из переулка, едва не теряя сознание от запаха чеснока. Свет. Языки пламени взвились вокруг него. Они исходили из самой земли, поднимались по прямой линии, пересекающей переулок от стены до стены, и обжигали ему плоть до самых костей. Он, конечно же, сразу понял, что это такое. Святая вода. Они устроили ему западню, а он, как последний дурак, попался в нее. Скрипя тормозами, резко остановилась машина. Сзади с громким скрежетом в нее врезалась другая: водителей ослепила внезапная вспышка света, когда Карниш перешагнул проведенную святой водой линию.
   От боли едва держась на ногах, Карниш перешел улицу, втягивая в себя свою тьму. У входа в переулок напротив он остановился. А вдруг здесь тоже ловушка? Лучше не рисковать. Он и так потерял уже много сил. Карниш повернул направо и побрел вдоль улицы. Прохожие смотрели на него с любопытством, а он шел опустив голову и не смел поднять взгляд. Какой позор! Какой ужасный позор! Только что он бежал, а теперь не смеет даже взглянуть на тех, кто мог бы стать его пищей. Он пересек еще одну улицу и, не в силах больше выносить яркий свет, нырнул в первый попавшийся переулок. Все тихо. Карниш чуть не зарыдал от облегчения. Ему нужна была темнота, чтобы оправиться от шока, чтобы зализать свои раны. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится, да ему было на это плевать. Он хотел одного: спрятаться в темноте. Хотел побыть в одиночестве. Первый раз в жизни, насколько он мог припомнить, его голод был поглощен страхом. Глаза еще болели, ослепленные видом креста. Весь он, и телом и духом, сотрясался от боли и страха. Чем больше Карниш думал об этом, тем больше боялся, тем больше себя ненавидел, а чем больше он себя ненавидел, тем сильнее закипала в нем ярость. Наконец, не в силах более сдерживаться, он выпустил свою тьму, потянулся ею в ночь над городом и закричал, закричал во всю силу своих легких, вложив в этот крик всю свою ненависть, всю свою боль и отчаяние, всю свою черную душу.