Страница:
«Неужели нельзя подождать до утра… — проворчал полковник, откидывая одеяло и шаря ногами по полу в поисках удобных домашних туфель. — Что у них там — кобыла жеребится или кто-то из унтер-офицеров загулял и угодил в полицию?…»
Он, убей, не мог вспомнить, чей номер пометил в памяти приборчика аллегро мольто из «Осени» Вивальди. [13] Но, видимо, ни с чем радостным данный номер не ассоциировался, если для него была избрана эта напоминающая о бренности всего живого музыка…
«О господи! — хлопнул себя по лбу, окончательно сбрасывая дрему Бежецкий. — Это же номер Маргариты!»
Точно. Именно на эту мелодию сменил он «Весну» того же Вивальди, когда их с баронессой отношения окончательно разладились. Все же не повернулась рука ни стереть, ни закрепить за строчкой сухих цифр что-нибудь другое, менее эмоциональное.
Действительно. На дисплее высвечивался знакомый до последнего знака номер.
«Что ей понадобилось в такой час? — думал он, не решаясь прикоснуться к клавише вызова. — Неужели…»
— Вы спите, полковник? — раздался в мембране волнующий голос. — Только не говорите мне, что я вас разбудила.
— Конечно же, нет, — отчего-то засмущался он вполне естественного в ночное время, да еще для человека его положения, занятия. — Я засиживаюсь допоздна, сударыня.
— Важные дела, — понимающе протянула трубка. — Разводы, караулы, маневры… Фураж.
— Ну почему же…
— Извините, Александр, за некоторую интимность… — перебила его Маргарита фон Штайнберг, судя по шумам в трубке, находящаяся где-то за тридевять земель, если вообще не на другой стороне земного шара или в космосе. — Мы с вами давно не виделись: вы не располнели, часом, на гвардейских хлебах?
— Позвольте, а почему, собственно… — Бежецкий просто потерялся от подобного вопроса, совершенно неожиданного притом — сотни мыслей встревоженными пчелами кружились у него в мозгу.
— Да или нет?
— Извините, но я отказываюсь отвечать на подобные вопросы.
— Не сердитесь, Александр. Да или нет?
— Насколько я могу судить, — буркнул полковник. — Не особенно. По крайней мере, сшитые несколько лет назад мундиры мне пока еще впору.
— Чудесно! — непонятно чему обрадовался поминальник. — Не могли бы вы в таком случае приготовить один из ваших парадных комплектов? А еще лучше — два.
— Зачем?!!
— Вопросы потом, сударь. Через… э-э-э… сорок пять минут я буду у вас. Я не прощаюсь, Саша…
В мембране раздались частые гудки и, поймав себя на том, что стоит у стола с отвисшей челюстью, Бежецкий медленно опустил поминальник на полированное благородное дерево…
16
17
Он, убей, не мог вспомнить, чей номер пометил в памяти приборчика аллегро мольто из «Осени» Вивальди. [13] Но, видимо, ни с чем радостным данный номер не ассоциировался, если для него была избрана эта напоминающая о бренности всего живого музыка…
«О господи! — хлопнул себя по лбу, окончательно сбрасывая дрему Бежецкий. — Это же номер Маргариты!»
Точно. Именно на эту мелодию сменил он «Весну» того же Вивальди, когда их с баронессой отношения окончательно разладились. Все же не повернулась рука ни стереть, ни закрепить за строчкой сухих цифр что-нибудь другое, менее эмоциональное.
Действительно. На дисплее высвечивался знакомый до последнего знака номер.
«Что ей понадобилось в такой час? — думал он, не решаясь прикоснуться к клавише вызова. — Неужели…»
— Вы спите, полковник? — раздался в мембране волнующий голос. — Только не говорите мне, что я вас разбудила.
— Конечно же, нет, — отчего-то засмущался он вполне естественного в ночное время, да еще для человека его положения, занятия. — Я засиживаюсь допоздна, сударыня.
— Важные дела, — понимающе протянула трубка. — Разводы, караулы, маневры… Фураж.
— Ну почему же…
— Извините, Александр, за некоторую интимность… — перебила его Маргарита фон Штайнберг, судя по шумам в трубке, находящаяся где-то за тридевять земель, если вообще не на другой стороне земного шара или в космосе. — Мы с вами давно не виделись: вы не располнели, часом, на гвардейских хлебах?
— Позвольте, а почему, собственно… — Бежецкий просто потерялся от подобного вопроса, совершенно неожиданного притом — сотни мыслей встревоженными пчелами кружились у него в мозгу.
— Да или нет?
— Извините, но я отказываюсь отвечать на подобные вопросы.
— Не сердитесь, Александр. Да или нет?
— Насколько я могу судить, — буркнул полковник. — Не особенно. По крайней мере, сшитые несколько лет назад мундиры мне пока еще впору.
— Чудесно! — непонятно чему обрадовался поминальник. — Не могли бы вы в таком случае приготовить один из ваших парадных комплектов? А еще лучше — два.
— Зачем?!!
— Вопросы потом, сударь. Через… э-э-э… сорок пять минут я буду у вас. Я не прощаюсь, Саша…
В мембране раздались частые гудки и, поймав себя на том, что стоит у стола с отвисшей челюстью, Бежецкий медленно опустил поминальник на полированное благородное дерево…
16
— Жизни пациента ничего не угрожает, — констатировал корабельный врач, бегло осмотрев спасенного. — Я сделал укол, и теперь ему необходим лишь покой. Полный покой. Вы поняли?
— Очень хорошо, — кивнул головой лейтенант Топорков. — Я распорядился приставить к каюте часового.
— Думаю, что это не будет лишним. Понимаете, спасенный нами излишне возбужден, требовал срочно дать ему поминальник… Извините меня, но я решил, что укол, сделанный ему, должен иметь не только общеукрепляющее действие…
— И?…
— И он в данный момент спит. Спит, как младенец, мирным здоровым сном. И проспит, думаю, до самого Або… [14]
«Стерегущий» вошел в гавань ранним утром. На пирсе его уже ожидала целая толпа.
Едва дождавшись, пока моряки установят трап, на борт взбежал человек, поразивший всю команду сходством со спасенным с контрабандистского суденышка.
— Брат, наверное, — шептались матросы, бросая исподтишка взгляды на офицеров. — Близнец… Сперли, поди, братана, да выкуп требовали… А сам из знати наверняка — стали бы из-за нашего брата, к примеру, столько кораблей снаряжать… Я слыхал, «Новика» с базы сняли, «Стремительного», «Отчаянного»… Когда такое бывало? Точно из князей, братцы, отвечаю!..
Генерал Бежецкий — а торопливым господином был, конечно же, он — нетерпеливо распахнул дверь каюты и склонился над сладко спящим в койке субъектом.
— Это же не он! — возмущенно обернулся генерал к стоящему за его спиной лейтенанту.
— Не могу знать, — насупился Топорков, чувствуя, что вместо награды на него сейчас обрушится начальственный гнев. Среди сопровождающих близнеца их «найденыша», мнущихся на пирсе, он разглядел контр-адмирала Петроничева, которому непосредственно подчинялся. — Он назвался князем Бежецким. Да и физиономия его с присланным по фототелеграфу портретом совпадает.
— Как же совпадает? — возопил «близнец-неблизнец». — С чем совпадает?
— Вот, — моряк с готовностью извлек из нагрудного кармана кителя чуть смятый лист бумаги с мутным оттиском фото. — Тютелька в тютельку.
— Да вы не с бумажкой этой сравнивайте! — оттолкнул генерал фототелеграмму. — Вы со мной сравните!
— Ну да, — вынужден был признать лейтенант после пятиминутного пристального сличения оригинала с копией (или наоборот). — Лицо другое… Но сходство есть. И кроме того, — резонно заметил он, — у меня ведь вашей личности для сличения в море не было…
— Все понятно! — огорченно махнул рукой Бежецкий. — Вас не виню, вы все сделали, как надо. Наши олухи напортачили — надо было не факс… тьфу, фототелеграмму присылать, а сразу на ваш информ полный комплект фото. Не волнуйтесь, неприятных последствий для вас и команды не будет.
Он повернулся к двери.
— А с этим что делать? — спросил в спину визитера Топорков, несколько ободренный последними словами: пусть и без крестов, но и без выволочки остаться — тоже дело для служивого. — С самозванцем?
— Самозванца сдадите с рук на руки моим людям. Только не ведите на берег сами, а пусть они сами за ним придут и наручники оденут. Чувствую, что не простой это двойничок, ох не простой…
Генерал покинул каюту, а отвергнутый двойник, не просыпаясь, перевернулся на другой бок и сладко причмокнул во сне губами. О сгустившихся над ним тучах он пока даже не подозревал…
Сонную одурь, преследующую его последние дни, без следа смыло ледяным купанием. Трудно сохранить дремотное состояние, проболтавшись в скользком и тесном спасательном круге полночи в море. Да не в ласковом южном, а в суровой и негостеприимной Балтике. Но худа без добра не бывает — Александр теперь не чувствовал даже признаков той противной старческой слабости, что не давала поднять руки. Шоковая терапия. А может, все дело в том, что похитители сегодня позабыли впрыснуть ему новую дозу той химической дряни, что превращала его в некое подобие овоща на грядке. Или в обеих причинах сразу.
Но в любом случае демонстрировать мерзавцам, что пришел в себя, он не собирался. Неожиданность — тоже оружие в умелых руках. А за неимением настоящего сойдет любое. Лишь бы оружие.
К сожалению, последних мгновений (или часов) своего пребывания в ледяной морской купели он не помнил. Сознания от переохлаждения он до конца не потерял, но явью ту смесь реальных, бредовых и вообще фантастических видений назвать было трудно. Сохранилось только воспоминание, как несколько пар чьих-то сильных рук, кажущихся замерзшему телу обжигающими, втаскивают его на что-то неустойчивое, по сравнению с зыбкой хлябью, только что покинутой, кажущееся надежной твердью. И английская речь…
Так. Речь английская. Пол сотрясает мощная вибрация. Значит, он на корабле. Английском корабле. Или американском, но вряд ли — американцы в этом мире все равно что какие-нибудь бразильцы в том, давным-давно оставленном. Значит, английский корабль.
А на каком это корабле могут быть такие узкие, напоминающие сегменты цилиндра помещения, с двух сторон замыкающиеся переборками с круглыми люками со штурвалом-запором. Со стенами и потолком, густо облепленными всяческими кабелями и трубопроводами? Что это, кстати, написано на ближайшем? Compressed air… [15]
Подводная лодка. Английская подводная лодка.
«Вот теперь ты, Саша, влип по-настоящему…»
Вариант случайного своего «спасения» моряками враждебно настроенного государства Бежецкий отверг сразу и без обсуждения. Это прямо-таки рояль в кустах какой-то — английская подводная лодка случайно оказалась ночью у российских берегов, кто-то случайно поднял перископ, увидел в кромешной темноте болтающегося на волнах человека… Чересчур большое количество случайностей уже превращается в закономерность.
Совершать не предусмотренный программой пребывания в «другой России» вояж на Туманный Альбион в планы Александра не входило. А посему требовалось срочно найти способ своего из этой плавучей тюрьмы вызволения.
Следующие полчаса ушли на пристальное изучение отсека, превращенного неведомыми «доброхотами» то ли в тюрьму, то ли в плавучий лазарет. Афишировать свое пробуждение, тем более восстановление всех двигательных функций Бежецкий нужным не считал, поэтому исследование было чисто визуальным и весьма осторожным. Мало ли: вдруг коварные островитяне насовали тут скрытые камеры слежения? К тому же приходилось то и дело прикидываться спящим: люки время от времени открывались, и отсек из конца в конец пересекали некие личности в стандартных синих робах, не обращающие на лежащего ровно никакого внимания, будто на посторонний груз.
Если интуиция Александра не подводила и аккуратные цифры, нанесенные трафаретом над люками, — номера отсеков, в которые те вели, и лодка не имела бесконечной длины, то получалось, что он находится почти в самой корме подводного судна. Ведь согласитесь, что отдает шизофренией вести счет помещений на судне с кормы. Это же не железнодорожный вагон, который можно везти по рельсам как хочешь, перестыковывая локомотив в голову или хвост состава. Косвенно кормовое расположение «камеры» подтверждалось тем, что, когда матросы открывали люк, расположенный в ногах ложа Бежецкого, мерный шум, который не мог быть не чем иным, как звуком работающего двигателя, усиливался.
Но самым интересным была «койка», на которой он лежал: два неких трубообразных металлических предмета, протянувшихся на весь отсек и имеющих сантиметров по пятьдесят в диаметре. Трех раз, как в телевизионной викторине, чтобы угадать их назначение, военному человеку не требовалось…
Наивен тот, кто полагает, будто на боевых кораблях столько же свободного места, сколько на круизных лайнерах. Военные моряки, вынужденные втискиваться в не слишком-то просторную металлическую коробку, построенную с несколько иной целью, чем перевозка по морю праздной публики, используют каждый сантиметр объема очень и очень экономно. Тем более — подводники, пространство которых еще более ограничено, а окружающая корабль среда — еще более враждебна.
Александр хорошо помнил по собственному опыту, что, уходя на боевое задание, лучше пренебречь личным удобством и прихватить больше боеприпасов — в случае чего пополнить их запас будет практически невозможно. Без воды человек может жить несколько дней, без пищи — почти месяц, а вот без патронов, оказавшись в кольце врагов, проживешь ровно столько, сколько потребуется последнему твоему патрону, чтобы покинуть магазин. Оттого и носили опытные люди один из них отдельно, чтобы не истратить в горячке, забыв о самом себе…
Поэтому ничего удивительного в том, что и моряки, уходя в дальний поход, стараются прихватить с собой как можно больший боекомплект, не было. Бежецкий вспомнил, как читал где-то, что в случае необходимости торпеды можно протащить через весь корпус лодки, пользуясь талями, проходящими вдоль всей субмарины. Правда, это относилось к советским подводным лодкам, но здешние мало чем отличались — конструкторская мысль везде торит одни и те же пути с небольшими нюансами. Приглядевшись, он различил на потолке нечто вроде рельса, идущего от одной переборки до другой.
Значит, решение проблемы лежало на поверхности…
А уж дальше пошел сплошной детектив.
Проклиная все на свете, командир вынужден был вести лодку по неведомому пеленгу в район, указанный «гражданскими», всплывать, моля Бога, чтобы не засекли радары русской береговой охраны, посылать надувную шлюпку с «пассажиром» и двумя матросами в ночь… Вернулась она с еще одним «пассажиром», мокрым до нитки и без сознания. Но старшина Мак-Грегор, сидевший в этом ночном рейде на веслах, шепнул потом, что болталось на волнах трое, причем двое в отличие от третьего — бодрые и в полном сознании. Но на борт их не взяли.
— Клянусь, сэр, — бормотал старшина на ухо Скотту. — Этот дэнди просто пристрелил обоих! Как только удостоверился, что полумертвяк, которого мы втащили в нашу резинку, именно тот, кто ему нужен, — бац, бац — и продырявил тем парням головы. У него «пушка» бесшумная, с длинным таким набалдашником на дуле…
И вот теперь этот спасенный лежал в восьмом отсеке на запасных торпедах, по-прежнему не приходя в себя, а убийца каждые полчаса ходил его проведать. Остальное время он проводил за монитором видеокамеры, установленной обоими «умельцами» в отсеке. И то, что у него за пазухой пистолет с глушителем (а скорее всего — и у второго), капитану не нравилось почти так же, как и то, что приходится идти под водой малым ходом по самой кромке российских территориальных вод. А до Датских Проливов, [18] за которыми можно чувствовать себя как дома, — еще сотни и сотни миль. Оружие на борту, конечно, имелось. И не только торпеды и две спаренные «трехдюймовки» на носу и корме. В опечатанных металлических шкафах хранились автоматические карабины и пистолеты абордажной команды, в сейфе капитанской каюты (скорее тесной выгородки, чем полноценного помещения) лежал его личный «Смит энд Вессон»… Но чтобы по лодке свободно разгуливал посторонний вооруженный человек… Увы — приказ командования есть приказ. Не препятствовать — значит, не препятствовать.
— О-о-о! Наш гость, кажется, очухался! — оторвал капитана от невеселых мыслей голос «пассажира». — Томми, иди сюда — взгляни-ка на эту картину. Выспался, наконец, наш утопленник!
Оба «гражданских» склонились над тускло светящимся экраном, потом один из них, тот, что повыше и пошире в плечах, ничуть не стесняясь хозяина лодки, вынул из-за пазухи неестественно длинный пистолет и проверил магазин. Тоже длинный и вместительный, почти как у автомата.
— Пойду-ка взгляну я на этого утопленника поближе.
— И на всякий случай впрысни ему пару кубиков микстурки, — посоветовал второй.
— Рискованно — можем не довезти. Да и к чему? Он и так слаб, как котенок…
Громила удалился, а оставшийся обратился к капитану:
— Что вы так невеселы, сэр? Осуждаете нас с Томми? Напрасный труд. Мы точно такие же солдаты Его Величества, что и вы. Просто каждый воюет на своем фронте. Сегодня наши фронты сблизились, завтра — отдалятся. К чему конфликты?
«Философ, — зло подумал капитан, отворачиваясь. — Сократ с пушкой за пазухой. Джентльмен удачи…»
— Не хотите разговаривать — ваше дело, — разочарованно произнес «философ», поворачиваясь к монитору. — Мы живем в свободной стране… Черт!!!
— Hi, mister! — окликнул его визитер, приближаясь, — Its o’k?
— М-м-м… — простонал Бежецкий, не открывая глаз. — Воды…
«Если профессионал, то не купится, — подумал он. — Но как-то подманить его надо?»
— Уо-ды? Waters?
— Пи-и-и-ть…
Мужчина вынул правую руку из-за пазухи (наверняка пистолет), успокаивающе помахал ладонью в сторону люка («Ага, камера там!..») и склонился над лежащим.
— Как… — начал он, но закончить не успел.
Александр рванул его свесившейся рукой за лодыжку, одновременно садясь на своей постели, а левой ладонью рубанул по шее. Англичанин (или американец — черт их разберет!) еще валился на решетчатый металлический настил палубы, а он уже оказался на ногах, моля Бога только об одном: чтобы не подвели застоявшиеся мышцы, не свело ногу предательской судорогой… В общем, чтобы не случилась какая-нибудь подлянка, на которые так щедр организм, переваливший сороковую годовщину своего появления на свет.
Тьфу-тьфу-тьфу, пронесло!
Хорошо тренированная боевая машина фирмы «Воздушно-Десантные войска Советской Армии и K°.» работала как часы. «Командирские». Которым ни огонь, ни вода, ни кованый каблук не страшны. Поток адреналина, знакомо рванувшийся в кровь, смывал остатки зловредных химикатов, запускал не задействованные ранее механизмы, дарил полузабытое ощущение всемогущества и необоримой мощи.
«Так! Первым делом — взглянуть, что у этого хрена за пазухой… Ага! Ствол. Неплохо…»
Александр передернул затвор пистолета незнакомой марки, рукоять которого легла в ладонь как родная, и перехватил в воздухе выскочивший латунный патрон с чуть косо срезанной головкой.
Одно из последних изобретений этого мира — пуля повышенного останавливающего действия. Под тонкой латунной оболочкой таилось множество стальных шариков, и при попадании такого снаряда в цель почти сто процентов энергии выстрела шли по назначению. А вот пробить твердую преграду такая пуля не могла и рикошетов не давала — идеальное средство для стрельбы в замкнутых пространствах, начиненных всякими хрупкими предметами. Например, в самолетах. Или — на подводных лодках. В отсеке с торпедами.
Все это пронеслось в мозгу Бежецкого за считаные доли секунды. Но вы ошибаетесь, если думаете, что даже это краткое время он бездействовал.
Еще текли по извилинам никому в данный момент не нужные цифры, тактико-технические данные и примеры, а он уже действовал. Забил в штурвал открывающего механизма лом, сдернутый с пожарного щита (самое страшное на субмарине, атмосфера внутри которой перенасыщена кислородом, — пожар в отсеке, поэтому на средства борьбы с огнем моряки не скупятся), намертво блокируя его, и, рванув со щита топорик с трубчатой металлической рукоятью, уже мчался ко второму. И не успевал совсем чуть-чуть: штурвал на крышке люка уже поворачивали с обратной стороны…
«Эх, где мои шестнадцать лет?!.»
Оттолкнувшись ногами, Александр прыжком преодолел оставшиеся метры и всем весом ударил в приоткрывшийся наружу люк. В данный момент он не завидовал тому, кто держался за скобу по ту сторону, и правильно делал, поскольку из девятого отсека донесся весьма неприятный хруст и протяжный стон. Но проверять, как там и что, было некогда — из репродуктора уже неслась английская речь. Командир лодки приказывал всем свободным от вахты ликвидировать аварию в восьмом отсеке.
Морщась от боли в поврежденном плече (приложился о люк что надо), Бежецкий захлопнул тяжелую плиту и, как и первую, заблокировал топориком. Теперь восьмой отсек был изолирован от остальных помещений лодки наглухо. Оставалось лишить пленного способности причинить себе и окружающим увечья и — порядок.
На стреноживание по рукам и ногам англичанина ушло секунд десять-пятнадцать в общей сложности — тут уж не до церемоний. Пригодилась подстилка, на которой он лежал, весьма легко разрывавшаяся на жгуты требуемой длины.
Закончив с необходимыми мероприятиями Александр уселся на свое ложе и перевел дух — на яростный стук в оба люка он решил не обращать внимания. Вряд ли на лодке был автоген или местный аналог «болгарки», да и применять эти нужные инструменты здесь — себе дороже.
«Так, что англичане могут предпринять? Проникнуть ко мне у них не получится — кишка тонка. Затопят отсек? Вполне может быть, но к чему это приведет? Вон на стене шкафчик с надписью: „Respiratory devices“. [19] Тут и знатоком английского быть не нужно! Это ж подводная лодка… Правда, надолго ли их хватит?… Что еще? Пожарная система. Да, пена — дело малоприятное…»
Рассуждения прервал голос из динамика, звучащий по-русски с заметным акцентом:
— Рекомендуем вам прекратить террористические действия. Мы ваши друзья.
«Раз есть динамик — должен быть и микрофон, наверное… Да и вообще: они же не только подглядывают за мной — должны и подслушивать. А ну — на удачу!»
— Извините, но вы меня об этом не предупредили заранее.
Динамик помолчал, но скоро снова ожил:
— Мы спасли вас в море и собираемся доставить на сушу.
— Я в Великобританию не собирался.
— Мы высадим вас в ближайшем порту любой страны — Швеция, Дания, Германия…
«Ага, так я вам и поверил! Высадите… Но мы, похоже, все еще в Балтийском море. Это хорошо…»
— А Россия? Финляндия, Эстляндия, Польша… Мне без разницы.
— Это невозможно, — сухо ответил динамик. — Только нейтральные страны.
— А разве Россия и Великобритания находятся в состоянии войны? — делано изумился Бежецкий. — Наверное, я слишком отстал от жизни, пока болтался в море.
— Нет, но…
— Хорошо, — снизошел до попавших в затруднительное положение «спасателей» Александр. — Всплывайте в нейтральных водах, радируйте открытым текстом, что подобрали в районе с такими-то координатами терпящего бедствие подданного Российской Империи, и ждите русского корабля. Или вертолета. Тут море-то — переплюнуть можно, не Тихий океан, чай. Меня у вас заберут с благодарностями, и все. Может, даже орден получите какой за укрепление дружбы между нашими странами.
Невидимый собеседник молчал дольше.
— Мы вскроем отсек, и вы ответите по законам Британской Империи.
— Во-первых, попробуйте вскрыть сначала, а во-вторых… За что мне отвечать?
— Как же. Пленение подданного короля, ранение другого… Не говоря уже о попытке захвата корабля королевских военно-морских сил… Его части. Вас повесят в первом же британском порту, как пирата.
— Я вас не просил меня… спасать.
— Мы затопим отсек.
— Топите. Сколько у меня тут респираторов? Ага! Один, два, три… Шесть штук. И все заправлены — без халтуры. Как думаете: на сколько мне хватит воздуха, если расходовать экономно?
— На те несколько суток, что мы можем пролежать на грунте, все равно не хватит.
— Ага. А если я вот так… — Рукоятью пистолета Александр выбил на металлическом борту серию точек и тире азбуки Морзе (пригодилось всеобщее радиопомешательство в их седьмом классе средней школы). — Это международный сигнал о помощи. SOS, если непонятно, — у вас-то другой код… [20] А можно такое, например, сообщение: «Подданный России Александр Бежецкий захвачен английской подводной лодкой и просит о помощи». Нескольких суток, чтобы запеленговать источник звука, российским акустикам не понадобится. У вас еще есть время, чтобы обратить все в шутку и расстаться со мной друзьями. Подумайте.
На этот раз пауза длилась еще дольше.
— А это, чтобы вам лучше думалось, — добавил Бежецкий и откинул брезент, укрывающий «койку», на которой сидел.
«Хорош же я буду, если там — баллоны какие-нибудь… С тем же сжатым воздухом, к примеру. На подлодке — вещь необходимая…»
Но интуиция его не обманула: под брезентом скрывались две выкрашенные темно-серой краской «сигары» с желтыми «набалдашниками» на скругляющихся головных частях.
«То, что надо! А эти желтые штуковины — наверняка предохранители…»
— Что вы собираетесь делать? — разом встревожился невидимый собеседник.
— Для начала, — хладнокровно ответил Александр, примериваясь к «набалдашнику», — посмотреть, как эта штука устроена. Я с детства очень любознательный в технике, понимаете ли…
— Очень хорошо, — кивнул головой лейтенант Топорков. — Я распорядился приставить к каюте часового.
— Думаю, что это не будет лишним. Понимаете, спасенный нами излишне возбужден, требовал срочно дать ему поминальник… Извините меня, но я решил, что укол, сделанный ему, должен иметь не только общеукрепляющее действие…
— И?…
— И он в данный момент спит. Спит, как младенец, мирным здоровым сном. И проспит, думаю, до самого Або… [14]
«Стерегущий» вошел в гавань ранним утром. На пирсе его уже ожидала целая толпа.
Едва дождавшись, пока моряки установят трап, на борт взбежал человек, поразивший всю команду сходством со спасенным с контрабандистского суденышка.
— Брат, наверное, — шептались матросы, бросая исподтишка взгляды на офицеров. — Близнец… Сперли, поди, братана, да выкуп требовали… А сам из знати наверняка — стали бы из-за нашего брата, к примеру, столько кораблей снаряжать… Я слыхал, «Новика» с базы сняли, «Стремительного», «Отчаянного»… Когда такое бывало? Точно из князей, братцы, отвечаю!..
Генерал Бежецкий — а торопливым господином был, конечно же, он — нетерпеливо распахнул дверь каюты и склонился над сладко спящим в койке субъектом.
— Это же не он! — возмущенно обернулся генерал к стоящему за его спиной лейтенанту.
— Не могу знать, — насупился Топорков, чувствуя, что вместо награды на него сейчас обрушится начальственный гнев. Среди сопровождающих близнеца их «найденыша», мнущихся на пирсе, он разглядел контр-адмирала Петроничева, которому непосредственно подчинялся. — Он назвался князем Бежецким. Да и физиономия его с присланным по фототелеграфу портретом совпадает.
— Как же совпадает? — возопил «близнец-неблизнец». — С чем совпадает?
— Вот, — моряк с готовностью извлек из нагрудного кармана кителя чуть смятый лист бумаги с мутным оттиском фото. — Тютелька в тютельку.
— Да вы не с бумажкой этой сравнивайте! — оттолкнул генерал фототелеграмму. — Вы со мной сравните!
— Ну да, — вынужден был признать лейтенант после пятиминутного пристального сличения оригинала с копией (или наоборот). — Лицо другое… Но сходство есть. И кроме того, — резонно заметил он, — у меня ведь вашей личности для сличения в море не было…
— Все понятно! — огорченно махнул рукой Бежецкий. — Вас не виню, вы все сделали, как надо. Наши олухи напортачили — надо было не факс… тьфу, фототелеграмму присылать, а сразу на ваш информ полный комплект фото. Не волнуйтесь, неприятных последствий для вас и команды не будет.
Он повернулся к двери.
— А с этим что делать? — спросил в спину визитера Топорков, несколько ободренный последними словами: пусть и без крестов, но и без выволочки остаться — тоже дело для служивого. — С самозванцем?
— Самозванца сдадите с рук на руки моим людям. Только не ведите на берег сами, а пусть они сами за ним придут и наручники оденут. Чувствую, что не простой это двойничок, ох не простой…
Генерал покинул каюту, а отвергнутый двойник, не просыпаясь, перевернулся на другой бок и сладко причмокнул во сне губами. О сгустившихся над ним тучах он пока даже не подозревал…
* * *
Настоящий Бежецкий в этот момент тоже лежал с закрытыми глазами, но, в отличие от Тревиса, даже не думал спать.Сонную одурь, преследующую его последние дни, без следа смыло ледяным купанием. Трудно сохранить дремотное состояние, проболтавшись в скользком и тесном спасательном круге полночи в море. Да не в ласковом южном, а в суровой и негостеприимной Балтике. Но худа без добра не бывает — Александр теперь не чувствовал даже признаков той противной старческой слабости, что не давала поднять руки. Шоковая терапия. А может, все дело в том, что похитители сегодня позабыли впрыснуть ему новую дозу той химической дряни, что превращала его в некое подобие овоща на грядке. Или в обеих причинах сразу.
Но в любом случае демонстрировать мерзавцам, что пришел в себя, он не собирался. Неожиданность — тоже оружие в умелых руках. А за неимением настоящего сойдет любое. Лишь бы оружие.
К сожалению, последних мгновений (или часов) своего пребывания в ледяной морской купели он не помнил. Сознания от переохлаждения он до конца не потерял, но явью ту смесь реальных, бредовых и вообще фантастических видений назвать было трудно. Сохранилось только воспоминание, как несколько пар чьих-то сильных рук, кажущихся замерзшему телу обжигающими, втаскивают его на что-то неустойчивое, по сравнению с зыбкой хлябью, только что покинутой, кажущееся надежной твердью. И английская речь…
Так. Речь английская. Пол сотрясает мощная вибрация. Значит, он на корабле. Английском корабле. Или американском, но вряд ли — американцы в этом мире все равно что какие-нибудь бразильцы в том, давным-давно оставленном. Значит, английский корабль.
А на каком это корабле могут быть такие узкие, напоминающие сегменты цилиндра помещения, с двух сторон замыкающиеся переборками с круглыми люками со штурвалом-запором. Со стенами и потолком, густо облепленными всяческими кабелями и трубопроводами? Что это, кстати, написано на ближайшем? Compressed air… [15]
Подводная лодка. Английская подводная лодка.
«Вот теперь ты, Саша, влип по-настоящему…»
Вариант случайного своего «спасения» моряками враждебно настроенного государства Бежецкий отверг сразу и без обсуждения. Это прямо-таки рояль в кустах какой-то — английская подводная лодка случайно оказалась ночью у российских берегов, кто-то случайно поднял перископ, увидел в кромешной темноте болтающегося на волнах человека… Чересчур большое количество случайностей уже превращается в закономерность.
Совершать не предусмотренный программой пребывания в «другой России» вояж на Туманный Альбион в планы Александра не входило. А посему требовалось срочно найти способ своего из этой плавучей тюрьмы вызволения.
Следующие полчаса ушли на пристальное изучение отсека, превращенного неведомыми «доброхотами» то ли в тюрьму, то ли в плавучий лазарет. Афишировать свое пробуждение, тем более восстановление всех двигательных функций Бежецкий нужным не считал, поэтому исследование было чисто визуальным и весьма осторожным. Мало ли: вдруг коварные островитяне насовали тут скрытые камеры слежения? К тому же приходилось то и дело прикидываться спящим: люки время от времени открывались, и отсек из конца в конец пересекали некие личности в стандартных синих робах, не обращающие на лежащего ровно никакого внимания, будто на посторонний груз.
Если интуиция Александра не подводила и аккуратные цифры, нанесенные трафаретом над люками, — номера отсеков, в которые те вели, и лодка не имела бесконечной длины, то получалось, что он находится почти в самой корме подводного судна. Ведь согласитесь, что отдает шизофренией вести счет помещений на судне с кормы. Это же не железнодорожный вагон, который можно везти по рельсам как хочешь, перестыковывая локомотив в голову или хвост состава. Косвенно кормовое расположение «камеры» подтверждалось тем, что, когда матросы открывали люк, расположенный в ногах ложа Бежецкого, мерный шум, который не мог быть не чем иным, как звуком работающего двигателя, усиливался.
Но самым интересным была «койка», на которой он лежал: два неких трубообразных металлических предмета, протянувшихся на весь отсек и имеющих сантиметров по пятьдесят в диаметре. Трех раз, как в телевизионной викторине, чтобы угадать их назначение, военному человеку не требовалось…
Наивен тот, кто полагает, будто на боевых кораблях столько же свободного места, сколько на круизных лайнерах. Военные моряки, вынужденные втискиваться в не слишком-то просторную металлическую коробку, построенную с несколько иной целью, чем перевозка по морю праздной публики, используют каждый сантиметр объема очень и очень экономно. Тем более — подводники, пространство которых еще более ограничено, а окружающая корабль среда — еще более враждебна.
Александр хорошо помнил по собственному опыту, что, уходя на боевое задание, лучше пренебречь личным удобством и прихватить больше боеприпасов — в случае чего пополнить их запас будет практически невозможно. Без воды человек может жить несколько дней, без пищи — почти месяц, а вот без патронов, оказавшись в кольце врагов, проживешь ровно столько, сколько потребуется последнему твоему патрону, чтобы покинуть магазин. Оттого и носили опытные люди один из них отдельно, чтобы не истратить в горячке, забыв о самом себе…
Поэтому ничего удивительного в том, что и моряки, уходя в дальний поход, стараются прихватить с собой как можно больший боекомплект, не было. Бежецкий вспомнил, как читал где-то, что в случае необходимости торпеды можно протащить через весь корпус лодки, пользуясь талями, проходящими вдоль всей субмарины. Правда, это относилось к советским подводным лодкам, но здешние мало чем отличались — конструкторская мысль везде торит одни и те же пути с небольшими нюансами. Приглядевшись, он различил на потолке нечто вроде рельса, идущего от одной переборки до другой.
Значит, решение проблемы лежало на поверхности…
* * *
Командир подводной лодки «Си Лайон» [16] военно-морского флота Его Величества, капитан второго ранга Реджинальд Скотт, пребывал в не лучшем расположении духа. И не мудрено: ему, старому честному морскому волку, был дан приказ взять на борт в Скапа-Флоу [17] двух гражданских и следовать в подводном положении в Балтийское море. Прогулка сама по себе не для слабонервных, а учитывая балтийские глубины, обилие бороздящих это море из конца в конец судов и тот факт, что чуть ли не две трети его акватории принадлежит русским — вообще смертельное шоу. Но это еще цветочки: пролежав пару недель на грунте у шведского острова Готланд (режим полной тишины и осторожные «подвсплытия» каждую третью ночь на перископную глубину, чтобы освежить запасы воздуха, — не шутки), капитан Скотт получил приказ — уже от одного из своих пассажиров — следовать в район Аландских островов. А это уже не нейтральные воды, а законные русские. Есть, конечно, какие заморочки с принадлежностью Финляндии — автономная провинция, то да се… Но охраняют-то ее морские границы корабли российских ВМС!А уж дальше пошел сплошной детектив.
Проклиная все на свете, командир вынужден был вести лодку по неведомому пеленгу в район, указанный «гражданскими», всплывать, моля Бога, чтобы не засекли радары русской береговой охраны, посылать надувную шлюпку с «пассажиром» и двумя матросами в ночь… Вернулась она с еще одним «пассажиром», мокрым до нитки и без сознания. Но старшина Мак-Грегор, сидевший в этом ночном рейде на веслах, шепнул потом, что болталось на волнах трое, причем двое в отличие от третьего — бодрые и в полном сознании. Но на борт их не взяли.
— Клянусь, сэр, — бормотал старшина на ухо Скотту. — Этот дэнди просто пристрелил обоих! Как только удостоверился, что полумертвяк, которого мы втащили в нашу резинку, именно тот, кто ему нужен, — бац, бац — и продырявил тем парням головы. У него «пушка» бесшумная, с длинным таким набалдашником на дуле…
И вот теперь этот спасенный лежал в восьмом отсеке на запасных торпедах, по-прежнему не приходя в себя, а убийца каждые полчаса ходил его проведать. Остальное время он проводил за монитором видеокамеры, установленной обоими «умельцами» в отсеке. И то, что у него за пазухой пистолет с глушителем (а скорее всего — и у второго), капитану не нравилось почти так же, как и то, что приходится идти под водой малым ходом по самой кромке российских территориальных вод. А до Датских Проливов, [18] за которыми можно чувствовать себя как дома, — еще сотни и сотни миль. Оружие на борту, конечно, имелось. И не только торпеды и две спаренные «трехдюймовки» на носу и корме. В опечатанных металлических шкафах хранились автоматические карабины и пистолеты абордажной команды, в сейфе капитанской каюты (скорее тесной выгородки, чем полноценного помещения) лежал его личный «Смит энд Вессон»… Но чтобы по лодке свободно разгуливал посторонний вооруженный человек… Увы — приказ командования есть приказ. Не препятствовать — значит, не препятствовать.
— О-о-о! Наш гость, кажется, очухался! — оторвал капитана от невеселых мыслей голос «пассажира». — Томми, иди сюда — взгляни-ка на эту картину. Выспался, наконец, наш утопленник!
Оба «гражданских» склонились над тускло светящимся экраном, потом один из них, тот, что повыше и пошире в плечах, ничуть не стесняясь хозяина лодки, вынул из-за пазухи неестественно длинный пистолет и проверил магазин. Тоже длинный и вместительный, почти как у автомата.
— Пойду-ка взгляну я на этого утопленника поближе.
— И на всякий случай впрысни ему пару кубиков микстурки, — посоветовал второй.
— Рискованно — можем не довезти. Да и к чему? Он и так слаб, как котенок…
Громила удалился, а оставшийся обратился к капитану:
— Что вы так невеселы, сэр? Осуждаете нас с Томми? Напрасный труд. Мы точно такие же солдаты Его Величества, что и вы. Просто каждый воюет на своем фронте. Сегодня наши фронты сблизились, завтра — отдалятся. К чему конфликты?
«Философ, — зло подумал капитан, отворачиваясь. — Сократ с пушкой за пазухой. Джентльмен удачи…»
— Не хотите разговаривать — ваше дело, — разочарованно произнес «философ», поворачиваясь к монитору. — Мы живем в свободной стране… Черт!!!
* * *
Когда штурвальчик на люке, ведущем в носовую часть лодки, повернулся, и толстая плита со скругленными краями приоткрылась, пропуская внутрь отсека человека, Александр лежал, прикрыв глаза и свесив до полу расслабленную руку. Этакий больной в полубессознательном состоянии. Камеру слежения он вычислил правильно, раз сразу после нескольких его вялых напоказ движений явился проверяющий. Теперь бы знать еще, где она, — и порядок.— Hi, mister! — окликнул его визитер, приближаясь, — Its o’k?
— М-м-м… — простонал Бежецкий, не открывая глаз. — Воды…
«Если профессионал, то не купится, — подумал он. — Но как-то подманить его надо?»
— Уо-ды? Waters?
— Пи-и-и-ть…
Мужчина вынул правую руку из-за пазухи (наверняка пистолет), успокаивающе помахал ладонью в сторону люка («Ага, камера там!..») и склонился над лежащим.
— Как… — начал он, но закончить не успел.
Александр рванул его свесившейся рукой за лодыжку, одновременно садясь на своей постели, а левой ладонью рубанул по шее. Англичанин (или американец — черт их разберет!) еще валился на решетчатый металлический настил палубы, а он уже оказался на ногах, моля Бога только об одном: чтобы не подвели застоявшиеся мышцы, не свело ногу предательской судорогой… В общем, чтобы не случилась какая-нибудь подлянка, на которые так щедр организм, переваливший сороковую годовщину своего появления на свет.
Тьфу-тьфу-тьфу, пронесло!
Хорошо тренированная боевая машина фирмы «Воздушно-Десантные войска Советской Армии и K°.» работала как часы. «Командирские». Которым ни огонь, ни вода, ни кованый каблук не страшны. Поток адреналина, знакомо рванувшийся в кровь, смывал остатки зловредных химикатов, запускал не задействованные ранее механизмы, дарил полузабытое ощущение всемогущества и необоримой мощи.
«Так! Первым делом — взглянуть, что у этого хрена за пазухой… Ага! Ствол. Неплохо…»
Александр передернул затвор пистолета незнакомой марки, рукоять которого легла в ладонь как родная, и перехватил в воздухе выскочивший латунный патрон с чуть косо срезанной головкой.
Одно из последних изобретений этого мира — пуля повышенного останавливающего действия. Под тонкой латунной оболочкой таилось множество стальных шариков, и при попадании такого снаряда в цель почти сто процентов энергии выстрела шли по назначению. А вот пробить твердую преграду такая пуля не могла и рикошетов не давала — идеальное средство для стрельбы в замкнутых пространствах, начиненных всякими хрупкими предметами. Например, в самолетах. Или — на подводных лодках. В отсеке с торпедами.
Все это пронеслось в мозгу Бежецкого за считаные доли секунды. Но вы ошибаетесь, если думаете, что даже это краткое время он бездействовал.
Еще текли по извилинам никому в данный момент не нужные цифры, тактико-технические данные и примеры, а он уже действовал. Забил в штурвал открывающего механизма лом, сдернутый с пожарного щита (самое страшное на субмарине, атмосфера внутри которой перенасыщена кислородом, — пожар в отсеке, поэтому на средства борьбы с огнем моряки не скупятся), намертво блокируя его, и, рванув со щита топорик с трубчатой металлической рукоятью, уже мчался ко второму. И не успевал совсем чуть-чуть: штурвал на крышке люка уже поворачивали с обратной стороны…
«Эх, где мои шестнадцать лет?!.»
Оттолкнувшись ногами, Александр прыжком преодолел оставшиеся метры и всем весом ударил в приоткрывшийся наружу люк. В данный момент он не завидовал тому, кто держался за скобу по ту сторону, и правильно делал, поскольку из девятого отсека донесся весьма неприятный хруст и протяжный стон. Но проверять, как там и что, было некогда — из репродуктора уже неслась английская речь. Командир лодки приказывал всем свободным от вахты ликвидировать аварию в восьмом отсеке.
Морщась от боли в поврежденном плече (приложился о люк что надо), Бежецкий захлопнул тяжелую плиту и, как и первую, заблокировал топориком. Теперь восьмой отсек был изолирован от остальных помещений лодки наглухо. Оставалось лишить пленного способности причинить себе и окружающим увечья и — порядок.
На стреноживание по рукам и ногам англичанина ушло секунд десять-пятнадцать в общей сложности — тут уж не до церемоний. Пригодилась подстилка, на которой он лежал, весьма легко разрывавшаяся на жгуты требуемой длины.
Закончив с необходимыми мероприятиями Александр уселся на свое ложе и перевел дух — на яростный стук в оба люка он решил не обращать внимания. Вряд ли на лодке был автоген или местный аналог «болгарки», да и применять эти нужные инструменты здесь — себе дороже.
«Так, что англичане могут предпринять? Проникнуть ко мне у них не получится — кишка тонка. Затопят отсек? Вполне может быть, но к чему это приведет? Вон на стене шкафчик с надписью: „Respiratory devices“. [19] Тут и знатоком английского быть не нужно! Это ж подводная лодка… Правда, надолго ли их хватит?… Что еще? Пожарная система. Да, пена — дело малоприятное…»
Рассуждения прервал голос из динамика, звучащий по-русски с заметным акцентом:
— Рекомендуем вам прекратить террористические действия. Мы ваши друзья.
«Раз есть динамик — должен быть и микрофон, наверное… Да и вообще: они же не только подглядывают за мной — должны и подслушивать. А ну — на удачу!»
— Извините, но вы меня об этом не предупредили заранее.
Динамик помолчал, но скоро снова ожил:
— Мы спасли вас в море и собираемся доставить на сушу.
— Я в Великобританию не собирался.
— Мы высадим вас в ближайшем порту любой страны — Швеция, Дания, Германия…
«Ага, так я вам и поверил! Высадите… Но мы, похоже, все еще в Балтийском море. Это хорошо…»
— А Россия? Финляндия, Эстляндия, Польша… Мне без разницы.
— Это невозможно, — сухо ответил динамик. — Только нейтральные страны.
— А разве Россия и Великобритания находятся в состоянии войны? — делано изумился Бежецкий. — Наверное, я слишком отстал от жизни, пока болтался в море.
— Нет, но…
— Хорошо, — снизошел до попавших в затруднительное положение «спасателей» Александр. — Всплывайте в нейтральных водах, радируйте открытым текстом, что подобрали в районе с такими-то координатами терпящего бедствие подданного Российской Империи, и ждите русского корабля. Или вертолета. Тут море-то — переплюнуть можно, не Тихий океан, чай. Меня у вас заберут с благодарностями, и все. Может, даже орден получите какой за укрепление дружбы между нашими странами.
Невидимый собеседник молчал дольше.
— Мы вскроем отсек, и вы ответите по законам Британской Империи.
— Во-первых, попробуйте вскрыть сначала, а во-вторых… За что мне отвечать?
— Как же. Пленение подданного короля, ранение другого… Не говоря уже о попытке захвата корабля королевских военно-морских сил… Его части. Вас повесят в первом же британском порту, как пирата.
— Я вас не просил меня… спасать.
— Мы затопим отсек.
— Топите. Сколько у меня тут респираторов? Ага! Один, два, три… Шесть штук. И все заправлены — без халтуры. Как думаете: на сколько мне хватит воздуха, если расходовать экономно?
— На те несколько суток, что мы можем пролежать на грунте, все равно не хватит.
— Ага. А если я вот так… — Рукоятью пистолета Александр выбил на металлическом борту серию точек и тире азбуки Морзе (пригодилось всеобщее радиопомешательство в их седьмом классе средней школы). — Это международный сигнал о помощи. SOS, если непонятно, — у вас-то другой код… [20] А можно такое, например, сообщение: «Подданный России Александр Бежецкий захвачен английской подводной лодкой и просит о помощи». Нескольких суток, чтобы запеленговать источник звука, российским акустикам не понадобится. У вас еще есть время, чтобы обратить все в шутку и расстаться со мной друзьями. Подумайте.
На этот раз пауза длилась еще дольше.
— А это, чтобы вам лучше думалось, — добавил Бежецкий и откинул брезент, укрывающий «койку», на которой сидел.
«Хорош же я буду, если там — баллоны какие-нибудь… С тем же сжатым воздухом, к примеру. На подлодке — вещь необходимая…»
Но интуиция его не обманула: под брезентом скрывались две выкрашенные темно-серой краской «сигары» с желтыми «набалдашниками» на скругляющихся головных частях.
«То, что надо! А эти желтые штуковины — наверняка предохранители…»
— Что вы собираетесь делать? — разом встревожился невидимый собеседник.
— Для начала, — хладнокровно ответил Александр, примериваясь к «набалдашнику», — посмотреть, как эта штука устроена. Я с детства очень любознательный в технике, понимаете ли…
17
Раздражение исчезло без следа, стоило Бежецкому подняться на палубу сторожевика, продуваемую свежим морским ветерком.