Страница:
— А где это судно, с которого вы сняли человека? — обратился Александр к молоденькому морскому офицеру, приветствующему его энергичным отданием чести — видимо, все моряки «Стерегущего» уже знали, что за птица залетела на их скромный кораблик.
— У штрафного причала, ваше превосходительство! — молодцевато отрапортовал мичман.
— Вы меня не проводите, э-э-э… — генерал чуть было не назвал бойкого офицера «лейтенантом», но быстро вспомнил «табель о рангах». [21] — Мичман?
— Так точно!
— Ваша фамилия?
— Мичман Краузе!
— Вице-адмирал Федор Артурович Краузе случайно вам родственником не приходится?
— Так точно, ваше превосходительство! Дядей по отцу.
«Далеко пойдет парнишка, — решил Александр, следуя за проворным юношей по портовым лабиринтам во главе своей „делегации“. — В мичманах не засидится».
Арестованное суденышко отыскалось на самом краю порта, причаленное между десятком почти таких же бедолаг, «попавших под раздачу» по самым разным причинам — от браконьерства до подозрения в контрабанде. Большинство пустовало, но до лайбы старого Тойво, к счастью, у портовых властей еще не дошли руки — ее только-только привели под конвоем, и матросы «Стерегущего» еще не успели сдать понурую команду ожидавшим на берегу конвоирам с карабинами с примкнутыми штыками.
— Второй справа — капитан судна, — предупредительно шепнул мичман Краузе Александру. — Тойво Айкинен.
— Что им инкриминируют? — в ответ шепнул Бежецкий.
— Ну… пока что контрабанду.
Бежецкий поднялся по сходням на борт контрабандистского судна.
— Здорово, господа-разбойнички! — весело поприветствовал он угрюмых финнов.
— Мы не разбойники, — с достоинством ответил один из моряков. — Мы честные рыбаки.
— Что с нами хотят сделать? — выпалил другой.
— Что? — задумался на мгновение генерал. — Да ничего особенного. Капитана и шкипера, думаю, повесят. Остальных ждет пожизненная каторга. Трибунал, вероятно, соберется завтра утром… Ну а к вечеру все будет готово.
Александр блефовал: к подданным Великого Княжества в Империи традиционно было особое отношение. Да и трибуналом никаким не пахло. Они — люди гражданские, похищенный — вообще неизвестно кто. Человек ниоткуда. Контрабандистов судил бы суд присяжных, причем финских присяжных, поэтому приговор, скорее всего, оказался бы самым мягким. Не то что до виселицы и каторги — до отсидки в гуманной финской тюрьме не дошло бы. Так, несколько сот марок [22] штрафа — не более. Но ведь финнам этого знать не обязательно, правда?
— С чего это?… Где это видано?… — зароптали контрабандисты. — Быть такого не может…
— Почему не может? Вы обвиняетесь в похищении российского чиновника высокого ранга и попытке переправить его за границы Империи. А это посерьезнее обычной контрабанды.
— Не пугайте нас, — презрительно проскрипел старый капитан, до этого момента молчавший, неожиданно чисто, без малейшего акцента. — Пуганые.
— Бывал на каторге? — с любопытством спросил Бежецкий.
— Приходилось…
— Ну, тогда действительно пугать вас нечего — сами все знаете, — развел руками Александр, приметив, что самый молодой из моряков растерянно крутит головой.
Старшие, вероятно, убеждали его, что ничего страшного им в случае поимки не грозит, но теперь его уверенность рушилась на глазах. Ведь этот странный русский, без сомнения обладающий большой властью, не пугал, а говорил о грядущей каре как о чем-то само собой разумеющемся. А это для неокрепших умов страшно…
— Можно уводить? — поинтересовался старший караула.
— Конечно.
Финны угрюмо затопали по сходням на берег, но тот самый, младший, вдруг кинулся обратно.
— Ваше превосходительство! — невольно попал он в точку. — Мы не виноваты! Это все тот человек!
— Молчи, Вейко! — рванулся к нему старик, и конвоиры прикладами вынуждены были оттолкнуть его от трапа. — Ради матери, молчи!
Но парнишка уже, торопясь и путая русские слова, рассказывал внимательно слушающему генералу историю неудачного рейса…
— Государственная принадлежность лодки? — приподнял кустистую бровь контр-адмирал Петроничев.
— Предположительно британская.
— Но это же равносильно развязыванию войны, господа! Согласно Нантскому договору от одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года, боевым кораблям военно-морских сил Великобритании запрещен заход в акватории восточнее Зунда иначе чем по согласию всех стран, подписавших договор!
Собравшиеся в кают-компании зашумели.
— Успокойтесь господа, — повысил голос Бежецкий. — Все нюансы инцидента рассмотрят потом дипломаты. Это — уже их епархия, и мы сегодня не будем в нее вторгаться. Наша задача — спасти похищенного англичанами человека.
— Но мы упустили время, — заметил один из моряков. — Британская субмарина сейчас может быть черт знает где. Может быть, даже в Северном море.
— Не думаю, — отрицательно покачал головой Петроничев, искоса взглянув на оратора. — Они вынуждены идти в подводном положении, скорее всего, тихим ходом, чтобы не привлекать к себе внимания. Я считаю, что в данный момент они могут находиться где-то в районе Готланда. Либо между Готландом и Эландом. Но до Борнхольма им еще идти и идти. Эх, если бы можно было попросить датчан временно закрыть проливы…
Александр внимательно его слушал, думая о чем-то своем:
— Одну минуту!
Он вышел из каюты и плотно притворил за собой дверь.
«Удобно ли будет в такой час?… Но иного выхода нет…»
Он вынул поминальник и, моля Бога, чтобы корабль не оказался в какой-нибудь «мертвой зоне» и абонент не забыл свой аппарат в столе, набрал известный ему одному номер.
— Слушаю вас, — раздался в мембране знакомый спокойный голос.
— Добрый вечер, Георгий Петрович.
— Добрый вечер, Александр Павлович. Чем могу служить?
— Извините меня, Георгий Петрович, — с замиранием сердца попросил Бежецкий. — Но совершенно необходимо, чтобы власти Датского Королевства временно перекрыли проливы. Хотя бы для подводных судов.
— Поясните, пожалуйста.
— Возможно, британская субмарина проникла в Балтийское море и теперь уходит восвояси с похищенным на территории Империи человеком. Этому нужно воспрепятствовать.
— Этот человек тот, о ком мы с вами говорили?
— Да. Это он.
Дядя императора помолчал.
— Ничего вам не обещаю, но постараюсь сделать все возможное в моем положении. А сейчас, извините меня, откланяюсь…
Князь Харбинский отключился, и Александр облегченно спрятал аппарат в карман. Слово императорского родственника значило многое. Особенно если учесть, что Романовы состояли в близком родстве с Глюксбургами, [23] а Дания — верный союзник России по антибританскому блоку. Лишь бы только князь успел дернуть за нужную струнку, пока неизвестная субмарина не миновала Зунд.
— Все в порядке, господа, — бодро сказал он, входя в кают-компанию. — Будем надеяться, что датчане пойдут нам навстречу. А пока, Леонид Андреевич, — обратился он к капитану первого ранга Исидорову, — прошу вас распорядиться, чтобы наша эскадра следовала к границе российских и шведских вод в районе Виндавы. [24] Там будем дожидаться результата…
— Черт побери, — выругался Скотт, опершись подбородком на руки. — Как ему это удалось? Мои комендоры, чтобы извлечь эту штуковину, применяют целый ряд инструментов. Обученные специалисты, заметьте, и добрых полдесятка разных ключей, отверток… А этот справился почти голыми руками! И готов поставить сто гиней — видел торпеду в первый раз в жизни!
— Можете ставить хоть тысячу. Это русский, мистер Скотт, — радуясь неизвестно чему, ответил «пассажир». — А русские — они такие. Когда я учился в разведцентре, мне пришлось прочесть книгу одного русского писателя. Лещова, кажется… Так там, представляете себе, главный герой прибил подковы на ноги обычной блохе!
— Зачем ему это понадобилось? — брюзгливо спросил командир подлодки, наблюдая за тем, как русский, видимо маясь от безделья, расправляется уже со второй торпедой, причем гораздо быстрее, чем с первой. В качестве подручных средств этот самородок от оружейного дела использовал пистолет, свернутый с него глушитель, отломанный от стены поручень и собственный ботинок. Выбор инструментов поражал воображение: моряк горько сожалел, что не имеет возможности записать процесс демонтажа предохранителя на видео и продемонстрировать потом своим неумехам-комендорам. — Блоха с подковами — это сумасшествие.
— Вы не поняли. Подкованная блоха — символ сообразительности русских и их умения справляться с неразрешимыми проблемами. Так, по крайней мере, объяснял нам преподаватель… Да! Чуть не забыл! Блоху он подковывал левой рукой!
— Зачем? Тоже из молодчества?
— Нет, просто он был левшой.
— Все равно не понимаю… Вы думаете, что он это сделает?
— Левша?
— Какой левша?… Русский! Вы считаете, что он сможет взорвать нас всех вместе с собой?
— Вполне возможно. В последнюю войну их летчики, расстреляв боеприпасы, таранили наши бомбардировщики так легко, будто у них в запасе было по семь жизней.
— И гибли?
— Естественно. Вы не пробовали на скорости сто миль в час выехать на встречную полосу в час пик? Вот-вот. А у реактивного истребителя скорость будет повыше…
— Фанатики…
В дверь люк деликатно поскреблись, и в помещение просунулась лоснящаяся черная физиономия радиста Хайбриджа.
— Срочная шифровка, сэр!
— Давайте сюда…
Капитан читал шифрограмму, и лицо его темнело с каждой секундой.
— Что-то серьезное? — участливо спросил «пассажир».
— А что — сейчас у нас положение несерьезное? — взорвался Скотт. — Мы что сейчас — в крикет играем? У нас в торпедном отсеке сумасшедший фанатик, готовый разрядить пистолет — ваш пистолет, между прочим, — в тысячефунтовую кучу взрывчатки. Мы болтаемся в территориальных водах враждебных государств. У нас на борту украденный вами русский, наконец! Этого вам мало? Но если вам и этого не хватает…
— Успокойтесь, капитан.
— Успокоиться? Сейчас вы тоже успокоитесь: датчане закрыли проливы!
— Мой бог… — ахнул «пассажир», обхватывая голову ладонями. — И вы так спокойно об этом говорите?
— Да, я совершенно спокоен, — съязвил моряк.
Он щелкнул клавишей интеркома и буркнул в мембрану:
— По местам стоять к всплытию…
Соотношение сил, конечно, было не в пользу британцев. Одна подлодка под «Крестом Святого Джона», [25] нахально полощущимся на выдвинутом до отказа перископе, против четырех боевых российских кораблей, пары шведских сторожевиков и одного датского ракетного катера на подводных крыльях, примчавшегося на шум. Правда, скандинавы держались поодаль, всеми силами демонстрируя солидарность с восточным соседом. Но давали при этом понять, что намерены сохранять нейтралитет до последнего. Такое обилие вымпелов с крестами всех форм и оттенков здешние воды видели нечасто…
— Что-то они долго возятся, — пробормотал Бежецкий, не отрываясь от мощного морского бинокля.
Нудные переговоры длились больше двух часов, и если бы не особенности северного небосвода, давно стояла бы полная темнота. Но солнце, даже скрывшись за горизонтом, благодаря разошедшимся тучам продолжало милостиво подсвечивать чуть-чуть поле дипломатической брани, готовое в любой момент стать полем настоящего боя. Наконец все формальности были утрясены, но британцы все медлили, и пленник в сопровождении переговорщиков не появлялся на узкой палубе субмарины.
— Может быть, дать предупредительный залп? — полуутвердительно заметил контр-адмирал, вооруженный еще более устрашающих размеров оптическим монстром, чем его спутник. — Чтобы…
— Чтобы англичане открыли ответный огонь и разразилась новая война? Вам, адмирал, похоже, очень хочется, чтобы этот конфликт вошел в историю под вашим именем.
— Бог с вами, генерал… Просто противно ждать. Вечно эти снулые островитяне возятся, как…
Как возятся снулые островитяне, Александру узнать так и не довелось: люк узкой рубки распахнулся, и на палубу выбрались несколько человек. Двое спустились по веревочному штормтрапу в поджидавшую их резиновую моторку, а двое оставшихся синхронно вскинули руки к головным уборам. И когда шлюпка была уже на полпути к русским кораблям, британская субмарина заскользила к выходу из полукольца кораблей, быстро погружаясь в балтийские волны. Через несколько минут в глубине, унося намокшего «Святого Джона», скрылся ее перископ. Инцидент можно было считать исчерпанным.
А моторка уже была под бортом «Новика», и с палубы к ней уже свешивались матросы, держащие наготове трап.
— Эй, на шлюпке! Держите конец! — зычно окликнул сидящих в лодке боцман, и все вокруг Бежецкого облегченно рассмеялись, отпуская соленые морские шуточки и хлопая друг друга по спинам.
Не разделял общего оптимизма только он сам: в отличие от других, для которых приключение благополучно завершилось, ему с близнецом до финиша было еще ох как далеко…
Наконец «виновник торжества» оказался на мостике, и моряки притихли — такого сходства никто и не ожидал. Посторонние друг другу люди такими похожими быть просто не могут. Значит…
— Привет, близнец, — решил не обманывать собравшихся в лучших ожиданиях Александр — пусть уж драма хоть раз в жизни обернется водевилем — протягивая своему «второму я» (или третьему?) ладонь для рукопожатия. — Заставил нас поволноваться, чертяка!
Второй Александр дрогнул лицом, тоже кривовато улыбнулся и, вытащив из кармана мокрого от соленых брызг дождевика что-то непонятное, вложил в протянутую руку Бежецкого.
— Что это? — опешил тот, разглядывая ни на что не похожую пластиковую штуковину ярко-желтого цвета.
— Сувенир! — улыбнулся шире его близнец. — На память об этом приключении. Предохранитель от английской торпеды. Верхом на которой я чуть было ко всем чертям не улетел. Вместе с англичанами.
— Но он тебе, наверное, дорог как память… — попытался вернуть «ценность» обратно генерал, не совсем представляя, что будет делать с пластмассовой блямбой размером с два мужских кулака. Не в шкаф ведь такое уродство ставить!
— Ничего. У меня еще есть! — хлопнул близнец по оттопыривающемуся карману.
— Да он их там вообще без боекомплекта оставил! — хохотнул контр-адмирал, и мостик крейсера вздрогнул от взрыва мужского смеха…
18
— У штрафного причала, ваше превосходительство! — молодцевато отрапортовал мичман.
— Вы меня не проводите, э-э-э… — генерал чуть было не назвал бойкого офицера «лейтенантом», но быстро вспомнил «табель о рангах». [21] — Мичман?
— Так точно!
— Ваша фамилия?
— Мичман Краузе!
— Вице-адмирал Федор Артурович Краузе случайно вам родственником не приходится?
— Так точно, ваше превосходительство! Дядей по отцу.
«Далеко пойдет парнишка, — решил Александр, следуя за проворным юношей по портовым лабиринтам во главе своей „делегации“. — В мичманах не засидится».
Арестованное суденышко отыскалось на самом краю порта, причаленное между десятком почти таких же бедолаг, «попавших под раздачу» по самым разным причинам — от браконьерства до подозрения в контрабанде. Большинство пустовало, но до лайбы старого Тойво, к счастью, у портовых властей еще не дошли руки — ее только-только привели под конвоем, и матросы «Стерегущего» еще не успели сдать понурую команду ожидавшим на берегу конвоирам с карабинами с примкнутыми штыками.
— Второй справа — капитан судна, — предупредительно шепнул мичман Краузе Александру. — Тойво Айкинен.
— Что им инкриминируют? — в ответ шепнул Бежецкий.
— Ну… пока что контрабанду.
Бежецкий поднялся по сходням на борт контрабандистского судна.
— Здорово, господа-разбойнички! — весело поприветствовал он угрюмых финнов.
— Мы не разбойники, — с достоинством ответил один из моряков. — Мы честные рыбаки.
— Что с нами хотят сделать? — выпалил другой.
— Что? — задумался на мгновение генерал. — Да ничего особенного. Капитана и шкипера, думаю, повесят. Остальных ждет пожизненная каторга. Трибунал, вероятно, соберется завтра утром… Ну а к вечеру все будет готово.
Александр блефовал: к подданным Великого Княжества в Империи традиционно было особое отношение. Да и трибуналом никаким не пахло. Они — люди гражданские, похищенный — вообще неизвестно кто. Человек ниоткуда. Контрабандистов судил бы суд присяжных, причем финских присяжных, поэтому приговор, скорее всего, оказался бы самым мягким. Не то что до виселицы и каторги — до отсидки в гуманной финской тюрьме не дошло бы. Так, несколько сот марок [22] штрафа — не более. Но ведь финнам этого знать не обязательно, правда?
— С чего это?… Где это видано?… — зароптали контрабандисты. — Быть такого не может…
— Почему не может? Вы обвиняетесь в похищении российского чиновника высокого ранга и попытке переправить его за границы Империи. А это посерьезнее обычной контрабанды.
— Не пугайте нас, — презрительно проскрипел старый капитан, до этого момента молчавший, неожиданно чисто, без малейшего акцента. — Пуганые.
— Бывал на каторге? — с любопытством спросил Бежецкий.
— Приходилось…
— Ну, тогда действительно пугать вас нечего — сами все знаете, — развел руками Александр, приметив, что самый молодой из моряков растерянно крутит головой.
Старшие, вероятно, убеждали его, что ничего страшного им в случае поимки не грозит, но теперь его уверенность рушилась на глазах. Ведь этот странный русский, без сомнения обладающий большой властью, не пугал, а говорил о грядущей каре как о чем-то само собой разумеющемся. А это для неокрепших умов страшно…
— Можно уводить? — поинтересовался старший караула.
— Конечно.
Финны угрюмо затопали по сходням на берег, но тот самый, младший, вдруг кинулся обратно.
— Ваше превосходительство! — невольно попал он в точку. — Мы не виноваты! Это все тот человек!
— Молчи, Вейко! — рванулся к нему старик, и конвоиры прикладами вынуждены были оттолкнуть его от трапа. — Ради матери, молчи!
Но парнишка уже, торопясь и путая русские слова, рассказывал внимательно слушающему генералу историю неудачного рейса…
* * *
— Дело обстоит следующим образом, — генерал Бежецкий держал речь перед собравшимися за столом кают-компании крейсера «Новик», идущего полным ходом. — Человека, который нам нужен, предположительно высадили с судна контрабандистов в открытом море, а там его, в свою очередь, подобрала подводная лодка. Акустики сразу двух судов мобильной группы засекли шум винтов приблизительно в том квадрате, где были захвачены контрабандисты. Я справлялся в главном штабе Балтийского флота — наши лодки в тот район не выходили. Шведским тоже, думаю, нечего делать в территориальных водах дружественного государства.— Государственная принадлежность лодки? — приподнял кустистую бровь контр-адмирал Петроничев.
— Предположительно британская.
— Но это же равносильно развязыванию войны, господа! Согласно Нантскому договору от одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года, боевым кораблям военно-морских сил Великобритании запрещен заход в акватории восточнее Зунда иначе чем по согласию всех стран, подписавших договор!
Собравшиеся в кают-компании зашумели.
— Успокойтесь господа, — повысил голос Бежецкий. — Все нюансы инцидента рассмотрят потом дипломаты. Это — уже их епархия, и мы сегодня не будем в нее вторгаться. Наша задача — спасти похищенного англичанами человека.
— Но мы упустили время, — заметил один из моряков. — Британская субмарина сейчас может быть черт знает где. Может быть, даже в Северном море.
— Не думаю, — отрицательно покачал головой Петроничев, искоса взглянув на оратора. — Они вынуждены идти в подводном положении, скорее всего, тихим ходом, чтобы не привлекать к себе внимания. Я считаю, что в данный момент они могут находиться где-то в районе Готланда. Либо между Готландом и Эландом. Но до Борнхольма им еще идти и идти. Эх, если бы можно было попросить датчан временно закрыть проливы…
Александр внимательно его слушал, думая о чем-то своем:
— Одну минуту!
Он вышел из каюты и плотно притворил за собой дверь.
«Удобно ли будет в такой час?… Но иного выхода нет…»
Он вынул поминальник и, моля Бога, чтобы корабль не оказался в какой-нибудь «мертвой зоне» и абонент не забыл свой аппарат в столе, набрал известный ему одному номер.
— Слушаю вас, — раздался в мембране знакомый спокойный голос.
— Добрый вечер, Георгий Петрович.
— Добрый вечер, Александр Павлович. Чем могу служить?
— Извините меня, Георгий Петрович, — с замиранием сердца попросил Бежецкий. — Но совершенно необходимо, чтобы власти Датского Королевства временно перекрыли проливы. Хотя бы для подводных судов.
— Поясните, пожалуйста.
— Возможно, британская субмарина проникла в Балтийское море и теперь уходит восвояси с похищенным на территории Империи человеком. Этому нужно воспрепятствовать.
— Этот человек тот, о ком мы с вами говорили?
— Да. Это он.
Дядя императора помолчал.
— Ничего вам не обещаю, но постараюсь сделать все возможное в моем положении. А сейчас, извините меня, откланяюсь…
Князь Харбинский отключился, и Александр облегченно спрятал аппарат в карман. Слово императорского родственника значило многое. Особенно если учесть, что Романовы состояли в близком родстве с Глюксбургами, [23] а Дания — верный союзник России по антибританскому блоку. Лишь бы только князь успел дернуть за нужную струнку, пока неизвестная субмарина не миновала Зунд.
— Все в порядке, господа, — бодро сказал он, входя в кают-компанию. — Будем надеяться, что датчане пойдут нам навстречу. А пока, Леонид Андреевич, — обратился он к капитану первого ранга Исидорову, — прошу вас распорядиться, чтобы наша эскадра следовала к границе российских и шведских вод в районе Виндавы. [24] Там будем дожидаться результата…
* * *
Капитан Скотт и его по-прежнему безымянный «пассажир» уныло сидели перед монитором, демонстрирующим, что после ряда попыток пленник восьмого отсека все-таки смог вывернуть предохранительную втулку, заменяющую в походном положении взрыватель торпеды. Теперь вся тысяча фунтов мощной взрывчатки (да еще помноженная на два, поскольку вторая торпеда сдетонирует в любом случае) была в его полном распоряжении. Словно показывая, как он может ей воспользоваться, русский поднес пистолет к зияющему в полированном корпусе отверстию и, улыбнувшись прямо в камеру, сказал: «Пух!» В этот момент обоих наблюдателей прошиб холодный пот: нажми он на спусковой крючок по-настоящему — лодку разорвало бы пополам в то же мгновение. И выплыть на поверхность вряд ли кому-нибудь удалось бы…— Черт побери, — выругался Скотт, опершись подбородком на руки. — Как ему это удалось? Мои комендоры, чтобы извлечь эту штуковину, применяют целый ряд инструментов. Обученные специалисты, заметьте, и добрых полдесятка разных ключей, отверток… А этот справился почти голыми руками! И готов поставить сто гиней — видел торпеду в первый раз в жизни!
— Можете ставить хоть тысячу. Это русский, мистер Скотт, — радуясь неизвестно чему, ответил «пассажир». — А русские — они такие. Когда я учился в разведцентре, мне пришлось прочесть книгу одного русского писателя. Лещова, кажется… Так там, представляете себе, главный герой прибил подковы на ноги обычной блохе!
— Зачем ему это понадобилось? — брюзгливо спросил командир подлодки, наблюдая за тем, как русский, видимо маясь от безделья, расправляется уже со второй торпедой, причем гораздо быстрее, чем с первой. В качестве подручных средств этот самородок от оружейного дела использовал пистолет, свернутый с него глушитель, отломанный от стены поручень и собственный ботинок. Выбор инструментов поражал воображение: моряк горько сожалел, что не имеет возможности записать процесс демонтажа предохранителя на видео и продемонстрировать потом своим неумехам-комендорам. — Блоха с подковами — это сумасшествие.
— Вы не поняли. Подкованная блоха — символ сообразительности русских и их умения справляться с неразрешимыми проблемами. Так, по крайней мере, объяснял нам преподаватель… Да! Чуть не забыл! Блоху он подковывал левой рукой!
— Зачем? Тоже из молодчества?
— Нет, просто он был левшой.
— Все равно не понимаю… Вы думаете, что он это сделает?
— Левша?
— Какой левша?… Русский! Вы считаете, что он сможет взорвать нас всех вместе с собой?
— Вполне возможно. В последнюю войну их летчики, расстреляв боеприпасы, таранили наши бомбардировщики так легко, будто у них в запасе было по семь жизней.
— И гибли?
— Естественно. Вы не пробовали на скорости сто миль в час выехать на встречную полосу в час пик? Вот-вот. А у реактивного истребителя скорость будет повыше…
— Фанатики…
В дверь люк деликатно поскреблись, и в помещение просунулась лоснящаяся черная физиономия радиста Хайбриджа.
— Срочная шифровка, сэр!
— Давайте сюда…
Капитан читал шифрограмму, и лицо его темнело с каждой секундой.
— Что-то серьезное? — участливо спросил «пассажир».
— А что — сейчас у нас положение несерьезное? — взорвался Скотт. — Мы что сейчас — в крикет играем? У нас в торпедном отсеке сумасшедший фанатик, готовый разрядить пистолет — ваш пистолет, между прочим, — в тысячефунтовую кучу взрывчатки. Мы болтаемся в территориальных водах враждебных государств. У нас на борту украденный вами русский, наконец! Этого вам мало? Но если вам и этого не хватает…
— Успокойтесь, капитан.
— Успокоиться? Сейчас вы тоже успокоитесь: датчане закрыли проливы!
— Мой бог… — ахнул «пассажир», обхватывая голову ладонями. — И вы так спокойно об этом говорите?
— Да, я совершенно спокоен, — съязвил моряк.
Он щелкнул клавишей интеркома и буркнул в мембрану:
— По местам стоять к всплытию…
* * *
Военные суда покачивались на волнах невдалеке друг от друга и со стороны производили очень мирное впечатление. Что-то наподобие стаи уток в городском пруду, ждущих, когда праздные зеваки примутся их кормить хлебными крошками. Только у уток не бывает орудийных башен и ракетных установок, которые они наводят друг на друга вполне серьезно.Соотношение сил, конечно, было не в пользу британцев. Одна подлодка под «Крестом Святого Джона», [25] нахально полощущимся на выдвинутом до отказа перископе, против четырех боевых российских кораблей, пары шведских сторожевиков и одного датского ракетного катера на подводных крыльях, примчавшегося на шум. Правда, скандинавы держались поодаль, всеми силами демонстрируя солидарность с восточным соседом. Но давали при этом понять, что намерены сохранять нейтралитет до последнего. Такое обилие вымпелов с крестами всех форм и оттенков здешние воды видели нечасто…
— Что-то они долго возятся, — пробормотал Бежецкий, не отрываясь от мощного морского бинокля.
Нудные переговоры длились больше двух часов, и если бы не особенности северного небосвода, давно стояла бы полная темнота. Но солнце, даже скрывшись за горизонтом, благодаря разошедшимся тучам продолжало милостиво подсвечивать чуть-чуть поле дипломатической брани, готовое в любой момент стать полем настоящего боя. Наконец все формальности были утрясены, но британцы все медлили, и пленник в сопровождении переговорщиков не появлялся на узкой палубе субмарины.
— Может быть, дать предупредительный залп? — полуутвердительно заметил контр-адмирал, вооруженный еще более устрашающих размеров оптическим монстром, чем его спутник. — Чтобы…
— Чтобы англичане открыли ответный огонь и разразилась новая война? Вам, адмирал, похоже, очень хочется, чтобы этот конфликт вошел в историю под вашим именем.
— Бог с вами, генерал… Просто противно ждать. Вечно эти снулые островитяне возятся, как…
Как возятся снулые островитяне, Александру узнать так и не довелось: люк узкой рубки распахнулся, и на палубу выбрались несколько человек. Двое спустились по веревочному штормтрапу в поджидавшую их резиновую моторку, а двое оставшихся синхронно вскинули руки к головным уборам. И когда шлюпка была уже на полпути к русским кораблям, британская субмарина заскользила к выходу из полукольца кораблей, быстро погружаясь в балтийские волны. Через несколько минут в глубине, унося намокшего «Святого Джона», скрылся ее перископ. Инцидент можно было считать исчерпанным.
А моторка уже была под бортом «Новика», и с палубы к ней уже свешивались матросы, держащие наготове трап.
— Эй, на шлюпке! Держите конец! — зычно окликнул сидящих в лодке боцман, и все вокруг Бежецкого облегченно рассмеялись, отпуская соленые морские шуточки и хлопая друг друга по спинам.
Не разделял общего оптимизма только он сам: в отличие от других, для которых приключение благополучно завершилось, ему с близнецом до финиша было еще ох как далеко…
Наконец «виновник торжества» оказался на мостике, и моряки притихли — такого сходства никто и не ожидал. Посторонние друг другу люди такими похожими быть просто не могут. Значит…
— Привет, близнец, — решил не обманывать собравшихся в лучших ожиданиях Александр — пусть уж драма хоть раз в жизни обернется водевилем — протягивая своему «второму я» (или третьему?) ладонь для рукопожатия. — Заставил нас поволноваться, чертяка!
Второй Александр дрогнул лицом, тоже кривовато улыбнулся и, вытащив из кармана мокрого от соленых брызг дождевика что-то непонятное, вложил в протянутую руку Бежецкого.
— Что это? — опешил тот, разглядывая ни на что не похожую пластиковую штуковину ярко-желтого цвета.
— Сувенир! — улыбнулся шире его близнец. — На память об этом приключении. Предохранитель от английской торпеды. Верхом на которой я чуть было ко всем чертям не улетел. Вместе с англичанами.
— Но он тебе, наверное, дорог как память… — попытался вернуть «ценность» обратно генерал, не совсем представляя, что будет делать с пластмассовой блямбой размером с два мужских кулака. Не в шкаф ведь такое уродство ставить!
— Ничего. У меня еще есть! — хлопнул близнец по оттопыривающемуся карману.
— Да он их там вообще без боекомплекта оставил! — хохотнул контр-адмирал, и мостик крейсера вздрогнул от взрыва мужского смеха…
18
— Кого там черт принес? — угрюмо буркнул Швед, подойдя к двери, в которую кто-то только что «поскребся» условным стуком: три серии по два коротких удара.
Шведом Ивана Скрипицына звали вовсе не по его национальной принадлежности — более типичный образчик славянской породы было еще поискать, — просто первым двуногим существом, которого этот хищник в человеческом обличии отправил на тот свет, был некий представитель Северного Королевства. С тех пор Скрипицын, не брезгующий «мокрухой» и частенько берущийся за сомнительно пахнущие делишки, принял на душу (если вообще была у него душа) немало грехов, но тот первый швед, окрестивший его, все равно незримо стоял у него за плечами.
На Туманном Альбионе и западнее подобные «специалисты ножа и пистолета» именуются красиво и гордо — «киллеры», восточнее Вислы — проще и приземленнее — «смертоубивцами», но сути это не меняет. Тот, для кого кровь людская — как водица, человеком именоваться права не имеет. А потому и обращаться с ним нужно, как со зверем: скрутить и доставить в клетку, а не получится — убить.
Примерно такие мысли бродили в мозгу штаб-ротмистра Рыженко, командира оперативной группы, замершего по другую сторону двери, прижавшись к косяку и держа палец на спусковом крючке укороченного пистолет-пулемета. Ствол «Шквала» упирался в бок Карандашу — мелкой «шестерке», бывшей на побегушках сразу у нескольких воротил преступного мира Санкт-Петербурга. Этакому «чиновнику для особых поручений». Но, несмотря на свой мелкий статус, Карандаш был тем самым пропуском, который открывал очень многие двери столичного дна.
Слух о том, что некие отщепенцы из уголовников, обычно политики чуравшихся как огня, продались иностранным шпионам и творили в Питере такие дела, за которые легко могли ответить многие, облетел криминальный мир города мгновенно. Торчащие из-за сенсации уши «охранки» никого не смущали: знающие люди хорошо понимали, что без толку «подымать волну» жандармы не будут, а значит, дело более чем серьезно. Специально для непонятливых Корпус совместно с полицией провел ряд арестов известных блатных авторитетов, прикрыл несколько притонов, на которые раньше как-то смотрели сквозь пальцы, изъял общак «казанских» — третьей по величине банды из «держащих» город. И некоторая пауза, последовавшая за этими активными действиями, была понята теми, кому сии прозрачные намеки адресовались, правильно.
«Патриотически настроенные» воры в законе, покумекав и справедливо решив, что солидарность с предателями может дорого стоить всему «криминальному сообществу» Санкт-Петербурга, сдали изгоев властям через систему стукачей, функционирующую к обоюдной пользе. И Карандаш был одним из них. Но доверять блатному целиком и полностью офицер не имел права — черт знает, что творится в узенькой прилизанной головенке человечка, с самого рождения бывшего не в ладах с законом?
Пауза затягивалась, и штаб-ротмистр чувствительно ткнул обрезом ствола в тощий бок воришки, заставив того поежиться.
— От Шпалера я, Иван Прокофьевич, — плаксиво зачастил он в ответ. — Маляву он вам прислал, со мной переслал. Не извольте гневаться, что час поздний. Подневольные мы людишки — ходим низенько, от земли не видать…
— Заткнись, харя, — буркнул Швед. — Ты один?
— Один, батюшка! Один, как перст.
Швед задумался. Конечно, он знал про объявленную на него охоту, но оторваться от погони, как обычно, «обрубить концы» и «лечь на дно» сейчас не мог. Рад бы, да не мог. Поэтому и приходилось принимать помощь от тех, кого всегда презирал и в грош не ставил, — жирных пауков, плетущих сети и сосущих кровь при минимальном для своей шкуры риске.
— Ладно, сейчас открою, — буркнул он. — Только знай, гнида: если что — первая пуля тебе.
Но не давало ему волчье чутье расслабиться. Никак не давало. Поэтому он кивнул своему подручному — придурковатому силачу Охриму, чтобы тот открыл дверь, а сам неслышно отступил под защиту мощного бетонного простенка и большим пальцем перевел предохранитель крупнокалиберной заморской «машинки» на автоматический огонь. Он не понаслышке знал, что от ее пуль с металлокерамическими бронебойными сердечниками, да еще с малого расстояния, не спасет ни бронежилет, ни даже титановая кираса тяжелого штурмового полицейского комплекта. В принципе, можно было бы «шмальнуть» даже прямо через металлическую дверь — что для мощи патрона «Магнум» двухмиллиметровая железяка, — да только не хотелось поднимать лишнего шума.
Громко лязгнув, дверной запор подался, но дверь не распахнулась, а только приоткрылась на два десятка сантиметров, чтобы видеть незваного гостя. Толстая кованая цепочка не давала распахнуть ее до конца, а снимать стопор обитатели никак не хотели. Вот если бы дверь открывалась внутрь… Но черт бы побрал бывших хозяев «хазы» (Рыженко предполагал с достаточной долей уверенности, что их уже нет в живых) с их предусмотрительностью. Хотя не такая уж она, выходит, была и лишняя…
— Гони маляву! — потребовал Швед, не выходя из своего укрытия. — Некогда мне с тобой тут лясы точить!
Карандаш принялся рыться в карманах, затягивая, как и было оговорено заранее, время.
«Пора! — решил штаб-ротмистр. — Делай раз!..»
Нога в громоздком ботинке заклинила дверь, и одновременно откуда-то из-за плеча протянулись мощные ножницы по металлу и легко, будто бечевку, сыто чмокнув гидравликой, перекусили звено цепочки. Полицейские методики, как и британское уголовное право, основаны на прецедентах. А таковых в прошлом было много…
Жалобно вякнув, воришка, взвившись в воздух, исчез за спинами штурмовиков, и сразу же несколько тренированных рук рванули металлический лист наружу так, что удержать его изнутри не было никакой возможности, как ни упирался, скользя ногами по рваному линолеуму прихожей, недоумок Охрим. А мгновение спустя и упираться перестал — доза «спецсредства», брызнувшая в лицо из оранжевого баллончика, надолго лишила его способности к сопротивлению.
На то, чтобы прочесть описание ДЕЙСТВА, наверняка ушло гораздо больше времени, чем оно длилось в реальности.
И глазом никто моргнуть не успел, как тесная прихожая «малолитражной» квартиры, стандартной для домов, будто грибы заполнивших окраины большинства городов Империи во время строительного бума сороковых, наполнилась атакующими. Швед и предпринять ничего не успел, вжатый каменными плечами в угол. Автомат его был направлен вверх и абсолютно бесполезен: стрелять в потолок себе дороже — противники-то в касках, а он сам… Не светит как-то заполучить сплющенную, но потерявшую совсем чуть-чуть своей пробивной силы пулю в ничем не защищенную макушку.
Рыженко уж торжествовал победу, но…
Слитное движение валивших в комнату штурмовиков вдруг замедлилось, а потом остановилось, словно атакующие уперлись в каменную стену. А потом они и вовсе попятились назад, все ускоряя движение, второпях оттаптывая друг другу ноги, немилосердно тузя локтями в бронированные бока, стремясь развернуться в превратившейся в один миг в автостраду, скованную пробкой, прихожей.
«Что случилось?…» — только и успел подумать штаб-ротмистр, как мозг у него в голове превратился в ледышку, не способную более соображать.
Он увидел ЕЕ…
Невысокая хрупкая женщина с ничем не примечательным — разве что своей мертвенной бледностью — лицом, медленно двигалась на штурмующих из глубины квартиры. В руках ее не было оружия, она не делала угрожающих жестов, ничего не говорила. Она просто смотрела вперед, и всякий, кто натыкался взглядом на ее пронзительные светлые глаза, тут же становился покорной игрушкой ее воли…
Чаще всего в объяснительных, легших на стол начальства, стремящегося разобраться в сути инцидента, сорвавшего тщательно подготовленную операцию, встречался термин из древнегреческой мифологии.
Медуза Горгона…
Это только в плохих шпионских боевиках неуязвимые и неистребимые агенты спецслужб в случае провала устраивают с преследователями гонки по крышам, а то и вертикальным стенам небоскребов. В реальности все совсем не так. Да и крыш, кстати, в пределах досягаемости обычно не встречается. Равно как попутных такси, «Бентли» со встроенными в багажник пулеметами, вертолетов в кустах и нечаянно затесавшихся в сценарий истребителей с вертикальным взлетом…
В реальности все гораздо проще и прозаичнее.
Человек, пока еще носивший имя журналиста Роджера Ньюкомба, развалился в удобном кресле, крутя в пальцах незажженную сигару, и любовался низким северным небом, видневшимся из панорамного окна. Превосходный компьютер, расположенный под безукоризненным пробором, уже завершил расчеты, и теперь он просто отдыхал, наслаждаясь покоем.
Опытный разведчик почти физически чувствовал, как стягивается вокруг него петля, понимал, что игра проиграна, и был полностью готов к неизбежному финалу. Оставалось только дождаться статистов.
Шведом Ивана Скрипицына звали вовсе не по его национальной принадлежности — более типичный образчик славянской породы было еще поискать, — просто первым двуногим существом, которого этот хищник в человеческом обличии отправил на тот свет, был некий представитель Северного Королевства. С тех пор Скрипицын, не брезгующий «мокрухой» и частенько берущийся за сомнительно пахнущие делишки, принял на душу (если вообще была у него душа) немало грехов, но тот первый швед, окрестивший его, все равно незримо стоял у него за плечами.
На Туманном Альбионе и западнее подобные «специалисты ножа и пистолета» именуются красиво и гордо — «киллеры», восточнее Вислы — проще и приземленнее — «смертоубивцами», но сути это не меняет. Тот, для кого кровь людская — как водица, человеком именоваться права не имеет. А потому и обращаться с ним нужно, как со зверем: скрутить и доставить в клетку, а не получится — убить.
Примерно такие мысли бродили в мозгу штаб-ротмистра Рыженко, командира оперативной группы, замершего по другую сторону двери, прижавшись к косяку и держа палец на спусковом крючке укороченного пистолет-пулемета. Ствол «Шквала» упирался в бок Карандашу — мелкой «шестерке», бывшей на побегушках сразу у нескольких воротил преступного мира Санкт-Петербурга. Этакому «чиновнику для особых поручений». Но, несмотря на свой мелкий статус, Карандаш был тем самым пропуском, который открывал очень многие двери столичного дна.
Слух о том, что некие отщепенцы из уголовников, обычно политики чуравшихся как огня, продались иностранным шпионам и творили в Питере такие дела, за которые легко могли ответить многие, облетел криминальный мир города мгновенно. Торчащие из-за сенсации уши «охранки» никого не смущали: знающие люди хорошо понимали, что без толку «подымать волну» жандармы не будут, а значит, дело более чем серьезно. Специально для непонятливых Корпус совместно с полицией провел ряд арестов известных блатных авторитетов, прикрыл несколько притонов, на которые раньше как-то смотрели сквозь пальцы, изъял общак «казанских» — третьей по величине банды из «держащих» город. И некоторая пауза, последовавшая за этими активными действиями, была понята теми, кому сии прозрачные намеки адресовались, правильно.
«Патриотически настроенные» воры в законе, покумекав и справедливо решив, что солидарность с предателями может дорого стоить всему «криминальному сообществу» Санкт-Петербурга, сдали изгоев властям через систему стукачей, функционирующую к обоюдной пользе. И Карандаш был одним из них. Но доверять блатному целиком и полностью офицер не имел права — черт знает, что творится в узенькой прилизанной головенке человечка, с самого рождения бывшего не в ладах с законом?
Пауза затягивалась, и штаб-ротмистр чувствительно ткнул обрезом ствола в тощий бок воришки, заставив того поежиться.
— От Шпалера я, Иван Прокофьевич, — плаксиво зачастил он в ответ. — Маляву он вам прислал, со мной переслал. Не извольте гневаться, что час поздний. Подневольные мы людишки — ходим низенько, от земли не видать…
— Заткнись, харя, — буркнул Швед. — Ты один?
— Один, батюшка! Один, как перст.
Швед задумался. Конечно, он знал про объявленную на него охоту, но оторваться от погони, как обычно, «обрубить концы» и «лечь на дно» сейчас не мог. Рад бы, да не мог. Поэтому и приходилось принимать помощь от тех, кого всегда презирал и в грош не ставил, — жирных пауков, плетущих сети и сосущих кровь при минимальном для своей шкуры риске.
— Ладно, сейчас открою, — буркнул он. — Только знай, гнида: если что — первая пуля тебе.
Но не давало ему волчье чутье расслабиться. Никак не давало. Поэтому он кивнул своему подручному — придурковатому силачу Охриму, чтобы тот открыл дверь, а сам неслышно отступил под защиту мощного бетонного простенка и большим пальцем перевел предохранитель крупнокалиберной заморской «машинки» на автоматический огонь. Он не понаслышке знал, что от ее пуль с металлокерамическими бронебойными сердечниками, да еще с малого расстояния, не спасет ни бронежилет, ни даже титановая кираса тяжелого штурмового полицейского комплекта. В принципе, можно было бы «шмальнуть» даже прямо через металлическую дверь — что для мощи патрона «Магнум» двухмиллиметровая железяка, — да только не хотелось поднимать лишнего шума.
Громко лязгнув, дверной запор подался, но дверь не распахнулась, а только приоткрылась на два десятка сантиметров, чтобы видеть незваного гостя. Толстая кованая цепочка не давала распахнуть ее до конца, а снимать стопор обитатели никак не хотели. Вот если бы дверь открывалась внутрь… Но черт бы побрал бывших хозяев «хазы» (Рыженко предполагал с достаточной долей уверенности, что их уже нет в живых) с их предусмотрительностью. Хотя не такая уж она, выходит, была и лишняя…
— Гони маляву! — потребовал Швед, не выходя из своего укрытия. — Некогда мне с тобой тут лясы точить!
Карандаш принялся рыться в карманах, затягивая, как и было оговорено заранее, время.
«Пора! — решил штаб-ротмистр. — Делай раз!..»
Нога в громоздком ботинке заклинила дверь, и одновременно откуда-то из-за плеча протянулись мощные ножницы по металлу и легко, будто бечевку, сыто чмокнув гидравликой, перекусили звено цепочки. Полицейские методики, как и британское уголовное право, основаны на прецедентах. А таковых в прошлом было много…
Жалобно вякнув, воришка, взвившись в воздух, исчез за спинами штурмовиков, и сразу же несколько тренированных рук рванули металлический лист наружу так, что удержать его изнутри не было никакой возможности, как ни упирался, скользя ногами по рваному линолеуму прихожей, недоумок Охрим. А мгновение спустя и упираться перестал — доза «спецсредства», брызнувшая в лицо из оранжевого баллончика, надолго лишила его способности к сопротивлению.
На то, чтобы прочесть описание ДЕЙСТВА, наверняка ушло гораздо больше времени, чем оно длилось в реальности.
И глазом никто моргнуть не успел, как тесная прихожая «малолитражной» квартиры, стандартной для домов, будто грибы заполнивших окраины большинства городов Империи во время строительного бума сороковых, наполнилась атакующими. Швед и предпринять ничего не успел, вжатый каменными плечами в угол. Автомат его был направлен вверх и абсолютно бесполезен: стрелять в потолок себе дороже — противники-то в касках, а он сам… Не светит как-то заполучить сплющенную, но потерявшую совсем чуть-чуть своей пробивной силы пулю в ничем не защищенную макушку.
Рыженко уж торжествовал победу, но…
Слитное движение валивших в комнату штурмовиков вдруг замедлилось, а потом остановилось, словно атакующие уперлись в каменную стену. А потом они и вовсе попятились назад, все ускоряя движение, второпях оттаптывая друг другу ноги, немилосердно тузя локтями в бронированные бока, стремясь развернуться в превратившейся в один миг в автостраду, скованную пробкой, прихожей.
«Что случилось?…» — только и успел подумать штаб-ротмистр, как мозг у него в голове превратился в ледышку, не способную более соображать.
Он увидел ЕЕ…
Невысокая хрупкая женщина с ничем не примечательным — разве что своей мертвенной бледностью — лицом, медленно двигалась на штурмующих из глубины квартиры. В руках ее не было оружия, она не делала угрожающих жестов, ничего не говорила. Она просто смотрела вперед, и всякий, кто натыкался взглядом на ее пронзительные светлые глаза, тут же становился покорной игрушкой ее воли…
Чаще всего в объяснительных, легших на стол начальства, стремящегося разобраться в сути инцидента, сорвавшего тщательно подготовленную операцию, встречался термин из древнегреческой мифологии.
Медуза Горгона…
* * *
Мистер Ньюкомб уже никуда не торопился.Это только в плохих шпионских боевиках неуязвимые и неистребимые агенты спецслужб в случае провала устраивают с преследователями гонки по крышам, а то и вертикальным стенам небоскребов. В реальности все совсем не так. Да и крыш, кстати, в пределах досягаемости обычно не встречается. Равно как попутных такси, «Бентли» со встроенными в багажник пулеметами, вертолетов в кустах и нечаянно затесавшихся в сценарий истребителей с вертикальным взлетом…
В реальности все гораздо проще и прозаичнее.
Человек, пока еще носивший имя журналиста Роджера Ньюкомба, развалился в удобном кресле, крутя в пальцах незажженную сигару, и любовался низким северным небом, видневшимся из панорамного окна. Превосходный компьютер, расположенный под безукоризненным пробором, уже завершил расчеты, и теперь он просто отдыхал, наслаждаясь покоем.
Опытный разведчик почти физически чувствовал, как стягивается вокруг него петля, понимал, что игра проиграна, и был полностью готов к неизбежному финалу. Оставалось только дождаться статистов.