Страница:
— Только не на «Сапсане». Он, как вам известно, денег стоит. Вон — на той птичке посадку отрабатывайте! — Полковничий палец указывал на легкий тренировочный самолет, на фоне боевого истребителя выглядевший действительно неубедительно. — Низенько-низенько!..
Он победно заржал и, заложив руки за спину, неторопливо удалился.
— Ну что поделать… — развел руками пилот, расстегивая воротник комбинезона и нервно крутя длинной тонкой шеей. — Помучаем «пташку»…
— А разве?… — начал Александр.
— Да вы не смотрите, ротмистр, что это стрекоза натуральная! — успокоил его Вайсберг. — Управление у нее точно такое же. А «Сапсан»… Знаете ли, полковник грубиян, конечно, слов нет, но он прав. Перехватчик — машина тяжелая и таких вольностей, какую вы продемонстрировали сегодня, очень не любит. Хороши бы мы с вами были, подломись стойка шасси на самом деле, а!
Пилот хлопнул Бежецкого по плечу, церемонно поклонился баронессе и, что-то весело насвистывая, полез обратно в кабину, уже ни на что более не обращая внимания…
— Второй, второй! Как слышите? — голос Левченко в наушниках звучал неожиданно узнаваемо, словно не существовало неизменных в «портальной зоне» помех, иногда превращающих сеанс связи в «испорченный телефон».
— Слышу вас отлично! — ответил Александр, отрываясь от гипнотического зрелища.
— Хорошо, второй! Ваши действия?
— Согласно боевому заданию.
— Выполняйте.
В «боевое задание» входили несколько кругов перед «воротами» и… Думать о последнем «ходе» не хотелось и Бежецкий старательно, как его учили, выполнял эволюции, от души надеясь, что пилоты сопровождающего его звена «Сапсанов» сейчас не теряют управления из-за приступов неудержимого хохота. Подумать только: для них, профессионалов неба, он «желторотик» сегодня был «ведущим»!
Серая плоскость снова вплыла в поле зрения и мысли резко сменили направление. Вспомнились лица пилотов «эскорта» перед вылетом. Нет, такие не будут потешаться над неуклюжими виражами коллеги, зная, что через несколько минут тому предстоит нырнуть в «преисподнюю». Первым из людей. Снова первым…
«В любом случае не демонстрировать тамошним, — вспомнились последние наставления полковника, — никакой угрозы. Даже если вас возьмут на прицел и приборы на это отреагируют. Правда, вам все равно нечем им ответить, но даже и не пытайтесь… И уходить обратно — боже упаси! Бежишь — значит, совесть нечиста. Если очередями из пушек укажут направление движения — подчиняйтесь! Если будут вести огонь на поражение — приборы и это покажут, вы же знаете — лучше сразу катапультируйтесь. Вряд ли тамошние пилоты такие звери, что попытаются расстрелять пилота, спускающегося на парашюте. Если вы правы, то неписаный кодекс чести… Черт! Может быть, одна ваша непревзойденная манера пилотирования, ротмистр, сыграет вам на руку…»
Манера… Какая там манера. Мальчишка, учащийся кататься на велосипеде, наверное, выглядит лучше на своем шатающемся и вихляющем из стороны в сторону двухколесном насесте. Главное, не сорваться в штопор по эту сторону — тогда уж лучше забыть про все инструкции и даже не думать о катапульте.
Александр представил, как его, опустившегося на парашюте в степи, находят солдаты наземной поддержки и на вездеходе хмуро везут мимо догорающих обломков некогда гордого небесного хищника в штаб. Ледяные глаза Маргариты, позор, позор, позор… Лучше уж, чтобы ярко-красной скобы не существовало вообще.
— Второй! Как слышите!
— Слышу хорошо, первый.
— Вы готовы, второй?
— Так точно.
— До встречи, вто…
Окончание фразы смял яростный скрежет в наушниках, и, честное слово, Александр в этот момент был благодарен неожиданному всплеску бушующей вокруг невидимой стихии.
«Долгие проводы — лишние слезы…»
Легко шевельнув рукой, он нацелил послушную машину прямо в центр стремительно растущего ромба, занявшего уже все поле зрения. В наушниках хрипело и трещало, порой выбрасывая обрывки слов или разряды, напоминающие что-то осмысленное. Пару раз Бежецкому почудилось, что он различил голос Маргариты, но, скорее всего, это было лишь обманом слуха.
«Долгие проводы — лишние слезы…»
Строчка цифр в углу экрана стремительно сокращалась, и глаз уже не успевал выхватывать отдельные изменения. Серая, окантованная красным плоскость казалась огромной пастью доисторической рептилии, готовой пожрать смелую букашку без остатка. Александр чувствовал, как мышцы его против воли цепенеют. Казалось, что никакая сила в мире не сможет заставить его шевельнуться.
Смельчак… Разве существуют на свете люди, которые не вообще чувствуют страха? Страх — наша расплата за когда-то подаренную нам кем-то всемогущим искру разума…
Еще мгновение…
И мир перестал существовать, растворившись без остатка в перламутровом мареве.
Сибирь, за год до описываемых событий
— Приветствую вас, господа, — начал Александр. — Сегодня нам с вами предстоит не слишком уж сложное дело…
По шеренге пронесся ропот, и Бежецкий знал его причину.
Неизвестно каким образом, но десантники уже знали, что им предстоит не простая выброска куда-то, пусть и в очень сложные, даже неожиданные условия. То ли проговорился кто-то из «научников», которых практически невозможно было приучить держать язык за зубами, то ли сами отметили (а дурачков среди них не было) несоответствие между плавящейся от жары летней тайгой и зимними «доспехами». Поэтому бойцы готовились к подвигу, а его, ротмистра Воинова, слова сбили их с толку.
— Да, — чуть улыбнулся он. — Сегодня мы выходим на прогулку. Дело плевое: пройти через ворота, составить план местности, лежащей за ними, взять образцы грунта, воздуха, по возможности — флоры и фауны, да транспортировать сюда несколько аппаратов, находящихся там. Только и всего… Да, чуть не забыл: все это снять на камеру и постараться вернуться обратно. Живыми. Опять-таки по возможности. На все про все — два часа. У меня все. Есть вопросы?
Вопрос был задан для проформы, поскольку время поджимало, но вопрошающий все равно нашелся.
— У меня вопрос, — прогудел диаконским басом двухметровый (даже с гаком) унтер-офицер Решетов, по своей общей массивности бывший главной огневой мощью отряда: на плечевом кронштейне у него был закреплен «Василиск» — многоцелевой стрелковый комплекс, включающий целый ряд огневых средств от крупнокалиберного пулемета до управляемых противотанковых ракет. Мало было обладать слоновьей силой, чтобы все это таскать на себе — устоять на ногах от отдачи «бортового залпа» мог далеко не каждый. — Что это за ворота такие, что по другую сторону зима, когда у нас здесь лето? И…
— Ну, ну! — поощрил его Бежецкий.
— Ребята интересуются: не на другую ли планету это дорога? Не бывает ведь так, чтобы…
— Хорошо, — прервал его командир, уже весь мокрый в своем жарком костюме и не собирающийся плавиться в нем чересчур долго. — Сейчас вы получите ответы на все вопросы, что вас мучают. Агафангел Феодосиевич, — подозвал он мающегося в отдалении академика, — не могли бы вы уделить пару минут и вкратце объяснить бойцам природу того явления, с которым они сегодня столкнутся?
— Охотно! — оживился Николаев-Новоархангельский, ожидание для которого тоже было невыносимым. — Наверняка вам известно, что…
Лекция затянулась чуть ли не на четверть часа, и в конце концов, Александру пришлось прервать увлекшегося ученого — бойцы, разве что не открыв рты, будто дошколята, слушающие волшебную сказку, готовы были внимать рассказчику до бесконечности.
— Время, Агафангел Феодосиевич, — напомнил он. — Сроки определены вами.
— Ах, да! — спохватился тот, мельком взглянув на массивные карманные часы. — К сожалению, ворота нестабильны, и мы можем гарантировать от силы два часа, в течение которых можно будет проходить туда и обратно. Поэтому прошу поторопиться, господа.
— И главное, — вклинился Мендельсон, конечно бывший тут же и ревниво слушавший плавную речь соперника, не имея возможности вмешаться. Среди гладких пассажей встречались и его, Дмитрия Михайловича, открытия и догадки, но перебивать коллегу по ученому цеху перед посторонними — фи, моветон! — Первым делом обеспечьте транспортировку зондов… Ну, этих штуковин, что найдете на той стороне. На них — наиболее полная информация. Должна быть…
— Бросьте, Дмитрий Михайлович! — напустился на него академик. — Какие там зонды… Это же первый выход, как вы не понимаете! Главное, чтобы они вообще… — запнулся он, едва не сморозив «вернулись».
Поняв, что академики втянулись в привычную для них перепалку, Александр скомандовал своему воинству двигаться к холму, подходить к которому в другое время было строжайше запрещено — там царила одна лишь наука и не было места людям, к числу ее подданных не принадлежащим.
Холма, который полгода назад впервые «вскрыла» экспедиция, было не узнать — от дикой природы там практически ничего не осталось, а сама «высотка» представляла теперь сплошное нагромождение строительных конструкций и аппаратуры, окруженное по периметру тройным кольцом металлической сетки и колючей проволоки, украшенным угрожающими плакатами: «Опасно для жизни!», «Высокое напряжение!» и подобными этому шедеврами агитационного искусства. Прорыва в наш мир «из-за кордона» всяких чудовищ, не говоря уже о разумных существах, никому не хотелось, поэтому заграждения, после того как «Объекту Гамма» был присвоен статус запретной зоны, были возведены в первую очередь — раньше комфортабельного жилья для не слишком привередливых исследователей.
Собственно говоря, тройным кордоном, способным задержать не только «гиперволка», застреленного некогда Тунгусом (он же ротмистр Оорон), но и гораздо более крупных зверюг, равно как и «отсеять» всякую мелочь вплоть до мыши-полевки, защита не ограничивалась. Тройной забор предназначался в основном для ограждения от всяких неприятностей ученых, плотно здесь обосновавшихся — в паре километров от «ворот» уже стояло несколько сборно-щитовых домиков, ангар, заключавший в себе основную часть аппаратуры, и была выложена из профнастила взлетно-посадочная полоса для самолетов и вертолетов. И там же кипела работа по возведению капитального здания института, основанного немедленно после открытия феномена с целью его детального изучения. Естественно, тут же «закрытого» на все сто процентов и курируемого Корпусом. А еще в пяти километрах дальше лежала главная «линия обороны», охраняемая снаружи солдатами Внутренней Стражи, даже не подозревающими, что за «колючкой» расположена не ракетно-стратегическая база, военный завод или секретный полигон, а самый что ни на есть вход на Тот Свет. Или выход оттуда…
Но и изнутри все было под контролем, поскольку сотрудники ротмистра Воинова имели твердую уверенность, что ученому люду нельзя доверить сохранность даже собственных очков — непременно потеряют, если не среди бардака, перманентно разводимого на рабочих местах и прилегающей территории, то на собственном лбу. И битый день потом будут разыскивать. Прецеденты имели место. Но если с потерей очков еще можно было смириться с горем пополам, то куда исчезали всякого рода приборы, материалы и даже продукты, начальник хозяйственной части, подчинявшийся напрямую Александру, понять решительно не мог. Не на «ту сторону» же! Хотя этого исключать было нельзя, и в этом он собирался разобраться самым решительным образом, как только представится возможность.
Веренице нагруженных снаряжением бойцов во главе с ротмистром пришлось миновать целых три контрольно-пропускных пункта, где непроницаемые жандармы сверяли проходивших с заложенными в компьютер их «биометрическими слепками» так долго, что даже самые терпеливые, вроде того же гиганта Решетова, начинали нервничать. Да и сам Бежецкий только внешне старался выглядеть невозмутимым, готовый удавить дотошных контролеров. И только мысль, что он сам настоял на подобной проверке, помня историю со лже-Бекбулатовым, позволяла ему сдерживаться.
А вот беднягу Федорова, ковылявшего за своими бойцами, отсеяли на первом же рубеже — в списках допущенных в святая святых он сегодня не значился. И пришлось штаб-ротмистру грустно наблюдать за удаляющимися товарищами, проклиная тот день и час, когда он поддался на уговоры проклятого Воинова «сходить на рыбалку»…
Наконец все преграды оказались позади, и от чужого мира, куда еще не ступала нога человека, десантников отделял лишь недлинный коридор с гремящим под подошвами полом из рифленого металла (для удобства скатывания в «ворота» зондов) и…
— Тут же тупик! — недоуменно обернулся к остальным балагур Шеремет, в «прошлой жизни» прошедший со своей пластунской ротой не один конфликт на всех континентах Земли и, по его словам, бывавший даже «у черта в заднице». — Куда дальше-то?
Десантники загудели. Как все могли убедиться, коридор упирался в ровную каменную стену, монолитную даже на вид. Да к тому же вызывающую законное недоверие: в полутьме коридора было хорошо заметно, как время от времени по бугристому, изъязвленному временем камню пробегают чуть заметные змейки голубоватого свечения вроде электрических разрядов.
— Не, братцы! — безапелляционно заявил вахмистр Лежнев после внимательного изучения пляшущих по камню электрических «чертиков». — Я вам не монтер какой! С детства электричество это недолюбливаю! А ну как шандарахнет? Может, там тыща вольт! Я вот слыхал, в Америке мазуриков всяких на электрическом стуле казнят! Не, православные, я туда не полезу!
Остальные, судя по репликам, были с ним согласны. Поэтому ситуацию необходимо было брать в свои руки.
— Отойти от коридора! — скомандовал ротмистр Воинов и с грохотом прошагал мимо напряженно молчащих солдат в «тупик». — Пойдете прямо за мной, Лежнев, — обернулся он к «электрофобу». — Не слышу ответа.
— Так точно! — браво прищелкнул каблуками вахмистр, и в бледно-голубых медвежьих его глазках мелькнуло уважение.
— Пристегните к поясу трос, — протянул ему бобину с прочным и легким нейлоновым линем Александр.
Солдат подчинился беспрекословно, передав трос стоящему позади него Решетову, сосредоточенно пощелкивающему тумблерами своего «Василиска» и крутящему головой, ловя в виртуальный прицел ту или иную «мишень»: одиноко стоящую сосну, со странно-рыжей, словно опаленной хвоей, угол бетонного пакгауза, замершего на своем посту жандарма-контролера… По плану операции они с Лежневым — пулеметчиком отряда — должны были войти первыми и сразу занять оборону, прикрывая идущих за ними товарищей. Командир же должен был «нырнуть» в самом конце, перед тащащим на себе аппаратуру связи Ясновым. Но то, что вполне допустимо и понятно для привычного командира, ни в какие ворота не лезло в случае с «засланным казачком» Воиновым-Бежецким. По всему выходило, что он прячется за спины своих временных подчиненных, и Александр легко это дело переиграл, как, бывало, давным-давно, в кажущейся уже чудным сном «прежней жизни», переигрывал не раз. Благо здесь, перед дверью в неизвестность, равно как и перед броском в атаку, он один был и царь, и Бог, и воинский начальник. Все претензии будут к тем, кто вернется. А победителей — не судят… Точно так же как проигравший виноват во всем.
«Вот так и надо, — думал Бежецкий, проверяя в последний раз все, что могло оказаться там, на той стороне, жизненно необходимо. — Ребятам надо дать понять, что есть человек, который отвечает за все и которому они должны подчиняться не думая. До определенных, конечно, пределов — хуже нет командовать безмозглыми дуболомами. Да и не приходилось мне что-то никогда. Все же русский солдат — лучший солдат…»
Он закрыл нос и рот дыхательной маской, сделал для пробы несколько вздохов и опустил забрало шлема. Ватной тишины не наступило: благодаря чувствительным динамикам он слышал все, как на воздухе, даже больше. Чей-то (по голосу — шереметовский) шепоток, например. И хотя солдат шептал что-то вроде: «А ведь ротмистр-то — хват, за таким я пойду…» — пришлось сделать замечание:
— Разговорчики в строю! Делай, как я…
Солдаты завозились, щелкая запорами шлемов, запыхтели, приспосабливаясь к непривычному способу дыхания…
— Я иду первым. Все остальное — по плану. За мной — Лежнев и Решетов, потом — с интервалом в две минуты — Степурко и Алинских…
— Ваше благородие, — смущенно пробасил Лежнев. — Может, как договорено было: сперва мы с Егором? Все же черт его там знает… Может, прикрывать придется…
— Отставить! Идем, как я сказал. Вы с Решетовым за мной ровно через сто двадцать секунд. И сразу же отстегиваете трос и занимаете оборону. На меня внимания не обращать. Живой я там, мертвый или с девками вожгаюсь, — грубовато пошутил Александр, удовлетворенно слыша смешки и соленые шуточки, которым принялись обмениваться исподтишка подчиненные — верный сигнал, что утраченная было бодрость восстановлена без потерь. — Ваше дело — прикрыть остальных огнем. Если со мной что-то случилось, то командование переходит к поручику Батурину. Вам понятно?
— Так точно…
— Тогда — с Богом…
Бежецкий повернулся к каменному «тупику», бросил взгляд на часы — до «времени Ч» оставалось ровно две минуты, — перекрестился про себя (перекрестился бы и явно — вера давно вошла в плоть его и кровь — но подчиненные…) и, дождавшись, когда на табло высветятся нули, двинулся вперед. За какой-то шаг до каменной тверди захотелось вытянуть вперед руку, чтобы проверить дорогу, но Александр переборол это желание, большим пальцем снял автомат с предохранителя и разом, всем телом, словно в ледяную воду, подался вперед.
«А ну как действительно забралом о стену! — успел подумать он. — Выдержит ли?…»
И с замиранием сердца ощутил, как, не встречая сопротивления, движется сквозь «каменную толщу», превратившуюся вдруг в неощутимое сплетение синеватых сполохов…
— Чего ты?… — начал было ошеломленный невиданным переходом, темнотой, ударившей по глазам, непроницаемо-плотной после яркого дневного света, яростным свистом ветра в ушах и, главное, острым, словно нож, потоком ледяного воздуха, хлынувшего под неплотно прикрытое забрало шлема (Лежнев, не совсем веря в россказни бородатого, похожего на деревенского батюшку ученого, решил схитрить и не закрыл его наглухо, боясь задохнуться в жаре). — Сдурел?…
Но при виде того, как сноровисто унтер-офицер плюхнулся в снег, укрывшись за каким-то полузанесенным пеньком и выставив вперед свою смертоносную игрушку, наставления всплыли в памяти мгновенно. Даже не видя ни зги, в крайнем случае, можно было полыхнуть огнеметом, и все впереди на двадцать пять метров в секторе сорок пять градусов если не обратилось бы в пепел мгновенно, то потеряло бы воинственные наклонности на всю оставшуюся жизнь…
— Куда, дура! — скрипнуло в наушниках сквозь треск, шорох и свист. — Назад, назад обернись! Спереди я сто восемьдесят прикрою!..
«Чего это он? — опешил Николай. — Сзади ведь…»
Он все-таки обернулся и, не успев закончить мысль, шустро крутанулся на сто восемьдесят градусов назад: никаких «ворот» позади не было, только тьма и тьма до самого горизонта. А на том месте, где они, по его расчету, вывалились «на эту строну», в полуметре над землей яростно крутилось плотное, ярко-белое даже в темноте, облако пара. Словно из двери жарко натопленной русской бани, распахнутой наружу, в крещенский мороз. Только самой двери не было и в помине.
«Мать честная! — охнул парень, суетливо пытаясь перекреститься непослушной рукой в толстой перчатке: гидроусилители „доспехов“ на такие экзерсисы были не слишком рассчитаны. — Как же мы обратно-то? Вот влипли, так влипли…»
Секунды тянулись медленно, словно резиновые, и, кабы не мигающие на стекле шлема светящиеся цифирки, казалось бы, что время вообще остановилось. Но секунды секундами, а с момента «нырка» прошло уже больше пяти минут, но никого из клубка пара больше не появлялось. Лежнев почувствовал вдруг давно позабытый дискомфорт: медленно, откуда-то из желудка, поднимающуюся волну паники, рождающую металлический привкус во рту, головокружение и некое раздвоение сознания. Казалось, что он одновременно лежит в тонком слое снега на чем-то твердом, словно асфальт, и парит в полутора метрах над собой, холодно и отстраненно следя за собой лежащим.
«Неужели никого больше не будет? — чуть не заорал он, до боли в пальцах вцепившись в стремительно остывающий металл пулемета. — Бросили нас в ледяной пустыне на верную погибель, ироды!!!»
— Слышь, Коля, — снова неузнаваемо хрипнуло в наушниках. — А где командир-то наш? Где ротмистр?
Странное дело, но при звуках знакомого голоса ледяной ужас, почти уже сковавший мозг, дал трещину и рассыпался ворохом сверкающих осколков, выпуская наружу волну огромного, всеобъемлющего облегчения — он не один! Рядом верный надежный товарищ! А вдвоем они ого-го-го! Сила!..
— Уснул что ли?
— Да нет, слышу… — находившийся еще в плену эйфории Николай не удержался от шутки: — Бесы, наверное, утащили твоего Воинова.
— Ты так не шути, — строго заметил Решетов, человек очень набожный и суесловия, особенно на такие вот скользкие темы, не терпевший. — Мы, можно сказать, на том свете очутились, а ты про бесов… Прости Господи мою душу грешную!
— Так, может, тут уже не наш Бог, а какой-то другой всем заправляет, — продолжал зубоскалить вахмистр, благополучно возвратившийся в привычное состояние духа: на миру — не в одиночку, и смерть красна! А уж чего-чего, а смерти бравый служака не боялся — он и счет потерял, сколько раз под ней ходил. — Магомет, например. Или я, вот, слыхал, Будда такой есть…
— Балаболка… — буркнул унтер-офицер. — Как есть — балаболка… Смотри, налижешься в аду раскаленных сковородок за свою болтливость.
— А ты зато непременно в рай попадешь! — никак не мог успокоиться, несмотря на жуть, царящую вокруг, Лежнев. — Потому как…
Но развить свою мысль он не успел, потому что из парного облака вдруг вывалился человек в таком же, как и у него «скафандре», поводя во все стороны стволом автомата.
Один, не двое.
— Э-э, Егор, — начал было солдат, но «выходец с того света» вдруг плюхнулся наземь, перекатился в сторону, укрывшись за факелом пара, и снег возле головы Лежнева брызнул черными колючими фонтанчиками.
— Атас! — успел крикнуть он, но что-то с таким грохотом, что заложило уши, ударило в шлем, солдата плашмя крутануло на скользком, будто мыло «асфальте», и его сознание померкло…
6
Он победно заржал и, заложив руки за спину, неторопливо удалился.
— Ну что поделать… — развел руками пилот, расстегивая воротник комбинезона и нервно крутя длинной тонкой шеей. — Помучаем «пташку»…
— А разве?… — начал Александр.
— Да вы не смотрите, ротмистр, что это стрекоза натуральная! — успокоил его Вайсберг. — Управление у нее точно такое же. А «Сапсан»… Знаете ли, полковник грубиян, конечно, слов нет, но он прав. Перехватчик — машина тяжелая и таких вольностей, какую вы продемонстрировали сегодня, очень не любит. Хороши бы мы с вами были, подломись стойка шасси на самом деле, а!
Пилот хлопнул Бежецкого по плечу, церемонно поклонился баронессе и, что-то весело насвистывая, полез обратно в кабину, уже ни на что более не обращая внимания…
* * *
Перламутрово-серый гигантский ромб, парящий в огромной высоте над землей, притягивал взгляд…— Второй, второй! Как слышите? — голос Левченко в наушниках звучал неожиданно узнаваемо, словно не существовало неизменных в «портальной зоне» помех, иногда превращающих сеанс связи в «испорченный телефон».
— Слышу вас отлично! — ответил Александр, отрываясь от гипнотического зрелища.
— Хорошо, второй! Ваши действия?
— Согласно боевому заданию.
— Выполняйте.
В «боевое задание» входили несколько кругов перед «воротами» и… Думать о последнем «ходе» не хотелось и Бежецкий старательно, как его учили, выполнял эволюции, от души надеясь, что пилоты сопровождающего его звена «Сапсанов» сейчас не теряют управления из-за приступов неудержимого хохота. Подумать только: для них, профессионалов неба, он «желторотик» сегодня был «ведущим»!
Серая плоскость снова вплыла в поле зрения и мысли резко сменили направление. Вспомнились лица пилотов «эскорта» перед вылетом. Нет, такие не будут потешаться над неуклюжими виражами коллеги, зная, что через несколько минут тому предстоит нырнуть в «преисподнюю». Первым из людей. Снова первым…
«В любом случае не демонстрировать тамошним, — вспомнились последние наставления полковника, — никакой угрозы. Даже если вас возьмут на прицел и приборы на это отреагируют. Правда, вам все равно нечем им ответить, но даже и не пытайтесь… И уходить обратно — боже упаси! Бежишь — значит, совесть нечиста. Если очередями из пушек укажут направление движения — подчиняйтесь! Если будут вести огонь на поражение — приборы и это покажут, вы же знаете — лучше сразу катапультируйтесь. Вряд ли тамошние пилоты такие звери, что попытаются расстрелять пилота, спускающегося на парашюте. Если вы правы, то неписаный кодекс чести… Черт! Может быть, одна ваша непревзойденная манера пилотирования, ротмистр, сыграет вам на руку…»
Манера… Какая там манера. Мальчишка, учащийся кататься на велосипеде, наверное, выглядит лучше на своем шатающемся и вихляющем из стороны в сторону двухколесном насесте. Главное, не сорваться в штопор по эту сторону — тогда уж лучше забыть про все инструкции и даже не думать о катапульте.
Александр представил, как его, опустившегося на парашюте в степи, находят солдаты наземной поддержки и на вездеходе хмуро везут мимо догорающих обломков некогда гордого небесного хищника в штаб. Ледяные глаза Маргариты, позор, позор, позор… Лучше уж, чтобы ярко-красной скобы не существовало вообще.
— Второй! Как слышите!
— Слышу хорошо, первый.
— Вы готовы, второй?
— Так точно.
— До встречи, вто…
Окончание фразы смял яростный скрежет в наушниках, и, честное слово, Александр в этот момент был благодарен неожиданному всплеску бушующей вокруг невидимой стихии.
«Долгие проводы — лишние слезы…»
Легко шевельнув рукой, он нацелил послушную машину прямо в центр стремительно растущего ромба, занявшего уже все поле зрения. В наушниках хрипело и трещало, порой выбрасывая обрывки слов или разряды, напоминающие что-то осмысленное. Пару раз Бежецкому почудилось, что он различил голос Маргариты, но, скорее всего, это было лишь обманом слуха.
«Долгие проводы — лишние слезы…»
Строчка цифр в углу экрана стремительно сокращалась, и глаз уже не успевал выхватывать отдельные изменения. Серая, окантованная красным плоскость казалась огромной пастью доисторической рептилии, готовой пожрать смелую букашку без остатка. Александр чувствовал, как мышцы его против воли цепенеют. Казалось, что никакая сила в мире не сможет заставить его шевельнуться.
Смельчак… Разве существуют на свете люди, которые не вообще чувствуют страха? Страх — наша расплата за когда-то подаренную нам кем-то всемогущим искру разума…
Еще мгновение…
И мир перестал существовать, растворившись без остатка в перламутровом мареве.
Сибирь, за год до описываемых событий
— Приветствую вас, господа, — начал Александр. — Сегодня нам с вами предстоит не слишком уж сложное дело…
По шеренге пронесся ропот, и Бежецкий знал его причину.
Неизвестно каким образом, но десантники уже знали, что им предстоит не простая выброска куда-то, пусть и в очень сложные, даже неожиданные условия. То ли проговорился кто-то из «научников», которых практически невозможно было приучить держать язык за зубами, то ли сами отметили (а дурачков среди них не было) несоответствие между плавящейся от жары летней тайгой и зимними «доспехами». Поэтому бойцы готовились к подвигу, а его, ротмистра Воинова, слова сбили их с толку.
— Да, — чуть улыбнулся он. — Сегодня мы выходим на прогулку. Дело плевое: пройти через ворота, составить план местности, лежащей за ними, взять образцы грунта, воздуха, по возможности — флоры и фауны, да транспортировать сюда несколько аппаратов, находящихся там. Только и всего… Да, чуть не забыл: все это снять на камеру и постараться вернуться обратно. Живыми. Опять-таки по возможности. На все про все — два часа. У меня все. Есть вопросы?
Вопрос был задан для проформы, поскольку время поджимало, но вопрошающий все равно нашелся.
— У меня вопрос, — прогудел диаконским басом двухметровый (даже с гаком) унтер-офицер Решетов, по своей общей массивности бывший главной огневой мощью отряда: на плечевом кронштейне у него был закреплен «Василиск» — многоцелевой стрелковый комплекс, включающий целый ряд огневых средств от крупнокалиберного пулемета до управляемых противотанковых ракет. Мало было обладать слоновьей силой, чтобы все это таскать на себе — устоять на ногах от отдачи «бортового залпа» мог далеко не каждый. — Что это за ворота такие, что по другую сторону зима, когда у нас здесь лето? И…
— Ну, ну! — поощрил его Бежецкий.
— Ребята интересуются: не на другую ли планету это дорога? Не бывает ведь так, чтобы…
— Хорошо, — прервал его командир, уже весь мокрый в своем жарком костюме и не собирающийся плавиться в нем чересчур долго. — Сейчас вы получите ответы на все вопросы, что вас мучают. Агафангел Феодосиевич, — подозвал он мающегося в отдалении академика, — не могли бы вы уделить пару минут и вкратце объяснить бойцам природу того явления, с которым они сегодня столкнутся?
— Охотно! — оживился Николаев-Новоархангельский, ожидание для которого тоже было невыносимым. — Наверняка вам известно, что…
Лекция затянулась чуть ли не на четверть часа, и в конце концов, Александру пришлось прервать увлекшегося ученого — бойцы, разве что не открыв рты, будто дошколята, слушающие волшебную сказку, готовы были внимать рассказчику до бесконечности.
— Время, Агафангел Феодосиевич, — напомнил он. — Сроки определены вами.
— Ах, да! — спохватился тот, мельком взглянув на массивные карманные часы. — К сожалению, ворота нестабильны, и мы можем гарантировать от силы два часа, в течение которых можно будет проходить туда и обратно. Поэтому прошу поторопиться, господа.
— И главное, — вклинился Мендельсон, конечно бывший тут же и ревниво слушавший плавную речь соперника, не имея возможности вмешаться. Среди гладких пассажей встречались и его, Дмитрия Михайловича, открытия и догадки, но перебивать коллегу по ученому цеху перед посторонними — фи, моветон! — Первым делом обеспечьте транспортировку зондов… Ну, этих штуковин, что найдете на той стороне. На них — наиболее полная информация. Должна быть…
— Бросьте, Дмитрий Михайлович! — напустился на него академик. — Какие там зонды… Это же первый выход, как вы не понимаете! Главное, чтобы они вообще… — запнулся он, едва не сморозив «вернулись».
Поняв, что академики втянулись в привычную для них перепалку, Александр скомандовал своему воинству двигаться к холму, подходить к которому в другое время было строжайше запрещено — там царила одна лишь наука и не было места людям, к числу ее подданных не принадлежащим.
Холма, который полгода назад впервые «вскрыла» экспедиция, было не узнать — от дикой природы там практически ничего не осталось, а сама «высотка» представляла теперь сплошное нагромождение строительных конструкций и аппаратуры, окруженное по периметру тройным кольцом металлической сетки и колючей проволоки, украшенным угрожающими плакатами: «Опасно для жизни!», «Высокое напряжение!» и подобными этому шедеврами агитационного искусства. Прорыва в наш мир «из-за кордона» всяких чудовищ, не говоря уже о разумных существах, никому не хотелось, поэтому заграждения, после того как «Объекту Гамма» был присвоен статус запретной зоны, были возведены в первую очередь — раньше комфортабельного жилья для не слишком привередливых исследователей.
Собственно говоря, тройным кордоном, способным задержать не только «гиперволка», застреленного некогда Тунгусом (он же ротмистр Оорон), но и гораздо более крупных зверюг, равно как и «отсеять» всякую мелочь вплоть до мыши-полевки, защита не ограничивалась. Тройной забор предназначался в основном для ограждения от всяких неприятностей ученых, плотно здесь обосновавшихся — в паре километров от «ворот» уже стояло несколько сборно-щитовых домиков, ангар, заключавший в себе основную часть аппаратуры, и была выложена из профнастила взлетно-посадочная полоса для самолетов и вертолетов. И там же кипела работа по возведению капитального здания института, основанного немедленно после открытия феномена с целью его детального изучения. Естественно, тут же «закрытого» на все сто процентов и курируемого Корпусом. А еще в пяти километрах дальше лежала главная «линия обороны», охраняемая снаружи солдатами Внутренней Стражи, даже не подозревающими, что за «колючкой» расположена не ракетно-стратегическая база, военный завод или секретный полигон, а самый что ни на есть вход на Тот Свет. Или выход оттуда…
Но и изнутри все было под контролем, поскольку сотрудники ротмистра Воинова имели твердую уверенность, что ученому люду нельзя доверить сохранность даже собственных очков — непременно потеряют, если не среди бардака, перманентно разводимого на рабочих местах и прилегающей территории, то на собственном лбу. И битый день потом будут разыскивать. Прецеденты имели место. Но если с потерей очков еще можно было смириться с горем пополам, то куда исчезали всякого рода приборы, материалы и даже продукты, начальник хозяйственной части, подчинявшийся напрямую Александру, понять решительно не мог. Не на «ту сторону» же! Хотя этого исключать было нельзя, и в этом он собирался разобраться самым решительным образом, как только представится возможность.
Веренице нагруженных снаряжением бойцов во главе с ротмистром пришлось миновать целых три контрольно-пропускных пункта, где непроницаемые жандармы сверяли проходивших с заложенными в компьютер их «биометрическими слепками» так долго, что даже самые терпеливые, вроде того же гиганта Решетова, начинали нервничать. Да и сам Бежецкий только внешне старался выглядеть невозмутимым, готовый удавить дотошных контролеров. И только мысль, что он сам настоял на подобной проверке, помня историю со лже-Бекбулатовым, позволяла ему сдерживаться.
А вот беднягу Федорова, ковылявшего за своими бойцами, отсеяли на первом же рубеже — в списках допущенных в святая святых он сегодня не значился. И пришлось штаб-ротмистру грустно наблюдать за удаляющимися товарищами, проклиная тот день и час, когда он поддался на уговоры проклятого Воинова «сходить на рыбалку»…
Наконец все преграды оказались позади, и от чужого мира, куда еще не ступала нога человека, десантников отделял лишь недлинный коридор с гремящим под подошвами полом из рифленого металла (для удобства скатывания в «ворота» зондов) и…
— Тут же тупик! — недоуменно обернулся к остальным балагур Шеремет, в «прошлой жизни» прошедший со своей пластунской ротой не один конфликт на всех континентах Земли и, по его словам, бывавший даже «у черта в заднице». — Куда дальше-то?
Десантники загудели. Как все могли убедиться, коридор упирался в ровную каменную стену, монолитную даже на вид. Да к тому же вызывающую законное недоверие: в полутьме коридора было хорошо заметно, как время от времени по бугристому, изъязвленному временем камню пробегают чуть заметные змейки голубоватого свечения вроде электрических разрядов.
— Не, братцы! — безапелляционно заявил вахмистр Лежнев после внимательного изучения пляшущих по камню электрических «чертиков». — Я вам не монтер какой! С детства электричество это недолюбливаю! А ну как шандарахнет? Может, там тыща вольт! Я вот слыхал, в Америке мазуриков всяких на электрическом стуле казнят! Не, православные, я туда не полезу!
Остальные, судя по репликам, были с ним согласны. Поэтому ситуацию необходимо было брать в свои руки.
— Отойти от коридора! — скомандовал ротмистр Воинов и с грохотом прошагал мимо напряженно молчащих солдат в «тупик». — Пойдете прямо за мной, Лежнев, — обернулся он к «электрофобу». — Не слышу ответа.
— Так точно! — браво прищелкнул каблуками вахмистр, и в бледно-голубых медвежьих его глазках мелькнуло уважение.
— Пристегните к поясу трос, — протянул ему бобину с прочным и легким нейлоновым линем Александр.
Солдат подчинился беспрекословно, передав трос стоящему позади него Решетову, сосредоточенно пощелкивающему тумблерами своего «Василиска» и крутящему головой, ловя в виртуальный прицел ту или иную «мишень»: одиноко стоящую сосну, со странно-рыжей, словно опаленной хвоей, угол бетонного пакгауза, замершего на своем посту жандарма-контролера… По плану операции они с Лежневым — пулеметчиком отряда — должны были войти первыми и сразу занять оборону, прикрывая идущих за ними товарищей. Командир же должен был «нырнуть» в самом конце, перед тащащим на себе аппаратуру связи Ясновым. Но то, что вполне допустимо и понятно для привычного командира, ни в какие ворота не лезло в случае с «засланным казачком» Воиновым-Бежецким. По всему выходило, что он прячется за спины своих временных подчиненных, и Александр легко это дело переиграл, как, бывало, давным-давно, в кажущейся уже чудным сном «прежней жизни», переигрывал не раз. Благо здесь, перед дверью в неизвестность, равно как и перед броском в атаку, он один был и царь, и Бог, и воинский начальник. Все претензии будут к тем, кто вернется. А победителей — не судят… Точно так же как проигравший виноват во всем.
«Вот так и надо, — думал Бежецкий, проверяя в последний раз все, что могло оказаться там, на той стороне, жизненно необходимо. — Ребятам надо дать понять, что есть человек, который отвечает за все и которому они должны подчиняться не думая. До определенных, конечно, пределов — хуже нет командовать безмозглыми дуболомами. Да и не приходилось мне что-то никогда. Все же русский солдат — лучший солдат…»
Он закрыл нос и рот дыхательной маской, сделал для пробы несколько вздохов и опустил забрало шлема. Ватной тишины не наступило: благодаря чувствительным динамикам он слышал все, как на воздухе, даже больше. Чей-то (по голосу — шереметовский) шепоток, например. И хотя солдат шептал что-то вроде: «А ведь ротмистр-то — хват, за таким я пойду…» — пришлось сделать замечание:
— Разговорчики в строю! Делай, как я…
Солдаты завозились, щелкая запорами шлемов, запыхтели, приспосабливаясь к непривычному способу дыхания…
— Я иду первым. Все остальное — по плану. За мной — Лежнев и Решетов, потом — с интервалом в две минуты — Степурко и Алинских…
— Ваше благородие, — смущенно пробасил Лежнев. — Может, как договорено было: сперва мы с Егором? Все же черт его там знает… Может, прикрывать придется…
— Отставить! Идем, как я сказал. Вы с Решетовым за мной ровно через сто двадцать секунд. И сразу же отстегиваете трос и занимаете оборону. На меня внимания не обращать. Живой я там, мертвый или с девками вожгаюсь, — грубовато пошутил Александр, удовлетворенно слыша смешки и соленые шуточки, которым принялись обмениваться исподтишка подчиненные — верный сигнал, что утраченная было бодрость восстановлена без потерь. — Ваше дело — прикрыть остальных огнем. Если со мной что-то случилось, то командование переходит к поручику Батурину. Вам понятно?
— Так точно…
— Тогда — с Богом…
Бежецкий повернулся к каменному «тупику», бросил взгляд на часы — до «времени Ч» оставалось ровно две минуты, — перекрестился про себя (перекрестился бы и явно — вера давно вошла в плоть его и кровь — но подчиненные…) и, дождавшись, когда на табло высветятся нули, двинулся вперед. За какой-то шаг до каменной тверди захотелось вытянуть вперед руку, чтобы проверить дорогу, но Александр переборол это желание, большим пальцем снял автомат с предохранителя и разом, всем телом, словно в ледяную воду, подался вперед.
«А ну как действительно забралом о стену! — успел подумать он. — Выдержит ли?…»
И с замиранием сердца ощутил, как, не встречая сопротивления, движется сквозь «каменную толщу», превратившуюся вдруг в неощутимое сплетение синеватых сполохов…
* * *
Лежнев и Решетов вывалились головой вперед в метельную круговерть так энергично, что вахмистр непременно сунулся бы шлемом в наметенный под ногами сугроб, если бы его напарник не сгреб его за шкирку, словно котенка, и не подтолкнул влево.— Чего ты?… — начал было ошеломленный невиданным переходом, темнотой, ударившей по глазам, непроницаемо-плотной после яркого дневного света, яростным свистом ветра в ушах и, главное, острым, словно нож, потоком ледяного воздуха, хлынувшего под неплотно прикрытое забрало шлема (Лежнев, не совсем веря в россказни бородатого, похожего на деревенского батюшку ученого, решил схитрить и не закрыл его наглухо, боясь задохнуться в жаре). — Сдурел?…
Но при виде того, как сноровисто унтер-офицер плюхнулся в снег, укрывшись за каким-то полузанесенным пеньком и выставив вперед свою смертоносную игрушку, наставления всплыли в памяти мгновенно. Даже не видя ни зги, в крайнем случае, можно было полыхнуть огнеметом, и все впереди на двадцать пять метров в секторе сорок пять градусов если не обратилось бы в пепел мгновенно, то потеряло бы воинственные наклонности на всю оставшуюся жизнь…
— Куда, дура! — скрипнуло в наушниках сквозь треск, шорох и свист. — Назад, назад обернись! Спереди я сто восемьдесят прикрою!..
«Чего это он? — опешил Николай. — Сзади ведь…»
Он все-таки обернулся и, не успев закончить мысль, шустро крутанулся на сто восемьдесят градусов назад: никаких «ворот» позади не было, только тьма и тьма до самого горизонта. А на том месте, где они, по его расчету, вывалились «на эту строну», в полуметре над землей яростно крутилось плотное, ярко-белое даже в темноте, облако пара. Словно из двери жарко натопленной русской бани, распахнутой наружу, в крещенский мороз. Только самой двери не было и в помине.
«Мать честная! — охнул парень, суетливо пытаясь перекреститься непослушной рукой в толстой перчатке: гидроусилители „доспехов“ на такие экзерсисы были не слишком рассчитаны. — Как же мы обратно-то? Вот влипли, так влипли…»
Секунды тянулись медленно, словно резиновые, и, кабы не мигающие на стекле шлема светящиеся цифирки, казалось бы, что время вообще остановилось. Но секунды секундами, а с момента «нырка» прошло уже больше пяти минут, но никого из клубка пара больше не появлялось. Лежнев почувствовал вдруг давно позабытый дискомфорт: медленно, откуда-то из желудка, поднимающуюся волну паники, рождающую металлический привкус во рту, головокружение и некое раздвоение сознания. Казалось, что он одновременно лежит в тонком слое снега на чем-то твердом, словно асфальт, и парит в полутора метрах над собой, холодно и отстраненно следя за собой лежащим.
«Неужели никого больше не будет? — чуть не заорал он, до боли в пальцах вцепившись в стремительно остывающий металл пулемета. — Бросили нас в ледяной пустыне на верную погибель, ироды!!!»
— Слышь, Коля, — снова неузнаваемо хрипнуло в наушниках. — А где командир-то наш? Где ротмистр?
Странное дело, но при звуках знакомого голоса ледяной ужас, почти уже сковавший мозг, дал трещину и рассыпался ворохом сверкающих осколков, выпуская наружу волну огромного, всеобъемлющего облегчения — он не один! Рядом верный надежный товарищ! А вдвоем они ого-го-го! Сила!..
— Уснул что ли?
— Да нет, слышу… — находившийся еще в плену эйфории Николай не удержался от шутки: — Бесы, наверное, утащили твоего Воинова.
— Ты так не шути, — строго заметил Решетов, человек очень набожный и суесловия, особенно на такие вот скользкие темы, не терпевший. — Мы, можно сказать, на том свете очутились, а ты про бесов… Прости Господи мою душу грешную!
— Так, может, тут уже не наш Бог, а какой-то другой всем заправляет, — продолжал зубоскалить вахмистр, благополучно возвратившийся в привычное состояние духа: на миру — не в одиночку, и смерть красна! А уж чего-чего, а смерти бравый служака не боялся — он и счет потерял, сколько раз под ней ходил. — Магомет, например. Или я, вот, слыхал, Будда такой есть…
— Балаболка… — буркнул унтер-офицер. — Как есть — балаболка… Смотри, налижешься в аду раскаленных сковородок за свою болтливость.
— А ты зато непременно в рай попадешь! — никак не мог успокоиться, несмотря на жуть, царящую вокруг, Лежнев. — Потому как…
Но развить свою мысль он не успел, потому что из парного облака вдруг вывалился человек в таком же, как и у него «скафандре», поводя во все стороны стволом автомата.
Один, не двое.
— Э-э, Егор, — начал было солдат, но «выходец с того света» вдруг плюхнулся наземь, перекатился в сторону, укрывшись за факелом пара, и снег возле головы Лежнева брызнул черными колючими фонтанчиками.
— Атас! — успел крикнуть он, но что-то с таким грохотом, что заложило уши, ударило в шлем, солдата плашмя крутануло на скользком, будто мыло «асфальте», и его сознание померкло…
6
— Опять — двадцать пять…
Несомненно, уже можно было утверждать, что пилоты Гжарбиньского достигли поистине ювелирного мастерства: теперь они сбивали «потусторонних посланцев» исключительно при помощи пушек, поэтому бренные останки зондов не приходилось собирать по степи. Сбитые «Сулицы» падали аккуратными «тушками», практически не поврежденными в воздухе. В воздухе…
Увы, даже цельнометаллическая болванка при падении с одиннадцатикилометровой высоты, да столкнувшись с твердым препятствием… Что же говорить о довольно тонком устройстве? К тому же — с баком, заполненным «под завязку» топливом, в ряде случаев превращающимся в мощную взрывчатку.
Одним словом, на складе научно-исследовательского отдела хранилось уже целых шесть ракет в разной степени разрушения. Но сегодняшний случай был особенным…
— А если бы в доме кто-то жил?
На этот раз в роли нашкодивших дошколят выступали уже ученые, а распекал все их «научное сообщество» во главе с генералом Бежецким торжествующий Ляхов-Приморский. И экзекуция происходила на глазах высоких чинов, будто назло прибывших из Санкт-Петербурга, как никогда вовремя, да еще на пепелище одного из домов многострадального Чудымушкино, разрушенного до основания рухнувшим с небес «подарком».
Последний пассаж, естественно, адресовался столичным «гостям», поскольку сам генерал от авиации, конечно же, был в курсе, с какой тщательностью и предупредительностью убирались от греха из «зоны» аборигены, счастливо избежавшие приземления невезучего «Святогора» на их мирные крыши. Знал, но отказать себе в удовольствии «прищучить» «этого выскочку» не мог. И оправдываться сейчас значило еще больше «потерять лицо».
Но расчеты старого вояки не оправдались.
— Позвольте, — внезапно пришел на выручку «виноватому» один из приезжих — невысокий мужчина лет пятидесяти в неброском на первый взгляд гражданском костюме, к сожалению, лично Александру не известный, но почему-то очень-очень знакомый внешне. Или похожий на кого-то очень-очень знакомого. — А разве все мирное население не было заблаговременно удалено из района падения «Святогора»? Я слышал, что эта местность вроде бы объявлена районом специальной войсковой операции на неопределенный срок. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И видимо, был он настолько облечен властью, что грозный триумфатор смешался, забубнил под нос что-то невразумительное, а потом и вовсе замолк.
— Вот видите, — улыбнулся «гражданский», убедившись, что инцидент исчерпан, — каждый исполнил свой долг, никто не пострадал… Считаю, что казна от щедрой компенсации этому селянину не обеднеет… В добавление к уже выплаченным суммам. Ваши соколы, Василий Михайлович, — обратился он к Ляхову-Приморскому, — заслуживают всяческого поощрения. Я лично буду просить Николая Александровича о награждении и повышении в чинах особенно отличившихся.
Несомненно, уже можно было утверждать, что пилоты Гжарбиньского достигли поистине ювелирного мастерства: теперь они сбивали «потусторонних посланцев» исключительно при помощи пушек, поэтому бренные останки зондов не приходилось собирать по степи. Сбитые «Сулицы» падали аккуратными «тушками», практически не поврежденными в воздухе. В воздухе…
Увы, даже цельнометаллическая болванка при падении с одиннадцатикилометровой высоты, да столкнувшись с твердым препятствием… Что же говорить о довольно тонком устройстве? К тому же — с баком, заполненным «под завязку» топливом, в ряде случаев превращающимся в мощную взрывчатку.
Одним словом, на складе научно-исследовательского отдела хранилось уже целых шесть ракет в разной степени разрушения. Но сегодняшний случай был особенным…
— А если бы в доме кто-то жил?
На этот раз в роли нашкодивших дошколят выступали уже ученые, а распекал все их «научное сообщество» во главе с генералом Бежецким торжествующий Ляхов-Приморский. И экзекуция происходила на глазах высоких чинов, будто назло прибывших из Санкт-Петербурга, как никогда вовремя, да еще на пепелище одного из домов многострадального Чудымушкино, разрушенного до основания рухнувшим с небес «подарком».
Последний пассаж, естественно, адресовался столичным «гостям», поскольку сам генерал от авиации, конечно же, был в курсе, с какой тщательностью и предупредительностью убирались от греха из «зоны» аборигены, счастливо избежавшие приземления невезучего «Святогора» на их мирные крыши. Знал, но отказать себе в удовольствии «прищучить» «этого выскочку» не мог. И оправдываться сейчас значило еще больше «потерять лицо».
Но расчеты старого вояки не оправдались.
— Позвольте, — внезапно пришел на выручку «виноватому» один из приезжих — невысокий мужчина лет пятидесяти в неброском на первый взгляд гражданском костюме, к сожалению, лично Александру не известный, но почему-то очень-очень знакомый внешне. Или похожий на кого-то очень-очень знакомого. — А разве все мирное население не было заблаговременно удалено из района падения «Святогора»? Я слышал, что эта местность вроде бы объявлена районом специальной войсковой операции на неопределенный срок. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И видимо, был он настолько облечен властью, что грозный триумфатор смешался, забубнил под нос что-то невразумительное, а потом и вовсе замолк.
— Вот видите, — улыбнулся «гражданский», убедившись, что инцидент исчерпан, — каждый исполнил свой долг, никто не пострадал… Считаю, что казна от щедрой компенсации этому селянину не обеднеет… В добавление к уже выплаченным суммам. Ваши соколы, Василий Михайлович, — обратился он к Ляхову-Приморскому, — заслуживают всяческого поощрения. Я лично буду просить Николая Александровича о награждении и повышении в чинах особенно отличившихся.