Страница:
«Будто не сам надымил, — улыбнулся про себя Бежецкий. — Твоими сигарами можно террористов из их нор и схронов выкуривать…»
— Да и рюмочка коньяка вам, думаю, не помешает.
— Ничего не имею против, — кивнул генерал, решив, что довольно уже стеснять молодежь, давно уже бросающую на «стариков» нетерпеливые взгляды.
Но благим намерениям и тут не суждено было сбыться: в комнату, столкнувшись в дверях плечами и неприязненно глянув друг на друга, ввалились двое военных, в одном из которых Александр узнал дежурного по штабу поручика Ермолаева. Не тратя времени на выяснение отношений, молодые люди окинули быстрыми взглядами прокуренное помещение (дам сегодня не было, поэтому офицеры дымили, никого не стесняясь) и почти синхронно двинулись к «командирскому» столу.
— Ваше высокоблагородие… Ваше превосходительство! — грянули оба хором и снова прожгли друг друга яростным взглядом.
Бежецкий, как старший по чину, чуть кивнул незнакомому поручику с эмблемами ВВС на рукавах темно-серой форменной куртки, решив проявить благородство — свой успеет.
— Разрешите обратиться к господину полковнику! — вытянулся «летун», лихо прищелкнув каблуками ботинок.
«Гвардия…»
— Обращайтесь.
— Ваше высокоблагородие, вам необходимо срочно явиться в штаб! — отчеканил посланец, не удержавшись от высокомерного взгляда в сторону сникшего жандарма.
— Извините, генерал, — сразу подобрался Гжрабиньский, застегивая мундир и жестом отсылая офицера. — Служба…
— Охотно, полковник, — кивнул Александр, и только дождавшись, когда тот встанет и выйдет вслед за своим подчиненным, буркнул Ермолаеву: — Что у вас, поручик.
— Ваше превосходительство, вам необходимо срочно явиться в штаб! — слово в слово, разве что не так лихо, повторил тот скороговорку своего соперника…
И было с чего олицетворять всю многовековую скорбь своего народа Дмитрию Михайловичу: перед ним лежало то, ради чего уже были потрачены сотни тысяч золотых рублей и десятки тысяч человеко-часов, оплачиваемых по самому высшему разряду. То, за что он, не раздумывая, отдал бы все самое дорогое на свете… Но только за целое, а не за те жалкие обломки, что принесли с собой понурые авиаторы, напоминая при этом похоронную команду.
Бежецкий опоздал. Опоздал непоправимо. Да и не мог он вмешаться — после драки кулаками не машут.
А драка состоялась еще тогда, когда они с полковником мирно попивали сидр в офицерском собрании…
Тройка патрулирующих «вход» «Сапсанов» засекла цель, возникшую из ничего, исправно доложила на землю и… «прервала ее полет», как говорилось в рапорте на имя генерала Бежецкого. Увы, на этот случай у пилотов были свои инструкции — четкие и не допускающие двусмысленностей. Ракеты, гончими псами сорвавшиеся с направляющих, не дали «скоростной высоколетящей цели» снова уйти «в небытие».
Мнение академика разделяли все остальные сотрудники научно-исследовательского отдела без исключения, разве что не так экспансивно. Кто бурчал что-то неразборчивое на ухо соседу, бросая неприязненные взгляды на полковника Гжрабиньского и его офицеров, явно чувствовавших себя здесь очень неуютно, кто, выражая презрение к «этим воякам» даже спиной, ковырялся в разложенном на длинном столе хламе, кто-то демонстративно отвернулся… В воздухе остро пахло оплавленной пластмассой, сгоревшим ракетным топливом и назревающим скандалом. Надо ли говорить, что даже у Александра симпатии сейчас были вовсе не на стороне постоянного партнера по коньяку и преферансу.
— Это в самом деле было так необходимо? — брезгливо тронул он причудливо скрученную деталь, оставившую на пальце жирный след копоти. — Как-нибудь аккуратнее не получалось?
— Да не умеют они аккуратнее, — буркнул перемазанный копотью по самые брови приват-доцент, нахватавшийся вольнодумства от старших коллег. — У них самый точный инструмент — бомба…
Столько горечи было в этих словах, что летчики смутились еще больше, словно мальчишки, полезшие, не спросившись у взрослых, ковыряться в сложном приборе и непоправимо его испортившие. Непоправимее некуда.
— У меня приказ! — фальцетом выкрикнул полковник, делая движение рукой к нагрудному карману, словно там и впрямь лежал всемогущий приказ, способный исправить положение. — Понимаете? У меня приказ!
— Приказ уничтожить посланца из чужого мира? — взвился Новоархангельский. — Приказ превратить в никчемные ошметки единственное доказательство существование разума по ту сторону портала?…
В полемическом задоре академик совсем забыл о существовании еще одного, более чем веского доказательства существования разумной жизни в параллельных мирах, к тому же стоявшего в двух шагах от него, но Бежецкий не стал поправлять оратора.
Увы, у Гжрабиньского действительно был приказ… Приказ сбивать все, что появится из портала. Безопасность — прежде всего. Формально он был прав на все сто…
— Успокойтесь, полковник, — примирительно начал Александр. — Мы все понимаем…
— У меня приказ! — яростно пробормотал, не слушая его, летчик. — У меня — приказ!.. Честь имею!
Он повернулся кругом и, словно забыв про субординацию, не прощаясь, покинул провонявшее гарью помещение. Следом, с извиняющимся видом отдавая честь на ходу, потянулась «свита».
— Приказ у него! — продолжал кипятиться Агафангел Феодосиевич. — Исполнительный какой выискался! Приказы им мозги заменяют — болванчикам заводным… А вы тоже хороши, Александр Павлович! — потеряв контакт с непосредственным раздражителем, напустился он на единственного военного в радиусе досягаемости. — «Мы все понимаем…» Что мы понимаем?… Й-й-эх!..
— Агафангел Феодосиевич… — тихо проговорил Мендельсон, уже несколько поостывший. — Агафангел Феодосьевич!..
Академик замер с открытым ртом, медленно его закрыл и вдруг вызверился на ни в чем не повинных коллег:
— А вам тут какого рожна нужно?! Живо по рабочим местам! Дармоеды, мать вашу!!!
Комната вмиг опустела. Только Смоляченко, словно его академический гнев не касался, продолжал самозабвенно копаться в останках чужого «зонда».
— Извините, генерал, — пробормотал Новоархангельский, покаянно свесив лохматую, как у основоположника марксизма, голову и запустив пятерню в дремучую бороду. — Погорячился… При подчиненных… Стыд-то какой… Простите…
— Бог с вами, Агафангел Феодосиевич! — настала очередь смутиться Бежецкому. — Какие мелочи, право…
— И все равно… — начал было Новоархангельский, но от стола раздался такой вопль, что он испуганно осекся и почему-то схватился за очки.
Возбужденный донельзя приват-доцент потрясал над головой какой-то кривой железякой, донельзя напоминая при этом австралийского аборигена с бумерангом. Пятна и полосы копоти на его лице выгодно дополняли этот образ, вполне способные сойти за боевую раскраску. Разве что цивильный костюм несколько мешал: для полноты картины ученому подошла бы набедренная повязка или, на худой конец, шкура мамонта…
— Что с вами, Леонид Тарасович? — кинулся к нему физик-помор. — Поранились?
— Да нет же, нет! — вопил тот, суя всем под нос свое «оружие», действительно обладающее такими острыми краями, что при случае могло заменить серп. А массивностью — и молот заодно. — Вот здесь, глядите!
Уклонившись от зазубренного лезвия, походя едва не лишившего его уха, Александр вгляделся в потемневший металл и, не веря себе, прочел вместо каких-нибудь невразумительных иероглифов незнакомой письменности сакраментальное: «…торский Нижегородский завод…»
— Там нет рая, — устало проговорил Бежецкий, покачивая перед собой пальцем на стекле стола ту самую «эпохальную» железяку, теперь тщательно отмытую и аккуратно лишенную чересчур опасных выступов. Один из нескольких десятков фрагментов корпуса, деталей двигателя и остатков «начинки», несущих на себе явные следы принадлежности изделию, сошедшему с конвейера «номерного» завода, расположенного в Нижегородской губернии. — И прелестей особенных нет… Все, как здесь. Похоже, что в точности.
— В точности, говорите? Чего же они тогда сами… Ну, это…
Генерал потерял мысль, машинально придвинул к себе обгоревший с одного края обломок печатной платы, взял протянутую с готовностью Александром лупу и долго шевелил губами, вчитываясь в мельчайший текст фирменного ярлычка.
— И вообще: с чего вы, генерал, взяли, что это обломок чужого летательного аппарата? Может быть, это остатки одной из тех ракет, которой мои мальчишки сбили этот ваш вражеский зонд? Насколько я знаю, «Стрелы» под завязку напичканы электроникой, да и производят их на том же заводе…
— Ну, конечно, — саркастически заметил Бежецкий. — Если только ваши мальчишки, как вы выражаетесь, наряду со штатными «Стрелами» пуляют по целям крылатыми ракетами.
— Крылатыми? Из чего это следует?
— Из того, что вот эта и эта детали, — Александр осторожно положил рядышком два покореженных куска металла, — применяются только на крылатых ракетах воздушного базирования Бэ-Эр-семнадцать-пятьдесят восемь-Эс, — отчеканил он без запинки заученную наизусть маркировку «изделия».
— На «Сулицах»? Бред… Но позвольте! — встрепенулся старик. — Вам известно, Александр Павлович, что все это, — он широким жестом обвел стены сборно-щитового домика, — лет тридцать тому назад прилегало к военному аэродрому? Почему один из бомбардировщиков при подлете не мог потерять или сбросить неисправную ракету? Такие случаи нередки. Вот, помню однажды…
— Аэродром не эксплуатировался двадцать шесть лет, — не слишком почтительно перебил Бежецкий собеседника, не дав тому окунуться в воспоминания. — А ракета выпущена три года назад — взгляните сами.
— Верно… Стоп! Но ведь «Сулица» специально предназначена для доставки ядерного заряда на расстояние до восьмисот километров! Вы хотите, чтобы я позволил летать над мирными городами ракетам с ядерной боеголовкой?
— Не было там боеголовки. Никогда не было. Приборы не зафиксировали даже малейшей остаточной радиации. Ну, кроме естественной… Вместо заряда в отсеке были смонтированы приборы. Мои специалисты нашли детали видеокамеры, устройства для отбора проб воздуха…
— Тем более. Чужой аппарат с неизвестными целями совершает воздушную разведку над вверенной мне территорией, — упрямо твердил генерал от авиации. — А я буду благостно хлопать ушами? Ни в коем случае! Приказ об уничтожении любого предмета с той стороны отменен не будет! Пусть даже им окажется невинная птица.
— Птицы на такой высоте не летают, — заметил Бежецкий, поднимаясь из-за стола и сгребая принесенный с собой «хлам» в пластиковую коробку.
— Вот и замечательно. Значит, любой нарушитель — враг! Я больше вас не задерживаю, господин Бежецкий. Приятно было побеседовать…
— Аналогично, — вежливо кивнул Александр, пристраивая тяжелую коробку под мышку. — Однако я вынужден буду обратиться к более высокой инстанции.
— К военному министру? — поднял лохматую седую бровь старый вояка. — Напрасный труд, знаете ли… Сергей Алексеевич тоже очень ответственный человек и ни за что не поступится безопасностью государства Российского…
— Берите выше, — хладнокровно заметил Александр. — Я вашему министру не подчиняюсь. Ни прямо, ни косвенно.
— К премьеру?… — нахмурился Ляхов-Приморский, задумался и вдруг резко переменил тон, словно что-то вспомнив. — А куда это вы собрались, батенька? — рассыпался он добродушным смешком. — Я уже велел чайку подать… Экие вы, молодые, прыткие, да быстрые…
— От чая не откажусь, — легко согласился шеф Шестого отделения, усаживаясь на прежнее место. — Так что вы там говорили про своих летчиков?…
5
— Да и рюмочка коньяка вам, думаю, не помешает.
— Ничего не имею против, — кивнул генерал, решив, что довольно уже стеснять молодежь, давно уже бросающую на «стариков» нетерпеливые взгляды.
Но благим намерениям и тут не суждено было сбыться: в комнату, столкнувшись в дверях плечами и неприязненно глянув друг на друга, ввалились двое военных, в одном из которых Александр узнал дежурного по штабу поручика Ермолаева. Не тратя времени на выяснение отношений, молодые люди окинули быстрыми взглядами прокуренное помещение (дам сегодня не было, поэтому офицеры дымили, никого не стесняясь) и почти синхронно двинулись к «командирскому» столу.
— Ваше высокоблагородие… Ваше превосходительство! — грянули оба хором и снова прожгли друг друга яростным взглядом.
Бежецкий, как старший по чину, чуть кивнул незнакомому поручику с эмблемами ВВС на рукавах темно-серой форменной куртки, решив проявить благородство — свой успеет.
— Разрешите обратиться к господину полковнику! — вытянулся «летун», лихо прищелкнув каблуками ботинок.
«Гвардия…»
— Обращайтесь.
— Ваше высокоблагородие, вам необходимо срочно явиться в штаб! — отчеканил посланец, не удержавшись от высокомерного взгляда в сторону сникшего жандарма.
— Извините, генерал, — сразу подобрался Гжрабиньский, застегивая мундир и жестом отсылая офицера. — Служба…
— Охотно, полковник, — кивнул Александр, и только дождавшись, когда тот встанет и выйдет вслед за своим подчиненным, буркнул Ермолаеву: — Что у вас, поручик.
— Ваше превосходительство, вам необходимо срочно явиться в штаб! — слово в слово, разве что не так лихо, повторил тот скороговорку своего соперника…
* * *
— Дикари! Перестраховщики! — горестно стонал, заламывая руки над бренными останками, академик Мендельсон. — Варвары!..И было с чего олицетворять всю многовековую скорбь своего народа Дмитрию Михайловичу: перед ним лежало то, ради чего уже были потрачены сотни тысяч золотых рублей и десятки тысяч человеко-часов, оплачиваемых по самому высшему разряду. То, за что он, не раздумывая, отдал бы все самое дорогое на свете… Но только за целое, а не за те жалкие обломки, что принесли с собой понурые авиаторы, напоминая при этом похоронную команду.
Бежецкий опоздал. Опоздал непоправимо. Да и не мог он вмешаться — после драки кулаками не машут.
А драка состоялась еще тогда, когда они с полковником мирно попивали сидр в офицерском собрании…
Тройка патрулирующих «вход» «Сапсанов» засекла цель, возникшую из ничего, исправно доложила на землю и… «прервала ее полет», как говорилось в рапорте на имя генерала Бежецкого. Увы, на этот случай у пилотов были свои инструкции — четкие и не допускающие двусмысленностей. Ракеты, гончими псами сорвавшиеся с направляющих, не дали «скоростной высоколетящей цели» снова уйти «в небытие».
Мнение академика разделяли все остальные сотрудники научно-исследовательского отдела без исключения, разве что не так экспансивно. Кто бурчал что-то неразборчивое на ухо соседу, бросая неприязненные взгляды на полковника Гжрабиньского и его офицеров, явно чувствовавших себя здесь очень неуютно, кто, выражая презрение к «этим воякам» даже спиной, ковырялся в разложенном на длинном столе хламе, кто-то демонстративно отвернулся… В воздухе остро пахло оплавленной пластмассой, сгоревшим ракетным топливом и назревающим скандалом. Надо ли говорить, что даже у Александра симпатии сейчас были вовсе не на стороне постоянного партнера по коньяку и преферансу.
— Это в самом деле было так необходимо? — брезгливо тронул он причудливо скрученную деталь, оставившую на пальце жирный след копоти. — Как-нибудь аккуратнее не получалось?
— Да не умеют они аккуратнее, — буркнул перемазанный копотью по самые брови приват-доцент, нахватавшийся вольнодумства от старших коллег. — У них самый точный инструмент — бомба…
Столько горечи было в этих словах, что летчики смутились еще больше, словно мальчишки, полезшие, не спросившись у взрослых, ковыряться в сложном приборе и непоправимо его испортившие. Непоправимее некуда.
— У меня приказ! — фальцетом выкрикнул полковник, делая движение рукой к нагрудному карману, словно там и впрямь лежал всемогущий приказ, способный исправить положение. — Понимаете? У меня приказ!
— Приказ уничтожить посланца из чужого мира? — взвился Новоархангельский. — Приказ превратить в никчемные ошметки единственное доказательство существование разума по ту сторону портала?…
В полемическом задоре академик совсем забыл о существовании еще одного, более чем веского доказательства существования разумной жизни в параллельных мирах, к тому же стоявшего в двух шагах от него, но Бежецкий не стал поправлять оратора.
Увы, у Гжрабиньского действительно был приказ… Приказ сбивать все, что появится из портала. Безопасность — прежде всего. Формально он был прав на все сто…
— Успокойтесь, полковник, — примирительно начал Александр. — Мы все понимаем…
— У меня приказ! — яростно пробормотал, не слушая его, летчик. — У меня — приказ!.. Честь имею!
Он повернулся кругом и, словно забыв про субординацию, не прощаясь, покинул провонявшее гарью помещение. Следом, с извиняющимся видом отдавая честь на ходу, потянулась «свита».
— Приказ у него! — продолжал кипятиться Агафангел Феодосиевич. — Исполнительный какой выискался! Приказы им мозги заменяют — болванчикам заводным… А вы тоже хороши, Александр Павлович! — потеряв контакт с непосредственным раздражителем, напустился он на единственного военного в радиусе досягаемости. — «Мы все понимаем…» Что мы понимаем?… Й-й-эх!..
— Агафангел Феодосиевич… — тихо проговорил Мендельсон, уже несколько поостывший. — Агафангел Феодосьевич!..
Академик замер с открытым ртом, медленно его закрыл и вдруг вызверился на ни в чем не повинных коллег:
— А вам тут какого рожна нужно?! Живо по рабочим местам! Дармоеды, мать вашу!!!
Комната вмиг опустела. Только Смоляченко, словно его академический гнев не касался, продолжал самозабвенно копаться в останках чужого «зонда».
— Извините, генерал, — пробормотал Новоархангельский, покаянно свесив лохматую, как у основоположника марксизма, голову и запустив пятерню в дремучую бороду. — Погорячился… При подчиненных… Стыд-то какой… Простите…
— Бог с вами, Агафангел Феодосиевич! — настала очередь смутиться Бежецкому. — Какие мелочи, право…
— И все равно… — начал было Новоархангельский, но от стола раздался такой вопль, что он испуганно осекся и почему-то схватился за очки.
Возбужденный донельзя приват-доцент потрясал над головой какой-то кривой железякой, донельзя напоминая при этом австралийского аборигена с бумерангом. Пятна и полосы копоти на его лице выгодно дополняли этот образ, вполне способные сойти за боевую раскраску. Разве что цивильный костюм несколько мешал: для полноты картины ученому подошла бы набедренная повязка или, на худой конец, шкура мамонта…
— Что с вами, Леонид Тарасович? — кинулся к нему физик-помор. — Поранились?
— Да нет же, нет! — вопил тот, суя всем под нос свое «оружие», действительно обладающее такими острыми краями, что при случае могло заменить серп. А массивностью — и молот заодно. — Вот здесь, глядите!
Уклонившись от зазубренного лезвия, походя едва не лишившего его уха, Александр вгляделся в потемневший металл и, не веря себе, прочел вместо каких-нибудь невразумительных иероглифов незнакомой письменности сакраментальное: «…торский Нижегородский завод…»
* * *
— Нет, нет и нет! — поджал губы генерал Ляхов-Приморский, отказавшись даже смотреть на предъявленные Александром «вещдоки». — Я не могу рисковать судьбами Империи, даже если по ту сторону — рай земной со всеми его прелестями.— Там нет рая, — устало проговорил Бежецкий, покачивая перед собой пальцем на стекле стола ту самую «эпохальную» железяку, теперь тщательно отмытую и аккуратно лишенную чересчур опасных выступов. Один из нескольких десятков фрагментов корпуса, деталей двигателя и остатков «начинки», несущих на себе явные следы принадлежности изделию, сошедшему с конвейера «номерного» завода, расположенного в Нижегородской губернии. — И прелестей особенных нет… Все, как здесь. Похоже, что в точности.
— В точности, говорите? Чего же они тогда сами… Ну, это…
Генерал потерял мысль, машинально придвинул к себе обгоревший с одного края обломок печатной платы, взял протянутую с готовностью Александром лупу и долго шевелил губами, вчитываясь в мельчайший текст фирменного ярлычка.
— И вообще: с чего вы, генерал, взяли, что это обломок чужого летательного аппарата? Может быть, это остатки одной из тех ракет, которой мои мальчишки сбили этот ваш вражеский зонд? Насколько я знаю, «Стрелы» под завязку напичканы электроникой, да и производят их на том же заводе…
— Ну, конечно, — саркастически заметил Бежецкий. — Если только ваши мальчишки, как вы выражаетесь, наряду со штатными «Стрелами» пуляют по целям крылатыми ракетами.
— Крылатыми? Из чего это следует?
— Из того, что вот эта и эта детали, — Александр осторожно положил рядышком два покореженных куска металла, — применяются только на крылатых ракетах воздушного базирования Бэ-Эр-семнадцать-пятьдесят восемь-Эс, — отчеканил он без запинки заученную наизусть маркировку «изделия».
— На «Сулицах»? Бред… Но позвольте! — встрепенулся старик. — Вам известно, Александр Павлович, что все это, — он широким жестом обвел стены сборно-щитового домика, — лет тридцать тому назад прилегало к военному аэродрому? Почему один из бомбардировщиков при подлете не мог потерять или сбросить неисправную ракету? Такие случаи нередки. Вот, помню однажды…
— Аэродром не эксплуатировался двадцать шесть лет, — не слишком почтительно перебил Бежецкий собеседника, не дав тому окунуться в воспоминания. — А ракета выпущена три года назад — взгляните сами.
— Верно… Стоп! Но ведь «Сулица» специально предназначена для доставки ядерного заряда на расстояние до восьмисот километров! Вы хотите, чтобы я позволил летать над мирными городами ракетам с ядерной боеголовкой?
— Не было там боеголовки. Никогда не было. Приборы не зафиксировали даже малейшей остаточной радиации. Ну, кроме естественной… Вместо заряда в отсеке были смонтированы приборы. Мои специалисты нашли детали видеокамеры, устройства для отбора проб воздуха…
— Тем более. Чужой аппарат с неизвестными целями совершает воздушную разведку над вверенной мне территорией, — упрямо твердил генерал от авиации. — А я буду благостно хлопать ушами? Ни в коем случае! Приказ об уничтожении любого предмета с той стороны отменен не будет! Пусть даже им окажется невинная птица.
— Птицы на такой высоте не летают, — заметил Бежецкий, поднимаясь из-за стола и сгребая принесенный с собой «хлам» в пластиковую коробку.
— Вот и замечательно. Значит, любой нарушитель — враг! Я больше вас не задерживаю, господин Бежецкий. Приятно было побеседовать…
— Аналогично, — вежливо кивнул Александр, пристраивая тяжелую коробку под мышку. — Однако я вынужден буду обратиться к более высокой инстанции.
— К военному министру? — поднял лохматую седую бровь старый вояка. — Напрасный труд, знаете ли… Сергей Алексеевич тоже очень ответственный человек и ни за что не поступится безопасностью государства Российского…
— Берите выше, — хладнокровно заметил Александр. — Я вашему министру не подчиняюсь. Ни прямо, ни косвенно.
— К премьеру?… — нахмурился Ляхов-Приморский, задумался и вдруг резко переменил тон, словно что-то вспомнив. — А куда это вы собрались, батенька? — рассыпался он добродушным смешком. — Я уже велел чайку подать… Экие вы, молодые, прыткие, да быстрые…
— От чая не откажусь, — легко согласился шеф Шестого отделения, усаживаясь на прежнее место. — Так что вы там говорили про своих летчиков?…
5
Маргарита вошла в холостяцкое жилище Бежецкого без стука и так тихо, что тот не успел убрать со стола бутылку.
— Браво! Прекрасное времяпровождение для боевого офицера!
— Много вы понимаете… — буркнул Александр, с отвращением глядя на недопитый стакан, небрежно разделанную прямо на куске оберточной пленки селедку и хлебные крошки: теперь в присутствии дамы этот еще недавно совсем невинный натюрморт казался настоящим свинством. — И вообще — я в данный момент не на службе. Имею я право на минуту отдыха?
— Вы не правы, Александр, — улыбнулась баронесса и присела за неимением другого стула на постель, слава богу, заправленную в соответствии с лучшими образцами казарменного искусства. — Мы с вами всегда на службе…
— А если бы я в этот момент был бы… как бы это выразиться… неглиже?
— Увы, и этим вы меня не удивили бы: с особенностями вашей анатомии, ротмистр, я знакома. И не понаслышке, уверяю вас.
Ответить на это было нечего…
— Вы не угостите даму? — кокетливо склонила набок голову начальница, и Бежецкий в очередной раз подумал о том, что будь он на месте близнеца…
— Увы, только водка. Знал бы — припас что-нибудь более подходящее по случаю… Будете?
— Эх, Саша, Саша… — покачала головой баронесса, думая о чем-то своем. — Какой вы все-таки мальчик… Наливайте.
«Блин, а стакан-то у меня чистый найдется?…»
— Ну и по какому поводу траур? — поинтересовалась Маргарита, пригубив из налитого на четверть граненого стакана и не глядя на Александра. Казалось, что она всецело увлечена наблюдением за жидкостью, омывающей стенки сосуда, который как бы сам собой покачивался в ее изящных ладонях, словно исполняя плавный менуэт.
— А то вы не знаете…
Поводов для хандры было более чем достаточно — взять хотя бы исследовательские аппараты, которые «портал» исправно заглатывал один за другим, ничего не отдавая обратно. «Ледяной» был более щедр: там зонды иногда пусть со стертой памятью, но удавалось вытянуть наружу. Здесь же игра шла в одни ворота, в прямом и переносном смысле, а «проигрышный» счет неумолимо рос.
Лишившись семи зондов подряд, Александр приказал прекратить «бесполезное разбазаривание казенного имущества» и посоветовал «научникам» искать другой менее обременительный для казны способ разбивать лоб о стену. Однако не бумажные же самолетики в «бездонную дыру» запускать? Наука топталась на месте, время от времени исторгая из глубин академического сознания сумасшедшие перлы вроде того, что нужно закрепить камеру на крыле истребителя и, подлетев вплотную к «воротам», чиркнуть по «горизонту», чтобы на какое-то время крыло оказалось по ту сторону. Будто начисто смыло им память о том, как вместо некоторых «ледяных» зондов на «свою» сторону извлекали лишь обрезанные тросы. Да так чисто обрезанные, что все только диву давались. Кто-то из ученых умов выдвигал гипотезу о неравномерном течении времени на «границе сред» и что, мол, именно из-за этого эффекта невозможно прохождение электромагнитных импульсов… Однако хорошо бы выглядел истребитель, кувыркающийся к земле со срезанным под корень крылом!
— Вы из-за зондов? Бросьте! Материальное обеспечение всей нашей гоп-компании отнюдь не входит в число ваших задач. А каким образом я добуду нужное, уж точно не должно вас волновать.
— Еще десяток «Стрижей»? — саркастически скривил губы Бежецкий.
— Да хоть пять десятков. А будет нужно — сотню.
«Да, она добудет… — не мог не согласиться с такой небрежной уверенностью начальницы Александр. — „Железная леди“ — ни добавить, ни убавить…»
— Не в этом дело… — ответил он вслух.
— А в чем?
Маргарита залпом выпила водку, стукнула донышком стакана о стол и, одернув юбку, закинула ногу за ногу. Мужчина не мог оторвать взгляда от ее круглого колена, туго обтянутого тканью. Молчание затягивалось.
— Хотите начистоту? — брякнул он неожиданно для себя и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ерундой мы тут занимаемся — вот что.
— Ну-ну, — поощрила его женщина. — Развейте свою мысль… ротмистр.
— Ясно, как божий день, что аппараты на той стороне пропадают по самой прозаической причине: их там сбивают. Сбивают, как наши летчики сбивали бы любую штуковину, которая показалась бы с той стороны.
— И на чем базируется ваша уверенность?
Бежецкий пожал плечами:
— Да хотя бы на тех покойниках, которые прилетели к нам на разбившемся «Святогоре». Такие же двойники, как…
— Как вы и полковник Бежецкий?
— Да… Там, по ту сторону, все точно такое же, как здесь. И вполне возможно, что тамошняя баронесса фон Штайнберг сидит сейчас с тамошним ротмистром Воиновым и банальнейшим образом трескает водку. Пардон, конечно…
— Ничего, ничего… Ну и?
— Что «ну и»? И точно так же они рассуждают на тему «есть ли жизнь на Марсе».
— Поясните.
— Разве не помните? «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе…» Ах, да, — спохватился Бежецкий. — У вас же здесь не было «Карнавальной ночи»…
— Это опять что-то из прошлой жизни? Можете не отвечать — вопрос риторический. Ну и почему тогда они, по вашему, не бомбардируют нас своими «Стрижами»?
— Разные могут быть варианты… Но вы же видели, Маргарита, что пассажиры «Святогора»…
Александр минут пять горячо и сбивчиво излагал баронессе свои умозаключения, не обращая внимания на ее странный, как бы обращенный в глубь себя, взгляд.
— Короче говоря, я вижу лишь один вариант, — закончил он. — Нужно отправить туда человека.
— Как?
— Элементарно. К примеру, «Сапсан» для этого финта вполне подойдет.
— Ну а если и он будет сбит по ту сторону?
— Вряд ли. Опознавательные знаки, модель самолета… Система опознавания «свой-чужой», наконец.
— Знаете, — задумалась баронесса, — а ведь в ваших словах, Саша, есть рациональное зерно. Я имею в виду систему опознавания. Вполне вероятно, что нижегородцы, видя исследовательскую направленность изделий, не позаботились снабдить свои игрушки подобным паролем… Ведь на «Стрижи» даже не нанесены опознавательные знаки российских ВВС, как на те же «Сулицы». Я проконсультируюсь.
Только тут Александр вспомнил, что совсем не обратил внимания на внешний вид зондов, значительно отличающихся по окраске от своих военных собратьев. Например, тем, что покрыты те были краской, делающей их практически неразличимыми визуально, да и на большинстве радаров, исключая родные, российских военно-воздушных сил, а «мирные» красились в нейтральный темно-серый цвет, почему-то избранный конструкторами завода как наиболее подходящий к случаю. И уж красно-сине-белые концентрические окружности наносить на них явно посчитали ненужным. Равно как и тратиться на дорогостоящие «лишние» системы.
«Экономисты хреновы!» — мысленно ругнулся бывший майор ВДВ на ни в чем не повинных инженеров, педантично решивших поставленную перед ними конкретную задачу, но ни на йоту не превысивших требуемого уровня.
Увы, уж он-то отлично знал, что инициатива всегда наказуема. И неважно, кто и в каком мире эту прописную истину излагает…
— Но все равно это слишком рискованно, — с сожалением вздохнула женщина. — Вот вы бы отправили кого-нибудь из своих подчиненных на верную смерть, ротмистр?
— Вообще-то это мне уже приходилось делать, — хмыкнул Бежецкий. — В прошлой жизни. Я ведь офицер, мадам. Боевой офицер, замечу, не паркетный… Но тут вы правы: сегодняшних моих подчиненных отправить на смерть я бы не смог. Совесть бы потом замучила. Но…
Женщина чуть склонила голову набок и заинтересованно приподняла тонкую бровь, став на миг настолько привлекательной, что у мужчины свело скулы от мгновенно нахлынувшего желания.
«Эх, близнец, близнец…»
— Но я мог бы пойти сам.
— В самом деле? — округлила глаза Маргарита. — Хотя, вы это уже тоже доказали на своем примере… Снова рассчитываете на орден?
Александр промолчал, глядя в сторону. Что можно ответить на это? Мужчине, конечно, ответить, наверное, можно, но даме…
— Не обижайтесь, ротмистр. — Баронесса поднялась на ноги и сделала шаг к сидящему мужчине. — Я вас провоцировала.
Он поднял на нее глаза. И она, чуть наклонив голову, смотрела на него. Их лица были рядом, и он ясно чувствовал тонкий аромат ее кожи, исходящий из маячившего прямо перед его глазами выреза блузки. Он внезапно понял, что безумно хочет эту женщину, вожделеет ее по-звериному. Она, словно уловив его настроение, чуть заметно вздохнула и, чуть приоткрыв губы, склонила лицо ниже… Мгновение и…
И очарование рассеялось.
— Спокойной ночи, ротмистр! — рассмеялась женщина, снова становясь чужой и недосягаемой. — Я обдумаю ваши слова на досуге.
Дверь за ней захлопнулась, а Александр сидел еще некоторое время без движения, не понимая, кто он и что тут делает. Недопитая бутылка водки попала под его блуждающий взгляд, и, не сознавая, что делает, он схватил ее и яростно метнул в стену. Отрезвили его лишь брызги на лице и неожиданная боль, обжегшая щеку.
— Какая она все-таки стерва! — с выражением произнес ротмистр Воинов, разглядывая кровь из глубокого пореза на скуле, струящуюся по пальцам. — Какая стерва!..
Задрав головы, баронесса и старый летчик стояли невдалеке от взлетной полосы и следили, как неуклюже заходит на посадку «летающая парта» — истребитель-спарка, которым, по логике вещей, сейчас должен был управлять ротмистр Воинов.
— Почему, Тихон Ильич?
— Невозможно, — упрямо повторил полковник Левченко, качая большелобой головой, с которой форменная фуражка не падала, только удерживаемая могучей крестьянской пятерней. — Даже во времена последнего тихоокеанского кризиса, когда мы вынуждены были сократить сроки летной подготовки молодых пилотов до минимума, они налетывали по пятьдесят часов. А это, мадам, уже близко к критическому уровню. Я не могу позволить этому… как его?
— Ротмистр Воинов, — с готовностью подсказала фон Штайнберг.
— Вот-вот, Воинов… Я не могу позволить ему самостоятельно сесть в пилотское кресло всего лишь после пяти часов в воздухе. Это абсурд, мадам!
За время этого разговора «Сапсан», выпустив шасси и задрав нос, не слишком грациозно плюхнулся на левое колесо, опасно накренился, но все-таки выправился и стремительно покатился по старому растрескавшемуся бетону, постепенно оседая на амортизаторах всем своим многотонным телом, замедляя ход и трепеща куполом парашюта экстренного торможения.
— Видите? — развел длиннющими руками Левченко. — Разве это посадка? Это черт знает что, только не посадка! Это балет, менуэт, гопак, в конце концов… Еще что-нибудь подобное, но только не посадка!
— Но он же сел? — осторожно заметила Маргарита, несколько сторонясь разбушевавшегося полковника, рубящего ладонью воздух не хуже кавалериста в атаке.
— Да, сел… Но это же не посадка! Если бы крен составил еще пару градусов…
— Но он же сел?
Тихон Ильич еще раз яростно махнул рукой и повернулся к самолету, медленно выруливающему по направлению к не очень гармоничной парочке — мужчина едва ли не на две головы возвышался над дамой.
— Кто вас учил, молодой человек? — напустился он на Александра, уже приоткрывшего фонарь кабины и расстегивающего гермошлем. — А-а-а!.. Что бы вы делали, если бы у вас за спиной не сидел опытный пилот? Вас бы сейчас пришлось соскребать со взлетки! Да бог с вашей жизнью — вы бы угробили машину, а она…
— Между прочим, — выглянул из своей кабины уже освободившийся от шлема огненно-рыжий пилот-инструктор. — Александр Павлович сажал самолет абсолютно самостоятельно.
— Вот видите? — тронула все еще кипевшего полковника за рукав темно-серого кителя баронесса.
Но Левченко даже не удостоил ее вниманием и напустился уже на своего подчиненного:
— Вы что, Вайсберг, адвокат? Я понимаю, конечно, что вы всю свою жизнь жалеете о загубленной юридической карьере, фамильному делу, так сказать, но сейчас…
— Господин полковник!..
— Молчите, адвокат недоношенный! Сейчас вы пилот Российских Императорских Военно-Воздушных Сил! Извольте рассуждать не как местечковая знаменитость, а как боевой офицер!
— Так точно, ваше превосходительство!
— Так-то лучше… — несколько остыл полковник. — Как вы считаете… Ну, это… Можно доверить этому с-с-с…
Маргарита яростно дернула расходившегося летуна за рукав, тот оборвал себя на полуслове, коротко взглянул в глаза Бежецкому и закончил:
— …этому стажеру самостоятельный полет?
— Я УВЕРЕН, — выделил несколько обиженный генеалогическими изысканиями командира пилот последнее слово, — что можно. Разумеется, — добавил он дипломатично, — часика два я бы еще за ним поприглядывал. В плане захода на посадку и особенно — касания полосы.
Полковник почти минуту гонял по щекам мощные желваки, потом беспомощно оглянулся на непроницаемую баронессу, зачем-то глянул из-под ладони на солнце и, в заключение всех этих эволюций, буркнул:
— Если уверены — приглядывайте…
И, не прощаясь, зашагал прочь.
— Вот видите?… — улыбнулся пилот Маргарите, но в этот момент отошедший уже на приличное расстояние Левченко обернулся:
— Браво! Прекрасное времяпровождение для боевого офицера!
— Много вы понимаете… — буркнул Александр, с отвращением глядя на недопитый стакан, небрежно разделанную прямо на куске оберточной пленки селедку и хлебные крошки: теперь в присутствии дамы этот еще недавно совсем невинный натюрморт казался настоящим свинством. — И вообще — я в данный момент не на службе. Имею я право на минуту отдыха?
— Вы не правы, Александр, — улыбнулась баронесса и присела за неимением другого стула на постель, слава богу, заправленную в соответствии с лучшими образцами казарменного искусства. — Мы с вами всегда на службе…
— А если бы я в этот момент был бы… как бы это выразиться… неглиже?
— Увы, и этим вы меня не удивили бы: с особенностями вашей анатомии, ротмистр, я знакома. И не понаслышке, уверяю вас.
Ответить на это было нечего…
— Вы не угостите даму? — кокетливо склонила набок голову начальница, и Бежецкий в очередной раз подумал о том, что будь он на месте близнеца…
— Увы, только водка. Знал бы — припас что-нибудь более подходящее по случаю… Будете?
— Эх, Саша, Саша… — покачала головой баронесса, думая о чем-то своем. — Какой вы все-таки мальчик… Наливайте.
«Блин, а стакан-то у меня чистый найдется?…»
— Ну и по какому поводу траур? — поинтересовалась Маргарита, пригубив из налитого на четверть граненого стакана и не глядя на Александра. Казалось, что она всецело увлечена наблюдением за жидкостью, омывающей стенки сосуда, который как бы сам собой покачивался в ее изящных ладонях, словно исполняя плавный менуэт.
— А то вы не знаете…
Поводов для хандры было более чем достаточно — взять хотя бы исследовательские аппараты, которые «портал» исправно заглатывал один за другим, ничего не отдавая обратно. «Ледяной» был более щедр: там зонды иногда пусть со стертой памятью, но удавалось вытянуть наружу. Здесь же игра шла в одни ворота, в прямом и переносном смысле, а «проигрышный» счет неумолимо рос.
Лишившись семи зондов подряд, Александр приказал прекратить «бесполезное разбазаривание казенного имущества» и посоветовал «научникам» искать другой менее обременительный для казны способ разбивать лоб о стену. Однако не бумажные же самолетики в «бездонную дыру» запускать? Наука топталась на месте, время от времени исторгая из глубин академического сознания сумасшедшие перлы вроде того, что нужно закрепить камеру на крыле истребителя и, подлетев вплотную к «воротам», чиркнуть по «горизонту», чтобы на какое-то время крыло оказалось по ту сторону. Будто начисто смыло им память о том, как вместо некоторых «ледяных» зондов на «свою» сторону извлекали лишь обрезанные тросы. Да так чисто обрезанные, что все только диву давались. Кто-то из ученых умов выдвигал гипотезу о неравномерном течении времени на «границе сред» и что, мол, именно из-за этого эффекта невозможно прохождение электромагнитных импульсов… Однако хорошо бы выглядел истребитель, кувыркающийся к земле со срезанным под корень крылом!
— Вы из-за зондов? Бросьте! Материальное обеспечение всей нашей гоп-компании отнюдь не входит в число ваших задач. А каким образом я добуду нужное, уж точно не должно вас волновать.
— Еще десяток «Стрижей»? — саркастически скривил губы Бежецкий.
— Да хоть пять десятков. А будет нужно — сотню.
«Да, она добудет… — не мог не согласиться с такой небрежной уверенностью начальницы Александр. — „Железная леди“ — ни добавить, ни убавить…»
— Не в этом дело… — ответил он вслух.
— А в чем?
Маргарита залпом выпила водку, стукнула донышком стакана о стол и, одернув юбку, закинула ногу за ногу. Мужчина не мог оторвать взгляда от ее круглого колена, туго обтянутого тканью. Молчание затягивалось.
— Хотите начистоту? — брякнул он неожиданно для себя и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ерундой мы тут занимаемся — вот что.
— Ну-ну, — поощрила его женщина. — Развейте свою мысль… ротмистр.
— Ясно, как божий день, что аппараты на той стороне пропадают по самой прозаической причине: их там сбивают. Сбивают, как наши летчики сбивали бы любую штуковину, которая показалась бы с той стороны.
— И на чем базируется ваша уверенность?
Бежецкий пожал плечами:
— Да хотя бы на тех покойниках, которые прилетели к нам на разбившемся «Святогоре». Такие же двойники, как…
— Как вы и полковник Бежецкий?
— Да… Там, по ту сторону, все точно такое же, как здесь. И вполне возможно, что тамошняя баронесса фон Штайнберг сидит сейчас с тамошним ротмистром Воиновым и банальнейшим образом трескает водку. Пардон, конечно…
— Ничего, ничего… Ну и?
— Что «ну и»? И точно так же они рассуждают на тему «есть ли жизнь на Марсе».
— Поясните.
— Разве не помните? «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе…» Ах, да, — спохватился Бежецкий. — У вас же здесь не было «Карнавальной ночи»…
— Это опять что-то из прошлой жизни? Можете не отвечать — вопрос риторический. Ну и почему тогда они, по вашему, не бомбардируют нас своими «Стрижами»?
— Разные могут быть варианты… Но вы же видели, Маргарита, что пассажиры «Святогора»…
Александр минут пять горячо и сбивчиво излагал баронессе свои умозаключения, не обращая внимания на ее странный, как бы обращенный в глубь себя, взгляд.
— Короче говоря, я вижу лишь один вариант, — закончил он. — Нужно отправить туда человека.
— Как?
— Элементарно. К примеру, «Сапсан» для этого финта вполне подойдет.
— Ну а если и он будет сбит по ту сторону?
— Вряд ли. Опознавательные знаки, модель самолета… Система опознавания «свой-чужой», наконец.
— Знаете, — задумалась баронесса, — а ведь в ваших словах, Саша, есть рациональное зерно. Я имею в виду систему опознавания. Вполне вероятно, что нижегородцы, видя исследовательскую направленность изделий, не позаботились снабдить свои игрушки подобным паролем… Ведь на «Стрижи» даже не нанесены опознавательные знаки российских ВВС, как на те же «Сулицы». Я проконсультируюсь.
Только тут Александр вспомнил, что совсем не обратил внимания на внешний вид зондов, значительно отличающихся по окраске от своих военных собратьев. Например, тем, что покрыты те были краской, делающей их практически неразличимыми визуально, да и на большинстве радаров, исключая родные, российских военно-воздушных сил, а «мирные» красились в нейтральный темно-серый цвет, почему-то избранный конструкторами завода как наиболее подходящий к случаю. И уж красно-сине-белые концентрические окружности наносить на них явно посчитали ненужным. Равно как и тратиться на дорогостоящие «лишние» системы.
«Экономисты хреновы!» — мысленно ругнулся бывший майор ВДВ на ни в чем не повинных инженеров, педантично решивших поставленную перед ними конкретную задачу, но ни на йоту не превысивших требуемого уровня.
Увы, уж он-то отлично знал, что инициатива всегда наказуема. И неважно, кто и в каком мире эту прописную истину излагает…
— Но все равно это слишком рискованно, — с сожалением вздохнула женщина. — Вот вы бы отправили кого-нибудь из своих подчиненных на верную смерть, ротмистр?
— Вообще-то это мне уже приходилось делать, — хмыкнул Бежецкий. — В прошлой жизни. Я ведь офицер, мадам. Боевой офицер, замечу, не паркетный… Но тут вы правы: сегодняшних моих подчиненных отправить на смерть я бы не смог. Совесть бы потом замучила. Но…
Женщина чуть склонила голову набок и заинтересованно приподняла тонкую бровь, став на миг настолько привлекательной, что у мужчины свело скулы от мгновенно нахлынувшего желания.
«Эх, близнец, близнец…»
— Но я мог бы пойти сам.
— В самом деле? — округлила глаза Маргарита. — Хотя, вы это уже тоже доказали на своем примере… Снова рассчитываете на орден?
Александр промолчал, глядя в сторону. Что можно ответить на это? Мужчине, конечно, ответить, наверное, можно, но даме…
— Не обижайтесь, ротмистр. — Баронесса поднялась на ноги и сделала шаг к сидящему мужчине. — Я вас провоцировала.
Он поднял на нее глаза. И она, чуть наклонив голову, смотрела на него. Их лица были рядом, и он ясно чувствовал тонкий аромат ее кожи, исходящий из маячившего прямо перед его глазами выреза блузки. Он внезапно понял, что безумно хочет эту женщину, вожделеет ее по-звериному. Она, словно уловив его настроение, чуть заметно вздохнула и, чуть приоткрыв губы, склонила лицо ниже… Мгновение и…
И очарование рассеялось.
— Спокойной ночи, ротмистр! — рассмеялась женщина, снова становясь чужой и недосягаемой. — Я обдумаю ваши слова на досуге.
Дверь за ней захлопнулась, а Александр сидел еще некоторое время без движения, не понимая, кто он и что тут делает. Недопитая бутылка водки попала под его блуждающий взгляд, и, не сознавая, что делает, он схватил ее и яростно метнул в стену. Отрезвили его лишь брызги на лице и неожиданная боль, обжегшая щеку.
— Какая она все-таки стерва! — с выражением произнес ротмистр Воинов, разглядывая кровь из глубокого пореза на скуле, струящуюся по пальцам. — Какая стерва!..
* * *
— Нет, мадам, это невозможно!Задрав головы, баронесса и старый летчик стояли невдалеке от взлетной полосы и следили, как неуклюже заходит на посадку «летающая парта» — истребитель-спарка, которым, по логике вещей, сейчас должен был управлять ротмистр Воинов.
— Почему, Тихон Ильич?
— Невозможно, — упрямо повторил полковник Левченко, качая большелобой головой, с которой форменная фуражка не падала, только удерживаемая могучей крестьянской пятерней. — Даже во времена последнего тихоокеанского кризиса, когда мы вынуждены были сократить сроки летной подготовки молодых пилотов до минимума, они налетывали по пятьдесят часов. А это, мадам, уже близко к критическому уровню. Я не могу позволить этому… как его?
— Ротмистр Воинов, — с готовностью подсказала фон Штайнберг.
— Вот-вот, Воинов… Я не могу позволить ему самостоятельно сесть в пилотское кресло всего лишь после пяти часов в воздухе. Это абсурд, мадам!
За время этого разговора «Сапсан», выпустив шасси и задрав нос, не слишком грациозно плюхнулся на левое колесо, опасно накренился, но все-таки выправился и стремительно покатился по старому растрескавшемуся бетону, постепенно оседая на амортизаторах всем своим многотонным телом, замедляя ход и трепеща куполом парашюта экстренного торможения.
— Видите? — развел длиннющими руками Левченко. — Разве это посадка? Это черт знает что, только не посадка! Это балет, менуэт, гопак, в конце концов… Еще что-нибудь подобное, но только не посадка!
— Но он же сел? — осторожно заметила Маргарита, несколько сторонясь разбушевавшегося полковника, рубящего ладонью воздух не хуже кавалериста в атаке.
— Да, сел… Но это же не посадка! Если бы крен составил еще пару градусов…
— Но он же сел?
Тихон Ильич еще раз яростно махнул рукой и повернулся к самолету, медленно выруливающему по направлению к не очень гармоничной парочке — мужчина едва ли не на две головы возвышался над дамой.
— Кто вас учил, молодой человек? — напустился он на Александра, уже приоткрывшего фонарь кабины и расстегивающего гермошлем. — А-а-а!.. Что бы вы делали, если бы у вас за спиной не сидел опытный пилот? Вас бы сейчас пришлось соскребать со взлетки! Да бог с вашей жизнью — вы бы угробили машину, а она…
— Между прочим, — выглянул из своей кабины уже освободившийся от шлема огненно-рыжий пилот-инструктор. — Александр Павлович сажал самолет абсолютно самостоятельно.
— Вот видите? — тронула все еще кипевшего полковника за рукав темно-серого кителя баронесса.
Но Левченко даже не удостоил ее вниманием и напустился уже на своего подчиненного:
— Вы что, Вайсберг, адвокат? Я понимаю, конечно, что вы всю свою жизнь жалеете о загубленной юридической карьере, фамильному делу, так сказать, но сейчас…
— Господин полковник!..
— Молчите, адвокат недоношенный! Сейчас вы пилот Российских Императорских Военно-Воздушных Сил! Извольте рассуждать не как местечковая знаменитость, а как боевой офицер!
— Так точно, ваше превосходительство!
— Так-то лучше… — несколько остыл полковник. — Как вы считаете… Ну, это… Можно доверить этому с-с-с…
Маргарита яростно дернула расходившегося летуна за рукав, тот оборвал себя на полуслове, коротко взглянул в глаза Бежецкому и закончил:
— …этому стажеру самостоятельный полет?
— Я УВЕРЕН, — выделил несколько обиженный генеалогическими изысканиями командира пилот последнее слово, — что можно. Разумеется, — добавил он дипломатично, — часика два я бы еще за ним поприглядывал. В плане захода на посадку и особенно — касания полосы.
Полковник почти минуту гонял по щекам мощные желваки, потом беспомощно оглянулся на непроницаемую баронессу, зачем-то глянул из-под ладони на солнце и, в заключение всех этих эволюций, буркнул:
— Если уверены — приглядывайте…
И, не прощаясь, зашагал прочь.
— Вот видите?… — улыбнулся пилот Маргарите, но в этот момент отошедший уже на приличное расстояние Левченко обернулся: