Евстафьев Михаил. У нас опять задул "афганец"

подвернула штанину на отрезанной ноге, заколола английской булавкой. Солдат
с соседней койки встал, похлопал по плечу отъезжающего приятеля, вынул из
тумбочки лист бумаги, стал записывать адрес.
Шарагин по-прежнему стоял посреди комнаты, в проходе между кроватями.
- Вы кого-то ищите? - спросила медсестра, разносившая сок.
- Я?

...кого-то я ищу... медсестру, как же её звали? Галя... нет, кого-то
ещё...

- Вам плохо?
- Мне?
- Вы из какого отделения?
- Не помню...
- А фамилия ваша как?
- Шарагин, старший лейтенант Шарагин...
- Пойдёмте со мной.
В коридоре, около перевязочной, он остановился:
- Понимаете, я ищу друга. Нет, не так. Не совсем он друг - знакомый. Мы
лежали вместе в реанимации.
- Как фамилия?
- Шарагин...
- Нет же, приятеля вашего.
- Не знаю, не помню. У него верхняя часть лица забинтована была, но
губы я помню, и подбородок... усы, усы у него были...
- Как же вы хотите его без фамилии найти?.. Ну хорошо, звание, имя,
ранение какое?
- Стойте, Иван, точно, Иваном его звали. Звание? Не помню. У него,
понимаете, две ноги ампутированы были, и ещё - слепым он был.
- Вот что, подождите меня здесь в коридоре, никуда не отходите, я скоро
вернусь. Постараюсь что-нибудь узнать.
- Постарайся, сестричка.
- Вы сами-то как себя чувствуете?
- У меня всё в порядке. Мне бы, вот, Ивана найти...
Два санитара тащили на носилках парнишку. В ногах лежал "дипломат", и
стояли новые, не разношенные, прямо со склада, солдатские ботинки. Глаза у
солдатика были закрыты, и Шарагин подумал, что он умер.

...нет же, если б это был труп, его б накрыли с головой и несли
вперёд ногами... должно быть спит... а я бы выдержал, если бы
вернулся калекой, если бы комиссовали меня из Вооруженных сил?..

- Узнала, капитан Уральцев, Иван Николаевич. Вы его искали?

...точно!..

- Наверное. Да, конечно же - капитан Уральцев. Где он? В Союз
отправили? Он говорил, что его в Союз должны отправить.
- Он ваш близкий друг?
- Да нет вроде, сестричка, говорю же, лежали мы вместе в реанимации, а
затем потерял его, меня перевели. Так где же он теперь?
- Умер капитан...
- ?..
- Умер, больше недели назад... Вы куда? Постойте!..

x x x

- Подонки! Где врачи?! - рычал на санитаров покрытый пылью после езды
на броне офицер в панаме. - Офицер умирает, а вы, как мухи сонные ползаете!
- Он мёртв, - сказал санитар.
- Молчать! Несите его в госпиталь! Врача сюда!
- Убери автомат! Нечего здесь воевать! - осадил его с крыльца приёмного
отделения врач.

...Рубен Григорьевич...

- Сделайте что-нибудь! - взмолился офицер.
Врач взял лежащего на носилках за запястье. Отпустил. Кисть руки
осталась беспомощно, безжизненно висеть. Затем он дотронулся до лица, будто
хотел погладить его, а на самом деле закрыл устремлённые в кроны деревьев
застывшие глаза.
- Он давно мёртв.
Офицер опустился на колени, осторожно приподнял руку погибшего товарища
и положил обратно на носилки.

...ещё одного снимут с довольствия... и меня могли бы не довести до
госпиталя... лежал бы на спине, утонув в глубоком небе, и взял бы
меня точно также за руку врач... или ангел... и повёл бы за собой...

В халате, накинутом на белую майку, с седыми, чуть вьющимися волосами,
карими, полными многовековой армянской печалью глазами, напоминал Рубен
Григорьевич персонажа из библейских рассказов.
- Шарагин!
- Добрый день, Рубен Григорьевич.

...не до тебя мне сейчас... не хочу тебя слушать...

- Будете курить?
- Спасибо, у меня свои.

..."Ахтамар", откуда он их берёт?..

- Я, Шарагин, мечтал играть на фортепиано. Пальцы подвели. Пианисту
нужны длинные тонкие пальцы. А у меня совершенно немузыкальные, смотри, - он
вытянул руки, - короткие, пухлые.
Шарагин и слушал, и не слушал. Волновала его другая проблема:

...что же всё-таки произошло той ночью после разговора с капитаном
Уральцевым?.. "вот и ладушки, значит сможешь"... я ничего не
помню... почему он спросил, крещёный я или нет? почему он сказал,
что невелик грех человеку помочь, что мне зачтётся это?..

- Кстати, о пальцах. Видишь того солдатика? Вывезли проветриться.
Бахтияром зовут. Он пока не ходит, лежачий.

...сдался мне твой Бахтияр!..

- Интересная судьба. Шесть пуль в него духи всадили. В бедро, в руку, в
ногу, и три - в спину. Выжил. До сих пор не понимаю как. Вот тебе - жажда
жизни. Два товарища его погибли. Они в кишлак пошли за водой.
- Самовольно.
- Этого я не уточнял. Отстреливались, пока патроны не кончились. Он
притворился мёртвым. И представь, когда ему палец отрезали... да-да, что ты
так на меня смотришь?.. не пискнул, лежал, как убитый. Боялся одного - чтоб
голову не отрезали. Он ведь понимал, что духи говорят. Таджик.
Шарагин присмотрелся к солдатику, сказал:
- Живчик.
- Когда духи ушли, он перетянул раны на руке и ноге подтяжками, и ждал.
Наши кишлак долбили из минометов, чудом его в клочья не разнесли. Вертушка
над ним летала. Он курткой махал. Не заметили. Часов пять спустя нашли, -
Рубен Григорьевич, явно, искренне проникся к солдатику, - собака с заставы
почуяла. Умный пес. Своих привёл.
- Зачем вы мне это рассказываете?
- Я не из тех людей, Шарагин, что переживают, когда в Африке умирают с
голода дети. Это очень далеко. Меня это совершенно не трогает. Тысячи, там,
десятки тысяч людей. Вот мои больные, в этом конкретном госпитале. И о
каждом из вас я беспокоюсь и переживаю.

...господь Бог местного значения...

Я тебя, Шарагин, поставлю на ноги! Главное - чтоб ты сам верил. Если
веришь - всё будет хорошо. Постарайся побольше говорить о том, что беспокоит
тебя. С кем? С кем угодно! Приходи ко мне. Я не психиатр, но я знаю, что
происходит в голове, в душе человека. Душа человека - механизм посложней,
чем все органы вместе взятые. Органы разные можно удалить, пересадить,
проживёт без них человек, а душу лечить очень сложно, это такой тонкий
инструмент!

...скрипка Страдивари...

- При чём здесь душа? Меня комиссовать могут, если не поправлюсь! А вы
мне про душу рассказываете!
- Есть такой термин - "эмоциональная вентиляция". Усмехаешься?! Ты
сейчас от боли мучаешься, а когда раны заживут, вот тогда-то настоящие боли
и начнутся... Война, прежде всего, калечит душу... Я, Шарагин, хочу помочь
тебе освободиться от собственных страхов, - от зла, что живёт в тебе. Пока
не поздно. Иначе никто и ничто не поможет. Не надейся.

...Боженька поможет...

С ехидством подумал Шарагин.
- А если окажется, что нет никакого Бога, и дьявола нет, что тогда?

...прямо мысли мои читает...

- Тогда...
- Тогда вот что, Олег. Есть у человека душа и совесть. Внутри нас живут
и Бог и дьявол. Внутри они и борются за правду и неправду. Разгадку всему
надо искать, прежде всего, внутри себя. Человек сам себе судья...

...сейчас, конечно, я начну исповедаться... кого убивал и зачем...
раскаюсь... жди!.. мне мальчики кровавые не снятся!..

А вслух сказал:
- Хорошо, Рубен Григорьевич. Приду.
- Ты хотя бы понимаешь, о чём я говорю?
- Конечно.

...хороший дедушка, но, честное слово, если зациклится на своей
любимой теме, сушите вёсла! до отбоя будет голову морочить! ты
меня лечи скорей, Рубен Григорьевич, а не мораль читай!.. ушёл,
обиделся, что ли? я ж ничего ему не сказал...

Из проходной выбежал солдат, распахнул ворота, и на территорию
госпиталя вкатила "Волга" с афганскими номерами.
Дежурный офицер и замполит госпиталя синхронно козырнули приехавшему
генералу в камуфляжной форме. Замполит собрался докладываться важной
персоне, но генерал протянул лодочкой руку:
- Я одного советника ищу.
- Сюда, товарищ генерал, - замполит проводил генерала к корпусу, где
обычно лечились высокие армейские чины.
- Как сыр в масле катаются, - пробурчал безногий офицер. - Напьются.
Сердце прихватит, его в госпиталь сразу кладут на восстановление.
Госпиталь Сорокину понравился. Устроились основательно, подумал он, как
будто собираемся находиться в Кабуле вечно. И правильно. Э-х, нам бы такие
условия в восьмидесятом! Тогда об этом и не мечтали. Тогда...

...Днём внутри наспех развернутого палаточного дивизионного госпиталя
можно было сдохнуть от духоты. Под брезентом было хуже, чем в парилке.
Поэтому с раннего утра, пока солнце не раскочегарилось, раненых, человек
пятнадцать, выносили проветриться на улицу, и хромой солдат-узбек на
костылях перемещался между носилками, давая затянуться одной на всех
сигаретой. А тем, кто не мог взять сам, узбек вкладывал сигарету в рот,
ждал, пока солдат как следует вдохнёт дым; у некоторых сигарета без фильтра
прилипала к сухим губам, и приходилось её отдирать, отчего нижняя губа
оттягивалась...

- ...Вы никогда не задумывались, какая у нас огромная власть в
Афганистане? Нет? Мы здесь полубоги. Хотим - казним, хотим - милуем. Дома
никогда человеческая жизнь у нас не ценилась, а в Афганистане тем более
никто не считается. Подумаешь, какие-то там афганцы, миллионом больше,
миллионом меньше... - рассуждал советник пока они с генералом шли к
скамейке. Советник с загипсованной ногой был одет в синюю госпитальную
пижаму, передвигался на костылях. - Хотите, я вам скажу прямо? Путного в
Афганистане никогда ничего не выйдет! У себя дома не сумели за семьдесят лет
построить ничего путного. А в Афганистане и подавно не сможем ничего
изменить к лучшему! Здесь - прорва, чёрная дыра... Мы уйдём, а она останется
навечно.

...это уж точно...

- Зачем же так категорично, Виктор Константинович? - встрепенулся
Сорокин, будто стал соучастником страшного заговора, будто испугался, что
кто-то может подслушать. Повёл головой. Но никого, кроме одиноко сидящего в
каком-то трансе офицера с забинтованной шеей поблизости не было. Явно
контуженый. Однако, для перестраховки генерал сказал: - Давайте не будем так
громко.
Рассуждать на тему "будущего Афганистана" Сорокину было интересно,
особенно со знающим человеком. Говорить же о том, что касается Советского
Союза, тем более в таком резком ключе, генерал опасался. Непростительно
такое поведение для политработника.
- Вы, извиняюсь, сколько в Кабуле, Алексей Глебович?
Сорокин почувствовал, что от советника попахивает коньяком. Значит, и
от меня будет пахнуть. Зря я согласился с ним выпить. Он-то уже полбутылки
одолел в одиночку. Эстет! Всё, как положено: лимончик нарезал, шоколад
наломал в фольге.
- В этот приезд - несколько недель, но вы не забывайте, - обиделся
немного генерал, - я входил сюда в семьдесят девятом, и почти полтора
года... Я, кстати, неплохо знаком с традициями и обычаями афганского
народа...
- Алексей Глебович, - перебил советник, - дорогой вы мой. Я не хотел ни
в коем случае вас обидеть. Но военные никогда не понимали Афганистан. Вы
живёте за колючей проволокой, смотрите советское телевидение, читаете
советские газеты. Армия давно забыла про афганцев. Армия думает, как ей
самой уцелеть. Разве не так?
- Нет, конечно! Армия пришла сюда, чтобы помогать афганцам строить
новую жизнь, защищать революцию! - с легкостью парировал Сорокин.

...слово в слово, как Немилов говорил... лапшу на уши солдатам
вешал...

- И мы бы давно навели порядок, если б Армию не ограничивали. Поставили
бы вдоль границы с Пакистаном и Ираном несколько дивизий, перекрыли бы все
караванные пути, и со всей мощью обрушились бы на бандформирования. Смею
заверить: за несколько месяцев навели бы порядок!
- Вьетнам американцы напалмом выжигали. И проиграли... Против партизан
любая армия бессильна.
- Вы хотите сказать, что мы заранее проиграли эту войну?
- Я хочу сказать только одно. Армия, дорогой мой Алексей Глебович, бьёт
по площадям, по большим площадям. Она бомбит сразу целое ущелье. Целый район
обстреливает. Одно дело сражаться против регулярных войск, а другое дело
против партизанского движения. Армия столько бед натворила! Сотни тысяч
афганцев уничтожила! Нет, в Афганистане, повторяю, ничего путного никогда не
выйдет. - Советник замолчал, пошевелил пальцами на загипсованной ноге. - Мы
привыкли всё подгонять под собственные мерки. Пытались добиться в афганской
армии дисциплины, схожей с нашей, боеспособности. Что я вам рассказываю?
Сами знаете. Наглядную агитацию, которая всегда была малоэффективна и у нас
дома, использовали для афганцев. А толку то?
- Не согласен.
- Да бросьте, Алексей Глебович! Мы не на партсобрании, умоляю вас!
Давайте называть вещи своими именами, кстати, нас к этому партия призывает,
открыто обсуждать проблемы. Что, скажите, меняется от того, что у вас в
Москве на соседнем доме весит лозунг из пятиметровых букв: "Решения
такого-то съезда выполним и перевыполним"? Ничего, конечно. Мы помогли
афганцам скопировать наше худшее. Бездумно навязали то, что у нас самих
никогда не работало. Да что там говорить, - махнул он рукой. - А теперь
удивляемся, отчего же это толку нет?! Им эти наши нововведения как собаке
пятая нога. И все наши ошибки повторяют. Один в один. А некоторые, так прямо
революционеры-террористы. У меня есть один такой коллега - Мухиб. Да не один
он такой. Радикальный халькист, правда, думает, что никто об этом не
догадывается. Начальника своего - парчамиста - люто ненавидит. Раскол у них
в партии похлеще... нет, хотел сказать похлеще, чем у нас был. И у нас друг
друга уничтожали, столько расколов было, столько процессов, просто мы забыли
о том... И ничего, работают. Мухиб только со мной откровенничает. Бывало,
пригласит домой на плов, выпьем водчёнки, и начнёт душу изливать. А потом с
грозными заявлениями! Прямо-таки второй Троцкий. Всех врагов - в тюрьмы,
красный террор, трудовые армии, мечом и огнём! И, знаете, его абсолютно не
волнует, если в ходе революции погибнут тысячи или миллионы. Он считает, что
главное - это лучшее будущее новых поколений. Мы уже это проходили... По
приказу таких людей враги, а все кто не согласен - враг, - исчезают
навсегда. Между тем, он хороший семьянин, жена русская. У него, знаете, на
столе в кабинете портрет Ленина, и очень просил меня привезти значок с
Горбачевым и Сталиным, прямо бредит Советским Союзом... Вы скажите -
истинный партиец, настоящий революционер. А мне иногда страшно. У нас в
стране террор больше невозможен. Для нас - это пережиток прошлого. А
здесь... история повторяется... Парчамистов-то кто у власти поставил? Мы!
Помните, наверное, как Бабрака Кармаля наши войска на бронетранспортёре в
Афган привезли?.. Вечно угодные нам, "братские" режимы на советских штыках
держатся, на наши деньги живут... Амина ликвидировали, решили что пора
революционных халькистов на более умеренных лидеров из парчама поменять. Две
стороны одной медали... Теперь халькисты выжидают своего часа. Затаились. Мы
уйдём - они друг другу глотки перегрызут
- Мне, однако, кажется, Виктор Константинович, что ситуация не
настолько плачевна, как вы рисуете. И определенные подвижки безусловно
наблюдаются. - "Подвижки", это слово Сорокин позаимствовал у "папы". Хорошее
слово, очень русское и ёмкое, считал генерал. - Москва не сразу строилась.
Вспомните, у нас после революции тоже много проблем было. Апрельская
революция...
- Революция? Алексей Глебович, спуститесь на землю! В Афганистане не
революция произошла, а дворцовый переворот. С самого начала мы по сути дела
защищали небольшую группу людей, которые спекулировали на революционных
идеях, пробивались к власти по трупам товарищей. Поверьте мне, Алексей
Глебович, я знаю лично всех людей в ЦК, которые составляли идеологические
разработки и обоснования по Афганистану. На самом верху рассуждали о
расширении социальной базы революции, о рабочем классе и передовом
крестьянстве. Какой здесь, к чёрту, рабочий класс! - возмущенно
зажестикулировал советник. - Откуда ему взяться? Поедите из госпиталя,
обратите лишний раз внимание на местных жителей, посмотрите, куда мы
вляпались. Они живут при феодализме. В четырнадцатом веке живут! Большинство
из них не то, чтобы не поняли, но и не в состоянии знать, что "революция"
произошла. Нельзя было войска вводить!
- Не по собственной прихоти армия здесь! - генерал, принимавший лично
участие в вводе войск, восстал против обвинений в просчёте. Эти товарищи
всегда на армию всё сваливают. Армия просчиталась! А КГБ что, не
просчитался? А Министерство иностранных дел? Как отвечать, так армии! А
остальные - в кусты. - Афганское руководство неоднократно обращалось за
военной помощью.
- Для афганцев с нашим приходом началась священная война против
неверных, джихад. Вот уж поистине, Алексей Глебович, всегда у нас так
бывает: сначала себе искусственно трудности придумываем, а потом героически
их преодолеваем. Это ведь надо было быть полными идиотами, чтобы не
додуматься, что именно так и получится в Афганистане! Сколько служебных
записок писали! Нет, не послушали... - советник закурил. - Схватив манатки,
афганцы пустились наутек в Пакистан, в Иран. Пять миллионов человек не
поняли "революцию"?! Для кого же тогда, извиняюсь, её делали, вашу
революцию?
- Правильно, потому что надо сразу было вдоль границы войска
вытягивать.
- В западню попали! Заманили нас в Афганистан! Не зря считается, что
Амин на американцев работал. Он же учился в США, там, видимо, его и
завербовали... Американцы, пропади они пропадом, давно гадали, как бы
отомстить за Вьетнам. Долго думали, что бы такое придумать, чтоб у нас пупок
развязался. Элементарно всё просто придумали... Афганистан и "звёздные
войны"...
- ..."звёздные войны"? - удивился генерал. - Каким это боком?
- А таким, что мы поверили в эти сказки! Они же смеются над нами!
- Стратегическая оборонная инициатива, СОИ - вещь серьезная, - решил
показать свои познания Сорокин. - Но мы что-нибудь придумаем в ответ. Я
уверен.


...СОИ - это солдат одноразового использования...

подумал Шарагин.

сапер, то бишь... вот что такое СОИ... не в космосе воюем...

- Вот видите, как вы рассуждаете, и наверху такое же мнение.
Американцам только и надо, чтобы мы новыми дорогостоящими разработками
занялись. Экономика не потянет!.. Клюнули на голый крючок... Удивительно! Я,
кстати, не утомил вас, Алексей Глебович?
- Что вы! Я слушаю с интересом, - из приличия сказал генерал.
У него вдруг совершенно отпало желание, сидя на скамейке в госпитале,
рассуждать о том, надо было вводить войска в Афганистан или не надо, да и
"звездные войны" совершенно тут не причём! Вот если бы Виктор Константинович
просветил насчёт настроений в Москве и возможного вывода войск. Уж
кому-кому, а ему должно быть многое известно!
- С кем из наших ни поговори, все уверены, что знают афганцев как свои
пять пальцев, - сменил тему советник. - Подумаешь, несколько раз с ними плов
поели, в гости сходили. А ведь ни черта они не знают! Для того, чтобы понять
афганца, любого, будь то крестьянин или миллионер, надо пожить в кишлаке.
Про язык я уже не говорю. У всех наших, я заметил, иллюзия полного понимания
афганцев после разговора с ними, особенно с теми, кто в Советском Союзе
учился. Да, конечно, они образованы, у них есть цветные телевизоры,
телефоны, машины, они одеваются по-европейски. Но это, на самом деле, не
естественно для них. Для афганца естественно ходить в национальной одежде -
в шальвар камис, - знаете, свободная такая рубаха, и брюки обвисшие, да вон
на улице все подряд так ходят. Афганцы завязаны на родоплеменных связях.
Афганец будет слушать, утвердительно кивать головой, но никогда вы не
узнаете, что он на самом деле думает, какие выводы сделает, и как поступит.
Позвольте у вас ещё одну сигарету попросить, Алексей Глебович.
- Пожалуйста.
- Вообще, мы с вами, Алексей Глебович, в интересное время живём... - Он
на какое-то мгновение задумался. Могло показаться, что он обдумывает очень
важное решение, взвешивает: открывать или не открывать информацию
собеседнику. Сорокин приготовился к откровению, но вместо этого услышал: -
Как насчёт ещё по рюмочке? У меня сегодня всё-таки такое событие! У дочери,
я уже говорил вам, сын родился. Значит дедушка теперь.
- Хорошо, по полрюмочки.

...сладкая жизнь, господа генералы...

Много пить до обеда генералу Сорокину было не в охотку. Он привык ближе
к ужину принимать крепкие напитки, перед сном можно пить не мерея, а сейчас
по кабульской-то жаре запросто развезёт. А что, если к начальству вызовут? И
пить не хотелось, и отказывать советнику было неудобно. Кто знает, как
повернётся? Сегодня он советник в Кабуле, а завтра пойдёт на повышение в
Москве. После Афганистана многие пошли в гору. Хорошо иметь влиятельных,
высокопоставленных знакомых, особенно в таком ведомстве. В Кабуле многое
упрощается, доступней делается. В Москве Сорокин никогда бы не повстречал
такого количества нужных людей, и выпивать с ними вот так запросто его б
никогда не пригласили. В командировке же всегда люди делаются проще,
демократичней.
- ...сейчас, только мысль закончу... Так вот. О чём я говорил?
- Что мы в интересное время живём, - подсказал Сорокин.
- Да... Действительно интересное. Во-первых, мы с вами участвуем в
последней войне Европы против Азии. По крайней мере в этом веке уж точно. А
во-вторых, грядут большие перемены дома.
- Перемены? Вы имеете в виду перестройку?
- И да, и нет. Когда смотришь на события со стороны - лучше всё
разбираешь. Многое ещё у нас в стране изменится. И эта война сыграет не
последнюю роль. Я не знаю, не могу сейчас сказать, что и как будет, но война
разрушит многое, если не всё, что возводили десятилетиями. Не верите? Я вижу
по вашему лицу, Алексей Глебович, что вы не верите. Правильно. Лучше не
верить. Иначе тяжело будет жить дальше.
- А что о выводе говорят? - не удержался Сорокин.
- Я думаю, что не так долго осталось ждать...
- Год, два, три? - Сорокину не терпелось узнать.
- Не завтра, конечно же, но скоро. А пока, к сожалению, будем
продолжать терять людей... Вы же, кажется, летали на боевые?
- Да, - гордо сказал генерал. - Операция идет успешно. Я утром читал
последние сводки. Скоро захватим базовый район бандформирований.
- Представляю, какой ценой! Каждый день вижу эти успехи. Коек
больничных не хватает. В коридорах раненые лежат.

...какой ценой? нашей кровью горы вымазаны!..

- М-да, за ошибки надо платить... - грустно отметил советник. - Это
называется большая политика... Вы знаете, наверху, на уровне Политбюро, уже
признали, что Афганистан - ошибка. Так что теперь, я думаю, вывод - вопрос
полутора-двух лет. Я надеюсь это останется между нами.
- Разумеется.

...в Москве давно считают Афганистан ошибкой... столько лет воевали
впустую... сколько ребят потеряли... жертвы напрасны... зря воюем...
зря ввели войска, зряшные жертвы!..

Разве мог он забыть лицо сержанта Панасюка, с уже послабевшей
краснотой, размягчившейся в загар, и чуть подрагивающие ресницы, и не
остановившиеся, продолжающие мерно отсчитывать секунды, несмотря на смерть
хозяина, часы на руке сержанта?! А вытекший глаз Мышковского? А падающую с
небес горящую вертушку?
- Выходит, что как только укрепится новая власть, так и уйдём?
- Опять вы за своё, Алексей Глебович, - советник покачал головой. - Не
укрепится эта власть! Как только мы выведем танки, рухнет она.
Разговор зашёл слишком далеко, и напугал генерала прямолинейностью; он
вообще не планировал обсуждать с этим выпившим советником подобные темы.
Пусть и встречались они на различных совещаниях, и выпивали пару раз в
Кабуле, сильно выпивали, но близкими друзьями не стали. А такие щекотливые
вопросы, касающиеся политических ошибок, критики социалистических идей,
такие серьезные разговоры можно вести только с очень близкими друзьями,
которые не продадут. Он даже испугался, не подвох ли это, не хотят ли его
проверить на лояльность? Или подставить задумали, скомпрометировать? Главное
- ни с чем не соглашаться, выслушаю его и уеду, думал генерал. Лучше
перестраховаться, кто его знает, с какой целью он мне всё это рассказывает?
Сорокин верил партии, почти во всем, и служил ей, и карьеру себе сделал
на партийном поприще, и никогда не был он любителем пускаться в пространные
беседы о просчётах партии и правительства. Если не задаваться вопросами
"отчего"? и "почему"? будет легче жить, считал он.
Генералы от политики редко пускались в дискуссии о правильности
выбранного пути, не до этого им было, и потому, пожалуй, любовь их и
преданность партии и социалистической Родине никогда не была надрывной,
пламенной, до конца искренней - напоминала она скорее брак по расчёту.
Почему всё-таки он так откровенен со мной? - недоумевал генерал, и
нервничал, понимая, что его провоцируют на откровенность, а он из-за своих
однобоких, стандартных ответов и возражений выглядит глупо.
Политработники, считал советник, и наблюдение это находило теперь
подтверждение и в лице Сорокина, знают всё или почти всё, но крайне
поверхностно, часто понаслышке; они всегда готовы к любым спорам, и всегда
умеют защититься, но они редко видят дальше завтрашнего дня. Правда, этого
от них и не требуется. Они должны помнить то, что сказали им вчера, и
многократно повторять это сегодня и завтра, как пластинку проигрывать, а
когда сменить пластинку, им вовремя подскажет вышестоящее начальство.
Сорокин соглашается со мной, ещё бы он не соглашался! Он боится меня!
Нет, он, конечно же, не фанатично преданный партии человек, он лукавит, он