Евстафьев Михаил. У нас опять задул "афганец"

посмотреть. Надо ж, говорю, убедиться, что все подошло. Сколько ж ты чеков
потратил? Вообще, правильно, это я пожадничал тогда в дукане. Особенно
голубое платье ей приглянулось. Я думал пойдёт мерить, моя сразу бы мерить
побежала, так нет, странная она у тебя какая-то, села у стола и заплакала. Я
спрашиваю, чего ж ты, дуреха, слезы льёшь, а она говорит, что никогда в
жизни у неё таких красивых вещей не было. Вот тебе на! Прямо неудобно стало.
Моя-то коза фыркала, критиковала, что не в тон пришлось кое-что. А твоей
платье в самый раз будет, не переживай, она ж у тебя худенькая. Вот, и,
значит, стала она детскую одежду разбирать, нарядила дочь. Опять села на
стул и давай про тебя расспрашивать. А чего я ей сказать мог? Грым-грым...
Как сейчас вижу, сидит на краешке стула, бледная, она чего, больная у тебя
что ли? Хрупкая такая.

...как чашечка из китайского сервиза... Пашков себе в
дукане такой приобрёл...

Я ей несу лабуду всякую, а она слушает, улыбается и плачет. Вот дурёха,
грым-грым..."
Шарагин прихватил банку кабачковой икры, поблагодарил куривших за
столиком в углу официанток, и пошёл в роту.
Моргульцев выглядел недовольным, с ходу выпалил:
- Собирайся! Завтра на выезд.
- Опять? Куда?
- А хер его знает! Из политотдела звонили. Там у них какой-то то ли
продотряд, то ли музотряд, то ли агитотряд. Тьфу ты! Не понял я толком, не
спрашивай! Не нервируй меня, Шарагин! Я сегодня в плохом настроении, сразу
предупреждаю!.. Чего стоишь?
- Жду более детальных указаний.
- Уши прочисть, Шарагин, я сказал, завтра на выезд!
- Так точно, куда едем-то?
- Откуда я знаю?! Бляха-муха... Значит так, задача простая. Нужна,
видите ли, рота охраны в сопровождение, чтоб, понимаешь, по кишлакам
кататься, духов на балалайке учить играть!
- Серьёзно?
- Ну откуда я на хер знаю?! Машины разваливаются, запчастей нет,
списывать пора, не то, что по кишлакам с самодеятельностью разъезжать! Я им
говорю: "Не готова рота к выезду!" А мне: "Приказ, бля, выполняй!" Короче!
Бляха-муха! Завтра в четыре ноль-ноль выходим...



глава шестая
АГИТОТРЯД


Десантная рота с грохотом ползла через ещё не проснувшийся Кабул,
словно в отместку за собственный недосып хотела разбудить ненавистных
афганцев. БМП скрежетали по асфальту гусеницами, гудели мощные двигатели,
рыскали фары-искатели, высвечивая в темноте каменные заборы и редких в столь
ранний час людишек. И только когда рота пересекла весь город, начали
просыпаться муллы. С минарета через репродуктор разнесся пронзительный крик:
"Аллах акбар!"
Загадочный агитотряд дожидались больше трёх часов на северном выезде из
города, перед последним контрольным пунктом армейской дорожной комендатуры.
Моргульцев бранился, связывался со штабом, выяснял, куда запропастились
"артисты". Солдатня дремала.
- Бардак! Бляха-муха!
Рассвело. Проснулись ночевавшие на площадке перед КПП комендачей
водители, умывались, чистили зубы, завтракали, наконец, их колонна
грузовиков под прикрытием бронетранспортёров тронулась в сторону Саланга.
Так происходила временная смена власти в Афганистане. С утра до вечера
на дорогах хозяйничали советские, с наступлением сумерек - правили духи и
любое передвижение по трассе прекращалось.
Лейтенант Епимахов сидел, не расставаясь с автоматом, на башне БМП в
шлемофоне, в новом бушлате, серьезный и сосредоточенный.

...пусть прокатится на экскурсию, поторчим пару дней на воздухе и в
полк...

наконец прибыл агитотряд. Офицеры и механики-водители, те, у которых
имелись, надели очки, мотоциклетные и горнолыжные, чтобы пыль не слепила
глаза. Шарагин кивнул приятелю. Епимахов в ответ поднял большой палец, мол,
полный ажур!
Рота перестраивала боевой порядок, пропуская между бронемашинами
грузовики.
Поднялись на пригорок. И дыхание перехватило: развернулась перед ними
красивейшая долина, разрезанная пополам вьющейся бетонной дорогой, а в
глубине долины, затерянные в "зелёнке", и особенно по краям, приклеенные к
горным уступам, как грибы на пеньке, собрались один к другому афганские
домишки, образуя кишлачки.
- Я ноль-третий, я ноль-третий! Как слышите меня? Приём! - раздался в
шлемофонах голос Зебрева.
- Я ноль-первый, слышу хорошо! Приём! - ответил Моргульцев.
- Ниточка движется нормально, - переговаривался с ротным Зебрев. Его
машины шли последними - в замыкании.
Если бы не опасность, занятное дело наблюдать как вьется по бетонке
колонна: бронемашины - следом несколько "КамАЗов" - бронетранспортёр
агитотрядовский - "Уазик" с красным крестом - БТР - бензовоз - БМП - "ЗиЛ" -
снова броня - парочка "Уралов" - БРДМ со звуковещательной станцией - ещё
"КамАЗы" - и ещё одна боевая машины пехоты - в замке.
- Внимание влево! - басил в эфире Моргульцев. И стволы БМП развернули
влево. Замелькал разрушенный артиллерией кишлак, что означало: "будь
начеку!". Навстречу двигались афганские пассажирские автобусы и грузовики.
Колонна миновала выстроенные вдоль дороги советские и афганские заставы,
подбитую когда-то военную технику, ржавеющую на обочинах, одинокие памятники
погибшим советским солдатам.
Добрались до уездного центра, постояли, пока согласовывали предстоящую
работу с афганцами. Епимахов отвечал афганцам доброй улыбкой, кивал
выклянчивающим мальчишкам.
- Не стоит принимать звериный оскал за дружескую улыбку! - предупредил
проходивший мимо ротный.
- Да что вы! Это же дети!
- Сукины дети! - уточнил Моргульцев.
Несколько афганцев, в военной форме, но без оружия, забрались на первую
БМП - показывать дорогу к кишлаку. Селение выбрали, как нарочно, подальше от
дороги. Тревожно было забираться в такую даль. Переглядывались офицеры и
солдаты - не западня ли?
- Надо было сперва блоки выставить, а потом уж лезть в эту дыру! -
бубнил Моргульцев.
В кишлаке рота расползлась, заняв оборонительные позиции. Прижались к
дувалам боевые машины пехоты, затаились.
- Они глупостями занимаются, а мы их прикрывай! - негодовал ротный. -
Без саперов полезли по проселочной дороге!
Одного Епимахова, не понимавшего пока всей опасности затеи с посещением
отдаленного кишлака, не нюхавшего пороха, не знавшего коварности афганцев,
воодушевляла ура-пропагандистская акция агитотряда. Охватила лейтёху
революционная эйфория. Офицеры агитотряда, и те озабоченно поглядывали на
холмы, на мелькавших в толпе афганцев вооруженных людей.
- Это кто, с автоматом и чётками? - наконец-то забеспокоился Епимахов.
- Это не душман?
Нахохлившийся, как воробей, переводчик агитотряда, щуплый узбек,
прищурился:
- Ты это слово не употребляй. Это значит враг. А этот, - он кивнул на
афганца, - из отряда самообороны.
- А-а...
- Недавно приехал?
- Ага... Николай, - Епимахов протянул переводчику-узбеку руку.
- Тулкун, - рука у узбека была маленькая, безвольная.
- Слушай, Тулкун, ты не мог бы мне подсказать несколько фраз, а то так
хочется что-нибудь сказать афганцам?!
- Какие фразы? - узбек насторожился, прищурился.
- Ну, например: "Как дела?", "Все ли в порядке?"
- Афганцы обычно говорят: "Джурасти, четурасти?"
Епимахов записал в книжечку. Повторил вслух. Афганец с автоматом, из
отряда самообороны, заулыбался.
- Джурасти, четурасти, хер расти до старости, прилетят верталётасти,
будет всем .издец! - передразнил прапорщик Пашков.
- Я тебе советую, - сказал узбек, когда Пашков ушёл, - выучить
несколько сур из Корана.
- Зачем?
- Всегда может пригодится.
Епимахов записал под диктовку переводчика длинное предложение:
- А что это значит?
- Это значит, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммад - его пророк. -
Переводчик взял Епимахова за руку, понизил голос: - Если вдруг попадёшь в
плен, повторяй эту фразу, духи тебя не убьют... Извини, мне надо помочь
доктору. Потом скажу.
"В плен? - опешил Епимахов. - Я не собираюсь попадать в плен к
бандитам! И о пощаде, как этот узбек, просить не стану!.."
Непривычно ощущал себя Шарагин от участия в благотворительной акции
агитотряда. Сидел он на нагретой солнцем броне, курил, наблюдал за холмами,
за бородатыми афганцами с оружием, за действиями агитотряда.

...правильно Моргульцев говорит: "...хороший афганец -
мёртвый афганец"... в Афгане все кишлачки стрёмные...
с этими бородатыми шутки плохи... отвернёшься - нож
в спину воткнут за милое дело...

... вот так вот мы и профуфукали Афган! вместо того,
чтобы БШУ нанести, они с ними сюсюкаются, думают,
что за мешок зерна афганцы в друзей превратятся!..
как бы не так! разбежались!..

Воевать привык он против афганцев, а не в гости по кишлакам ездить, с
бачами якшаться. А тут:

...доктор Айболит в белом халате их осматривает, умора!
хорошо хоть бойца с автоматом рядом поставил охранять, от
этих обезьян что угодно можно ожидать, говорят: кишлак
поддерживает народную власть, да хер он вам поддерживает!..
просто мужики все в горы ушли или в Пакистане в лагерях мины
ставить учатся, что же им ещё делать? работы никакой, пахать и
сеять разучились! а вернутся мужики - так кишлак вновь
духовским станет... дед весь в язвах каких-то к доктору Айболиту
протискивается, к столику с лекарствами... у нас таких из
больницы не выпускают, в лепрозорий тебя надо отправить,
дед, а ты каждый день, конечно же, в поле ещё вкалываешь...
Айболит ватку в раствор бульк, по коже деду раз-раз, не
боится заразу подцепить Айболит, иди, говорит через
переводчика, иди, дед, следующий... дехкане, слово какое!
вроде нашего: рабочие и крестьяне! дех-ка-не!
потянулись труженики афганского села из домов, поверили,
что их вот так одним мазком, одной таблеткой от всех сразу
недугов излечат! блажен, кто верует! младший лейтенант
переводчик только и успевает врачу с ихнего разъяснять:
гепатит, язва, давление, понос, триппер.. вот молодец
дедушка! говорит давно триппер, а у самого, как пить
дать, ещё "стоит", иначе чего тебе, дед, лечиться, может
жену молодую решил завести, у вас тут с многоженством всё
в порядке... ай да доктор Айболит! на все руки мастер!
невозмутим, всем бачам помогает, порошочек
сунет, таблетку пополам разломит - на, бача, эта половина
таблетки от поноса, а эта - от головы... радуются духи, что
вылечил их советский доктор, три таблетки дал и вылечил...
а медсестра агитотрядовская, ох! вот девка что надо! ради
такой готов и неделю в кишлаки ездить...
женщин афганских осматривает... под задранную
паранджу стетоскопом нырк... там, небось, грязи-то! с
рождения не мылась... лица не видать... страшна, наверное,
как сто китайцев страшна... медсестра
ей сердечко слушает: тук-тук, тук-тук, и не догадаешься
сразу, сколько ей лет - двадцать пять или шестьдесят пять - у
всех руки одинаково до черствости высохшие, а остальное
под балахоном скрыто...
эх, медсестричка, лучше бы ты моё сердце послушала!.. а у
грузовика делёжка идет, мешки с зерном уходят запросто
так, калоши дармовые расхватывают духи... у нас у самих
страна не вся обута, без дорог который век живём! грязь
везде, в любом городе, лучше б нашим, советским
гражданам бесплатно калоши раздавали: на-те, это вам
заместо асфальта! каждой семье советской по паре калош!..
фиг тебе! афганцам, оказывается, нужней...
дружественному афганскому народу!
революции помогаем... вот так мы всю страну и
разбазариваем... не разбрасывались бы друзьям по лагерю,
по борьбе, давно б зажили нормально... а бабаи-то в драку
полезли, толкаются, как их там называют? саксаулы?
аксакалы! старейшины! как петухи дерутся, им дай волю -
такую драку устроят! зерно выдают мешками, халява!.. кино
запустили... на кой хрен этим папуасам кино показывать?!
фильм-то тем более советский, художественный... "Анна
Каренина", что ли? с переводом, правда, но разве поймут
бачи, что там на экране делается!.. одну часть показали
и сворачивают кино... поагитировали...

...а у бээрдээма, что надрывается бабайскими песнями через
громкоговоритель, листовки разбрасывают... лучше бы книги
печатали, вместо листовок, нормальные книги только через
макулатурные карточки, иначе не достать, это же полное
собрание сочинений Дюма можно было издать вместо этих
листовок! ну зачем, зачем, скажите вы мне, этим бабаям
листовки? да они же все подряд неграмотные! они даже
подтираться бумагой не научились! ссут и то сидя!..

...лейтенант, который Айболиту помогал, теперь беседует со
старейшинами... вы им, бля, ещё под баян спойте, хороводом
походите, может, тогда они нам хоть в спину стрелять не станут,
когда будем выбираться из этого кишлака! накроют нас здесь с этим
агитотрядом!..

- Наконец-то, закончился балаган! - обрадовался Моргульцев.
Поползли обратно на основную дорогу, оттуда - в уездный центр.
Командование агитотряда с местными афганскими активистами ушли совещаться в
одноэтажные казармы.

...да жрать, наверное, плов пошли... а мы - сиди и жди, вроде бедных
родственников...

Наглые, назойливые бачи, как мухи навозные, зашныряли возле машин.
Отдельные по-русски шпарили, будь здоров, в основном - матом. Вьются бачи,
суют, суют всякую мелочь; двое барахлом торгуют, а четверо зыркают, что бы
спереть.

...проморгаешь, всю БМП по деталям за пять минут
растащат...

...бача-то сам ростом ниже колеса БТРа, а готов это колесо
на спине унести...

- Я тебе щас такой бакшиш покажу! - заорал рядовой Чириков и затряс
гранатой.

...а бачи не боятся, не уходят, знают, что здесь в них никто
стрелять не станет...

Через дорогу, напротив от машин Шарагина, остановился красно-белый
рейсовый пассажирский автобус. Вскоре он двинулся дальше, оставив стоять
старика-афганца, на спине которого, обхватив руками за плечи, сидела девочка
лет четырех-пяти. Медленно сгибая трясущиеся колени, старик положил девочку,
встал, растерянно оглядываясь. Справа, особняком, сидели за чаем
индусы-дуканщики, слева сошлись бородачи с автоматами, долго приветствовали
друг друга, лобызались, прикладывались щеками.

...то ли духи договорные, что перемирие выдерживают, то ли
так называемые народные ополченцы, в сущности, тоже
духи, только сегодня за кабульский режим, а завтра -
против...

Нерешительно, по-холопски пригибаясь, съежившись, подошёл старик к
дуканщикам, постоял над ними, промямлил что-то, указывая рукой на девочку.
Дуканщики окинули его презрительными взглядами, пожали плечами. Индусы и
думать о нём забыли, а старик не уходил, топтался на месте, крутил головой,
наконец, остановил прохожего. И тому было некогда выслушивать.

...девчонка хворая совсем... или спать хочет... Настюшка, что
там, интересно, моя Настюшка сейчас делает?..

И он представил, как его родимая дочурка бегает по травке в беленьких
трусиках, порхают бабочки, а Лена лежит на одеяле с книжкой, греется на
солнышке...
Шарагин наблюдал за растерянно стоящим стариком, который то и дело
исчезал из виду, когда по дороге проезжала машина и загораживала его.
Афганец топтался на месте, поглядывал на девочку, которая как-то странно
завалилась на бок, на дуканщиков.

...а что, если бы это была моя Настюша?..

- Герасимов!
- Я!
- Ну-ка, сбегайте, товарищ солдат, приведите-ка мне переводчика из
агитотряда. Не узбека только, а русский там - младший лейтенант. Пусть
узнает у деда... Какого? Вон, переходит дорогу! Пусть узнает, что стряслось
с девочкой его! Все понятно? Бегом! Саватеев, Сычёв, за мной. - И Епимахову,
который у БМП стоял:
- Присмотри-ка за хозяйством.
Спроси кто Шарагина, что это вдруг затронули его проблемы дряхлого
афганца, не ответил бы. Просто, видимо, на тот конкретный момент, ничто
другое не занимало лейтенанта, и ещё показалось ему, что девочка плачет.
Сбивчиво, многочисленными жестами, по-мужицки бестолково объяснялся
афганец.
- У него внучка ранена. Пуля в плечо попала. Врач нужен, - переводил
младший лейтенант.
Солдаты перенесли девочку через дорогу, положили на траве.
- Чириков!
- Я!
- Ищите врача!
- Есть!
Шарагин повернулся к переводчику, словно оправдывался:
- Я-то думал, может быть, её в автобусе укачало. Потом вижу, она на бок
завалилась...
Посланный солдат вернулся без врача.
- Где Айболит?! - недовольным голосом спросил Шарагин.
- Он там, товарищ лейтенант, с афганцами обедает... Говорит, скоро
придёт...
Набежали любопытные афганцы, человек тридцать, толкались, карабкались
на плечи друг другу.
- Разогнать! - приказал Шарагин.
Рядовой Бурков направил на афганцев автомат, передернул затвор.
Мальчишки отскочили, но не испугались. Дразнили советского солдата.
Девочка сидела и тихо плакала. Явившийся наконец врач поднял
разорванный рукав, осмотрел наспех перебинтованную несвежими тряпками серую
от грязи тонкую детскую руку с запекшимися пятнами крови.
Очевидно, пуля на излете вошла в плечо, и застряла где-то под лопаткой.
Переводчик со слов старика объяснял, что произошло:
- Она в поле работала, в верхнем кишлаке. Душманы часто обстреливают
советскую заставу, и застава отвечает, а мирным жителям достаётся. Шальная
пуля. Поле посреди, получается, расположено... Часа три назад её ранило.

...бедная девочка, три часа терпит боль...

Врач сменил бинты, сделал обезболивающий укол, через переводчика
объяснил деду, что необходимо срочно везти ребёнка в госпиталь, а там
немедленно оперировать.
- Скажи деду, что не исключено, задето легкое и перебиты сосуды. Пусть
поспешит. Заражение, скажи, может начаться.
- Не знаю, как перевести...
- Скажи просто, что оперировать срочно надо! Пусть в Кабул едут. Иначе
не выживет!
- Говорит, денег нет.
- Тьфу ты, чёрт, - рассердился Айболит. - А я тут причём? Я врач или
шофер такси? Может, прикажешь на дороге её оперировать, штык-ножом?!
- Подожди, - вмешался Шарагин. - У вас там мешки с зерном ещё остались?
- Наверное, - кивнул переводчик.
- Дай ему мешок. За мешок зерна их любая машина до Кабула довезёт.
- Это надо с командиром отряда обсудить...
- А что здесь обсуждать?! В кишлаке сколько мешков духам подарили?! Я
пойду сам говорить с командиром отряда. Где он?
- А вот он идет - капитан Ненашев.
Командира агитотряда уговаривать не пришлось, порядочным оказался
капитан Ненашев, мигом все понял, отдал распоряжение бойцам сгрузить мешок.
Пока ловили машину, договаривались с водителем, перетаскивали зерно из
"КамАЗа", врач спешно писал что-то на клочке бумаги. Закончив, протянул
переводчику:
- Скажи, пусть в Кабуле идет в советский госпиталь, записку там
покажет, я все написал...




глава седьмая
МОРГУЛЬЦЕВ




Утром командир агитотряда решил утром выезд по кишлакам повторить,
чтобы "избавиться" от оставшейся в грузовиках материальной помощи и в Кабул
вернуться с громким рапортом об успешном пропагандистском рейде.
Десантуру вновь никто не спросил, хочет она - не хочет по кишлакам
мотаться. Приставили десантуру к охране агитаторов, подчинили
политработникам, вот и томились гвардейцы в безделье на БМПэшках с раннего
утра.
Лагерем встали в поле за советской заставой.
Лейтенант Епимахов помаленьку приобщился к жизни на броне, афганцев
рассмотрел вблизи; уверенно и довольно грамотно бойцам позиции определил,
часовых на ночь назначил. Командирский тон прорезался в нём, ещё пока
наигранный и слишком громкий, подражательный, да и это уже было неплохо.
Главное, чтобы бойцы все время чувствовали его уверенность, которая и в
самом лейтенанте постепенно укрепится. Пусть усваивают голос взводного.

...чтобы он им во сне слышался вперемежку с голосом матери...

"Слоны" - те тоже не промах, чуть заприметят слабинку, почувствуют
нерешительность, - пиши пропало, падет авторитет командира, сядут
старослужащие на шею, оборзеют. Они знают себе цену, вразвалочку
передвигаются, умело отлынивают от работы, "шлангуют".
В начале перемигивались, что, мол, инициативу проявлять? Подождем
распоряжений, пусть попрыгает "щегол", попотеет, поймёт новый взводный, что
без нас он - нуль. Зубоскалили дедушки...
Епимахов не растерялся - шпарит приказы, на глупые вопросы и остроты не
сердится, делает вид, что не замечает, выражение лица строгим держит. По
лицу можно подумать, что шибко недоволен взводный, но пока сдерживается, но
церемониться не станет, в рыло двинет непонятливому бойцу не моргнув.
Дедушки таким увидели его впервые и решили тогда, что лучше на конфликт не
нарываться. Нашли соломоново решение: разделись до пояса, и, оттягивая
подтяжки, с важным видом громко повторяли приказы командира чижам и
черпакам. Оголили те свои торсы, поплевали на ладоши, и, налегая на лопаты,
углубились в землю, подышали её разрытой свежестью. Заморышам этим и подавно
не разобраться было сходу, что за птица новый комвзвода, да и времени нет -
лопаты в руки и вперёд! пошёл копать! до темноты б успеть!
Первый снаряд лег в ста метрах от лагеря. Епимахов повернулся и увидел
столб дыма. Секунд через пять второй реактивный снаряд разорвался ближе. Он
услышал вначале свист, и, сам не понимая почему, решил, что следующий эрэс
попадет прямо в лагерь, и что он непременно будет убит.
Епимахов оторопел, заметался, взглядом спешно отыскивая безопасное
место, закричал солдатам: "В укрытие!", хотя большинство и так уже
попрятались.
Третий эрэс громыхнул всего-то метрах в пятидесяти. И земля вздрогнула.
И от того, что задрожала она под ногами, Епимахову стало жутко.
Ложились снаряды вразброс, в поле за лагерем.
Едва зародившись, страх, глубокий животный страх, охватил все тело и
душу лейтенанта, спутал все мысли в голове, вырвал и решительность всякую, и
уверенность напускную. Страх пронизывал сознание, но Епимахов боролся с ним,
боролся с естественным желанием спрятаться, бежать прочь от опасности. Озноб
почувствовал он, слабость в коленях, продолжая стоять на месте, повторял про
себя: "Ты офицер - ты не имеешь права бояться, ты офицер - ты не имеешь
права бояться".
Всего из-за горки прилетело семь снарядов. Шарагин считал разрывы.
Прикрываясь, на всякий случай, броней БМП, вместе с офицерами агитотряда
прикидывал он, откуда идут "пуски".
Духи явно били наобум. Увидели, небось, откуда-нибудь с горы, что
советские бронегруппа и грузовики, съехав с дороги, встали лагерем, и решили
обстрелять.
Потом взорвалось что-то на дороге, ведущей в Кабул, и, в этот раз не на
шутку встревоженные, и Шарагин, и офицеры агитотряда, как по команде в этот
раз обернулись. На мгновение показалось всем, что духи надвигаются с разных
направлений. На дороге застрекотали автоматы. Успокаивало лишь то, что там
была советская застава - надежное прикрытие хотя бы с одного фланга.
Капитан Моргульцев занервничал, закурил, отправился связываться со
взводом Зебрева. Скоро вернулся, подозвал Шарагина:
- У Зебрева "коробочку" подбили...
- Где?
- На дороге.
- Выезжаем?! Потери есть? - дернулся было Шарагин.
- Спокойно, все нормально, бляха-муха, - приглушенно, как заговорщик,
сказал Моргульцев. - Потерь нет. Но одну машину сожгли. Я сам поеду
разберусь.
Когда обстрел прекратился и стихло, Епимахов выглянул из-за брони, и
тут же внутренне смутился, сообразив, что нечего было победу над страхом
праздновать после того, как струсил.
Он быстро оглянулся: не заметил ли кто его растерянный вид? В том, что
вид у него был жалкий и растерянный, Епимахов не сомневался. Вроде бы никто
не смеялся. Но от этого легче не стало. Чудовищное презрение обожгло
самолюбивое сердце неудавшегося героя.
- Наши, наверняка, засекли пуски и накроют духов артиллерией, - услышал
Епимахов разговор офицеров, подходя ближе.
- Как же! Разбежался! - Шарагин прикурил от чужой сигареты, и, бегло
бросив взгляд на Епимахова, догадался, отчего не весел лейтёха, но не
выказал догадки ни единым жестом, ни ухмылкой. - Они из-за той горы
прилетели, - продолжал как ни в чём не бывало Шарагин. - Думаешь, там
кто-нибудь остался? Духи сразу же прыгнули в "Тойоту" и смылись. Ищи ветра в
поле!..
Епимахов сел рядом с Шарагиным. Замкнувшись в себе, он понуро и скучно
тыкал ложкой в рисовую кашу.

...нормально, что испугался парень... странно было б, если
не испугался...боится - значит не дурак... привыкнет... ко
всему привыкает человек, привык и Герасим к городской
жизни....

По наезженной колее катил к лагерю бронетранспортёр. Майор в шлемофоне,
комбат с ближайшей заставы, с виду туркмен, спрыгнул с бэтээра:
- Где командир роты? - завопил он разъяренно. - А, вот ты где! Ты здесь
сидишь, значит, чаи гоняешь, капитан, а там бээмпэ твоя горит!
- А вы что на меня орете! - поднимаясь, возмутился капитан Моргульцев.
- Знаю про бээмпэшку, сам только что вернулся. Её духи из гранатомета
подожгли. Прямо в масляный бак попали!
- Какой на .уй гранатомет! Какие на .уй духи! - кричал командир
заставы. - На моем участке за последний месяц духи ни одной колонны, ни
одной машины не тронули! У меня договор с главарем местной банды! Так что не
надо мне, капитан, лапшу на уши вешать! Я проезжал мимо ваших трёх
бээмпэшек, сам видел, что последняя неисправна была, её ремонтировали... Вы