Страница:
вверх опереньем, так и не разорвавшись.
...что сделать, чтобы вдохнуть новый порыв? как возродить себя? как
возродить
страну, вдохнуть в людей свежий дух? взорвать ту трясину, что засосала
всех?
перекричать тишину безразличия и равнодушия?..
Жалел Шарагин об ускользающей любви к стране, к родине, но обиды тянули
прочь, отвернуться, остаться одному, надуться, хлопнуть дверью, - да и
начитался он порядком, наговорился, - с тем же Епимаховым проговорил многие
мысли вслух, и как бы проверил правильность заключений, и дополнения
выслушал, поспорил, от того же Геннадия Семеновича набрался мудрости, на
новые размышления натолкнулся, и ещё более горько стало. Любовь к некогда
священным, дорогим понятиям прошла, и надежда на новую любовь осталась
отныне в мечтах, далёких, пожалуй что несбыточных.
...и верные Владимиру люди стали по его приказу рубить идолов
на части, колоть острыми мечами, сжигать, а самого громовержца
Перуна привязали к хвосту лошади и потащили с горы, и при этом
били идола палками...
Нет, он не хлопнул дверью, не перечеркнул жизнь, не возненавидел, и
пренебрежительно о стране отзываться не стал, - он теперь просто чаще
переживал, маялся, расстраивался, досадовал. Настолько казались порой
очевидными ошибки, просчёты, недоработки, необдуманными иные решения,
выдаваемые за исторические. Наивными виделись ему измышления в газетах,
оскорбительными - плоские, убогие, стандартные призывы-штампы,
лозунги-стереотипы, разжеванные, проглоченные. Уже тошнило от повторов.
...неужто никто не видит, что пора что-
то менять? перестройка нужна не на словах, а на деле!..
И снова и снова обидно делалось, что дурят, забивают мурой головы
людей. И за людей, что не понимали того, заступиться иногда хотелось. Только
как?
Более не помещался он в пределах, начертанных самим же, определенных
положением в армии, в обществе, в стране, в пределах, вполне достаточных
раньше.
Стесненным почувствовал, маловато места осталось, душновато сделалось.
Но и оказаться выброшенным за пределы привычного было страшно. За пределами
выбранной раз и навсегда территории обитания, существования, мироохвата, не
видел он места. И потому надеялся, как многие образованные люди, на скорые
перемены, на сообразительность и понятливость тех, кто засел наверху, кто
командует парадом. Надеялся вновь войти в знакомый, уютный и безопасный мир
объясненных, родных начал, мир, расширенный теми, кто определял направление
движения всей великой страны.
...а сколько понадобиться сил, чтобы армию удержать от развала!.. а
удастся ли вообще сохранить её после этой войны?..
...русским, стоит только засомневаться в собственной правоте - всё,
конец, пропало! всё рушится, разваливается... трёхсотлетняя
династия Романовых - превратилась в ничто за какие-то часы... а мы,
сумеем удержаться, раз больше не верим в идеи, которым жили
семьдесят лет?..
откуда в одном человеке столько пессимизма?! я разучился верить
кому либо и во что либо... неужели я теперь так и останусь просто
циником? нигилистом? неужели больше никогда не будет ничего
святого для меня?.. а как же жить дальше?..
В Афган входил он с мыслями стройными, с набором святынь. Сейчас же всё
спуталось, обесценилось. Будто осиротел он. Святыни, которым он присягал на
верность, незаметно поблекли, а найти твердыню взамен расколовшейся,
раскрошившейся не удавалось так сразу.
...не легко вновь уверовать... да и во что? а легко ли было людям
отказываться от язычества, отворачиваться от грозных идолов и
входить в реку, креститься в иную, незнакомую веру?..
...я и молитв-то не знаю, и каяться не научен, и смирению научен лишь
на
армейском уровне... разве что в колокольный звон уверовать,
который звал меня тогда на охоте к себе?..
...а меня ли он звал?.. вот и Лена говорит, мол молилась за меня,
потому-то я и
выжил, сходить бы, говорит, надо, свечку поставить...
...а что если это - погребальный звон?..
...не пойду, ни к чему... пустое это... не верю никому, ни во что!..
Однако продолжать жить дальше, не выстроив, не возведя, как фундамент,
новую веру, представлялось невозможным.
...у русских удивительная черта - жажда верить, часто граничащая с
самообманом; русские упрямо, с надрывом набрасываются на идею,
обещания, иногда заранее зная, что они утопичны, и всё же
позволяют себе увлечься сладкими грезами, гибнут, но не
сдаются, и испытывают противоречивые чувства, даже когда
убеждаются в ложности этих мечтаний, чувства обиды, досады,
разочарования и жалости... прямо как дети...
Скоро комиссуют, спишут в запас, выкинут, как старую вещь! Это -
неизбежно. Шарагин сидел в штабе, усердствовал над документами, рапортами,
справками, стучал двумя пальцами по машинке, и холодок пробегал по спине,
стоило кому из старших офицеров, из штаба полка заглянуть в батальон.
...лучше бы сгинул я на войне, чем мыкаться здесь никому, в сущности,
ненужный!..
Принять смерть в Афгане, нежданную, нахрапом выпрыгнувшую из какофонии
боя, было б проще, отчасти даже естественно, решиться же уйти из жизни
добровольно, рядом с домом, без понятных на то причин для людей близких,
оказывалось чертовски тягостно.
...смертный приговор вынесен, просто отсрочили исполнение...
Подспудно понимал он, пожалуй, что надо остаться одному перед тем как
случится "это", что Лену делать заложницей мучений нельзя. Но как? Как
спасти их с Настюшей? Как?
Нельзя же просто взять и прогнать их! Нельзя и резоном действовать - не
согласится Лена, не такая она, не бросит, не оставит.
Как-то после ужина Лена мыла посуду, и неожиданно посетовала на то, что
квартиру им никак не дают, что лишко денег уходит, впустую ведь тратятся, на
ветер, по сути дела, выбрасывают они, снимая квартиру.
...это гарнизонные бабы на неё так воздействуют, она ведь
раньше совсем другой была, кроткая и скромная... ходит по
подружкам, а те науськивают её, сучки!..
- Ты слышишь меня или нет? Сколько же нам ещё жить здесь?
- Не знаю, - отмахнулся Олег.
- А что, если вообще не дадут?
- Может и не дадут! - ответил он раздраженно.
- Но ведь другие получают... - обиделась Лена. - Дали вон, я слышала,
какому-то капитану новенькому, меньше месяца, как прибыл. Чистяковы почти
сразу получили.
- Мало ли кто и как получает!
- Тише, не кричи, Настя услышит.
- Пусть знает, что отец в ноги кланяться не будет. Придёт время,
получим квартиру.
- Но ты же ничего не делаешь для этого, только рассуждаешь. Попробуй,
сходи к полковнику Богданову, вы же с ним в одном полку служили. Неужели он
не поможет, наверняка знает, что ты такое ранение перенёс...
- Откуда ты про Богданова знаешь?!
- Знаю. Сходи, что тебе трудно сходить?
- Замолчи! Прошу тебя!
...в Афгане Богданов был и здесь надо же было угодить под его
командование!..
- А что я такого сказала? Что ж ты такой дерганый стал! Ничего ни
скажи! Мне Нина Чистякова говорила, что Богданов мужик нормальный, может
помочь.
...ах вот как?! значит правду говорят, что она под Богданова легла,
чтобы квартиру быстрей получить...
- Замолчи!
- Хочешь, я схожу к нему, если ты такой гордый?!
- Я тебе запрещаю даже называть фамилию этого гаденыша!
- У тебя все плохие, - не сдержалась Лена. - Так и останемся навсегда
без собственного угла... А потом ты опять в госпиталь ляжешь, что нам тогда
с Настей делать?
- Замолчи! - он хлопнул дверью, стекло вылетело, разбилось вдребезги.
- Совсем с ума спятил. Смотри, что ты наделал! - она наклонилась
поднимать кусочки стекла, волосы её растрепались. Он впервые видел свою
нежную, добрую Лену в ярости.
...это не моя жена! моя жена всегда другой была!.. это ведьма!..
- Поезжай-ка к маме!
- Я бы давно уехала, - неожиданно жестко заявила Лена. - Ты нас уже и
замечать перестал совсем. Спросить у тебя ничего нельзя.
- Тогда собирайся! Мы с Настюшей вдвоем справимся как-нибудь, - сказал,
и пожалел, но деваться было некуда. Вышел из положения: - Няню найду!
- Что?! Ишь чего захотел! Уеду я только вместе с ребёнком. Неужели ты
думаешь, что я её оставлю в квартире с... с ненормальным?! Олежка, прости, я
не хотела!
- Уезжайте!
- Что же я несу такое! Ради бога, прости! Что с нами творится такое?!
Олежка! - она обняла его, зарыдала.
- Отпусти, - он расцепил её руки.
- Прости, Олежка, - Лена отпрянула от него, отвернулась, всхлипывая,
повторила, умоляя: - Не гони. Мы должны быть вместе, один, один: ты
пропадёшь.
- Не пропаду!
- Пожалуйста, - плакала Лена.
- Успокойся. Я говорю: успокойся. Хватит слез! Собирай вещи. Утром
посажу вас на поезд.
В привокзальном буфете
...вот повезло!..
продавали пиво. Шарагин воротился в пустую квартиру, уселся в кресло,
открыл бутылку, закурил в гостиной, где обычно не курили, вздохнул с
облегчением: отвязалась, никто не жалеет, не ворчит из-за разбитой посуды,
не зудит насчёт квартиры, не вздыхает за спиной по поводу осколка под
сердцем. Так лучше - один на один с болью и мыслями.
...справлюсь как-нибудь!.. не пропаду!..
Не справился. Средь бела дня вспучилась, навалилась боль, тормошили
мысли, недобрые, беспорядочные, ускользающие, надрывные, атаковали, путали
всё в голове, будто и прямо сходил он с ума. Он набрал Женькин номер:
Слушай, приходи прямо сейчас. Что-то неладно, что-то со мной не в
порядке.
- Брось ты! Не беспокойся, главное, что у нас выпить есть, - Чистяков
обрадовался холостяцкой обстановке. - Подумаешь, осколок какой-то! Ты,
главное этих идиотов-врачей не слушай. Они вечно всякую ерунду придумывают.
Перестраховщики! Знаешь, у меня, блядь, дед есть, не родной, какой-то там
двоюродный. Так у него по всему телу осколки сидят. Штук десять. И в голове,
и в груди, и в ногах, везде, короче. Деду дали понять, что он не жилец, что
максимум год протянет, а скорее всего - несколько месяцев. И что ты думаешь?
Живёт себе до сих пор припеваючи. В деревне живёт. Самогон, блядь, глушит,
нас с тобой за милую душу перепьет. Самосад курит. У меня у самого полпечени
осталось после гепатита, и ничего, жив, как видишь, и литр запросто выпиваю.
..."у нас чай в столовой никогда так не заваривают, жидок сплошной,
какого цвета моча при желтухе становится - чифирь прямо-таки... ",
говорил Моргульцев, который сам переболел гепатитом...
- Да мы в "заразке" квасили. И ничего!
...переболел желтухой, а пьет почти каждый день... всех зацепил
Афган... каждому - своё досталось...
- Одно дело гепатит, и совсем иное - ранение!
- Да брось ты... и желтуха проходит, и раны заживают.
- Женька! Ты не понимаешь меня! Я серьёзно, мне кажется, я медленно
схожу с ума от этой боли! Я готов умереть, я не боюсь смерти, лишь бы не
нашло безумие! Иногда я начинаю верить, что вовсе не вернулся с той войны...
Иногда от боли настолько дурею, что перестаю понимать, где я, и что со мной
творится! Иногда вижу себя в госпитале, иногда лежащим под тем хребтом, где
нас накрыли духи, иногда Лена снится мне и Настюшка... Я тебе скажу, что,
вот мы здесь с тобой сидим, а мне порой кажется, что это сон, что не может
этого быть, потому что умер я давно, погиб, ранение смертельное было, а
никаких госпиталей и никакого возвращения домой не было!
...Действительно. Началось это давно. Представилось однажды, что
повторяющиеся в ночном сознании события - будни в кабульском полку,
афганские пейзажи, горы, и особенно последний бой, - вовсе не сновидения. И
напротив, тот день, когда они поехали на охоту, и гуляли в лесу, и Настюша
провалилась в лужу, но не сказала папе, только позже призналась, когда шли к
машине, и он спросил её, почему она так странно шагает, сказала Настюша, что
в ботинках "немного сыло", а там полно было воды, хлюпали так, что ужас, -
весь день тот мог запросто привидеться ему во сне...
...точно! в последнюю ночь перед ранением, в горах... значит, я до
сих пор в Афгане... балансирую между жизнью и смертью?..
- А что Ленка-то уехала?
- Семейные неурядицы.
- Она про осколок знает?
- Рассказал.
- Что говорит?
- Ничего не говорит, жалеет.
- Это они, бля, мастерицы. Поплакать, поныть, поворчать! Кишки
вытянуть!
- Лена не такая, - встал на защиту Олег.
- Что значит: не такая?
- Она никогда не ноет.
- А чего ж ты её выгнал?
- Поругались. Из-за квартиры. Требовала, чтобы я к Богданову сходил,
рапорт написал. Какой теперь на ... рапорт? Пинком под зад, а не квартиру.
- Сложная ситуация.
Они склонились над незамысловатой закуской, курили, тыкали бычки в
консервную банку с остатками жира.
...что если уехать из этой страны?..
Он повторил эту идею вслух.
- А что? Всей семьей соберемся и уедем! Уезжают же некоторые, в
Америку, например.
- Дурак ты, Шарагин! Это же только евреев выпускают! А кто тебя
выпустит из страны?! Да и куда ты денешься без ВДВ! Кому ты на ... нужен?!
Устройство парашюта иностранной разведке и без тебя давно известно.
- В общем-то ты прав, конечно, пусть хоть в штабе, но только бы не
гнали из вооруженных сил.
- Чё ты заладил? Никто тебя не выгонит.
- Времена меняются.
- Тут ты прав, конечно. Нашему брату офицеру эти перестройки ни к селу,
ни к городу.
...мы созданы для того, чтобы воевать, а враг всегда будет...
- Враг всегда будет, Женька! - взбодрился Олег. - И коли снова война -
и меня призовут, тут-то не боись! - как он сразу воодушевился! - Так что
если уж и суждено увидеть Вашингтон, и зелёную лужайку перед Белым домом, то
только из-под купола парашюта!
- Ну. Пока до Америки не долетели, давай-ка что-нибудь поджарим, -
заерзал на табуретке Чистяков. - Жрать охота. Картошка есть?
Разложили на полу газету, начистили полкастрюли.
- Знаешь, Женька, мне снилось, что у нас с Леной родился сын. Она
всегда хотела двоих детей. Я раньше тоже об этом мечтал. Но куда теперь
второго ребёнка! Я не уверен, что нас троих смогу прокормить.
- Прокормишь! - Женька встал к плите. Сливочное масло заскользило по
раскаляющейся сковородке. - Сейчас бы сальцу! - Женька ловко строгал ломтики
картошки.
- Легко сказать. Даже помню, что имя ему дал - Александр. Мне снилось,
что лежу я на кровати, а он ползает рядом, пухленький, смешной, с родинкой
на спине. - Закурил. - Если будет сын, непременно отдам его в суворовское!
Пусть закончит, а там сам решит - оставаться служить или нет. А потом
резануло: как мог родиться сын, если я умер. Дело в том, что мне чуть раньше
снилось, что я умер. В Афгане погиб!
- Мне тоже бред всякий снится. - Женька поворошил ножом картошку, сел
за стол: - Наливай!
- Я и могилу свою видел и имя на надгробии: Шарагин Олег Владимирович,
такой-то год рождения, такой-то год смерти. И знаешь, что самое интересное?
И число и год совпадали с днём той операции, когда меня ранили!
- За тебя!
- Женька! Ты меня слушаешь?!
- Хорошо пошла!
- Ты не слушаешь совсем!
- Ну. Налить ещё?
- Наливай. Так вот, во сне я переживаю всё это, и разобраться не могу:
то ли я действительно мёртв, и всё вижу с того света, то ли прыгать от
счастья, что сын родился.
- Давай выпьем! - Женька потянулся за банкой с рассолом.
...а что если я давно уже мёртв? или при смерти? может, я
действительно ещё в Афгане и всё мне это снится? вот проснусь и
всё пройдёт, и будет снова Кабул, полк, горы...
- Как ты считаешь, я нормальный?
Женька прищурил один глаз, надул губы:
- Нормальный. Ты мне лучше вот что расскажи. Ты мне про свои санаторные
похождения не доложил.
- Какие похождения?!
- Ты что ж, целый месяц никого?..
- Не до этого было.
...он так ничего и не понял...
- Значит, ты ненормальный! Чтоб я за две недели в санатории, ни на одну
бабу не залез! - возмутился Женька. - Х-хэ! Да мне бы, блядь, хоть на пару
дней куда улизнуть. Всё чувствует! Любой запах чует. Хорошо вот к тебе
отпустила, и то со скандалом. У-у-у! Сука! Паяльной лампой сжег бы! Две
недели! Лафа! Какой же ты идиот! Помнишь, блондинку в Кабуле? Слушай, бля,
давай в город махнем! - он взглянул на часы. - Начало первого.
- Пора спать, Женька. Нечего на пьяную голову баб искать.
- Растравил душу.
- Кто растравил?
- Ты! Кто?
Смерть напомнила о себе во сне. Он знал, что она рядом, где-то там - в
кромешной тьме, словно она спала рядом, как раньше, до отъезда к маме, спала
рядом Лена. Да, смерть лежала рядом, под одним с Шарагиным одеялом, и ровно
дышала. Он чувствовал её прикосновения, нежные, ласкающие, как руки любящей
женщины, он даже мог поклясться, что она приняла женское обличие! Всё
пространство пропиталось смертью, оно состояло из густой, тягучей массы, а
когда он дотрагивался до неё руками, смерть превращалась в глину, и пальцы
разминали её.
В этих сновидениях о смерти обнаружил он неожиданно для себя
определенное притяжение и очарование. Смерть не имела больше ничего общего с
жутким видением в кабульском морге, обезображенными трупами, стеклянными
глазами, в которых застыло её отражение, как застывает в кусочке янтаря
какое-нибудь древнее насекомое. Не имела ничего общего с липким запахом
умершего тела, который надолго впитывается в одежду и подошвы, ни имело
ничего общего с сыростью земли, накрывающей и прячущей от мира людей,
утративших способность дышать.
Смерть представлялась ему иначе; она умела плотно пронизывать
пространство вокруг человека, она повисала в плоском небе над головой,
растворялась в глубокой, мягкой пыли под ботинками, смешивалась с сухим,
упрямым, назойливым ветром, прозванным "афганцем".
- Живой? - над ним стоял проснувшийся Чистяков.
Двусмысленность Женькиного вопроса не вызывала сомнений. Он спрашивал
не только про похмелье, он спрашивал про боли, которые бывают по ночам,
которых так опасался Олег. А ночь прошла спокойно, без приступа, и голова
гудела только от выпитого накануне.
...значит он не верит мне... он так ничего и не понял...
После выкуренной натощак сигареты, Женьку как осенило:
- А чего б тебе, .бтыть, и впрямь не сходить к Богданову. У тебя
награды, ранение. Замначпо подключи. В конце концов, знаешь, если с тобой
что-нибудь случится, так хоть квартира семье останется. У него резерв есть,
я, блядь, точно знаю, что есть!
- Посмотрим.
- Только сегодня не ходи. От тебя перегаром разит за версту. Осталось
там что-нибудь? Налей. Рассол в холодильнике. Достань. Да и день сегодня
плохой - понедельник. Сегодня все с головной болью проснутся. Эх, блядь,
сейчас бы пивка! Если идти к Богданову, то уж лучше в среду или четверг. Ну,
ты сам смотри. Чего тебя уговариваю?!
глава девятнадцатая
ЦЕРКОВЬ
...убью гада! пристрелю, как последнюю тварь!.. зачем я пошёл к
нему?!. унижался перед дерьмом!..
Трясло, как при малярии, скручивало внутри от обиды, распирало всего от
гнева и ненависти. Чудом сдержался.
...собака зубами ляскает, огрызается, когда ей делают больно, когда
её обижают, дразнят... а я промолчал...
Чуть не задушил в кабинете после того, как услышал от Богданова: "Да ты
- писарюга, да что ты сделал такого, чтобы заслужить квартиру?!"
...сука! так вот откуда засада! значит, он не забыл того случая!..
Шарагин направлялся в батальон.
...возьму автомат... не знаю как, но возьму, и убью эту
сволочь!.. это из-за тебя, значит, меня психом считают! это ты слухи
по всему городку пустил, что я контуженый!..
В голове корчились последние слова Богданова:
..."Если с парашютом прыгать не можешь, зачем ты нам в ВДВ
нужен?! Тебя, старлей, сразу комиссовать надо было, а ты ко мне
припёрся квартиру выпрашивать. У меня не каждый комбат в отдельной
квартире живёт! Так что, сиди у себя в штабе и не рыпайся!.."
- Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? - козырнул выплывший
навстречу солдат, застегивая на ходу крючок на гимнастерке.
...только тебя не хватало на мою голову, урод!..
- Слушаю вас, Антоненко.
- Товарищ старший лейтенант, это самое, понимаете...
- Ну, ну же, мямлить только не надо! - Чмошника этого он терпеть не
мог, самый забитый, самый чахлый солдат в батальоне. Кожа на щеках рядового
Антоненко была в порезах после бритья холодной водой.
...Антоненко никогда не умел следить за собой, грязный вечно...
образина! будто не моется, изо рта несет, говнюк...
- В следующий раз, Антоненко! - повернулся уходить Шарагин.
- ...Понимаете, в общем, просить я вас хотел. Понимаете, письмо получил
из дома.
- Если отпуск захотели - забудьте! Кругом!
- Товарищ старший лейтенант! Никто не поможет, кроме вас!
...а я что ж тебе, нянька?..
- Идите к комбату, товарищ солдат.
- Помогите, товарищ старший лейтенант, а я вам помогу!
- Что-о-о? - сощурил глаза Шарагин.
...оборзел, сука!..
- ...Вас, товарищ старший лейтенант, комдив сгноить хочет.
- Что? Что ты сказал? Повтори! Откуда ты это взял?
...даже бойцы об этом знают... ну, Богданов!.. .издец тебе!..
- По дальней связи разговор про вас был.
- Какой разговор?
- Насчёт вас.
- Выкладывай!
- Помогите сперва с отпуском. Кратковременный. По семейным
обстоятельствам. Мне очень нужно...
...что же это такое?! солдат офицера шантажирует!.. обнаглели
"слоны"...
И вопреки всем своим правилам, Шарагин захотел заехать этому мерзавцу в
челюсть. Но на аллее увидел он политработника, и почти уже было
размахнувшейся рукой лишь провел себе по лбу, как бы пот вытирая.
...гляди у меня, Антоненко!..
- Я не просто так, вы не думайте, мне действительно надо! Я знаю такое,
что вы никогда не узнаете нигде. Только я об этом знаю. Про полковника
Богданова. Но вы должны меня отпустить домой! Мать написала, что с отцом
инсульт случился, что он совсем плохой. Хотите, письмо покажу? - солдат
полез в карман гимнастерки. - Я уже пытался говорить с товарищем капитаном,
он и письмо не захотел смотреть. Посмотрите вы. Не вру. А я вам расскажу,
какой против вас Богданов заговор готовит!
- Не надо письмо. Верю. Что за заговор?
- Мне надо хотя бы на несколько дней домой смотаться. Чую, что помрет
батька.
- Где родители живут?
- В Гродно.
...договорюсь с комбатом... как же не хочется говорить с комбатом...
- Хорошо, Антоненко, поговорю с комбатом. Три дня хватит?
- Четыре, товарищ старший лейтенант!
...сволочь!..
- Хорошо, постараюсь. А теперь выкладывай!
- Земляк у меня на дальней связи по вечерам сидит. На прошлой неделе
Богданов с кем-то из отдела кадров в Москве говорил. О вас говорил.
- Ну, ну же! Не тяни резину!
- У вас положение очень фиговое.
- Ну-ка, давай выкладывай! - Шарагин готов был схватить солдата за
шиворот и трясти его, как Буратино.
- Вас хотят...
- Говорите, дословно!
- Дословно не могу, товарищ старший лейтенант.
- Я вам приказываю, Антоненко!
- Богданов сказал, что вы - инвалид. Что вам не место в ВДВ, что вы -
псих. Сказал, что вас комиссовать надо.
- ...
- Так как насчёт отпуска, товарищ старший лейтенант?
- Завтра сделаем. Сейчас найду комбата и решим.
...меня, боевого офицера! зря я тебя не задушил там в кабинете,
Богданов! и эту солдатскую сволочь задушил бы на месте! но я дал
ему слово!..
На полпути к батальону Шарагин передумал, остановился, постоял в
нерешительности, развернулся, и направился в батальон к Чистякову. Женьку он
застал в оружейной комнате. Он только что заступил ответственным.
- Здорово, старина! - Женька кивнул через приоткрытую решетчатую дверь
оружейки. - Погоди, я сейчас.
...здесь оружие под замком... каждый пистолет, каждый автомат,
каждый патрон на учёте... не могу же я ворваться и схватить
оружие?.. а вдруг другого такого шанса не будет?.. а что, если
Богданов даст приказ меня больше никогда ответственным не
ставить? что, если меня завтра на территорию полка не пустят?
тогда я никогда уже не доберусь до оружия... как же просто в
Афгане!..
- Ну вот и всё, старина, - двери оружейной комнаты закрылись, Чистяков
повернул замок. - Сержант! Опечатывай! Ты чего такой, будто горем убитый?
Случилось что? Аль не опохмелился сегодня?
...опоздал, теперь уже никогда не добраться до оружия...
- Нет, ничего, я так, я пошёл.
- Подожди, Олег!
- Увидимся.
- Ты про день рождения-то не забыл?
- Про день рождения? Да-да, конечно. Счастливо. Увидимся.
- Ну, точно пьяный, - решил Чистяков. - С утра где-то накатил.
Чем ближе подходил Шарагин к штабу своего батальона, тем больше
углублялся в собственное одиночество, и тем меньше сил и агрессии
оставалось. И под конец, на крыльце уже, почувствовал он, что не осталось
вообще никой злобы. И перед тем, как войти в штаб, сел он на скамейку,
закурил, и подумал почему-то, что жалко ему этого солдата-выродка.
...когда тебе невыносимо плохо...
Прыгали в голове кем-то сказанные слова, пока комбат говорил по
телефону, пока убеждал его Шарагин и лично ручался за бойца, и затем,
направляясь к воротам части, ещё раз повторил:
...когда тебе невыносимо плохо, найди кого-нибудь, кому ещё хуже и
помоги ему... у меня-то, слава богу, и отец и мать в добром
здравии...
Он успокаивал себя этими словами, а тем временем опасный заговор уже
набирал критическую массу.
...гнида! сколько людей из-за тебя полегло в Афгане!.. ты, Богданов,
и здесь собрался нашего брата душить!.. из-за тебя капитан Осипов
погиб! по твоей, сволочь, вине! ты его толкал вперёд: давай,
разведка, результат, награду заработаешь!.. зачем я пошёл к
нему?!. он мне мстит! Богданов мстит мне, потому что я видел, как он
...что сделать, чтобы вдохнуть новый порыв? как возродить себя? как
возродить
страну, вдохнуть в людей свежий дух? взорвать ту трясину, что засосала
всех?
перекричать тишину безразличия и равнодушия?..
Жалел Шарагин об ускользающей любви к стране, к родине, но обиды тянули
прочь, отвернуться, остаться одному, надуться, хлопнуть дверью, - да и
начитался он порядком, наговорился, - с тем же Епимаховым проговорил многие
мысли вслух, и как бы проверил правильность заключений, и дополнения
выслушал, поспорил, от того же Геннадия Семеновича набрался мудрости, на
новые размышления натолкнулся, и ещё более горько стало. Любовь к некогда
священным, дорогим понятиям прошла, и надежда на новую любовь осталась
отныне в мечтах, далёких, пожалуй что несбыточных.
...и верные Владимиру люди стали по его приказу рубить идолов
на части, колоть острыми мечами, сжигать, а самого громовержца
Перуна привязали к хвосту лошади и потащили с горы, и при этом
били идола палками...
Нет, он не хлопнул дверью, не перечеркнул жизнь, не возненавидел, и
пренебрежительно о стране отзываться не стал, - он теперь просто чаще
переживал, маялся, расстраивался, досадовал. Настолько казались порой
очевидными ошибки, просчёты, недоработки, необдуманными иные решения,
выдаваемые за исторические. Наивными виделись ему измышления в газетах,
оскорбительными - плоские, убогие, стандартные призывы-штампы,
лозунги-стереотипы, разжеванные, проглоченные. Уже тошнило от повторов.
...неужто никто не видит, что пора что-
то менять? перестройка нужна не на словах, а на деле!..
И снова и снова обидно делалось, что дурят, забивают мурой головы
людей. И за людей, что не понимали того, заступиться иногда хотелось. Только
как?
Более не помещался он в пределах, начертанных самим же, определенных
положением в армии, в обществе, в стране, в пределах, вполне достаточных
раньше.
Стесненным почувствовал, маловато места осталось, душновато сделалось.
Но и оказаться выброшенным за пределы привычного было страшно. За пределами
выбранной раз и навсегда территории обитания, существования, мироохвата, не
видел он места. И потому надеялся, как многие образованные люди, на скорые
перемены, на сообразительность и понятливость тех, кто засел наверху, кто
командует парадом. Надеялся вновь войти в знакомый, уютный и безопасный мир
объясненных, родных начал, мир, расширенный теми, кто определял направление
движения всей великой страны.
...а сколько понадобиться сил, чтобы армию удержать от развала!.. а
удастся ли вообще сохранить её после этой войны?..
...русским, стоит только засомневаться в собственной правоте - всё,
конец, пропало! всё рушится, разваливается... трёхсотлетняя
династия Романовых - превратилась в ничто за какие-то часы... а мы,
сумеем удержаться, раз больше не верим в идеи, которым жили
семьдесят лет?..
откуда в одном человеке столько пессимизма?! я разучился верить
кому либо и во что либо... неужели я теперь так и останусь просто
циником? нигилистом? неужели больше никогда не будет ничего
святого для меня?.. а как же жить дальше?..
В Афган входил он с мыслями стройными, с набором святынь. Сейчас же всё
спуталось, обесценилось. Будто осиротел он. Святыни, которым он присягал на
верность, незаметно поблекли, а найти твердыню взамен расколовшейся,
раскрошившейся не удавалось так сразу.
...не легко вновь уверовать... да и во что? а легко ли было людям
отказываться от язычества, отворачиваться от грозных идолов и
входить в реку, креститься в иную, незнакомую веру?..
...я и молитв-то не знаю, и каяться не научен, и смирению научен лишь
на
армейском уровне... разве что в колокольный звон уверовать,
который звал меня тогда на охоте к себе?..
...а меня ли он звал?.. вот и Лена говорит, мол молилась за меня,
потому-то я и
выжил, сходить бы, говорит, надо, свечку поставить...
...а что если это - погребальный звон?..
...не пойду, ни к чему... пустое это... не верю никому, ни во что!..
Однако продолжать жить дальше, не выстроив, не возведя, как фундамент,
новую веру, представлялось невозможным.
...у русских удивительная черта - жажда верить, часто граничащая с
самообманом; русские упрямо, с надрывом набрасываются на идею,
обещания, иногда заранее зная, что они утопичны, и всё же
позволяют себе увлечься сладкими грезами, гибнут, но не
сдаются, и испытывают противоречивые чувства, даже когда
убеждаются в ложности этих мечтаний, чувства обиды, досады,
разочарования и жалости... прямо как дети...
Скоро комиссуют, спишут в запас, выкинут, как старую вещь! Это -
неизбежно. Шарагин сидел в штабе, усердствовал над документами, рапортами,
справками, стучал двумя пальцами по машинке, и холодок пробегал по спине,
стоило кому из старших офицеров, из штаба полка заглянуть в батальон.
...лучше бы сгинул я на войне, чем мыкаться здесь никому, в сущности,
ненужный!..
Принять смерть в Афгане, нежданную, нахрапом выпрыгнувшую из какофонии
боя, было б проще, отчасти даже естественно, решиться же уйти из жизни
добровольно, рядом с домом, без понятных на то причин для людей близких,
оказывалось чертовски тягостно.
...смертный приговор вынесен, просто отсрочили исполнение...
Подспудно понимал он, пожалуй, что надо остаться одному перед тем как
случится "это", что Лену делать заложницей мучений нельзя. Но как? Как
спасти их с Настюшей? Как?
Нельзя же просто взять и прогнать их! Нельзя и резоном действовать - не
согласится Лена, не такая она, не бросит, не оставит.
Как-то после ужина Лена мыла посуду, и неожиданно посетовала на то, что
квартиру им никак не дают, что лишко денег уходит, впустую ведь тратятся, на
ветер, по сути дела, выбрасывают они, снимая квартиру.
...это гарнизонные бабы на неё так воздействуют, она ведь
раньше совсем другой была, кроткая и скромная... ходит по
подружкам, а те науськивают её, сучки!..
- Ты слышишь меня или нет? Сколько же нам ещё жить здесь?
- Не знаю, - отмахнулся Олег.
- А что, если вообще не дадут?
- Может и не дадут! - ответил он раздраженно.
- Но ведь другие получают... - обиделась Лена. - Дали вон, я слышала,
какому-то капитану новенькому, меньше месяца, как прибыл. Чистяковы почти
сразу получили.
- Мало ли кто и как получает!
- Тише, не кричи, Настя услышит.
- Пусть знает, что отец в ноги кланяться не будет. Придёт время,
получим квартиру.
- Но ты же ничего не делаешь для этого, только рассуждаешь. Попробуй,
сходи к полковнику Богданову, вы же с ним в одном полку служили. Неужели он
не поможет, наверняка знает, что ты такое ранение перенёс...
- Откуда ты про Богданова знаешь?!
- Знаю. Сходи, что тебе трудно сходить?
- Замолчи! Прошу тебя!
...в Афгане Богданов был и здесь надо же было угодить под его
командование!..
- А что я такого сказала? Что ж ты такой дерганый стал! Ничего ни
скажи! Мне Нина Чистякова говорила, что Богданов мужик нормальный, может
помочь.
...ах вот как?! значит правду говорят, что она под Богданова легла,
чтобы квартиру быстрей получить...
- Замолчи!
- Хочешь, я схожу к нему, если ты такой гордый?!
- Я тебе запрещаю даже называть фамилию этого гаденыша!
- У тебя все плохие, - не сдержалась Лена. - Так и останемся навсегда
без собственного угла... А потом ты опять в госпиталь ляжешь, что нам тогда
с Настей делать?
- Замолчи! - он хлопнул дверью, стекло вылетело, разбилось вдребезги.
- Совсем с ума спятил. Смотри, что ты наделал! - она наклонилась
поднимать кусочки стекла, волосы её растрепались. Он впервые видел свою
нежную, добрую Лену в ярости.
...это не моя жена! моя жена всегда другой была!.. это ведьма!..
- Поезжай-ка к маме!
- Я бы давно уехала, - неожиданно жестко заявила Лена. - Ты нас уже и
замечать перестал совсем. Спросить у тебя ничего нельзя.
- Тогда собирайся! Мы с Настюшей вдвоем справимся как-нибудь, - сказал,
и пожалел, но деваться было некуда. Вышел из положения: - Няню найду!
- Что?! Ишь чего захотел! Уеду я только вместе с ребёнком. Неужели ты
думаешь, что я её оставлю в квартире с... с ненормальным?! Олежка, прости, я
не хотела!
- Уезжайте!
- Что же я несу такое! Ради бога, прости! Что с нами творится такое?!
Олежка! - она обняла его, зарыдала.
- Отпусти, - он расцепил её руки.
- Прости, Олежка, - Лена отпрянула от него, отвернулась, всхлипывая,
повторила, умоляя: - Не гони. Мы должны быть вместе, один, один: ты
пропадёшь.
- Не пропаду!
- Пожалуйста, - плакала Лена.
- Успокойся. Я говорю: успокойся. Хватит слез! Собирай вещи. Утром
посажу вас на поезд.
В привокзальном буфете
...вот повезло!..
продавали пиво. Шарагин воротился в пустую квартиру, уселся в кресло,
открыл бутылку, закурил в гостиной, где обычно не курили, вздохнул с
облегчением: отвязалась, никто не жалеет, не ворчит из-за разбитой посуды,
не зудит насчёт квартиры, не вздыхает за спиной по поводу осколка под
сердцем. Так лучше - один на один с болью и мыслями.
...справлюсь как-нибудь!.. не пропаду!..
Не справился. Средь бела дня вспучилась, навалилась боль, тормошили
мысли, недобрые, беспорядочные, ускользающие, надрывные, атаковали, путали
всё в голове, будто и прямо сходил он с ума. Он набрал Женькин номер:
Слушай, приходи прямо сейчас. Что-то неладно, что-то со мной не в
порядке.
- Брось ты! Не беспокойся, главное, что у нас выпить есть, - Чистяков
обрадовался холостяцкой обстановке. - Подумаешь, осколок какой-то! Ты,
главное этих идиотов-врачей не слушай. Они вечно всякую ерунду придумывают.
Перестраховщики! Знаешь, у меня, блядь, дед есть, не родной, какой-то там
двоюродный. Так у него по всему телу осколки сидят. Штук десять. И в голове,
и в груди, и в ногах, везде, короче. Деду дали понять, что он не жилец, что
максимум год протянет, а скорее всего - несколько месяцев. И что ты думаешь?
Живёт себе до сих пор припеваючи. В деревне живёт. Самогон, блядь, глушит,
нас с тобой за милую душу перепьет. Самосад курит. У меня у самого полпечени
осталось после гепатита, и ничего, жив, как видишь, и литр запросто выпиваю.
..."у нас чай в столовой никогда так не заваривают, жидок сплошной,
какого цвета моча при желтухе становится - чифирь прямо-таки... ",
говорил Моргульцев, который сам переболел гепатитом...
- Да мы в "заразке" квасили. И ничего!
...переболел желтухой, а пьет почти каждый день... всех зацепил
Афган... каждому - своё досталось...
- Одно дело гепатит, и совсем иное - ранение!
- Да брось ты... и желтуха проходит, и раны заживают.
- Женька! Ты не понимаешь меня! Я серьёзно, мне кажется, я медленно
схожу с ума от этой боли! Я готов умереть, я не боюсь смерти, лишь бы не
нашло безумие! Иногда я начинаю верить, что вовсе не вернулся с той войны...
Иногда от боли настолько дурею, что перестаю понимать, где я, и что со мной
творится! Иногда вижу себя в госпитале, иногда лежащим под тем хребтом, где
нас накрыли духи, иногда Лена снится мне и Настюшка... Я тебе скажу, что,
вот мы здесь с тобой сидим, а мне порой кажется, что это сон, что не может
этого быть, потому что умер я давно, погиб, ранение смертельное было, а
никаких госпиталей и никакого возвращения домой не было!
...Действительно. Началось это давно. Представилось однажды, что
повторяющиеся в ночном сознании события - будни в кабульском полку,
афганские пейзажи, горы, и особенно последний бой, - вовсе не сновидения. И
напротив, тот день, когда они поехали на охоту, и гуляли в лесу, и Настюша
провалилась в лужу, но не сказала папе, только позже призналась, когда шли к
машине, и он спросил её, почему она так странно шагает, сказала Настюша, что
в ботинках "немного сыло", а там полно было воды, хлюпали так, что ужас, -
весь день тот мог запросто привидеться ему во сне...
...точно! в последнюю ночь перед ранением, в горах... значит, я до
сих пор в Афгане... балансирую между жизнью и смертью?..
- А что Ленка-то уехала?
- Семейные неурядицы.
- Она про осколок знает?
- Рассказал.
- Что говорит?
- Ничего не говорит, жалеет.
- Это они, бля, мастерицы. Поплакать, поныть, поворчать! Кишки
вытянуть!
- Лена не такая, - встал на защиту Олег.
- Что значит: не такая?
- Она никогда не ноет.
- А чего ж ты её выгнал?
- Поругались. Из-за квартиры. Требовала, чтобы я к Богданову сходил,
рапорт написал. Какой теперь на ... рапорт? Пинком под зад, а не квартиру.
- Сложная ситуация.
Они склонились над незамысловатой закуской, курили, тыкали бычки в
консервную банку с остатками жира.
...что если уехать из этой страны?..
Он повторил эту идею вслух.
- А что? Всей семьей соберемся и уедем! Уезжают же некоторые, в
Америку, например.
- Дурак ты, Шарагин! Это же только евреев выпускают! А кто тебя
выпустит из страны?! Да и куда ты денешься без ВДВ! Кому ты на ... нужен?!
Устройство парашюта иностранной разведке и без тебя давно известно.
- В общем-то ты прав, конечно, пусть хоть в штабе, но только бы не
гнали из вооруженных сил.
- Чё ты заладил? Никто тебя не выгонит.
- Времена меняются.
- Тут ты прав, конечно. Нашему брату офицеру эти перестройки ни к селу,
ни к городу.
...мы созданы для того, чтобы воевать, а враг всегда будет...
- Враг всегда будет, Женька! - взбодрился Олег. - И коли снова война -
и меня призовут, тут-то не боись! - как он сразу воодушевился! - Так что
если уж и суждено увидеть Вашингтон, и зелёную лужайку перед Белым домом, то
только из-под купола парашюта!
- Ну. Пока до Америки не долетели, давай-ка что-нибудь поджарим, -
заерзал на табуретке Чистяков. - Жрать охота. Картошка есть?
Разложили на полу газету, начистили полкастрюли.
- Знаешь, Женька, мне снилось, что у нас с Леной родился сын. Она
всегда хотела двоих детей. Я раньше тоже об этом мечтал. Но куда теперь
второго ребёнка! Я не уверен, что нас троих смогу прокормить.
- Прокормишь! - Женька встал к плите. Сливочное масло заскользило по
раскаляющейся сковородке. - Сейчас бы сальцу! - Женька ловко строгал ломтики
картошки.
- Легко сказать. Даже помню, что имя ему дал - Александр. Мне снилось,
что лежу я на кровати, а он ползает рядом, пухленький, смешной, с родинкой
на спине. - Закурил. - Если будет сын, непременно отдам его в суворовское!
Пусть закончит, а там сам решит - оставаться служить или нет. А потом
резануло: как мог родиться сын, если я умер. Дело в том, что мне чуть раньше
снилось, что я умер. В Афгане погиб!
- Мне тоже бред всякий снится. - Женька поворошил ножом картошку, сел
за стол: - Наливай!
- Я и могилу свою видел и имя на надгробии: Шарагин Олег Владимирович,
такой-то год рождения, такой-то год смерти. И знаешь, что самое интересное?
И число и год совпадали с днём той операции, когда меня ранили!
- За тебя!
- Женька! Ты меня слушаешь?!
- Хорошо пошла!
- Ты не слушаешь совсем!
- Ну. Налить ещё?
- Наливай. Так вот, во сне я переживаю всё это, и разобраться не могу:
то ли я действительно мёртв, и всё вижу с того света, то ли прыгать от
счастья, что сын родился.
- Давай выпьем! - Женька потянулся за банкой с рассолом.
...а что если я давно уже мёртв? или при смерти? может, я
действительно ещё в Афгане и всё мне это снится? вот проснусь и
всё пройдёт, и будет снова Кабул, полк, горы...
- Как ты считаешь, я нормальный?
Женька прищурил один глаз, надул губы:
- Нормальный. Ты мне лучше вот что расскажи. Ты мне про свои санаторные
похождения не доложил.
- Какие похождения?!
- Ты что ж, целый месяц никого?..
- Не до этого было.
...он так ничего и не понял...
- Значит, ты ненормальный! Чтоб я за две недели в санатории, ни на одну
бабу не залез! - возмутился Женька. - Х-хэ! Да мне бы, блядь, хоть на пару
дней куда улизнуть. Всё чувствует! Любой запах чует. Хорошо вот к тебе
отпустила, и то со скандалом. У-у-у! Сука! Паяльной лампой сжег бы! Две
недели! Лафа! Какой же ты идиот! Помнишь, блондинку в Кабуле? Слушай, бля,
давай в город махнем! - он взглянул на часы. - Начало первого.
- Пора спать, Женька. Нечего на пьяную голову баб искать.
- Растравил душу.
- Кто растравил?
- Ты! Кто?
Смерть напомнила о себе во сне. Он знал, что она рядом, где-то там - в
кромешной тьме, словно она спала рядом, как раньше, до отъезда к маме, спала
рядом Лена. Да, смерть лежала рядом, под одним с Шарагиным одеялом, и ровно
дышала. Он чувствовал её прикосновения, нежные, ласкающие, как руки любящей
женщины, он даже мог поклясться, что она приняла женское обличие! Всё
пространство пропиталось смертью, оно состояло из густой, тягучей массы, а
когда он дотрагивался до неё руками, смерть превращалась в глину, и пальцы
разминали её.
В этих сновидениях о смерти обнаружил он неожиданно для себя
определенное притяжение и очарование. Смерть не имела больше ничего общего с
жутким видением в кабульском морге, обезображенными трупами, стеклянными
глазами, в которых застыло её отражение, как застывает в кусочке янтаря
какое-нибудь древнее насекомое. Не имела ничего общего с липким запахом
умершего тела, который надолго впитывается в одежду и подошвы, ни имело
ничего общего с сыростью земли, накрывающей и прячущей от мира людей,
утративших способность дышать.
Смерть представлялась ему иначе; она умела плотно пронизывать
пространство вокруг человека, она повисала в плоском небе над головой,
растворялась в глубокой, мягкой пыли под ботинками, смешивалась с сухим,
упрямым, назойливым ветром, прозванным "афганцем".
- Живой? - над ним стоял проснувшийся Чистяков.
Двусмысленность Женькиного вопроса не вызывала сомнений. Он спрашивал
не только про похмелье, он спрашивал про боли, которые бывают по ночам,
которых так опасался Олег. А ночь прошла спокойно, без приступа, и голова
гудела только от выпитого накануне.
...значит он не верит мне... он так ничего и не понял...
После выкуренной натощак сигареты, Женьку как осенило:
- А чего б тебе, .бтыть, и впрямь не сходить к Богданову. У тебя
награды, ранение. Замначпо подключи. В конце концов, знаешь, если с тобой
что-нибудь случится, так хоть квартира семье останется. У него резерв есть,
я, блядь, точно знаю, что есть!
- Посмотрим.
- Только сегодня не ходи. От тебя перегаром разит за версту. Осталось
там что-нибудь? Налей. Рассол в холодильнике. Достань. Да и день сегодня
плохой - понедельник. Сегодня все с головной болью проснутся. Эх, блядь,
сейчас бы пивка! Если идти к Богданову, то уж лучше в среду или четверг. Ну,
ты сам смотри. Чего тебя уговариваю?!
глава девятнадцатая
ЦЕРКОВЬ
...убью гада! пристрелю, как последнюю тварь!.. зачем я пошёл к
нему?!. унижался перед дерьмом!..
Трясло, как при малярии, скручивало внутри от обиды, распирало всего от
гнева и ненависти. Чудом сдержался.
...собака зубами ляскает, огрызается, когда ей делают больно, когда
её обижают, дразнят... а я промолчал...
Чуть не задушил в кабинете после того, как услышал от Богданова: "Да ты
- писарюга, да что ты сделал такого, чтобы заслужить квартиру?!"
...сука! так вот откуда засада! значит, он не забыл того случая!..
Шарагин направлялся в батальон.
...возьму автомат... не знаю как, но возьму, и убью эту
сволочь!.. это из-за тебя, значит, меня психом считают! это ты слухи
по всему городку пустил, что я контуженый!..
В голове корчились последние слова Богданова:
..."Если с парашютом прыгать не можешь, зачем ты нам в ВДВ
нужен?! Тебя, старлей, сразу комиссовать надо было, а ты ко мне
припёрся квартиру выпрашивать. У меня не каждый комбат в отдельной
квартире живёт! Так что, сиди у себя в штабе и не рыпайся!.."
- Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? - козырнул выплывший
навстречу солдат, застегивая на ходу крючок на гимнастерке.
...только тебя не хватало на мою голову, урод!..
- Слушаю вас, Антоненко.
- Товарищ старший лейтенант, это самое, понимаете...
- Ну, ну же, мямлить только не надо! - Чмошника этого он терпеть не
мог, самый забитый, самый чахлый солдат в батальоне. Кожа на щеках рядового
Антоненко была в порезах после бритья холодной водой.
...Антоненко никогда не умел следить за собой, грязный вечно...
образина! будто не моется, изо рта несет, говнюк...
- В следующий раз, Антоненко! - повернулся уходить Шарагин.
- ...Понимаете, в общем, просить я вас хотел. Понимаете, письмо получил
из дома.
- Если отпуск захотели - забудьте! Кругом!
- Товарищ старший лейтенант! Никто не поможет, кроме вас!
...а я что ж тебе, нянька?..
- Идите к комбату, товарищ солдат.
- Помогите, товарищ старший лейтенант, а я вам помогу!
- Что-о-о? - сощурил глаза Шарагин.
...оборзел, сука!..
- ...Вас, товарищ старший лейтенант, комдив сгноить хочет.
- Что? Что ты сказал? Повтори! Откуда ты это взял?
...даже бойцы об этом знают... ну, Богданов!.. .издец тебе!..
- По дальней связи разговор про вас был.
- Какой разговор?
- Насчёт вас.
- Выкладывай!
- Помогите сперва с отпуском. Кратковременный. По семейным
обстоятельствам. Мне очень нужно...
...что же это такое?! солдат офицера шантажирует!.. обнаглели
"слоны"...
И вопреки всем своим правилам, Шарагин захотел заехать этому мерзавцу в
челюсть. Но на аллее увидел он политработника, и почти уже было
размахнувшейся рукой лишь провел себе по лбу, как бы пот вытирая.
...гляди у меня, Антоненко!..
- Я не просто так, вы не думайте, мне действительно надо! Я знаю такое,
что вы никогда не узнаете нигде. Только я об этом знаю. Про полковника
Богданова. Но вы должны меня отпустить домой! Мать написала, что с отцом
инсульт случился, что он совсем плохой. Хотите, письмо покажу? - солдат
полез в карман гимнастерки. - Я уже пытался говорить с товарищем капитаном,
он и письмо не захотел смотреть. Посмотрите вы. Не вру. А я вам расскажу,
какой против вас Богданов заговор готовит!
- Не надо письмо. Верю. Что за заговор?
- Мне надо хотя бы на несколько дней домой смотаться. Чую, что помрет
батька.
- Где родители живут?
- В Гродно.
...договорюсь с комбатом... как же не хочется говорить с комбатом...
- Хорошо, Антоненко, поговорю с комбатом. Три дня хватит?
- Четыре, товарищ старший лейтенант!
...сволочь!..
- Хорошо, постараюсь. А теперь выкладывай!
- Земляк у меня на дальней связи по вечерам сидит. На прошлой неделе
Богданов с кем-то из отдела кадров в Москве говорил. О вас говорил.
- Ну, ну же! Не тяни резину!
- У вас положение очень фиговое.
- Ну-ка, давай выкладывай! - Шарагин готов был схватить солдата за
шиворот и трясти его, как Буратино.
- Вас хотят...
- Говорите, дословно!
- Дословно не могу, товарищ старший лейтенант.
- Я вам приказываю, Антоненко!
- Богданов сказал, что вы - инвалид. Что вам не место в ВДВ, что вы -
псих. Сказал, что вас комиссовать надо.
- ...
- Так как насчёт отпуска, товарищ старший лейтенант?
- Завтра сделаем. Сейчас найду комбата и решим.
...меня, боевого офицера! зря я тебя не задушил там в кабинете,
Богданов! и эту солдатскую сволочь задушил бы на месте! но я дал
ему слово!..
На полпути к батальону Шарагин передумал, остановился, постоял в
нерешительности, развернулся, и направился в батальон к Чистякову. Женьку он
застал в оружейной комнате. Он только что заступил ответственным.
- Здорово, старина! - Женька кивнул через приоткрытую решетчатую дверь
оружейки. - Погоди, я сейчас.
...здесь оружие под замком... каждый пистолет, каждый автомат,
каждый патрон на учёте... не могу же я ворваться и схватить
оружие?.. а вдруг другого такого шанса не будет?.. а что, если
Богданов даст приказ меня больше никогда ответственным не
ставить? что, если меня завтра на территорию полка не пустят?
тогда я никогда уже не доберусь до оружия... как же просто в
Афгане!..
- Ну вот и всё, старина, - двери оружейной комнаты закрылись, Чистяков
повернул замок. - Сержант! Опечатывай! Ты чего такой, будто горем убитый?
Случилось что? Аль не опохмелился сегодня?
...опоздал, теперь уже никогда не добраться до оружия...
- Нет, ничего, я так, я пошёл.
- Подожди, Олег!
- Увидимся.
- Ты про день рождения-то не забыл?
- Про день рождения? Да-да, конечно. Счастливо. Увидимся.
- Ну, точно пьяный, - решил Чистяков. - С утра где-то накатил.
Чем ближе подходил Шарагин к штабу своего батальона, тем больше
углублялся в собственное одиночество, и тем меньше сил и агрессии
оставалось. И под конец, на крыльце уже, почувствовал он, что не осталось
вообще никой злобы. И перед тем, как войти в штаб, сел он на скамейку,
закурил, и подумал почему-то, что жалко ему этого солдата-выродка.
...когда тебе невыносимо плохо...
Прыгали в голове кем-то сказанные слова, пока комбат говорил по
телефону, пока убеждал его Шарагин и лично ручался за бойца, и затем,
направляясь к воротам части, ещё раз повторил:
...когда тебе невыносимо плохо, найди кого-нибудь, кому ещё хуже и
помоги ему... у меня-то, слава богу, и отец и мать в добром
здравии...
Он успокаивал себя этими словами, а тем временем опасный заговор уже
набирал критическую массу.
...гнида! сколько людей из-за тебя полегло в Афгане!.. ты, Богданов,
и здесь собрался нашего брата душить!.. из-за тебя капитан Осипов
погиб! по твоей, сволочь, вине! ты его толкал вперёд: давай,
разведка, результат, награду заработаешь!.. зачем я пошёл к
нему?!. он мне мстит! Богданов мстит мне, потому что я видел, как он