Евстафьев Михаил. У нас опять задул "афганец"

идолослужение на Руси.

...после того, как сам же наставил кумиров
на холмах вдоль Волги и Днепра...

И поспешили преданные люди уничтожать идолов: рубили их на части,
насмехались над тем, во что сами недавно ещё верили, и во что предки их
верили, кололи идолов острыми мечами, жгли.

...как легко мы отрекаемся от прошлого!..
сегодня - любо, а завтра - прошла любовь,
остыли, прозрели и отреклись, и готовы нещадно
бичевать то, во что, казалось бы, свято верили...

Самого же главного, громовержца Перуна, серебряно-голового, златоусого,
привязали к хвосту лошади и потащили с горы, и при этом колотили идола
палками.
А кое-где уже и других божков избивали палками: Волосу досталось,
Дажьбог пострадал, и Стрибог, и Хорс - всем попало.
И делали это вовсе не потому, что дерево могло что-то чувствовать, а на
поругание бесу, который этими идолами прельщал людей.

...и так запросто низвергли громыхавшего на огненной колеснице
Перуна... сколько лет приносили ему жертвы...

Поволокли Перуна к Днепру, и собравшийся простой люд плакал, глядя на
это зрелище.

...к слабому да униженному русское сердце тянется...

Когда же Перуна спустили в воду, и он поплыл по течению, долго бежали
по берегу верные слуги и следили, чтобы не пристал деревянный истукан к
берегу, чтобы миновал пороги, а если случалось, что застревал он, так ногой
его пихали, палкой толкали к середине реки.

...а ведь мы до сих пор наполовину язычники... скифы...
разжигаем костры и приносим жертвы деревянным богам...
и так легко предаём их потом...

Одни не торопились креститься, будучи упорно привязанными к старой
вере, другим же просто необходимо было время, чтобы свыкнуться с верой
новой, чтобы пойти на крещение искренно и в радости, а не в сомнениях и
печали. Были и такие, что вовсе заупрямились, отшатнулись от князя, поперёк
воли его мыслить задумали.
Повелел тогда князь всем некрещёным у реки собираться, и пригрозил, что
кто не явится будет считаться противником. И отправились люди к реке. И
рассуждали они так: "Не приняли бы князь и бояре новую веру, не будь она
хороша..." Но не все пошли за князем по доброй воле. Собрались у реки
некоторые и по принуждению. И лишь немногие, самые преданные деревянным
идолам, не явились на крещение вовсе, либо заперлись в домах и не открывали
посланным собирать людей дружинникам, либо, опасаясь немилости княжеской,
бежали в леса и степи.

...так кто же всё-таки прав? тот, кто сбежал или тот,
кто крестился?.. кто позднее страдал за веру и сохранил
старый обряд или тот, кто отрёкся и принял новые порядки?
кто мечтал освободить народ от самодержавия и построить
новое общество или тот, кто сражался против революции
и верил в царя? кто недоволен Советским Союзом и думает
о том, как разрушить его или кто видит в нём великую державу?..

Пришедшие же на крещение зашли в воду, и стояли. Одни по шею, другие по
грудь. И взрослые держали на руках младенцев. А священники на берегу читали
молитвы...
И воздвигли на высоком берегу Днепра крест. Приняла Русь Православие.
На веки вечные!..

Пока слушал рассказ майора, возникла у Шарагина мысль,

...совершенно и безусловно нелепая и бредовая...

что совсем не к нему обращается майор, и, в отдельные минуты разговора,
даже казалось, что вообще в природе нет и не было никакого майора Черткова.

...и вовсе я не в Союзе, а по-прежнему в Кабуле...

Показалось Шарагину, что сидит он сам по себе отрешенно на скамейке, а
до него доносится чей-то откровенный разговор.

...или даже, что и госпиталя нет, и ранения никакого
не было... это мы с Епимаховым говорим, спорим...

- Мало быть крещёным, - тем временем рассуждал Геннадий Семенович. -
Надо ещё и жить соответственно. Лет пятьсот ушло, пока научили мужика в
церковь ходить, а не идолам поклоняться, да христианской сущности
придерживаться. Крестили Русь, кого - насильно, кого - по доброй воле, а
грешить-то люди не перестали, не испугались Бога обманывать. Бог милостивый,
Он всё простит! Видишь ли, Олег, я считаю так: по причине того, что решили
Боженьку мы надуть, и наказаны мы. И ещё многие годы будем наказаны! Грехи
не так-то просто замаливать. Мы виноваты уже хотя бы потому, что решили
возвыситься над Богом, что поверили в сладкие речи. Целый народ, великий
народ попутал бес и завёл в тупик.

...когда только это произошло? когда мы оступились?..

...видимо, наша страна никогда не увидит счастья, потому что она
расположена где-то на задворках рая...

- ...мы верим в возможность лучшей жизни, тянемся к ней, мечтаем, что
дети наши доживут до светлых дней... Только светлые дни никогда не придут, а
если случится чудо, и они наступят, жить в этой лучшей жизни мы не сможем...
Разве уместится русская душа, мятежная и неустроенная, в рамках любви и
согласия?

...безнадега какая-то...

Под конец разговора майор Чертков явно устал, почти охладел к теме.
Иные мысли теперь занимали его. Он посматривал на госпитальный корпус, ждал
кого-то.

...понятно, кого...

И вот по дорожке уже направлялась к ним пухленькая, с короткой стрижкой
медсестра. Она иногда заходила на их этаж, и Геннадий Семенович с ней
шептался, а сестричка кокетливо хихикала.

...милашка, только ногти грызёт...

Майор тут же словно воспрял духом:
- Однако, друг мой, жизнь была бы пресной и малопривлекательной, не
будь в ней Бога и дьявола, добра и зла, рая и ада, не будь любви и
ненависти. Тогда бы и русские люди на свет Божий не рождались! Ну, бывай, в
следующий раз договорим...

x x x

И вот госпиталя, где его резали, штопали, обследовали, где он ждал, что
сживётся, срастётся рана, где колдовали над ним медики, позади.

...столько мучений, столько встреч, дум, а пролетело, как один день,
как одна минута... словно и не было ничего, а привиделось во сне...

Он неторопливо двигался по улицам большого незнакомого города.

...госпиталь - опасная штука, слишком долго лежишь на
кровати, и слишком много мыслей приходит в голову...
вообще, для военного человека любое безделье смерти
подобно... солдата надо от подъёма и до отбоя гонять, чтобы
не распускался, офицера тоже нельзя оставлять без дела -
либо сопьется, одичает без внимания и приказов, либо, как у
меня, борзость во взглядах и суждениях появится...

То, что давалось раньше, в мирной жизни, так просто, что не раздражало,
нынче выпирало и напрягало. Усматривал теперь Шарагин мельчайшие изъяны,
словно кусались они, словно тыкали в него чем-то острым.
Забытые, некогда естественные, привычные реалии вновь окружали его:
билеты в автобусе, запруды машин, много-много легковых автомобилей,

...и никакой боевой техники...

толкотня, длинные очереди всюду, люди - замкнутые, хмурые,
неприветливые.

...и все без оружия ходят...

...ни порядка, ни дисциплины, как солдатня, потерявшая армейский
вид...

...хамство везде и всюду...

- Гражданин! - схватил он за рукав расталкивающего всех в автобусе
мужчину. - Куда вы лезете? Позвольте женщинам сначала пройти.
- Да пошёл ты... !

...быдло, скоты!.. всем наплевать друг на друга... сами себе такое
существование придумали...

Он взял билет на поезд, перекусил в привокзальной забегаловке, зашёл в
гастроном. На входе, в уголочке, сбил прилипший снег с ботинок, потоптался,
разглядывая прилавки через головы прущей, как лавина, отоварившейся толпы.
Встал в кассу, чтобы выбить чек в хлебный отдел. Покупатели метались от
одного отдела к другому, ругались с продавщицами, выстаивали очереди.

...мы всю жизнь проводим в очередях... когда кто-то привозит колбасу
из большого города - праздник... это чем я занимаюсь сейчас... в
нашем городе такого хлеба и такой колбасы не будет, а сыра вообще
нет... правильно говорил Геннадий Семенович: нас научили гордиться
рекордными надоями и большими урожаями, радоваться
купленной по случаю туалетной бумаге или импортной обуви на
размер больше собственного... в сраном Афгане шмоток и продуктов
в дуканах было больше, чем в наших магазинах!.. нас научили
прибедняться, и радоваться тому, что живём мы хоть чуть лучше, чем
наши родители в голодные послевоенные годы, и нам об этом
неустанно напоминают... сорок лет все трудности и проблемы на
войну списывают... сколько можно?.. в наших людях совершенно нет
чувства собственного достоинства... мы ругаем мир, в котором
живём, все ругают, каждый человек в этой очереди, но ни один из них
никогда ничего не сделает, чтобы изменить жизнь к лучшему... и я не
знаю, как это сделать... прав майор, мы - народ, который совершенно
не уважает сам себя... тогда кто же мы такие и куда идем?!! уж во
всяком случае, не к светлому будущему человечества, не к
коммунизму...

Вспоминались то и дело слова майора Черткова: "Неправильно живём. Плохо
живём. Пора всё менять..."

...смиряемся с любыми трудностями, терпим и выносим любые
унижения, мы - рабы! в нас воспитали рабскую покорность...
и я - раб системы, я буду служить этой стране до конца дней
своих, и никуда не денусь... из этого круга не вырваться!..

Стоявший перед ним мужчина в сером заношенном пальтишке в одной руке
держал сетку с продуктами, в другой - меховую шапку.

...лысеющие жидкие волосы, и остатки загара, или просто кожа
смугловатая... как у того духа...

...я хорошо помню его со спины, духа, которого допрашивали
разведчики, и Женька Чистяков помогал, подпалил ему зажигалкой
бородку, она вспыхнула...

...ответный разбросанный пулемётный огонь состриг верхнюю
часть дувала... куда ему было бежать? окружили... попалась, сволочь!
дух знал, что его прикончат... и механик-водитель, которому оторвало
ноги, и изувеченная фугасом бронетехника - его рук дело... или его
смывшихся дружков...

...под рубашкой - следы от отдачи и ремня автомата... никаких
сомнений!..

...а он всё дурочку ломал, вертел головой туда-сюда, и
Женька сказал: "тьфу, блядь, ещё один бестолковый
обезьян"... Женька дал ему поджопник и дух проломил
двухстворчатую дверь головой... и потом на четвереньках
ползал... с окровавленной плешью...

...крестьянином прикинулся! тоже мне крестьянин! а кто же
тогда из-за дувала стрелял? автомат запрятал, сука...
Женьке сказали: теперь он твой, и Женька увёл духа за дувал и
прикончил...

...гены предков... дохристианская Русь... мужество в бою,
воинская доблесть, красота подвига, и вдруг - коварство и
беспощадность, жестокость нечеловеческая... отреклись
от православия, и язычество тут же восторжествовало в нас...

..."за братана!" - сказал Женька, и выпустил вес рожок... и уши
срезал... я не стал смотреть, ушёл...

...как у этого мужичка уши у душка были... духу тому сколько
лет-то было? как этому - где-то под полтинник... дух взрослый был,
не ровня нам, двадцатипятилетним, в отцы бы сгодился... если бы не
был духом...

...а ты, мужичок, не дух ли?.. нет, запах не тот... душары
всегда одинаково пахнут, пахнут саманом, ружейным
маслом, насваром и пылью "афганца", бедностью и
болезнями, и не перепутаешь, запах у духов особенный, не
выветривается... наши собаки их чуяли за версту...

- Что ты меня нюхаешь? - заговорил мужчина.
Шарагин уничтожающе, сверху вниз глядел на человека из очереди, будто и
впрямь вычислил душка. Глядел не то, чтобы с ненавистью, глядел так, будто
хотел ни с того ни с сего долбануть чем-то тяжелым по макушке, а в последний
момент передумал.
- Чего ты так на меня смотришь? - съежился мужчина, попятился.
Руки его дрожали, когда он забирал сдачу.

...прямо, как у того душка перед смертью...

- Батоны кончились! Надь! - оглушила зал продавщица из хлебного отдела.
- Больше не пробивай!
Кассирша зевала, не прикрывая рот рукой, задирая верхнюю губу, оголяя
прокуренные жёлтые зубы и десны.

...точно собака, когда рычит и скалится...

- Три батона белого, пожалуйста, - Шарагин высыпал мелочь на тарелочку
рядом со счётами.
- Вы же слышали! Кончились батоны! - закончила зевать кассирша.
- Как же нет, я только что видел, как разгружали на улице?!
- Вот когда разгрузят, - кассирша залезла торчащим из обрезанных
шерстяных перчаток крючковатым пальцем в ноздрю, почесалась, - тогда и начну
пробивать. Следующий!.. Гражданин! Что стоите? Сказано русским языком!
Забирайте свои деньги! Очередь ждет!
- Мне батон чёрного, - оттеснила Шарагина от кассы женщина с бородавкой
на носу. Одета она была в тренировочные штаны и старые лыжные ботинки. -
Дайте же заплатить! Чего вылупился? Чего непонятного? Ой! Ну не давите
сзади! Ну, чё ты встал, дай заплатить! Хам!
- Я буду ждать, пока мне не пробьют за батоны, - заупрямился Шарагин.
- Хулиган! - завопила кассирша. - Не мешай работать!
- Ишь какой выискался! Думаешь, на тебя управы не найдется?! Граждане!
Помогите! - призывала гражданка с бородавкой, отталкивая Шарагина.
Он сжал от гнева кулаки; верхняя губа начала подергиваться, на виске
пульсировала жилка. Ещё немного, и сделал бы он что-нибудь с этими людьми.
Нет, поднять руку на женщину он не смог бы, а вот полезь на него кто-нибудь
из мужиков, убил бы!
Кассирша и гражданка продолжали кричать, покупатели заняли их сторону,
возмущались задержкой.
Тогда он схватил и швырнул на пол тарелку с мелочью. Тарелка
разлетелась вдребезги, зазвенели монеты.
- Хулиган!
- Милицию сюда!
Бросило в жар, он вспотел, начал задыхаться, закружилась голова. Олег
обмяк, потерял координацию движений, рухнул на пол. Ему казалось, что он
лежит на снегу после драки в суворовском училище. Не побоялся, один против
двух пацанов сразу вызвался драться, за дело, вступился за обиженного
товарища. Вдвоем на одного, и пусть! Он бился не то что до первой крови, он
бился на смерть. И упал только, когда ударили его головой в грудь. Сперло
дыхание. Вот он воздух, его сколько хочешь, а не вдохнуть, ни вот столечко
не заглотнуть, ни носом, ни ртом. Жалко, самого себя стало жалко. И,
поднявшись в рост, придя в себя, не побежал он вдогонку за обидчиками,
уставился на залитый кровью снег.
Пот покрывал кожу на лбу, градом катился по лицу. Теперь он видел, что
ошибся, что он не падал, что он не в суворовском училище, а в магазине, и
что на том месте, где, как ему показалось, свернулся побитый
мальчишка-курсант, на самом деле лежит пожилая женщина.
Щекой она уткнулась в месиво, образовавшееся от нанесенных с улицы
покупателями мокрого снега и грязи. Из хозяйственной сумки торчала
завернутая в бумагу мясная кость. Кто-то стоял в растерянности, кто-то
убежал "скорую" вызывать, большинство же людей, бегло взглянув из
любопытства, обходили женщину.
- Где же "скорая"? - возмущался кто-то в толпе.
- Вечно у нас так, целый час могут ехать!
- Безобразие!

...и все хотят побыстрее избавиться от мёртвого тела, и
забыть, что есть такое понятие, как смерть... и от меня будут
так же вот избавляться, от тела моего, отвезут и бросят на
холодный пол в морге... а после смерти? после - ничего? совсем?
всё? конец? сырая земля?..

Из прошлого донеслось воспоминание, сохранившаяся картинка: бабушку,
вернее гроб с бабушкой, опускают в могилу, закапывают; он, совсем маленький,
идёт с родителями и оборачивается на одинокий холмик, под который только что
положили

...пусть и умершего...

человека, родного - любимую бабушку.

...засыпав землёй... бабушка не боялась смерти... она говорила, что
пришёл её час... и забирает её Господь... она верила... в Бога...
которого никто никогда не видел... и меня крестила... втайне от
всех... бабушка знала что-то такое, что никто не знал, и верила в то,
во что никто не верил... и не успела мне передать то, что знала и
понимала...

Скандалистка с бородавкой узрела на полу суповую кость с маслами:
- Хорошая "бульонка". Где это она, интересно, купила?
- А вы что, не видели? В мясном магазине торгуют. Как выйдите сейчас на
улицу, сразу налево. Разбирают быстро. Поспешите, может, осталось ещё...
- Спасибо, милая!

...эх, надо выпить!..

Бегать искать поллитровку времени не осталось. Как только поезд
тронулся, Шарагин направился в вагон-ресторан.
- Закрыты мы, закрыты, - в дверях стояла старенькая, полноватая,
уборщица с крестиком на шее.
- Чего ты там застряла, баба Маня? Никому не открывай! - крикнули ей.
- Я свой, баба Маня, - Шарагин вынул из кармана червонец.
- Ну проходи, милок.
Десятку баба Маня спрятала под лифчик:
- Вот, устраивайся здеся. Петро! Неси графинчик!
- И чёрного хлебушка, - подсказал Шарагин.
Петро, с виду мужик запойный, серый, с потухшим взглядом

...потухший и жёлтый, пепельно-жёлтый, будто зола от
гепатита...

сказал: "Ага", пыхтя "Беломором", вынес графинчик, тарелочку с чёрным
хлебом и холодный, жалкий,

...будто со времен гражданской войны оставшийся...

кусок курицы.
Появились лысый, невысокий, с усиками директор и повара - совсем юный
Гриша,

...ещё не призывали...

ругавшийся отборным матом, куривший папиросы, а за ним - главный повар
- усатый бородатый Шурик, мелкого роста, который приставал к двум не очень
молодым и не очень интересным на вид, с ядовито-яркой помадой на губах,

...слегка помятым после сна...

зевающим официанткам - Вале и Жене. Повар подкрадывался к ним сзади,
даже когда вагон-ресторан заполнился посетителями, щипал их за попки или
щекотал подмышками и хихикал: "Ну, сейчас не до нежностей, работа. Погоди,
вечером приду и трахну!" При этом он противно хихикал и дергался.
Возможно, что именно эта глупая фраза, как-то косвенно указывавшая на
легкодоступность официанток, пробудила в Шарагине желание.

...а вот эта ничего... на безрыбье и рак рыба...

- Ещё один, - он постучал вилкой по графинчику, когда официантка
остановилась у соседнего столика. - И яичницу. Может, какой салатик есть?
- Столичный.
- Хорошо.
Городской пейзаж, представший в мрачных серых красках непогоды,
помелькав за окнами, сменился лесами, перелесками, садовыми участками с
натыканными уродливыми фанерными домишками-скворешниками, сиротливыми
деревеньками.
Выпил, закусил салатом.

...в принципе, милая мордашка...

Какое-то с первого же взгляда взаимопонимание между ними обозначилось,
симпатия что ли. И, двигаясь взад-вперёд по вагону-ресторану, не скрывала
официантка улыбки, один раз прыснула со смеха, так заворожено наблюдал за
ней офицер..
Постояли, покурили в тамбуре. Женя. Евгения. Красивое имя. И так легко
общаться с ней, такая контактная, простая. Откуда родом, да как сюда попала
расспросил. Скучно в глухомани российской до старости проторчать, а на
поездах - и города разные повидаешь, людей всяких повстречаешь. Пока замуж
никто не берёт, самой кое-что подзаработать надо, накопить, пожить свободно.
В ответ Шарагин про себя в двух словах рассказал. Про войну - ничего, и
про ранение - молчок, что к новому месту службы едет доложил, и хватит.
Просветил глупышку: на флоте не такие, как у него, тельняшки носят, в
воздушно-десантных войсках он служит. Разница большая! Да она, кажется, и
без него знала, просто подшучивала над ним. Какой десантник не обидится,
когда его за моряка принимают?! Простил. Понял, что с юмором девчонка.
Старый анекдот пришёл в голову. Вместе посмеялись. Потом помолчали. И Женя
позвала:
- Пошли, потом поговорим...
Расчёт её Олег сразу не углядел, не распознал. Официантка наученная,
хоть и девчонка ещё, недавно небось школу закончила, а хваткая, отпечаток
войны в глазах незнакомого хорошенького усатого офицера угадала, - из
Афгана, откуда ж ещё? - да и шрам подтверждал, что после ранения человек, а
значит - натерпевшийся, навидавшийся, но главное - из заграницы следует, не
с пустыми карманами, и раз так к женщинам тянет его, истосковался, видать.
Легко такого в оборот взять, пококетничать - он мигом клюнет. Молодые
офицеры, знала Женя по опыту, - как дети, которых поманить конфетой ничего
не стоит, даже жалко их порой - знающих своё дело в мире армейском и
абсолютно наивных, беспомощных в мире реальном. Только завидят юбку - сразу
петухами начинают ходить, гусар из себя строить, особенно когда выпьют.

...вообще-то она ничего, симпатичная... подождем, пока она
освободится, уже скоро закрываться будут...

Заигрывала Женя взглядами, и с каждой новой улыбкой наваливались на
Шарагина грешные мысли, будоражили воображение. А где? Как? Никогда таким
раньше он не был, не бросался на первую встречную. Но тут - приспичило! Вот
Чистяков - тот мастерски обхаживал представительниц слабого пола, тот без
победы с поля боя не уходил. Как бы не оконфузиться! Нет.

..."налит весь мужскою силой!"...

И от ворот поворот получить в таком деле - обидно.

...а-а-а... я знаю! я ей косметичку подарю... тогда уж наверняка!..

Он допил, закусил, вернулся в свой вагон, открыл купе, полез в чемодан.
Из Кабула он вёз две косметички - завидный подарок для любой советской
женщины: и пудра тебе есть, и тени.

...для Лены и для мамы... ничего, маме я подарю платок...

На дне чемодана, рядом с косметичками лежал бумажный сверток.

...дневник Епимахова... я забыл передать дневник...

Впопыхах он прихватил его с собой, не задумываясь, зачем он ему.
Вагон-ресторан закрывался. Директор то и дело гасил свет, чтобы выгнать
оставшихся за столиками посетителей.

...какие-то не наши, поляки что ли?.. пше-пшекают... с официантками
кадрятся... опередили! облом, товарищ старший лейтенант...
хорошо, что косметичку не успел подарить... да и не такая уж она и
симпатичная!.. дурость какая-то! на что я позарился?.. бес попутал...

Купился на женское внимание, на игривый взгляд, на соблазнительно
виляющие бедра, на фальшиво-ласковый тон! Дурак! Мальчишка!
Чтобы не оказаться в идиотском положении, Шарагин попросил выпить и
закусить, но Валя бросила через плечо, что кухня закрыта. А Женя, та и от
разговора не оторвалась. Забыла про офицерика.
- Я договорюсь, - предложила баба Маня, - отпустят... сколько тебе?
Грамм сто пятьдесят? Сейчас принесу...

"Прикоснись щекой к моей ладони.
Тепло смешается с холодом и заплачет.
В твои глаза залетит грусть.
Пламя свечи запляшет цыганкой на стене.
Из льющегося воска я вылеплю мечту.
Она будет прозрачной и скоро остынет..."

Читал Шарагин под перестук колес записи лейтенанта Епимахова.

...все они, бабы, одинаковые...

И дневником назвать это было бы не совсем верно. Лейтенант использовал
карманного размера записную книжку с алфавитом. В основном дневник
представлял собою собрание хаотичных записей: зарисовки, мысли, услышанное.
Почерк был не всегда аккуратный, почти без наклона. Записи делались ручками
разных цветов и карандашом, с перерывами, судя по датам, от случая к случаю.
Первые месяцы после прибытия в Афган Епимахов писал много.

..."Есенин у нас свой объявился", - вспомнил Шарагин слова
Пашкова. Прапор считал, что Епимахов пишет именно стихи...
отчасти был прав...

"Завтра летим за речку, там идет настоящая война. Ночь на пересылке в
Ташкенте. Первый раз в жизни полечу заграницу".
Смешно теперь вспоминать приключения Епимахова. Мужики по полу
катались, когда он рассказал.

...Несмотря на многочисленные гласные и негласные правила и приказы,
почти все на ташкентской пересылке квасили. Водка в Союзе стоила дешевле, да
и военнослужащие как бы не на службе находились. Офицеры часто приходили из
города подшофе.
- Выпить хочешь? - спросил Епимахова краснолицый от загара усатый
капитан в хромовых сапогах.
- Нет, благодарю, - Епимахов принципиально отказался, подумав: "Завтра
прилетим в Кабул, не исключено, сразу в бой придётся идти..."
- Да ладно тебе, пей! - уговаривал капитан. - Быстрее заснёшь.
Когда капитан в хромовых сапогах ушел на улицу курить, вернулся из
города второй сосед Епимахова - прапорщик. Он принёс авоську с пивом.
Епимахов отказался и от пива.
Прапорщик открыл зубами пробки, выпил одну за другой две бутылки
"Жигулевского":
- Трубы горят! - он сел к столу, взял пачку сигарет и несколько
сторублевых купюр. - Ты с собой советские бабки везешь?
Епимахов ответил, что у него осталось всего рублей пять.
- Зря. Афганцы с удовольствием берут рубли, особенно стольники.
- Так ведь нельзя перевозить через границу. Таможня найдет, - наивно
сказал Епимахов.
- А я тебе покажу как их спрятать, - подмигнул прапорщик.
Он разгладил три сторублевки, свернул их тоненькими трубочками, после
чего достал из пачки три сигареты, высыпал табак, и запрятал деньги. Сверху
прикрыл табачными крошками.
- "Таможня даёт добро!" Ты ж меня не выдашь, земеля? - Прапорщик
испытующе взирал на Епимахова. Тот покраснел, будто его обвинили в
предательстве:
- Нет, конечно.
Ночью комната набухла от перегара, стало нестерпимо душно. Подъём в
четыре тридцать утра Епимахов проспал. Раньше всех встал капитан. Хоть и
вернулся он после часа ночи, выглядел как огурчик, умылся, побрился.
Епимахов схватил зубную щетку, полотенце, но зубы почистить не успел.
Вскоре подали грузовики. Офицеры, прапорщики и несколько
женщин-служащих полезли через борт в кузов. Выехали на аэродром.