Фальков Борис. Ёлка для Ба

   - Ну да! - поднял бровки Жора. - А ты не пробовал эту... материальную заинтересованность вместо хлыста?
   - Да я только этим и пользовался.
   - Ну, и что?
   - Думал, мальчишка заработает себе мороженое, а девчонка конфеты. Ей и дел-то всех: постоять в бочке.
   - Тут жарко, - сказал Жора. - Тут стоять тоже работа, это тебя вон ветерком обдувает, а других? К тому же, жара у тебя какая-то кислая. В такой атмосфере стоять тяжелей, чем сидеть в сундуке. Надо платить получше.
   - Тут дело не в этом, - буркнул Назарий, - ты вот послушай, что этот... малый мне объявил.
   - И малая тоже?
   - Они из одного гнезда... Он объявил, что и без всякой работы возьмёт мороженое, совершенно запросто и куда лучшее, в холодильнике у его бабули.
   - Какой циничный хлопчик, - вздохнул Жора. - Знаешь, я ошибся, жара-то у тебя тут кисло-сладкая. А вроде бы ещё не вечер.
   - Ты что, не слыхал! - крикнул Назарий. - Твой этот хлопчик-клопчик, давил бы таких... сказал: запросто.
   - Кто знает, - пропищал Жора, - может, он и прав.
   Я это знал без всяких "может".
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   - Он всё выдумал, - пожаловался я, - ничего такого я не говорил. И почему она не возразила?
   - Не всё, - сказал Жора, - всего выдумать нельзя. Но дай мне развить мою тему.
   Мы сидели на ступеньках раковинки, с тыльной стороны.
   - Итак, жара бывает и кисло-сладкая, как жаркое. Это по ночам. А днём она чаще, как солёный огурец. Утренняя же жара вроде хины.
   - Это что такое?
   - Очень горькая штука, - Жора был доволен: я отвлёкся от своих проблем.
   - Мне и без хины несладко, - доверительно сказал я. - Все эти уроки... Знаешь, у Назария они очень горькие.
   - Но ведь бывают и кисло-сладкие?
   - Ещё бы, - обрадовался я, - как уроки моего дяди Ю.
   - Ну так вот тебе впридачу солёненький! - Жора выпустил аккуратное кольцо табачного дыма. - Никогда не пробуй курить табак, потом не отвяжешься.
   - Табак пахнет совсем не так, как твои папиросы...
   - Вот как? А я думал, курю табак.
   - Табак растёт у нас в палисаднике, на клумбе. Он пахнет по ночам, точно, как фиалки. Очень сладко, от них тошнит.
   - Но когда его курят, пахнет не сам табак, а дым. Понимаешь разницу?
   - От выхлопного газа тоже тошнит, а и он ведь дым.
   - Дым молодым! - воскликнул Жора.
   - Бардадым, - завершил я.
   - Неплохо, - пискнул Жора, - но вот что: со мной так играть можно, а с другими не советую.
   - А с Ивом?
   - С Ивом, пожалуй, тоже можно.
   - А с Сандро?
   - Иногда да, иногда нет. Сначала надо присмотреться к нему, а потом решать: да или нет.
   - Ну вот, а ты говорил: с другими нельзя...
   - Ты прекрасно понял, кого я имел в виду! - Жора угрожающе выкатил глаз. Это у него ловко получалось. - А... вот и Ив.
   - Лёгок на помине, - сказал я.
   - Эта пословица звучит полностью: дурак лёгок на помине. Следовательно, ты назвал Ива дураком.
   - Я не знал.
   - Незнание закона не избавляет от наказания... - с важностью объявил Жора и вдруг заверещал: - Эй, парень, чёрный парень! Этот мыслитель тебя обозвал дураком! Так что присаживайся, ты в нашу компанию принят.
   - Я не называл, - набычился я.
   - Тем хуже, - заявил Ив, присаживаясь двумя ступеньками ниже. Раковинка закряхтела: он был тяжелей нас с Жорой, вместе взятых, вчетверо. - Значит, ты это скрыл. Можно подумать, что ты скрываешь и нечто похуже, например, что я ниггер.
   - Он прав, - подтвердил Жора, - ничего нет хуже этого. Только, как же это скрыть? Это тебе не сладкое и не горькое, не кислое и не солёное, так... что-то совсем гадкое: пресное.
   - Не разыгрывайте меня сегодня, - попросил Ив. - У меня большая печаль, будто я съел это самое, пресное...
   - Ты съел накладное пузо Чрево! - убеждённо сказал Жора.
   - Нет, я просто выпил, - грустно возразил Ив.
   - Это причина, - согласился Жора, - за неё нужно выпить. Тебе следовало принести выпивку сюда, а не разыгрывать тут дурака.
   - Это мальчишка сказал, а негр вовсе не дурак, - поправил Ив. - И это особенно грустно.
   - Не дурак, зато урод, - сказал Жора. - И мы об этом никому не скажем, потому что все сами видят. А видеть это самим - весело.
   - Сам урод, - сказал Ив. - И поверь, смотреть на тебя - ничего весёлого.
   - Урод я, - вставил я. - Так все говорят.
   - Славная компания, - обрадовался Жора. - Кое-кого, правда, в ней не хватает.
   - Сандро? - догадался я.
   - Ты сплетничаешь за спиной у людей, - сказал Ив. - Мне это не нравится.
   - А ты спроси у него, откуда он такой чёрный свалился на наши белые головы, - подтолкнул меня Жора. - Это ему понравится.
   - Откуда ты свалился, Ив? - послушался я.
   - С севера, - охотно ответил он. - Мой папа, тоже негр, кормил там собой комаров. А сам не ел ничего, вот и умер. От двойной такой болячки.
   - Спроси теперь, а откуда свалился на север папа?
   - Папа свалился с копыт. То есть, его сбили с копыт на арене и он загремел на север.
   - Неужто этого достаточно, быть сбитым с копыт, чтобы очутиться на севере? - спросил Жора сам, потому что я медлил.
   - Самого по себе нет, не достаточно. Но папа при этом сказал... кое-что. А публики, как назло, в тот вечер было много.
   - Что же сказал папа? - Жора подмигнул мне.
   - Он сказал, подымаясь на копыта, с которых его сбили: мать вашу так и отца.
   - Так прямо и сказал: вашего? Что ж он, не знал, кто именно наш отец, и не только наш, а и всех народов, а также их учитель и друг?
   - Он знал, - мрачно сказал Ив, - знали и другие. Вся публика знала, вся труппа и оркестр. А знание закона, как и его незнание...
   - Знание - сила, - вставил я.
   - Значит, это, - Жора потрогал бицепс Ива, - знание. Ну, а теперь спроси-ка, где его мама.
   - Где твоя мама, Ив?
   - У меня мама повсюду, - вздохнул Ив. - Везде, где отечество, там и родина-мать. Тебе что, пора подыскивать детдом? Могу дать адрес моего: не худший из вариантов. Только поспешай, малыш, скоро там мест свободных не будет.
   - Чёрный парень нажрался в детдоме солёненького, смотреть на него не может, - сказал Жора. - А сладкого, наоборот, ему недоставало. Он и теперь за конфету продаст кого угодно, даже мать.
   - Родину, - свёл сказанное воедино я. - У меня во дворе пацаны точно так же, за кусок сахара, бывает, и пистолет отдают. А я сладкого терпеть не могу, разве что мороженое. И пацанам таскаю из дома конфеты. Зато за солёный помидор, знаете, такой мятый, так... и душу с меня вон, и кишки на телефон.
   - Обещали не разыгрывать, - сказал Ив, - а сами... Так что, у тебя, значит, есть пистолет?
   - Нет, - слишком резко отверг такое предположение я.
   Они оба внимательно посмотрели на меня. Пауза грозила затянуться надолго, и я добавил:
   - У отца есть.
   - У отца, конечно, много чего есть, - согласился Ив. - Только нам-то что с того? Одни только обещания.
   - И пачка вафель на ночь, - добавил я. - Так говорит наша Валя.
   - Умная женщина, - признал Жора. - А меня вон в детстве обещали придушить, чтобы не давать и вафель. И закопать. И тоже обещаний не выполнили. А хорошо бы...
   - Кто ж из нас печальный? - спросил Ив.
   - Все, тут мы на равных, - выпалил Жора. - Сидим, грустим, несём чушь.
   - Мне нравится так болтать, - сказал я. - Что может быть лучше?
   - Да, этого вполне достаточно для дружбы, - согласился Жора. - Но за это бы надо ещё выпить.
   - Тебе-то зачем пить? - спросил Ив. - Понюхай пробку, и с копыт.
   - Это твой папа с копыт! - возмутился Жора.
   - Мой папа был негр, как и я, - запротестовал Ив, - а ты нет. Ты другого рода. Ты этот, как его, лилипут.
   - Он от природы просто маленький человек, - поправил я.
   - Рода-природа, твоего папу тоже надо было закопать в детстве, - не согласился Жора.
   - Его и закопали на севере.
   - А выкопали, как вижу, здесь, на юге.
   - Значит, я уже не совсем папа, я его антипод.
   - Артишок ты, вот что!
   - Анти - шо? - заключил я. - А всё-таки, чей это ребёнок, которого тут выкопали?
   - Нет, - возразил Жора серьёзным тоном, - этот ребёнок не был чёрным. Тебя это интересует?
   - Нет, - не растерялся я, - меня интересует, что он мальчишеского полу. Ведь и я как-то...
   - И все мы, - согласился Жора. - Все мы пацаны.
   - Да, мы не стареем, - подтвердил Ив. - Коли уж таким уродился, то это навечно.
   - А сколько тебе лет, Жора? - спохватился я.
   - Да вот скоро пятьдесят, и все не краденые, мои.
   - Пятьдесят! - я подскочил от неожиданности. - Не может быть!
   - Я и сам так думаю: не может. Но существует документ.
   - А ты что думал, сколько ему? - спросил Ив.
   - Я думал... - ответил я, усаживаясь на место, - я вовсе не думал, а был уверен... Сказать честно?
   - Ни в коем случае! - воскликнул Жора.
   - Я думал, тебе разве чуточку больше, чем мне.
   - Карлик, ты понимаешь этот комплимент? - засмеялся Ив. - Ты в жизни таких не имел, даже когда был карликом летающим, а не в сундуке сидящим. Вот удача, так удача.
   - Разумеется, понимаю, - холодно возразил Жора. - Не такой дурак, как некоторые.
   - А ты, оказывается, одного возраста с Ба, - я всё не мог опомниться.
   - А я и бабушка себе, и внучок, - гордо сказал Жора. - И в этом моя удача.
   - Если б я знал об этом раньше, - я облизал губы, - то не смог бы говорить тебе "ты".
   - Так ты свою Ба называешь "вы"?
   - Нет, но это... другое дело, - запутался я, и попытался вывернуться: - А что значит: карлик летающий?
   - Как-нибудь потом расскажу... - Жора не дал себя сбить с темы. - А Ив тоже другое дело?
   - Эге-э, - прогудел Ив голосом днепровского колёсного парохода, - в сравнении с тобой я ему ровесник.
   - Славно говорим... - грустно сказал Жора. - Посторонним вход не воспрещён.
   - Ив сам велел мне с ним на "ты". А вот с Назарием я на "вы", - продолжал я жевать ту же мякину.
   - Вот-вот, это другое дело, а не то, - сказал Ив.
   - Посторонним вход всё же воспрещён, - оживился Жора.
   - И с Сандро!
   - А это дело и вовсе третье, - снова развеселился Жора. - Есть и дело четвёртое, пятое... Вон этот чёрный парень частенько рассказывает о себе в третьем лице. Понимаешь, что это значит?
   - Конечно, - обиделся я. - Есть люди двуличные, трёхличные, и так далее.
   - Ну да, ну да, но не это главное. Главное, такие рассказы - начало литературной деятельности, вот что.
   - Чего уж там, - возразил Ив, - а почему не она сама?
   - А потому что ты не сам, - заявил Жора. - Вот почему.
   - Я понимаю, - сказал Ив. - Нет, негр не дурак. Ладно, негр, может, и дурак, но не какой-нибудь там, а печальный. То есть, не такой уж и дурак. Негр отлично знает, что он почти не умеет писать.
   - Как это, почти? - удивился я.
   - А так: подпись он поставить умеет, - сказал Жора. - На платёжной ведомости.
   - И под протоколом допроса! - гордо заявил Ив. - И тем делаю его недействительным. А ведомость тем же способом делаю действительной. Способ, как видишь, универсальный.
   - Весь в покойного папу... - покачал головой Жора.
   - В покойную маму, - поправил я.
   - Вот это другое дело, - поднял указательный палец Ив. - Мальчишка запомнил, где моя мама. Гол!
   - Смотри, он так же запомнит, что ты притворяешься неграмотным, чтобы потом объявлять протоколы допросов недействительными, - предупредил Жора. - То есть, тебе, трёхличному, грозит попасться в следующий раз с поличным. Вот когда будет тебе гол. Теперь спроси его, малыш, зачем он притворяется, если это делать так опасно?
   - Зачем ты притворяешься, Ив? - спросил я.
   - Чтобы не загреметь с копыт, - сказал он. - Это ещё опасней.
   - Да, - похвалил я, - вот это работа. Поначалу, наверное, и ты от неё блевал.
   - Ни слова о вонючей работе! - гаркнул Ив, шлёпнув меня по затылку.
   - Да уж... - глубокомысленно заметил Жора, - это нормальные пусть трудятся в поте, как завещано. А нас Бог пометил, чтобы сама пометка нам давала хлеб насущный. И что же? Нам вполне хватает, днесь.
   - А Сандро - хватает?
   - Мой маленький друг, - сказал Жора. - Ты слишком часто вопрошаешь об этом человеке. Между тем, сказано: это дело совсем третье.
   - Как и третий глаз...
   - Умолкни! - вскричал Жора. - Жанна птичка певчая, не трожь её.
   - Слепая птичка, - добавил Ив, - на все три глаза. А глаз, дорогие мои, есть первейшее дело.
   - Я думал - руки, вернее, ноги, - упорствовал я.
   - Циничный пацан, - неодобрительно покачал головкой Жора. - А ты вот попробуй писать вытянутой рукой, и сразу узнаешь, что дело не в руке, а в зрении. Рука-то остаётся та же... Представил? Ну, а теперь вообрази, ты пишешь ногой.
   - Стреляю, - возразил я.
   - Сандро начал с того, что выучился писать ногой, - ещё более неодобрительное покачивание, - причём, одинаково правой и левой. И не только подписи на протоколах. Это была долгая школа. И только после неё он освоил то, что ты видишь на сцене.
   - Не такая уж долгая, - продолжал я своё, - война совсем недавно кончилась.
   - Причём тут война! - возмутился Ив. - Расскажи ему, карлик, расскажи... И про свою войну тоже.
   - Когда-нибудь и расскажу. А Саня тоже не на войне потерял руки. Он вообще их не терял, так и родился, без рук.
   - Я это уже слыхал, - сказал я, - но тогда откуда же мой дядя Ю взял войну?
   - Твой дядя - самых честных правил, - пропел Жора. - И желает иметь своего героя, как, впрочем, и все, чтобы было на что надеяться в этой жизни. Чтобы в ней был свет.
   - Но он ведь имеет такого героя, - возразил я, - это мой отец. Или вот: Пушкин. Зачем ему ещё?
   - Твой дядя не станет платить деньги, чтобы лицезреть твоего отца, если тому вздумается пальнуть из своего пистолета. Твоему дяде не хочется стать, например, каким-нибудь Колей, зато ему хочется стать Сандро. Почему? Потому что Сандро звучит. А твой отец не звучит, или звучит плохо. Как зовут твоего отца, Витя? Вот именно... А меня - Жора. Даже твой дядя Ю, по слухам образованнейший человек, не захочет называться Витей или Жорой. Это всё равно, что хотеть называться тем же Колей. Зато он хочет называться Сандро и Сандрелли впридачу.
   - Сакко и Ванцетти, - уточнил Ив. - Шиколат.
   - Гол, - одобрил Жора. - Он скорее захочет назваться Эдиком, чем Колей. Таков уважаемый публикум, поверь. И за Сандро легенда. Та самая, военная.
   - Но и за моим отцом тоже!
   - Нет, не то же! Твой отец дело даже и не третье, десятое...
   - Мать говорит: его номер шестнадцатый.
   - Во-во! За твоим отцом сама война - а за Сандро военная легенда. Знаешь, этот товар тоже нуждается в упаковке, а иногда упаковка важней самого товара. Вот моя, например...
   - Сундук, - догадался я.
   - И шиколат, - подтвердил Жора. - Или вот Чрево, ты же знаешь, что это я говорю за него, а пузо у него просто накладное, из тряпок. Тоже упаковка.
   - Чужим голосом говорить, - поёжился Ив, - это жутко, будто потусторонним. Мне всегда казалось, что не ты это говоришь, а ещё кто-то... И не из сундука, а совсем оттуда.
   - Не пугай малышей, - сказал Жора.
   - А у Жанны, - решился я, - пузо тоже теперь накладное?
   - Оторвать, - убеждённо заявил Ив, - оторвать всё.
   - Причём тут Жанна? - квакнул Жора.
   - Оторвать, - подтвердил Ив.
   - Эх, и я, видно, хочу стать Эдиком, - вздохнул Жора, - это меня всегда подводит. Короче, сидеть в сундуке можно и без легенды-имени, это может делать и твой отец, и твой дядя, и всё ваше семейство скопом...
   - Или стоять в бочке, или летать, - вставил Ив.
   - Не скажи, не скажи... А вот скажи-ка, малый, прибавило бы твоему Ди успеха, если б он принимал больных в сундуке, выкрикивая "шиколат"? Если б его звали Жорой?
   - Не знаю, - сказал я. - Знаю только, что это невозможно.
   - Вот, вот что мне нужно всегда помнить! - вскричал Жора. - Тогда давай дальше: а если б твой отец, а если б твой дядя?
   - Ю хочет называться Дубровским, - уклонился я.
   - Ты не отвиливай, - грозно сказал Ив. - Отвечай: а твой отец стал бы сидеть в сундуке ради пропитания?
   - Не знаю, - честно признался я.
   - Ещё бы, - Жора вставил в рот новую папиросу. - Сам Свифт этого не знал.
   - Тоже урод? - спросил Ив. - Почему не знаю?
   - Ещё какой! Почище дяди Тома. Ты в Европах не бывал, - объяснил Жора. - А побывал бы там с моё - знал бы и Свифта.
   - Полетал бы там с твоё, - обиженно поправил Ив. - Дядю Тома в его хижине ел гнус, на севере. Ты мог бы о нём отзываться поуважительней, не как о своём Свифте.
   - Жор, - сразу подхватил я, - а что ты делал в Европе?
   - Летал, - усмехнулся Ив.
   - Ты был лётчиком! - воскликнул я восхищённо. - Как Чкалов, или как Назарий, да?
   - Потом расскажу, - отмахнулся он.
   - Всё потом, всегда потом... Ладно, - продолжил я мстительно, - а знаешь, мне ведь запрещали произносить слово "лилипут". Говорили, ты обидишься. Говорили, надо тебя называть: маленький человек. А Свифту, значит, было всё можно. Он даже целую Лилипутию придумал.
   - Он не придумал, - возразил Жора. - Есть такой город. И все жители там маленькие.
   - Так то ж в Европе! - пожал плечами Ив.
   - В Бразилии, - поправил Жора.
   - Это что, не одно и то же? - спросил Ив. - Лилипут, он и в Африке лилипут.
   - Вот, и тебе можно, - надавил я, - его так называть. Жора сам называет себя карликом или лилипутом, и совсем не обижается. Только мне нельзя, так все говорят.
   - Это всё тебе по глупости наговорили, - сказал Жора. - Или того хуже: по злобе. Есть ещё люди, желающие уморить меня голодом. Если б я назывался маленький человек, мне б жрать было нечего. Публика кормит карлика или лилипута, а маленькому человеку кто ж подаст? Публика ведь и сама: сплошь из маленьких людей. Вот ты, например, тоже маленький. Тебе за то платят?
   - Да, - сказал я. - За что ж ещё? А я жру на равных со всеми нашими, запросто. А они ведь все работают... в поте лица. Ещё того хуже: от меня и им перепадает, если чего не доем. Когда я был совсем маленький, мать кормила меня своим молоком, но его было слишком много. На остатках она варила кашу, и отец ел, и его друзья ели. Потом отец им рассказал - на чём каша, и они блевали. Но поблевав, всё равно снова ели. Иначе б подохли с голоду, времена были такие, так говорит отец и все наши. Так что теперь они просто обязаны меня кормить, из благодарности.
   - Может, у ваших оно и так, они люди интеллигентные... - Жора выпустил клуб дыма. - А может, все ваши знают, что ты не просто маленький. Хвалят же они твой ум? Значит, видят в тебе нечто... такое. Опять же, твоё увечье...
   - Это какое же? - возмутился я.
   - Косоглазие, - невозмутимо объяснил Жора. - А был бы ещё и горб, ты б уже сейчас зарабатывал не только среди ваших. У наших жизнь похитрей, одного косоглазия недостаточно. Нужен и горб, и упаковка: легенда. Учитывающие это администраторы вовсе не гении, просто они сами из маленьких людей, из публики. Так что они примеряют все легенды на себя. Да ты и сам попробуй, примерь: назови-ка Сандро - Саней, а Сандрелли Николаевым, объяви, что он родился навроде целлулоидной куклы, которой забыли приставить руки, совсем гладенький, да ещё, что родился не в Италии, а на Чукотке...
   - Ты говорил и про Ива, - не сдавался я, - и вообще про цирковых силачей, что и они себе придумывают легенды. Чемпион мира, например, или неграмотное дитя природы с севера...
   - Мне надо оторвать не только руки, - сказал Жора, - но и голову.
   - И яйца, - добавил Ив. - Но ещё не поздно, хошь, помогу?
   - Твой дядя Ю - пример не из лучших, надо брать в пример женщин, залепетал Жора: теперь была его очередь выбираться из внезапно запутавшегося положения. - Женщины вообще испытывают более сильные чувства. Хотя, конечно, это не те женщины, которых знаешь ты. Это ты хорошо запомни: не все женщины одинаковы.
   - Я это знаю, - сказал я. - Ведь я знаю Ба.
   - Не все женщины одинаково хорошо стригут ногти, - сказал Ив. - Но я думал, ты назовёшь Жанну.
   - Жанна и Ба, - насупился я, - совсем разные. Теперь я это понял.
   - Ты думаешь? - вздохнул Жора. - Дай Бог... тебе здоровья.
   - Кишки с тебя вон, - разъяснил Ив.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   - Бог всё ему даст, если малыш не будет вбивать всё это себе в голову, как вальсы Шопена.
   - Да, - сказал Жора, - не пора ли тебе домой, играть этюды?
   - Успею, - сказал я. - Как же сам Сандро терпит такой обман?
   - Упрямец, - закатил глаза Жора. - Ну хорошо, что, если я скажу так: Саня хочет, чтобы люди приглашали его к себе обедать. Больше того, он хочет эти приглашения принимать. Обрати внимание, нас с Ивом никто не приглашает пообедать...
   - Тебе нужно оторвать всё, чтобы ты стал совсем гладеньким, - сказал Ив. Но что правда, то правда: и гладенькому тебе ещё придётся сильно попотеть, пока тебя пригласят, карлик. Пока тебя попросят полетать по их дому.
   - Можно подумать, в сундуке не сильно потеют, - сказал я.
   - Грубиян! - поставил свой диагноз Ив. - Скажешь, я не потею?
   - Это ведь от жары, - возразил я, - а не от трудов. Так и отец в своей прозекторской, и Изабелла у себя в боксе, и её микробы, наверное, ещё как потеют.
   - Там за это платят зарплату, - сказал Жора. - А у нас платят не за пот, а по маркам, со сбора.
   - А Назарий говорит, что потеть обязательно, надо работать в поте лица. И Сандро, по-моему, потеет с головы до ног. Вот почему у него такие чёрные пятки...
   - Тьфу! - сплюнул Жора. - Он думает, что этот номер, стрелять по тарелочкам, имеет ещё какой-то скрытый, высший смысл. Вроде как вальсы Шопена.
   - Нет, он думает, что это вроде езды на мотоцикле задом наперёд, поправил Ив. - Такой же, мол, и у номера Сандро высший смысл.
   - Какой странный мальчик! - сказал Жора.
   - Очень странный мальчик, - согласился Ив. - Как же его примут в школу, такого урода?
   - Высший смысл, по-вашему, и есть главное уродство, запомню, - пригрозил я. - И расскажу всем.
   - Нет, ты не просто урод, - снова сплюнул Жора. - Ты глупый урод.
   - Смотри, парень... Мой папа был глупый негр, и чем он кончил?
   - А Ба никогда не потеет, - заявил я. - А весь дом держится на ней. Разве это не работа?
   - Ты понимаешь, куда он клонит? - спросил Жора. - Что мы не стоим своих денег, потеем зря: на нас ничего не держится.
   - Я понимаю, куда он клонит, - сказал Ив. - Всё ясно: он не собирается потеть в своей школе.
   - Он собирается потеть только на переменках, - поправил Жора. - А на уроках пусть потеют другие, бездари, лентяи... Он же будет запросто получать оценки, и лучшие, чем они.
   - Это грубо, - сказал я. - Ещё грубей, чем у Назария. А я уже давно играю во взрослой волейбольной команде. Мне доверяют подачи, и просят набрасывать на сетку.
   - Ну, а бить-то тебе поручают? - запищал Жора. - Удары тебе доверяют?
   - Да, допрыгиваешь ли ты вообще до сетки? - прогудел Ив.
   - Я ещё допрыгну, - пообещал я. - Обязательно, сами увидите.
   - Вот тогда и приходи на базар, - сказал Жора. - А так, коротышка, твой номер даже и не шестнадцатый: вообще без номера. Слушай, давай по-прямому... Ты своё место знаешь? Вот и хорошо: утри сопли и не обижайся. Держи удар. Смотри, я же не обижаюсь?
   - Он не обижается, - подтвердил Ив.
   - И я тоже, - сказал я. - Слушайте, если б вы знали, как вы мне нравитесь!
   - А Сандро? - вскричали они оба: флейта и фагот.
   - Это, - сказал я солидно, - дело совсем третье.
   - Вот это - дело совсем другое! - пропищал Жора.
   - Дело хорошее, - прогудел Ив.
   - Лёгок на помине, - объявил я.
   - Санька! - заорал Жора. - Этот малый и тебя обозвал дураком! Имеешь право присесть к нам.
   - Лучше я откажусь от такого права, - на Сандро был халат без рукавов, - и постою.
   - Мы славно тут болтаем, - сообщил Ив. - Позавидуешь.
   - У меня дела, - сказал Сандро. - Мне ещё ногти стричь.
   - У тебя они растут за четверых, - укоризненно сказал Жора. - А кто у тебя нынче маникюршей?
   - Да в том-то и дело, что Катька хандрит, а очередь её. Прислал бы ты кого из своих... государевых людей. Кто-нибудь из ихнего цирка не прочь же на воле подработать, а?
   - А вы бы пошли работать в Большой цирк? - спросил я.
   - А говорили: болтаем славно. Ничего себе славно! - сказал Сандро. - По такому случаю дай закурить.
   - У малыша тяжёлое детство, - объяснил Жора, раскурив и вложив ему в губы папиросу. - Прямо на части рвёт. Большой базар и Малый, Большой цирк и Малый, большие взрослые и малые дети, весь его родной городишко такой же: пополам.
   - Поляризация, - применил свои познания я. - Но ведь и в Москве есть Большой и Малый театр. Отец говорит, в Большом неправильно играют Шуберта, Аве Марию.
   - А я что говорю? Конечно, поляризация! Сказать по-прямому - шизуха. Cтарая малая часть и новая большая, два разных города в одном. И такая же у малого семья, две в одной. И какая-то из них неправильная, совсем не так играют Шуберта, как нужно. Я тебе, Сандро, пришлю одну коротконогую, будь спок, она старательная.
   - Городишко у них диалектический, - возразил Сандро задумчиво. Папироса так же задумчиво гуляла из угла в угол его рта. - Вчера на Главной улице Новой части, гуляя и о чём-то задумавшись, может быть как раз и о Шуберте, погиб Главный врач больницы Старой части, а сегодня утром я уже читал в местной газете некролог.
   - Погиб от огорчения, что в Новой части неправильно играют Аве Марию? поинтересовался Ив.
   - Нет. "Победа" зацепила его ручкой дверцы, когда он готовился перейти улицу, за пуговичную петлю расстёгнутого пальто. Вот как диалектически тут переходят улицы.
   - В такую кислую жару, и в пальто? - удивился Жора.
   - Летнее пальто, летнее, - пояснил Сандро. - Тут ещё ходят летом в соответствующих пальто.
   - Называется пыльник, - сообщил я. - Ваше пальто тоже можно так называть. А погиб доктор Щиголь, он знакомый моей Ба, и, конечно, Ди.
   - Разумеется знакомый, - согласился Сандро, - как же иначе. Небось, и жил он в вашем квартале. А пыли у вас в квартале, действительно, многовато.
   - Третий дом от нас, - уточнил я, - в начале соседнего квартала.
   - Каков объём жизни! - воскликнул Жора. - И при этом - каков уют! Два квартала, и всё в них содержится, что ей нужно, жизни. За каким же чёртом доктора понесло в другой город...
   - За смертью, - объяснил Сандро. - Нет, малыш, я бы не пошёл работать в Большой цирк. До него-то кварталов двадцать, если не сорок. И он как раз в той части города, которая неправильна. То есть, в другом городе.
   - А мы скоро туда переезжаем... - с тоской сказал я. - Горздрав дал матери квартиру. Это её знакомый, к нам его не приглашают. Потому его отчества я не знаю, а фамилия его, наверное, Кругликов.