Фальков Борис. Ёлка для Ба

   - Люди тебе это сказали? - взревел отец. - Где, опять на базаре, или в организации?
   - Витя, - строго сказал Ди, - самую острую мысль можно высказать в вежливой форме.
   - От кого вы такое слыхали, укажите нам, - послушался его отец.
   - Вот от них, - с удовольствием сообщила Валя, указывая. - Вы не сомневайтесь, у меня уши имеются.
   - От меня! - вскочила Изабелла, поправляя дрожащими руками сползающие с переносицы очки. - Боже ты мой!
   - А ты по-ангельски к твоему Богу, по-ангельски, - железным голосом посоветовал отец. - Может, он нормального языка уже не понимает, отучила. Что, и у тебя теперь отшибло?
   - Ты же видишь, она нарочно, - голос Изабеллы дрожал тоже.
   - Не нарочно, - торжественно возгласила Валя, вздымая руки, - а специально. Потому что есть ещё в этом...
   Она постучала по своему темени кулаком.
   - ... что-то. И потому я помню точно, что вы сказали, и что они вон - не возражали.
   И она снова указала: кто не возражал.
   - Продолжайте, продолжайте, - свирепо посоветовала мать, смиренно опустив длинные ресницы.
   - Сколько вам нужно прибавки? - спросила Ба, повернувшись к нам окончательно.
   - Купить хотите! - пророчески завопила Валя. - Битьём не вышло, так купить хотите моё молчание! Так я вам скажу: всего вашего золота не хватит, которым набиты ваши кабинеты. Я скажу мою правду, не побоюсь, и скажу громко. На базаре? Да я на углу нашей улицы стану и скажу: смотрите, как меня тут пытают! Вот, скажу, где находится гестапо, а не в школе номер пять. В палатах Кремлёвской больницы, как пишут в газетах, сидят доктора-убийцы? Э-э, нет. Вот где они сидят, скажу я, в кабинетах на улице Ильича дом семь. Я всё объявлю всем: САНДРА-А-А... САНДРОПЕЛИ, СС, Ильича семь, два восемьдесят семь два звонка! Звоните, подходите, смотрите, и денег с вас за это не возьмут! Не как на аттракционах...
   - Подходите, - мрачно сказал отец, - и берите.
   - А вы... - Валя стала задыхаться от переполнившей её правды и забыла о назначавшейся отцу улыбке. - Вы... специально дома не обедаете, хотя у вас полно времени. Вы специально ходите в столовку, тамошние борщи вам лучше моих супов. И сынок ваш весь в папашу: на базаре с утра до вечера пирожки лопает, а вы все удивляетесь, что у него аппетиту нет. Не глисты у него, говорю я вам, в кишках, а пирожки.
   - А это что... - закoлебалась Ба, - это что, правда - правда? Ты и впрямь ходишь в общественную столовую, вместо моих обедов?
   - Чёрт! - вокликнул отец. - Пора, наконец, её унять. Она нас уже в свинячий вид привела. Ну, а ты-то что... и вправду по Большому базару слоняешься, признавайся, откуда у тебя деньги на пирожки!
   Я и тут не выдал своих истинных пристрастий, промолчал, хотя уже и открыл рот.
   - Вот и ЧП, - сказал Ю. - Будто сегодня понедельник.
   - Субботник, - поправила Изабелла. - А ты где достал Бунина?
   - Какого Бунина? - вытаращил глаза Ю.
   - Разве ты не сказал: Чистый Понедельник?
   - Я сказал: Чрезвычайное Происшествие.
   - Это тоже Бунин написал?
   - Разве его уже стали печатать? - спросил отец.
   - Нет, - опроверг Ю. - Но я критическую статью читал.
   - Я тоже, - подтвердила Изабелла.
   - Вы все тоже сдурели, - объявила мать, оглядев всех. - Хотя это и никакое не ЧП. Дело будничное.
   - Понедельничное, - скривился отец. - Ну, так где ты взял деньги?
   - Да, - сказал Ди, - мы совсем забыли, что между нами находится ребёнок.
   - Ха, - мощно выдохнула Валя, - разве это ребёнок? Разве у такого отца-матери может быть нормальный ребёнок?
   - Да вы продолжайте, продолжайте, - снова опустила ресницы мать.
   - Зверь лесной, а не ребёнок! Гляньте на его зубы!
   Я закрыл рот.
   - А как он на меня смотрит, прямо съесть готов! А что - проглотит и не поперхнётся. А сам не справится - дружков созовёт, со двора или с базара. Они-то справятся. И глазом в сторону косит, почему? Да потому что туда только и бегает, на сторону. Весь в отца.
   - Его воспитанием занимаюсь я, - напомнил Ю.
   - Ты не сбивай её, - посоветовала мать. - Пусть выскажется полностью.
   - Да, сами же говорили: продолжайте, продолжайте! Ну так, хотите знать, какие дружки его пирожками от дома откармливают?
   Я опустил голову, не выдержав тяжести объединённого взгляда семи пар глаз.
   - Что ты там делаешь, с кем? - брезгливо спросил отец.
   - С ещё тремя уродами, - объявила Валя, - каких и свет не видывал. А когда этот... меня заметил, то под лестницу залез. Но от меня не скроешься.
   - С кем ты там был? - жёстко спросил отец.
   - Так нельзя, - поправил Ю, - мы не должны так, это не педагогично.
   - Я вижу результаты твоей педагогики, - сказал отец. - Вот они.
   - Он прав, - вмешался Ди, - мы-то не должны реагировать на доносы!
   - Положим, это как раз и не донос, - возразил отец. - Она не имеет права скрывать от родителей поведение сына.
   - А вот и донос, - снова открыл рот я, теперь и заговорив. - Чем он отличается от других? Разве что не письменный, так она всегда притворяется, что не умеет писать. И читать. А вот при всех проговорилась, что Дубровского читала.
   - Вообще-то верно, - заметил Ю. - Что за воспитание, если один донос - это донос, а другой - нет. Как такое объяснить детям?
   - Очень просто, - отрезал отец. - Кому донос, вот что важно. Интересно, как ты своим детям в школе объясняешь Павлика Морозова? А я вот ничего не собираюсь объяснять. Наоборот, я хочу услышать объяснение. Я имею право знать правду о собственном сыне, и буду её знать. Нравится это педагогам или нет. Итак, расскажи-ка нам, сынок, что ты там делал? Откуда у тебя деньги, играл в три листика?
   - И ещё: с чем были пирожки, - ехидно вставила мать. - Интересно же, чем его можно соблазнить, кроме мороженого. Наверное, с картошкой?
   Я сжал зубы.
   - Кстати, я тоже люблю с картошкой, - проговорил Ю. - У нас, к сожалению, их не делают, всё с мясом.
   Ба слегка повела подбородком, и бунт был подавлен в зародыше: Ю покраснел.
   - Малыш торговал на базаре папиросами врассыпную, - сказала Изабелла, - у него всё от отца.
   - Тогда время было голодное, - всхрапнул отец. - А молока его матери на всех не хватало.
   - Не волнуйся, я имею в виду: папиросами, ворованными у отца.
   - Помолчите, дайте мне довести дело до конца, - приказал отец.
   - Допрос, - уточнила мать, - привычное дело. А, кстати, ты-то сам предпочитаешь с капустой, как в вашей столовке? Или тебе твои лаборантки таскают с базара те самые, с картошкой?
   - Пирожки с картошкой мне запрещает делать хозяйка, - заявила Валя. - Это у неё мода такая: круглые с мясом.
   - И всё-таки, - спросила Ба, - чего вы добиваетесь этим скандалом, Валя?
   - Спра-вед-ли-вости, - по слогам произнесла Валя. - Разве я вам сто раз этого не говорила?
   - По-моему, ещё ни разу, - ответил Ди.
   - Значит, имела в виду, - отрезала Валя. - Вам лучше бы молчать, как постановили все международные организации...
   - А можно узнать - в чём она, справедливость? - спросил Ю. - Можно это узнать, наконец?
   - Можно, - мотнула Валя головой. - Справедливо будет признать, что парень вовсе не в отца. А в хозяйку.
   - Час от часу не легче... - пробормотала Изабелла.
   - А это-то что значит? - глаза матери широко раскрылись.
   - Хозяйка сама знает, - многозначительно понизила голос Валя. - У неё и спросите. Не для одного вашего мальца мороженое фруктовое за полтину вкуснее домашнего кофейного, бесплатно.
   - Убиться можно, - сказал отец, - то пирожки, то мороженое... Так он там с утра до вечера ест не пирожки?
   - Это всё? - спросила Ба.
   - Не-а! - протянула Валя. - Ещё Жанночка.
   - А что Жанна, - сказал отец, - тоже пряталась на базаре под лестницу?
   - Оставим Жанну, - попросил Ю.
   - Ну нет, - сказала мать.
   - Почему, нет? - заволновался Ю. - Валя, возможно, хочет сказать, что Жанна при немцах пряталась в погребе у доктора Алексеева. Как малыш на базаре - под свою лестницу. Это приём сравнения, если кто не знает... Но сам факт знают все, так что оставим это.
   - А про Ба, - шепнула мать, - тоже сравнение? Или она, несравненная, всё же несравненно пряталась под лестницу?
   - Конечно, - сказал Ди. - Покупки на базаре поручены Вале, вот она и ревнует, если возникает подозрение, что кто-то ещё занимается тем же.
   - Она ревностно исполняет своё дело, - одобрил отец. - Долг. И ей, естественно, не нравится, что ей перебегают дорогу... Ей не нравится, что кто-то прежде неё перебегает дорогу на Большой базар.
   - Разумеется, ведь ей нравится её копилка, - объявила мать. - Ну, а что же там с Жанночкой?
   - Перестань, - попросил Ю. - И что за копилка, не понял!
   - Потом объясню, - сказала Изабелла. - Отдельно. Но, всё-таки, что с Жанной?
   - А то, что доктор Алексеев, - мстительно сказала Валя, - совсем другое дело, чем вы. У него прислуга на антресолях не спит, в такое время, когда прислуга на улице не валяется, как у вас.
   - Доктор Алексеев другое дело, потому что он гинеколог, а не педиатр, вздохнул Ди. - Вот почему он другое дело, а не потому, что Алексеев.
   - Ты так думаешь? - спросил отец. - А я думаю, что именно гинекология дело третье.
   - Первое дело, - сказал Ю, - доктор Алексеев имеет большой погреб. А вот мы - нет.
   - Зато у нас уже есть холодильник, - заметила Ба. - Потому мы и можем делать домашнее мороженое, в то время как...
   Она замолчала, и все выслушали эту паузу внимательно.
   - Не понимаю, - договорила она, - как можно предпочесть?
   - Это вы-то не понимаете? - хищно рассмеялась Валя. - Полно вам прикидываться.
   - Опять, опять! - Изабелла неудачно схватилась за виски и её очки грохнулись на стол.
   - А в остальном, - заключил Ди, - между доктором Алексеевым и мной нет никакого различия.
   - Это положим... - возразил отец. - Доктор Алексеев, например, не знает древнееврейского, и, главное, не может знать! С чего бы это?
   - Прямо пещерная дикость, - поморщился Ди. - Такой анахронизм, такое средневековье. Такая... ересь. С чего бы ты - это?
   - А с того, что я не страус, - заявил отец, - и не прячу голову в песок, как некоторые, которые не желают замечать, что времена наши - и есть пещерные. Анахронизм, видите ли...
   - Ну, тут всё понятно, - встрепенулся Ю. - А вот почему получается такая разница между домашним мороженым и покупным? Это интересно.
   - Ты что, убить меня хочешь? - простонала Изабелла. - Или ты тоже тайком покупаешь фруктовое за полтину?
   - Вообще-то, - опять покраснел Ю, - уже нет. Но раньше...
   - А разница-то есть, есть! - возликовала Валя. - Не верите мне, спросите у вашего ребятёнка.
   - Есть, - подтвердил я, - там оно совсем другое.
   - Ага, - догадалась мать. - Вот где все собаки зарыты: на стороне всё совсем другое.
   - Собаки не зарыты, - сказал я со знанием дела, - и вообще не собаки: это свиньи, наверное, разрыли там на площади, и милиция приехала к папе...
   - Опять этот труп! - сжал кулаки отец. - А это - что за идея-фикс, откуда?
   - Но и у тебя она же, - заметила мать. - И ты ведь торчал на базаре не из-за мороженого, а из-за этого трупа, и его, так сказать, окружения. Так чего же ты накинулся на сына? А я скажу - чего: именно потому и накинулся.
   - Это моя работа, - лицо отца тоже стало металлическим, как и его голос, я работаю в поте лица, исполняю долг, ног под собой не чую, прихожу домой, желаю одного: отдохнуть, а тут меня встречают...
   - Про долги и ноги вы им не рассказывайте, - перебила Валя. - Я вам уже докладывала, что они про то думают.
   - Валя, - сказала Ба. - Имейте сердце. Давайте заканчивать этот торг. Тут-то мы не на базаре. Вы имеете сердце?
   - Я-то имею, - сообщила Валя, - а вы?
   - И я, - вздохнула Ба, приложив руку к груди. - Стучит, как бешеное, можете проверить.
   - У меня тоже стучит, - возразила Валя. - Давайте померяемся, у кого сильней.
   - Я больше не могу... - простонала Изабелла.
   - А я - могу? - спросила Валя.
   - А я - могу, - сказала мать. - Дело нужно довести до конца.
   - У меня сильнее бьётся, поспорим на червонец? - предложила Валя.
   - Нет-нет, я не про этот конец, - возразила мать. - Я про Жанну. Насколько я понимаю, всё это вы затеяли для того, чтобы сообщить нам что-то про Жанну, так? Ну, так и сообщайте.
   - А вот это будет уже донос! - закричал отец. - Молчите, Валя.
   - Почему же это донос, а другое нет, - пожала плечами Изабелла, надев очки.
   - При ребёнке, - пустил своими очками укоризненных зайчиков Ди. Настоящая крамола.
   - Вы уж помалкивайте, мужчи-ина! Пусть хозяйка скажет.
   - С меня достаточно, - заявил отец. - Не она, я ухожу. Из этого сумасшедшего дома.
   - Куда это, - усмехнулась мать. - В моей квартире ещё ремонт не закончен.
   - В другой сумасшедший дом, к Ломброзо, - подсказала Изабелла. - Или в погреб к доктору Алексееву.
   - В свой морг, - добавил Ю.
   - Это твой дом, откуда ты собрался уходить, - серьёзно заговорил Ди. - Это наш дом. Что же могло случиться столь серьёзного, что ты намерен его оставить?
   - Да, ты так бурно реагируешь, - подхватила мать. - Можно подумать, что ты имеешь отношение к закопанному младенцу не только косвенное, но и прямое. И, заодно, к Жанне.
   - Почему - заодно? - спросил Ю.
   - Какая дикость, - сказал Ди, - говорить пошлости за спиной у отсутствующего...
   - Пошлости у неё перед, - поправила мать, - перед спиной. Будет, в конце концов, лишь справедливо...
   - И ты хочешь справедливости, - голос отца сорвался. Все терпеливо подождали, пока он откашляется. - И ты тоже?
   - Но ведь и ты собрался уходить, - спокойно возразила мать, - и ты тоже! И потом: чем я хуже Жанны? Будем же справедливы: я тоже до последнего дня, как конь бегала с этим пузом.
   - Ну ты, - просипел отец сорванным голосом, - конь справедливости, ты ещё спроси, чем хуже Жанны - Ба!
   - Брат! - воскликнул Ю. - Ты забылся!
   - Я опомнился, - прохрипел отец. - А забылся, родственничек, ты. Скажи Богу спасибо, что я не забываю о родстве, а то бы...
   - Мальчики, мальчики, - сказал Ди.
   - Я тоже родственник? - опасливо спросил его я.
   - Самый-самый, - ответил он.
   - Мальчики, - сказала Ба громко. - Почему же вы, мальчики, отказываете мне в возможности иметь ещё ребёнка?
   Пауза продлилась очень долго, и была выслушана очень, очень внимательно.
   - Мне кажется, - продолжила Ба, - нам надо было уже давно завести третьего.
   - А мы уже и завели, - отшутился Ди, кладя ладонь на мою макушку.
   - Тогда четвёртого, - возразила Ба. - Нас у родителей было семеро, и не было таких сцен, как эта.
   - Семеро, - прошипел отец, - и где они все теперь?
   - Да, - вздохнул Ди, - надо было. Прости, это моя вина.
   - Причём тут ты? - спросила Ба.
   - Что верно, то верно, - почти неслышно прошептала мать в сторону, случайно - в мою.
   - Все международные организации...
   - Да, конечно, - опять вздохнул Ди, - ты хозяйка, и всё держится только на тебе. И Вале.
   - Вот пусть хозяйка мне и скажет, - притопнула Валя, - до каких пор это будет продолжаться.
   - Конкретно, - сказала Ба, - что? Чего вы просите, Валя?
   - Я прошу! - глаза у Вали снова горячечно засверкали. - Никогда, в жизни, ни у кого, ничего, не просила! Не дождётесь. Чтоб мы у вас просили? Это вы у нас ещё попросите, когда время придёт. А оно придёт: ваше-то время кончилось.
   - Значит, ваше уже пришло, - пробормотала мать.
   - А-а! - вскричал Ю, и, как недавно Валя, пророчески воздел руки. - Я всё понял! Чего она добивается? Она добивается только одного: чтобы её остаться попросили. Попросили, только и всего.
   - Ты думаешь... - покосился на него отец, - нет, не может быть. Что за ересь!
   - А что, - сказала Изабелла, - очень как раз может быть. У него бывают и дельные мысли. Может, ей надоело быть зрителем в тиянтирах. Может, ей самой нужны аплодисменты.
   - Валя, - спросила мать, - неужели это всё, что вам нужно?
   - В общем... - Валя чуть приспустила веки и повела глазами в сторону печки. Я ждал, что оттуда грянут аплодисменты. А нет, так из открытого настежь окна.
   - Вот так-так... - покачал головой Ди. - Но это же упрощает всё дело! Пожалуйста, я готов хоть сейчас, при всех...
   Он развёл ладони в исходную позицию.
   - Тьфу ты, - сплюнула Валя. - Душу с вас вон, конечно же при всех! Битый час вам тут долдоню: только не вы, не вы, а она.
   И Валя повела глазами в сторону "Беккера".
   - Пожалуйста, - тоже повела Ба, но плечами. - Я тоже готова.
   - А я бы уволил, - сказал отец. - В конце концов, кто же тут хозяин, она?
   - Успокойся, конечно же Ба, - ответил Ди. - О том и речь идёт.
   - Не похоже, - с сомнением заявила мать. - Тогда и Ю хозяин. По крайней мере, он рубит дрова и топит печь. И натирает полы.
   - Он и хозяин, и работник, - сказала Изабелла. - Прямо по Толстому.
   - Сейчас лето, - смутился Ю. - Печь не топится.
   - Вы же сами говорили, что уволить нельзя, - вставил я.
   - Он прав, - поспешно согласился Ю. - Помните? Вернётся по решению суда.
   - Я ей покажу суд, - пригрозил отец. - Меня-то там все знают, не доктор, небось, какой-то Алексеев.
   - А, а, ого! - закричала Валя и крупные капли, давно выступившие на её лбу, раскатились по вискам. - Нет такого тайного, чтоб не стало явным! Душу же из меня вон же! Они тут сами признаются, что скупили все суды на свете. Что Алексеевых там днём с огнём не найти. Погодите, погодите повторять, что вы сказали, я сначала приведу людей, я позову людей с улицы, пусть послушают и они, как у нас тут повсюду СС заседает!
   - Уймитесь, Валя, - встревожилась мать.
   - Ага, испугались! А не надо по базарам шастать, я-то там по делу - а вы все зачем? Зачем вы там все шастаете, думаете, я не знаю - зачем?
   - И я? - спросила мать.
   - Пока нет, но будете, скоро. Это я вам говорю. Вы уже почти такая же, как они. Они быстро научат, педагоги.
   - И я, - сказала Ба.
   - В первую очередь, в первейшую, - быстрее заговорила Валя, - от вас всё и идёт. Пианино у вас - Алексеев? Музыку чью играете - Алексеева? На базар шастаете - к Алексееву, мать, отца и душу его на телефон-мендельсон? Кого вы туда проверять ходите - своего Мендельсона? Нет, меня. А что у меня проверять, пачку вафель на антресоли?
   - Копилку, - подсказала Изабелла.
   - Что за копилка? - спросил Ю.
   - Потом объясню, - отмахнулась Изабелла.
   - А я люблю вафли, - сказал я. - Если они такие, что не разваливаются.
   - У меня ощущение, что разваливается дом, - заметил Ди. - Подумаешь, вафли... Бог с ними, ересь какая-то.
   - А ты держи дом, как я вафли: двумя руками, - посоветовал я. - А что такое ересь: крамола или дикость?
   - Я не Самсон, - покачал он головой. - Впрочем, это к лучшему, знаешь, чем кончил этот Самсон? Но ты прав, вместо ересь надо бы говорить - чушь.
   - Конец света! - торжественно объявила Валя. - Дидок разговорился. Конец света, я стану вас просить? Нет, пусть там нас судят, а не в городском суде, где вас все знают. Там вас не знает никто.
   Она указала пальцем в потолок.
   - Что она говорит! - воскликнул Ди и снял очки. Глаза его оказались совсем чёрными, но при этом прозрачными и слезящимися. - Прекратите, кто заставляет вас идти в суд!
   - О, - отшатнулась Валя, - я ж говорила, конец света: и этот дидок туда же... Когда всеми международными организа... В тот суд пойти и вас заставят, не бойтесь.
   - Боже ж ты ж мой же! - вскричала Изабелла. - Зловреднейший из микроорганизмов, до каких же пор ты будешь отравлять человеческое существование!
   - Бог вам покажет: микроорганизм, - пообещала Валя. - Его вы ещё не упрятали в ваши железные коробки. Чем выступать тут, лучше бы последили за вашим муженьком.
   - Разве его тоже прятали в коробку? - спросил я. - Я думал, эта кулибка только для микробов.
   - Нет, не только, - возразила Валя. - Там и обезьянии почки, я-то знаю. Тебя эти педагоги учат не врать, а сами?
   - Это правда? - спросил я.
   - Ну да, - раздражённо ответила Изабелла. - Ну и что? Что тебе сделали эти почки?
   - Ты сама говорила: почки важней самой обезьянки, - объяснил я. - Зачем же было держать меня в обаянии?
   - Ты сам обезьяна, - ответила она, - я это не тебе говорила. А ты повторяешь подслушанные чужие слова, смысла которых не понимаешь. Но это естественное следствие того замысла, по которому мальчик ночует в одной комнате с нами. Интересно, кстати, чей это замысел?
   - Да, - подтвердил Ю. - Тебе же про микробов никто не говорил? Значит, никто и не обманывал.
   - А надо было сказать, - упёрся я, - в том-то, может, и всё дело.
   - Вот результат твоих методов, - сказал отец, - гордись, филолог.
   - Я ношу эти коробки, и должен был знать, что в них, - повторил я. Больше носить не буду.
   - Теперь вы сами слышите, - сказала Валя, - каким может быть этот зверёк.
   - Ты или заткнёшься, или уберёшься вон, - постановил отец.
   - Я, не Валя? - прошептал я в сторонку, и добавил погромче: - А десерт? У нас что на десерт?
   - Почки, - огрызнулся отец. - Сегодня ты без десерта, понял?
   - Почки завтра на обед, - возразила Ба. - С рисом.
   - А он предпочитает битки по-столовски, - сказала мать.
   - Язву заработает - назад в дом попросится, - пообещала Валя. - Не бойтесь.
   - В какой дом, в этот? - воскликнул отец. - Я скорей в сумасшедший попрошусь... А сюда проситься не заставите.
   - Вот и он хочет, чтоб его попросили, - сказала Изабелла. - Они с Валей родственники.
   - А говорили - со мной, - сказал я.
   - Кстати, Валя, - вдруг заговорил Ю, - может, вас устроит, если я попрошу вас остаться?
   - Ты малость запоздал, - усмехнулся отец. - Она уже осталась. Вместо неё выгнали моего сына.
   - Кто выгнал-то? - спросил я, удирая за дверь.
   - Бунтовать? Вон! - не менее запоздало выкрикнул отец. - Проси, проси её, братец, это по тебе дело. Оно так и загорится в твоих умелых руках-языках.
   - И сгорит! - из-за двери крикнул я.
   - Стыдись, - донеслось из столовой.
   - To late, - пробежало вдогонку.
   - Хорошо, Валя, давайте конкретно...
   Я уже строил себе кулибку в кабинете Ди: утро вечера мудренее. Другие тоже в целом следовали этому правилу, самовар откипел своё, духи дома надорвали голо...
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   ... са, эхо которых так свободно гуляет теперь в предзеркальи моего мозга, по устьям его извилистых канавок. Да, не чириканье колокольчика выступает там на первый план, а охрипший сорванный глас кладбищенского колокола, бу-бу, удары чугунной бабы в стены нашего дома, бум-бум: бунт. Словечко отца, выкинутое так, между прочим, выдало невзначай и его пророчью суть. Бунт вспыхнул благодаря, вроде бы, Вале, но счёт по справедливости, замаскированной под случайность, был предъявлен тому, кто был его безгласным подстрекателем: мне. После этого Вале уж никто не мог помешать...
   Между тем, раньше, когда она действовала по собственной инициативе, такие попытки пресекались легко. Что же произошло с отработанной бдительностью стражей дома, не была ли обрезана и она, подобно... самсоновой бороде, в парикмахерской кварталом ниже по нашей улице - в "Образцовой парикмахерской"? Не лежат ли клочья этой бороды, атрибута мощи стражей, на цементном полу в мужском зале, где в тройных зеркалах отражается отныне и навеки бабья наружность Самсона, всеми международными организациями подтверждённая? Бум-бум, но и это - ещё только начало.
   Вероятно, такого рода жалобы следовало направлять в адрес, всё-таки, не мой - а главного виновника перемен, верховного стража-духа Бориса. Что-то у них там сначала переменилось, в мире невидимом, представленном в мире вполне ощутимом вдруг скрипнувшим ночью боком пузатого шкафа, ненароком хлопнувшей ставней, ворчаньем труб в подполе или шорохами в чулане, а из палисадника запахами, перешёптываниями, промельками чего-то едва уловимого органами чувств. А потом уж и в мире материальном всё забунтовало, соответственно правилам этого мира - вполне уловимо: вместо фиалочьего духа тут действовали чугунными бабами.
   Первым испытал мощь бабы дом доктора Щиголя, как известно. В томительном, преисполненном пауз, разговоре с родственниками столь неожиданно почившего близкого знакомого, Ба - представляя собой образцовый пример сдержанности и в трауре, никаких преувеличений, ни одного безвкусного акцента! - сумела умолчать о том, что и в её доме, кажется, уже слышны удары беспощадного ядра. В стенах дома покойного зияла всем очевидная дыра, и тут ассоциации, оснащённые вполне в других случаях приличным словечком "кажется", были бы действительно - безвкусны. Домашние покойного Щиголя выглядели уныло, никто не пытался заткнуть своим телом пробитую в семье брешь: принять на себя главенство и, стало быть, преемственность в вопросах заботы о пропитании. Я видел в их лицах отчётливые приметы распада, будто и они начали умирать вслед за своим стариком: по обыкновению, по инерции обыкновения Ди и Ба взяли меня с собой, хотя повод для визита был не совсем обыкновенный. Щиголи расположились за овальным щиголевским столом, ничем не отличавшимся от нашего, вдова и дочь с мужем, дальше - Ди и Ба, чтобы поговорить о покойном.
   - Мне было далеко до него, - зайцы на стёклах очков Ди сидели смирно, тоже приуныли. - Он был необыкновенный специалист.
   - Он был идиот, - басом возразила дочь Щиголя. - Он так и не понял, что в наше время нельзя уже переходить улицу вот так, думая о своём.
   - Он думал и об общественном, - возразил её муж.
   - Ты-то чего лезешь? - вскинулась дочь. - Ты-то тут причём? Тебе не понять, что произошло: катастрофа. А произошла она потому, что он не думал о нас. Он думал только о своём, только о себе.
   - Милая, - вмешалась Ба, - теперь вам нужно думать только об одном, о единстве. Ведь теперь всё ляжет на вашего мужа.
   - Вот именно, - подтвердила дочь Щиголя, - и он ляжет. Вон, один уж лёг.
   Доктор Щиголь лежал в это время в гробу, в своей клинике, выставленный на всеобщее обозрение. С ним прощались коллеги и пациенты.
   - Твой отец был замечательный человек, - сказал Ди.
   - Был, - повторила вдова и заплакала.
   Меня и внучку Щиголя, Лену, точнее - Лёку, отправили в спальню, нам ещё рано было сидеть за таким столом. У Лёки был там свой уголок, как и у меня в спальне Ю и Изабеллы, но с куда большим шиком устроенный: туда вместился кукольный столик, шкафик и посуда. Смерть деда не нарушила порядка в этом углу жизни. Лёка сразу же рассадила с десяток своих кукол, труппу лилипутиков, которой самодержавно владела, вокруг столика и стала их кормить. Я пассивно участвовал в этом аттракционе, стоял рядом, как и было издавна заведено.