Страница:
Стремясь восстановить авторитет партии, люди эти прибегают ко всевозможным мерам и, впадая из крайности в крайность, окончательно дискредитировали и себя, и дела, коим они служат. Самое лучшее для социального равновесия – это уход всех политических работников из корпуса и замена их новыми людьми с более развитым политическим кругозором. Если Казачий отдел согласится с моим выводом, то мне было бы желательно, чтобы один из членов Реввоенсовета был бы от отдела, так как корпус почти казачий, или из уроженцев Дона. Я видел радостные лица казаков, что пришли с запада, когда они увидели тов. Кузюбердина. Это показатель знаменательный для нашего грозного временя, и понимая их психологию, их именем позволю выдвинуть его кандидатуру. Экстренным поездом прошу выслать обмундирование и обувь. Не допускайте, чтобы люди остались раздетыми еще больше 10 дней. Начнутся холода, и ручаться за их покой нельзя, да это и могут спровоцировать, а я так всего боюсь, ибо материал горюч... Пришлите мне казачьи брюки. Умереть хочу все-таки в них».
Но уже 22 августа на митинге резкий и бескомпромиссный Миронов, не видя помощи от Казачьего отдела ВЦИК, назвал его «собачьим отделом» и «червеобразным отростком слепой кишки».
А Казачий отдел ВЦИК, в свою очередь, откликнулся на это постановлением: «...Не желая иметь ничего общего с врагом Советской России, исключает Миронова из членов отдела».
Будто глухая завеса прикрыла все входы и выходы вокруг несформированного Донского корпуса и его командира Филиппа Козьмича Миронова. Инспектирующие и проверяющие сходились на одном – немедленно удалить из политотделов дивизий страшных ревкомовцев, которые проводили расказачивание, и дать полную инициативу таланту и организаторским способностям Миронова. Но троцкисты плотной стеной встали на его пути, а то еще, чего доброго, по своей горячности этот правдолюбец может добраться и до их персональных голов. А Миронов и вправду не мог им простить уничтожения казаков, восстания северных округов и теперешнего задерживания с формированием корпуса. А ведь надо было спешить – революция в опасности и промедление смерти подобно...
8 августа 1919 года Миронов телеграфировал в Казачий отдел ВЦИК: «Мне доподлинно известно через преданных мне людей, входящих, одновременно в организацию политработников, что политотдел сообщил о расформировании еще не сформированного корпуса, или, де, мол, будет „Григорьевщина“. С такой подлостью я мириться не могу и останусь всегда Мироновым. Мое политическое воззрение можно видеть из телеграммы от 24 июня гражданину Ленину, Троцкому и Южному фронту. Еще раз заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертные враги, но моими друзьями не смогут быть и люди, вызвавшие поголовное восстание на Дону своими зверствами. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю, что я боролся и буду бороться за социализацию средств производства и за социализм.
Прошу открытой политики со мной и скорейшего формирования корпуса, в который чьей-то рукой приостановлен совершенно приток людей и который так жадно ожидается красноармейцами Южного фронта... Как честный гражданин и старый революционер, докладываю, что организация корпуса окончательно проваливается...
Комкор Миронов».
Комиссар Донского корпуса Е. Ефремов информировал Казачий отдел ВЦИК: «Видя скверное настроение Миронова, неопределенность положения и политику кумовства политического отдела под руководством Рогачева, я пошел к тов. Миронову. Он был не в духе. Мне хотелось узнать, что он думает. „Тов. Ефремов, – говорит он мне. – Вы, коммунисты, скажите ради создателя, почему не даете определенных отпоров и людей для формирования. Если вы мне не верите, скажите прямо, я уйду, не буду мешать, но не держите меня в заключении и неизвестности. Меня услали на Западный фронт – это была ссылка, я смирился! Теперь позвали меня и в результате ссылка опять, в Саранск? Вот что делают коммунисты. Я знаю, кто это делает. Кажется, остается только застрелиться...“ На одном собрании, собранном политическим отделом дивизии, произошел грандиозный скандал, в котором некрасивую, скажу, мерзкую роль, сыграл т. Рогачев и другие хоперские коммунисты. Все это произошло в присутствии Миронова. Скандал в конце концов принял характер скандала с тов. Мироновым. На это собрание следует обратить серьезное внимание, оно окончательно раскололо даже политических работников на две стороны и положило окончательную пропасть между Мироновым и политотделом. Назрел серьезный конфликт. Я встревожился и решил ехать в Козлов. Предварительно для ознакомления с настроениями и мыслями тов. Миронова я зашел к нему. Он был мрачен. Возмущался, вспоминая прошедшее собрание, и волновался. Я успокаивал его и сказал, что понимаю все, что здесь делается, еду в центр и постараюсь там разъяснить создавшее положение. Миронов спрашивает: „Вы куда? В РВС Южного фронта? Ничего не выйдет! и т. д. К Ленину надо!“ Я уехал в Козлов – тов. Миронов оказался прав, я успеха не имел... Революционные массы казачества и крестьянства, чувствуя к себе недоверчивое отношение политотдела, пошли за Мироновым. Политотдел во главе с тов. Рогачевым не понял масс, не смог привлечь массы на свою сторону, оттолкнул их от себя, и массы бросились к Миронову...»
Тогдашнее смятение, в какой-то даже мере затуманенное, но яростное состояние Миронова можно сравнить с состоянием вольной гордой птицы, которую поймали в небе и закрыли в клетке. Она, не понимая своей унизительной участи, стремится вырваться, бьется о железные прутья клетки – и ломает их. А без крыльев ей уже никогда не взлететь и не увидеть под собой голубой земли...
Честный, твердый, искренний Миронов не может дальше выдерживать провокационных уловок политотдельцев и пишет приказ-воззвание по Донскому корпусу: «22 августа 1919 года, г. Саранск, Пензенской губ.
Честные граждане Российской Республики. Город Козлов, где находился штаб Южного фронта, эвакуируется, Красная Армия под натиском деникинских полчищ, лишенная моральных устоев, отходит, как отходит она на Западном фронте под натиском польских легионов.
Кольцо вокруг русской революции, после страшных человеческих жертв, принесенных на ее алтарь, суживается. Земле и воле грозит смертельная опасность, которой не миновала венгерская революция.
Причину гибели нужно видеть в сплошных злостных деяниях господствующей партии, партии коммунистов, восстановивших против себя большое негодование и недовольство трудящихся масс.
Коммунисты вызвали своими злодеяниями на Дону поголовное восстание и гонят теперь русский народ на поправление своей злой ошибки. Кровь, проливаемая теперь на Южном фронте, – это кровь напрасная и лишняя, и проливается она под дикий сатанинский хохот новых вандалов, воскресивших своим злодейством времена средневековья и инквизиции.
Например: в станице Качалинской 2-го Донского округа коммунисты, пытая перебежавшего с кадетской стороны 22-летнего казака, ставили его босыми ногами на раскаленную сковороду, причем они еще и били по оголенным ногам палками.
В станице Боковской из числа 62 человек невинно расстрелянных казаков есть расстрелянный за то, что не дал спичек комиссару Горохову.
В станице Морозовской ревком зарезал 67 человек. Эти злодеи приводили людей в сарай и здесь, пьяные, изощрялись над людьми в искусстве ударов шашкою и кинжалом. Всех зарезанных нашли под полом сарая.
В хуторе Севастьяновом Чернышевской станицы расстрелян председатель хуторского совета за то, что носил одну фамилию с кадетским офицером. А когда возмущенное население стало допытываться, за что, то убийцы ответили: «Произошла ошибка».
В хуторе Сетраковском Мигулинской станицы в силу приказа по экспедиционному корпусу об истреблении казачества во время митинга убито безоружных 400 человек.
В силу приказа о красном терроре на Дону расстреляны десятки тысяч безоружных людей.
Беззаконным реквизициям и конфискациям счет нужно вести сотнями тысяч. Население стонало от насилий и надругательств.
Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями.
Дон онемел от ужаса.
Теперь установлено, что восстания в казачьих областях вызывают искусственно, чтобы под видом подавления истребить казачье население.
Дон, если бы он не восстал, ждала та же участь, что и Урал.
В газете «Известия» от 10 августа 1919 года в № 176 мы читаем: «Помимо указанной выше причины нашей задержки у Оренбурга, нужно отметить также на редкость яростное сопротивление, оказываемое нам уральскими казаками. Отступая, казаки сжигают станицы, зажигают степь, портят воду и т. д.»
Спросим: что же заставляет уральских казаков ожесточенно драться и умирать, сжигая при отступлении свои родные станицы и хутора?
На это отвечает нам телеграмма некоего РУЖЕЙНИКОВА, посланного Казачьим отделом ВЦИК на Урал строить Советскую власть.
Он раз доносил, а над ним посмеялись. В отчаянии он телеграфирует вторично следующее:
«Москва. Кремль. Президиум ВЦИК. Совет Народной Рабоче-Крестьянской Обороны. Казачий Отдел.
Снова довожу до сведения о линии поведения Уральского областного ревкома. Его большинство ведет к окончательному срыву Советской власти в области. Большинство членов ревкома слепо проводит крайнюю политику тов. ЕРМОЛЕНКО – самое беспощадное истребление казачества. Город и область разграблены. Возвращающиеся беженцы не находят своего имущества, часто не впускаются в свои дома. Началось самочинное переселение в дома беженцев крестьян пограничных уездов, захватывающих живой и мертвый инвентарь.
В подтверждение всего вышеуказанного привожу инструкцию советам:
§ 1. Все оставшиеся в рядах казачьей армии после, первого марта объявляются вне закона и подлежат беспощадному истреблению.
§ 2. Все перебежчики, перешедшие на сторону Красной Армии после первого марта, подлежат безусловному аресту.
§ 3. Все семьи оставшихся в рядах казачьей армии после первого марта объявляются арестованными и заложниками.
§ 4. В случае самовольного ухода одного из семейств, объявленных заложниками, подлежат расстрелу все семьи, состоящие на учете данного Совета, и т. д. ...»
Что остается делать казаку, объявленному вне закона и подлежащему беспощадному истреблению?
Только умирать с ожесточением.
Что остается делать казаку, когда он знает, что его хата передана другому, его хозяйство захватывается чужими людьми, а семья выгнана в степь, на выгон?
Только сжигать свои станицы и хутора.
Таким образом, в лице всего казачества мы видим жестоких мстителей коммунистам за поруганную правду, за поруганную справедливость, что в связи с общим недовольством трудящегося крестьянства Россия, вызванным теми коммунистами, – грозит окончательною гибелью революционным завоеваниям и новым тяжким рабством народу.
Чтобы спасти революционные завоевания, остается единственный путь: свалить партию коммунистов.
Лишь только это известие на Южном фронте дойдет до слуха казаков – они тотчас же остановятся и отвернутся от генералов и помещиков, за которыми идут только во имя поруганной правды.
Мне, вызванному 14 июня с Западного фронта в шестичасовой срок, где я принял в командование 16-ю армию, – спасать положение на Южном фронте, – 5 июля было поручено формирование корпуса из 3 дивизий, преимущественно из донских беженцев. Формирование должно быть закончено 15 августа, но к этому числу мы видим только три полка, почти безоружных, раздетых и разутых людей, причем вооружение и снабжение и для этих людей искусственно задерживается, что в конце концов может привести к недовольству, а там на очереди опять карательные отряды и усмирения.
Остановка формирования произошла, по-видимому, вследствии поданной мною 24 июня со ст. Анна телеграммы, в которой я указывал на создавшееся положение на Южном фронте в связи со зверствами коммунистов, и рекомендовал сделать народу уступку и созвать народное представительство от трудящихся.
Как тогда, в телеграмме 24 июня, так и теперь, перед лицом корпуса и трудящихся масс рабочих и крестьянства объявляю:
«Я стоял и стою не за келейное строительство социальной жизни, не по узкопартийной программе, а за строительство гласное, в котором народ принимал бы живое участие».
В новой телеграмме от 18 августа за № 75 на имя Южфронта и Казачьего отдела в Москве я заявил такую политическую платформу, на которой останусь до последнего часа моей жизни:
«Еще раз заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертельные враги, но моими друзьями не могут быть и люди, вызвавшие поголовное восстание на Дону зверствами и насилиями. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю: боролся и буду бороться за социализацию средств производства и за социализм».
Отсюда для спасения революционных завоеваний да будет лозунгом нашего Донского корпуса:
«Вся земля – крестьянам!»
«Все фабрики и заводы – рабочим!»
«Вся власть трудовому народу, в лице подлинных Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов!»
«Долой единоличное самодержавие и бюрократизм комиссаров и коммунистов!»
Граждане-казаки и солдаты Донской области!
Написав эти святые слова на своих красных знаменах и гордо подняв их ввысь, – пронесем теперь же, несмотря ни на что, к славным борцам на фронте, истекающим кровью в неравной борьбе, и рядом с ними умрем за истинную свободу, за землю и подлинное счастье человечества, которое оно может выковать только само, но не кучка людей, не знающих жизни.
Своим появлением и именем корпус поднимет дух красных борцов.
Помните, вы не одиноки. С вами подлинная душа измученного народа. Если и погибнете в боях, то погибнете за правду. Любить же правду и умирать за нее завещал нам Христос.
Лучше смерть на бранном поле, чем возмущение на печке при виде народных мук.
Командующий Донским корпусом, гражданин-казак Ф. К. Миронов».
14
Но уже 22 августа на митинге резкий и бескомпромиссный Миронов, не видя помощи от Казачьего отдела ВЦИК, назвал его «собачьим отделом» и «червеобразным отростком слепой кишки».
А Казачий отдел ВЦИК, в свою очередь, откликнулся на это постановлением: «...Не желая иметь ничего общего с врагом Советской России, исключает Миронова из членов отдела».
Будто глухая завеса прикрыла все входы и выходы вокруг несформированного Донского корпуса и его командира Филиппа Козьмича Миронова. Инспектирующие и проверяющие сходились на одном – немедленно удалить из политотделов дивизий страшных ревкомовцев, которые проводили расказачивание, и дать полную инициативу таланту и организаторским способностям Миронова. Но троцкисты плотной стеной встали на его пути, а то еще, чего доброго, по своей горячности этот правдолюбец может добраться и до их персональных голов. А Миронов и вправду не мог им простить уничтожения казаков, восстания северных округов и теперешнего задерживания с формированием корпуса. А ведь надо было спешить – революция в опасности и промедление смерти подобно...
8 августа 1919 года Миронов телеграфировал в Казачий отдел ВЦИК: «Мне доподлинно известно через преданных мне людей, входящих, одновременно в организацию политработников, что политотдел сообщил о расформировании еще не сформированного корпуса, или, де, мол, будет „Григорьевщина“. С такой подлостью я мириться не могу и останусь всегда Мироновым. Мое политическое воззрение можно видеть из телеграммы от 24 июня гражданину Ленину, Троцкому и Южному фронту. Еще раз заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертные враги, но моими друзьями не смогут быть и люди, вызвавшие поголовное восстание на Дону своими зверствами. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю, что я боролся и буду бороться за социализацию средств производства и за социализм.
Прошу открытой политики со мной и скорейшего формирования корпуса, в который чьей-то рукой приостановлен совершенно приток людей и который так жадно ожидается красноармейцами Южного фронта... Как честный гражданин и старый революционер, докладываю, что организация корпуса окончательно проваливается...
Комкор Миронов».
Комиссар Донского корпуса Е. Ефремов информировал Казачий отдел ВЦИК: «Видя скверное настроение Миронова, неопределенность положения и политику кумовства политического отдела под руководством Рогачева, я пошел к тов. Миронову. Он был не в духе. Мне хотелось узнать, что он думает. „Тов. Ефремов, – говорит он мне. – Вы, коммунисты, скажите ради создателя, почему не даете определенных отпоров и людей для формирования. Если вы мне не верите, скажите прямо, я уйду, не буду мешать, но не держите меня в заключении и неизвестности. Меня услали на Западный фронт – это была ссылка, я смирился! Теперь позвали меня и в результате ссылка опять, в Саранск? Вот что делают коммунисты. Я знаю, кто это делает. Кажется, остается только застрелиться...“ На одном собрании, собранном политическим отделом дивизии, произошел грандиозный скандал, в котором некрасивую, скажу, мерзкую роль, сыграл т. Рогачев и другие хоперские коммунисты. Все это произошло в присутствии Миронова. Скандал в конце концов принял характер скандала с тов. Мироновым. На это собрание следует обратить серьезное внимание, оно окончательно раскололо даже политических работников на две стороны и положило окончательную пропасть между Мироновым и политотделом. Назрел серьезный конфликт. Я встревожился и решил ехать в Козлов. Предварительно для ознакомления с настроениями и мыслями тов. Миронова я зашел к нему. Он был мрачен. Возмущался, вспоминая прошедшее собрание, и волновался. Я успокаивал его и сказал, что понимаю все, что здесь делается, еду в центр и постараюсь там разъяснить создавшее положение. Миронов спрашивает: „Вы куда? В РВС Южного фронта? Ничего не выйдет! и т. д. К Ленину надо!“ Я уехал в Козлов – тов. Миронов оказался прав, я успеха не имел... Революционные массы казачества и крестьянства, чувствуя к себе недоверчивое отношение политотдела, пошли за Мироновым. Политотдел во главе с тов. Рогачевым не понял масс, не смог привлечь массы на свою сторону, оттолкнул их от себя, и массы бросились к Миронову...»
Тогдашнее смятение, в какой-то даже мере затуманенное, но яростное состояние Миронова можно сравнить с состоянием вольной гордой птицы, которую поймали в небе и закрыли в клетке. Она, не понимая своей унизительной участи, стремится вырваться, бьется о железные прутья клетки – и ломает их. А без крыльев ей уже никогда не взлететь и не увидеть под собой голубой земли...
Честный, твердый, искренний Миронов не может дальше выдерживать провокационных уловок политотдельцев и пишет приказ-воззвание по Донскому корпусу: «22 августа 1919 года, г. Саранск, Пензенской губ.
Честные граждане Российской Республики. Город Козлов, где находился штаб Южного фронта, эвакуируется, Красная Армия под натиском деникинских полчищ, лишенная моральных устоев, отходит, как отходит она на Западном фронте под натиском польских легионов.
Кольцо вокруг русской революции, после страшных человеческих жертв, принесенных на ее алтарь, суживается. Земле и воле грозит смертельная опасность, которой не миновала венгерская революция.
Причину гибели нужно видеть в сплошных злостных деяниях господствующей партии, партии коммунистов, восстановивших против себя большое негодование и недовольство трудящихся масс.
Коммунисты вызвали своими злодеяниями на Дону поголовное восстание и гонят теперь русский народ на поправление своей злой ошибки. Кровь, проливаемая теперь на Южном фронте, – это кровь напрасная и лишняя, и проливается она под дикий сатанинский хохот новых вандалов, воскресивших своим злодейством времена средневековья и инквизиции.
Например: в станице Качалинской 2-го Донского округа коммунисты, пытая перебежавшего с кадетской стороны 22-летнего казака, ставили его босыми ногами на раскаленную сковороду, причем они еще и били по оголенным ногам палками.
В станице Боковской из числа 62 человек невинно расстрелянных казаков есть расстрелянный за то, что не дал спичек комиссару Горохову.
В станице Морозовской ревком зарезал 67 человек. Эти злодеи приводили людей в сарай и здесь, пьяные, изощрялись над людьми в искусстве ударов шашкою и кинжалом. Всех зарезанных нашли под полом сарая.
В хуторе Севастьяновом Чернышевской станицы расстрелян председатель хуторского совета за то, что носил одну фамилию с кадетским офицером. А когда возмущенное население стало допытываться, за что, то убийцы ответили: «Произошла ошибка».
В хуторе Сетраковском Мигулинской станицы в силу приказа по экспедиционному корпусу об истреблении казачества во время митинга убито безоружных 400 человек.
В силу приказа о красном терроре на Дону расстреляны десятки тысяч безоружных людей.
Беззаконным реквизициям и конфискациям счет нужно вести сотнями тысяч. Население стонало от насилий и надругательств.
Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями.
Дон онемел от ужаса.
Теперь установлено, что восстания в казачьих областях вызывают искусственно, чтобы под видом подавления истребить казачье население.
Дон, если бы он не восстал, ждала та же участь, что и Урал.
В газете «Известия» от 10 августа 1919 года в № 176 мы читаем: «Помимо указанной выше причины нашей задержки у Оренбурга, нужно отметить также на редкость яростное сопротивление, оказываемое нам уральскими казаками. Отступая, казаки сжигают станицы, зажигают степь, портят воду и т. д.»
Спросим: что же заставляет уральских казаков ожесточенно драться и умирать, сжигая при отступлении свои родные станицы и хутора?
На это отвечает нам телеграмма некоего РУЖЕЙНИКОВА, посланного Казачьим отделом ВЦИК на Урал строить Советскую власть.
Он раз доносил, а над ним посмеялись. В отчаянии он телеграфирует вторично следующее:
«Москва. Кремль. Президиум ВЦИК. Совет Народной Рабоче-Крестьянской Обороны. Казачий Отдел.
Снова довожу до сведения о линии поведения Уральского областного ревкома. Его большинство ведет к окончательному срыву Советской власти в области. Большинство членов ревкома слепо проводит крайнюю политику тов. ЕРМОЛЕНКО – самое беспощадное истребление казачества. Город и область разграблены. Возвращающиеся беженцы не находят своего имущества, часто не впускаются в свои дома. Началось самочинное переселение в дома беженцев крестьян пограничных уездов, захватывающих живой и мертвый инвентарь.
В подтверждение всего вышеуказанного привожу инструкцию советам:
§ 1. Все оставшиеся в рядах казачьей армии после, первого марта объявляются вне закона и подлежат беспощадному истреблению.
§ 2. Все перебежчики, перешедшие на сторону Красной Армии после первого марта, подлежат безусловному аресту.
§ 3. Все семьи оставшихся в рядах казачьей армии после первого марта объявляются арестованными и заложниками.
§ 4. В случае самовольного ухода одного из семейств, объявленных заложниками, подлежат расстрелу все семьи, состоящие на учете данного Совета, и т. д. ...»
Что остается делать казаку, объявленному вне закона и подлежащему беспощадному истреблению?
Только умирать с ожесточением.
Что остается делать казаку, когда он знает, что его хата передана другому, его хозяйство захватывается чужими людьми, а семья выгнана в степь, на выгон?
Только сжигать свои станицы и хутора.
Таким образом, в лице всего казачества мы видим жестоких мстителей коммунистам за поруганную правду, за поруганную справедливость, что в связи с общим недовольством трудящегося крестьянства Россия, вызванным теми коммунистами, – грозит окончательною гибелью революционным завоеваниям и новым тяжким рабством народу.
Чтобы спасти революционные завоевания, остается единственный путь: свалить партию коммунистов.
Лишь только это известие на Южном фронте дойдет до слуха казаков – они тотчас же остановятся и отвернутся от генералов и помещиков, за которыми идут только во имя поруганной правды.
Мне, вызванному 14 июня с Западного фронта в шестичасовой срок, где я принял в командование 16-ю армию, – спасать положение на Южном фронте, – 5 июля было поручено формирование корпуса из 3 дивизий, преимущественно из донских беженцев. Формирование должно быть закончено 15 августа, но к этому числу мы видим только три полка, почти безоружных, раздетых и разутых людей, причем вооружение и снабжение и для этих людей искусственно задерживается, что в конце концов может привести к недовольству, а там на очереди опять карательные отряды и усмирения.
Остановка формирования произошла, по-видимому, вследствии поданной мною 24 июня со ст. Анна телеграммы, в которой я указывал на создавшееся положение на Южном фронте в связи со зверствами коммунистов, и рекомендовал сделать народу уступку и созвать народное представительство от трудящихся.
Как тогда, в телеграмме 24 июня, так и теперь, перед лицом корпуса и трудящихся масс рабочих и крестьянства объявляю:
«Я стоял и стою не за келейное строительство социальной жизни, не по узкопартийной программе, а за строительство гласное, в котором народ принимал бы живое участие».
В новой телеграмме от 18 августа за № 75 на имя Южфронта и Казачьего отдела в Москве я заявил такую политическую платформу, на которой останусь до последнего часа моей жизни:
«Еще раз заявляю, что Деникин и буржуазия мои смертельные враги, но моими друзьями не могут быть и люди, вызвавшие поголовное восстание на Дону зверствами и насилиями. Перед лицом трудящихся масс пролетариата и крестьянства заявляю: боролся и буду бороться за социализацию средств производства и за социализм».
Отсюда для спасения революционных завоеваний да будет лозунгом нашего Донского корпуса:
«Вся земля – крестьянам!»
«Все фабрики и заводы – рабочим!»
«Вся власть трудовому народу, в лице подлинных Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов!»
«Долой единоличное самодержавие и бюрократизм комиссаров и коммунистов!»
Граждане-казаки и солдаты Донской области!
Написав эти святые слова на своих красных знаменах и гордо подняв их ввысь, – пронесем теперь же, несмотря ни на что, к славным борцам на фронте, истекающим кровью в неравной борьбе, и рядом с ними умрем за истинную свободу, за землю и подлинное счастье человечества, которое оно может выковать только само, но не кучка людей, не знающих жизни.
Своим появлением и именем корпус поднимет дух красных борцов.
Помните, вы не одиноки. С вами подлинная душа измученного народа. Если и погибнете в боях, то погибнете за правду. Любить же правду и умирать за нее завещал нам Христос.
Лучше смерть на бранном поле, чем возмущение на печке при виде народных мук.
Командующий Донским корпусом, гражданин-казак Ф. К. Миронов».
14
РАЗГОВОР СМИЛГИ И МИРОНОВА
«... – Я МИРОНОВ.
– С Вами говорит СМИЛГА. Я получил сведения, что вы собираетесь выступить со своими частями на фронт без ведома Южного фронта. Должен вам сообщить, что в связи с прорывом деникинцев на Тамбов, Южный фронт покинул Козлов. Тамбов сегодня нами взят. Я категорически настаиваю, чтобы вы своими несогласованными действиями не затрудняли бы положение наших армий. Доложите мне ваши намерения.
МИРОНОВ: Согласованности не может быть там, где начался саботаж по созданию Конного корпуса, формировать который я назначен и где всякий маленький коммунистик имеет большее значение, чем человек, доказавший верность революции своим поведением в течение почти двух лет.
Вокруг меня такая атмосфера, в которой я задыхаюсь. Фронт определенно нуждается во мне, и это звук не пустой. Никакого осложнения на фронт не принесу, а принесу только моральную поддержку и силу штыков дивизии».
Через два дня Миронов уводит части недосформированного корпуса на фронт.
23 августа 1919 года он пишет в штаб 9-й армии:
«Прошу передать Южному фронту, что я, видя гибель революции и открытый саботаж с формированием корпуса, не могу дальше находиться в бездействии, зная из писем с фронта, что он меня ждет, выступаю с имеющимися силами на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией».
Миронов понимает трагедию казачества и свое собственное отчаянное положение. Пытается исповедальными воззваниями оправдать решение идти на фронт и бить Деникина. Может, это был тоже, что называется, шаг за грань возможного, чтобы выполнить свой последний долг перед Родиной.
Но троцкисты, поднаторевшие в политическом иезуитстве и интриганстве, ловили Миронова на словах и поступках, провоцировали высказывание Миронова о коммунистах-шарлатанах. Донбюро, а также Троцкий, Ходоровский, Френкель истолковывали как выпад против партии вообще. Но такая точка зрения и есть проявление «зазнавшейся партии», как это явление оценивал Ленин. Обвиняя Миронова в измене революции, Троцкий, Смилга, Френкель, Ходоровский, Гиттис тем самым подменяли понятие верности революции другим – верностью своим приказам и распоряжениям, идущим вразрез с интересами народа. А субъективизм и волюнтаризм Троцкого известны...
Чего, например, стоит чудовищный по форме и содержанию, лживый и высокомерно-наглый приказ Троцкого № 150 от 12 сентября 1919 года о задержании Миронова; он не мог не оскорбить казаков, а его злонамеренность – не вызвать противодействия.
Не случайно накопившееся недовольство действиями Троцкого и его окружения породило «военную оппозицию», и «военный вопрос» был включен в повестку дня VIII съезда РКП (б).
I Итак, Миронов увел части недосформированного Донского корпуса на фронт. Казаки верили ему и в едином порыве кричали: «Веди нас громить контрреволюцию!..»
Поразительно складывалась дальнейшая судьба Миронова: злейший враг среди чужих, злейший враг среди своих. Какие только угрозы и проклятия не сыпались на его голову! И все из-за того, что безоглядно любил Родину. Трудно даже представить жизненный путь этого правдолюбца и храбреца с ранимой душой. Небезынтересны приказы генерала Краснова, а также «вождя» Реввоенсовета республики Троцкого.
Наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Краснов:
«Миронова, если кто его поймает, может повесить без следствия и суда». «За голову изменника Дону и Отечеству Миронова объявляется вознаграждение – 400 тысяч рублей золотом...» «...За еврейские деньги Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого. – Е. Л.) Миронов продает казачьи души и гонит казаков на убой. Он лишает казачьих жен и детей пропитания и издевается над горем казачьим. Знайте, казаки, против кого вы воюете и от кого защищаете вы свои земли. Горе малодушным, поверившим в мир и добрые пожелания в отношении с красными! Скорее за винтовку и за шашку, напором спасите стариков-отцов от позора мироновского плена и мобилизации, спасите жен и детей от голодной смерти под владычеством продавшегося евреям тов. Миронова! Тихий Дон не простит изменнику Миронову!»
А вот приказ «главного» еврея, на которого ссылается Краснов.
«Приказ РВС Республики от 12.1Х.1919 года. № 150.
Бывший казачий полковник Миронов одно время сражался в красных войсках против Краснова. Миронов руководствовался личной карьерой, стремясь стать Донским атаманом.
Когда полковнику Миронову стало ясно, что Красная Армия сражается не ради его, Миронова, честолюбия, а во имя крестьянской бедноты, Миронов поднял знамя восстания.
Вступив в сношение с Мамонтовым и Деникиным, Миронов сбил с толку несколько сот казаков и пытается пробраться с ними в ряды дивизии, чтобы внести туда смуту и передать рабочие и крестьянские полки в руки революционных врагов.
Как изменник и предатель Миронов объявлен вне закона. Каждый честный гражданин, которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его, как бешеную собаку.
Смерть предателю!..
Председатель РВСР Троцкий».
«Вождю» Троцкому мало было приказа по войскам, он еще выступил и в газете РВСР «В пути»: «Миронов, как известно, клятвенно уверяет: Деникин ему не друг, а враг. Но какой глупец станет верить клятвам изменника Миронова? Нет никакого сомнения, что между ними уже натягиваются тайные связи. Что же будет далее? Предсказать нетрудно. Авантюра Миронова лопнет, как мыльный пузырь. В могилу Миронова история вобьет осиновый кол как заслуженный памятник презренному авантюристу и жалкому изменнику».
Вослед Миронову, уведшему Донской корпус на фронт, свою лепту внес еще один троцкист, член РВС республики, член ЦК РКП (б) Смилга, который приказывал живым или мертвым доставить ему Миронова: «Товарищи, казаки! На вас рассчитывает негодяй Миронов, вас хочет обмануть лакей Деникина. Смерть изменнику Миронову!»
И вся злоба трусоватых «вождей» была направлена не только против Миронова, но и против донского казачества в целом, которому было уготовано физическое истребление, а оставшимся – тюрьмы, лагеря, таежные глухие места... И все это в ответ на жертвенную любовь к своему родимому краю. Наверное, нет в истории Отечества трагичнее судьбы, чем у Миронова и донских казаков...
А ведь недопустимой тогда была даже мысль, чтоб Советская власть, революционные силы могли заниматься террором в отношении трудящихся, геноцидом в отношении целых социальных групп русского народа. И однако группа лиц во главе со Свердловым и Троцким и их приближенные сумели чудовищно извратить цели социалистических преобразований.
Но Миронов, продолжая верить в идеалы революции, стремится удержать ее завоевания хотя бы в рамках здравого смысла:
«Пенза. Члену Революционного военного Совета Республики гражданину Смилге.
Копия – всему трудовому русскому народу.
От лица подлинной социальной революции заявляю:
1. Не начинайте со мною и корпусом вооруженной борьбы, ибо платформа наша приемлема: вся власть народу в лице подлинных Советов крестьянских, рабочих и казачьих депутатов, избранных на основе свободной социальной агитации всеми трудящимися.
2. Первый выстрел принадлежит Вам, и следовательно, первую каплю крови прольете Вы.
3. Доказательством того, что мы не хотим крови, служит то, что в Саранске остаются все коммунисты на местах.
4. Мною арестованы две недели назад два коммуниста за организацию покушения на мою жизнь – Букатин и Лисин, – но и в этом случае я их освободил бы, если бы не знал, что на совести этих бывших уголовных элементов лежит много невинно пролитой крови населения Михайловки. С первым выстрелом с Вашей стороны они будут расстреляны как элементы, способствовавшие восстанию на Дону и грязнившие партию коммунистов.
5. Все коммунисты по пути в Пензу будут мною арестованы и уничтожены в том случае, если мы не придем к соглашению, и когда Вы, в силу Вашей доктрины, захотите рассматривать меня и корпус как материал для отдаленного будущего.
6. Тогда я оставляю свободу действий за корпусом и буду рассматривать арестованных как материал для удобрения почвы для счастья современного и ближайшего человечества.
7. Опомнитесь и вспомните слова Михайловского, обращенные к марксистам: «Не сталкивайте лбами двух разрядов людей».
8. Если на этих пунктах соглашения возможны, клянусь, что генерал Деникин будет разбит и социальная революция будет спасена. Если нет – погибла она и погибло преждевременное, уродливое явление – коммуна и его вдохновители – коммунисты.
9. Не забывайте, что Парижскую коммуну зарезал мужик.
10. Донской корпус ждет от Вас политической и государственной мудрости, чтобы общими силами разбить Деникина. Но если он доберется до фронта – он сделает это один.
Командующий Донским корпусом гражданин Усть-Медведицкой станицы Ф. Миронов.
24 августа 1919 года, 6 часов, город Саранск».
14 сентября 1919 года Филипп Козьмич Миронов с остатками корпуса был окружен и арестован воинскими частями под командованием Буденного. Эта «честь» выпала на долю 4-й кавдивизии (начальник дивизии О. И. Городовиков. Впоследствии заместитель командующего 2-й Конной Армии, командармом которой, как известно, был Филипп Козьмич Миронов).
Не могу не привести рассказа живого свидетеля тех событий – ординарца командарма Ивана Львовича Миронова: «О нашем пленении помню... Как нынче это было... Когда нас окружили и приказали сдать оружие и коней, вот тут-то и началось... Как это сдать коня?! Да еще такого, как у меня... Ревел, как последняя баба... Как себя вел Филипп Козьмич? Нормально. Только говорит Городовику, давай, выходи во чисто поле – стукнемся на чем хочешь: на шашках, на пиках или на револьверах... И кто одолеет – того и верх. Городовиков не согласился. Побоялся. Ведь молва про Миронова была, что он „заговоренный“... Миронов сидел в одиночке. После суда Филипп Козьмич попросил стражу побыть со всеми вместе. Перед расстрелом. Сидим, носы повесили... Тюрьма над Хопром. Ночь. „Когда расстреливают?“ – „На рассвете...“ Вошел Филипп Козьмич: „Чего сробели? Какие же вы казаки? Умирать надо с честью... Давайте песню сыграем“. – „Какую?“ – „Поехал казак во чужбину на своем добром коне вороном... Ему не вернуться в отеческий дом...“ У казака ведь в песне все – и радость, и горе... Миронов завел, кто-то подхватил, а кто-то кричит... Комбриг Булаткин схватил зубами кожу на руке и вырвал кусок. Полночь. Загремели засовы. „Кто Миронов?“ – „Я“. – „Выходи!“ Увели Филиппа Козьмича. Сидим, слушаем, ждем выстрела. Прошло, может быть, пять, десять... Пятнадцать минут... Не дай бог еще пережить такое...»
«... – Я МИРОНОВ.
– С Вами говорит СМИЛГА. Я получил сведения, что вы собираетесь выступить со своими частями на фронт без ведома Южного фронта. Должен вам сообщить, что в связи с прорывом деникинцев на Тамбов, Южный фронт покинул Козлов. Тамбов сегодня нами взят. Я категорически настаиваю, чтобы вы своими несогласованными действиями не затрудняли бы положение наших армий. Доложите мне ваши намерения.
МИРОНОВ: Согласованности не может быть там, где начался саботаж по созданию Конного корпуса, формировать который я назначен и где всякий маленький коммунистик имеет большее значение, чем человек, доказавший верность революции своим поведением в течение почти двух лет.
Вокруг меня такая атмосфера, в которой я задыхаюсь. Фронт определенно нуждается во мне, и это звук не пустой. Никакого осложнения на фронт не принесу, а принесу только моральную поддержку и силу штыков дивизии».
Через два дня Миронов уводит части недосформированного корпуса на фронт.
23 августа 1919 года он пишет в штаб 9-й армии:
«Прошу передать Южному фронту, что я, видя гибель революции и открытый саботаж с формированием корпуса, не могу дальше находиться в бездействии, зная из писем с фронта, что он меня ждет, выступаю с имеющимися силами на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией».
Миронов понимает трагедию казачества и свое собственное отчаянное положение. Пытается исповедальными воззваниями оправдать решение идти на фронт и бить Деникина. Может, это был тоже, что называется, шаг за грань возможного, чтобы выполнить свой последний долг перед Родиной.
Но троцкисты, поднаторевшие в политическом иезуитстве и интриганстве, ловили Миронова на словах и поступках, провоцировали высказывание Миронова о коммунистах-шарлатанах. Донбюро, а также Троцкий, Ходоровский, Френкель истолковывали как выпад против партии вообще. Но такая точка зрения и есть проявление «зазнавшейся партии», как это явление оценивал Ленин. Обвиняя Миронова в измене революции, Троцкий, Смилга, Френкель, Ходоровский, Гиттис тем самым подменяли понятие верности революции другим – верностью своим приказам и распоряжениям, идущим вразрез с интересами народа. А субъективизм и волюнтаризм Троцкого известны...
Чего, например, стоит чудовищный по форме и содержанию, лживый и высокомерно-наглый приказ Троцкого № 150 от 12 сентября 1919 года о задержании Миронова; он не мог не оскорбить казаков, а его злонамеренность – не вызвать противодействия.
Не случайно накопившееся недовольство действиями Троцкого и его окружения породило «военную оппозицию», и «военный вопрос» был включен в повестку дня VIII съезда РКП (б).
I Итак, Миронов увел части недосформированного Донского корпуса на фронт. Казаки верили ему и в едином порыве кричали: «Веди нас громить контрреволюцию!..»
Поразительно складывалась дальнейшая судьба Миронова: злейший враг среди чужих, злейший враг среди своих. Какие только угрозы и проклятия не сыпались на его голову! И все из-за того, что безоглядно любил Родину. Трудно даже представить жизненный путь этого правдолюбца и храбреца с ранимой душой. Небезынтересны приказы генерала Краснова, а также «вождя» Реввоенсовета республики Троцкого.
Наказной атаман Всевеликого Войска Донского генерал Краснов:
«Миронова, если кто его поймает, может повесить без следствия и суда». «За голову изменника Дону и Отечеству Миронова объявляется вознаграждение – 400 тысяч рублей золотом...» «...За еврейские деньги Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого. – Е. Л.) Миронов продает казачьи души и гонит казаков на убой. Он лишает казачьих жен и детей пропитания и издевается над горем казачьим. Знайте, казаки, против кого вы воюете и от кого защищаете вы свои земли. Горе малодушным, поверившим в мир и добрые пожелания в отношении с красными! Скорее за винтовку и за шашку, напором спасите стариков-отцов от позора мироновского плена и мобилизации, спасите жен и детей от голодной смерти под владычеством продавшегося евреям тов. Миронова! Тихий Дон не простит изменнику Миронову!»
А вот приказ «главного» еврея, на которого ссылается Краснов.
«Приказ РВС Республики от 12.1Х.1919 года. № 150.
Бывший казачий полковник Миронов одно время сражался в красных войсках против Краснова. Миронов руководствовался личной карьерой, стремясь стать Донским атаманом.
Когда полковнику Миронову стало ясно, что Красная Армия сражается не ради его, Миронова, честолюбия, а во имя крестьянской бедноты, Миронов поднял знамя восстания.
Вступив в сношение с Мамонтовым и Деникиным, Миронов сбил с толку несколько сот казаков и пытается пробраться с ними в ряды дивизии, чтобы внести туда смуту и передать рабочие и крестьянские полки в руки революционных врагов.
Как изменник и предатель Миронов объявлен вне закона. Каждый честный гражданин, которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его, как бешеную собаку.
Смерть предателю!..
Председатель РВСР Троцкий».
«Вождю» Троцкому мало было приказа по войскам, он еще выступил и в газете РВСР «В пути»: «Миронов, как известно, клятвенно уверяет: Деникин ему не друг, а враг. Но какой глупец станет верить клятвам изменника Миронова? Нет никакого сомнения, что между ними уже натягиваются тайные связи. Что же будет далее? Предсказать нетрудно. Авантюра Миронова лопнет, как мыльный пузырь. В могилу Миронова история вобьет осиновый кол как заслуженный памятник презренному авантюристу и жалкому изменнику».
Вослед Миронову, уведшему Донской корпус на фронт, свою лепту внес еще один троцкист, член РВС республики, член ЦК РКП (б) Смилга, который приказывал живым или мертвым доставить ему Миронова: «Товарищи, казаки! На вас рассчитывает негодяй Миронов, вас хочет обмануть лакей Деникина. Смерть изменнику Миронову!»
И вся злоба трусоватых «вождей» была направлена не только против Миронова, но и против донского казачества в целом, которому было уготовано физическое истребление, а оставшимся – тюрьмы, лагеря, таежные глухие места... И все это в ответ на жертвенную любовь к своему родимому краю. Наверное, нет в истории Отечества трагичнее судьбы, чем у Миронова и донских казаков...
А ведь недопустимой тогда была даже мысль, чтоб Советская власть, революционные силы могли заниматься террором в отношении трудящихся, геноцидом в отношении целых социальных групп русского народа. И однако группа лиц во главе со Свердловым и Троцким и их приближенные сумели чудовищно извратить цели социалистических преобразований.
Но Миронов, продолжая верить в идеалы революции, стремится удержать ее завоевания хотя бы в рамках здравого смысла:
«Пенза. Члену Революционного военного Совета Республики гражданину Смилге.
Копия – всему трудовому русскому народу.
От лица подлинной социальной революции заявляю:
1. Не начинайте со мною и корпусом вооруженной борьбы, ибо платформа наша приемлема: вся власть народу в лице подлинных Советов крестьянских, рабочих и казачьих депутатов, избранных на основе свободной социальной агитации всеми трудящимися.
2. Первый выстрел принадлежит Вам, и следовательно, первую каплю крови прольете Вы.
3. Доказательством того, что мы не хотим крови, служит то, что в Саранске остаются все коммунисты на местах.
4. Мною арестованы две недели назад два коммуниста за организацию покушения на мою жизнь – Букатин и Лисин, – но и в этом случае я их освободил бы, если бы не знал, что на совести этих бывших уголовных элементов лежит много невинно пролитой крови населения Михайловки. С первым выстрелом с Вашей стороны они будут расстреляны как элементы, способствовавшие восстанию на Дону и грязнившие партию коммунистов.
5. Все коммунисты по пути в Пензу будут мною арестованы и уничтожены в том случае, если мы не придем к соглашению, и когда Вы, в силу Вашей доктрины, захотите рассматривать меня и корпус как материал для отдаленного будущего.
6. Тогда я оставляю свободу действий за корпусом и буду рассматривать арестованных как материал для удобрения почвы для счастья современного и ближайшего человечества.
7. Опомнитесь и вспомните слова Михайловского, обращенные к марксистам: «Не сталкивайте лбами двух разрядов людей».
8. Если на этих пунктах соглашения возможны, клянусь, что генерал Деникин будет разбит и социальная революция будет спасена. Если нет – погибла она и погибло преждевременное, уродливое явление – коммуна и его вдохновители – коммунисты.
9. Не забывайте, что Парижскую коммуну зарезал мужик.
10. Донской корпус ждет от Вас политической и государственной мудрости, чтобы общими силами разбить Деникина. Но если он доберется до фронта – он сделает это один.
Командующий Донским корпусом гражданин Усть-Медведицкой станицы Ф. Миронов.
24 августа 1919 года, 6 часов, город Саранск».
14 сентября 1919 года Филипп Козьмич Миронов с остатками корпуса был окружен и арестован воинскими частями под командованием Буденного. Эта «честь» выпала на долю 4-й кавдивизии (начальник дивизии О. И. Городовиков. Впоследствии заместитель командующего 2-й Конной Армии, командармом которой, как известно, был Филипп Козьмич Миронов).
Не могу не привести рассказа живого свидетеля тех событий – ординарца командарма Ивана Львовича Миронова: «О нашем пленении помню... Как нынче это было... Когда нас окружили и приказали сдать оружие и коней, вот тут-то и началось... Как это сдать коня?! Да еще такого, как у меня... Ревел, как последняя баба... Как себя вел Филипп Козьмич? Нормально. Только говорит Городовику, давай, выходи во чисто поле – стукнемся на чем хочешь: на шашках, на пиках или на револьверах... И кто одолеет – того и верх. Городовиков не согласился. Побоялся. Ведь молва про Миронова была, что он „заговоренный“... Миронов сидел в одиночке. После суда Филипп Козьмич попросил стражу побыть со всеми вместе. Перед расстрелом. Сидим, носы повесили... Тюрьма над Хопром. Ночь. „Когда расстреливают?“ – „На рассвете...“ Вошел Филипп Козьмич: „Чего сробели? Какие же вы казаки? Умирать надо с честью... Давайте песню сыграем“. – „Какую?“ – „Поехал казак во чужбину на своем добром коне вороном... Ему не вернуться в отеческий дом...“ У казака ведь в песне все – и радость, и горе... Миронов завел, кто-то подхватил, а кто-то кричит... Комбриг Булаткин схватил зубами кожу на руке и вырвал кусок. Полночь. Загремели засовы. „Кто Миронов?“ – „Я“. – „Выходи!“ Увели Филиппа Козьмича. Сидим, слушаем, ждем выстрела. Прошло, может быть, пять, десять... Пятнадцать минут... Не дай бог еще пережить такое...»