Страница:
— Ты неверно вспомнила.
В своей синей ночной сорочке рядом сидела бабушка и крепко держала меня за руку, глядя мне в глаза поверх очков. Волосы у нее растрепались и торчали седыми кудельками. Ее слова подтолкнули мою память. Лондэн и правда выжил — он должен был выжить, иначе не смог бы вызвать авиационное подкрепление. Но даже и сейчас, проснувшись, я видела возле себя его мертвое тело. Ерунда какая-то.
— Он не погиб?
— Нет.
Со столика у кровати я взяла портрет Лондэна, который сама же и нарисовала.
— Я когда-нибудь еще видела его? — спросила я, вглядываясь в незнакомое лицо.
— О да, — ответила бабушка. — Много раз. Вообще-то ты за него замуж вышла.
— Замуж? — Память вернулась, и я разревелась. — Мы венчались в храме Божьей Матери Омаров в Суиндоне! Ты там была?
— Да, — сказала бабушка. — Ни за что на свете не пропустила бы такое событие.
Я все еще пребывала в растерянности.
— Что с ним случилось? Почему его нет со мной?
— Его устранили, — тихо ответила бабушка. — Лавуазье и «Голиаф».
— Я помню, — кивнула я. Туман в голове начал рассеиваться: словно отодвинули штору, и все случившееся хлынуло внутрь. — Джек Дэррмо. «Голиаф». Они устранили Лондэна, чтобы шантажировать меня. Но я проиграла. Мне не удалось его вернуть — и потому я здесь.
Я осеклась.
— Но как я могла о нем забыть? Я же только вчера о нем думала! Что со мной?
— Это все Аорнида, дорогая моя, — объяснила бабушка. — Она мнемоморф. Злодейка меняет воспоминания. Помнишь, сколько неприятностей она доставила тебе дома?
Теперь, когда она об этом упомянула, я и сама вспомнила. Бабушкины подсказки сломали тонкий ледок забвения, скрывавший присутствие Аорниды в моем разуме, и все касавшееся младшей сестры Аида вернулось ко мне, словно вынырнуло из подсознания. Аорнида поклялась отомстить мне за гибель брата. Аорнида умела манипулировать воспоминаниями по собственной прихоти. Аорнида чуть не устроила Армагеддон при помощи глазури с сентиментальным названием «Мечта». Но Аорнида была не отсюда. Она жила в…
— В настоящем мире, — громко прошептала я. — Но как она могла очутиться здесь, в Книгомирье? Причем именно в «Кэвершемских высотах»?
— А ее тут и нет, — ответила бабушка. — Она только у тебя в голове. Да и не совсем она — своего рода вирус, живущий в памяти. Она решительная, злобная и легко приспосабливается. Я не знаю никого, кто мог бы вести независимую жизнь в чужом сознании.
— Но как мне от нее отделаться?
— Когда-то в юности мне довелось иметь дело с мнемоморфами, — ответила бабушка, — но с некоторыми вещами тебе придется справляться самостоятельно. Главное, будь начеку, а я буду часто и подолгу разговаривать с тобой обо всем.
— Значит, еще не конечно?
— Нет, — печально покачала головой бабушка. — Если бы. Готовься к потрясениям, малышка Четверг. Назови-ка мне фамилию Лондэна.
— Не смеши меня! — фыркнула я. — Лондэн Парк…
Я осеклась, и холодный ужас зашевелился у меня в груди. Не могла же я забыть фамилию собственного мужа! Но, несмотря на все старания, у меня ничего не получалось. Я посмотрела на бабушку.
— Да, я знаю, — ответила она. — Но тебе не скажу. Вот вспомнишь — тогда и поймешь, что победила.
Глава 5
Бабушка встала пораньше, чтобы приготовить мне завтрак. Я нашла ее спящей в кресле возле плиты, на которой уже почти досуха выкипел чайник, а в Пиквик намертво запуталась в незаконченном вязании. Я сварила кофе и приготовила кое-какую еду, хотя меня и мутило. ибб с оббом пришли чуть позже и заявили, что «спали как мертвые» и так проголодались, что «готовы сапог сожрать». Они только-только принялись за мой завтрак, как в дверь постучали. Это был Острей Ньюхен, половина неразлучной парочки Перкинс и Ньюхен из бесконечного детективного сериала. Лет около сорока, одет в остромодную коричневую пару, на голове мягкая шляпа под стать костюму, а еще у него имелись роскошные рыжие усы. Он был одним из юристов беллетриции, и его назначили представлять меня в суде: на мне до сих пор висело обвинение в незаконном вторжении в сюжет из-за изменений, внесенных мной в финал «Джен Эйр».
— Привет! — сказал он. — Добро пожаловать в Книгомирье!
— Спасибо. Как вы?
— Прекрасно! — ответил он. — Недавно отмазал Эдипа от обвинения в инцесте. Формально, конечно же. Он ведь тогда не знал, что это его мать.
— Конечно, — согласилась я. — А Феджин? [13]
— Боюсь, от петли ему не отвертеться, — погрустнел адвокат. — Но за дело взялся Грифон. Уверен, он найдет способ вытащить старика.
По ходу дела гость осматривал убогий гидросамолет.
— Ладно, — сказал он наконец. — Странный вы все же сделали выбор. Я слышал, полкой ниже собирают последний роман Дафны Фаркитт. Действие происходит в восемнадцатом веке, и там наверняка уютнее, чем здесь. Вы видели рецензию на мою последнюю книгу?
Разумеется, он имел в виду книгу про него. Выдуманный от подметок грубых башмаков до тульи мягкой фетровой шляпы, Ньюхен, как и большинство вымышленных персонажей, относился к себе довольно трепетно. Я читала совершенно разгромную рецензию на «Трогательный до смерти». В подобных ситуациях вести себя следует чрезвычайно тактично.
— Нет, боюсь, я ее пропустила.
— О! — воскликнул он. — Ну, на самом деле… ну, она весьма положительна. Меня ярко охарактеризовали как «целостного» и «довольно щедро прорисованного», а саму книгу назвали самым большим достижением восемьдесят шестого года. Поговаривают о многотомнике. Да, я хотел сказать, что слушание по вашему делу о незаконном вторжении в текст состоится, видимо, на следующей неделе. Я пытался выбить еще одну отсрочку, но Хопкинс вцепился как клещ. Место и время пока уточняются.
— Мне следует испугаться? — спросила я, вспоминая последний раз, когда мне довелось предстать перед судом в Книгомирье.
Дело слушалось в «Процессе» Кафки, и, как нетрудно догадаться, исход оказался совершенно неожиданным.
— Да нет, — сказал Ньюхен. — Наше «горячее одобрение читательской аудитории» кое-что да значит. В конце концов, вы и правда вторглись в сюжет, так что прямое вранье не поможет. Знаете, — без остановки продолжил он, — мисс Хэвишем просила меня познакомить вас с чудесами Кладезя. Она собиралась подъехать с утра лично, но сегодня ее черед проводить антиграммазитную зачистку.
— Мы видели граммазита в «Больших надеждах», — похвасталась я.
— Да, я слышал. В том, что касается граммазитов, лишняя предосторожность никогда не помешает. — Он посмотрел на ибба и обба, которые как раз приканчивали мою яичницу с грудинкой. — Это и есть завтрак?
Я кивнула.
— Потрясающе! Мне всегда было интересно увидеть завтрак. В нашей книге двадцать три обеда, двенадцать ланчей и восемнадцать полдников, но ни одного завтрака. — Он на мгновение умолк. — А почему апельсиновое варенье называют джемом, как вы думаете?
Я сказала, что понятия не имею, и подала ему кружку кофе.
— У вас в книге встречаются генераты? — спросила я.
— Да по полдюжины на каждом шагу, — ответил он, размешивая ложкой сахар и глядя на ибба и обба, которые, верные себе, пялились на него в ответ. — Зануды страшные, пока не обретут личности, а вот тогда становятся очень забавными. Беда в том, что они имеют обыкновение развиваться в сильные ведущие персонажи, и это поветрие распространяется среди них, как чума. Обычно их заселяют в романы в массовом порядке, но все изменилось, когда мы направили шесть тысяч генератов в «Ребекку». Через месяц все, кроме восьми, стали мисс Дэнверс. Слушайте, а вам не требуется парочка домработниц, а?
— Спасибо, не надо, — отказалась я, памятуя довольно ершистый характер миссис Дэнверс.
— Я вас понимаю, — со смехом ответил Ньюхен.
— Значит, теперь в романе их только ограниченное количество?
— Вы быстро схватываете. Такая же проблема у нас с Мерлинами. Типажи «старый бородатый маг-наставник» уже который год в печенках сидят.
Он наклонился поближе.
— Знаете, сколько Мерлинов было размещено в Кладезе Погибших Сюжетов за последние полсотни лет?
— А сколько?
— Девять тысяч! — выдохнул он. — Мы даже изменяли сюжетные линии, чтобы ввести в них фигуры старых магов-наставников! Думаете, мы поступали неправильно?
— Не уверена, — ответила я с некоторым смущением.
— Мерлин хотя бы популярный персонаж, — добавил Ньюхен. — Надень на него новую шляпу — и он еще много где сгодится. А вот попытайтесь-ка избавиться от миссис Дэнверс. На устрашающих домработниц лет эдак пятидесяти с гаком спрос невелик. Даже акции «купи две и получи третью бесплатно» не помогают. Но мы посылаем их на исправление орфографии. Это нечто вроде армейской службы.
— А каково это?
— То есть?
— Быть вымышленным?
— А-а! — протянул Ньюхен. — Это… да. Прозаично.
Слишком поздно я сообразила, что зашла чересчур далеко: наверное, так чувствует себя пес, если вдруг в светской беседе поднять тему о чумке.
— Я прощаю вашу любознательность, мисс Нонетот, и, поскольку вы человек потусторонний, не обижаюсь. Но на вашем месте я не стал бы чересчур усердно расспрашивать персонажей об их прошлом. Мы все жаждем быть яркими, ни на кого не похожими персонажами, но среди такого моря романов это практически невозможно, и мы это понимаем. После базового обучения в колледже Святого Табулараса я перешел в Дурлинскую школу детективов. Я выезжал на полевую практику в романы Хэммета, [14]Чандлера [15]и Сэйерс, [16]потом прошел аспирантуру в Высшей Школе Агаты Кристи. Мне так хотелось быть оригинальным, но я опоздал на семьдесят лет.
Он умолк и задумался. Я пожалела, что затронула эту тему. Непросто быть сплавом всего написанного до тебя.
— Ладно! — сказал он, приканчивая кофе. — Хватит обо мне. Вы готовы?
Я кивнула.
— Тогда идемте.
И, взяв меня за руку, он перенес нас обоих из «Кэвершемских высот» в бесконечные коридоры Кладезя Погибших Сюжетов.
Внутренним убранством Кладезь напоминал Библиотеку: темное дерево, толстые ковры, бесконечные шкафы, — но на этом сходство и заканчивалось. Во-первых, тут было шумно. Торговцы, мастеровые, техники и генераты сновали по широким коридорам, возникая и исчезая при перемещении из книги в книгу, собирая, меняя и уничтожая замыслы авторов. Повсюду валялись ящики и картонные коробки, и люди ели, спали и вели дела в лавках и крохотных домишках, лепившихся друг к другу наподобие неряшливых трущоб. Повсюду висели плакаты и торчали рекламные щиты, кричавшие о всевозможных товарах и услугах для литбизнеса. [17]
— Похоже, мне сообщение по халявофону, Ньюхен, — сказала я, перекрывая шум. — Посмотреть?
— Да они все время падают, — ответил он. — Плюньте и никогда не ходите по ссылкам. [18]
К нам привязался коренастый мужичок, обвешанный рекламными щитами спереди и сзади. Щиты призывали «знающих словоделов» заказывать сюжетные повороты.
— Нет, спасибо, — прокричал Ньюхен.
Он схватил меня за руку и потащил к более спокойному местечку между Универмагом главозавершений доктора Прямолинеаса и Главным менторским колледжем.
— В Кладезе тридцать этажей, — сообщил мой гид, махнув рукой в сторону суетливой толпы. — По большей части они представляют собой хаотическое нагромождение цехов по производству прозы вроде вон того, но на тридцатом цокольном находится вход в Текстовое море. Как-нибудь вечером спустимся вниз посмотреть на разгрузку каракулеров.
— А что с них сгружают?
— Слова, — улыбнулся Ньюхен. — Слова, слова, слова. Кирпичики беллетристики, ДНК сюжета.
— Но я не вижу, чтобы здесь писалась хоть одна книга, — заметила я, оглядываясь по сторонам.
Он хихикнул.
— Вы же потусторонница! Книги кажутся вам всего лишь словами на странице, но они являются продуктом чрезвычайно сложной трансвымыслительной технологии, которая преобразует странные чернильные закорючки в картины у вас в голове. Сейчас мы используем операционную систему КНИГА 8.3. Правда, это ненадолго — Главное текстораспределительное управление намерено улучшить систему.
— Вчера в новостях говорили что-то о СуперСлове™, — заметила я.
— Дурацкое название. Для нас с вами это КНИГА 9.0. Словомагистр Либрис скоро устроит презентацию. Пока мы разговариваем, идет проверка СуперСлова™, и если программа действительно так хороша, как говорят, то книги уже никогда не будут прежними!
— Ну, — вздохнула я, пытаясь уложить в голове эту мысль, — я всегда полагала, что романы, это, как сказать, пишут.
— «Писать» — это только слово, с помощью которого мы обозначаем процесс перенесения слов на бумагу от руки, — ответил Ньюхен, когда мы продолжили путь. — Кладезь Погибших Сюжетов — место, где стыкуются воображение писателя, персонажи и сюжет, чтобы все это обрело смысл в сознании читателя. В конце концов, чтение, бесспорно, более творческий процесс, чем писание. Ведь это читатель вызывает чувства в своей душе, рисует в воображении цвета закатного неба, ощущает дуновение теплого летнего ветерка на лице, поэтому вклад читателей в книгу не меньше, чем вклад самого писателя, а может, и больше.
Это был новый подход. Я прокрутила эту мысль в голове.
— Серьезно?
— Конечно! — рассмеялся Ньюхен. — «Волны шуршали галькой» — эти слова останутся сущей абракадаброй, если сам не увидишь бурунов, не ощутишь, как от прибоя подрагивает земля у тебя под ногами.
— Полагаю, вы правы.
— Книги, — пояснил Ньюхен, — это нечто вроде магии.
Я немного подумала об этом, оглядывая хаос прозодельческой фабрики. Мой муж был — или есть — романист. Мне всегда хотелось получить хотя бы отдаленное представление о том, что происходит у него в голове, и увиденное оказалось, наверное, ближе всего. [19]Мы пошли дальше, миновали магазин «Минувшая минута». Там продавались устройства для описания хода времени — на этой неделе торговали сменами времен года.
— А что случается с неопубликованными книгами? — поинтересовалась я в надежде выяснить, действительно ли у персонажей «Кэвершемских высот» имеются основания для беспокойства.
— Вероятность провала довольно высока, — признал Ньюхен, — и дело не в сомнительном качестве. Например, «Баньян Косолап» Джона Максурда — одна из самых лучших книг, вообще когда-либо написанных, но она так и не вышла. Большинство литературного хлама, брака и всякой прочей неопубликованной нетленки просто томится в Кладезе, пока все это не пускают на слом. Некоторые тексты такая дрянь, что разлагаются без посторонней помощи — слова вытаскивают из страниц и бросают в Текстовое море.
— А всех персонажей пускают на переработку, как бумагу?
Ньюхен замолчал и вежливо кашлянул.
— Не стал бы я тратить симпатии на одномерков, Четверг. Вы только изведетесь понапрасну, а ведь у нас нет ни средств, ни времени на переперсонификацию их во что-то более интересное.
— Мистер Ньюхен?
Перед нами стоял молодой человек в дорогом костюме. В руке он держал страшно замызганную наволочку, в которой лежало нечто тяжелое размером с арбуз.
— Привет, Альфред! — сказал Ньюхен, пожимая ему руку. — Четверг, это Гарсия, он уже более десяти лет поставляет сериалу «Перкинс и Ньюхен» завлекательные сюжетные повороты. Помнишь неопознанный труп без головы, который выловили в Хамбере в «Мертвом среди живых»? Или труп двадцатилетней давности, найденный рядом с мешком денег, замурованным в пустой комнате из «Реквиема по медвежатнику»?
— Конечно! — воскликнула я, пожимая руку инженера. — Весьма интригующе, только успевай перелистывать страницы. Как поживаете?
— Спасибо, неплохо. — Гарсия вежливо улыбнулся и снова повернулся к Ньюхену. — Как я понимаю, на подходе очередной роман серии «Перкинс и Ньюхен», и у меня есть одна штучка, которая может вас заинтересовать.
Он открыл мешок, и мы заглянули внутрь. Там лежала голова. Что еще важнее, отрубленная голова.
— Голова в мешке? — нахмурился Ньюхен, внимательнее присматриваясь к ней.
— Ага, — горделиво изрек Гарсия, — но не просто голова в мешке. У этой на затылке интересная татуировка. Вы сможете обнаружить ее в вагонетке, неподалеку от своего офиса, в морозильнике убитого подозреваемого — возможностей море.
Глаза Ньюхена возбужденно сверкнули. После того как критика разнесла в пух и прах «Трогательный до смерти», для следующей книги такие штуки ему требовались позарез.
— Сколько? — спросил он.
— Три сотни, — рискнул Гарсия.
— Три сотни? — воскликнул Ньюхен. — Да я десяток сюжетов с головой в мешке куплю за такие деньги, да еще останется мелочь на партию «пропавшего золота нацистов»!
Гарсия рассмеялся.
— Да «пропавшее золото нацистов» уже никто не покупает! Не хотите голову, так я в другом месте ее продам. Я просто хотел предложить вам первому, потому что мы вели дела и прежде и вы мне нравитесь.
Ньюхен немного подумал.
— Сто пятьдесят.
— Двести.
— Сто семьдесят пять.
— Двести, и я добавлю еще и дело об ошибке при опознании, очаровательную двойную агентессу и пропавшую микропленку.
— Идет!
— С вами приятно иметь дело, — сказал Гарсия, протягивая Ньюхену голову и забирая деньги. — Передайте мое почтение мистеру Перкинсу, ладно?
— Ох, парень! — воскликнул Ньюхен, обрадованный как мальчишка, которому купили велосипед. — Подожди, пока это Перкинс увидит! Как думаешь, где нам ее найти?
Честно говоря, на мой взгляд, все сюжетные повороты с головой в мешке малость хромают, но, поскольку мне не хватало наглости так прямо и сказать, я промямлила:
— Мне лично нравится идея с морозильником.
— Мне тоже! — с воодушевлением ответил он, поравнявшись с витриной маленького магазинчика, на вывеске которого было написано: «Предыстории под ключ. Никакой тяжелой работы. Специализируемся на трудном детстве».
— Предыстории?
— Конечно. У каждого мало-мальски стоящего персонажа есть своя предыстория. Зайдем посмотрим.
Мы нырнули под низкую притолоку. Внутри помещалась крохотная душная лаборатория. Середину комнаты занимал лабораторный стол, щедро заставленный ретортами, пробирками и прочей химической посудой. Стены, как я заметила, были увешаны полками, на которых теснились плотно закупоренные бутылки с разноцветными жидкостями и с наклейками различных предыстории — от «идиллического детства» до «героизма в бою».
— Эта почти пустая, — показала я на большую бутыль с маркировкой «ложное чувство вины из-за смерти возлюбленного/спутника жизни десять лет назад».
— Да, — сказал человечек в плисовом костюме, таком обвислом, что казалось, будто внутри до сих пор сидит портной и что-то постоянно перешивает. — Недавно это было очень популярно. А некоторые вообще почти не пользуются спросом. Посмотрите у себя над головой.
Я глянула на полные бутыли, собиравшие пыль на самой верхней полке. На одной красовалась наклейка «Изучение головоногих моллюсков на Шри-Ланке», а на другой — «Ученик валлийского кротолова».
— Так чем могу помочь? — спросил предысторик, с радостью глядя на нас и потирая руки. — Что-нибудь для дамы? Жестокое обращение сводных сестер-садисток? Рана от зубов дикого животного? На этой неделе нам завезли партию несчастных Любовей. Купите — и получите в подарок младшего брата-наркомана.
Ньюхен показал продавцу свой беллетрицейский жетон.
— Мы тут но делу, мистер Грнксти. Это стажер Нонетот.
— А! — немного сбавил обороты продавец. — Закон, значит.
— Мистер Грнксти в свое время писал предыстории для сестер Бронте и Томаса Гарди, — пояснил Ньюхен, кладя мешок на пол и присаживаясь на краешек стола.
— О да! — отозвался человечек, глядя на меня поверх очков-полумесяцев. — Но сколько воды утекло с тех пор. Шарлотта Бронте, вот это был писатель. Сколько прекрасных заготовок для нее накоплено, многое почти не употреблялось…
— Да, это я, — перебил Ньюхен, рассеянно глядя на стеклянную посуду на столе. — Мы с Четверг спустились в Кладезь… Что такое?
Заметив, что мы оба уставились на него, он объяснил:
— Комментофон. Мисс Хэвишем.
— Какая невоспитанность, — пробурчал мистер Грнксти. — Почему бы не выйти, если собираешься говорить по этой штуке?
— Может, и пустяк, но все же я схожу и посмотрю, — произнес Ньюхен, глядя в никуда.
Он повернулся к нам, увидел сердитого мистера Грнксти и, не прерывая беседы по комментофону, рассеянно махнул рукой и вышел из магазинчика.
— Итак, на чем мы остановились, барышня?
— Вы рассказывали, как Шарлотта Бронте заказала предыстории, но не использовала их.
— О да. — Человечек заулыбался, осторожно повернул краник на установке и посмотрел, как маслянистая капля цветной жидкости падает в приемную колбу. — Я сделал потрясающую предысторию для Эдварда и Берты Рочестер, но знаете, она задействовала только малую ее часть.
— Наверное, вы были весьма разочарованы.
— Да. — Он вздохнул. — Я творец, а не ремесленник. Но кому это интересно? Я продал ее целой и нетронутой несколько лет назад для «Бескрайнего Саргассова моря». [20]Та же судьба постигла и Гарри Флэшмена из «Школьных лет Тома Брауна». [21]У меня много лет пролежала предыстория мистера Пиквика, но сбыть ее так и не удалось, поэтому я подарил ее Музею беллетриции.
— А из чего вы делаете предыстории, мистер Грнксти?
— В основном из патоки, — ответил он, встряхивая колбу и наблюдая за превращением маслянистой жидкости в газ, — и воспоминаний. Множества воспоминаний. На самом деле патока — только связующее вещество. Скажите, а что вы думаете насчет перехода на СуперСлово™?
— Я толком еще и не слышала об этом, — созналась я.
— А мне лично нравится БыстроЧит™, — задумчиво проговорил человечек, добавляя каплю красной жидкости и с большим интересом рассматривая результат. — Говорят, эта программа способна ужать «Войну и мир» до восьмидесяти шести слов и все равно сохранить размах и величие оригинала.
— Поживем — увидим, — ответила я.
— Только не здесь, — поправил меня предысторик. — У нас внизу говорят: «Прочтем — увидим».
Повисло молчание, и я воспользовалась этим.
— Мистер Грнксти?
— Да?
— А как все же произносится ваше имя?
Тут вернулся Ньюхен.
— Мисс Хэвишем звонила, — сообщил он, забирая свою голову. — Спасибо, что не пожалели на нас времени, мистер Грнксти. Идем, нам пора.
Ньюхен повел меня по коридору мимо других магазинчиков и лотков, и наконец мы подошли к лифтам из бронзы и дерева. Двери открылись, и наружу высыпала стайка уличных мальчишек, держащих в руках расщепленные палки, в которые были всунуты листки бумаги.
— А, это идеи для книг, находящихся в процессе написания, — объяснил Ньюхен, входя в просторный лифт. — Торги, наверное, только начались. Департамент продаж и аренды идей расположен на семнадцатом этаже.
Лифт быстро пошел вниз.
— Вас по-прежнему раздражают халявофоны?
— Есть немного. [22]
— Привыкнете не обращать внимания.
Прозвенел звонок, и двери лифта открылись, впуская внутрь холодный ветер. Здесь было темнее, чем на том этаже, откуда мы только что приехали, и несколько персонажей сомнительного вида уставились на нас из мрака. Я хотела выйти, но Ньюхен меня остановил. Он огляделся по сторонам и прошептал:
— Это тридцатый цокольный. Самое опасное место в Кладезе. Пристанище головорезов, браконьеров, убийц, воров, жуликов, перевертышей, сценокрадов, наемников и плагиаторов.
— Дома мы не допускаем существования подобных мест, — прошептала я.
— А мы даже поощряем, — объяснил Ньюхен. — Без подлецов повествование будет неинтересным, а им ведь тоже надо где-то жить.
Я ощутила присутствие зла сразу же, как только вышла из лифта.
Поблизости маячили какие-то фигуры в плащах с капюшонами и перешептывались. Их лица скрывала тень, а костлявые руки отливали неестественной белизной. Мы прошли мимо двух огромных котов, в глазах которых плясало пламя. Они проводили нас голодными взглядами и облизнулись.
— Обед, — произнес один. — Обоих сразу съедим или по очереди?
— По очереди, — отозвался второй кот, который был немного побольше и гораздо страшнее, — но лучше подождем Большого Мартина.
В своей синей ночной сорочке рядом сидела бабушка и крепко держала меня за руку, глядя мне в глаза поверх очков. Волосы у нее растрепались и торчали седыми кудельками. Ее слова подтолкнули мою память. Лондэн и правда выжил — он должен был выжить, иначе не смог бы вызвать авиационное подкрепление. Но даже и сейчас, проснувшись, я видела возле себя его мертвое тело. Ерунда какая-то.
— Он не погиб?
— Нет.
Со столика у кровати я взяла портрет Лондэна, который сама же и нарисовала.
— Я когда-нибудь еще видела его? — спросила я, вглядываясь в незнакомое лицо.
— О да, — ответила бабушка. — Много раз. Вообще-то ты за него замуж вышла.
— Замуж? — Память вернулась, и я разревелась. — Мы венчались в храме Божьей Матери Омаров в Суиндоне! Ты там была?
— Да, — сказала бабушка. — Ни за что на свете не пропустила бы такое событие.
Я все еще пребывала в растерянности.
— Что с ним случилось? Почему его нет со мной?
— Его устранили, — тихо ответила бабушка. — Лавуазье и «Голиаф».
— Я помню, — кивнула я. Туман в голове начал рассеиваться: словно отодвинули штору, и все случившееся хлынуло внутрь. — Джек Дэррмо. «Голиаф». Они устранили Лондэна, чтобы шантажировать меня. Но я проиграла. Мне не удалось его вернуть — и потому я здесь.
Я осеклась.
— Но как я могла о нем забыть? Я же только вчера о нем думала! Что со мной?
— Это все Аорнида, дорогая моя, — объяснила бабушка. — Она мнемоморф. Злодейка меняет воспоминания. Помнишь, сколько неприятностей она доставила тебе дома?
Теперь, когда она об этом упомянула, я и сама вспомнила. Бабушкины подсказки сломали тонкий ледок забвения, скрывавший присутствие Аорниды в моем разуме, и все касавшееся младшей сестры Аида вернулось ко мне, словно вынырнуло из подсознания. Аорнида поклялась отомстить мне за гибель брата. Аорнида умела манипулировать воспоминаниями по собственной прихоти. Аорнида чуть не устроила Армагеддон при помощи глазури с сентиментальным названием «Мечта». Но Аорнида была не отсюда. Она жила в…
— В настоящем мире, — громко прошептала я. — Но как она могла очутиться здесь, в Книгомирье? Причем именно в «Кэвершемских высотах»?
— А ее тут и нет, — ответила бабушка. — Она только у тебя в голове. Да и не совсем она — своего рода вирус, живущий в памяти. Она решительная, злобная и легко приспосабливается. Я не знаю никого, кто мог бы вести независимую жизнь в чужом сознании.
— Но как мне от нее отделаться?
— Когда-то в юности мне довелось иметь дело с мнемоморфами, — ответила бабушка, — но с некоторыми вещами тебе придется справляться самостоятельно. Главное, будь начеку, а я буду часто и подолгу разговаривать с тобой обо всем.
— Значит, еще не конечно?
— Нет, — печально покачала головой бабушка. — Если бы. Готовься к потрясениям, малышка Четверг. Назови-ка мне фамилию Лондэна.
— Не смеши меня! — фыркнула я. — Лондэн Парк…
Я осеклась, и холодный ужас зашевелился у меня в груди. Не могла же я забыть фамилию собственного мужа! Но, несмотря на все старания, у меня ничего не получалось. Я посмотрела на бабушку.
— Да, я знаю, — ответила она. — Но тебе не скажу. Вот вспомнишь — тогда и поймешь, что победила.
Глава 5
Кладезь Погибших Сюжетов
Комментофон: Хотя использовать сноски и комментарии в качестве средства общения предложил еще доктор Фауст в 1622 году, первый действующий комментофон был продемонстрирован только в 1856 году. К 1895 году опытный образец установили в «Тяжелых временах», и в течение трех последующих лет к сети подключили большую часть романов Диккенса. Система быстро расширялась, кульминацией стало создание трансжанровой магистральной линии. Она была открыта со всей помпой в 1915 году, связав «Человеческую Комедию» и «Преступление и наказание». С тех пор сеть продолжала расширяться и улучшаться, но совсем недавно появился массовый халявофон, и отсутствие координации между рекламными и новостными каналами практически парализовало систему. Мобильный комментофон был введен в 1985 году.
ЕДИНСТВЕННЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УОРРИНГТОНСКИХ КОТОВБеллетрицейский путеводитель по Великой библиотеке(глоссарий)
Бабушка встала пораньше, чтобы приготовить мне завтрак. Я нашла ее спящей в кресле возле плиты, на которой уже почти досуха выкипел чайник, а в Пиквик намертво запуталась в незаконченном вязании. Я сварила кофе и приготовила кое-какую еду, хотя меня и мутило. ибб с оббом пришли чуть позже и заявили, что «спали как мертвые» и так проголодались, что «готовы сапог сожрать». Они только-только принялись за мой завтрак, как в дверь постучали. Это был Острей Ньюхен, половина неразлучной парочки Перкинс и Ньюхен из бесконечного детективного сериала. Лет около сорока, одет в остромодную коричневую пару, на голове мягкая шляпа под стать костюму, а еще у него имелись роскошные рыжие усы. Он был одним из юристов беллетриции, и его назначили представлять меня в суде: на мне до сих пор висело обвинение в незаконном вторжении в сюжет из-за изменений, внесенных мной в финал «Джен Эйр».
— Привет! — сказал он. — Добро пожаловать в Книгомирье!
— Спасибо. Как вы?
— Прекрасно! — ответил он. — Недавно отмазал Эдипа от обвинения в инцесте. Формально, конечно же. Он ведь тогда не знал, что это его мать.
— Конечно, — согласилась я. — А Феджин? [13]
— Боюсь, от петли ему не отвертеться, — погрустнел адвокат. — Но за дело взялся Грифон. Уверен, он найдет способ вытащить старика.
По ходу дела гость осматривал убогий гидросамолет.
— Ладно, — сказал он наконец. — Странный вы все же сделали выбор. Я слышал, полкой ниже собирают последний роман Дафны Фаркитт. Действие происходит в восемнадцатом веке, и там наверняка уютнее, чем здесь. Вы видели рецензию на мою последнюю книгу?
Разумеется, он имел в виду книгу про него. Выдуманный от подметок грубых башмаков до тульи мягкой фетровой шляпы, Ньюхен, как и большинство вымышленных персонажей, относился к себе довольно трепетно. Я читала совершенно разгромную рецензию на «Трогательный до смерти». В подобных ситуациях вести себя следует чрезвычайно тактично.
— Нет, боюсь, я ее пропустила.
— О! — воскликнул он. — Ну, на самом деле… ну, она весьма положительна. Меня ярко охарактеризовали как «целостного» и «довольно щедро прорисованного», а саму книгу назвали самым большим достижением восемьдесят шестого года. Поговаривают о многотомнике. Да, я хотел сказать, что слушание по вашему делу о незаконном вторжении в текст состоится, видимо, на следующей неделе. Я пытался выбить еще одну отсрочку, но Хопкинс вцепился как клещ. Место и время пока уточняются.
— Мне следует испугаться? — спросила я, вспоминая последний раз, когда мне довелось предстать перед судом в Книгомирье.
Дело слушалось в «Процессе» Кафки, и, как нетрудно догадаться, исход оказался совершенно неожиданным.
— Да нет, — сказал Ньюхен. — Наше «горячее одобрение читательской аудитории» кое-что да значит. В конце концов, вы и правда вторглись в сюжет, так что прямое вранье не поможет. Знаете, — без остановки продолжил он, — мисс Хэвишем просила меня познакомить вас с чудесами Кладезя. Она собиралась подъехать с утра лично, но сегодня ее черед проводить антиграммазитную зачистку.
— Мы видели граммазита в «Больших надеждах», — похвасталась я.
— Да, я слышал. В том, что касается граммазитов, лишняя предосторожность никогда не помешает. — Он посмотрел на ибба и обба, которые как раз приканчивали мою яичницу с грудинкой. — Это и есть завтрак?
Я кивнула.
— Потрясающе! Мне всегда было интересно увидеть завтрак. В нашей книге двадцать три обеда, двенадцать ланчей и восемнадцать полдников, но ни одного завтрака. — Он на мгновение умолк. — А почему апельсиновое варенье называют джемом, как вы думаете?
Я сказала, что понятия не имею, и подала ему кружку кофе.
— У вас в книге встречаются генераты? — спросила я.
— Да по полдюжины на каждом шагу, — ответил он, размешивая ложкой сахар и глядя на ибба и обба, которые, верные себе, пялились на него в ответ. — Зануды страшные, пока не обретут личности, а вот тогда становятся очень забавными. Беда в том, что они имеют обыкновение развиваться в сильные ведущие персонажи, и это поветрие распространяется среди них, как чума. Обычно их заселяют в романы в массовом порядке, но все изменилось, когда мы направили шесть тысяч генератов в «Ребекку». Через месяц все, кроме восьми, стали мисс Дэнверс. Слушайте, а вам не требуется парочка домработниц, а?
— Спасибо, не надо, — отказалась я, памятуя довольно ершистый характер миссис Дэнверс.
— Я вас понимаю, — со смехом ответил Ньюхен.
— Значит, теперь в романе их только ограниченное количество?
— Вы быстро схватываете. Такая же проблема у нас с Мерлинами. Типажи «старый бородатый маг-наставник» уже который год в печенках сидят.
Он наклонился поближе.
— Знаете, сколько Мерлинов было размещено в Кладезе Погибших Сюжетов за последние полсотни лет?
— А сколько?
— Девять тысяч! — выдохнул он. — Мы даже изменяли сюжетные линии, чтобы ввести в них фигуры старых магов-наставников! Думаете, мы поступали неправильно?
— Не уверена, — ответила я с некоторым смущением.
— Мерлин хотя бы популярный персонаж, — добавил Ньюхен. — Надень на него новую шляпу — и он еще много где сгодится. А вот попытайтесь-ка избавиться от миссис Дэнверс. На устрашающих домработниц лет эдак пятидесяти с гаком спрос невелик. Даже акции «купи две и получи третью бесплатно» не помогают. Но мы посылаем их на исправление орфографии. Это нечто вроде армейской службы.
— А каково это?
— То есть?
— Быть вымышленным?
— А-а! — протянул Ньюхен. — Это… да. Прозаично.
Слишком поздно я сообразила, что зашла чересчур далеко: наверное, так чувствует себя пес, если вдруг в светской беседе поднять тему о чумке.
— Я прощаю вашу любознательность, мисс Нонетот, и, поскольку вы человек потусторонний, не обижаюсь. Но на вашем месте я не стал бы чересчур усердно расспрашивать персонажей об их прошлом. Мы все жаждем быть яркими, ни на кого не похожими персонажами, но среди такого моря романов это практически невозможно, и мы это понимаем. После базового обучения в колледже Святого Табулараса я перешел в Дурлинскую школу детективов. Я выезжал на полевую практику в романы Хэммета, [14]Чандлера [15]и Сэйерс, [16]потом прошел аспирантуру в Высшей Школе Агаты Кристи. Мне так хотелось быть оригинальным, но я опоздал на семьдесят лет.
Он умолк и задумался. Я пожалела, что затронула эту тему. Непросто быть сплавом всего написанного до тебя.
— Ладно! — сказал он, приканчивая кофе. — Хватит обо мне. Вы готовы?
Я кивнула.
— Тогда идемте.
И, взяв меня за руку, он перенес нас обоих из «Кэвершемских высот» в бесконечные коридоры Кладезя Погибших Сюжетов.
Внутренним убранством Кладезь напоминал Библиотеку: темное дерево, толстые ковры, бесконечные шкафы, — но на этом сходство и заканчивалось. Во-первых, тут было шумно. Торговцы, мастеровые, техники и генераты сновали по широким коридорам, возникая и исчезая при перемещении из книги в книгу, собирая, меняя и уничтожая замыслы авторов. Повсюду валялись ящики и картонные коробки, и люди ели, спали и вели дела в лавках и крохотных домишках, лепившихся друг к другу наподобие неряшливых трущоб. Повсюду висели плакаты и торчали рекламные щиты, кричавшие о всевозможных товарах и услугах для литбизнеса. [17]
— Похоже, мне сообщение по халявофону, Ньюхен, — сказала я, перекрывая шум. — Посмотреть?
— Да они все время падают, — ответил он. — Плюньте и никогда не ходите по ссылкам. [18]
К нам привязался коренастый мужичок, обвешанный рекламными щитами спереди и сзади. Щиты призывали «знающих словоделов» заказывать сюжетные повороты.
— Нет, спасибо, — прокричал Ньюхен.
Он схватил меня за руку и потащил к более спокойному местечку между Универмагом главозавершений доктора Прямолинеаса и Главным менторским колледжем.
— В Кладезе тридцать этажей, — сообщил мой гид, махнув рукой в сторону суетливой толпы. — По большей части они представляют собой хаотическое нагромождение цехов по производству прозы вроде вон того, но на тридцатом цокольном находится вход в Текстовое море. Как-нибудь вечером спустимся вниз посмотреть на разгрузку каракулеров.
— А что с них сгружают?
— Слова, — улыбнулся Ньюхен. — Слова, слова, слова. Кирпичики беллетристики, ДНК сюжета.
— Но я не вижу, чтобы здесь писалась хоть одна книга, — заметила я, оглядываясь по сторонам.
Он хихикнул.
— Вы же потусторонница! Книги кажутся вам всего лишь словами на странице, но они являются продуктом чрезвычайно сложной трансвымыслительной технологии, которая преобразует странные чернильные закорючки в картины у вас в голове. Сейчас мы используем операционную систему КНИГА 8.3. Правда, это ненадолго — Главное текстораспределительное управление намерено улучшить систему.
— Вчера в новостях говорили что-то о СуперСлове™, — заметила я.
— Дурацкое название. Для нас с вами это КНИГА 9.0. Словомагистр Либрис скоро устроит презентацию. Пока мы разговариваем, идет проверка СуперСлова™, и если программа действительно так хороша, как говорят, то книги уже никогда не будут прежними!
— Ну, — вздохнула я, пытаясь уложить в голове эту мысль, — я всегда полагала, что романы, это, как сказать, пишут.
— «Писать» — это только слово, с помощью которого мы обозначаем процесс перенесения слов на бумагу от руки, — ответил Ньюхен, когда мы продолжили путь. — Кладезь Погибших Сюжетов — место, где стыкуются воображение писателя, персонажи и сюжет, чтобы все это обрело смысл в сознании читателя. В конце концов, чтение, бесспорно, более творческий процесс, чем писание. Ведь это читатель вызывает чувства в своей душе, рисует в воображении цвета закатного неба, ощущает дуновение теплого летнего ветерка на лице, поэтому вклад читателей в книгу не меньше, чем вклад самого писателя, а может, и больше.
Это был новый подход. Я прокрутила эту мысль в голове.
— Серьезно?
— Конечно! — рассмеялся Ньюхен. — «Волны шуршали галькой» — эти слова останутся сущей абракадаброй, если сам не увидишь бурунов, не ощутишь, как от прибоя подрагивает земля у тебя под ногами.
— Полагаю, вы правы.
— Книги, — пояснил Ньюхен, — это нечто вроде магии.
Я немного подумала об этом, оглядывая хаос прозодельческой фабрики. Мой муж был — или есть — романист. Мне всегда хотелось получить хотя бы отдаленное представление о том, что происходит у него в голове, и увиденное оказалось, наверное, ближе всего. [19]Мы пошли дальше, миновали магазин «Минувшая минута». Там продавались устройства для описания хода времени — на этой неделе торговали сменами времен года.
— А что случается с неопубликованными книгами? — поинтересовалась я в надежде выяснить, действительно ли у персонажей «Кэвершемских высот» имеются основания для беспокойства.
— Вероятность провала довольно высока, — признал Ньюхен, — и дело не в сомнительном качестве. Например, «Баньян Косолап» Джона Максурда — одна из самых лучших книг, вообще когда-либо написанных, но она так и не вышла. Большинство литературного хлама, брака и всякой прочей неопубликованной нетленки просто томится в Кладезе, пока все это не пускают на слом. Некоторые тексты такая дрянь, что разлагаются без посторонней помощи — слова вытаскивают из страниц и бросают в Текстовое море.
— А всех персонажей пускают на переработку, как бумагу?
Ньюхен замолчал и вежливо кашлянул.
— Не стал бы я тратить симпатии на одномерков, Четверг. Вы только изведетесь понапрасну, а ведь у нас нет ни средств, ни времени на переперсонификацию их во что-то более интересное.
— Мистер Ньюхен?
Перед нами стоял молодой человек в дорогом костюме. В руке он держал страшно замызганную наволочку, в которой лежало нечто тяжелое размером с арбуз.
— Привет, Альфред! — сказал Ньюхен, пожимая ему руку. — Четверг, это Гарсия, он уже более десяти лет поставляет сериалу «Перкинс и Ньюхен» завлекательные сюжетные повороты. Помнишь неопознанный труп без головы, который выловили в Хамбере в «Мертвом среди живых»? Или труп двадцатилетней давности, найденный рядом с мешком денег, замурованным в пустой комнате из «Реквиема по медвежатнику»?
— Конечно! — воскликнула я, пожимая руку инженера. — Весьма интригующе, только успевай перелистывать страницы. Как поживаете?
— Спасибо, неплохо. — Гарсия вежливо улыбнулся и снова повернулся к Ньюхену. — Как я понимаю, на подходе очередной роман серии «Перкинс и Ньюхен», и у меня есть одна штучка, которая может вас заинтересовать.
Он открыл мешок, и мы заглянули внутрь. Там лежала голова. Что еще важнее, отрубленная голова.
— Голова в мешке? — нахмурился Ньюхен, внимательнее присматриваясь к ней.
— Ага, — горделиво изрек Гарсия, — но не просто голова в мешке. У этой на затылке интересная татуировка. Вы сможете обнаружить ее в вагонетке, неподалеку от своего офиса, в морозильнике убитого подозреваемого — возможностей море.
Глаза Ньюхена возбужденно сверкнули. После того как критика разнесла в пух и прах «Трогательный до смерти», для следующей книги такие штуки ему требовались позарез.
— Сколько? — спросил он.
— Три сотни, — рискнул Гарсия.
— Три сотни? — воскликнул Ньюхен. — Да я десяток сюжетов с головой в мешке куплю за такие деньги, да еще останется мелочь на партию «пропавшего золота нацистов»!
Гарсия рассмеялся.
— Да «пропавшее золото нацистов» уже никто не покупает! Не хотите голову, так я в другом месте ее продам. Я просто хотел предложить вам первому, потому что мы вели дела и прежде и вы мне нравитесь.
Ньюхен немного подумал.
— Сто пятьдесят.
— Двести.
— Сто семьдесят пять.
— Двести, и я добавлю еще и дело об ошибке при опознании, очаровательную двойную агентессу и пропавшую микропленку.
— Идет!
— С вами приятно иметь дело, — сказал Гарсия, протягивая Ньюхену голову и забирая деньги. — Передайте мое почтение мистеру Перкинсу, ладно?
— Ох, парень! — воскликнул Ньюхен, обрадованный как мальчишка, которому купили велосипед. — Подожди, пока это Перкинс увидит! Как думаешь, где нам ее найти?
Честно говоря, на мой взгляд, все сюжетные повороты с головой в мешке малость хромают, но, поскольку мне не хватало наглости так прямо и сказать, я промямлила:
— Мне лично нравится идея с морозильником.
— Мне тоже! — с воодушевлением ответил он, поравнявшись с витриной маленького магазинчика, на вывеске которого было написано: «Предыстории под ключ. Никакой тяжелой работы. Специализируемся на трудном детстве».
— Предыстории?
— Конечно. У каждого мало-мальски стоящего персонажа есть своя предыстория. Зайдем посмотрим.
Мы нырнули под низкую притолоку. Внутри помещалась крохотная душная лаборатория. Середину комнаты занимал лабораторный стол, щедро заставленный ретортами, пробирками и прочей химической посудой. Стены, как я заметила, были увешаны полками, на которых теснились плотно закупоренные бутылки с разноцветными жидкостями и с наклейками различных предыстории — от «идиллического детства» до «героизма в бою».
— Эта почти пустая, — показала я на большую бутыль с маркировкой «ложное чувство вины из-за смерти возлюбленного/спутника жизни десять лет назад».
— Да, — сказал человечек в плисовом костюме, таком обвислом, что казалось, будто внутри до сих пор сидит портной и что-то постоянно перешивает. — Недавно это было очень популярно. А некоторые вообще почти не пользуются спросом. Посмотрите у себя над головой.
Я глянула на полные бутыли, собиравшие пыль на самой верхней полке. На одной красовалась наклейка «Изучение головоногих моллюсков на Шри-Ланке», а на другой — «Ученик валлийского кротолова».
— Так чем могу помочь? — спросил предысторик, с радостью глядя на нас и потирая руки. — Что-нибудь для дамы? Жестокое обращение сводных сестер-садисток? Рана от зубов дикого животного? На этой неделе нам завезли партию несчастных Любовей. Купите — и получите в подарок младшего брата-наркомана.
Ньюхен показал продавцу свой беллетрицейский жетон.
— Мы тут но делу, мистер Грнксти. Это стажер Нонетот.
— А! — немного сбавил обороты продавец. — Закон, значит.
— Мистер Грнксти в свое время писал предыстории для сестер Бронте и Томаса Гарди, — пояснил Ньюхен, кладя мешок на пол и присаживаясь на краешек стола.
— О да! — отозвался человечек, глядя на меня поверх очков-полумесяцев. — Но сколько воды утекло с тех пор. Шарлотта Бронте, вот это был писатель. Сколько прекрасных заготовок для нее накоплено, многое почти не употреблялось…
— Да, это я, — перебил Ньюхен, рассеянно глядя на стеклянную посуду на столе. — Мы с Четверг спустились в Кладезь… Что такое?
Заметив, что мы оба уставились на него, он объяснил:
— Комментофон. Мисс Хэвишем.
— Какая невоспитанность, — пробурчал мистер Грнксти. — Почему бы не выйти, если собираешься говорить по этой штуке?
— Может, и пустяк, но все же я схожу и посмотрю, — произнес Ньюхен, глядя в никуда.
Он повернулся к нам, увидел сердитого мистера Грнксти и, не прерывая беседы по комментофону, рассеянно махнул рукой и вышел из магазинчика.
— Итак, на чем мы остановились, барышня?
— Вы рассказывали, как Шарлотта Бронте заказала предыстории, но не использовала их.
— О да. — Человечек заулыбался, осторожно повернул краник на установке и посмотрел, как маслянистая капля цветной жидкости падает в приемную колбу. — Я сделал потрясающую предысторию для Эдварда и Берты Рочестер, но знаете, она задействовала только малую ее часть.
— Наверное, вы были весьма разочарованы.
— Да. — Он вздохнул. — Я творец, а не ремесленник. Но кому это интересно? Я продал ее целой и нетронутой несколько лет назад для «Бескрайнего Саргассова моря». [20]Та же судьба постигла и Гарри Флэшмена из «Школьных лет Тома Брауна». [21]У меня много лет пролежала предыстория мистера Пиквика, но сбыть ее так и не удалось, поэтому я подарил ее Музею беллетриции.
— А из чего вы делаете предыстории, мистер Грнксти?
— В основном из патоки, — ответил он, встряхивая колбу и наблюдая за превращением маслянистой жидкости в газ, — и воспоминаний. Множества воспоминаний. На самом деле патока — только связующее вещество. Скажите, а что вы думаете насчет перехода на СуперСлово™?
— Я толком еще и не слышала об этом, — созналась я.
— А мне лично нравится БыстроЧит™, — задумчиво проговорил человечек, добавляя каплю красной жидкости и с большим интересом рассматривая результат. — Говорят, эта программа способна ужать «Войну и мир» до восьмидесяти шести слов и все равно сохранить размах и величие оригинала.
— Поживем — увидим, — ответила я.
— Только не здесь, — поправил меня предысторик. — У нас внизу говорят: «Прочтем — увидим».
Повисло молчание, и я воспользовалась этим.
— Мистер Грнксти?
— Да?
— А как все же произносится ваше имя?
Тут вернулся Ньюхен.
— Мисс Хэвишем звонила, — сообщил он, забирая свою голову. — Спасибо, что не пожалели на нас времени, мистер Грнксти. Идем, нам пора.
Ньюхен повел меня по коридору мимо других магазинчиков и лотков, и наконец мы подошли к лифтам из бронзы и дерева. Двери открылись, и наружу высыпала стайка уличных мальчишек, держащих в руках расщепленные палки, в которые были всунуты листки бумаги.
— А, это идеи для книг, находящихся в процессе написания, — объяснил Ньюхен, входя в просторный лифт. — Торги, наверное, только начались. Департамент продаж и аренды идей расположен на семнадцатом этаже.
Лифт быстро пошел вниз.
— Вас по-прежнему раздражают халявофоны?
— Есть немного. [22]
— Привыкнете не обращать внимания.
Прозвенел звонок, и двери лифта открылись, впуская внутрь холодный ветер. Здесь было темнее, чем на том этаже, откуда мы только что приехали, и несколько персонажей сомнительного вида уставились на нас из мрака. Я хотела выйти, но Ньюхен меня остановил. Он огляделся по сторонам и прошептал:
— Это тридцатый цокольный. Самое опасное место в Кладезе. Пристанище головорезов, браконьеров, убийц, воров, жуликов, перевертышей, сценокрадов, наемников и плагиаторов.
— Дома мы не допускаем существования подобных мест, — прошептала я.
— А мы даже поощряем, — объяснил Ньюхен. — Без подлецов повествование будет неинтересным, а им ведь тоже надо где-то жить.
Я ощутила присутствие зла сразу же, как только вышла из лифта.
Поблизости маячили какие-то фигуры в плащах с капюшонами и перешептывались. Их лица скрывала тень, а костлявые руки отливали неестественной белизной. Мы прошли мимо двух огромных котов, в глазах которых плясало пламя. Они проводили нас голодными взглядами и облизнулись.
— Обед, — произнес один. — Обоих сразу съедим или по очереди?
— По очереди, — отозвался второй кот, который был немного побольше и гораздо страшнее, — но лучше подождем Большого Мартина.