Филлипс Сьюзен Элизабет. Рожденный очаровывать

   – Я хочу потолковать с тобой. Внизу – бросил он и, не дожидаясь ответа, убрался.
   Дни отшвырнул полотенце и натянул джинсы на влажные ноги. Что же, давно пора выяснить отношения.
   Он нашел Джека в пустой гостиной. Тот стоял у окна, сунув пальцы в задние карманы джинсов.
   – Я услышал, как она кричит, – не оборачиваясь, пробормотал он, – вот и вообразил, что дело плохо.
   – Черт, я рад, что ты наконец пришел в себя настолько, чтобы вспомнить, как оставил ее одну. Да ты злодей, Джек.
   – И без тебя знаю, что опарафинился.
   Джек повернулся и вынул руки из карманов.
   – Я пытаюсь найти с ней общий язык, но иногда что-то делаю не так. Как, например, сегодня ночью. И когда такое случается, я делаю все возможное, чтобы исправить положение.
   – Замечательно. Достойно восхищения. Я потрясен и пристыжен.
   – Можно подумать, ты никогда не ошибался. И в жизни не творил ничего дурного.
   – Еще как творил! В прошлом сезоне семнадцать раз перехватил мяч!
   – Ты понимаешь, о чем я.
   Дин зацепился большим пальцем за пояс джинсов.
   – Что ж, у меня плохая привычка коллекционировать штрафные квитанции за превышение скорости, и я могу быть ехидным сукиным сыном. Зато ни разу не оставлял беременными своих подружек, если ты именно на это намекаешь. И ни одного незаконного ребенка, которого я мог бы потащить на тест по установлению отцовства. Стыдно признаться, Джек, но мы с тобой не в
   одной лиге.
   Джека передернуло, но Дину ужасно хотелось уничтожить отца, и он еще не угомонился.
   – Кстати, чтобы уж прояснить все до конца: я позволил тебе остаться только из-за Райли. Ты для меня, приятель, не больше, чем донор спермы, так что держись подальше.
   Но Джек уже успел прийти в себя.
   – Без проблем. Это я умею, как ни кто другой.
   Он шагнул ближе.
   – Я скажу это только тебе и только однажды. С тобой обошлись несправедливо. И я жалею об этом больше, чем ты можешь себе представить. Когда Эйприл рассказала о своей беременности, я сбежал так быстро и далеко, как только смог. Если бы это зависело только от меня, ты вообще не родился бы, так что учти это в следующий раз, когда дашь понять матери, как сильно ее ненавидишь.
   Дина затошнило. Но он отказался отвести взгляд, и Джек нехорошо ухмыльнулся.
   – Мне было только двадцать три, парень. И я думал только о музыке, кайфе и сексе. Мой адвокат – тот тип, который присматривал за тобой, когда Эйприл было не до этого. Это он следил, чтобы у тебя была ночная няня, на случай, если твоя матушка
   вынюхает слишком много полосок кокаина или забудет приехать домой после того, как всю ночь развлекала очередную рок-звезду в штанишках из золотистого ламе. Именно мой адвокат следил за твоей учебой. Ему звонили из школы, когда ты болел. Я был слишком занят, стараясь забыть о твоем существовании.
   Дин не мог шевельнуться. Джек скривил губы.
   – Но ты сумел отомстить, старина. Остаток моих дней я проведу, видя перед собой человека, которым ты стал, и зная, что, будь моя воля, ты никогда бы не сделал своего первого вздоха. Ну как, круто?
   Дин понял, что больше не вынесет, и поспешно отвернулся, но тут же получил очередной заряд в спину.
   – Обещаю, что никогда не попрошу у тебя прощения. На это я по крайней мере способен.
   Дин выбежал в прихожую и, не успев опомниться, уже стоял у кибитки.
   Блу уже засыпала, когда дверь ее мирного обиталища распахнулась. Она долго шарила в поисках фонарика и наконец сумела его включить. Дин был обнажен до пояса, а его глаза сверкали темным льдом.
   – Ни слова! – предупредил он, так хлопнув дверью, что кибитка задрожала. – Ни слова!
   В других обстоятельствах она бы вспылила, но он выглядел таким измученным... таким великолепным, что у нее временно отнялся язык. Она откинулась на подушки. Ее уютная берлога уже не казалась безопасной. Что-то его расстроило, сильно расстроило, и на этот раз она ни причем.
   Дин ударился головой о низкую крышу кибитки, и в воздухе пронеслось затейливое ругательство, сопровождаемое порывом ветра, снова сотрясшего кибитку.
   Блу облизнула пересохшие губы.
   – Э-э... возможно, нехорошо упоминать имя Господне всуе, пока погода немного не успокоится.
   – Ты голая? – неожиданно спросил он.
   – В этот момент – нет.
   – Тогда снимай все с себя. Каждый уродливый клочок того дерьма, которое на себя напялила.
   Осколки лунного света, проникавшие в окно, превратили его лицо в резкие плоскости и загадочные тени.
   – Игра продолжалась достаточно долго. Отдай все это мне.
   – Значит, вот так?
   – Значит, вот так, – бесстрастно повторил он. – Немедленно отдай. Или я возьму сам.
   Заговори с ней в таком тоне любой мужчина, она подняла бы страшный крик. Но он – не любой мужчина. Что-то разбило блестящий фасад и глубоко его ранило. И хотя это она безработная бездомная и без цента в кармане, нищий все-таки – он. Правда, он в этом не признается. Правила игры не допустят.
   – Ты на таблетках.
   На прошлой неделе он вполне намеренно затеял дискуссию об анализах крови и способах предохранения, и она обмолвилась что принимает противозачаточные таблетки.
   – Да, но...
   Она снова воздержалась от признания, что принимает их скорее для того, чтобы не потолстеть, чем из предосторожности. А он тем временем подошел к буфету, открыл нижний ящик и вытащил пачку презервативов, которых она туда не клала. Такая предусмотрительность ей не понравилась, хотя в то же время она оценила его здравый смысл.
   – Отдай и это тоже.
   Он вытащил фонарик из ее пальцев, бросил презервативы на кровать и поднял прикрывавшую ее простыню. Луч света уперся в ее оранжевую футболку.
   – Мне давно бы пора уже перестать надеяться на лучшее.
   – Пиши жалобу в полицию мод.
   – А если я возьму закон в собственные руки?
   Блу приготовилась... понадеялась, что с нее сорвут одежду, но он разочаровал ее, проведя лучом фонарика по голым ногам.
   – Очень миленькие. Блу. Тебе следовало бы чаще их показывать.
   – Они короткие.
   – И стройненькие. Прекрасно годятся для того, чем мы сейчас займемся.
   Он задрал подол футболки. Всего на несколько дюймов. Как раз настолько, чтобы открыть второй предмет одежды, который сегодня был на ней: простенькие телесного цвета трусики, подхватывавшие бедра.
   – Я куплю тебе стринги, – пообещал он. – Красные.
   – Которых ты никогда не увидишь.
   – Откуда тебе знать?
   Он скользнул лучом от одного бедра до другого и назад, к самому интересному местечку.
   – Если я и решусь на такое...
   – Ты уже решилась, – перебил он.
   – Если я и решусь на это, то только один раз. И учти, я наверху.
   – Наверху, внизу, в любой позиции. Я знаю столько способов, что тебе и не снилось.
   Удар чувственной молнии прострелил ее. В животе стало горячо.
   – Но сначала...
   Он коснулся кончиком фонаря развилки ее бедер, несколько мучительных секунд потирал тонкий нейлон, после чего тем же фонариком приподнял подол футболки еще выше. Холодный пластик коснулся разгоряченной кожи как раз под грудью, посылая новые молнии по ее обнаженной грудной клетке. Дин сжал ее грудь сквозь мягкую ткань.
   – Мне не терпится попробовать.
   Она едва не застонала. Похоже, ее либидо вышло из-под контроля и в корне противоречило ее же моральным принципам.
   – Какую часть твоего тела мне развернуть первой?
   Луч фонарика продолжал плясать на ней. Она, словно под гипнозом, наблюдала за ним, ожидая, куда упадет он на этот раз.
   Луч поиграл на ее все еще прикрытых грудях, голом животе, промежности... И ударил ей прямо в глаза. Она зажмурилась, матрац просел, и затянутое в джинсы бедро коснулось ее собственного. Дин уронил фонарик на кровать.
   – Начнем отсюда, – пробормотал он.
   Его дыхание овеяло ее щеку, когда он нагнул голову, чтобы завладеть ее губами. И она забылась в самом безумном поцелуе из всех, которые пришлось до сих пор испытать: сначала нежном, потом неистовом. Дин дразнил и мучил, требовал и соблазнял. Она попыталась обнять его, но он отстранился.
   – Больше этого не делай, – хрипло выдохнул он. – Я все вижу насквозь, тебя и твои фокусы.
   Ее фокусы?
   – Ты намерена любым способом отвлечь меня, по ничего не выйдет.
   Он стащил с нее футболку, отбросил в сторону, оставив только трусики, после чего вновь включил фонарик и осветил ее груди. Она решила, что иметь второй размер не так уж и плохо. По крайней мере эти самые штучки второго размера задорно торчали вверх, готовые ко всему, что их ждет.
   А именно – его губы.
   Голая мужская грудь терлась о ее ребра все то время, пока он сосал ее. Пальцы Блу судорожно впивались в матрац. Он не торопился, лаская ее губами, языком и изредка покусывая, пока напряжение не стало невыносимым. Блу оттолкнула его голову.
   – Ты так легко не отделаешься,– прошептал он, обжигая горячим дыханием ее влажную плоть. Подцепив трусики большими пальцами, он отбросил их и встал. Забытый фонарик закатился под простыню, поэтому она не видела, что скрывалось под джинсами. Она потянулась было к фонарику, но отдернула руку. Он всегда был объектом женского желания. Это за ним гонялись. Ему бросались на шею. Пусть теперь угождает ей!
   Она сунула руку под простыню и выключила фонарик. Кибитка погрузилась во мрак. Новизна этой эротической игры лишала ее сил почти как его ласки. Но темнота означала также, что нужно сделать все возможное, чтобы Дин помнил: он имеет дело с Блу Бейли. Не с какой-то безликой женщиной.
   – Удачи, – выдавила она. – Меньше, чем командой из двух человек меня не ублажить.
   – Вероятно, в твоих грязных снах.
   Ее джинсы мягко шлепнулись на пол.
   – Интересно, где этот фонарик?
   Дин начал ощупью искать фонарик, включил и снова вытащил из-под простыни, после чего медленно провел лучом по ее обнаженному телу. От грудей к животу и ниже. И остановился.
   – Откройся, милая, – тихо попросил он. – Дай мне взглянуть.
   Это было уж слишком, и она едва не разлетелась вдребезги. Он развел ее несопротивляющиеся бедра, и холодный пластик фонарика оледенил их внутреннюю сторону.
   – Само совершенство, – прошептал он, наглядевшись вволю.
   И после этого были одни ощущения. Пальцы, разделявшие складки и проникшие внутрь. Ищущие губы. Ее собственные руки, исследующие все, чего она так долго хотела коснуться, погладить и взвесить на ладони.
   Ее маленькое тело приняло его. Приняло с усилием. Но он все же наполнил ее.
   Нежный мускус и шероховатый бархат.
   Они двигались в унисон.
   Фонарик упал на пол.
   Он вошел глубоко, вышел и снова вошел.
   Она изгибалась, требовала, отвечала выпадом на выпад... и наконец сдалась.
   Заниматься любовью без санитарных удобств в доме было далеко не так романтично, как казалось раньше.
   – Интересно, как обходились пионеры? – пожаловалась она. – Мне нужно в ванную.
   – Воспользуемся твоей футболкой. Завтра сможешь ее сжечь. Пожалуйста, Господи.
   – Если скажешь еще хоть слово о моей футболке...
   – Давай ее сюда.
   – Эй, смотри, куда...
   Она задохнулась, когда он крайне изобретательно использовал ее футболку.
   Второй раз ей тоже не удалось оказаться наверху, зато на третий она сумела изменить расстановку сил. Вернее, поскольку завладела фонариком, то и вообразила, что сумела изменить расстановку сил. Но, по правде говоря, в голове стоял туман, и теперь уже трудно было понять, кто кого ублажает и на чьей стороне перевес. Одно было ясно: больше ей не дразнить его песенкой «Автогонщик».
   Они задремали. Ее узкая кровать в глубине кибитки была слишком коротка для Дина, но он все равно остался и спал, обняв ее за плечи.
   Блу проснулась очень рано и перелезла через Дина, стараясь не разбудить. Повинуясь приливу непрошеной нежности, она на секунду задержалась, чтобы еще раз посмотреть на него. Утренний свет омывал его спину, выхватывая из полумрака бугры мышц и гребни сухожилий. Всю свою жизнь ей приходилось довольствоваться вторым сортом. Но не прошлой ночью.
   Она подхватила одежду и направилась к дому, где потратила считанные минуты на душ и туалет. Натянула джинсы и футболку и сунула в карман кое-какие вещи, без которых не могла обойтись.
   Выйдя во двор, она глянула в сторону кибитки. Странно, но Дин оказался тем бескорыстным и дерзким любовником, о котором она всегда мечтала.
   Блу ни на секунду не жалела о прошедшей ночи. Но теперь мечтам пришел конец.
   Она вывела из сарая велосипед поменьше и выехала на шоссе. Каждый холм казался горой, и задолго до того, как она подъехала к городу, легкие уже горели от недостатка воздуха. К тому времени, как она поднялась на последнюю вершину и стала спускаться в Гаррисон, ноги превратились в переваренные макаронины.
   Нита Гаррисон, как выяснилось, тоже была ранней пташкой. Блу стояла в ее захламленной кухне, наблюдая, как Нита брезгливо тычет пальцем в кнопки вафельницы.
   – Я беру четыреста долларов за холст размером три на три фута, – объявила Блу. – Задаток – двести долларов и прямо сегодня. Торговля неуместна.
   – Дешевка! – отмахнулась Нита – Я была готова заплатить куда больше.
   – Кроме того, на время работы вы обязуетесь предоставлять мне стол и кров, – добавила Блу, стараясь не думать о цыганской кибитке – Мне нужно получше узнать Танго, чтобы отразить его истинный характер.
   Танго приподнял опущенное веко и уставился на нее подслеповатым глазом.
   Нита резко повернула голову, и Блу испугалась, что парик сейчас слетит.
   – Хочешь жить здесь? В моем доме?
   Блу меньше всего хотела жить в этом ужасном доме, но делать было нечего, особенно после того, что произошло.
   – Это лучший способ написать достойный портрет.
   На узловатом пальце Ниты блеснул рубин в оправе из бриллиантов.
   – Только не воображай, что можешь разводить грязь по всей кухне.
   – Можете смело полагать, что со мной ваша кухня примет куда более приличный вид.
   Нита ответила расчетливым, не сулившим добра взглядом.
   – Принеси мой розовый свитер. Он наверху, на кровати. И держись подальше от моих драгоценностей. Я узнаю, если ты хоть к чему-то притронешься.
   Блу мысленно вонзила кинжал в черное сердце Ниты и протопала через кричаще обставленную гостиную, чтобы подняться на второй этаж. Через неделю она закончит портрет и снова пустится в дорогу. Ничего, в жизни ей приходилось немало терпеть. Вытерпит и Ниту Гаррисон. Зато это самый быстрый путь к свободе.
   Наверху были закрыты все двери, кроме одной. И коридор был куда чище, чем помещения внизу, хотя розовое плющевое ковровое покрытие давно не пылесосили, а на дне потолочных светильников из граненого стекла скопилась коллекция мертвых мух.
   Комната Ниты, оклеенная розовыми с золотом обоями, с белой мебелью и длинными окнами с роскошными розовыми шторами напомнила Блу лас-вегасский ритуальный зал.
   Блу взяла розовый свитер с кресла, обитого золотистым бархатом, и отнесла вниз через белую с золотом гостиную с шезлонгом, обтянутым тонким велюром, лампами с хрустальными подвесками и розовым ковровым покрытием от одной стены до другой.
   В дверях появилась Нита, распухшие щиколотки которой и сегодня нависали над ортопедическими ботинками, и протянула Блу кольцо с ключами.
   – Прежде чем начнешь работать, отвези меня в...
   – Только, пожалуйста, не говорите «в «Пиггли-Виггли»».
   Очевидно, Нита никогда не видела «Водителя мисс Дейзи», поскольку не поняла намека.
   – В Гаррисоне нет никакого «Пиггли-Виггли». Я не позволяю открывать здесь сетевые магазины. Если хочешь получить деньги, придется отвезти меня в банк.
   – Прежде чем я вас куда-то повезу, отзовите своих псов, – заупрямилась Блу. – Прикажите строителям вернуться в дом Дина.
   – Позже.
   – Сейчас. Я помогу вам найти нужные номера.
   К удивлению Блу, старуха почти не сопротивлялась, хотя еще час ушел на то, чтобы сделать необходимые звонки. За этот час она приказала Блу вынести весь мусор, скопившийся за неделю, найти ее маалокс и вытащить гору коробок в неприятно темный подвал. Но всему приходит конец, и Блу оказалась за рулем спортивного трехлетнего красного «корветт-родстера».
   – Ты ожидала увидеть «таун-кар»? – презрительно фыркнула Нита. – Или «кроун-викторию»? Словом, старушечью машину.
   – Скорее метлу, – пробормотала Блу, обозревая пыльную панель. – Когда эта штука в последний раз покидала гараж?
   – С моим бедром водить машину невозможно, но я включаю мотор раз в неделю, чтобы не разрядить аккумулятор.
   – При этом неплохо бы покрепче закрыть ворота гаража. Ровно полчаса – и все в порядке.
   Нита цыкнула зубом, словно высасывая яд.
   – Как же вы передвигаетесь по городу? – спросила Блу.
   – Этот дурень Чанси Кроул держит то, что сходит в здешних местах за такси. Но он всегда плюет в окно, и меня от этого тошнит. Его жена когда-то была председателем Женского клуба Гаррисона. Все они ненавидели меня с самого начала.
   – Поразительно слышать такое, – буркнула Блу, свернув на главную улицу.
   – Ничего, я с ними сквиталась.
   – Только не говорите, что съели их детей.
   – Смотрю, у тебя на все найдется ответ! Остановись у аптеки.
   Блу пожалела, что не придержала язык. Неплохо бы услышать побольше об отношениях Ниты с добрыми женщинами Гаррисона.
   – Я думала, мы едем в банк. Я художница, а не ваша девочка на побегушках.
   – Мне нужно лекарство. Или тебе слишком тяжело заехать за лекарством для старухи?
   Досада мгновенно сменилась стыдом. Черт возьми, она права...
   После остановки у аптеки, в витрине которой была выставлена табличка «Доставка на дом», Нита заставила Блу заехать в бакалею за собачьим кормом и «Ол-брэн»^[29], а потом остановиться у пекарни, где купила одну банановую булочку с орехами. Под конец Блу пришлось ждать, пока Нита делала маникюр в «Барбс Трессиз энд Дей Спа». Это время она употребила с пользой, купив себе банановую булочку с орехами и чашку кофе, на что ушло три из ее последних двенадцати долларов.
   Сняв крышечку с пластиковой чашки, она стала ждать, пока по мостовой проедет серебристый грузовик «додж-рэм», чтобы спокойно перейти улицу. Но грузовик вдруг замедлил ход и остановился перед пожарным гидрантом. Дверь распахнулась, и оттуда показалась знакомая пара пидорских ботинок, дополненная не менее знакомыми длинными, обтянутыми джинсой ногами.
   Прежде чем уставиться на блестящий грузовик, она, похоже, на миг потеряла сознание.
   – Этого просто не может быть...

Глава 17

   – Где тебя носило, черт возьми?
   На Дине красовались желтоватая ковбойская шляпа и солнечные очки с желтыми линзами в стиле хай-тек. Всего несколько часов назад он был ее любовником, и это автоматически делало его ходячим и говорящим дорожным препятствием, загородившим шоссе, бывшее главным компонентом ее жизни. Блу с самого начала отдавала ему лишь крошечные доли себя, но вчера ломоть получился слишком большим, и теперь она намеревалась получи и, его обратно.
   Он хлопнул дверцей.
   – Если хотела сегодня утром покататься на велосипеде, нужно было разбудить меня. Я тоже хотел покататься.
   – Это твой грузовик?
   – Нельзя иметь ферму без грузовика.
   В окнах магазинов стали появляться головы, поэтому Дин схватил ее за руку и отвел подальше.
   – Что ты делаешь здесь? Даже записки не оставила. Я волновался.
   Она поднялась на носочки и быстро поцеловала упрямо выдвинутый подбородок.
   – Мне нужно было поскорее попасть в город, чтобы начать новую работу, а возможности транспортировки были несколько ограничены, поэтому я позаимствовала велосипед. Ты получишь его обратно.
   Дин сорвал с себя очки и зловеще сузил глаза.
   – Какая еще работа? Нет. Не говори, я все понял.
   Она показала чашкой на «корветт», стоявший на противоположной стороне.
   – Как видишь, у меня не только плохие новости. У нее шикарная машина.
   – Ты не будешь рисовать собаку этой старухи.
   – Моих нынешних финансов не хватит даже на чаевые, которые ты раздаешь в «Макдоналдсе».
   – Никогда не встречал человека, более одержимого деньгами, – буркнул Дин, снова надевая очки. – Пора что-то с этим делать. Ты придаешь деньгам чересчур большое значение.
   – Ну да, как только стану мультимиллионершей, немедленно исправлюсь.
   Он выхватил бумажник, отделил пачку банкнот и сунул ей в карман джинсов.
   – Твое финансовое положение только сейчас значительно улучшилось. Итак, где велосипед? У нас еще много дел.
   Она вытащила деньги. Сплошь пятидесятки. Глаза, прикрытые желтыми линзами, злобно пялились на нее.
   – Интересно, за что ты столько заплатил?
   – Ни за что. Это для тебя.
   – Ясно. Но чем я их заработала?
   Он прекрасно понимал, к чему она клонит. Но не ей состязаться с ним в хитростях и обходных маневрах.
   – Ты весь уик-энд провела в Ноксвилле, выбирая мне мебель.
   – Я помогала Эйприл выбрать мебель, за что была более чем вознаграждена шикарными обедами, первоклассным отелем и массажем. Кстати, за это огромное спасибо. Давненько мне не было так хорошо.
   – Ты моя кухарка.
   – До сих пор ты съел ровно три оладьи и остатки от ужина.
   – И ты выкрасила мою кухню.
   – Часть кухни и потолок в столовой.
   – Ну вот видишь!
   – А за это ты всю неделю меня кормил, давал крышу над головой и повсюду возил. Так что мы почти квиты.
   – Похоже, ты ведешь целую бухгалтерию? Как насчет той фрески, которую ты рисуешь в столовой? Вернее, фресок! Мне нужны все четыре, по одной на каждую стену. И я прикажу Хиту сегодня же составить чертов контракт.
   Она сунула деньги в карман его рубашки.
   – И не пытайся манипулировать мной. Плевать тебе на фрески. Это вообще идея Эйприл.
   – Не плевать. Мне с самого начала понравилась ее идея, а сейчас нравится еще больше. И это идеальное решение проблемы, которую ты же и создала. Но ты по какой-то причине все еще колеблешься. Объясни мне. Объясни, почему ты так расстроена мыслью о необходимости нарисовать фрески для человека, у которого ты в долгу.
   – Потому что не хочу.
   – Я предлагаю тебе честную работу. Или предпочитаешь пахать на тронутую старую клячу?
   – Не трудись тратить на меня свое красноречие. Пока что для меня нашлась только одна работа – в твоей постели, и даже такая идиотка, как я, понимает, что после этого я не могу взять у тебя ни цента.
   У него хватило наглости ухмыльнуться.
   – А что, мы действительно были в одной постели? Насколько мне помнится, трудился один я. А ты хочешь все свести к деньгам? Прекрасно. По-моему, это тебе следует мне платить. И я пошлю тебе счет. На тысячу долларов. Это будет только справедливо. Ты должна мне тонну зелени. За оказанные услуги.
   – Тысячу долларов? Если бы. Мне пришлось вспоминать всех прежних любовников, чтобы хоть немного возбудиться.
   Но удар явно не достиг цели, потому что он рассмеялся. Не злобным смехом, который поднял бы ей настроение, а весело и звонко. Очевидно, его немало позабавили ее слова.
   – Девушка!
   Блу поморщилась. Нита выбрала именно этот момент, чтобы выйти из салона. Только что выкрашенные алые когти сжимали набалдашник трости.
   – Девушка! Иди помоги мне перейти улицу.
   Дин одарил Ниту омерзительно жизнерадостной улыбкой.
   – Доброе утро, миссис Гаррисон.
   – Доброе утро, Дик.
   – Дин, мэм.
   – Мне так не кажется, – фыркнула старуха, сунув сумку Блу. – Возьми это, девушка. Она тяжелая. И посмотри на мои ногти. Худо будет, если я узнаю, что ты тратила мой бензин, пока я была в салоне.
   Дин привычно сунул большие пальцы за пояс джинсов.
   – Теперь, когда я увидел, как чудесно вы ладите, мне стало куда легче на душе.
   Блу поспешно схватила Ниту под руку и повела через улицу.
   – Ваша машина припаркована вон там.
   – Я пока еще не слепая.
   – На обратном пути я заеду к вам домой и захвачу велосипед, – окликнул Дин. – Доброго вам дня.
   Блу притворилась, что не слышит.
   – Вези меня домой, – велела Нита, усаживаясь в машину.
   – Как насчет банка?
   – Я устала. Выпишу тебе чек.
   «Всего три дня», – сказала себе Блу, украдкой оглянувшись на грузовик. Дин все еще стоял, поставив ногу на пожарный гидрант. На руке его повисла одна из местных красоток.
   Когда они вернулись домой, Нита потребовала от Блу прогулять Танго, чтобы они могли лучше познакомиться. Поскольку Танго, которому исполнилась уже тысяча лет, едва ходил, Блу оставила его храпеть под кустом гортензии, а сама присела на поребрик тротуара и постаралась не думать о будущем.
   Нита хитростью вовлекла ее в приготовление обеда, но сначала пришлось убрать на кухне. Когда она вытирала последнюю кастрюлю, в переулке за домом появился серебристый грузовик. Она увидела, как оттуда вышел Дин, забрал велосипед, оставленный у черного хода, бросил его в кузов грузовика, после чего повернулся к окну, у которого она стояла, и почтительно коснулся полей ковбойской шляпы.
   Сначала Джек услышал музыку. Потом увидел Эйприл. Сейчас, в начале одиннадцатого, было уже темно, и она сидела на полуразвалившемся крыльце коттеджа под покривившимся металлическим фонарем и красила ногти на ногах.
   И словно не было всех этих лет...
   В своем облегающем черном топе и розовых шортах она выглядела так молодо, что он забыл о необходимости смотреть под ноги и споткнулся о древесный корень за разбитым палисадником.
   Эйприл подняла голову, но, увидев его, тут же вернулась к своему занятию. Вчера он отвратительно вел себя с ней, и она ничего не простила.