Страница:
Он поскользнулся на поросших водорослями камнях и намочил шорты, но холодная вода приятно освежала. Жаль только, что мусора оказалось не так много, иначе он мог бы провести здесь целый день, но вскоре вода уже свободно текла по руслу.
Его мир пошатнулся.
Садясь в грузовик, он никак не мог отдышаться.
Добравшись до фермы, он побродит в окрестностях, чтобы прояснить голову.
Но далеко он не уехал. И почему-то свернул на узкую дорожку, ведущую к коттеджу.
Стоило выйти из грузовика, как до него донеслись гитарные переборы. Оказалось, что Джек вынес на крыльцо кухонный стул и удобно устроился, вытянув босые ноги на перила и прижимая к груди гитару. Трехдневная щетина, футболка с логотипом «Виргин рекордз» и черные спортивные шорты Впечатляющее зрелище!
Пропитанные грязной водой носки Дина сползли на щиколотки, а подошвы кроссовок при каждом шаге выпускали струйки воды.
При виде сына глаза Джека затуманились давно знакомой настороженностью, но игру он не прервал.
– Выглядишь так, словно проиграл бой с диким кабаном.
– Есть здесь кто-нибудь, кроме тебя? Джек взял пару минорных аккордов.
– Райли катается на велосипеде, Эйприл пошла на пробежку. Скоро вернутся.
Но Дин пришел не к ним.
Остановившись у нижней ступеньки, он с ходу признался:
– Мы с Блу не помолвлены. Я подсадил ее в машину на денверском шоссе два месяца назад.
– Эйприл говорила. Жаль. Она мне нравится. Умеет рассмешить человека.
Дин растер комок грязи, запекшийся между костяшками пальцев.
– Я видел Блу сегодня утром. Часа два назад.
Теперь его желудок спазматически сжимался, и никак не удавалось глотнуть немного больше воздуха.
– Она заподозрила, что беременна. Джек перестал играть.
– Так оно и есть?
С жестяной крыши донеслась птичья трель. Дин покачал головой:
– Нет.
– Поздравляю.
Он сунул руки в отсыревшие карманы, но тут же вытащил снова.
– Эти тесты на беременность, которые покупают в аптеке. Нужно... Может, ты уже это знаешь. Результатов приходится ждать три минуты.
– И что же?
– Дело в том... три минуты, которые мне пришлось выждать... я... в голове крутились все эти мысли.
– Полагаю, это вполне можно понять.
Ступеньки скрипнули под ногами Дина.
– Я успел подумать о медицинском обслуживании для Блу. И кому лучше доверить оформление алиментов на ребенка: поверенному или моему агенту. И как извернуться, чтобы все это не попало в прессу. Ну, весь список тебе известен.
Джек поднялся и прислонил гитару к стулу.
– Обычная паническая реакция. Типичные симптомы.
– Да, но эта самая реакция случилась у тебя когда? В двадцать четыре года? Мне уже тридцать один.
– Мне было двадцать три, но это ничего не меняет. Если ты не собирался жениться на Блу, значит, нужны какие-то действия.
– Это не одно и то же. Эйприл была безумна. Блу – одна из самых здравомыслящих людей, которых я знаю.
Он хотел остановиться на этом, но не смог.
– Она утверждает, что я превратил ее в свой очередной грязный маленький секрет.
– Люди, никогда не бывавшие в центре всеобщего внимания, просто тебя не поймут.
– Именно это я и сказал ей.
Он потер горящий желудок.
– Но эти три минуты... Все, что я успел передумать... План, который сложился у меня в мозгу... Адвокат. Алименты...
– В такие моменты в голову лезет всяческое дерьмо. Забудь.
– И каким же образом я должен это сделать? Что сын, что отец, верно? Яблочко от яблони...
Чувство было такое, будто он располосовал себе грудь, чтобы выпустить на волю истину, но Джек цинично ухмыльнулся.
– Не стоит низводить себя до моего уровня. Я видел, как ты обращаешься с Райли. Окажись Блу беременной, ты ни за что не отвернулся бы от собственного ребенка. Наверняка всегда находился бы рядом, пока он взрослел.
Дину стоило бы послушать отца, но колени, как на грех, подогнулись, и он почти упал на ступеньку.
– Почему ты так поступил, Джек?
– А ты как думаешь, черт возьми? – презрительно бросил Джек. – Я мог бы накормить тебя паточными сказочками и навешать лапши на уши. Но беда в том, что я не знал, как справиться с Эйприл, и не желал затруднять себя фактом твоего существования. Я был рок-звездой, беби. Американским идолом. И был слишком занят, раздавая интервью и позволяя окружающим лизать свою задницу. Быть отцом – труд нелегкий, а трудиться мне не хотелось. Какая радость в мокрых пеленках и орущих младенцах?
Дин принялся отколупывать краску со ступеньки.
– Но постепенно все изменилось. Верно?
– Никогда.
– Не морочь мне голову! Я помню эти встречи отца и сына, когда мне было четырнадцать и пятнадцать. Ты ломал голову, как наверстать упущенное за все потерянные годы, а я плевал тебе в глаза.
Джек нервно сжал гриф гитары.
– Послушай, я работаю над песней. И если ты решил наконец выкопать старое дерьмо, это еще не значит, что и я должен хвататься за лопату.
– Только скажи: если бы тебе пришлось снова пережить такое...
– Но прошлого не вернуть, поэтому давай сменим тему.
– Но если бы ты мог...
– Если бы я мог начать все сначала, отобрал бы тебя у нее! – яростно прошипел Джек. – Как тебе такое? А уж потом я бы сообразил, как стать настоящим отцом. Но, к счастью для тебя, этого не произошло, потому что, судя по всему, ты прекрасно обошелся без меня и стал нормальным, самостоятельным человеком. Любой мужчина был бы горд иметь такого сына. Ну, доволен, или на этом месте, как в слюнявом сериале, должны последовать гребаные объятия?
Спазмы в животе Дина постепенно стихли. И он снова мог дышать.
Джек опустил гитару.
– Ты не сможешь примириться со мной, пока не помиришься с матерью. Она это заслужила.
Дин поковырял уступ ступеньки грязным носком кроссовки.
– Это не так легко.
– Гораздо легче, чем хранить в душе столько боли.
Дин отвернулся и зашагал к грузовику.
Он оставил грязные кроссовки и носки на крыльце. Как обычно, никто не догадался закрыть входную дверь. В доме было прохладно и тихо. Его обувь лежала в корзине. Бейсболки висели на вешалке. Рядом с медным подносом, куда он бросал ключи и мелочь, стоял снимок восьмилетнего Дина. Костлявая, тощая грудь, узловатые колени, выпиравшие из-под краев шортов, футбольный шлем, казавшийся огромным на детской головке. Его сфотографировала Эйприл, когда они летом жили в Венис-Бич. Детские фотографии расставлены по всему дому. Многих он вообще не помнил.
Прошлой ночью Райли пыталась потащить его в столовую посмотреть фрески, но он хотел впервые увидеть их вместе с Блу и поэтому отказался.
Вот и теперь не заглянул в столовую, а побрел в гостиную. Глубокие кресла прекрасно вмещали его длинную фигуру, а телевизор был поставлен таким образом, что свет ламп не отражался в экране. На деревянном журнальном столике лежал толстый лист стекла, на который можно без опаски ставить стаканы. В ящичках было все, что могло ему понадобиться: книги, пульты дистанционного управления, щипчики для ногтей.
Ни у одной кровати наверху не было изножья, а стойки для раковин в ванных были выше обычного. Душевые кабинки были просторными, а на сверхдлинных вешалках для полотенец висели широкие банные простыни, которые предпочитал Дин. Эйприл предусмотрела все.
Эхо ее пьяных рыданий зазвенело в ушах:
«Не сердись на меня, малыш. Я исправлюсь. Обещаю. Скажи, что любишь меня. Если скажешь, что любишь меня, даю слово, что не буду больше пить».
Женщина, пытавшаяся удушить его своей извращенной, сумасбродной любовью, никогда не смогла бы создать оазис, ставший его домом.
Сегодняшний день его сломил. Нужно время, чтобы примириться с лавиной обрушившихся на него чувств... да только у него уже были годы и годы. И что хорошего это дало?
Сквозь стеклянные двери он увидел поднимавшуюся на крытое крыльцо Эйприл. Дин с Джеком построили это крыльцо, но замысел с самого начала принадлежал Эйприл: высокий потолок, окна-арки, сланцевый пол, остававшийся прохладным даже в самые жаркие дни.
Она прижала ладони к пояснице, стараясь прийти в себя после пробежки. Кожа блестела от пота. На ней были черные шорты и ярко-голубой топ с открытой спиной. Волосы скручены в конский хвост, куда более стильный, чем обычное кособокое сооружение на затылке Блу.
Ему срочно нужно в душ. Пора прийти в себя, а потом поговорить с Блу, которая все понимает.
Но он почему-то толкнул стеклянные двери и тихо вышел на крыльцо.
Столбик термометра уже зашкаливал, но сланцевые плитки приятно холодили голые ступни. Эйприл стояла спиной к нему. Прошлой ночью, поливая крыльцо из шланга, он передвинул стулья, и сейчас она снова ставила их под стол.
Дин подошел к CD-плейеру, лежавшему на черной полочке из кованого железа. Он не позаботился проверить, какой из альбомов Эйприл вставлен в плейер. Если он принадлежит матери, сойдет любой.
Он нажал на кнопку.
Эйприл резко повернулась при первых звуках мелодии, несшейся из маленьких динамиков, и при виде сына удивленно приоткрыла рот. Заметив, что он весь в грязи, она хотела что-то сказать, но Дин ее опередил:
– Хочешь, потанцуем?
Она уставилась на него. Мучительные секунды ползли с агонизирующей медлительностью. Он не мог придумать, что еще сказать, и потому пустился в пляс. Ноги, бедра, плечи – все двигалось в такт мелодии. Но Эйприл словно околдовали. Он протянул руку. Его мать, женщина, которая даже шла, пританцовывая, когда простые смертные были способны только переставлять ноги. – его мать не могла пошевелиться.
– Ты сумеешь. Попробуй, – прошептал он.
Она прерывисто вздохнула: то ли всхлипнула, то ли рассмеялась, – изогнула спину, подняла руки и отдалась музыке.
Они танцевали, пока почти не истекли потом. От рока до хип-хопа... каждое движение было отточенным. Каждый старался переплюнуть другого. Волосы липли к шее Эйприл, бурые ручейки стекали с его босых ног на плиты. И вдруг Дин вспомнил, что не впервые танцует с матерью. Когда он был маленьким, она часто увлекала его танцевать, отрывая от видеоигр или телевизора, а иногда даже от завтрака, если приходила домой слишком поздно. Он совсем забыл, что у них были хорошие моменты.
Но тут песня резко оборвалась, прямо на середине. Где-то прокаркала ворона.
Обернувшись, они увидели рассерженную Райли. Вызывающе подбоченясь, девочка тыкала пальцем в замолчавший плейер.
– Слишком громко!
– Эй, сейчас же включи! – потребовала Эйприл.
– Чем это вы занимаетесь? Давно пора обедать, а они тут прыгают! Сейчас не время танцевать!
– Для танцев всегда есть время, – возразил Дин. – Как по-твоему, Эйприл? Примем в круг мою сестренку?
Эйприл надменно задрала нос.
– Сомневаюсь, что она за нами угонится!
– Еще как угонюсь! – фыркнула Райли. – Но я хочу есть! И от вас, приятели, несет потом.
– Не угонится, – пожал плечами Дин.
– Кто бы говорил! – возмутилась Райли.
Дин и Эйприл молча уставились на нее. Райли ответила негодующим взглядом, после чего включила музыку, и все трое закружились в танце.
Глава 23
Его мир пошатнулся.
Садясь в грузовик, он никак не мог отдышаться.
Добравшись до фермы, он побродит в окрестностях, чтобы прояснить голову.
Но далеко он не уехал. И почему-то свернул на узкую дорожку, ведущую к коттеджу.
Стоило выйти из грузовика, как до него донеслись гитарные переборы. Оказалось, что Джек вынес на крыльцо кухонный стул и удобно устроился, вытянув босые ноги на перила и прижимая к груди гитару. Трехдневная щетина, футболка с логотипом «Виргин рекордз» и черные спортивные шорты Впечатляющее зрелище!
Пропитанные грязной водой носки Дина сползли на щиколотки, а подошвы кроссовок при каждом шаге выпускали струйки воды.
При виде сына глаза Джека затуманились давно знакомой настороженностью, но игру он не прервал.
– Выглядишь так, словно проиграл бой с диким кабаном.
– Есть здесь кто-нибудь, кроме тебя? Джек взял пару минорных аккордов.
– Райли катается на велосипеде, Эйприл пошла на пробежку. Скоро вернутся.
Но Дин пришел не к ним.
Остановившись у нижней ступеньки, он с ходу признался:
– Мы с Блу не помолвлены. Я подсадил ее в машину на денверском шоссе два месяца назад.
– Эйприл говорила. Жаль. Она мне нравится. Умеет рассмешить человека.
Дин растер комок грязи, запекшийся между костяшками пальцев.
– Я видел Блу сегодня утром. Часа два назад.
Теперь его желудок спазматически сжимался, и никак не удавалось глотнуть немного больше воздуха.
– Она заподозрила, что беременна. Джек перестал играть.
– Так оно и есть?
С жестяной крыши донеслась птичья трель. Дин покачал головой:
– Нет.
– Поздравляю.
Он сунул руки в отсыревшие карманы, но тут же вытащил снова.
– Эти тесты на беременность, которые покупают в аптеке. Нужно... Может, ты уже это знаешь. Результатов приходится ждать три минуты.
– И что же?
– Дело в том... три минуты, которые мне пришлось выждать... я... в голове крутились все эти мысли.
– Полагаю, это вполне можно понять.
Ступеньки скрипнули под ногами Дина.
– Я успел подумать о медицинском обслуживании для Блу. И кому лучше доверить оформление алиментов на ребенка: поверенному или моему агенту. И как извернуться, чтобы все это не попало в прессу. Ну, весь список тебе известен.
Джек поднялся и прислонил гитару к стулу.
– Обычная паническая реакция. Типичные симптомы.
– Да, но эта самая реакция случилась у тебя когда? В двадцать четыре года? Мне уже тридцать один.
– Мне было двадцать три, но это ничего не меняет. Если ты не собирался жениться на Блу, значит, нужны какие-то действия.
– Это не одно и то же. Эйприл была безумна. Блу – одна из самых здравомыслящих людей, которых я знаю.
Он хотел остановиться на этом, но не смог.
– Она утверждает, что я превратил ее в свой очередной грязный маленький секрет.
– Люди, никогда не бывавшие в центре всеобщего внимания, просто тебя не поймут.
– Именно это я и сказал ей.
Он потер горящий желудок.
– Но эти три минуты... Все, что я успел передумать... План, который сложился у меня в мозгу... Адвокат. Алименты...
– В такие моменты в голову лезет всяческое дерьмо. Забудь.
– И каким же образом я должен это сделать? Что сын, что отец, верно? Яблочко от яблони...
Чувство было такое, будто он располосовал себе грудь, чтобы выпустить на волю истину, но Джек цинично ухмыльнулся.
– Не стоит низводить себя до моего уровня. Я видел, как ты обращаешься с Райли. Окажись Блу беременной, ты ни за что не отвернулся бы от собственного ребенка. Наверняка всегда находился бы рядом, пока он взрослел.
Дину стоило бы послушать отца, но колени, как на грех, подогнулись, и он почти упал на ступеньку.
– Почему ты так поступил, Джек?
– А ты как думаешь, черт возьми? – презрительно бросил Джек. – Я мог бы накормить тебя паточными сказочками и навешать лапши на уши. Но беда в том, что я не знал, как справиться с Эйприл, и не желал затруднять себя фактом твоего существования. Я был рок-звездой, беби. Американским идолом. И был слишком занят, раздавая интервью и позволяя окружающим лизать свою задницу. Быть отцом – труд нелегкий, а трудиться мне не хотелось. Какая радость в мокрых пеленках и орущих младенцах?
Дин принялся отколупывать краску со ступеньки.
– Но постепенно все изменилось. Верно?
– Никогда.
– Не морочь мне голову! Я помню эти встречи отца и сына, когда мне было четырнадцать и пятнадцать. Ты ломал голову, как наверстать упущенное за все потерянные годы, а я плевал тебе в глаза.
Джек нервно сжал гриф гитары.
– Послушай, я работаю над песней. И если ты решил наконец выкопать старое дерьмо, это еще не значит, что и я должен хвататься за лопату.
– Только скажи: если бы тебе пришлось снова пережить такое...
– Но прошлого не вернуть, поэтому давай сменим тему.
– Но если бы ты мог...
– Если бы я мог начать все сначала, отобрал бы тебя у нее! – яростно прошипел Джек. – Как тебе такое? А уж потом я бы сообразил, как стать настоящим отцом. Но, к счастью для тебя, этого не произошло, потому что, судя по всему, ты прекрасно обошелся без меня и стал нормальным, самостоятельным человеком. Любой мужчина был бы горд иметь такого сына. Ну, доволен, или на этом месте, как в слюнявом сериале, должны последовать гребаные объятия?
Спазмы в животе Дина постепенно стихли. И он снова мог дышать.
Джек опустил гитару.
– Ты не сможешь примириться со мной, пока не помиришься с матерью. Она это заслужила.
Дин поковырял уступ ступеньки грязным носком кроссовки.
– Это не так легко.
– Гораздо легче, чем хранить в душе столько боли.
Дин отвернулся и зашагал к грузовику.
Он оставил грязные кроссовки и носки на крыльце. Как обычно, никто не догадался закрыть входную дверь. В доме было прохладно и тихо. Его обувь лежала в корзине. Бейсболки висели на вешалке. Рядом с медным подносом, куда он бросал ключи и мелочь, стоял снимок восьмилетнего Дина. Костлявая, тощая грудь, узловатые колени, выпиравшие из-под краев шортов, футбольный шлем, казавшийся огромным на детской головке. Его сфотографировала Эйприл, когда они летом жили в Венис-Бич. Детские фотографии расставлены по всему дому. Многих он вообще не помнил.
Прошлой ночью Райли пыталась потащить его в столовую посмотреть фрески, но он хотел впервые увидеть их вместе с Блу и поэтому отказался.
Вот и теперь не заглянул в столовую, а побрел в гостиную. Глубокие кресла прекрасно вмещали его длинную фигуру, а телевизор был поставлен таким образом, что свет ламп не отражался в экране. На деревянном журнальном столике лежал толстый лист стекла, на который можно без опаски ставить стаканы. В ящичках было все, что могло ему понадобиться: книги, пульты дистанционного управления, щипчики для ногтей.
Ни у одной кровати наверху не было изножья, а стойки для раковин в ванных были выше обычного. Душевые кабинки были просторными, а на сверхдлинных вешалках для полотенец висели широкие банные простыни, которые предпочитал Дин. Эйприл предусмотрела все.
Эхо ее пьяных рыданий зазвенело в ушах:
«Не сердись на меня, малыш. Я исправлюсь. Обещаю. Скажи, что любишь меня. Если скажешь, что любишь меня, даю слово, что не буду больше пить».
Женщина, пытавшаяся удушить его своей извращенной, сумасбродной любовью, никогда не смогла бы создать оазис, ставший его домом.
Сегодняшний день его сломил. Нужно время, чтобы примириться с лавиной обрушившихся на него чувств... да только у него уже были годы и годы. И что хорошего это дало?
Сквозь стеклянные двери он увидел поднимавшуюся на крытое крыльцо Эйприл. Дин с Джеком построили это крыльцо, но замысел с самого начала принадлежал Эйприл: высокий потолок, окна-арки, сланцевый пол, остававшийся прохладным даже в самые жаркие дни.
Она прижала ладони к пояснице, стараясь прийти в себя после пробежки. Кожа блестела от пота. На ней были черные шорты и ярко-голубой топ с открытой спиной. Волосы скручены в конский хвост, куда более стильный, чем обычное кособокое сооружение на затылке Блу.
Ему срочно нужно в душ. Пора прийти в себя, а потом поговорить с Блу, которая все понимает.
Но он почему-то толкнул стеклянные двери и тихо вышел на крыльцо.
Столбик термометра уже зашкаливал, но сланцевые плитки приятно холодили голые ступни. Эйприл стояла спиной к нему. Прошлой ночью, поливая крыльцо из шланга, он передвинул стулья, и сейчас она снова ставила их под стол.
Дин подошел к CD-плейеру, лежавшему на черной полочке из кованого железа. Он не позаботился проверить, какой из альбомов Эйприл вставлен в плейер. Если он принадлежит матери, сойдет любой.
Он нажал на кнопку.
Эйприл резко повернулась при первых звуках мелодии, несшейся из маленьких динамиков, и при виде сына удивленно приоткрыла рот. Заметив, что он весь в грязи, она хотела что-то сказать, но Дин ее опередил:
– Хочешь, потанцуем?
Она уставилась на него. Мучительные секунды ползли с агонизирующей медлительностью. Он не мог придумать, что еще сказать, и потому пустился в пляс. Ноги, бедра, плечи – все двигалось в такт мелодии. Но Эйприл словно околдовали. Он протянул руку. Его мать, женщина, которая даже шла, пританцовывая, когда простые смертные были способны только переставлять ноги. – его мать не могла пошевелиться.
– Ты сумеешь. Попробуй, – прошептал он.
Она прерывисто вздохнула: то ли всхлипнула, то ли рассмеялась, – изогнула спину, подняла руки и отдалась музыке.
Они танцевали, пока почти не истекли потом. От рока до хип-хопа... каждое движение было отточенным. Каждый старался переплюнуть другого. Волосы липли к шее Эйприл, бурые ручейки стекали с его босых ног на плиты. И вдруг Дин вспомнил, что не впервые танцует с матерью. Когда он был маленьким, она часто увлекала его танцевать, отрывая от видеоигр или телевизора, а иногда даже от завтрака, если приходила домой слишком поздно. Он совсем забыл, что у них были хорошие моменты.
Но тут песня резко оборвалась, прямо на середине. Где-то прокаркала ворона.
Обернувшись, они увидели рассерженную Райли. Вызывающе подбоченясь, девочка тыкала пальцем в замолчавший плейер.
– Слишком громко!
– Эй, сейчас же включи! – потребовала Эйприл.
– Чем это вы занимаетесь? Давно пора обедать, а они тут прыгают! Сейчас не время танцевать!
– Для танцев всегда есть время, – возразил Дин. – Как по-твоему, Эйприл? Примем в круг мою сестренку?
Эйприл надменно задрала нос.
– Сомневаюсь, что она за нами угонится!
– Еще как угонюсь! – фыркнула Райли. – Но я хочу есть! И от вас, приятели, несет потом.
– Не угонится, – пожал плечами Дин.
– Кто бы говорил! – возмутилась Райли.
Дин и Эйприл молча уставились на нее. Райли ответила негодующим взглядом, после чего включила музыку, и все трое закружились в танце.
Глава 23
Блу осторожно нанесла румяна на скулы. Нежно-розовый оттенок дополнял новую блестящую губную помаду и темную тушь. Она также подчеркнула карандашом контур глаз и нанесла на веки серебристо-серые тени.
Ничего не скажешь, выглядит она классно!
Подумаешь, большое дело. Речь идет о гордости. Не о красоте. Ей нужно кое-что доказать Дину перед отъездом из Гаррисона. Выходя из ванной, она заметила пустую коробку из-под теста на беременность, которую сама швырнула в мусорную корзину вчера утром, после того как убрался Дин. Итак, она не беременна. Превосходно. Лучше некуда. Невозможно воспитывать ребенка при таком бродячем образе жизни! Наверное, она вообще не станет матерью, и это тоже неплохо. Во всяком случае, она никогда не смогла бы заставить ребенка пройти через то, что испытала в детстве сама.
И все же внутри образовалась сосущая пустота. Еще один крах, который следует пережить.
Блу направилась в комнату Ниты. Подол сарафанчика, купленного специально для вечеринки, доходил до колен. Сарафан был солнечно-желтым с воланом на подоле и тугим корсажем, подчеркивавшим бюст. Новые фиолетовые босоножки завязывались на щиколотках изящными атласными ленточками. В тон им были и сережки, подаренные Дином и как нельзя лучше подчеркнувшие сверхженственность платья.
Нита, сидя перед зеркалом, накладывала на лицо последние штрихи. Гигантский платиновый парик, длинные бриллиантовые серьги-подвески и просторное светлое платье-кафтан[35] делали ее похожей на карнавальную платформу, представленную на парад владельцами борделя для престарелых, но впечатление каким-то образом получалось достаточно внушительное.
– Вперед, солнышко, – объявила Блу с порога, – и не забудьте изобразить удивление.
– Для этого достаточно посмотреть на тебя, – съязвила Нита, оглядывая Блу.
– Просто сейчас самое подходящее время.
– О нет, подходящее время настало примерно два месяца назад!
Блу протянула ей руку, но Нита взбила ей волосы.
– Послушай ты меня с самого начала, Гэрм давно бы сделал из тебя конфетку!
– Послушайся я вас, уже была бы блондинкой.
– Уже и предложить нельзя! – фыркнула Нита.
У Гэри чесались руки добраться до Блу с той ночи, когда они встретились в «Барн грилл». И едва она уселась в его кресло, он укоротил ей волосы до ушей, выстриг несколько кокетливых прядей так, чтобы они подчеркивали ее огромные глаза, а также подстриг затылок лесенкой. В результате получилась асимметрия, необыкновенно шедшая Блу. На ее взгляд, даже слишком. Но зато она разительно преобразилась.
– Нужно было с самого начала привести себя в порядок, хотя бы ради футболиста, – зудела Нита. – Тогда он наверняка бы принял тебя всерьез.
– Он и без того принимает меня всерьез.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. А вдруг он влюбился бы в тебя? Еще сильнее, чем ты – в него?
– Я схожу по нему с ума. Но не влюблена. Это большая разница. Я ни в кого не влюблялась.
Но Нита искренне не понимала. Зато Блу могла покинуть город с высоко поднятой головой, убедившись, что Дин, взглянув на нее в таком виде, ощутит хотя бы легкое сожаление.
Блу повела Ниту к выходу. Пока она выезжала из гаража, Нита проверила, не стерлась ли помада.
– Тебе должно быть стыдно за то, что позволила своему футболисту прогнать тебя из города. Твое место здесь, в Гаррисоие. И нечего шляться по всей Америке.
– Мне не на что жить в Гаррисоне.
– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.
– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.
– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.
– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.
– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.
– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.
Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.
– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.
– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.
– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.
Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.
Совсем как с Дином.
Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:
«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»
Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.
В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.
Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.
Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.
Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.
Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.
Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.
Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.
Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».
И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.
Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.
– Идите ко мне! – позвала она. – Глазированные розы почти кончились! Блу, тащи его сюда. У меня есть кусочек с его именем на розе.
Он поспешно осмотрелся, но Блу нигде не было. И тут маленькая женщина в желтом платье обернулась, и, его словно огрели по голове.
– Блу?!
На мгновение она превратилась в того беззащитного ребенка, каким всегда казалась Дину. Сколько раз он упрекал ее за это! Но тут лицо ее словно отвердело.
– Знаю-знаю, я чертовски хороша. Сделай мне одолжение, не будем об этом говорить.
Чертовски хороша? Слабо сказано! Эйприл превратила мисс Маффет[36] в картинку из модного журнала.
Платье поразительно ей шло. Идеальная длина и тугой корсаж, обрисовавший миниатюрную фигурку и упругую грудь. Модные фиолетовые остроносые босоножки подчеркивавшие изящество узких щиколоток. Он представлял ее такой. Безумная асимметрия стрижки подчеркивала тонкие черты лица. Женственный, умело наложенный макияж высвечивал глаза. Дин всегда знал: нужна самая малость, чтобы она стала неотразимой. Прекрасной. Стильной. Сексуальной. Почти неотличимой от тех прекрасных, стильных, сексуальных женщин, которых он встречал в обществе.
Он ненавидел этот лоск. Хотел вернуть свою прежнюю Блу.
Но когда заговорил, с губ сорвалось неуместное «почему».
– Устала слышать, что из нас двоих ты куда смазливее.
Он даже не смог вымучить улыбку. Его так и подмывало запихнуть ее в прежние лохмотья, вышвырнуть изящные босоножки в мусор.
Блу – это Блу, одна такая на свете. Ей ни к чему все это. Но если он выложит правду, она посчитает его психом.
Поэтому он провел большим пальцем по узкой бретельке платья.
– Эйприл свое дело знает.
– Смешно. Именно это она сказала о тебе, когда меня увидела. Считает, что это ты меня преобразил.
– Ты... ты это сама?!
– Я художник, Бу. Для меня это всего лишь очередной холст, причем не слишком увлекательный. А теперь иди, подольстись к Ните. Пока что она умудрилась никого не ударить ножом, но до вечера времени еще много.
– Сначала нам нужно поговорить. Насчет вчерашнего.
Блу сухо поджала губы.
– Я не могу оставить ее. Ты же знаешь, какова она.
– Всего один час, и я заберу тебя отсюда.
Но Блу уже отошла.
Эйприл помахала ему поверх головы Райли. На миг старый сундук былых обид открылся вновь, но, заглянув в него, Дин увидел одну лишь пыль. Если захочется, он вполне может подойти к матери, просто чтобы потрепаться о том о сем.
Именно так он и поступил. Эйприл предпочла пойти на праздник в джинсах, соломенной ковбойской шляпе и облегающем топе, выглядевшем винтажным Пуччи.
– Бас-гитарист, пожалуй, может стать довольно сносным музыкантом, если будет пахать день и ночь, – заметила она, кивнув в сторону группы.
– Видел Блу? – взволнованно затараторила Райли. – Я сначала ее не узнала. Смотрится совсем как большая, и все такое.
– Иллюзия, – сухо бросил Дин.
– Мне так не кажется, – хмыкнула Эйприл, глядя на него из-под широких полей ковбойской шляпы. – И сомневаюсь, что те мужчины, которые ее добиваются, согласятся с твоим мнением. Она кажется безразличной к их ухаживаниям, но от нашей Блу ничто не ускользнет.
– Моей Блу, – услышал он свой голос.
Эйприл мгновенно оживилась.
– Твоя Блу? Та женщина, которая собирается через два дня покинуть город?
– Никуда она не уедет.
– В таком случае у тебя мало времени, – встревожилась Эйприл.
К ним подошел мужчина в бейсболке, низко надвинутой на лоб, и больших серебряных очках-консервах, закрывающих глаза. Райли слегка подпрыгнула.
– Па! Не думала, что ты придешь!
– Я же обещал.
– Знаю, но...
– Но я столько раз подводил тебя, что ты мне не поверила.
Он оставил дома серьги и браслеты и надел скромную оливково-зеленую футболку и джинсовые шорты. Но никакая маскировка не могла скрыть этого знаменитого профиля, и уже сейчас на него с любопытством таращилась женщина с младенцем на руках. Эйприл внезапно заинтересовалась оркестром. Дин, и без того не слишком хорошо соображавший сегодня, переводил взгляде матери на отца, не в силах осознать, что происходит между этими двумя.
– Это, случайно, не Блу идет к нам? – спросил Джек.
– Правда, красавица? – оживилась Райли. – Она самая лучшая художница в мире! Знаешь, Дин так и не захотел посмотреть на ее картины в столовой! Скажи ему, па. Скажи, какие они чудесные.
– Они... необычные.
Блу оказалась рядом до того, как Дин успел спросить, что это значит.
– Вот это да! – ахнул Джек. – Потрясающе!
Блу залилась краской, как всегда, стоило Джеку обратиться к ней.
– Это временно. Слишком много хлопот, – пробормотала она.
Джек ухмыльнулся.
Блу повернулась к Райли:
– Мне неприятно сообщать дурные вести, но Нита требует тебя.
Толпа на миг расступилась, и Дин увидел яростно махавшую рукой Ниту. Блу нахмурилась и покачала головой:
– Ее хватит инфаркт, если она немедленно не успокоится. Предлагаю не спешить со «скорой».
– Блу вечно отпускает такие шуточки, – громко заметила Райли, – но она любит миссис Гаррисон.
– Вы опять пили, юная леди? По-моему, мы уже беседовали на эту тему.
Блу схватила Райли за руку и увела.
– Похоже, сюда идут, – пробормотал Джек. – Мне лучше постоять в сторонке.
Едва он отошел, рядом появились судья Хаскинс и Тим Тейлор, директор местной школы.
– Привет, Бу, – поздоровался судья, не сводивший глаз с Эйприл. – Приятно видеть, как образцово вы выполняете свой гражданский долг.
– Жаль только, что мне пришлось отказаться от партии в гольф, – вздохнул Тим, тоже глазевший на Эйприл, и, поскольку никто не спешил их знакомить, первым протянул руку:
– Я Тим Тейлор.
Дин понимал, что сейчас последует. Поскольку Эйприл держалась в стороне от таких мест, как «Барн грилл», завсегдатаи никогда ее не видели. Она пожала руку Тима.
– Здравствуйте. Я Сьюзен...
– Это моя мать, – перебил Дин, – Эйприл Робийар.
Губы Эйприл дернулись. Она протянула руку судье, но в глазах стояли предательские слезы.
– Простите, – пробормотала она, помахав пальцами перед лицом. – Сезонная аллергия.
Рука Дина опустилась на ее плечо. Он не собирался делать ничего подобного... даже не думал об этом, но чувствовал себя так, словно только сейчас выиграл величайший матч сезона.
– Моя мать не хотела привлекать к себе излишнего внимания. Поэтому делала для меня кое-какую работу под именем Сьюзен О'Хара, – спокойно добавил он.
Это потребовало дальнейших объяснений, которые Дин тут же и дал, пока Эйприл беспомощно моргала и изображала аллергический кашель. Когда мужчины отошли, она набросилась на сына:
– И больше никаких сантиментов, иначе я окончательно развалюсь!
– Прекрасно, – согласился он. – Пойдем раздобудем по кусочку торта.
Уж лучше жевать торт, чем самому делать вид, что и на него напала аллергия.
Эйприл наконец удалось избавиться от общества местных жителей. Она нашла уединенный уголок за кустами живой изгороди в дальнем углу парка, села на траву, прислонилась к забору и позволила себе хорошенько выплакаться. Она вернула сына. Пока что придется шагать по тонкому льду, но оба они достаточно упрямы, и она верила, что все будет хорошо.
Ничего не скажешь, выглядит она классно!
Подумаешь, большое дело. Речь идет о гордости. Не о красоте. Ей нужно кое-что доказать Дину перед отъездом из Гаррисона. Выходя из ванной, она заметила пустую коробку из-под теста на беременность, которую сама швырнула в мусорную корзину вчера утром, после того как убрался Дин. Итак, она не беременна. Превосходно. Лучше некуда. Невозможно воспитывать ребенка при таком бродячем образе жизни! Наверное, она вообще не станет матерью, и это тоже неплохо. Во всяком случае, она никогда не смогла бы заставить ребенка пройти через то, что испытала в детстве сама.
И все же внутри образовалась сосущая пустота. Еще один крах, который следует пережить.
Блу направилась в комнату Ниты. Подол сарафанчика, купленного специально для вечеринки, доходил до колен. Сарафан был солнечно-желтым с воланом на подоле и тугим корсажем, подчеркивавшим бюст. Новые фиолетовые босоножки завязывались на щиколотках изящными атласными ленточками. В тон им были и сережки, подаренные Дином и как нельзя лучше подчеркнувшие сверхженственность платья.
Нита, сидя перед зеркалом, накладывала на лицо последние штрихи. Гигантский платиновый парик, длинные бриллиантовые серьги-подвески и просторное светлое платье-кафтан[35] делали ее похожей на карнавальную платформу, представленную на парад владельцами борделя для престарелых, но впечатление каким-то образом получалось достаточно внушительное.
– Вперед, солнышко, – объявила Блу с порога, – и не забудьте изобразить удивление.
– Для этого достаточно посмотреть на тебя, – съязвила Нита, оглядывая Блу.
– Просто сейчас самое подходящее время.
– О нет, подходящее время настало примерно два месяца назад!
Блу протянула ей руку, но Нита взбила ей волосы.
– Послушай ты меня с самого начала, Гэрм давно бы сделал из тебя конфетку!
– Послушайся я вас, уже была бы блондинкой.
– Уже и предложить нельзя! – фыркнула Нита.
У Гэри чесались руки добраться до Блу с той ночи, когда они встретились в «Барн грилл». И едва она уселась в его кресло, он укоротил ей волосы до ушей, выстриг несколько кокетливых прядей так, чтобы они подчеркивали ее огромные глаза, а также подстриг затылок лесенкой. В результате получилась асимметрия, необыкновенно шедшая Блу. На ее взгляд, даже слишком. Но зато она разительно преобразилась.
– Нужно было с самого начала привести себя в порядок, хотя бы ради футболиста, – зудела Нита. – Тогда он наверняка бы принял тебя всерьез.
– Он и без того принимает меня всерьез.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. А вдруг он влюбился бы в тебя? Еще сильнее, чем ты – в него?
– Я схожу по нему с ума. Но не влюблена. Это большая разница. Я ни в кого не влюблялась.
Но Нита искренне не понимала. Зато Блу могла покинуть город с высоко поднятой головой, убедившись, что Дин, взглянув на нее в таком виде, ощутит хотя бы легкое сожаление.
Блу повела Ниту к выходу. Пока она выезжала из гаража, Нита проверила, не стерлась ли помада.
– Тебе должно быть стыдно за то, что позволила своему футболисту прогнать тебя из города. Твое место здесь, в Гаррисоие. И нечего шляться по всей Америке.
– Мне не на что жить в Гаррисоне.
– Я уже сказала, что буду тебе платить. Куда больше, чем ты получаешь за свои дурацкие картинки.
– Мне нравится рисовать дурацкие картинки. И я терпеть не могу жить в рабстве.
– Это я живу в рабстве, – парировала Нита, – если учесть, как ты мной командуешь. Из-за своего ослиного упрямства ты не желаешь понять, что упускаешь золотой шанс. Никто из нас не вечен, особенно я, и, сама знаешь, мне больше некому оставить деньги.
– А по-моему, смерть вас боится, и вы переживете всех нас.
– Издевайся сколько хочешь, но я стою миллионы, и все они когда-нибудь могут перейти к тебе.
– Не нужны мне ваши миллионы. Будь в вас хоть капля порядочности, оставили бы все городу. А я хочу убраться из Гаррисона как можно дальше.
Блу остановилась на красный свет, прежде чем свернуть на Черч-стрит.
– Помните, – предупредила она, – о необходимости быть любезной со всеми.
– Я работала у Артура Мюррея и знаю, что такое любезность.
– И вообще лучше шевелите губами и предоставьте говорить мне. Так будет безопаснее.
Фырканье Ниты прозвучало почти смехом. И Блу вдруг осознала, как будет тосковать по старой ведьме. С Нитой Блу могла быть самой собой. Эксцентричной чудачкой.
Совсем как с Дином.
Длинная, украшенная воздушными шарами растяжка поперек Черч-стрит гласила:
«С СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬИМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МИССИС Г.!»
Дин точно знал, что Ните семьдесят шесть и что за бесстыдным обманом стоит Блу.
В парке собралось около сотни людей. На ветру покачивались шарики с красными, синими и белыми флажками, оставшимися с празднования Четвертого июля.
Группа местных подростков в черных футболках с обведенными того же цвета тушью глазами, играли панк-рок импровизацию «С днем рождения». Райли объяснила брату, что эта группа репетирует в гараже племянника Сил. Единственные музыканты, согласившиеся сегодня играть.
Ближе к парковому входу рядом с небольшим розарием стоял столик с тортом величиной с тележное колесо, который уже принялась разрезать Нита. Дин пропустил приветственные речи, но, судя по выражению лиц присутствующих, они вряд ли оказались достойными внимания.
Флажки поменьше украшали длинные столы с графинами пунша и охлажденного чая.
Дин заметил Эйприл и Райли, стоявших рядом с тортом и что-то говоривших женщине в желтом платье. Кое-кто из присутствующих замечал Дина, но он приветственно помахивал рукой и проходил мимо, ища глазами Блу. Вчерашний день был одним из лучших и худших в его жизни. Сначала – отвратительная сцена с Блу, потом болезненная, но облегчившая душу беседа с Джеком и танцевальный марафон с Эйприл. Потом они почти не разговаривали, и, как выразился Джек, не было никаких «гребаных объятий», но оба понимали, что положение изменилось.
Дин не знал точно, какими станут теперь их отношения, но отчетливо понимал, что пора становиться взрослым и ближе познакомиться с той женщиной, которой стала его мать.
Он снова оглядел парк и не увидел Блу. Где же она? Ему непременно нужно исправить все, что он натворил.
Нита отнесла тарелку к стулу, поставленному специально для нее, а Сил и Пенни Уинтерс сменили ее у столика с тортом и принялись раздавать куски всем желающим. Нита принялась метать молнии в солиста гаражной группы, безжалостно издевавшегося над песней Пола Маккартни «Говоришь, это твой день рождения».
И Райли, и женщина в желтом платье стояли к нему спиной. Эйприл показала на музыкантов и вместе с Райли стала подбираться поближе.
Сил, только что положившая квадратик торта на бумажную тарелку, заметила Дина.
– Идите ко мне! – позвала она. – Глазированные розы почти кончились! Блу, тащи его сюда. У меня есть кусочек с его именем на розе.
Он поспешно осмотрелся, но Блу нигде не было. И тут маленькая женщина в желтом платье обернулась, и, его словно огрели по голове.
– Блу?!
На мгновение она превратилась в того беззащитного ребенка, каким всегда казалась Дину. Сколько раз он упрекал ее за это! Но тут лицо ее словно отвердело.
– Знаю-знаю, я чертовски хороша. Сделай мне одолжение, не будем об этом говорить.
Чертовски хороша? Слабо сказано! Эйприл превратила мисс Маффет[36] в картинку из модного журнала.
Платье поразительно ей шло. Идеальная длина и тугой корсаж, обрисовавший миниатюрную фигурку и упругую грудь. Модные фиолетовые остроносые босоножки подчеркивавшие изящество узких щиколоток. Он представлял ее такой. Безумная асимметрия стрижки подчеркивала тонкие черты лица. Женственный, умело наложенный макияж высвечивал глаза. Дин всегда знал: нужна самая малость, чтобы она стала неотразимой. Прекрасной. Стильной. Сексуальной. Почти неотличимой от тех прекрасных, стильных, сексуальных женщин, которых он встречал в обществе.
Он ненавидел этот лоск. Хотел вернуть свою прежнюю Блу.
Но когда заговорил, с губ сорвалось неуместное «почему».
– Устала слышать, что из нас двоих ты куда смазливее.
Он даже не смог вымучить улыбку. Его так и подмывало запихнуть ее в прежние лохмотья, вышвырнуть изящные босоножки в мусор.
Блу – это Блу, одна такая на свете. Ей ни к чему все это. Но если он выложит правду, она посчитает его психом.
Поэтому он провел большим пальцем по узкой бретельке платья.
– Эйприл свое дело знает.
– Смешно. Именно это она сказала о тебе, когда меня увидела. Считает, что это ты меня преобразил.
– Ты... ты это сама?!
– Я художник, Бу. Для меня это всего лишь очередной холст, причем не слишком увлекательный. А теперь иди, подольстись к Ните. Пока что она умудрилась никого не ударить ножом, но до вечера времени еще много.
– Сначала нам нужно поговорить. Насчет вчерашнего.
Блу сухо поджала губы.
– Я не могу оставить ее. Ты же знаешь, какова она.
– Всего один час, и я заберу тебя отсюда.
Но Блу уже отошла.
Эйприл помахала ему поверх головы Райли. На миг старый сундук былых обид открылся вновь, но, заглянув в него, Дин увидел одну лишь пыль. Если захочется, он вполне может подойти к матери, просто чтобы потрепаться о том о сем.
Именно так он и поступил. Эйприл предпочла пойти на праздник в джинсах, соломенной ковбойской шляпе и облегающем топе, выглядевшем винтажным Пуччи.
– Бас-гитарист, пожалуй, может стать довольно сносным музыкантом, если будет пахать день и ночь, – заметила она, кивнув в сторону группы.
– Видел Блу? – взволнованно затараторила Райли. – Я сначала ее не узнала. Смотрится совсем как большая, и все такое.
– Иллюзия, – сухо бросил Дин.
– Мне так не кажется, – хмыкнула Эйприл, глядя на него из-под широких полей ковбойской шляпы. – И сомневаюсь, что те мужчины, которые ее добиваются, согласятся с твоим мнением. Она кажется безразличной к их ухаживаниям, но от нашей Блу ничто не ускользнет.
– Моей Блу, – услышал он свой голос.
Эйприл мгновенно оживилась.
– Твоя Блу? Та женщина, которая собирается через два дня покинуть город?
– Никуда она не уедет.
– В таком случае у тебя мало времени, – встревожилась Эйприл.
К ним подошел мужчина в бейсболке, низко надвинутой на лоб, и больших серебряных очках-консервах, закрывающих глаза. Райли слегка подпрыгнула.
– Па! Не думала, что ты придешь!
– Я же обещал.
– Знаю, но...
– Но я столько раз подводил тебя, что ты мне не поверила.
Он оставил дома серьги и браслеты и надел скромную оливково-зеленую футболку и джинсовые шорты. Но никакая маскировка не могла скрыть этого знаменитого профиля, и уже сейчас на него с любопытством таращилась женщина с младенцем на руках. Эйприл внезапно заинтересовалась оркестром. Дин, и без того не слишком хорошо соображавший сегодня, переводил взгляде матери на отца, не в силах осознать, что происходит между этими двумя.
– Это, случайно, не Блу идет к нам? – спросил Джек.
– Правда, красавица? – оживилась Райли. – Она самая лучшая художница в мире! Знаешь, Дин так и не захотел посмотреть на ее картины в столовой! Скажи ему, па. Скажи, какие они чудесные.
– Они... необычные.
Блу оказалась рядом до того, как Дин успел спросить, что это значит.
– Вот это да! – ахнул Джек. – Потрясающе!
Блу залилась краской, как всегда, стоило Джеку обратиться к ней.
– Это временно. Слишком много хлопот, – пробормотала она.
Джек ухмыльнулся.
Блу повернулась к Райли:
– Мне неприятно сообщать дурные вести, но Нита требует тебя.
Толпа на миг расступилась, и Дин увидел яростно махавшую рукой Ниту. Блу нахмурилась и покачала головой:
– Ее хватит инфаркт, если она немедленно не успокоится. Предлагаю не спешить со «скорой».
– Блу вечно отпускает такие шуточки, – громко заметила Райли, – но она любит миссис Гаррисон.
– Вы опять пили, юная леди? По-моему, мы уже беседовали на эту тему.
Блу схватила Райли за руку и увела.
– Похоже, сюда идут, – пробормотал Джек. – Мне лучше постоять в сторонке.
Едва он отошел, рядом появились судья Хаскинс и Тим Тейлор, директор местной школы.
– Привет, Бу, – поздоровался судья, не сводивший глаз с Эйприл. – Приятно видеть, как образцово вы выполняете свой гражданский долг.
– Жаль только, что мне пришлось отказаться от партии в гольф, – вздохнул Тим, тоже глазевший на Эйприл, и, поскольку никто не спешил их знакомить, первым протянул руку:
– Я Тим Тейлор.
Дин понимал, что сейчас последует. Поскольку Эйприл держалась в стороне от таких мест, как «Барн грилл», завсегдатаи никогда ее не видели. Она пожала руку Тима.
– Здравствуйте. Я Сьюзен...
– Это моя мать, – перебил Дин, – Эйприл Робийар.
Губы Эйприл дернулись. Она протянула руку судье, но в глазах стояли предательские слезы.
– Простите, – пробормотала она, помахав пальцами перед лицом. – Сезонная аллергия.
Рука Дина опустилась на ее плечо. Он не собирался делать ничего подобного... даже не думал об этом, но чувствовал себя так, словно только сейчас выиграл величайший матч сезона.
– Моя мать не хотела привлекать к себе излишнего внимания. Поэтому делала для меня кое-какую работу под именем Сьюзен О'Хара, – спокойно добавил он.
Это потребовало дальнейших объяснений, которые Дин тут же и дал, пока Эйприл беспомощно моргала и изображала аллергический кашель. Когда мужчины отошли, она набросилась на сына:
– И больше никаких сантиментов, иначе я окончательно развалюсь!
– Прекрасно, – согласился он. – Пойдем раздобудем по кусочку торта.
Уж лучше жевать торт, чем самому делать вид, что и на него напала аллергия.
Эйприл наконец удалось избавиться от общества местных жителей. Она нашла уединенный уголок за кустами живой изгороди в дальнем углу парка, села на траву, прислонилась к забору и позволила себе хорошенько выплакаться. Она вернула сына. Пока что придется шагать по тонкому льду, но оба они достаточно упрямы, и она верила, что все будет хорошо.