Филлипс Сьюзен Элизабет. Рожденный очаровывать

   У нее зачесались руки врезать ему по физиономии.
   – Как это ты не можешь мне доверять? Да я самый надежный на свете человек! Спроси хотя бы моих друзей.
   – Друзей, с которыми ты говоришь исключительно по телефону, потому что не остаешься с ними в одном городе больше чем на несколько месяцев.
   – Но я только сказала, что поеду с тобой в Чикаго, не так ли?
   – Не ты одна нуждаешься в надежности. Я слишком долго ждал любви. И не понимаю, почему этой любовью должна оказаться именно ты. Полагаю, это Господь Бог решил так пошутить. Но вот что я тебе скажу: не желаю просыпаться каждое утро и гадать, соизволила ли ты остаться еще на день.
   Блу стало нехорошо.
   – В таком случае, что же делать?
   Дин упрямо наклонил голову.
   – Я уже сделала. Мы начнем с Чикаго.
   – Ты обожаешь такие вещи, верно? – прошипел он. – Буквально расцветаешь в новых местах. А вот отрастить корни не удается. Сама мысль об этом пугает тебя до полусмерти.
   Он попал в самую точку. Дин поднялся.
   – Положим, мы прилетим в Чикаго. Я представлю тебя своим друзьям. Мы прекрасно проводим время. Смеемся. Спорим. Занимаемся любовью. Проходит месяц. Другой. А потом...
   Он пожал плечами.
   – А потом в одно прекрасное утро ты просыпаешься, а меня нет.
   – Во время сезона я буду часто и подолгу отсутствовать. Представь, как это скажется на тебе. Все эти женщины, которые бросаются на всякого в футбольной форме. Что ты будешь делать, когда обнаружишь следы губной помады у меня на воротничке?!
   – Думаю, я вполне переживу, при условии, что твои плавки останутся чистыми и без всяких следов помады.
   Но Дин даже не улыбнулся.
   – Ты не понимаешь, Блу. Женщины постоянно гоняются за мной, и не в моем характере отшивать их, не похвалив хотя бы волосы или глаза и не выдав очередной гребаный комплимент, потому что это нравится им, и нравится мне, и так уж я создан, ничего не попишешь.
   Сплошное обаяние.
   Господи, как она любит этого человека!
   – Я бы никогда не изменил тебе, потому что и это не в моем характере. Но как ты можешь верить этому, когда так и мечтаешь получить доказательство, что я тебя не люблю? Что я такой же, как и остальные, которые отвергли тебя? Я не буду отслеживать каждый свой шаг, каждое произнесенное мной слово из страха, что ты исчезнешь. Не у тебя одной остались шрамы на душе.
   Его неумолимая логика пугала ее.
   – Мне придется заслужить место в команде Робийар? Ты это имеешь в виду?
   Она ожидала, что он пойдет на попятный, но этого не произошло.
   – Полагаю, именно так и есть.
   Все свое детство она пыталась доказать, что достойна любви других людей, и неизменно терпела неудачу. И вот теперь он требовал от нее того же самого. Неприязнь душила ее. Она хотела послать Дина ко всем чертям, но что-то в его лице остановило ее. Поразительная неуверенность... почти детская уязвимость в человеке, который имел все.
   В этот момент ее осенило. Теперь она понимала, что нужно делать. Может, это сработает, а может, нет. Может, она поднимет очередную сердечную травму на совершенно новый уровень.
   – Я останусь здесь.
   Он склонил голову набок, словно не расслышав.
   – Команда Бейли остается прямо здесь, – повторил он. – На ферме. Одна. Ты даже можешь не приезжать. Мы не увидимся до...
   Она быстро перебрала в памяти значительные даты.
   – ...до Дня благодарения.
   «Если я все еще буду здесь. Если ты все еще не остынешь ко мне...»
   Блу громко сглотнула.
   – Буду наблюдать, как листья меняют цвет. Буду рисовать. Изводить Ниту за все, что она со мной проделала. Пожалуй, помогу Сил с открытием ее сувенирного магазинчика, или...– Ее голос прервался. – Будем честны. Я могу запаниковать и смыться.
   – Собираешься остаться на ферме?
   Собирается ли?
   Ей удалось дернуть головой, что, по-видимому, означало кивок. Но она должна сделать это для них обоих и в основном ради себя. Блу устала от бесцельности собственного существования, боялась той, кем может стать, если и дальше будет вести такой образ жизни: одинокой, никому не нужной, несчастной старухой.
   – Я попытаюсь.
   – Попытаюсь? – вонзился в нее его голос.
   – Чего ты от меня хочешь? – крикнула она.
   – Хочу, чтобы ты на деле была такой же стойкой, как притворяешься.
   – Думаешь, мне легко придется?
   Он сжал губы.
   Неприятное предчувствие охватило ее.
   – Пожалуй, я еще усложню задачу, – объявил он. – Давай поднимем ставки. Команда Робийар не приедет на ферму, а, кроме того, не станет тебе звонить и даже посылать гребаные е-мейлы. Команде Бейли придется изо дня в день довольствоваться одной лишь верой.
   Он смотрел на нее так, словно ожидал, что она спасует.
   – Ты не будешь знать, где я и с кем. Не будешь знать, скучаю ли я или сплю с кем ни попадя и пытаюсь придумать, как порвать с тобой.
   Он немного помолчал, а когда заговорил снова, агрессия куда-то подевалась, вытесненная чем-то вроде нежности:
   – Словом, все будет так, словно и я бросил тебя, как все остальные.
   Она услышала эту нежность, но не хватило сил впитать ее.
   – Мне нужно вернуться в тюрьму, – бросила она, отворачиваясь.
   – Блу... – выдохнул он, коснувшись ее плеча.
   Но она уже выскочила за дверь, в темноту, и побежала, спотыкаясь о кочки, пока не добралась до машины шефа.
   Дин хочет получить все, ничего не давая взамен.
   Ничего, кроме своего сердца, такого же хрупкого, как ее собственное.

Глава 25

   Сначала Блу нарисовала серию с цыганскими кибитками: спрятанными в потаенных пещерах, тащившимися по проселочным дорогам к видневшимся вдали минаретам и позолоченным церковным куполам. Потом перешла на виды заколдованных деревень с высоты птичьего полета: узкие улочки, гордо выступающие белые кони и непонятно откуда взявшийся эльф, решивший отдохнуть на дымовой трубе. Она рисована как безумная, едва успевая закончить одну картину и тут же принимаясь за другую. Перестала спать, почти ничего не ела. И уносила готовые работы в чулан.
   – Держишь свой свет под спудом, совсем, как Райли, – объявила Нита, перекрывая шум, одним сентябрьским воскресным утром в «Барн грилл» два месяца спустя после возвращения Дина в Чикаго. – Пока ты не найдешь в себе мужества показать людям
   свои картины, считай, что лишилась моего уважения.
   – О, теперь я буду мучиться кошмарами по ночам, – фыркнула Блу. – И не притворяйтесь, будто никто их не видел. Я знаю, что вы посылали Дину копии тех цифровых фото, которые заставили меня сделать.
   – Поверить не могу, что он и его родители продали историю своей жизни в какой-то грязный таблоид! Меня едва инфаркт не хватил, когда я увидела заголовок: «Звезда футбола – дитя любви Джека Пэтриота»! По-моему, им следовало бы иметь больше достоинства.
   – Этот грязный таблоид заплатил больше всех, – разумно указала Блу. – И вы много лет его выписываете.
   – Подумаешь! – хмыкнула Нита.
   Статья появилась в печати во вторую неделю августа. Вскоре Дин, Джек и Эйприл дали телевизионные интервью. Эйприл объяснила Блу, что Дин решил обнародовать свои секреты на именинной вечеринке Ниты. Джек был так потрясен, что временно лишился дара речи. Они вознамерились продать историю тому, кто больше заплатит, а на полученные деньги основать семейный фонд, поддерживающий организации, помогающие так называемым трудным детям найти постоянные семьи. Райли – единственная, кто был против. Она хотела отдать деньги приютам для собак.
   Блу часто звонила им, всем, кроме Дина. Эйприл не распространялась о сыне, а Блу не решалась спросить.
   Нита дернула себя за рубиновую сережку.
   – Если хочешь знать, весь мир сошел сума. Вчера на парковке перед новым книжным магазином стояли четыре машины с домами на колесах! Не успеешь оглянуться, как на каждом углу будет по «Макдоналдсу»! И в толк не возьму, почему ты объявила, что отныне женский клуб Гаррисона будет собираться в моем доме.
   – А вот я никак не возьму в толк, почему вы и эта ужасная Глэдис Прейдер – женщина, которую вы так ненавидели, – ни с того, ни с сего стали такими подружками. Некоторые могли бы даже посчитать это ведьм иным шабашем.
   Нита так громко цыкнула зубом, что Блу побоялась, что она проглотит пломбу.
   Рядом с их столиком возник Тим Тейлор.
   – Игра начинается. Посмотрим, сумеют ли выстоять «Старз». – Он показал на телевизор с большим экраном, установленный владельцем «Барн гриля», чтобы каждый мог смотреть по воскресеньям игры с участием «Старз». – Только на этот раз, Блу, постарайся не закрывать глаза, когда Дина берут в коробочку, – посоветовал Тим. – Выглядишь чертовой неженкой.
   – Не лез бы ты в чужие дела! – рявкнула Нита.
   Блу со вздохом положила голову ей на плечо и оставалась в таком положении довольно долго. Наконец, она сказала так тихо, что слышала только Нита:
   – Долго я так не продержусь.
   Нита погладила ее по руке, коснулась щеки скрюченным пальцем и больно ткнула в ребра:
   – Сядь прямее или заработаешь горб.
   К октябрю игра Дина выровнялась, но настроение лучше не стало. Те обрывки информации, которые он выуживал у Ниты, были не слишком обнадеживающими. Блу все еще жила в Гаррисоне, но никто не знал, сколько это будет продолжаться. А блестящие магические изображения кибиток и далеких стран, которые он видел на снимках, посланных Нитой, вселяли тревогу.
   Буря, поднятая в прессе относительно родства Джека и Дина, постепенно улеглась. По крайней мере один из членов его семьи непременно бывал на каждой игре в зависимости от расписания работы и школьных занятий. Но, как бы он их ни любил, пустота в душе все ширилась. С каждым днем Блу все больше отдалялась от него. Сотни раз он брал телефон, чтобы позвонить ей, но не решался. У Блу есть его номер, и это она должна что-то доказать. Не он. Пусть сделает это самостоятельно.
   Но как-то дождливым октябрьским утром, в понедельник, он открыл «Чикаго сан таймс», и кровь отхлынула от лица. Почти всю страницу занимала большая цветная фотография, снятая в «Уотеруоркс», его любимом танцевальном клубе, где он страстно целовал модель, с которой встречался весь прошлый год. При этом в одной руке он держал пивную бутылку, а другой крепко обнимал партнершу за талию.
   Подпись под снимком гласила:
   «Дин Робийар и его бывшая, подружка, модель Алли Трибоу, не отходили друг от друга на прошлой неделе в «Уотеруоркс». Теперь, когда они снова встретились, возможно, куотербек «Старз» наконец решится расстаться с титулом самого завидного жениха Чикаго?»
   В ушах Дина стоял рев, как на трибунах. Именно этого только и ждала Блу.
   Он так поспешно схватил телефон, что опрокинул кружку с кофе. Вся решимость дать ей время опомниться и собраться с мыслями куда-то испарилась.
   Но Блу не отвечала. Он стал слать эсэмэски. Ничего. Он позвонил Ните. Та подписывалась на все чикагские газеты, поэтому Блу наверняка увидит фото. Но и Нита не отвечала. Через час ему нужно было присутствовать на еженедельном собрании команды. Но Дин прыгнул в машину и помчался в аэропорт О'Хэйр. И по пути наконец заглянул в свою душу и понял горькую правду.
   Блу в их партнерстве не единственная, кого одолевают комплексы неполноценности. Просто для того, чтобы держать людей на расстоянии, она пользуется своей так называемой неуживчивостью, а он – неиссякаемой приветливостью. Оба средства одинаково эффективны. Он твердил, что не доверяет ей, но теперь это казалось ренегатством. Пусть он не знает страха на футбольном поле, но в реальной жизни – жалкий трус. Всегда жмется в сторонке и так боится показаться неудачником, что добровольно уселся на скамейку запасных, вместо того чтобы довести игру до конца. Ему нужно было привезти ее с собой в Чикаго. Лучше было рискнуть разрывом их отношений, чем забиться в кусты, как это сделал он. Давно пора стать взрослым и отвечать за свои поступки. Рейс задержали из-за снежной бури в Теннесси, и к тому времени, как он добрался до Нашвилла, день, холодный и дождливый, уже клонился к вечеру. Он взял напрокат автомобиль и отправился в Гаррисон. По пути то и дело попадались сломанные ветви деревьев и аварийные грузовики с бригадами, ремонтирующими порванные электропровода. Но он все же добрался до размытой дороги, ведущей к ферме. Несмотря на голые деревья, мокрую коричневую траву пастбищ и сведенный спазмами желудок, он ощущал приближение дома. А увидев в окнах гостиной свет, впервые с самого утра вздохнул свободно.
   Он оставил машину около сарая и помчался под дождем к боковому входу. Он оказался закрыт, но у него был ключ.
   – Блу! – крикнул он, сбрасывая мокрые туфли.
   Но в доме было так холодно, что он не решился снять пальто.
   В кухне – ни одной грязной тарелки и ни одной открытой коробки с крекерами. Безупречная чистота.
   Дина пробрал озноб. Дом казался абсолютно пустым.
   – Блу!
   Он распахнул двери гостиной, но свет, который он видел, исходил от включенной в таймер лампы.
   – Блу!
   Перепрыгивая через ступеньки, он ринулся наверх, но еще до того, как заглянул в спальню, уже знал, что увидит.
   Она ушла. В шкафу не было ее одежды. Ящики комода, где она хранила белье и футболки, опустели. Брусок мыла в обертке лежал на полочке в ванной, которой давно никто не пользовался. В аптечном шкафчике – никаких туалетных принадлежностей, кроме его собственных.
   Едва передвигая ноги, он вошел в спальню Джека. Нита упоминала, что Блу работала там, используя необычное освещение, исходившее из двух угловых окон, но сейчас нигде не осталось даже тюбика краски.
   Он снова вернулся вниз. В спешке она забыла спортивную куртку и оставила на подоконнике книгу. Но даже вишневый йогурт, который всегда хранила в холодильнике, тоже исчез.
   Дин долго сидел в гостиной, глядя на мерцающий телевизионный экран, но ничего не видя. Он бросил кости и проиграл.
   Зазвонил сотовый. Он так и не снял пальто и сейчас вытащил телефон из кармана. Это оказалась Эйприл, пытавшаяся его разыскать. Услышав тревогу в ее голосе, Дин сломался.
   – Ее здесь нет, ма, – выдавил он едва слышно. – Она сбежала.

* * *

   Наконец он заснул на диване под бормотание невыключенного телевизора и наутро проснулся с затекшей шеей и ноющим желудком. В доме было по-прежнему холодно, и дождь барабанил по крыше. Он потащился в кухню и сварил кофе. Черная жидкость обожгла пищевод.
   Перед ним иссушенной пустыней простирались последующие годы его жизни. О поездке в аэропорт и думать не хотелось: каждая миля словно отсчитывала его очередную ошибку. В воскресенье «Старз» играют со «Стилерс». Ему бы нужно изучить пленку с записями игр, выработать стратегию, но сейчас все это казалось таким ненужным...
   Дин вынудил себя пойти в душ, но так и не нашел сил побриться. Из зеркала на него смотрели пустые глаза. Этим летом он обрел семью, но потерял любимую.
   Нехотя завернувшись в полотенце, он вернулся в спальню.
   Посреди кровати, скрестив ноги, сидела Блу.
   Дин споткнулся.
   – Привет, – тихо сказала она.
   Колени Дина подогнулись. Он так давно не видел ее, что совсем забыл, как она красива. Темные локоны, свисавшие на виски, касались уголков леденцово-зеленоватых глаз. И никаких футболок размером на слона! Только короткая зеленая кофточка, запахивающаяся на груди, и джинсы, облегающие узкие бедра. Темно-зеленые лодочки-балетки лежали на ковре рядом с кроватью. И вид у нее был совсем не страдающий. Она словно вбирала его широко раскрытыми глазами, а улыбка казалась почти застенчивой. Его словно громом ударило! После всех мук, которые терзали его, оказалось, что она даже не видела фото! Может, из-за снежной бури доставка газет попросту не работала? Но в таком случае, почему она покинула дом?
   – Ты не сообщил, что приезжаешь? – спросила она.
   – Я... э... оставил пару сообщений. Вернее, дюжину.
   – Я забыла сотовый, – пояснила она, испытующе глядя на него.
   Он хотел зацеловать ее до потери сознания, но что-то его останавливало. Не сейчас. Может, никогда...
   – Где... где твои вещи?
   Блу удивленно вскинула брови.
   – О чем ты?
   – Где твоя одежда? Краски? – Сам того не желая, он повысил голос. – Где лосьон, которым ты пользуешься? Твой чертов йогурт? Где все это?
   Она уставилась на него как на полного психа.
   – По всему дому.
   – Ничего подобного.
   Она неуклюже распрямила ноги.
   – Я рисовала в коттедже. Теперь я работаю с масляными красками. Не с акриловыми. Если рисовать здесь, пропахнет весь дом. Вот я и стала днем уходить в коттедж.
   – Почему ты мне не сказала?!
   О Господи, он орет как резаный. Дин попытался взять себя в руки.
   – В холодильнике ни крошки еды!
   – Я ем в коттедже, чтобы не бегать туда-сюда каждый раз, как проголодаюсь.
   Он втянул в легкие побольше воздуха, чтобы немного унять адреналиновый бунт.
   – Как насчет твоей одежды? В шкафу пусто!
   – Действительно пусто, – недоуменно пожала плечами Блу, – я все перенесла в комнату Райли. Просто не могла спать здесь без тебя. Ты имеешь полное право посмеяться надо мной.
   Дин опустил руки.
   – Поверь, я напрочь разучился смеяться.
   Он все еще не мог до конца убедиться, что она никуда не делась.
   – Ты, я вижу, решила не мыться? Моим душем давно не пользовались.
   Блу спустила ноги на пол и сосредоточенно свела брови.
   – Вторая ванная ближе. С тобой все в порядке? Ты не болен? Ты начинаешь меня пугать.
   Ему не пришло в голову проверить другие ванные или добраться до коттеджа. Он позволил себе видеть только то, что ожидал найти: женщину, на которую нельзя положиться. Но из них двоих сам оказался ненадежным. Не готовым поставить на кон свое сердце.
   Он попытался пойти в атаку:
   – Где ты была?
   – Ездила в Атланту. Нита постоянно достает меня. Требует что-то делать с картинами, вот я и нашла совершенно необыкновенного торговца, который... – Она осеклась. – Потом расскажу. Тебя удалили с поля? Перевели в запасные? В этом все дело? – Она негодующе выпрямилась. – Да как они посмели? Ну и что, если ты неудачно играл в сентябре? Потом все шло блестяще.
   – Никто меня не удалял.
   Дин устало потер рукой лоб. В комнате было нестерпимо холодно, и он почти заледенел, а ничего еще не выяснилось, и ничто не уладилось.
   – Мне нужно рассказать тебе что-то, но ты должна обещать, что выслушаешь, перед тем как окончательно слететь с катушек.
   – О Господи, у тебя опухоль мозга! – ахнула она. – Все это время, пока я торчала тут...
   – Нет у меня никакой опухоли, – заверил Дин. – Во вчерашней газете появился мой снимок, сделанный на прошлой неделе на благотворительном вечере в пользу онкологических исследований. Меня тоже туда пригласили, и...
   Блу кивнула:
   – Нита показывала мне, когда я заехала ее навестить.
   – Ты уже видела?!
   – Ну да, – пожала плечами Блу, продолжая непонимающе таращиться на него.
   Дин шагнул к ней.
   – Ты видела снимок во вчерашней «Сан таймс»? Тот, на котором я целовал другую женщину?
   Она наконец нахмурилась.
   – Кстати, кто она? Неплохо бы отпинать ее задницу!
   Может, он слишком часто получал по голове и теперь следствием бесчисленных сотрясений мозга явилось полное отсутствие мыслей? Перед глазами все поплыло, так что пришлось сесть на край кровати.
   – Нита рвала и метала, – хмыкнула Блу, принимаясь бродить по комнате. – Несмотря на то, что она в последнее время стала тебе симпатизировать, по-прежнему считает, что все мужчины сволочи.
   – А ты так не считаешь?
   – Далеко не все, но не заставляй меня вспоминать Монти Лузера^[38]. Знаешь, что у него хватило наглости позвонить мне и...
   – Плевать я хотел на Монти. Я хочу рассказать тебе о снимке.
   – Валяй, – с легким раздражением разрешила она.
   Дин ничего не понимал. Разве не Блу просыпалась каждое утро в страхе, что именно сегодня ее бросят?
   Он затянул узел на полотенце, успевшем уже почти сползти с бедер.
   – Я стоял у стойки бара, когда она подошла ко мне. В прошлом году мы встречались пару раз, но ничего серьезного. Она была пьяна и бросилась мне на шею. Пришлось подхватить ее, чтобы не упала.
   – Не стоило. Нужно было позволить ей упасть. Люди совершенно не считаются с твоим личным пространством.
   Теперь ее безразличие стало его злить.
   – Я позволил ей поцеловать себя. Не оттолкнул ее.
   – Понимаю. Не хотел ее позорить. Рядом стояли люди, и...
   – Совершенно верно. Ее друзья, мои друзья, куча незнакомых зевак и гребаный фотограф. Но как только я сумел расцепиться, немедленно отодвинул ее подальше и серьезно поговорил на тему полного отсутствия каких бы то ни было чувств по отношению к ней. И тут же забыл обо всем. До того момента, как увидел вчерашнюю газету. Пытался до тебя дозвониться, но...
   Она продолжала пристально разглядывать его... и тут лицо ее окаменело.
   – Ты, случайно, прилетел сюда не потому, что вообразил, будто я сбегу из-за такого пустяка?
   – Я целовал другую женщину!
   – Ты решил, что я смоюсь! Точно! Из-за дурацкого снимка! И это после всего, что я вытерпела, чтобы доказать... – Ее глаза сверкнули: две виноградные молнии. – Идиот! – завопила она, вылетая из спальни.
   Дин ушам не верил. Попадись ему фото Блу, целующей другого мужчину, он бы разнес этот мир в клочья!
   Он помчался за ней. Влажное полотенце с каждой минутой все больше холодило бедра.
   – Хочешь сказать, что не волновалась – ни секунды, – что я способен тебе изменить?
   – Нет! – Она побежала вниз, но тут же остановилась и обернулась. – Ты действительно ожидаешь, что я стану закатывать истерики каждый раз, когда очередная дура виснет у тебя на шее? Да будь это так, я превратилась бы в психопатку задолго до окончания медового месяца! Хотя, если это будет происходить у меня на глазах...
   Дин на мгновение замер.
   – Ты... ты только сейчас сделала мне предложение?
   – А у тебя с этим проблемы? – фыркнула она.
   Табло загорелось, и Дин высоко поднял два пальца – знак победы.
   – Господи, как я тебя люблю!
   – Мне так не кажется!
   Она, громко топая, спустилась вниз.
   – Интересно, почему я безоговорочно поверила тебе... но после всего, что мне пришлось вынести, – изменить ради тебя всю свою жизнь, – ты так и не поверил мне?!
   Благоразумие подсказывало, что сейчас не место и не время напоминать о прошлом. Кроме того, она права. Во всем права, и ему придется рассказать, что и он разобрался в себе самом... но не теперь.
   Он поплелся вслед за Блу.
   – Потому что... я закомплексованный болван, причем, себе же на беду, слишком смазливый.
   – Бинго!
   Блу остановилась у вешалки.
   – В наших отношениях я дала тебе чересчур много власти. Очевидно, это нужно срочно менять. Пора мне взять дело в свои руки.
   – Не могла бы ты начать с того, что разденешься?
   Ее брови сошлись в прямую линию. Похоже, так легко он не отделается, поэтому Дин быстро отступил.
   – Откуда вообще взялась эта одежда?
   Эйприл заказывает мне по каталогу. Она знает, что мне все равно.
   Она тряхнула головой, черные кудряшки весело заплясали.
   – И я слишком зла... слишком взбешена... чтобы раздеваться перед тобой!
   – Понимаю, тебе пришлось много от меня вытерпеть.
   Ощущение абсолютного покоя снизошло на него. Тревожила лишь упрямо восставшая плоть, которую не смогло усмирить даже ледяное полотенце.
   – Расскажи об Атланте, солнышко.
   Мудрый ход с его стороны, поскольку она мгновенно забыла, что он – растерявшийся, одуревший от любви идиот.
   – О, Дин, это было чудесно! Он самый престижный торговец картинами на Юге. Нита так достала меня этими картинами, что я наконец взбеленилась и послала ему фотографии. На следующий день он позвонил мне и потребовал показать все.
   – И ты не могла поднять трубку и рассказать о таком важном событии?
   – У тебя и без меня есть о чем волноваться. Нет, честно, Дин, если твоя линия защиты будет и дальше ловить ворон...
   – Блу! – прорычал он, теряя остатки терпения.
   – Ну, в общем, ему понравилось все, – поспешно добавила она. – Он устраивает мою персональную выставку. И не поверишь, какие цены собирается назначить за каждую работу!
   Нет, с него довольно!
   – Мы постараемся, чтобы дата свадьбы не совпала с твоей выставкой.
   Двумя шагами он перекрыл расстояние между ними, схватил в объятия и стал целовать... точно так, как мечтал все эти месяцы. И она отвечала на поцелуи. Черт побери, она отвечала!
   – Мы поженимся, Блу. Обязательно. Сразу после окончания сезона.
   – Договорились.
   – И это все?
   Блу засмеялась и погладила его подбородок.
   – Ты надежный человек, Дин Робийар. Чем больше я рисовала, тем яснее понимала это. И знаешь, что еще стало так же ясно? – Она провела пальцем по его нижней губе. – Я надежная женщина. Верная и преданная до глупости и при этом стойкая и непоколебимая.
   Он притянул ее к себе. Она прижалась щекой к его груди.
   – Ты сказал, что мне нужны корни, и был совершенно прав. Так легко быть счастливой, когда мы вместе. Но мне нужно было все усложнить. Правда, здорово помогло сознание того, что теперь у меня есть своя семья. И... поэтому я уже не так боялась.
   – Я рад. Эйприл всегда...
   – О нет, не Эйприл. – Блу запрокинула голову. – Эйприл – одна из моих ближайших подруг, но, будем справедливы, для нее ты всегда окажешься главным. – Блу смущенно потупилась. – По правде сказать, это Нита любит меня и будет любить в радости и горести. И никогда не покинет меня, пока кто-нибудь не загонит ей осиновый кол в сердце.