Герасимов Сергей Владимирович. Изобретение зла

   55
   Следующей жертвой он выбрал Белого. Он не знал, что уже убил однажды и помнил лишь о своем неудачном покушенни на Пестрого. Пестрый все знает, но молчит. Продолжает шутить. С этим шутом придется потом повозиться. Этот останется одним из последних. Он будет проблемой, но сейчас я не могу убрать его.
   Черный без труда смог бы устранить шесть человек из десяти, но не делал это по двум причинам. Во-первых, противно убивать беззащитного, да и вообще любого.
   Во-вторых, вокруг существовали санитары, врачи, родственники, охранники, а за стенами госпиталя имелась милиция и спецгруппы. А за убийство по головке не погладят. Люди злы, но люди пока думают, что сами собой управляют, своими собственными законами. Настоящая вакханалия начнется на втором уровне - вот тогда придется работать не покладая рук.
   А сейчас Черный готовил оружие. В тайнике под паркетиной уже лежали четрые скальпеля и две пары щипцов непонятного предназначения, но устрашающего вида.
   Все это ему удалось украсть: один раз он оторвал замок на двери подсобки; второй раз сестры заговорились перед тем, как стерилизовать инструменты. Теперь требовался баллончик с газом, а ещё лучше - настоящий лучевик. И то, и другое есть у охранника на входе, но просто так он тебе не отдаст. Было ещё и реактивное турборужье, которым баловался директор госпиталя. Ружье было спортивным и охотничьим одновременно. Такие Черный видел в фильмах. Отличная модель и удобная в обращении.
   О ружье он узнал совершенно случайно, когда сам чуть было не угодил под стрелу. Он как раз полз по лесенке за стенкой гимнатического зала, разведывая новые пути и подготавлявая себя к сражению, когда в доску у самой его головы вонзилось что-то тяжелое. Докса была толстой и некрашенной. Черный осторожно повернул голову и увидел реактивную турбострелу. А потом услышал шаги человека, идущего за стрелой.
   Турборужье было довольно сложной, но распространненной системой пережитком эпохи больших войн. Стрела, длиной около полуметра и весом почти три килограмма имела внутри турбину и летела как маленький сверхзвуковой самолет.
   Она могла пролетать любые расстояния и поражать любые цели. Боевые стрелы, существовавшие в древности, несли на себе всякие убийственные боеголовки, умели самостоятельно находить цель, умели даже лежать и ждать в засаде. Такие стрелы стаями охотились на быстроходные воздушные машины. Они были просто кошмаром древних боевых пилотов. Но с тех пор, когда оружие начали уничтожать, прошло слишком много времени. Уже не осталось ни быстроходных летающих машин, ни боевых пилотов, ни стрел, способных охотиться стаями. Осталось только ружье с турбострелой - для охоты или для развлечения.
   Стрела вонзилась рядом с головой Черного. Наконечник пробил доску и вышел примерно на два пальца. Наконечник был тупым и закругленным - стрела имела слишком большую ударную силу и не нуждалась в острие.
   Отличная вещь.
   Директор госпиталя, одетый в поношенный спортивный костюм, отложил ружье и лег спиною на тренажер. Этот господин занимал спортзал каждый вечер. Он занимался на тренажерах, бегал по кругу, стрелял из своего ружья и, после всего, шел в душ. Зато всем остальным смертным вход в зал был запрещен. Господин директор пользовался залом как своим собственным. Вот тебя-то и нужно хлопнуть из ружья, - подумал Черный.
   Директор слегка растряс свой жир и удалился в душ. Черный отодвинул фанерку и проник в зал. Зал был наполовину загроможден разным полезным для здоровья оборудованием. Оборудование никогда не использовалось. Кое-что стояло в ящиках, нераспакованным. Черный, не скрываясь прошел по залу, распотрошил портфель директора и переложил сто пятьдесят миллиардов в свой карман. Потом положил ружье в чехол и скрылся в дыру. Дыру он предусмотрительно задвинул фанеркой.
   Ружье спрятал в старом здании. Теперь можно действовать. Первым станет Белый.
   Он вырвал страницу из тетради и написал красивым женским почерком:
   Приходи сегодня в десять в старое крыло. Я устала
   ждать. Я больше не могу без тебя.
   А.
   Этот болван обязательно придет. У него ведь убеждения. Плохо делать нельзя, любовь священна, мужчина должен быть рыцарем и все такое. Одним рыцарем сегодня станет меньше.
   Записку он сунул Белому в карман пижамы.
   В этот вечер персонал переполошился: бегали по палатам и искали, а что искали?
   - Что им надо? - спросил Красный.
   - Так они тебе и скажут. Может, лекарства пропали.
   - А какая разница?
   - Они же их на рынке продают. Кто же захочет деньги терять.
   Черного даже вызывали к Лариске и задавали много тупых вопросов. Милиционер записывал ответы. Оба считали, что делают, что-то умное. Как бы ни так, я вас всех насквозь вижу.
   - Может быть, ты слышал, как кто-нибудь плохо отзывался о господине директоре?
   - Может и слышал, - ответил Черный, - не помню.
   - Может быть, я щас сломаю тебе переносицу, - сказал милиционер, - а может и не сломаю.
   - Я слышал. Но не скажу.
   - Скажешь.
   - Это нечестно.
   - Но подумай, - вмешалась Лариска, - ведь ты только выполняешь свой долг.
   - Я подумаю, - сказал Черный, - я вам завтра скажу.
   - Сейчас!
   - Сейчас не могу. Это же предательство. Я не могу так быстро решиться на предательство.
   Его отпустили и продолжили спрашивать других. Часам к восьми волнение улеглось и лишние люди разошлись по домам. Остались лишь два милиционера на входе. В половине девятого Черный был в старом крыле.
   Он достал ружье из-под батареи и прицелился в темноту. Тяжеловато, но удобный приклад. Говорят, что у старых моделей была отдача и они сильно били в плечо. Не знаю, как будет здесь.
   Ему показалось, что пол коридора спускается вниз. Странно, ведь я уже был здесь дважды, - подумал он и пошел в темноту. Окна становились все уже и темнее.
   Вскоре окна превратились в такие узкие щели, куда не смог бы протиснуться взрослый человек. Наклон пола стал более ощутим.
   Нормально, - думал он, - игра, продолжается игра. Они готовят сцену. Чем страшнее, тем лучше. Не удивлюсь, если здесь появится ещё и раздиратель.
   При этой мысли ему стало страшно. Хотя турбострела пробьет любого раздирателя, пусть только сунется.
   Стало совсем темно. Окна превратились в щелки и исчезли. Черный чиркнул спичкой и продолжал идти в темноту. Пол опускался так круто, что впору скатиться. Черный стал придерживаться за стену. Он зажигал спичку и всматривался в темноту. Если там будет нечто, я увижу блеск его глаз.
   Спичка догорала и он шел, пока не становилось слишком страшно. Коридор не может быть таким длинным, я прошел уже километра два, - подумал он, или три?
   Здесь достаточно темно и далеко от людей. Никто не услышит выстрел и никто не поможет. Подожду его здесь.
   56
   Арнольд Августович прописал анастадин, сделал все необходимые распоряжения и проследил, чтобы распоряжения выполнялись. Кое-кто не согласился с диагнозом, но Арнольд Августович подавил несогласных своим авторитетом. Он все-таки был областным психиатром, а значит, подписывал каждому медику заключение о профпригодности. Профкомисся назначалась каждую весну. Никто не хотел потерять работу.
   Первые порции лекарства уже налиты в мензурки. Завтра вместо чая дадут кофе. Чай уже всем надоел, а кофе выпьет каждый. Стаканы будут налиты до краев - и в каждом будет порция анастадина. После первого приема пациенты превратятся в ходячие растения и тогда мы посмотрим, захотят ли они воевать. А с трепанацией я, конечно, перегнул.
   В этот вечер в госпитале было полно милиционеров, которые держались нагло, но легко осаживались, чувствуя чужую власть. Арнольду Августовичу тоже задавали вопросы. Вопросы были столь наивны, что даже раздражали. Его, лучшего профессионального знатока человеческих душ, пробовали поймать примитивными солдафонскими штучками. Впрочем, каждый работает как умеет.
   - Ограбили директора? - спросил он.
   - Откуда вы знаете? - поинтересовался лейтенант.
   - Вы мне рассказали.
   - Я не говорил. Хотите прослушать запись?
   - Вы слишком явно на это намекали.
   - Не припомню.
   - Значит, память плоха. Я, к вашему сведению, читал курс криминальной психиатрии в вашей академии. Вам бы я поставил двойку.
   Лейтенат извинился.
   За всеми этими безобразиями он почти забыл о Велле. Оставалась лишь постоянная боль, как синяк на душе.
   Дома двое дюжих рабочих заканчивали оббивать комнату свинцом. Может быть, и необязательно было завязывать её в ковер, - подумал он, - можно было подождать, а потом использовать метод Синей Бороды. Но теперь уже все равно.
   Он заплатил двадцать миллиардов сверху, чтобы работники перетащили ковер, потом дал ещё немного на чай и прогнал их. Сел на софу. В комнате пахло автомобильной мастерской и тальком. Тальком пересыпали свинцовые пластины, чтобы они не слипались. Окна завешены свинцовыми сетками. Такая же сетка на двери и на отверстии вытяжки. Эта комната уже навсегда непригодна для жизни.
   Он развернул ковер и перетащил Веллу в кресло. Она не шевелилась и молчала.
   - Ты меня слышишь?
   За последние двадцать часов она очень похудела и стала блондинкой. И волосы очень отросли. Если бы поднялась, то достали бы почти до пяток. Кожа очень бледная, пульса почти нет. Он подошел к окну и приподнял свинцовую сетку.
   - Так лучше?
   Велла села удобнее в кресле.
   - Спасибо.
   - Я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать.
   - Нет.
   Он несколько раз поднял и опустил сетку.
   - Я не хочу тебя мучить, - сказал он, - но я вынужден поставить ультиматум.
   Тебе придется все рассказать.
   - Все? Я знаю слишком много, чтобы рассказать все.
   - Ты можешь ответить на мои вопросы?
   - Я могу ответить на любые вопросы, которые ты выдумаешь, но самые важные вопросы просто не придут в твою голову.
   - Почему?
   - Ты так устроен. Но тебе не помогут и мои ответы. Вы все обречены.
   - Я поборюсь.
   - Но ты ведь смертен, а я нет. Борись сколько хочешь, но рано или поздно ты умрешь.
   - Тебя тоже можно убить.
   - Только оболочку. Я часть того бессмертия, которое вы называете Машиной. Я существую вне времени, пространства и событий. Я существую вне вашей Вселенной, потому что я эту Вселенную создала. Я могу сделать с вашим миром все, любую страшную или добрую вещь. Ты есть моя выдумка и все они тоже моя выдумка, и снег, который ты можешь видеть за окном, и деревья, опустившие ветки, и спящие птицы и сны этих птиц, и идущий в ночи путник, и скорость этого путника, и математическое выражение этой скорости и само понятие математического выражения, и понятие понятия и понятие непонятного и даже этот свинец, которым ты собираешься меня удерживать, и наша с тобою беседа в свинцовой комнате - все это лишь в моем воображении.
   - У тебя есть воображение?
   - У меня есть любые человеческие качества и ещё бесконечность нечеловеческого, дочеловеческого, сверхчеловеческого и античеловеческого.
   - И в том числе всемогущество.
   - Да. В том числе.
   - Почему же ты не освободишь себя?
   - Потому что я сама создала законы этой игры и мне нравится играть по своим законам. Ты считаешь, что тебя удерживает на полу закон всемирного тяготения?
   Нет, это только один из законов игры, придуманных мною. Все, что тысячи лет делали ваши ученые, мыслители и богословы, было лишь постижением моих законов, - законов, выдуманных мной.
   - Всемирное тяготение существовало до тебя и до человека.
   - Но ведь я создала будущее. Точно так же я создала и прошлое. Я создала бесконечно прошедщее и дала миру его законы. Игра этих законов привела твой мир к его сегодняшней точке. Я создала Вселенную в виде бесконечной массы, не имеющей объема. Потом дала этой субстанции законы и она начала творить звезды и туманности. Пришло время и родился ты.
   - И ты.
   - И я тоже. Меня мог создать только человек, для этого я и создала человека.
   - Это логически невозможно. Либо одно, либо другое.
   - Законы логики тоже созданны мной и они мне известны лучше.
   - Это бесполезный разговор, - сказал Арнольд Августович, бесполезный, но интересный. Я обдумаю твои слова и вернусь к ним. Я докажу, что ты не права.
   Сейчас я хочу говорить с Манусом. Покажи мне его.
   - Манус умер триста лет назад. Он умер сташной смертью. Зачем ты хочешь тревожить его прах?
   - Этот прах слишком тревожит меня. Пусть он прекратит игру.
   - Я не могу ему приказать.
   - Но просто дай мне с ним поговорить.
   - Он покажется тебе, только если сам захочет.
   57
   - Слушай, да прикончи ты этого старика, - сказала Магдочка.
   - Не могу - он не в игре, - ответил Манус.
   - Но только не соглашайся с ним говорить.
   - Она сказала, что я умру страшной смертью, - сказал Манус и снял шлем.
   Конечно, это все игра и придумано. Это все лишь комбинация единичек и нулей в памяти Машины. Это не более реально, чем набранный на экране текст. Это выглядит логично, но только потому, что Машина обязана играть логично. Но я не просил её выдумывать мою смерть!
   - Успокойся.
   - Зачем ты это сделала? - спросил он Машину.
   - Будет война, в которой погибнут все.
   - Будет выдуманная война, - возразил Манус, - в которой якобы погибнут все!
   - Конечно, - согласилась Машина.
   - Тогда почему ты не могла придумать какой-нибудь фокус, чтобы я остался жив? Пусть бы меня увезли инопланетяне на тарелке или ещё что-то! Пусть бы я спрятался на необитаемом острове или в другой галактике!
   - Я не думала, что это важно. Ты ведь знаешь, что это просто игра.
   - Покажи мне!
   - Тебе не понравится на это смотреть.
   - Покажи!
   - В объеме или на экране?
   - На экране! - быстро выкрикнула Магдочка.
   - На экране.
   Экран изогнулся полукругом и вытянулся атк, что закрыл всю стену.
   Изображение ничем не отличалось от реальности. Даже поверхность, разделяющя две реальности, была совершенно незаметна.
   - Не подходи близко! - предупредила Магдочка.
   - Чего ты боишься?
   - А вдруг ты туда войдешь? Как моя рука - она же вошла.
   - Дура, - сказал Манус и приказал экрану передвинуться.
   Экран передвинулся и теперь показывал широкое окно в сад. Вдали, за садом пылал огонь. Горело что-то большое. Языки пламени не полыхали или трепетали, как языки обычного костра, они свивались жгутами в длиннейших огненных змей и взлетали к небу на высоту двадцатого этажа, не менее того.
   - Такого огня не бывает, - сказал Манус. - Объясни.
   - Там проходил подземный воздухопровод высокого давления, - начала объяснять Машина, - сейчас раскаленный возрух свивается в струи и эти струи сами себя поддерживают. Нередкое явление для больших пожаров. Подобные картины наталкивали древнейших людей на мысль о существованиии огненных змеев.
   - Заткнись со своими поучениями!
   Пожар действительно напоминал огненных змей. Воздух над огнем был пронзительно синь, с левой стороны поднималась темно-серая гора, похожая на свежий террикон, но значительно выше, половина магнолий в парке была сломана. Из стволов вытекала ядовито-зеленая жидкость, отливавшая на солнце маслянистыми желтыми бликами. Жидкость пузырилась и шипела, залечивая раны поврежденных деревьев. Магнолии были устроены так, что восстанавливали себя практически после любого пореждения. Магнолии были почти бессмертны.
   Верхняя чашечка фонтала была отколота, а сам фонтан почернел от копоти и выглядел так, будто простоял разбитым уже не одну сотню лет. Пятеро солдат дружно мочились в большую чашу. "Ать-два! Ать-два!", - сами себе командовали они и громко смеялись, попадая в такт. В чаше фонтана плавало человеческое тело, женское, судя по длинным волосам. Целая толпа солдат, раздетых до пояса, пыталась рубить магнолии в саду, но без особого успеха. Тела солдат были щуплы, незагорелы и перемазаны сажей. Усатый человек в форме без погон устанавливал деревянную скамью так, чтобы она цеплялась крючьями за окна второго этажа. Манус узнал свою любимую виброскамью. Скамья обычно использовалась для вибромассажа. Человек ложился на неё и деревянная поверхность начинала вибрировать - лежащий двигался вдоль скамьи, придерживаясь руками за бортики. Скамья имела бортики и была довольно длинной. Из настоящего дерева.
   Скамью установили под наклоном градусов в тридцать. Послышались крики.
   Несколько солдат тащили раздетую Магдочку к окну второго этажа. Бросили на скамью - другие солдаты поймали её внизу и стали заламывать ей руки. Быстро отпустили и снова потащили наверх. Очевидно, какая-то игра, вроде - кто первым поймает. Магдочка вела себя вполне профессионально и пока оставалась целой.
   Манус увидел себя. Он прятался, забившись на антресолях. В его глазах был животный ужас. Левая щека разрезана и висит. Видны все зубы. Часть волос сожжена и голый череп покрыт пузырями. Вошел усатый военный - тот, который командовал установкой скамьи. С ним ещё двое совсем молодых.
   - Он где-нибудь здесь, - сказал военный, - постреляйте.
   Молодые сняли автоматы с плеч и принялись палить куда попало. Воздух наполнился битым стеклом и штукатуркой.
   - Смотри, не бьется! - сказал один и стал прицельно стрелять в зеркало. В зеркале оставались дыры. Зеркало в комнате Мануса было не стеклянным, а из шлифованного серебра.
   Потом они выпустили две очереди в потолок и ушли. Три пули прыгнули фонтанчиками прямо перед лицом Мануса. Он посмотрел в одно из отверстий. В шкафу послышался шум, дверца открылась и выпоз человек. Человек был незнаком
   Манусу. Сам Манус продолжал сидеть на антресолях. Человек дополз до средины комнаты и замер. Манус начал спускаться.
   - Смотри, - ты все-таки попал туда, - тихо сказала настоящая Магдочка.
   - Ну и что? - ты уже была там и я раздавил тебя летающим кулаком. Разве тебе было больно?
   - Нет.
   - Вот то-то же. Они могут сколько угодно стрелять в меня ТАМ, но, пока их нет ЗДЕСЬ, меня это ни капельки не волнует.
   - Я бы не сказала, что тебя это не волнует. Посмотри на себя.
   Реальный Манус медленно повернул голову и всмотрелся в изображение себя - на дополнительном, боковом экране. Еще не успев сфокусировать картинку, он услышал собственный крик.
   - Очнись! - орал виртуальный Манус, - это ты! Это ты с собой говоришь!
   Посмотри на меня! Да посмотри же!
   - Будешь орать - сотру. Еще только один звук! - проговорил настоящий и виртуальный Манус упал лицом в кресло и стал рвать ногтями оббивку. Его щека кровоточила и он размазывал кровь по лицу. Он отчаяно старался плакать беззучно, и настоящий Манус улыбнулся, поняв страх виртуального.
   - Ладно. Сейчас я им устрою.
   Он нажал несколько кнопок.
   - Что ты делаешь?
   - Хочу сделать кулак. Он их всех потопчет как слон.
   - Ну и как?
   - Не получается.
   Он перепробовал все нужные комбинации клавиш, но кулак не появлялся. Снова послышался крик Магдочки. На этот раз она орала как резаная.
   Виртуальный Манус спустился с антресолей и подкрался к окну. Он видел все, что делалось на улице. Усатый военный принес большой поварский нож и махал им перед лицом Магдочки. Потом он начал ковырять ножом деревянную скамью.
   - Я думала, что он хочет меня убить, - сказала настоящая Магдочка громко, чтобы перекричать виртуальную. - А он, подонок!
   Усатый подонок хорошо поковырял скамью и отошел в сторону.
   - Пускайте! - крикнул он весело.
   Отбивающуюся Магдочку бросили вниз по скамье.
   - Они же сдерут мне всю кожу! - возмутилась настоящая.
   Виртуальная уже вырвалась из рук солдат и теперь пыталась выдернуть из себя занозы.
   - Выключи!
   - Я не посмотрел, что сделают со мной.
   - Выключи!
   Он выключил.
   Было ясное солнечное утро. Мясистые листья магнолий блестели, будто политые жиром. Садовый автомат высаживал в линию будущую изгородь из рододендронов. По небу быстро пронесся беззвучный самолет, прочертив абсолютоно прямую линию.
   Собачка породы Йет спала на диванчике и дрыгала задними лапками во сне. Ей снилась охота. По аллее шел человек.
   - Посмотри на него! - прошептала Магдочка.
   По аллее шел человек. Он приближался. У него были пышные усы с рыжинкой.
   Походка выдавала профессионального военного. Свободная форма без знаков различия. Не вооружен. Тот самый, кто приказывал стрелять, тот самый, кто ковырял ножом виброскамью.
   - Это он, - сказал Манус. - Но он не может появится здесь.
   58
   Бромби Сноб командовал тремя сотнями необученных новобранцев. Этих мальчиков и мужчин начало войны застало в ближайшем отделении оборонной комиссии, где они проходили ежегодное тестирование и нейроблокирование против неподчинения приказам. Примерно на девятой минуте войны была запущена первая мельница и Машина перестала существовать. (Примерно на девятой, ведь Машина с самого начала пыталась скрыть весь ужас происходящего). Две минуты спустя Бромби
   Сноб получил приказ сдаться и захватить генерала Альфреда Ястинсткого. Захватить и превезти для опознания - желательно мертвого.
   Бромби Сноб жил неподалеку от усадьбы и дважды в день проезжал мимо этих роскошных владений генерала. Ни разу он не был внутри - да и кто бы позволил?
   И вот теперь у него появилась следкая возможность отомстить. Он разгладил усы, надел форму без знаков различия, с минуту задумчиво щупал дежурного мальчика
   (военная служба развила в нем страсть к мальчикам), потом приказал всем грузиться в машины. Еще десять минут спустя усадьба Ястинского была окружена.
   Машина перестала контролировать вход и Бромби Сноб преспокойно вошел, приказав подвернувшемуся солдату пристрелить часового. Часовой как раз играл на губной гармошке - он так и упал в траву, не успев отвести гармошку от губ.
   Бромби Сноб шел по аллее. Душно пахли магнолили.
   - Прекратить! - приказал он, но запах не исчез. Машина уже не контролировала деревья.
   - Ничего, я всех вас вырою из земли! - пригрозил он и пошел дальше.
   Проходя он осмотрел механического садовника, высаживающего изгородь из рододендронов и подумал, что штука хороша и надо бы её украсть. Все равно солдаты здесь все разворуют, никакая комиссия концов не найдет. Устрою сам себе парк, не хуже этого, только маленький.
   Из окна выглядывало перепуганное лицо подростка. Дали бы мне его, подумал
   Бромби Сноб, - я бы сделал из него мужчину. Хотя, он ведь и так мой. Положим, мужчину я из него делать не стану, а в качестве мальчика попробую.
   Он поднял с дорожки камень и метнул в окно. Промахнулся.
   - Мне к генералу! - сказал он и отолкнул слугу. - То есть, быстро веди!
   Слуга провел его по длинному коридору. Стены коридора были обшиты деревом.
   Генерала Ястинского он встретил у лифта.
   - Эй, дедуля, куда собрался? - крикнул он. - Подожди меня.
   - Я хотел перейти в другую комнату.
   Бромби Сноб положил ладонь на кнопку.
   - Как бы не так, в другую комнату! - сказал он, - Как будто я не знаю, что здесь тридцать три подземных этажа и каждый с отдельным тоннелем!
   - Что вам угодно?
   - Мне угодно тебя. Желательно мертвого. Потом я сожгу весь твой крысятник вместе со всеми крысами и крысятами. А подземные этажи засыплю так, что ещё триста лет их никто не раскопает.
   - У меня больной сын, - сказал генерал, - не трогайте его.
   - И чем же он болен?
   - Машиной. Позвольте ему доиграть, у него больные нервы. Его нельзя прерывать.
   - Это даже интересно, - сказал Бромби Сноб, - пусть доигрывает, я пока здесь с тобой поиграюсь.
   И он ударил генерала по кадыку.
   - Это не он, этот просто похож, - сказала Магдочка. - Просто мы напугались.
   Почему мы остановились? Мы же играли, так давай играть дальше.
   Она надела шлем и Манус последовал её примеру.
   И снова настало утро конца января, триста лет спустя.
   59
   Было солнечное утро конца января. Перед завтраком объявили, что нас садят на карантин. Красный ударил кулаком в стену и сказал, что он будет видеться с кем хочет и когда хочет. Белого не было с самого вечера. Черный ушел утром и не возвращался. За завтраком вместо обычного чая дали кофе. Кофе я не пил уже года полтора.
   В столовой, в палате и в туалете за ночь установили оптические камеры, а в коридоре повесили целых три. Как будто собираются снимать кино. Что-то готовилось.
   Заканчивался завтрак.
   Мы сидели за длинным и ужасно неудобным столом и ждали пока принесут кофе и начнут его разливать. Такое смешное слово - разливать. Как будто разливают по полу или по столу. Впрочем, по столу разольется немало. Приготовились. На старт.
   Я вытер о халат указательный палец и оттопырил его вверх. То же самое сделали ещё несколько человек. Раздавальщица Нина вплыла как толстое белое облако, пахнула теплом, запахом хлеба и крахмала, расставила стаканы посреди стола. Пять стаканов рядом, три дальше. Ее рука проплыла над столом плавно и уверенно, ныряя как уточка к каждому стакану; она разливала кофе во все пять стаканов сразу, почти не поднимая носик чайника. Густая струйка была рубиновой на просвет. От неё шел пар - горячая.
   За горячий кофе стоит побороться.
   Мы часто боролись и за обычный чай, но чай ерунда, чай это невысокая ставка.
   Всегда в одном из стаканов чая оказывалось чуть больше. Задачей было первым окунуть палец в нужный стакан, тогда никто другой из твоего стакана пить уже не станет. Иногда двое опускали пальцы одновременно, а иногда даже трое - тогда слишком много расплескивалось, но это не важно; в таких случаях приходилось метить стакан и другими пальцами, в конце концов чая оставалось совсем мало. Порой стакан даже переворачивали. Главное - не чай; главное - радость победы. Победить, конечно, трудно, но в этой игре есть немало тонкостей, недоступных наивному взрослому уму.