Герберт Фрэнк. Белая чума

   Отец Майкл, тяжело дыша, догнал Джона, волоча мальчика за руку.
   – Я не вижу его. Где Джозеф?
   – Он там, наверху, – сказал Джон.
   Он молчал до тех пор, пока они не дошли до дороги, где он остановился, посмотрев налево и направо. Потом засмеялся над своей привычкой – как будто здесь его могла сбить машина!
   Подъездной путь к замку был вымощен такими же черными камнями, как и те, из которых были сложены стены, огораживающие дорогу. Камни были покрыты мхом и лишайником. Трава с трудом пробивала себе дорогу среди камней и на верхушке стен.
   Голос Херити позвал их сверху из укрытия.
   – Сюда, наверх!
   Джон прошел наверх через террасу паркинга и попал в крытый каменный проход, ведущий во двор замка. Они прошли во двор и увидели замок без его завесы кустов и деревьев. Кто-то выкрасил своды оконных арок в красно-оранжевый, искусственный цвет пластика, цвет дешевой краски для волос.
   – Вот ваша кровь, – сказал Джон.
   Он поднял взгляд на стену над окнами. Той же самой краской через все видимое пространство стены корявыми печатными буквами была написана фраза:
   «К ЧЕРТУ ПРОШЛОЕ!»
   Херити вынырнул из боковой двери у основания Стены. Теперь он нес два автомата и зеленый военный рюкзак. Увидев, что Джон, священник и мальчик смотрят на стену замка над ним, Херити остановился. Повернувшись, он вслух прочел надпись и засмеялся.
   – Вот новая ирландская поэзия! – Он повернулся на каблуках и прошагал к Джону, сунув второй автомат ему в руки. – Вот! Теперь мы оба вооружены как надо и можем даже пробиться в Дублин. – Он снял с плеча новый зеленый рюкзак и отдал его Джону. – Лиам был достаточно предусмотрителен и принес с собой запасные магазины и кучу патронов.
   – Это был… Лиам? – спросил отец Майкл.
   – Такой прекрасный вид оттуда, – сказал Херити, подняв подбородок в направлении парапета замка. – Вся дорога как на ладони. Хотя, он принес с собой слишком много патронов. Ему достаточно было бы одной короткой очереди, и мы бы достались на обед диким свиньям.
   Отец Майкл помотал головой из стороны в сторону, как раненое животное. Он открыл рот, но не произнес ни слова, а потом вдруг его прорвало:
   – Черт их возьми!
   – Правильно, священник, хорошее ругательство помогает время от времени.
   – Херити заговорщицки подмигнул Джону.
   – Это… был… Лиам? – настойчиво спросил отец Майкл, по щекам его бежали слезы.
   – Вы правильно используете прошедшее время, – сказал Херити. – Был! Лиам – это прошедшее несовершенное время. – Херити усмехнулся своей шутке.
   – Он мертв? – настаивал отец Майкл.
   – Разве я не сказал этого? Я прокрался задним ходом и сам так старательно следил за дорогой вместе с ним и его маленьким автоматом, что он не услышал меня, пока уже не стало поздно.
   – Где тело? – настойчиво продолжал отец Майкл. Его голос звучал бесконечно устало.
   – Приберегите свои пустые молитвы до того момента, когда у нас будет больше времени, – сказал Херити. – Если у вас нет желания благословить туалет замка.
   Отец Майкл смотрел на Херити.
   – Что?
   – Я кинул его туда к остальному дерьму, – сказал Херити. – Им понадобится некоторое время, чтобы найти его, если они вдруг вздумают начать поиски. – Херити взял священника за руку и развернул его кругом, направив так, что тот вынужден был смотреть вниз, на обгорелый автобус.
   – Он был полон людей, когда горел, – сказал Херити. – Эти маленькие дырочки под окнами проделаны тяжелым военным пулеметом армейского образца. Можете сказать несколько слов, когда мы будем проходить мимо него… отец. А теперь мы должны спешить, и надо посматривать назад, не появится ли Джок.
   Херити отпустил руку отца Майкла и прошагал мимо него к ступеням на террасу паркинга. Когда он отошел от них на некоторое расстояние, они увидели у него на спине темное пятно – пятно, которое может появиться, если несешь на спине тело, из которого все еще течет кровь.

45

   Пока аристократы продолжают управлять жизнью и смертью, они правильно понимают, что их власть зависит, главным образом, от их семей, и в значительно меньшей степени от простых людей, которые должны оставаться в подчиненном положении. Поэтому брак и остается таким важным для аристократической клановой структуры. Власть женится на власти. По этим особенностям аристократы распознают друг друга мгновенно. Их объединяет общий стиль поведения.
   Настоящие сделки совершаются в клановой экономике – на все еще важной бирже наследства.

Джост Хапп, доктор медицинских наук

   Билл Бекетт стоял у окна парадного кабинета Викомб-Финча: глядя на британский флаг, развевающийся на флагштоке перед Хаддерсфилдским административным зданием. Было видно, как караул в парадной форме, поднимавший флаг каждое утро, марширует в направлении казарм у ограды центра, рядом с главным входом. Стайка трясогузок пролетела перед марширующими солдатами, мигнув белыми пятнами животиков на фоне серого утреннего неба.
   Он видел свое отражение в оконном стекле: размытый силуэт, сильно похудевший по сравнению с тем, каким он был раньше.
   «Собирается дождь», – думал Бекетт. Он слышал, как сзади него открылась дверь и ворвался скрипучий голос Викомб-Финча, потом ответ Джо Хаппа, прозвучавший с мягким акцентом. Джо поднимал вопрос о компьютерном времени. Это был для них жизненно важный вопрос.
   Во рту Бекетта все еще чувствовался вкус завтрака – овсяных лепешек с тонкими ломтиками ветчины. Одну вещь можно было утверждать о Хаддерсфилде с полной определенностью: здесь кормили солидно. Хотя, казалось, что это не прибавляет ему веса. Данзас явно питал отвращение к местной пище, но ему тоже приходилось довольствоваться ею. Бекетт услышал, как Данзас и Лепиков входят в кабинет.
   Повернувшись, Бекетт убедился, что все в сборе. Директор остановился у двери. Он закрыл ее, повернул свое бледное, покрытое голубоватыми прожилками лицо к Бекетту и кивнул. Остальные были заняты тем, что передвигали стулья к узкому, стоявшему на краю кабинета столу, за которым проводились небольшие совещания.
   Бекетт медленно прошел через комнату, думая о прорыве, который он собирался сделать. Он знал, что некоторые вещи заново подтверждать не надо. Нуклеиновые кислоты представляют собой молекулы, в которых записан генетический код. Именно они управляют производством протеинов. Именно они содержат ключ к наследственности. Тяжелые полимеры, такие как протеины. ДНК действительно является двойной молекулой, у которой одна цепочка свернута вокруг другой в виде спирали, но теперь им известно, что это не просто двойная структура, записанная в четырехбуквенном коде. Прав ли Хапп? Действительно ли эти две главные части требуют присутствия «детонатора», который ведет себя примерно как змея, заползающая в нору? Это совпадает с концепцией «майского шеста» Броудера. Требуются частичные совпадения в каждой точке связи, которые распадутся во вновь созданной среде и переместятся вперед к следующему шагу, и так далее, до момента завершения: полное воспламенение. Есть контакт!
   Но для понимания такой сложной картины требовался тонкий компьютерный подход. И если Викомб-Финч не выделит им компьютерное время, то, может быть, Рокерману удастся выбить его у нового Президента. Им никогда не сломать этот код без такой помощи.
   Бекетт уселся рядом с Данзасом, глядя через стол на Лепикова и Хаппа. Директор подвинул стул к концу стола и сел, положив на стол локти.
   – Сегодня мы должны принять решение, – сказал Лепиков. Его полные губы едва шевелились при разговоре, но это компенсировалось густыми бровями, которые поднимались и опускались при каждом слове.
   Директор повернул голову и посмотрел на стопку сложенных вдвое компьютерных распечаток, которую Бекетт перед этим положил ему на стол.
   – Это примерно треть результатов прошлой недели, – сказал Хапп. – Но это важная треть.
   Бекетт сказал:
   – Вай, вы должны дать нам значительно больше компьютерного времени. Оно тормозит нас, это стояние в очереди и…
   – Ты действительно думаешь, что вы воссоздаете структуру? – спросил Викомб-Финч. Он достал свою трубку из бокового кармана твидового пиджака: верный сигнал того, что он будет стоять твердо на своем и сделает это совещание продолжительным.
   – Мы уже «вставили ногу в дверь», – сказал Бекетт.
   Директор знал это выражение, но сомневался в его точности. Он набил трубку и зажег ее, наблюдая, как вспыхивает уголек под огнем его зажигалки.
   – Вы уверены, что во всей Англии нет женщин для проверки результатов? – спросил Данзас.
   – Вы не думаете, что еще слишком рано заниматься этой проблемой? – сказал директор. Он поглядел на Бекетта, чувствуя, как при этом повороте разговора у него учащается пульс. Насколько близко к решению подошла эта группа?
   – В конечном итоге, нам нужны объекты для опытов, – сказал Бекетт.
   – Женщин, которых мы можем безопасно получить, нет, я в этом убежден, – сказал Викомб-Финч. – Придет время, и я думаю, что мы несколько человек достанем. Может быть, американцы? Мне сказали, что у них есть карантинные станции, набитые…
   – Мы не смеем просить, – сказал Лепиков.
   Данзас потер указательным пальцем свой длинный нос и согласно кивнул.
   – Мы обсуждали этот вопрос в течение какого-то времени, – сказал Хапп.
   – Соединенные Штаты, Советский Союз, Китай… мы никуда не смеем обратиться. Они сразу же поймут, что мы сделали прорыв.
   – Я знаком с этой теорией, – сказал Викомб-Финч, произнося эти слова из-за черенка трубки и длинного облачка голубого дыма. – Насколько мы близки к решению?
   Хапп пожал плечами.
   – Нога в двери еще не означает, что мы уже добились успеха, – сказал Бекетт.
   Директор вытащил трубку изо рта.
   – Предположим, что я сделаю то, что вы предлагаете, увеличу вам доступ к компьютерному времени на… на сколько, мы пока не будем говорить при этом гипотетическом рассуждении. Но предположим, что я сделаю это. И что тогда?
   – Если вы дадите нам достаточно компьютерного времени, то лучше начать немедленно поиск объектов для опытов, – сказал Бекетт.
   – А что с той женщиной в камере в Киллалу? – спросил Хапп. – Вы знаете, мне недавно звонил ее муж. Я не обсуждал с ним этот вопрос, но это пришло мне в голову.
   – Чего же конкретно вы опасаетесь со стороны мировых лидеров? – спросил Викомб-Финч.
   Бекетт посмотрел на Хаппа долгим и страдальческим взглядом. Они уже прошли через это с директором несколько раз. Он всегда старался уйти от прямого ответа, взвешивая доступные ему варианты. «Гипотетические рассуждения»! Это было одной из наиболее раздражающих черт Викомб-Финча: он отказывался действовать быстро и решительно. «Еще один проклятый бюрократ!»
   – Если мы объявим, что решили проблему чумы, – сказал Хапп, – то у мировых лидеров появится несколько привлекательных вариантов, глядя на это с их личной и эгоистической позиции. Во-первых, каждый сразу же проверит, насколько хорошо его женское население защищено от обычного нападения. Как только женщины будут иммунизированы, они станут считаться национальным достоянием, которое необходимо содержать под охраной.
   – При тех же обстоятельствах это считалось в дочумные времена наиболее неприемлемым, – сказал Данзас.
   – Мы можем ожидать атаку диверсионного характера прямо здесь, – добавил Бекетт. – Они захотят контролировать нас.
   – Даже если они узнают, что мы чего-то добились, – сказал Лепиков, – мы не можем распространять наше решение проблемы среди всех желающих. Оно должно остаться в стенах этого центра.
   – Неужели вы это серьезно, – сказал Викомб-Финч, в голосе которого прозвучало сильное неудовольствие.
   – Советский Союз найдет статистические преимущества в том, чтобы исключить из игры существующих и потенциальных противников, – продолжил Лепиков. – Если вы можете лечить чуму, и особенно, если вы понимаете прочие последствия этого факта, превентивный удар становится исключительно привлекательным вариантом. Естественно, наш центр немедленно становится первоочередной целью.
   Викомб-Финч посмотрел на Бекетта.
   – Вы разделяете это мнение?
   – При данных обстоятельствах любое атомное оружие становится для нас особенно опасным, – сказал Бекетт. – Это зависит от фактора, который мы не можем оценить: насколько хорошо они защитили свою женскую часть населения.
   – Любая другая группа населения может быть свободно принесена в жертву, – сказал Лепиков.
   Хапп наклонился вперед.
   – Они уже понесли такие потери, что все воюют на запасных позициях. Люди, которых приперли к стене, склонны принимать опасные решения.
   Викомб-Финч почесал подбородок черенком трубки.
   – Милитаристский подход, – пробормотал Лепиков; – он везде одинаков.
   Как уже было заведено, Данзас прокашлялся и посмотрел на сидящих за столом, показывая тем самым, что собирается объявить официальное решение.
   – Вы должны также принять во внимание то, что может быть сделано такими странами, как Аргентина или Индия, странами, потенциал которых для катастрофических решений не имеет, как сказал бы Билл, «достаточных прошлых данных», по которым можно предсказать их поведение. Эти страны могут разжечь конфликт между супердержавами, надеясь отсидеться в стороне и пожинать плоды.
   Викомб-Финч поднял крупинку табака, выпавшую из трубки.
   – Интересная теория, безумная.
   – Безумие заразно, – сказал Хапп, – так же заразно, как и сама чума. О'Нейл выпустил на наш мир и вторую чуму – безумие.
   – Правительства наверняка будут стремиться восстановить мировой генофонд из своих собственных запасов, – сказал Бекетт. – И как только они научатся манипулировать ДНК так же, как это сделал О'Нейл… – он покачал головой.
   – Другие виды чумы? – спросил Викомб-Финч.
   – Почему бы и нет? – задал встречный вопрос Хапп.
   Данзас кивнул, сделав забавное угловатое движение, похожее на кувырок детской игрушки.
   Викомб-Финч протянул руку назад, к маленькому столу, и поставил перед собой большую пепельницу. Он выколотил в нее свою трубку и вновь набил ее табаком.
   – А что, если О'Нейл в Ирландии? – спросил он.
   – И ирландцы заставят его сотрудничать? – добавил Бекетт унылым голосом.
   – В самом деле, – сказал директор. Он зажег трубку и сделал несколько затяжек.
   – Вы слышали мой разговор с Доэни, – сказал Бекетт. – Я бы сказал, что шансы того, что они с О'Нейлом сотрудничают, невелики… если это действительно О'Нейл. Боже мой! Сколько он уже у них? Четыре месяца?
   – А что, если это О'Нейл, и он приготовил для нас другие виды чумы? – спросил Викомб-Финч.
   – Миру сейчас, более чем когда-либо, нужны исследовательские центры, такие как наш, – сказал Лепиков. – Почему мы не считаемся с нашей ценностью, нашим огромным значением?
   Викомб-Финч сказал:
   – Это кажется мне решающим аргументом против любого нападения на нас. Я боюсь другого: что кто-нибудь другой может получить вакцину раньше нас.
   – Это другая игра, – сказал Бекетт. Он надеялся, что именно директор первым упомянет эту возможность. – Что с нашим компьютерным временем?
   Викомб-Финч выдохнул облачко голубого дыма и скосил глаза вниз, на свою трубку. Он не достиг бы своего нынешнего положения, если бы не понимал игры политических сил, но пользование этой силой всегда наполняло его беспокойством. Он знал, что такие вещи, как те, что они только что здесь обсуждали, могут произойти… и происходят. Однако его собственная система управления заключалась в том, чтобы никогда не угрожать непосредственному начальству и, одновременно, работать в атмосфере постоянного, последовательного получения результатов. Он думал об этом, как о сути своего научного метода. Интуиция, полеты воображения – все это он рассматривал как угрозу упорядоченному движению науки вперед. Викомб-Финч не любил видеть перед собой неорганизованный мир, но это, как он понимал, и было, к несчастью, основным свойством мира. О'Нейл вставил палку в колесо всех работ. Настоящие мужи науки могут только надеяться на то, что когда-нибудь восстановится порядок. «И необходимо что-то сделать, чтобы ограничить разрушительные последствия научных открытий, что-то, над чем никто из сидящих за этим столом даже не задумывается», – подумал он.
   Члены группы выжидательно смотрели на него.
   – Я объявлю новый график компьютерного времени утром, – сказал Викомб-Финч. Он взглянул на Бекетта. – Мы должны действовать по установленному распорядку, старик. Дайте мне ночь, чтобы изучить ситуацию.
   – И он указал трубкой на компьютерные распечатки у себя на столе. – Смею надеяться, что в этой пачке есть пища для размышлений.
   Бекетт вздохнул. Это было не то, на что он рассчитывал. Но все-таки. Директор кинет им кость – больше компьютерного времени в какой-нибудь форме. Похоже, что мяч отбили-таки на сторону Рокермана. Сможет ли Рокерман принять его, не подав им руки?

46

   Паук-носитель завесы во дворце Хосроев.
   Крик совы звучит облегчением в замке Афразияба.

Саади

   Спустя три недели после посещения виллы Маккрея Херити остановил их вечером у небольшого однокомнатного домика, скрывшегося от дороги за небольшой возвышенностью. Они добрались до него по заросшей тропинке, бегущей через неизбежные гранитные изгороди. Джон обнаружил, что с удовольствием предвкушает ночлег со стенами и крышей над головой. Они провели предыдущую ночь без огня, переночевав в покинутом сенном сарае, а за стенами шумел ветер и лил дождь.
   Изнутри домик пах плесенью, но окна были целы, и дверь закрывалась плотно. Херити ушел обследовать окрестности и вернулся с известием, что свежей еды нет, даже цыплят, которые могли бы привести их к гнезду, полному свежих яиц.
   Перед камином стоял стол со сломанной ножкой, подпертый обломком зеленой ветви. Отец Майкл нашел в соседнем сарае сухой торф, разжег его на каминной полке, и скоро у них в домике полыхал огонь.
   – Я не видел никаких признаков погони, – сказал Херити печальным тоном.
   – Но уверенным быть нельзя. Сегодня ночью мы снова будем дежурить по очереди.
   Отец Майкл подошел к рюкзаку, лежавшему в углу у камина, и извлек пакет, завернутый в полиэтилен.
   – Здесь кусок свинины, – сказал он.
   Мальчик сел на пол у огня и протянул руки к теплу. Херити поставил свой рюкзак рядом с рюкзаком Джона у двери, посмотрел на прислоненный к нему автомат и улыбнулся. Он оглядел комнату: чердака нет, только небольшое замкнутое пространство.
   Джон подошел к одному из двух окон напротив двери и посмотрел на запад, на темнеющее небо. Заходящее солнце, пробивающееся сквозь облака, наполнило воздух тусклым желтым светом, который исчезал на глазах. Отдаленные вспышки голубых молний плясали под облаками, похожие на детские каракули. Молнии казались нереальными, пока не слышался раскатистый удар грома. Джон подсчитал секунды между вспышкой и громом – десять с небольшим. Следующее число было меньше, гроза быстро приближалась.
   Отец Майкл развязал пакет на столе.
   – Хорошо, когда есть огонь, – сказал он.
   Херити взял автомат и, оставив рюкзак, нырнул в дверь.
   – И куда же он собрался? – спросил отец Майкл.
   – В этом домике только одна дверь, – сказал Джон. – Его это не беспокоит.
   – Окна с трех сторон, – возразил отец Майкл. – Я думаю, что это все равно ловушка. Как вы полагаете, Джон, он действительно убил Лиама?
   Джон просто посмотрел на него.
   Отец Майкл вздохнул. Он еще покопался в своем рюкзаке и достал немного гэнновского сыра.
   – Я не хочу иметь грехи Джозефа на своей душе, – пробормотал он.
   «От свинины доносится тухлый запах», – заметил Джон. Испорчена, без сомнения. Неужели священник не чувствует?
   – Я желаю благополучия мистеру Гэннону и его семье, – сказал отец Майкл. – Я помолюсь за них ночью.
   Джон подумал о Гэнноне. Этот единственный пистолетный выстрел, он наводит на мысли. Гэннон был человеком, готовым к смерти, даже желающим ее. Слишком чувствительный и глубокий для нынешних времен. Как воспринял Гэннон четверых чужаков, которые так неожиданно захватили его хозяйство, а потом так же быстро покинули его? «Видел ли он в нас групповую личность?»
   Отец Майкл подошел к мальчику, и оба они стали смотреть на оранжевые языки торфяного пламени.
   «Что удерживает нас вместе?»
   Джон попытался увидеть Херити, священника, мальчика и самого себя глазами Гэннона. Предполагается, что группы обладают социальной личностью. Философ может попытаться определить эту личность.
   Молния ударила рядом, звук грома был близким и громким. Казалось, что тьма снаружи сгустилась, стала более плотной.
   «Мы – четверо разных людей, соединенных вместе по разным причинам», – решил Джон. Его беспокоило отсутствие симметрии в группе. В ней была опасная несоразмерность. Был ли Херити-охотник лишним?
   Но его исключение из группы особой роли не играло.
   Дождь начал барабанить по крыше домика. Течь у стены напротив камина издавала частый капающий звук, и вода брызгала на рюкзаки у двери. Джон передвинул их под одно из окон, прислонив автомат к рюкзаку, который Херити взял у Лиама.
   Джону пришло в голову, что каждым из них движет какая-то скрытая цель. «Я должен выполнить задание О'Нейла». У мальчика есть его обет молчания. Херити по натуре охотник. А отец Майкл… священник ищет свою религию.
   «То, что удерживает группу вместе, содержит в себе что-то неестественное», – решил Джон. Было ли это что-то сверхъестественное? Он чувствовал: важно определить, что же их объединяет.
   Шум дождя по крыше стал очень громким, но гром и молнии уходили к северо-востоку. Джон отметил это только частью своего сознания. «Эти размышления – не пустая фантазия», – думал он. Древние сверхъестественные силы этой земли, волшебный маленький народец и феи, о которых без конца вспоминал Херити, ушли. Их заменило что-то неизбежно реальное, естественно их превосходящее.
   «Это сделал я. Я сделал это для О'Нейла».
   – Ну куда делся этот Джозеф Херити? – спросил отец Майкл хныкающим голосом.
   – Наверное, пережидает где-то дождь, – сказал Джон.
   – Дождь, кажется, немного поутих, – сказал отец Майкл. – Нынешняя зима совсем мягкая. Мы подождем его или начнем есть сразу?
   – Как хотите.
   В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только слабым шипением торфа в камине, а шум дождя по крыше стих до легкого постукивания. Джон увидел рядом с первой вторую течь, из которой тоже капала вода. Мальчик громко шмыгнул носом.
   Вдруг дверь распахнулась, и в нее быстро вошел Херити, закрыв дверь за собой. На нем был легкий плащ-пончо, с которого на пол набежала большая лужа. В его глазах было дикое выражение. Он стряхнул воду со своей зеленой шапки.
   – Нас не преследуют, – сказал он и снял пончо через голову, бросив на пол шапку, которая издала мокрый шлепок. Под пончо у него на шее висел автомат, однако внимание всех было привлечено мешком, который свисал на шнурке с левого плеча Херити. В нем были три белые пластиковые бутылки и кучка консервов с яркими наклейками, явно дочумного производства.
   – Где вы нашли все это? – спросил отец Майкл.
   Херити улыбнулся.
   – Пища для тех, кто в бегах. Мы закопали множество этого добра по всей Ирландии.
   – Значит, вы были здесь раньше, – сказал отец Майкл.
   – Значит, был. – Херити повесил свое пончо на колышек у двери и швырнул мешок на стол так, что он опасно зашатался на своей ноге-подпорке. – Сыр Гэннона, – сказал он, посмотрев на стол. – Из него получится хороший ужин, но мясо уже с душком. Вы что, хотите чтобы мы все заболели, святой отец?
   – Я не люблю выбрасывать пищу.
   – Ага, мы все еще помним голодные времена, не так ли? – сказал Херити. Он взял пакет с мясом и бросил его в огонь. Жир коротко вспыхнул, наполнив комнату едкой вонью тухлой свинины и горелой пластмассы. Херити поглядел через комнату на Джона, стоящего у окна. – Ты знаешь, на что похоже, когда горит свинина, Джон? На нас самих.
   Джон продолжал молчать.
   Херити взял толстый ломоть хлеба и положил сверху сыр.
   Священник с мальчиком подошли к столу и последовали примеру Херити. Отец Майкл передал кусок хлеба с сыром Джону, сказав при этом:
   – Благослови Господи эту еду для поддержания нашей плоти.
   Джон ел у окна, глядя наружу. Гроза ушла за холмы, забрав с собой дождь. С карнизов все еще падали блестящие капельки воды, заметные при свете, исходящем из окна. У сыра был легкий запах табака и кислый вкус. Джон скорее почувствовал, чем услышал, как Херити приблизился и встал рядом. Дыхание Херити пахло кислым сыром и чем-то еще. Виски! Джон в упор посмотрел на Херити в оранжевом свете пламени. Глаза Херити смотрели прямо, в его движениях не было нетвердости.
   – Я заметил, Джон, что ты никогда не вспоминаешь о прошлом, – сказал Херити ровным голосом.