Герберт Фрэнк. Белая чума

   – Русские и китайцы говорят, что готовы рискнуть, – ответил Вэлкорт. – Это то, что мы обсуждали прошлым вечером с Объединенным Комитетом. Мы склонны согласиться.
   – Но сэр, – возразил Сэддлер, – это может означать, что у русских и китайцев есть лекарство.
   Президент покачал головой.
   – Они не могут изготовить даже аспирин так, чтобы мы об этом не узнали.
   Турквуд посмотрел на Сэддлера.
   – Что там с нашим запросом в биохимическое общество?
   – Их данные были введены в компьютер и утеряны, – сказал советник. – Лишь немногие из тех, кто остался в живых, помнят О'Нейла, однако… – Он пожал плечами.
   – У нас на руках мало карт, и мы должны правильно сыграть, – заметил Вэлкорт. – Основные козыри – это отпечатки пальцев и зубные карты. Мы не можем рисковать и просто так их отдать.
   – Я все еще думаю, что должен что-то рассказать карантинщикам, – вздохнул Турквуд. – Если я откажусь ответить.
   – Что это за дурацкая забота о карантинщиках? – поинтересовался президент. – Кого интересует, что думает этот адмирал?
   Турквуд сглотнул слюну и нахмурился.
   – Да, сэр.
   Вэлкорт тяжело посмотрел на него и проговорил:
   – А как насчет той небольшой работенки, которая тебе предстоит, Чарли?
   Турквуд бросил беспокойный взгляд на Сэддлера, потом на президента.
   – Я занимаюсь этим, сэр.
   – Ты мне ответишь, если работа будет плохо сделана!
   – Сейчас мне лучше вернуться к своим обязанностям. Что-нибудь еще, сэр?
   – Нет. Держи меня в курсе. А ты останься, Джимми.
   Когда Турквуд ушел, Вэлкорт спросил у Сэддлера:
   – Насколько ты доверяешь Рокерману?
   – Это порядочный человек, сэр.
   – Дело в том, что он вел переговоры с Бекеттом в Хаддерсфилде и мы не смогли их прослушать.
   – Я уверен, что решались чисто технические вопросы, сэр. Связанные с чумой.
   – Это так он говорит.
   – Рокерман не лжет, сэр.
   – Все лгут, Джимми. Все до единого.
   Сэддлер нахмурился, но промолчал.
   Вэлкорт мельком взглянул на разбросанную стопку донесений на небольшом столе.
   – С каждым часом ситуация ухудшается. Гонконг можно сбросить со счетов. Хаос в Южной Африке. Война на полное уничтожение против черных соседей. Советы голосуют за ядерную бомбардировку всего региона. – Он вытащил один из документов и просмотрел его, прежде чем бросить обратно в стопку. – А теперь еще бразильские евреи объявили о своей независимости. Не то, чтобы я их упрекаю. ЦРУ докладывало, что бразильские власти составляли идентификационные списки всех еврейских женщин «для последующего использования». Неужели они планируют продавать избыток женщин в опустошенные районы? Боже мой!
   Сэддлер сглотнул и проговорил:
   – Сэр, нам нужно обсудить то последнее сообщение из китайского исследовательского центра в Кангше. Они просят свежие данные по компьютерным исследованиям чумы. Мне кажется…
   – Нужно их запутать. Каковы последние донесения по спутниковой связи из районов к северу от Кангша?
   – Кое-где из-за паники начались пожары, сэр, но там большое количество пожарозащищенных зданий. Даже при компьютерном изучении фотографий с места событий мы не можем быть уверены в том, что там происходит. Мы считаем, что там происходили испытания нового средства от чумы, по всей видимости, неудачные.
   Вэлкорт наклонился к переговорному устройству.
   – Амос, мне нужен полный отчет агентства по Кангше в течение часа. – Он снова сел, откинувшись в кресле. – Я собираюсь кое-что рассказать тебе, Джимми, но это не должно выйти за пределы этого кабинета. Причину я объясню позже.
   Лицо Сэддлера было торжественным и в то же время испуганным.
   – Из-за тех городов, которые они сожгли, – сказал Вэлкорт. – Советы теперь слабее, чем понос. Количество самоубийств достигло астрономических цифр. А мы вынуждены притворяться, что ничего об этом не знаем, и будем придерживаться этой позиции, пока у них сохранилось множество ТУ-29, «бэкфайров» и других средств массового уничтожения. Понимаешь, в чем дело?
   Сэддлер молча кивнул.
   – Австралийские резервисты еще не бывали в деле, но мы их хорошо вооружили, – сказал Вэлкорт. – Допустим, мы сумели загнать шар в лузу, но этот удар сразу же отразится на нас. Австралийцы иногда пытаются показать свое «я».
   – Но они знают, что в будущем так или иначе должны будут с нами сотрудничать, сэр.
   – Неужели? – президент посмотрел на дверь, через которую только что вышел Турквуд. – А теперь вернемся к Чарли. Он был на дружеской ноге с Шилохом Бродериком.
   – Не понимаю, сэр.
   – Ты ничего не знаешь о Шилохе?
   – Ну, я…
   – Я думал, что каждый слышал о Шилохе и его шайке.
   – Махровые реакционеры, сэр, насколько я понимаю.
   – Реакционеры? Знаешь, что их волнует? Мировая торговля сейчас практически парализована. Они проявляют нетерпение.
   – Вокруг множество подобных фактов, сэр. – Это была неуместная шутка, и Сэддлер сразу же о ней пожалел.
   Но Вэлкорт только усмехнулся и сказал:
   – Спасибо, Джимми. Это одна из причин, по которым я тебе доверяю. Мы должны любой ценой сохранять здравый смысл.
   – Сэр, нашей основной задачей должен быть поиск лекарства.
   – По крайней мере, одной из наших основных задач. Знаешь, почему я решил свалить все это на тебя? Рокерман.
   – Что я должен предпринять по отношению к нему, сэр?
   – Ты пошлешь его в Хаддерсфилд.
   – Сэр! Они подверглись заражению в…
   – Что будет для него достаточно серьезным мотивом для доказательства своей благонадежности. Если он не сможет этого сделать, то никогда больше не увидит свою семью.
   – Почему мы должны это делать, сэр?
   Вэлкорт посмотрел на бумаги на своем столе и внезапно сбросил их на пол.
   – Эта проклятая работа! Каждый раз, когда меняешь политику, испытываешь очередное разочарование!
   – Сэр, что…
   – Все это было в моей голове еще много недель назад! До мельчайших деталей! Но у меня нет и минуты, чтобы спокойно все это обдумать.
   – Но что делать с Рокерманом, сэр?
   – Ты пошлешь его в Хаддерсфилд, Джимми. Именно ты, а не я. Я ничего не могу с этим поделать, разве что дать соответствующие полномочия на твой запрос.
   – Если вы так говорите, сэр, но я…
   – Ты знаешь Дэвида Эшера.
   – Ди-Эй? Расторопный малый, сэр, но что…
   – Мне не хочется посылать его, потому что об этом может прознать Шилох. А он достаточно умен, чтобы сделать выводы. Каждый знает, что Ди-Эй использовал спутниковый код для разговора со своими друзьями вне Мендосино.
   – Интересно, как он это проделал, сэр. Неужели у него есть копия…
   – Он сделал это с помощью компьютерной программы поиска, как он сам это называет. Я знаю об этом ровно столько, чтобы поверить в возможность при помощи этого взломать код чумы.
   – Китайцы! – сказал Сэддлер. – Они могли…
   – Да они могли найти свой собственный путь решения проблемы.
   – Но почему нужно посылать это в Хаддерсфилд, сэр?
   – После того как доставим это к Бекетту, то проинформируем и наши собственные службы, хотя я им и не доверяю. Это стадо тупых работяг. Они бы не смогли найти воду даже выползая из подводной лодки. А Бетесда!
   – Но они очень стараются, сэр.
   – Старания и напряженной работы еще мало. Нужно и вдохновение. Бекетт – это наш человек. Я могу предчувствовать решение, Джимми, у меня это всегда получалось. Вот почему так уверен в том, что это попадет к Бекетту в Хаддерсфилд. Но там есть те, кто собирается этому помешать, Джимми. Рокерман – это именно тот посыльный, который нам нужен. Он хорошо разбирается в компьютерах.
   – Я знаю, сэр. Он пытался связаться со службой Скалистых гор для переключения на…
   – Я видел отчет. Черт побери! Я видел этот отчет и даже не догадался… Ладно, мы сделаем это сейчас!
   – Так что мне сказать Рокерману?
   – Скажешь ему, чтобы помалкивал! Он будет говорить только с Бекеттом. Официальный предлог его поездки – выполнение инспекции на месте и отчета для меня. Мы посылаем Рокермана потому, что он совершенно случайно подхватил эти вирусы.
   – Да, сэр. Но…
   – Итак, Рокерман ДОЛЖЕН быть случайно заражен! И это будет как можно скорее, сразу после того, как Ди-Эй его проинструктирует. А инструктаж будет произведен прямо здесь, у меня в кабинете. Детали проработаешь сам, но у меня есть предложение. Молодой пилот по имени Гренмор Маккрей, живущий в Вудбридже, сразу за нашими границами, заражен. Он несколько раз обращался с прошениями, чтобы мы разрешили ему полететь в Ирландию, где проживает его дядя. Этот дядя – чудаковатый малый, но дьявольски богат и, конечно, все еще имеет влияние. У меня есть полный отчет по молодому Маккрею. Он очень смышленый парень. Летал со спецподразделениями ЦРУ во Вьетнам и выполнял еще некоторые наши поручения. Находчивый и достаточно надежен.
   – Почему бы этому Маккрею не полететь прямо в Ирландию, если он находится вне…
   – Мы прикажем адмиралу его убить, если он не полетит прямо в Англию. После того как пилот доставит Рокермана, то может потом добираться до Ирландии, где карантинщики проделают обычную процедуру с его самолетом.
   – Но что, если англичане не захотят…
   – Они будут сотрудничать, если мы их предупредим, что в противном случае очень рассердимся. Если он попадет в лапы к ирландцам, то те просто перережут ему глотку. Англичане более предусмотрительны!
   – Как скажете, сэр.
   – Что они при этом теряют? Я не теряю надежды. Боже мой, он один из моих научных советников!
   Сэддлеру показалось, что его рот набит опилками. Какая тщательно замаскированная злобная интрига! Он чувствовал свою неполноценность в Белом Доме. Президент доверял ему, но не потому, что Сэддлер считался своим в правительственной службе. Потом мысли его переключились на то, что придется оказывать давление на Рокермана, и от этого похолодело внутри.
   Будто прочитав мысли Сэддлера, Вэлкорт проговорил:
   – Ты здесь ближайший друг Рокермана, Джимми. Я думаю, ты единственный, кто может заставить его это сделать.
   – Кажется, у него здесь нет семьи, – сказал Сэддлер. – Как вам известно, его жена была вывезена в Сонома-Резерв.
   – Да, я об этом знаю.
   – Я буду вынужден кое о чем ему не рассказывать, сэр.
   – Мне все равно, какими байками ты его будешь кормить. Просто Турквуд об этом не должен знать. Иначе это дойдет до Шилоха. Я не доверяю всем этим подонкам. Люди Шилоха – это просто кучка психов. Знаешь, последнее, что они намечали, – это убить Папу!

51

   На всем протяжении истории месть – это такое скучное занятие. Однако психопаты и молодые идеалисты этим увлекаются. Молодые считают виноватыми во всем своих предков. Это облегчает процесс свержения с престола.
   Молодые идеалисты опасны в любом возрасте, потому что они действуют, не утруждаясь самоанализом и проблемами, которые их должны беспокоить. Они движимы только своей горячей кровью. В какой-то степени это сексуальное явление. Они хотят контролировать размножение животного стада. Трагедия заключается в том, что они навсегда сохраняют новые мечты о мести для последующих поколений молодых идеалистов… или же создают суперсумасшедших вроде Гитлера или О'Нейла.

Финтан Доэни

   – Вы понимаете, – сказал Доэни, – что мы обязательно должны сосредоточить усилия на половых хромосомах.
   – Это меня не удивляет, – ответил Джон. – Я думаю, вы располагаете аппаратурой для флюоресцентной Микроскопии?
   – О, разумеется.
   Они сидели в офисе Доэни на одном из высоких этажей административного крыла клиники «Килмайнхам Ройял». Это была комната с белыми стенами примерно шести метров в длину и ширину. Множество фотографий в рамках, изображающих деревенские пейзажи и городские сценки, служило украшением для стен. Джон посмотрел на них мельком и больше не обращал внимания. Доэни сидел в комфортабельном кресле за большим столом. Это был человек с тонкими волосами, очень похожий на тролля, глаза которого могли пригвоздить к месту.
   Джон сидел на деревянном стуле наискосок от Доэни. Напротив одной из стен комнаты находился небольшой диванчик с кофейным столиком, а стену позади Доэни заслонял книжный шкаф. Два окна справа от Джона выходили на тюрьму Килмайнхама, куда, как ему сказали, ушел Кевин О'Доннел. Там размещалась его штаб-квартира.
   Они подъехали к городу в бронированных машинах – отец Майкл, мальчик, Херити и Кевин О'Доннел за рулем, а в другой – Джон и Доэни вместе с водителем и охранником. Машины разделились на Айнчикор Роуд. Та, в которой ехал Джон, после поворота пронеслась под аркой к парку клиники. Доэни провел Джона по небольшому ряду ступеней, двигаясь слишком быстро для своего веса. Они прошли через длинный холл к лифту, поднялись на три этажа и прошли еще через один холл в яркую белую комнату. Маленький человечек в зеленом халате проследовал за ними внутрь и взял у Джона отпечатки пальцев.
   – Надеюсь, вы не возражаете? – спросил Доэни.
   Все это произошло почти час назад.
   Джон украдкой посмотрел на темные следы чернил, которые не смог отмыть со своих рук даже при помощи растворителя. Зачем им его отпечатки пальцев? Джон опять почувствовал волнение О'Нейла-Внутри. Опасность!
   Джону казалось, что он погружен в страх с момента встречи на дороге около Дублина. Доэни – так звали человека, который был с Кевином О'Доннелом: вьющиеся волосы, похожие на детский пушок, покрывали его круглую голову. Лицо было с виду доброжелательным – большие голубые глаза, короткий и тонкий нос, губы скорее плоские, с улыбчивыми складками. Весельчак – вот как можно было бы охарактеризовать Доэни, если бы не постоянно исходившее от него чувство угрозы.
   Первым заговорил Кевин О'Доннел.
   – Я вижу, у тебя, янки, удобная одежда. Мне хотелось бы представить тебе Финтана Доэни. Доктор Доэни будет решать вопросы твоей жизни или смерти.
   Доэни не произнес ни слова.
   Не глядя на Кевина, Джон плотно сжал губы, чтобы скрыть дрожь. Херити и остальные расположились сзади, предпочитая оставаться молчаливыми наблюдателями.
   – Мы знаем, кто ты такой, – сказал Кевин.
   На мгновение сердце Джона замерло. Он попытался сконцентрироваться на Доэни. Последний изучал Джона с безразличным вниманием, и тот понял: Доэни был рыбаком, сидящим у проруби, с недрогнувшим пристальным взглядом и всеми чувствами, сконцентрированными на добыче. Какую наживку он использовал на этот раз?
   – Тебе нечего сказать? – поинтересовался Кевин.
   Джон словно со стороны услышал свой голос – удивительно ровная интонация, в которой сквозило ледяное спокойствие.
   – Что я должен говорить? – Он позволил себе посмотреть на Кевина и встретил взгляд, полный заинтересованного ожидания. – Конечно, вы знаете, кто я. Вы же видели мой паспорт?
   – Ты Джон Рой О'Нейл! – обвинительным тоном произнес Кевин.
   Джон изобразил улыбку, проделав это с изысканной медлительностью. Губы его изогнулись, а рот слегка раздвинулся.
   – Может, ты и нам расскажешь, что в этом такого смешного? – с нажимом спросил Кевин.
   Джон глубоко вздохнул. Он слышал в голосе Кевина блеф и больше ничего. У рыбака не было наживки, чтобы забросить ее в прорубь.
   – Мне много стало понятно, – сказал Джон.
   – Ты многое должен будешь объяснить, – продолжил Кевин.
   Джон мельком взглянул на Херити, у которого на лице застыло загадочное и насмешливое выражение, на отца Майкла, стоявшего с болезненно-отсутствующим видом, мальчика, прижавшегося к священнику, а потом снова обратился к Доэни.
   – Давайте прекратим эти глупые игры. Все это время Херити задавал мне дурацкие вопросы, а вы…
   – У него тяжелая рука, у нашего Джозефа, – хмыкнул Кевин. – Именно это тебя так развеселило?
   – Я почувствовал свободу, когда наконец понял, что происходит, – проговорил Джон.
   – Итак, ты отрицаешь…
   – Все вы действительно глупцы! – прервал его Джон. – Ирландия – это последнее место в мире, куда бы пришел Безумец.
   Кевин пристально посмотрел на него.
   – Мы думали над этим. Если бы я был Безумцем, то захотел бы поиграть во всемогущество. Было бы интересно посмотреть, что же такого я натворил. Наступил седьмой день безумия, и почему бы ему не прийти сюда и не восхититься своей работой?
   – Это сумасшествие, – пробормотал Джон.
   – А разве мы говорим не о Безумце? – спросил Кевин.
   Только Джон открыл рот, чтобы ответить, как Доэни поднял руку, призывая к молчанию. В этот момент Джон понял: Доэни был Великим Инквизитором. Кто-либо другой мог задавать вопросы и причинять боль, а он лишь наблюдал и делал выводы.
   Джон изучающе посмотрел на Доэни. Каково было его суждение сейчас?
   Впервые за время их встречи Финтан заговорил глубоким, проникновенным голосом. Джон удивился, насколько мягким он оказался – по-настоящему бархатный.
   – Давайте возьмем его с собой, – сказал Доэни. – Мне нужны его отпечатки пальцев. А еще мне нужен дантист, чтобы заглянуть в его рот.
   Джон почувствовал, как в горле у него пересохло. Отпечатки пальцев и зубные карты! О'Нейл-Внутри корчился от страха. Какими свидетельствами располагает этот ирландский инквизитор? Ничего не было оставлено в коттедже. И дома, разумеется, тоже. А если нет? Там были пожары. Он слышал это в новостях, еще находясь во Франции.
   С этого момента Джон позволил себе стать марионеткой, сконцентрировавшись на создании пустого выражения на лице – как будто бы скука. Или долгое страдание.
   Первые полчаса в офисе Доэни прошли неважно. Ожидание… ожидание. Что покажут отпечатки пальцев? Как они произведут обследование его зубов? Внезапно зазвонил телефон. Финтан снял трубку с рычага, проговорив в нее лишь одно слово.
   – Доэни.
   Он выслушал говорящего и ответил:
   – Спасибо. Нет… ничего больше.
   «Настоящая шарада, – подумал Доэни, когда снова положил трубку на рычаг. – Этот Джон Гарреч О'Доннел не сломался». Он понимал теперь растерянность Херити. Что же было с этим Джоном О'Доннелом?
   Доэни развернул свое кресло и выглянул в окно, выходящее на тюрьму Килмайнхам. Может быть, передать подозреваемого Кевину? Тюрьма была неспокойным местом, где люди погибали без видимых причин – в основном по чьей-либо прихоти. Нынешний режим только подтверждал такую репутацию. «Почему мы выбрали именно это место для правительственной резиденции, – спросил себя Доэни. – Жуткое место, памятник бесчисленным страданиям». Но он точно знал ответ: «Потому что оно достаточно мало и достаточно велико. Потому что расположено в Дублине. Потому что мы должны были снова собраться все вместе. Потому что нам нужен символ. И есть только одно обозначение для Килмайнхама – это символ».
   – Ты говоришь, что работаешь в области молекулярной биологии? – спросил Доэни.
   – Верно.
   В течение примерно двадцати последующих минут Джон подвергся опросу относительно своих знаний, с особым упором на рекомбинацию ДНК. Доэни обнаружил значительные познания в данном предмете, но Джон вовремя чувствовал пределы, когда вопросы попадали в область умных догадок. Он легко определял те сферы, где его собственная эрудиция гораздо превосходила знания Доэни, особенно когда они подошли к промежуточному синтезу. Уловка заключалась в том, чтобы ограничивать полезные сведения, которые можно было бы почерпнуть из ответов.
   Доэни откинулся в кресле, заложив руки за голову.
   – Как ты думаешь, где ты добился наиболее значительных успехов?
   – Моя микрометодика считается вполне неплохой.
   – Это то, на чем ты специализировался в университете Вашингтона?
   – Да, и некоторые другие вещи.
   Приподняв голову, Доэни уставился на пустой стол перед собой.
   – Ты имел дело с митотически активными малыми лимфоцитами?
   – Разумеется.
   Доэни придвинулся вперед, опершись локтями о стол и сложив руки перед собой.
   – Я подозреваю, что ты более сведущ в данном вопросе, чем я. Однако у нас тоже есть несколько маленьких открытий.
   Пульс у Джона участился. О'Нейл-Внутри встревожился.
   – Мне было бы интересно узнать о ваших успехах, – заметил Джон.
   – Я хочу предостеречь тебя относительно твоего подхода к чуме, – проговорил Доэни. – Как медицинский исследователь ты будешь иметь тенденцию к необъективности в области данной болезни. Чума обнаруживает особую подверженность этой ошибке.
   Джон помедлил с ответом. «О чем говорит Доэни? Не старается ли он меня запутать? Неужели за все это время ирландцы не обнаружили ничего значительного?»
   Не увидя реакции Джона, Доэни продолжал:
   – Ты немедленно должен столкнуться лицом к лицу с абсолютным уничтожением. Для традиционного исследователя болезни это – вещи, идущие своим чередом. Жизнь продолжается, даже если для какого-то конкретного случая лекарство не было найдено.
   Джон кивнул, но ничего не сказал.
   – Мы ожидаем, что иммунитет будет развиваться, – объяснял Доэни. – Или же, как мы предполагаем, могут вмешаться другие естественные процессы. Но чума уничтожит человечество, пока мы будем искать решение.
   В мозгу Джона послышался шепот О'Нейла-Внутри: «Они узнали о длительном периоде латентности».
   Джону пришло на ум, что Доэни все еще прощупывает, хитро и тщательно, пытаясь найти О'Нейла. Когда он подумал об этом, то ощутил О'Нейла отстраненно, глубоко внутри. Доэни был более опасен, чем Херити. Что же случилось с Джозефом, мальчиком и священником?
   – Карантин не будет длиться вечно, – изрек Доэни.
   Джон почувствовал, что дыхание его стало прерывистым и частым. Он постарался дышать глубже, но испытал сильную боль в груди.
   – Неужели ты упустил из виду тот факт, что мы можем столкнуться с проблемой, которую не сможем разрешить? – спросил Доэни.
   Джон покачал головой.
   – Решение… оно должно быть. – Он подумал о своих собственных словах. Ему никогда не казалось, что месть О'Нейла может привести к полному истреблению человечества. Каждая проблема должна быть разрешима! Он знал, как создавалась чума. Формула ее была в мозгу Джона, своего рода кинопленка, которую он по желанию мог прокручивать. Нет лекарства? Это безумие!
   – Ты заметил, что мы в Ирландии уже не создаем каких-либо новых многообещающих мифов? – поинтересовался Доэни.
   – Что? – слова Финтана отскакивали, как шарики для игры в пинг-понг, от сознания Джона. «О чем он говорит?»
   – Остались только старые мифы о смерти и разрушении, – продолжил Доэни.
   – Нам уже надлежит создать Литературу Отчаяния.
   – Что вы хотите сказать…
   – Что может быть большим доказательством полного поражения?
   – Неужели вы сдались?
   – Это не самое главное, Джон. Могу ли я называть тебя Джоном?
   – Да, но… что…
   – Признание полного поражения приводит к ужасным психическим расстройствам, Джон. Горькие, горькие последствия…
   – Но вы сами только что сказали…
   – Что мы должны будем проглотить горькую пилюлю.
   Джон пристально посмотрел на Доэни. Может, он сумасшедший? Или вариант безумного священника на паперти?
   – Что ты скажешь на это, Джон? – спросил Доэни.
   – Сейчас Херити, отец Майкл и мальчик?
   Доэни выглядел крайне удивленным.
   – Какое тебе до них дело?
   – Я… я просто интересуюсь.
   – Они – это не Ирландия, Джон.
   «Да, это они! – подумал Джон. – Именно они – моя Ирландия».
   Месть создала их, слепила, подобно глине на гончарном круге. В его мозгу неясно вырисовался силуэт молчаливого мальчика. Каким бы тот был, если бы с ним не было связано ничего хрупкого или патетического? Но где-то в нем все-таки должна скрываться сила. Джон попытался представить себе мальчика взрослеющим – с этими глазами фавна. Должно быть, будет разбивать сердца всем особям женского пола на своем жизненном пути. Но этого никогда не случится, если подозрения Доэни оправдаются!
   «Для этого мальчика, возможно, хватит агонии, – подумал Джон. – Хватит. О'Нейл-Внутри удовлетворен».
   – Мы еще не побеждены, – проговорил Джон.
   – Это то, о чем я тебя предупреждал. Посмотри вокруг. Поверженные люди всегда пытаются спастись мифами и легендами.
   – Мы не говорим о мифах и легендах.
   – Нет, говорим. Мы имеем в виду ретроспективную ширму, скрывающую неприемлемые факты. Нет бедствий, а есть героические сказания! Ни один народ не достиг такого совершенства в создании мифов, как ирландцы.
   – Больше нет надежды, – произнес Джон низким голосом, вспоминая Грампа Джека и волшебные истории, рассказанные у камина.
   – Это дьявольская правда, – сказал Доэни. – Только представь себе, Джон. Все в нашей истории будто сговорились, чтобы упрочить ирландскую способность создания героических мифов, чтобы смягчить позор.
   – Скажите это отцу Майклу!
   – Майклу Фланнери? О да, даже Церковь неустанно стоит на страже своих принципов. Поражение сведено к божественному правосудию, гневу Господа за наши прошлые грехи. Англичане, кстати, приложили к этому руку. С каким-то странным упрямством они объявляют нашу религию вне закона. Запреты всегда усиливают то, на что они налагаются.
   Мысли Джона перепутались в смятении. Что стояло за словами Доэни?
   Тот вдруг похлопал себя по выпирающему животу.
   – Голод был особым потрясением для ирландцев, уроком, которого мы никогда не забудем. Принудительное кормление – наша наиболее распространенная реакция на всевозможные бедствия.