Страница:
Оставшись наедине с Бергом, он открыл тяжелый кованый сундук и осторожно провел пальцами по дну в поисках потайного замка. Наконец он нащупал нужный гвоздь — раздался тихий щелчок и снаружи выдвинулась крышка крохотного потайного ящичка. Он запустил руку в образовавшуюся полость.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
Он проснулся.
Шорох.
— Черт, — произнес Леон, — никак, крыса.
Он был почти рад, что шорох выдернул его из тягучего ночного кошмара, но крыса… Он ненавидел крыс — темное атавистическое чувство, омерзение, выворачивающее желудок наизнанку.
Он откинул подбитое мехом одеяло и осторожно встал, сжимая в руке тяжелый башмак. Уголья на жаровне бросали отблески на пол, на стены, но свет был багровым, муторным. А уж углы комнаты и вовсе тонули во мраке.
Шорох стих. Он аккуратно положил на пол башмак, чувствуя себя полным идиотом, и, подобрав щипцами уголек с жаровни, зажег фитиль масляной лампы. Дрожащий огонек показался ему удивительно ярким.
Это ему, знавшему, что такое электрическое освещение!.. Когда-то…
Он высоко поднял плошку, освещая комнату. В стене что-то блеснуло — мимолетная искра, бледное сверкающее привидение… и это не были глаза крысы.
Он подошел к источнику света. Уже по тому, как тот мигнул, когда светильник в его руке качнулся из стороны в сторону, он понял, что это вовсе не свет — отражение пламени светильника, призрачный хрусталик, непонятно почему вмонтированный в сырой камень.
Подойдя поближе, он потрогал стекляшку пальцами… и не стекло это вовсе… скорее, горный хрусталь или… непонятно. Огранка была, но такая мелкая, что на расстоянии двух шагов поверхность уже казалась гладкой. Вблизи она сверкала и переливалась, как фасеточный глаз насекомого. Украшение? Амулет? Во всяком случае, странная технология.
— Айльф! — крикнул он. Молчание.
— Чертов соня, — пробормотал он и выглянул в прихожую.
Айльф расположился у стенки. Он устроился на брошенном на пол матрасе и натянул на голову одеяло — слегка потерявшая форму мумия, да и только.
Леон опустился на колени и потряс юношу за — предположительно — плечо:
— Эй… проснись. Вынырнула встрепанная голова.
— Что стряслось, сударь? Веши я собрал, не сомневайтесь.
— Какие вещи? — Тут только Леон вспомнил, что поручил Айльфу заняться сборами для завтрашнего путешествия. — Собрал — и ладно. Я хочу, чтобы ты взглянул кое на что.
— А утром нельзя? — зевнул Айльф.
— Можно и утром. Еще раз. Ты ведь все равно проснулся, верно?
Айльф неохотно выполз из-под одеяла.
— Ну что еще, сударь, — пробурчал он.
— Крыса, — сказал Леон. — Там, в моей комнате.
— Ну и ну, сударь! — вытаращил сонные глаза Айльф. — Так прибили бы ее, заразу, и дело с концом!
«Амбассадор-то придурок, — ясно читалось у него на лице, — крысу пришибить не может».
— Пойдем-пойдем, — Леон не отступал.
Они вошли в комнату. Айльф шаркал и ковылял, всячески демонстрируя свое недовольство.
— Возьми плошку, — сказал Леон. — Вон у той стены…
Айльф покорно двинулся к стене, видимо, решив, что с придурком лучше не спорить.
— Будет она тут сидеть, — проворчал он, — вас дожидаться.
Он высоко поднял плошку, поводя ею из стороны в сторону, чтобы лучше осветить углы. Тени от предметов метались по комнате, как десяток гигантских крыс.
— Ну вот, сударь, — проговорил юноша успокаивающе, — она убежала.
— Надо же! — в голосе Леона прозвучало искусственное оживление. — Эй, а это что?
— Где?
— Вот эта блестящая штука.
На миг ему показалось, что Айльф просто не заметит ее — и его охватила странная тоска, словно что-то в этом роде уже было.
— Это? — Айльф смешно, по-птичьи, наклонил голову, рассматривая блестящий предмет. — Глаз Карны.
— Да? А зачем он нужен?
— Ох, сударь, ну, просто украшение. Для красоты. «Нет, он точно решил, что я — идиот».
— Брось, малый. Какое украшение в стене? Ты погляди, стоит лишь отойти на пару шагов, и он почти незаметен!
— А они всегда так, — рассеянно сказал Айльф. Он сонно тер свободной рукой глаза. — Кто знает, почему их раньше в стенки тыкали! Это было еще в такие стародавние времена…
— Теперь их делают?
— Нет, сударь. Видать, утерян секрет. А вам-то эта штука зачем?
— Незачем. Послушай… разбуди амбассадора Берга… — Он представил себе разъяренного Берга, которого Айльф посреди ночи вытаскивает из постели. — Нет, ладно, иди спать. Я сам…
«Нужно бы анализатором», — подумал он. Какая-то странная структура… похоже на горный хрусталь или стекло, но он почему-то чувствовал, что это вовсе не стекло. Какая-то органика? Почему у него такое ощущение, будто эта штука… будто она живая…
Он накинул на плечи куртку и вышел в коридор. Здесь было совсем уж неуютно. Ветер сквозил по верху, залетая в узкие стрельчатые окна, расположенные высоко над головой. В дальнем конце коридора трепетало на ветру пламя одинокого факела — пол и потолок тонули в сумраке, точно в темной воде.
И тут он увидел Сорейль.
Казалось, она возникла ниоткуда — только что коридор был пуст, и вот она, здесь, в колеблющемся свете факела… Застыв у стены, Леон молча смотрел, как она проходит мимо, медленно, плавно; лицо, обычно бледное, сейчас было нежно-розовым, точно лепесток персикового дерева, серые прохладные глаза сияли. Неподвижные, слепые глаза — они смотрели на Леона, не видя его. Молча прошла мимо, ничуть не изменив выражения лица. Плащ, шурша, волочился по каменным плитам.
«Она двигалась, точно механизм, — подумал Леон, — но механизм одушевленный, дышащий и трепетный». Наконец она остановилась и, осторожно приоткрыв дверь, проскользнула внутрь. Плащ медленно сполз с плеч, оставшись лежать у порога, точно пустая оболочка. Сбросив наваждение, Леон двинулся за ней. Он подошел к двери, осторожно отодвинул ногой плащ, но, помедлив, остановился. Дверь, в которую вошла Сорейль, вела в комнату Берга.
Айльф уже спал, вновь превратившись в укутанный с головы до ног человеческий кокон. Леон прошел мимо него в свою комнату, устало вытянулся на постели и заснул. Фитилек в плошке трещал и коптил, пока не прогорел весь и тени медленно не обступили массивную резную кровать.
Во дворе замка шли приготовления к отъезду: хлюпали по грязи, оскальзываясь, лошади, устало переругивались солдаты. «Похоже, — подумал Леон, наблюдая из окна за происходящим, — его светлость намерен отбыть со всей подобающей пышностью; это вам не пикник на Мурсианском озере — человек сто сопровождающих, а то и больше: внушительная делегация».
На душе было муторно. Он никак не мог ухватить причину скрытой тоски — лишь подспудное ощущение надвигающейся угрозы.
В размеренном обустроенном мире на далекой Земле, где не было, да и не могло быть крупных катаклизмов, человек волей-неволей обрел чуткость особого рода, чуткость натянутой струны, отзывающейся на случайные колебания воздуха, на каждое слабое прикосновение, но рвущейся при грубом движении пальцев.
В комнату вошел Берг. Вид у него был вполне благодушный, словно предстоящее путешествие было не более чем досадной, но незначительной помехой…
— Собрался? — спросил он.
Леон кивнул:
— Почти. Спустимся, как только появится его светлость.
Берг, в свою очередь, выглянул в окно, наблюдая за суетой во дворе.
— Похоже, нам с тобой предстоит двигаться в повозке, а не в конном строю…
— Вот и ладно. На таком-то дожде… Почему-то он ощущал усталость — не о чем было разговаривать, а при мысли о предстоящем путешествии он уже не испытывал давешнего радостного предвкушения — лишь раздражение от того, что предстоит шлепать по грязи, продвигаясь к могущественной Ретре — такому же зловонному, перенаселенному городу, как и все здешние города.
Он рассеянно окинул взглядом комнату — сейчас, утром, когда светильники не горели, она казалась еще более темной, чем ночью. Кстати…
— Я нашел кое-какую любопытную штуку. Черт его знает, что такое… Айльф говорит — украшение…
— Значит, украшение, — равнодушно сказал Берг.
— Непонятно только, что оно украшает. Торчит в стене, круглая такая, почти незаметная… странный какой-то материал. Вроде похоже на стекло, но такого стекла они, кажется, и не делают…
— Так не бывает.
— Не бывает? Посмотри сам!
Он подошел к стене и уже собрался было ткнуть пальцем в мерцающую поверхность, но стена была пуста. Просто стена…
— Ну, что? — спросил Берг из-за его плеча.
— Ее нет… — Он недоуменно обернулся. — Как же так, я не понимаю… Айльф тоже ее видел. Сказал, что они иногда встречаются в богатых домах. Глаз Карны, что ли…
— Он ее и взял, — предположил Берг. — Малый неравнодушен ко всему, что плохо лежит.
— Ну… Не знаю. Сейчас спрошу.
— Он во дворе. Укладывает вещи в повозку. Потом спросишь.
Вид у Берга был снисходительный — словно у взрослого, который от нечего делать потакает глупым выдумкам ребенка.
— Он хорошо перенес вакцинацию? — Леон решил на всякий случай сменить тему. Им все равно уезжать — когда тут искать таинственный глаз.
— Нормально, — равнодушно ответил Берг. — Антигистаминная даже не понадобилась. Да с него все как с гуся вода…
— Я вот все думаю… Не пожертвовать ли нам заговоренную воду его светлости? По крайней мере, это было бы красивым жестом — с нашей стороны.
— Может, и было бы. — Берг отвел глаза в сторону, — но у нас больше не осталось ампул.
— Как это — не осталось?
— Я вакцинировал Сорейль…
— Сорейль?
— Она подвергается не меньшей опасности.
— Но… Послушай, Берг… Ты что, спутался с этой девушкой?
— Мне не нравится слово «спутался», — медленно проговорил Берг.
— Это… ни к чему.
— Это ты мне говоришь? — удивился Берг.
— Послушай, — торопливо продолжал Леон, — я же понимаю, она красива, но…
Он запнулся, поскольку и сам как следует не знал, что он хочет сказать. Наконец выпалил:
— Берг, тут что-то нечисто.
Берг молча смотрел на него своими светлыми глазами, и Леон ощущал себя полным дураком. И все же он продолжал:
— Она… Сорейль… словно знает, как к каждому из нас подступиться, — когда я ее впервые увидел, она была такой беззащитной, такой несчастной, ну, точно испуганный ребенок, она нуждалась в помощи, а… я не мог ей отказать… Ты ведь сам говорил, что я веду себя глупо. Потом она стала никакой — просто шла вместе с нами… я решил, она помешалась от горя. И вдруг она опять преображается — Берг, она такая, какой ты ее хочешь видеть. Потому-то ты не устоял — она словно воплощенная мечта, она…
И вдруг, уже совершенно неожиданно для себя, выпалил:
— Она ведьма!
И под неподвижным взглядом Берга почувствовал, как его лицо заливает жаркая волна стыда.
— Ты сошел с ума, — медленно сказал Берг.
— Послушай…
— Ты сошел с ума. Я всегда подозревал, что у тебя неустойчивая психика, я не подавал докладной — не хотел портить тебе карьеру, но я так и думал… Кишка у тебя тонка для этой работы. Вот ты и сорвался — теперь, когда мы заперты на планете. Посреди ночи померещилась какая-то штука — да ты посмотри на эту стену, разве сюда можно что-нибудь вмонтировать… Ты стал суеверен — отождествляешь себя с ними, а это непозволительно.
И холодно добавил:
— Мне наплевать на твои сексуальные пристрастия, но если ты потратил вакцину на этого проходимца, то какое тебе дело, на кого трачу ее я?
Леон онемел. Он только разевал рот, точно певец на экране головидео при выключенном звуке.
— Помилуй, что ты говоришь! — выдавил он наконец.
— Я говорю, чтобы ты не лез в мою постель.
— Берг!
Но его напарник молча развернулся, отшвырнул ногой попавшийся на пути увесистый стул и вышел. Леон устало потер ладонями лицо. Да кто тут сошел с ума? Он сам? Берг? Господи, ведь Берг — его куратор… Что он там наплетет экспертам? И ничего же не докажешь… Да что творится, в самом деле?
Он вздохнул и начал укладывать в сумку полевой набор.
Город Ретра раскинулся в излучине реки. Белые сахарные стены наверняка были неприступны, но издали казались скорее архитектурным украшением, чем крепостным сооружением. Медь и золото дворцовых и храмовых крыш сверкали, как горящая солома; солома на крышах слободских золотилась на солнце, точно золото.
Всего пять дней пути…
Они выехали из Солера по разбитой дороге; дождь барабанил по крыше повозки — сначала этот шум был почти незаметен, потом стал раздражать… под конец хотелось заткнуть уши и кричать. На привале костры не желали разгораться, сырое дерево трещало и чадило; кони по бабки утопали в раскисшей грязи, и маркграф послал лорда Ансарда с отрядом поискать приюта под крышами ближайшей деревеньки. Однако, когда Ансард вернулся, черный, как тучи над головой, его светлость, перемолвившись с племянником несколькими словами, велел дать сигнал располагаться на ночлег в поле.
— Что там? — спросил Леон у Айльфа; тот сидел на задке повозки, болтая ногами.
— А что там может быть, — голос у Айльфа был тусклый, словно дождь вымыл всю привычную веселость, — трупы. Наверняка сейчас туда похоронная команда поскачет — с факелами да с горючей водой…
От отряда отделились несколько конных и, пришпорив лошадей, помчались, разбрызгивая грязь, в сторону деревни. За ними тянулись по ветру полосы черного дыма.
— Что толку, — заключил Айльф, — кто мог, уже разбежались, а Гунтр говорил, мор на человеке ездит, как блохи на собаке.
Он вопросительно взглянул на Леона.
— Та штука, с иглой, которой мессир Берг меня уколол, это от чего?
— Это не игла, — сказал Леон, — это впрыскиватель.
— Колет, как игла. Это магия такая?
— Нет, — Леон пожалел, что говорит не с Гунтром. — Я же объяснял тебе — это лекарство. Чтобы мор обходил стороной.
— А на всех его не хватит? «Вот оно», — подумал Леон.
— Нет, Айльф, на всех не хватит. Это так… на крайний случай…
— Если это никакая не магия… просто состав… Его можно изготовить?
— Для того чтобы его изготовить в большом количестве, нужна… тонкая алхимия. Ингредиенты и устройства, которых здесь нет. И еще долго не будет.
— Так велите, чтоб из Терры доставили. Раз там у вас есть.
— Терра — медленно сказал Леон, — сейчас для нас недоступна. Может быть, позже…
— Когда — позже? Когда все перемрут? Вам-то наверняка ничего — так Терра и будет смотреть, как мы туг подыхаем?
— Айльф… — Леон помедлил, но все-таки сказал: — Лучше об этом не распространяться, но мы не можем связаться с Террой. Пока.
— А если бы могли?
«Да, — подумал Леон, — это еще вопрос. Ну ладно, — он уже начинал раздражаться: эти обвиняющие нотки в голосе Айльфа… — Терра по крайней мере не ищет выгоды. В отличие от той же Ретры».
— Что с того? Ретру хоть понять можно. А вот вам чего надо?
— Знаний…
— Тьфу на ваши знания, — угрюмо сказал Айльф, — какой от них толк, если… Терра эта ваша — будь она проклята!
— Айльф…
— Ну чего?
— Послушай, — промямлил Леон, — эта штука, глаз Карны. Ее там утром уже не было.
Айльф смотрел на него, словно не верил, что нормальный человек вот прямо сейчас способен интересоваться такой безделицей.
— Ну, не было… Глаз, он всегда так. Возьмет и пропадет.
— Что за чушь ты несешь?
— Лапать его не надо было, ясно? Ему и не понравилось.
Руки Леона непроизвольно дернулись, словно он с трудом подавил желание схватить парня за ворот и хорошенько встряхнуть.
— Пришли, суетесь повсюду, обычаев не знаете. Если лезть не в свои дела, и не такое случится…
— Да мы-то в чем виноваты?
— Откуда я знаю, — Айльф смотрел в землю, в которую уходили, пузырясь и шипя, струи дождя, толстые, точно канаты из стекловолокна, — может, и не виноваты.
Леон покачал головой. «Мы, — сказал он себе, — как и вы, — так же беспомощны, так же смертны… так же уязвимы… да еще и отрезаны от своего мира. Ну что мы можем? Ничего…»
— А когда Терра пришлет еще корабль?
— Не знаю, — честно сказал Леон, — может, через год. А может, и через пять лет.
— Через пять лет Солер станет одним сплошным кладбищем, — безнадежно сказал Айльф, — и что вы тогда будете делать? Встретите своих гонцов на руинах графского замка, почиститесь и отправитесь, куда вы там все отправляетесь?
Он спрыгнул с телеги и, злобно шлепая по лужам, побрел туда, где под дождем крутились у костров кашевары.
Леон вздохнул и нырнул обратно. Берг дремал в темном нутре повозки, устроившись на каком-то подобии диванчика. Но, почувствовав, что Леон на него смотрит, он вздрогнул и открыл глаза.
— Куда мы приехали?
— Никуда, — ответил Леон, — просто привал. Не слишком уютное место, но под крышами останавливаться нельзя… мор…
— Что там за шум? Леон криво усмехнулся.
— Всего-навсего дождь.
Он уселся рядом с Бергом, зажег фонарь. Осветилось тесное нутро повозки, зато снаружи, казалось, сразу стемнело еще больше. Какое-то время они сидели молча. Потом Леон неловко сказал:
— Я, кажется, тогда погорячился… Ты понимаешь…
— Я, кажется, тоже погорячился, — согласился Берг.
Он вздохнул и устало покачал головой.
— Послушай, я же не слепой, я вижу, что делается. Когда сюда прибыла Первая Комплексная, цветущая земля была, а что теперь? Чума границ не знает — при их-то санитарии. Через год полконтинента вымрет, как в Европе при черной смерти… — Черная смерть в Европе сейчас интересует лишь медиевистов. А здесь не прошлое, Берг. Здесь настоящее. Те давно умерли, эти еще живы. Как ты себя будешь чувствовать, наблюдая, как они гибнут? Зная, что принципе можно было бы их спасти? Берг поглядел на язычок пламени в фонаре, замолчал и отвел глаза.
Из полевого дневника Иоганна Берга, палеоэтнографа Первой Категории.
Для внутреннего пользования. Надиктовано по пути следования маршрутом Солер — Ретра.
Ожидание близкого апокалипсиса типично для средневекового сознания. Неудивительно, что вспышку сверхновой местное население восприняло как соответствующее знамение. К сожалению, получившее вполне весомое подтверждение… Нынешние климатические условия существенно расходятся с данными, полученными метеорологами Первой Комплексной, — возможно, мы застали начало какого-то крупномасштабного цикла… Как следствие — недород, голод, мор… Смутное время толкает на отчаянные поступки; отсюда и наблюдаемое усиление геополитической активности… Все это, хотя и явилось полной неожиданностью для нас лично, вполне укладывается в рамки исторической науки. Потому меня беспокоит не столько нынешняя ситуация, сколько реакция на нее стажера Калганова.
Он воспринимает себя не столько наблюдателем, сколько участником событий местной истории — и ведет себя согласно этому восприятию. Неоднократно заводил со мной беседы о допустимом вмешательстве, о нарушении соответствующих пунктов Устава, что более чем странно, учитывая, что мы все равно не способны предпринять какие-либо действенные меры в условиях нынешней изоляции. Во время сегодняшней нашей с ним беседы выяснилось, что абориген — юноша, странствующий бард, которого формально наняли мы оба, но который фактически является слугой Леона, — до какой-то степени осведомлен о наших целях и происхождении и даже отважился просить Леона об оказании гуманитарной помощи в форме медикаментов и продовольствия. Привязанность, которую стажер Калганов явно выказывает к этому юноше, тоже меня беспокоит: либо мы имеем дело с проявлением скрытой доселе гомосексуальной ориентации упомянутого наблюдателя, либо — что в данных условиях несравнимо опасней — с комплексом отцовства, стремлением оказывать покровительство, учить и защищать.
В процессе разговора также выяснилось, что Калганов подверг миссию серьезной опасности, поскольку из его пояснений указанный абориген мог сделать очевидный вывод, что мы совершенно беззащитны, не в состоянии связаться с Террой и не владеем ситуацией. Стажер Калганов уверяет, что юноша, провоцируя его на эти откровения, преследовал свои собственные цели и ни в коем случае не передаст этот разговор местным влиятельным особам, у меня же такой уверенности нет. В связи с этим у меня появились некоторые сомнения в профпригодности стажера, учитывая вдобавок, что он, похоже, подвержен внушению и склонен превратно истолковывать явления окружающей действительности.
Дорогу едва можно было различить: она вилась меж деревьями и уходила в холмы, которые постепенно поднимались, превращаясь в низкие горы, в меловые завесы, за которыми на расстоянии уже двух дней пути лежала далекая Ретра.
На юге лениво поднимался столб дыма: пылала чумная деревня. Дальше, в низине, смутно виднелась еще одна деревушка. В крохотных подслеповатых окнах все еще горели огоньки — или это ему показалось? И тут он услышал плач — тонкий, высокий голос ухитрялся пробиваться сквозь пелену дождя. Он ничуть не походил на человеческий — так кричит чайка, носясь над бурыми волнами зимнего моря.
Леон пригляделся — несколько огоньков перемещались в сумраке, направляясь к холмам, то теряясь, то вновь появляясь в зелени густого подлеска.
— Айльф! — окликнул он.
Ему пришлось порядком надорвать глотку, прежде чем паршивец отозвался. Он с трудом подавил глухое раздражение: они не друга нанимали, слугу. Не нравится господин — пусть берет расчет, к чертовой матери. Наконец Айльф неохотно отошел от костра.
— Ну, что там еще?
— Оседлай мне лошадь.
— Вон грязь какая. Мокрые они, лошади. Да и кто же свою-то даст?
— Найди мессира Варрена, он все уладит. Шевелись.
— И куда это вы собрались на ночь глядя? Что мне говорить, коли спросят?
— Хочу посмотреть, что там делается… Видишь, огоньки?
Айльф, прищурившись, поглядел во тьму.
— Ну, вижу. Нечего там делать, сударь. Вам туда ход заказан. Еще и прибить могут.
— Ты, что ли, знаешь, что там делается?
— Ну…
— Не хочешь говорить, сам поеду. Такое у меня поручение от динатов Терры — ежели увижу что необычное…
— Это женщины, сударь, — неохотно сказал Айльф. — Поблизости есть запретное место… вот они и идут туда.
— Зачем?
— Детишек относят. Уж лучше так, чем помирать…
— Ты хочешь сказать, они бросают их там на смерть?
— Почему — на смерть? Их заберут. — Кто?
— Какая вам разница, кто? Заберут, и все.
— Эти ваши корры? — неожиданно сообразил Леон. — Ты о них говоришь?
— Может, и так, — Айльф неприязненно посмотрел на него. — А вам что за дело?
— Айльф, — мягко сказал Леон. — Никто их не заберет. Они же замерзнут там, в роще. Или захлебнутся. Или их разорвут дикие звери.
— О нет, нет. Они просто уснут и родятся заново. Это… так бывает… для детишек, пока они маленькие, все равно. Для взрослых — хуже.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
* * *
Ему снилось, что тьма за окном уплотнилась, стала почти материальной — субстанция, нечто вроде старомодного мирового эфира, и эфир этот был насыщен призраками — голосами и расплывчатыми образами, которые, раз появившись, никуда не деваются, никуда не исчезают, а так и продолжают блуждать в сыром воздухе… нужно лишь уметь их разглядеть. А он не умеет. «Это потому, что ты видишь лишь внешнюю сторону», — сказал кто-то. «Простите, — возразил он, — а разве есть что-то еще?» — «Изнанка, — сказал суровый голос, — суть». — «Но суть и изнанка — отнюдь не одно и то же». — «Разве?» — удивился этот кто-то и стал расплываться, пропадать, тьма ползла, точно ожившее покрывало, душила его…Он проснулся.
Шорох.
— Черт, — произнес Леон, — никак, крыса.
Он был почти рад, что шорох выдернул его из тягучего ночного кошмара, но крыса… Он ненавидел крыс — темное атавистическое чувство, омерзение, выворачивающее желудок наизнанку.
Он откинул подбитое мехом одеяло и осторожно встал, сжимая в руке тяжелый башмак. Уголья на жаровне бросали отблески на пол, на стены, но свет был багровым, муторным. А уж углы комнаты и вовсе тонули во мраке.
Шорох стих. Он аккуратно положил на пол башмак, чувствуя себя полным идиотом, и, подобрав щипцами уголек с жаровни, зажег фитиль масляной лампы. Дрожащий огонек показался ему удивительно ярким.
Это ему, знавшему, что такое электрическое освещение!.. Когда-то…
Он высоко поднял плошку, освещая комнату. В стене что-то блеснуло — мимолетная искра, бледное сверкающее привидение… и это не были глаза крысы.
Он подошел к источнику света. Уже по тому, как тот мигнул, когда светильник в его руке качнулся из стороны в сторону, он понял, что это вовсе не свет — отражение пламени светильника, призрачный хрусталик, непонятно почему вмонтированный в сырой камень.
Подойдя поближе, он потрогал стекляшку пальцами… и не стекло это вовсе… скорее, горный хрусталь или… непонятно. Огранка была, но такая мелкая, что на расстоянии двух шагов поверхность уже казалась гладкой. Вблизи она сверкала и переливалась, как фасеточный глаз насекомого. Украшение? Амулет? Во всяком случае, странная технология.
— Айльф! — крикнул он. Молчание.
— Чертов соня, — пробормотал он и выглянул в прихожую.
Айльф расположился у стенки. Он устроился на брошенном на пол матрасе и натянул на голову одеяло — слегка потерявшая форму мумия, да и только.
Леон опустился на колени и потряс юношу за — предположительно — плечо:
— Эй… проснись. Вынырнула встрепанная голова.
— Что стряслось, сударь? Веши я собрал, не сомневайтесь.
— Какие вещи? — Тут только Леон вспомнил, что поручил Айльфу заняться сборами для завтрашнего путешествия. — Собрал — и ладно. Я хочу, чтобы ты взглянул кое на что.
— А утром нельзя? — зевнул Айльф.
— Можно и утром. Еще раз. Ты ведь все равно проснулся, верно?
Айльф неохотно выполз из-под одеяла.
— Ну что еще, сударь, — пробурчал он.
— Крыса, — сказал Леон. — Там, в моей комнате.
— Ну и ну, сударь! — вытаращил сонные глаза Айльф. — Так прибили бы ее, заразу, и дело с концом!
«Амбассадор-то придурок, — ясно читалось у него на лице, — крысу пришибить не может».
— Пойдем-пойдем, — Леон не отступал.
Они вошли в комнату. Айльф шаркал и ковылял, всячески демонстрируя свое недовольство.
— Возьми плошку, — сказал Леон. — Вон у той стены…
Айльф покорно двинулся к стене, видимо, решив, что с придурком лучше не спорить.
— Будет она тут сидеть, — проворчал он, — вас дожидаться.
Он высоко поднял плошку, поводя ею из стороны в сторону, чтобы лучше осветить углы. Тени от предметов метались по комнате, как десяток гигантских крыс.
— Ну вот, сударь, — проговорил юноша успокаивающе, — она убежала.
— Надо же! — в голосе Леона прозвучало искусственное оживление. — Эй, а это что?
— Где?
— Вот эта блестящая штука.
На миг ему показалось, что Айльф просто не заметит ее — и его охватила странная тоска, словно что-то в этом роде уже было.
— Это? — Айльф смешно, по-птичьи, наклонил голову, рассматривая блестящий предмет. — Глаз Карны.
— Да? А зачем он нужен?
— Ох, сударь, ну, просто украшение. Для красоты. «Нет, он точно решил, что я — идиот».
— Брось, малый. Какое украшение в стене? Ты погляди, стоит лишь отойти на пару шагов, и он почти незаметен!
— А они всегда так, — рассеянно сказал Айльф. Он сонно тер свободной рукой глаза. — Кто знает, почему их раньше в стенки тыкали! Это было еще в такие стародавние времена…
— Теперь их делают?
— Нет, сударь. Видать, утерян секрет. А вам-то эта штука зачем?
— Незачем. Послушай… разбуди амбассадора Берга… — Он представил себе разъяренного Берга, которого Айльф посреди ночи вытаскивает из постели. — Нет, ладно, иди спать. Я сам…
«Нужно бы анализатором», — подумал он. Какая-то странная структура… похоже на горный хрусталь или стекло, но он почему-то чувствовал, что это вовсе не стекло. Какая-то органика? Почему у него такое ощущение, будто эта штука… будто она живая…
Он накинул на плечи куртку и вышел в коридор. Здесь было совсем уж неуютно. Ветер сквозил по верху, залетая в узкие стрельчатые окна, расположенные высоко над головой. В дальнем конце коридора трепетало на ветру пламя одинокого факела — пол и потолок тонули в сумраке, точно в темной воде.
И тут он увидел Сорейль.
Казалось, она возникла ниоткуда — только что коридор был пуст, и вот она, здесь, в колеблющемся свете факела… Застыв у стены, Леон молча смотрел, как она проходит мимо, медленно, плавно; лицо, обычно бледное, сейчас было нежно-розовым, точно лепесток персикового дерева, серые прохладные глаза сияли. Неподвижные, слепые глаза — они смотрели на Леона, не видя его. Молча прошла мимо, ничуть не изменив выражения лица. Плащ, шурша, волочился по каменным плитам.
«Она двигалась, точно механизм, — подумал Леон, — но механизм одушевленный, дышащий и трепетный». Наконец она остановилась и, осторожно приоткрыв дверь, проскользнула внутрь. Плащ медленно сполз с плеч, оставшись лежать у порога, точно пустая оболочка. Сбросив наваждение, Леон двинулся за ней. Он подошел к двери, осторожно отодвинул ногой плащ, но, помедлив, остановился. Дверь, в которую вошла Сорейль, вела в комнату Берга.
Айльф уже спал, вновь превратившись в укутанный с головы до ног человеческий кокон. Леон прошел мимо него в свою комнату, устало вытянулся на постели и заснул. Фитилек в плошке трещал и коптил, пока не прогорел весь и тени медленно не обступили массивную резную кровать.
* * *
Плотное небо висело над холмом, над замком; сочившийся из него свет был не ярче лунного, но без присущей лунному свету холодной ясности. Тяжелый был свет, тусклый…Во дворе замка шли приготовления к отъезду: хлюпали по грязи, оскальзываясь, лошади, устало переругивались солдаты. «Похоже, — подумал Леон, наблюдая из окна за происходящим, — его светлость намерен отбыть со всей подобающей пышностью; это вам не пикник на Мурсианском озере — человек сто сопровождающих, а то и больше: внушительная делегация».
На душе было муторно. Он никак не мог ухватить причину скрытой тоски — лишь подспудное ощущение надвигающейся угрозы.
В размеренном обустроенном мире на далекой Земле, где не было, да и не могло быть крупных катаклизмов, человек волей-неволей обрел чуткость особого рода, чуткость натянутой струны, отзывающейся на случайные колебания воздуха, на каждое слабое прикосновение, но рвущейся при грубом движении пальцев.
В комнату вошел Берг. Вид у него был вполне благодушный, словно предстоящее путешествие было не более чем досадной, но незначительной помехой…
— Собрался? — спросил он.
Леон кивнул:
— Почти. Спустимся, как только появится его светлость.
Берг, в свою очередь, выглянул в окно, наблюдая за суетой во дворе.
— Похоже, нам с тобой предстоит двигаться в повозке, а не в конном строю…
— Вот и ладно. На таком-то дожде… Почему-то он ощущал усталость — не о чем было разговаривать, а при мысли о предстоящем путешествии он уже не испытывал давешнего радостного предвкушения — лишь раздражение от того, что предстоит шлепать по грязи, продвигаясь к могущественной Ретре — такому же зловонному, перенаселенному городу, как и все здешние города.
Он рассеянно окинул взглядом комнату — сейчас, утром, когда светильники не горели, она казалась еще более темной, чем ночью. Кстати…
— Я нашел кое-какую любопытную штуку. Черт его знает, что такое… Айльф говорит — украшение…
— Значит, украшение, — равнодушно сказал Берг.
— Непонятно только, что оно украшает. Торчит в стене, круглая такая, почти незаметная… странный какой-то материал. Вроде похоже на стекло, но такого стекла они, кажется, и не делают…
— Так не бывает.
— Не бывает? Посмотри сам!
Он подошел к стене и уже собрался было ткнуть пальцем в мерцающую поверхность, но стена была пуста. Просто стена…
— Ну, что? — спросил Берг из-за его плеча.
— Ее нет… — Он недоуменно обернулся. — Как же так, я не понимаю… Айльф тоже ее видел. Сказал, что они иногда встречаются в богатых домах. Глаз Карны, что ли…
— Он ее и взял, — предположил Берг. — Малый неравнодушен ко всему, что плохо лежит.
— Ну… Не знаю. Сейчас спрошу.
— Он во дворе. Укладывает вещи в повозку. Потом спросишь.
Вид у Берга был снисходительный — словно у взрослого, который от нечего делать потакает глупым выдумкам ребенка.
— Он хорошо перенес вакцинацию? — Леон решил на всякий случай сменить тему. Им все равно уезжать — когда тут искать таинственный глаз.
— Нормально, — равнодушно ответил Берг. — Антигистаминная даже не понадобилась. Да с него все как с гуся вода…
— Я вот все думаю… Не пожертвовать ли нам заговоренную воду его светлости? По крайней мере, это было бы красивым жестом — с нашей стороны.
— Может, и было бы. — Берг отвел глаза в сторону, — но у нас больше не осталось ампул.
— Как это — не осталось?
— Я вакцинировал Сорейль…
— Сорейль?
— Она подвергается не меньшей опасности.
— Но… Послушай, Берг… Ты что, спутался с этой девушкой?
— Мне не нравится слово «спутался», — медленно проговорил Берг.
— Это… ни к чему.
— Это ты мне говоришь? — удивился Берг.
— Послушай, — торопливо продолжал Леон, — я же понимаю, она красива, но…
Он запнулся, поскольку и сам как следует не знал, что он хочет сказать. Наконец выпалил:
— Берг, тут что-то нечисто.
Берг молча смотрел на него своими светлыми глазами, и Леон ощущал себя полным дураком. И все же он продолжал:
— Она… Сорейль… словно знает, как к каждому из нас подступиться, — когда я ее впервые увидел, она была такой беззащитной, такой несчастной, ну, точно испуганный ребенок, она нуждалась в помощи, а… я не мог ей отказать… Ты ведь сам говорил, что я веду себя глупо. Потом она стала никакой — просто шла вместе с нами… я решил, она помешалась от горя. И вдруг она опять преображается — Берг, она такая, какой ты ее хочешь видеть. Потому-то ты не устоял — она словно воплощенная мечта, она…
И вдруг, уже совершенно неожиданно для себя, выпалил:
— Она ведьма!
И под неподвижным взглядом Берга почувствовал, как его лицо заливает жаркая волна стыда.
— Ты сошел с ума, — медленно сказал Берг.
— Послушай…
— Ты сошел с ума. Я всегда подозревал, что у тебя неустойчивая психика, я не подавал докладной — не хотел портить тебе карьеру, но я так и думал… Кишка у тебя тонка для этой работы. Вот ты и сорвался — теперь, когда мы заперты на планете. Посреди ночи померещилась какая-то штука — да ты посмотри на эту стену, разве сюда можно что-нибудь вмонтировать… Ты стал суеверен — отождествляешь себя с ними, а это непозволительно.
И холодно добавил:
— Мне наплевать на твои сексуальные пристрастия, но если ты потратил вакцину на этого проходимца, то какое тебе дело, на кого трачу ее я?
Леон онемел. Он только разевал рот, точно певец на экране головидео при выключенном звуке.
— Помилуй, что ты говоришь! — выдавил он наконец.
— Я говорю, чтобы ты не лез в мою постель.
— Берг!
Но его напарник молча развернулся, отшвырнул ногой попавшийся на пути увесистый стул и вышел. Леон устало потер ладонями лицо. Да кто тут сошел с ума? Он сам? Берг? Господи, ведь Берг — его куратор… Что он там наплетет экспертам? И ничего же не докажешь… Да что творится, в самом деле?
Он вздохнул и начал укладывать в сумку полевой набор.
* * *
На границе с Ретрой тучи разошлись. С холма Леон смотрел, как внизу вьется дорога — золотистая, меж зеленых полей, как солнце, пробиваясь сквозь образовавшиеся в облаках синие окна, заливает все медовым сонным светом. Он обернулся — за спиной толпились лиловые тучи, уходя на дальний Солер, и там, где стена дождя обрывалась, точно срезанная ножом, дрожала и переливалась в лучах солнца великолепная двойная радуга.Город Ретра раскинулся в излучине реки. Белые сахарные стены наверняка были неприступны, но издали казались скорее архитектурным украшением, чем крепостным сооружением. Медь и золото дворцовых и храмовых крыш сверкали, как горящая солома; солома на крышах слободских золотилась на солнце, точно золото.
Всего пять дней пути…
Они выехали из Солера по разбитой дороге; дождь барабанил по крыше повозки — сначала этот шум был почти незаметен, потом стал раздражать… под конец хотелось заткнуть уши и кричать. На привале костры не желали разгораться, сырое дерево трещало и чадило; кони по бабки утопали в раскисшей грязи, и маркграф послал лорда Ансарда с отрядом поискать приюта под крышами ближайшей деревеньки. Однако, когда Ансард вернулся, черный, как тучи над головой, его светлость, перемолвившись с племянником несколькими словами, велел дать сигнал располагаться на ночлег в поле.
— Что там? — спросил Леон у Айльфа; тот сидел на задке повозки, болтая ногами.
— А что там может быть, — голос у Айльфа был тусклый, словно дождь вымыл всю привычную веселость, — трупы. Наверняка сейчас туда похоронная команда поскачет — с факелами да с горючей водой…
От отряда отделились несколько конных и, пришпорив лошадей, помчались, разбрызгивая грязь, в сторону деревни. За ними тянулись по ветру полосы черного дыма.
— Что толку, — заключил Айльф, — кто мог, уже разбежались, а Гунтр говорил, мор на человеке ездит, как блохи на собаке.
Он вопросительно взглянул на Леона.
— Та штука, с иглой, которой мессир Берг меня уколол, это от чего?
— Это не игла, — сказал Леон, — это впрыскиватель.
— Колет, как игла. Это магия такая?
— Нет, — Леон пожалел, что говорит не с Гунтром. — Я же объяснял тебе — это лекарство. Чтобы мор обходил стороной.
— А на всех его не хватит? «Вот оно», — подумал Леон.
— Нет, Айльф, на всех не хватит. Это так… на крайний случай…
— Если это никакая не магия… просто состав… Его можно изготовить?
— Для того чтобы его изготовить в большом количестве, нужна… тонкая алхимия. Ингредиенты и устройства, которых здесь нет. И еще долго не будет.
— Так велите, чтоб из Терры доставили. Раз там у вас есть.
— Терра — медленно сказал Леон, — сейчас для нас недоступна. Может быть, позже…
— Когда — позже? Когда все перемрут? Вам-то наверняка ничего — так Терра и будет смотреть, как мы туг подыхаем?
— Айльф… — Леон помедлил, но все-таки сказал: — Лучше об этом не распространяться, но мы не можем связаться с Террой. Пока.
— А если бы могли?
«Да, — подумал Леон, — это еще вопрос. Ну ладно, — он уже начинал раздражаться: эти обвиняющие нотки в голосе Айльфа… — Терра по крайней мере не ищет выгоды. В отличие от той же Ретры».
— Что с того? Ретру хоть понять можно. А вот вам чего надо?
— Знаний…
— Тьфу на ваши знания, — угрюмо сказал Айльф, — какой от них толк, если… Терра эта ваша — будь она проклята!
— Айльф…
— Ну чего?
— Послушай, — промямлил Леон, — эта штука, глаз Карны. Ее там утром уже не было.
Айльф смотрел на него, словно не верил, что нормальный человек вот прямо сейчас способен интересоваться такой безделицей.
— Ну, не было… Глаз, он всегда так. Возьмет и пропадет.
— Что за чушь ты несешь?
— Лапать его не надо было, ясно? Ему и не понравилось.
Руки Леона непроизвольно дернулись, словно он с трудом подавил желание схватить парня за ворот и хорошенько встряхнуть.
— Пришли, суетесь повсюду, обычаев не знаете. Если лезть не в свои дела, и не такое случится…
— Да мы-то в чем виноваты?
— Откуда я знаю, — Айльф смотрел в землю, в которую уходили, пузырясь и шипя, струи дождя, толстые, точно канаты из стекловолокна, — может, и не виноваты.
Леон покачал головой. «Мы, — сказал он себе, — как и вы, — так же беспомощны, так же смертны… так же уязвимы… да еще и отрезаны от своего мира. Ну что мы можем? Ничего…»
— А когда Терра пришлет еще корабль?
— Не знаю, — честно сказал Леон, — может, через год. А может, и через пять лет.
— Через пять лет Солер станет одним сплошным кладбищем, — безнадежно сказал Айльф, — и что вы тогда будете делать? Встретите своих гонцов на руинах графского замка, почиститесь и отправитесь, куда вы там все отправляетесь?
Он спрыгнул с телеги и, злобно шлепая по лужам, побрел туда, где под дождем крутились у костров кашевары.
Леон вздохнул и нырнул обратно. Берг дремал в темном нутре повозки, устроившись на каком-то подобии диванчика. Но, почувствовав, что Леон на него смотрит, он вздрогнул и открыл глаза.
— Куда мы приехали?
— Никуда, — ответил Леон, — просто привал. Не слишком уютное место, но под крышами останавливаться нельзя… мор…
— Что там за шум? Леон криво усмехнулся.
— Всего-навсего дождь.
Он уселся рядом с Бергом, зажег фонарь. Осветилось тесное нутро повозки, зато снаружи, казалось, сразу стемнело еще больше. Какое-то время они сидели молча. Потом Леон неловко сказал:
— Я, кажется, тогда погорячился… Ты понимаешь…
— Я, кажется, тоже погорячился, — согласился Берг.
Он вздохнул и устало покачал головой.
— Послушай, я же не слепой, я вижу, что делается. Когда сюда прибыла Первая Комплексная, цветущая земля была, а что теперь? Чума границ не знает — при их-то санитарии. Через год полконтинента вымрет, как в Европе при черной смерти… — Черная смерть в Европе сейчас интересует лишь медиевистов. А здесь не прошлое, Берг. Здесь настоящее. Те давно умерли, эти еще живы. Как ты себя будешь чувствовать, наблюдая, как они гибнут? Зная, что принципе можно было бы их спасти? Берг поглядел на язычок пламени в фонаре, замолчал и отвел глаза.
Из полевого дневника Иоганна Берга, палеоэтнографа Первой Категории.
Для внутреннего пользования. Надиктовано по пути следования маршрутом Солер — Ретра.
Ожидание близкого апокалипсиса типично для средневекового сознания. Неудивительно, что вспышку сверхновой местное население восприняло как соответствующее знамение. К сожалению, получившее вполне весомое подтверждение… Нынешние климатические условия существенно расходятся с данными, полученными метеорологами Первой Комплексной, — возможно, мы застали начало какого-то крупномасштабного цикла… Как следствие — недород, голод, мор… Смутное время толкает на отчаянные поступки; отсюда и наблюдаемое усиление геополитической активности… Все это, хотя и явилось полной неожиданностью для нас лично, вполне укладывается в рамки исторической науки. Потому меня беспокоит не столько нынешняя ситуация, сколько реакция на нее стажера Калганова.
Он воспринимает себя не столько наблюдателем, сколько участником событий местной истории — и ведет себя согласно этому восприятию. Неоднократно заводил со мной беседы о допустимом вмешательстве, о нарушении соответствующих пунктов Устава, что более чем странно, учитывая, что мы все равно не способны предпринять какие-либо действенные меры в условиях нынешней изоляции. Во время сегодняшней нашей с ним беседы выяснилось, что абориген — юноша, странствующий бард, которого формально наняли мы оба, но который фактически является слугой Леона, — до какой-то степени осведомлен о наших целях и происхождении и даже отважился просить Леона об оказании гуманитарной помощи в форме медикаментов и продовольствия. Привязанность, которую стажер Калганов явно выказывает к этому юноше, тоже меня беспокоит: либо мы имеем дело с проявлением скрытой доселе гомосексуальной ориентации упомянутого наблюдателя, либо — что в данных условиях несравнимо опасней — с комплексом отцовства, стремлением оказывать покровительство, учить и защищать.
В процессе разговора также выяснилось, что Калганов подверг миссию серьезной опасности, поскольку из его пояснений указанный абориген мог сделать очевидный вывод, что мы совершенно беззащитны, не в состоянии связаться с Террой и не владеем ситуацией. Стажер Калганов уверяет, что юноша, провоцируя его на эти откровения, преследовал свои собственные цели и ни в коем случае не передаст этот разговор местным влиятельным особам, у меня же такой уверенности нет. В связи с этим у меня появились некоторые сомнения в профпригодности стажера, учитывая вдобавок, что он, похоже, подвержен внушению и склонен превратно истолковывать явления окружающей действительности.
* * *
Он выбрался наружу из душной повозки. Наступали сумерки, которые не могли разогнать походные костры; хотя они горели повсюду — на склоне холма, между палаток… «Нашу ставят наверняка ближе к вершине, — подумал Леон. — А маркграфская еще выше».Дорогу едва можно было различить: она вилась меж деревьями и уходила в холмы, которые постепенно поднимались, превращаясь в низкие горы, в меловые завесы, за которыми на расстоянии уже двух дней пути лежала далекая Ретра.
На юге лениво поднимался столб дыма: пылала чумная деревня. Дальше, в низине, смутно виднелась еще одна деревушка. В крохотных подслеповатых окнах все еще горели огоньки — или это ему показалось? И тут он услышал плач — тонкий, высокий голос ухитрялся пробиваться сквозь пелену дождя. Он ничуть не походил на человеческий — так кричит чайка, носясь над бурыми волнами зимнего моря.
Леон пригляделся — несколько огоньков перемещались в сумраке, направляясь к холмам, то теряясь, то вновь появляясь в зелени густого подлеска.
— Айльф! — окликнул он.
Ему пришлось порядком надорвать глотку, прежде чем паршивец отозвался. Он с трудом подавил глухое раздражение: они не друга нанимали, слугу. Не нравится господин — пусть берет расчет, к чертовой матери. Наконец Айльф неохотно отошел от костра.
— Ну, что там еще?
— Оседлай мне лошадь.
— Вон грязь какая. Мокрые они, лошади. Да и кто же свою-то даст?
— Найди мессира Варрена, он все уладит. Шевелись.
— И куда это вы собрались на ночь глядя? Что мне говорить, коли спросят?
— Хочу посмотреть, что там делается… Видишь, огоньки?
Айльф, прищурившись, поглядел во тьму.
— Ну, вижу. Нечего там делать, сударь. Вам туда ход заказан. Еще и прибить могут.
— Ты, что ли, знаешь, что там делается?
— Ну…
— Не хочешь говорить, сам поеду. Такое у меня поручение от динатов Терры — ежели увижу что необычное…
— Это женщины, сударь, — неохотно сказал Айльф. — Поблизости есть запретное место… вот они и идут туда.
— Зачем?
— Детишек относят. Уж лучше так, чем помирать…
— Ты хочешь сказать, они бросают их там на смерть?
— Почему — на смерть? Их заберут. — Кто?
— Какая вам разница, кто? Заберут, и все.
— Эти ваши корры? — неожиданно сообразил Леон. — Ты о них говоришь?
— Может, и так, — Айльф неприязненно посмотрел на него. — А вам что за дело?
— Айльф, — мягко сказал Леон. — Никто их не заберет. Они же замерзнут там, в роще. Или захлебнутся. Или их разорвут дикие звери.
— О нет, нет. Они просто уснут и родятся заново. Это… так бывает… для детишек, пока они маленькие, все равно. Для взрослых — хуже.