Страница:
Чтобы он, великолепно тренированный, прошедший сотни тестов на психическую устойчивость, перестал замечать, что происходит вокруг? Кажется, Берг подумал о том же.
— Отдохнуть нужно, — сказал он.
— Господа, прошу вас, — голос маркграфа звучал почти умоляюще, — тут нельзя останавливаться.
Берг поглядел на своих спутников. Они и сами были похожи на призраков. Леон еще ничего, держится, но остальные явно на грани срыва. «Еще бы, — подумал он, — Леон был подсознательно готов к тому, что увидел, — столько твердил о Другой Силе… Да и что тут, собственно, имелось такого, с чем нельзя было бы — в той или иной форме — столкнуться на Земле? Но вот аборигены… И ведь, казалось бы, им-то поверить в невозможное легче, чем цивилизованным землянам… Но здесь что-то отторгает их, загнанных в ловушку собственных темных страхов, пытается выдавить из чужого мира, точно скользкое арбузное семечко меж пальцев. Вон какие глаза безумные… Если они дойдут до предела — все сразу, как мы с ними управимся?»
— Ладно, — сказал он, — пошли дальше. Ничего страшного. Подумаешь, стены…
«Леон — новичок, мальчишка прав, — думал Берг. — А я — упрямый осел. Он-то все время твердил мне, что дело неладно. Что поблизости прячется нечто, чего мы до сих пор не разглядели. Но кто бы мог подумать, что эти несчастные аборигены не выдумали себе объект для тайного поклонения, как это положено всяким порядочным аборигенам… что под землей, господи, буквально в двух шагах, и в самом деле скрывается нечто непостижимое!
Сперва еще можно было поверить, что мы наблюдаем какие-то реликты ушедшей цивилизации, — тоже маловероятно, но по крайней мере возможно! Но потом… Ведь это же совершенно ни на что не похоже! Какие там реликты! Наверняка техника действующая, да еще и по непонятному принципу действующая! Но как же мы умудрились прошляпить такое!
Мы-то ладно — мы в конце концов просто наблюдатели. Но ведь и Первая Комплексная хороша! Точь-в-точь чертовы аборигены — видят только то, что хотят видеть… Ни в одной сводке, ни в одном докладе… Только бы продержаться до прилета следующей экспедиции. Ведь это же нечто совершенно новое…»
«Они чужаки здесь, — думал примас. — Иначе они либо вообще ничего бы не увидели — ибо кому-то до времени не дано видеть нижний мир, — либо пали бы ниц перед этим величием — вот он, мощный, всепроникающий, и там, в самом сердце тьмы, сидит некто, сидит и молча ждет — ему некуда торопиться, у него впереди вечность. Что ж, и нам некуда торопиться, потому что… потому что…»
«Ненавижу эту дыру, — думал маркграф. — Она меня душит. Словно весь мир сомкнулся тут, сведя пальцы на моей шее. Ублюдок Орсон, если бы не это жуткое дело… Ведь я почти спас Солер… Унижался, торговался, клянчил… но почти спас… Почему они мне помешали? Видят Двое, я пытался быть хорошим правителем. Делал только то, что должно… И зачем, собственно? Как это печально — знать, что все усилия напрасны, что в мире нет справедливости, нет воздаяния. Добродетель не вознаграждается. Да и кому она нужна, добродетель? Герсенда… Почему я о ней вспомнил, сейчас? Какие у нее глаза были, тогда, давно… словно она прозревала чудо, невидимое иным, счастье, тайно обещанное ей и только ей… Когда все кончилось? Когда погас ее взор? Когда от Герсенды осталась лишь механическая кукла вроде тех, что мастерил часовшик этого проклятого Орсона… Она — жена правителя, который знает, что должно и что не должно, — разве этого мало для счастья? Помилуй меня Двое! Как непрогляден этот мрак — точно ее глаза…»
«Чужак» по определению означает «идиот», — думал Айльф. — Ничего они не понимают…»
— Если верить Эрмольду, мы должны уже быть где-то у выхода, — сказал Берг.
— Верить? — Маркграф тщетно старался сдержать дрожь, и оттого казалось, что он говорит сквозь зубы. — Да он просто выбрал наиболее изощренный способ нас погубить, вот и все.
— Пока все шло не так уж плохо, — примирительно заметил Берг, — Эрмольд не соврал. Мы и впрямь вышли в бирюзовый коридор; все, как он говорил.
— Этот цвет вы зовете в Терре бирюзовым? — холодно осведомился маркграф.
— Ну да… пять минут назад я бы назвал его именно так.
«Бессмысленный разговор, — подумал Леон. — Бесполезный. Впрочем, Берг прав, с его светлостью надо разговаривать — пусть и ни о чем… Иначе свихнется его светлость». А вслух сказал:
— Все равно поворачивать назад нельзя — мы окончательно заблудимся. Возможно, выход уже близок. Как вы полагаете, святой отец?
Маленький примас все время молчал, и это беспокоило Леона. Вот и сейчас он лишь тихонько покачал головой и прошептал:
— Бесполезно. Все бесполезно.
Леон вдруг ощутил, что пол под ногами чуть заметно вибрирует; казалось, окружающая их тьма накатывает волнами, точно бесшумный прибой. Факел в руке Берга ни с того ни с сего затрещал, вспыхнул последней вспышкой белого агонизирующего огня и погас.
— Не двигайтесь с места, — тревожно сказал Берг. — Стойте, где стоите.
Темнота, в которой они очутились, была полной, непроницаемой, почти ощутимой — черная духота угольного мешка, и кто-то затягивал, затягивал горлышко. Потом Леон увидел дальний свет — такой слабый, что его можно было принять за фиолетовое пятно па сетчатке глаза. Он мигнул, за прикрытыми веками пятно исчезло.
— Там, за поворотом, — прошептал он. — Там свет, видите?
—Нет!
Леон не видел маркграфа, но отчетливо представил себе, как он, прищурившись, вглядывается в темноту своими зоркими глазами охотника и воина.
— В какой стороне, сударь? — это уже Айльф. — Темно ведь, как в заднице.
— Свет? — переспросил Берг. — Да, пожалуй.
«Он видит, они нет, — подумал Леон. — Точно так же, как тогда, давным-давно, отказывались видеть дальние огни в Мурсианских горах».
— Все равно, — сказал он. — Надо двигаться. Держись за мою руку, малый.
Он вытянул руку, и Айльф, угадав ее положение по движению воздуха, ухватил его запястье тонкими, но сильными пальцами.
— Поймал, — сказал Леон, — порядок.
— Это точно ваша рука, сударь? — неуверенно спросил юноша.
— Да. И ухвати за что-нибудь святого отца.
Было слышно шуршание — Айльф шарил рукой в воздухе, задевая за что-то. Наконец он спросил:
— Это вы, святой отец?
— Какая разница? — раздался тихий шепот примаса.
— Вроде он, — ответил Айльф. — А дальше что?
— Когда я двинусь, ступай за мной.
— И у меня порядок, — раздался из темноты голос Берга. — Я держу его светлость.
— Я не пойду туда. — Голос маркграфа был решителен и тверд. — Это наваждение, тьма. Морок. Пусти, лукавый.
— Вот не вовремя… — пробормотал Берг.
Раздался шум — маркграф упирался, пытаясь вырвать руку. Никто из борющихся не произнес ни слова — до Леона долетало лишь шарканье ног и сосредоточенное сопение. На всякий случай он сказал Айльфу:
— Стой на месте. Не суйся там под руку. И держи святого отца.
— А я что делаю? — жизнерадостно произнес Айльф.
Молчаливая возня продолжалась, потом Леон услышал глухой удар и звук падения тяжелого тела.
— Ах ты, зараза, — пробормотал он.
— Все путем, — раздался из тьмы голос Берга. — Я его вырубил. Придется тащить его, раз сам идти не хочет. Поведешь остальных, Леон?
— Ладно.
— Ну, я пошел. Где там его ноги, черт возьми… Ага, вот.
Леон услышал, как тащат волоком что-то тяжелое.
— Пошли, — сказал он своей команде. — И поосторожнее, не наступите на его светлость.
Свет все приближался. Теперь он стал чуть ярче — пульсирующее тошнотворное фиолетовое мерцание. Голова тут же начала кружиться.
— Смотри в сторону, — велел Берг, — иначе эта штука может спровоцировать эпи-припадок.
— Я и так смотрю в сторону. Что толку? Воздух и тот пульсирует. И светится. Думаешь, это оружие? Ловушка?
— Скорее заслон от непрошеных гостей.
— Но на аборигенов же не действует! Они просто его не видят! Так от кого заслон? От таких, как мы?
— Понятия не имею, — сердито сказал Берг. — А потом, кто знает — может, они не видят, а все равно… что-то с ними делается… Эй, малый, ты бы глаза прикрыл!
— Зачем, амбассадор Берг? — удивился Айльф. — Тут и без того темно.
— Сказано, значит, закрой. Если темно, какая тебе разница?
— Ох, святой отец вроде как падает.
— Я поддержу, — вмешался Леон. — Ты, главное, не выпускай моей руки.
Холодные пальцы сильнее стиснули его ладонь. Он смутно разглядел в мерцающем тумане Айльфа, который застыл в воображаемой темноте, изо всех сил зажмурившись. Еще что-то виднелось сквозь фиолетовую пелену — темное, дергающееся, бесформенное. Он протянул свободную руку и уткнулся в обмякшее, бессильно сползающее на пол тело. Руки священника бессмысленно молотили по воздуху, он никак не мог поймать их.
Наконец ему удалось перехватить слабо сопротивляющегося священника и удержать его на весу. Не бейся маленький примас в наведенном припадке, это вообще не составило бы никакого труда — кости у него были хрупкими, точно у больной птицы.
Они вновь двинулись вперед, на этот раз гораздо медленнее. Примас обвис у него на руке, за другую руку отчаянно цеплялся Айльф. Пульсирующий свет проник под веки и, казалось, разрывал мозг изнутри. Он отдал бы что угодно, лишь бы прекратить эту пытку.
— Вот оно, — тихонько сказал впереди Берг. Перед ними мерцала плотная завеса — она казалась бы материальной, если бы не мелкая, чуть заметная, но выматывающая душу пульсация. Берг положил свою ношу и медленно, осторожно протянул руку — она беспрепятственно прошла сквозь мутную пелену и тут же стала невидимой. Отсюда казалось, что ее обрубили по локоть.
— Физически, — сказал Берг, — она вполне проницаема.
— Это утешает, — хмыкнул Леон. — А за ней что?
— Понятия не имею. Но рискнуть, по-моему, стоит. Я первый.
— Ну уж нет. Я с этим бродячим цирком не останусь. Вместе.
— Ладно, — вздохнул Берг, наклоняясь.
— Ты готов, Айльф? Сейчас мы двинемся.
Берг сделал шаг вперед, волоча за собой бесчувственное тело маркграфа, и остановился вплотную у самой завесы. Леон со своими спутниками подошел к нему.
— Считаю до трех, — сказал Берг, — раз, два…
«А если там пропасть? — внезапно подумал Леон. — Что-то вроде того бездонного колодца. Или еще что похуже…»
— Три… — сказал Берг, и они одновременно шагнули в бесплотный туман.
Леон инстинктивно зажмурил глаза, но все равно веки обожгла невыносимо яркая вспышка. Резко запахло озоном, и он почувствовал, как волоски у него на руках становятся дыбом. Потом, неожиданно, дышать стало легче, словно распался невидимый обруч, стискивавший грудь. Он осторожно сделал еще один шаг — под ногами была какая-то неровная, но плотная поверхность. Айльф по-прежнему хватался за его руку — так сильно, что пальцы онемели. Он постоял еще миг, перевел дыхание и осторожно открыл глаза.
— Вот это да! — сказал он.
Он стоял под серым, набухшим дождем небом.
Грязная вода струилась по изрытой земле, по ней плыли воздушные пузыри, бесцветные, как рыбьи глаза. Над головой нависали тяжелые башни, грязно-серые, обесцвеченные дождем, — казалось, в этой застарелой сырости гнил даже камень. Очертание башен было очень знакомым — ошеломленный, он не сразу понял почему, а когда понял, не сразу поверил: они стояли во дворе замка Солер.
— Похоже, мы попали домой, сударь, — спокойно заметил Айльф.
Юноша, похоже, был не слишком удивлен — с чего бы? Он жил в мире, кишащем чудесами. Леону было хуже.
— От Ретры до Солера, — сказал он устало, — три дня конного пути. А мы перенеслись сюда за несколько часов.
— Что с того? — возразил юноша. — В подземном мире время течет по-иному. Будто вы не знаете?
«Верно, — подумал Леон, — время может течь по-иному… В межпространственных тоннелях, например, при немыслимых скоростях, которые невозможно принять нетренированному человеческому разуму. Но тут, на расстоянии вытянутой руки?» Берг, казалось, думал о том же.
— Не видел бы своими глазами, в жизни не поверил бы, — пробормотал он. — А это точно Солер?
— Что же это еще может быть?
Священник внезапно зашевелился, с силой оттолкнул от себя руку Леона.
— Вот он, Солер, — тихо, но с нажимом сказал он, — вот он, край, отмеченный перстом божьим…
— Ну все, — пробормотал Берг, — пошло-поехало… Как вы себя чувствуете, государь? — обернулся он к маркграфу.
Тот сидел в грязи, очумело протирая глаза кулаками. Потом поглядел на сторожевые башни, которые нависали над головами так низко, что казалось, вот-вот упадут.
— Мы что — дома? Как мы здесь оказались? Через двор, оступаясь, оскальзываясь в грязи, к ним уже бежали люди.
— Похоже, мы добрались сюда раньше лорда Ансарда, — заметил Берг.
— Да, — подтвердил маркграф, — но как? Берг внимательно посмотрел на него.
— Вы что-нибудь помните, ваша светлость?
— Мерзкие, тесные, грязные коридоры, — сердито сказал маркграф, — в которых приходилось ползать на брюхе. Этот Эрмольд — изрядный сукин сын, но по крайней мере — честный сукин сын. Он сдержал свое слово.
— Понятно, — сказал Берг безнадежно. — Ладно. Пошли. Больше всего на свете мне нужна горячая ванна. Я согласен даже на эту их мерзкую лохань.
— Ваша светлость! Государь! — кричал на бегу начальник отряда. — Вы вернулись! Это чудо! Господа амбассадоры! Святой отец!
Они сидели в каминном зале — от очага тянуло приятным жаром, временами по подернутым пеплом углям пробегали золотые и алые волны — точь-в-точь стены давешнего подземного лабиринта.
— Думаю, — согласился Берг, — а что толку?
— Но ты хоть понимаешь, что мы обнаружили?
— Нет, — честно ответил Берг.
— Тогда я тебе скажу! Впервые за всю историю своего существования человечество столкнулось с высшей цивилизацией! Нечеловеческой цивилизацией.
— Тогда, — сухо отозвался напарник, — как только наладится связь, нужно немедленно — слышишь ты, — немедленно отправлять Красный Сигнал. Пусть закрывают планету. А потом уже решают, что предпринять дальше.
— Погоди, — Леон поднял руку, словно защищаясь. — Нет, я не против… Наоборот, это первое, что следует сделать… Но есть же и иные возможности.
— Контакт?
— Да. Контакт.
— Нет, — отрезал Берг. — Контакта не будет. Никаких попыток. У нас одна задача — продержаться до возобновления связи и послать Красный Сигнал. И ничего не предпринимать… слышишь, ничего! Устав запрещает любые действия! Отношения с Солером замораживаются. Дипломатическая миссия сворачивается.
Неожиданно Леону стало страшно. Чужой, нечеловеческий, равнодушный разум… В чужом мире, сидя перед нелепым камином, облаченный в нелепую архаичную одежду, он плотнее запахнул плащ, точно под порывом холодного ветра.
— Послушай, — сказал он тихо, — а вдруг это они?
— Кто? — мрачно спросил Берг.
— Они… родоначальники. Прародители. Вдруг мы, сами того не подозревая, неожиданно наткнулись именно на них? Может, они не совсем ушли из этого мира? Затаились в каких-то карманах пространства-времени… Сколько веков мы их искали, господи боже, они здесь — в этом чертовом захолустье… Кто бы мог подумать!
— Я бы на твоем месте, — предостерегающе произнес Берг, — не делал скоропалительных выводов. И во всяком случае, Леон, кто бы они ни были, контакт с ними — уже не наша компетенция. Тут нужны не этнографы паршивые, не специалисты по ритуальным пляскам…
— А кто нужен?
— Понятия не имею. — Он покачал головой. — Ты знаешь, недаром в Уставе… мне кажется, что Корпус тоже давным-давно предусмотрел такую возможность. Может, там есть закрытые подразделения… Спецподразделения, где людей готовят именно для этого… для подобного контакта. Когда-то, еще когда я начинал свою службу в Корпусе, один человек намекал мне, что существует нечто в этом роде. Я тогда ему не поверил — он был идеалистом. Вроде тебя. Мечтал о Большом Приключении. А ведь работа в Корпусе по большей части рутина. Грязь. Жестокие, невежественные аборигены, которые и колесо-то не везде изобрели.
— Выходит, ты был не прав, — заметил Леон, — а он прав.
— Выходит, так.
Он поднялся с кресла.
— Ладно, хватит об этом. Я не слишком-то злоупотреблял своим начальственным положением, но на этот раз говорю тебе: никаких авантюр. Никаких контактов. Это приказ, Леон. И за нарушение его тебе придется отвечать передо мной и на Земле.
— Ясно, — неохотно отозвался Леон. — Приказ так приказ. А ты куда собрался?
— Не твое дело, — сухо ответил Берг. Леон пожал плечами:
— Как знаешь… Но ведь это тоже вмешательство во внутренние дела, Берг.
— Устав, — Берг был по-прежнему очень холоден, — не запрещает связей между аборигенами и работниками Корпуса… При условии, что они не мешают работе. И не влияют на объективность наблюдателя.
«Цепляется за чертов Устав как за соломинку», — подумал Леон.
— А ты уверен, что ты объективен?
— Теперь это не имеет значения. Нам ведь не придется больше работать, Леон, — терпеливо пояснил Берг, — только ждать… Леон прикрыл глаза.
— Хотелось бы знать, как долго, — тихонько ответил он.
Она была бледна, глаза лихорадочно блестели… Чем-то она напомнила маркграфу ту, прежнюю Герсенду, что так и светилась в ожидании чуда, которое обещало продлиться всю оставшуюся жизнь… «Впрочем, нет, — подумал он, — сейчас это не свет, огонь — что-то выжгло ее изнутри… Это потому, что она тревожилась за меня. И не только за меня. Мужчина по крайней мере может встретить опасность лицом к лицу, сразиться с ней, как подобает рыцарю, а вот что делать женщине, запертой в кругу своих женских обязанности, точно в ловушке… Соврать ей, что ли? Рассказать он удивительных чудесах, о великолепии, отваге и подвиге, которых ей никогда не познать самой?»
— Вранье, — коротко сказал он. — Не было никаких крылатых коней. Мы влезли в грязную, вонючую дыру и вылезли уже в Солере. Вот и все.
— Но это тоже чудо, — возразила леди Герсенда, — достойное летописца. Как его толкует святой отец?
— Никак, — отозвался маркграф, — святой отец свалился в лихорадке и бредит. Впрочем, будь он в сознании, что толку — он ничего не помнит.
— Одно меня удивляет, — задумчиво произнесла леди Герсенда, — почему чудесного спасения удостоились лишь вы, да он, да амбассадоры, да этот молодой еретик. А наши храбрые воины…
— Храбрые воины перенесутся сюда без всякого чудесного вмешательства, — устало ответил маркграф, — так оно надежнее. Мы просто обогнали их на несколько дней, ибо для настоящего чуда нет ни времени, ни расстояния. Честно говоря, я предпочел бы не удостаиваться такого внимания высших сил — как бы они не потребовали слишком высокой платы за помощь. Кстати, кто эта девица, что встретила меня в прихожей? Новая постельничая?
— Вы должны ее помнить, государь, — удивилась маркграфиня, — это ее амбассадор Леон спас из рук разбойников.
— А-а… Видно, тогда она еще не оправилась от потрясения. Смотреть было не на что. Теперь-то она стала поразительно красива. Что-то…
Он задумался, пытаясь подобрать нужное определение, но в конце концов, махнув рукой, заключил:
— …что-то единственное в своем роде.
— Она очень привязана к амбассадору Бергу, — заметила маркграфиня.
— Вот как! Не к своему спасителю?
— Увы, нет. Маркграф усмехнулся.
— Это, душа моя, противоречит всему, что плетут наши менестрели.
— Потому что это — жизнь, а не песня, — грустно сказала леди Герсенда.
— Да, — согласился маркграф, — да, увы. Потому что, несмотря на все чудеса, явленные милостью Двоих, Солер гибнет, а Ретра торжествует. В песне она бы пала пред нами, предлагая все свои сокровища.
Он недоуменно покачал головой.
— Почему, ну почему чудеса нам не подвластны? Я готов отдать Двоим все, что они с меня взыщут, но раз уж так получилось, я предпочел бы чудо гораздо меньшего масштаба… Например — что бы им стоило просто позволить нашей миссии завершиться успехом?
В церкви царил полумрак. Черная половинка алтаря была почти невидима, зато белая отчетливо выступает вперед, словно светясь своим собственным светом, — казалось, она парит над полом. Из ниш в стенах смотрели посланцы Двоих и немногочисленные святые целители, утешители и отшельники — мучеников и местной религии было раз-два и обчелся. Лица, вырезанные из камня и дерева, подпортила сырость, и оттого они казались мрачней обычного.
Мальчик, стоя на коленях, выкручивал тряпку над ведром, когда в углу раздался тихий шорох.
— Проклятая крыса, — пробормотал служка.
Он поднял голову, прислушиваясь и одновременно бесшумно стаскивая с ноги тяжелый деревянный башмак.
И вдруг в ужасе застыл.
Статуя святого Лотара, покровителя рыцарей, стоявшая в полном боевом облачении в одной из ниш, пошевелилась. Пальцы правой руки, до сих пор спокойно лежавшие на рукоятке меча, сомкнулись в кулак, плотно охватив ее, голова медленно повернулась влево, и на служку уставились два сияющих глаза.
Мальчик упал на колени и, не отрывая взгляда от молчаливого воина, пятясь, пополз к выходу. По пути наткнулся на ведро, опрокинул его — но даже не заметил этого. Уже у порога он вскочил и, как был, в одном башмаке, кинулся через церковный двор, размахивая руками и крича на ходу: — Чудо! Чудо!
— Не думаю, — маркграф покачал головой, — как знать, быть может, метя в нас, кто-то метил именно в него… Какой-нибудь хитроумный дворцовый заговор… Но вы, друг мой, блестяще себя показали… не подними вы тогда тревогу… Никаких осложнений в пути?
— Ничего, с чем мы бы не справились. Прорвались через кордон, смели их заставы… Но, признаться, я не чаял так скоро встретить вас здесь… Особенно после того, что мне довелось услышать. Он и вправду выбросился с галереи? Повел себя как рыцарь… Не ожидал от него. Впрочем, это лишний раз подтверждает его виновность.
— Или мужество…
— Ну-у… — протянул Ансард. Он с наслаждением пошевелил ступнями, потянулся. — Так, значит, вы приобщились к чуду? Перенеслись в Солер на крылатых конях?
Голос его звучал настороженно и чуть насмешливо. «Это оттого, что ему страшно, — подумал маркграф. — Он воин, человек действия, чудеса — не его удел. Что ж, пусть боится. Давно бы так».
— Чудо, — сказал он, — не нуждается в излишествах. Не было крылатых коней. Мы просто сделали шаг в Ретре и оказались в Солере, вот и все.
— Да, — Ансард задумчиво кивнул в подтверждение своим мыслям, — вот и все. Это для простолюдинов чудо рядится в парчовые одеяния, ибо их иначе не проймешь, верно, святой отец? Кстати, как вы себя чувствуете?
Он обернулся к примасу, неподвижно сидевшему в углу комнаты. Тот уже день как поднялся с постели, но лицо его было по-прежнему бледным, губы неслышно двигались, словно он все время говорил что-то, обращаясь к самому себе. Все с тем же отсутствующим выражением лица, слегка возвысив голос, примас произнес:
— Перед лицом великих событий слабость человеческая ничего не значит.
Маркграф виновато поглядел на Ансарда:
— Он теперь все время так. Это все то чудо…
— А нас ждут великие события? — Ансард оживился.
— О да. Да. И чудесам несть числа. Святой Лотар явился мне прошлой ночью. И он мне поведал… Он замолк.
— Да, — повторил Ансард, — святой Лотар. Все только о нем и толкуют. Так что с ним стряслось?
— То, что должно, — сурово сказал примас.
— Служка видел, как храмовая статуя святого Лотара пошевелилась, — пояснил маркграф. — Служка, правда, всегда был придурковатым, а теперь и вовсе свихнулся, но мы опять имеем дело с чудом — не мне в том сомневаться. В церкви полно народу, днем и ночью, ждут повторения… Впрочем, кое-кто полагает, что ему все-таки привиделось с голодухи.
— Маловеры, — сурово сказал священник, — уже посрамлены. Фигура Карны, что при дороге на Ретре. — множество свидетелей наблюдали, как она открыла и закрыла глаза. И так по всему Солеру. Ибо было мне откровение, и знамения тому порукой. И молюсь я, и да будут мои молитвы услышаны…
— Тогда молитесь, — горько сказал маркграф, — чтобы проклятый Эрмольд выполнил свое обещание — замолвил за нас словечко наследнику. Не то нам придется преподнести ему Солер в качестве вассального графства — как выкуп за кровь этого несчастного.
— Это Солеру не грозит, — голос священника набрал силу, — ибо Солер призван Двумя, чтобы покарать нечестивую, погрязшую в пороках Ретру.
— Отдохнуть нужно, — сказал он.
— Господа, прошу вас, — голос маркграфа звучал почти умоляюще, — тут нельзя останавливаться.
Берг поглядел на своих спутников. Они и сами были похожи на призраков. Леон еще ничего, держится, но остальные явно на грани срыва. «Еще бы, — подумал он, — Леон был подсознательно готов к тому, что увидел, — столько твердил о Другой Силе… Да и что тут, собственно, имелось такого, с чем нельзя было бы — в той или иной форме — столкнуться на Земле? Но вот аборигены… И ведь, казалось бы, им-то поверить в невозможное легче, чем цивилизованным землянам… Но здесь что-то отторгает их, загнанных в ловушку собственных темных страхов, пытается выдавить из чужого мира, точно скользкое арбузное семечко меж пальцев. Вон какие глаза безумные… Если они дойдут до предела — все сразу, как мы с ними управимся?»
— Ладно, — сказал он, — пошли дальше. Ничего страшного. Подумаешь, стены…
«Леон — новичок, мальчишка прав, — думал Берг. — А я — упрямый осел. Он-то все время твердил мне, что дело неладно. Что поблизости прячется нечто, чего мы до сих пор не разглядели. Но кто бы мог подумать, что эти несчастные аборигены не выдумали себе объект для тайного поклонения, как это положено всяким порядочным аборигенам… что под землей, господи, буквально в двух шагах, и в самом деле скрывается нечто непостижимое!
Сперва еще можно было поверить, что мы наблюдаем какие-то реликты ушедшей цивилизации, — тоже маловероятно, но по крайней мере возможно! Но потом… Ведь это же совершенно ни на что не похоже! Какие там реликты! Наверняка техника действующая, да еще и по непонятному принципу действующая! Но как же мы умудрились прошляпить такое!
Мы-то ладно — мы в конце концов просто наблюдатели. Но ведь и Первая Комплексная хороша! Точь-в-точь чертовы аборигены — видят только то, что хотят видеть… Ни в одной сводке, ни в одном докладе… Только бы продержаться до прилета следующей экспедиции. Ведь это же нечто совершенно новое…»
«Они чужаки здесь, — думал примас. — Иначе они либо вообще ничего бы не увидели — ибо кому-то до времени не дано видеть нижний мир, — либо пали бы ниц перед этим величием — вот он, мощный, всепроникающий, и там, в самом сердце тьмы, сидит некто, сидит и молча ждет — ему некуда торопиться, у него впереди вечность. Что ж, и нам некуда торопиться, потому что… потому что…»
«Ненавижу эту дыру, — думал маркграф. — Она меня душит. Словно весь мир сомкнулся тут, сведя пальцы на моей шее. Ублюдок Орсон, если бы не это жуткое дело… Ведь я почти спас Солер… Унижался, торговался, клянчил… но почти спас… Почему они мне помешали? Видят Двое, я пытался быть хорошим правителем. Делал только то, что должно… И зачем, собственно? Как это печально — знать, что все усилия напрасны, что в мире нет справедливости, нет воздаяния. Добродетель не вознаграждается. Да и кому она нужна, добродетель? Герсенда… Почему я о ней вспомнил, сейчас? Какие у нее глаза были, тогда, давно… словно она прозревала чудо, невидимое иным, счастье, тайно обещанное ей и только ей… Когда все кончилось? Когда погас ее взор? Когда от Герсенды осталась лишь механическая кукла вроде тех, что мастерил часовшик этого проклятого Орсона… Она — жена правителя, который знает, что должно и что не должно, — разве этого мало для счастья? Помилуй меня Двое! Как непрогляден этот мрак — точно ее глаза…»
«Чужак» по определению означает «идиот», — думал Айльф. — Ничего они не понимают…»
— Если верить Эрмольду, мы должны уже быть где-то у выхода, — сказал Берг.
— Верить? — Маркграф тщетно старался сдержать дрожь, и оттого казалось, что он говорит сквозь зубы. — Да он просто выбрал наиболее изощренный способ нас погубить, вот и все.
— Пока все шло не так уж плохо, — примирительно заметил Берг, — Эрмольд не соврал. Мы и впрямь вышли в бирюзовый коридор; все, как он говорил.
— Этот цвет вы зовете в Терре бирюзовым? — холодно осведомился маркграф.
— Ну да… пять минут назад я бы назвал его именно так.
«Бессмысленный разговор, — подумал Леон. — Бесполезный. Впрочем, Берг прав, с его светлостью надо разговаривать — пусть и ни о чем… Иначе свихнется его светлость». А вслух сказал:
— Все равно поворачивать назад нельзя — мы окончательно заблудимся. Возможно, выход уже близок. Как вы полагаете, святой отец?
Маленький примас все время молчал, и это беспокоило Леона. Вот и сейчас он лишь тихонько покачал головой и прошептал:
— Бесполезно. Все бесполезно.
Леон вдруг ощутил, что пол под ногами чуть заметно вибрирует; казалось, окружающая их тьма накатывает волнами, точно бесшумный прибой. Факел в руке Берга ни с того ни с сего затрещал, вспыхнул последней вспышкой белого агонизирующего огня и погас.
— Не двигайтесь с места, — тревожно сказал Берг. — Стойте, где стоите.
Темнота, в которой они очутились, была полной, непроницаемой, почти ощутимой — черная духота угольного мешка, и кто-то затягивал, затягивал горлышко. Потом Леон увидел дальний свет — такой слабый, что его можно было принять за фиолетовое пятно па сетчатке глаза. Он мигнул, за прикрытыми веками пятно исчезло.
— Там, за поворотом, — прошептал он. — Там свет, видите?
—Нет!
Леон не видел маркграфа, но отчетливо представил себе, как он, прищурившись, вглядывается в темноту своими зоркими глазами охотника и воина.
— В какой стороне, сударь? — это уже Айльф. — Темно ведь, как в заднице.
— Свет? — переспросил Берг. — Да, пожалуй.
«Он видит, они нет, — подумал Леон. — Точно так же, как тогда, давным-давно, отказывались видеть дальние огни в Мурсианских горах».
— Все равно, — сказал он. — Надо двигаться. Держись за мою руку, малый.
Он вытянул руку, и Айльф, угадав ее положение по движению воздуха, ухватил его запястье тонкими, но сильными пальцами.
— Поймал, — сказал Леон, — порядок.
— Это точно ваша рука, сударь? — неуверенно спросил юноша.
— Да. И ухвати за что-нибудь святого отца.
Было слышно шуршание — Айльф шарил рукой в воздухе, задевая за что-то. Наконец он спросил:
— Это вы, святой отец?
— Какая разница? — раздался тихий шепот примаса.
— Вроде он, — ответил Айльф. — А дальше что?
— Когда я двинусь, ступай за мной.
— И у меня порядок, — раздался из темноты голос Берга. — Я держу его светлость.
— Я не пойду туда. — Голос маркграфа был решителен и тверд. — Это наваждение, тьма. Морок. Пусти, лукавый.
— Вот не вовремя… — пробормотал Берг.
Раздался шум — маркграф упирался, пытаясь вырвать руку. Никто из борющихся не произнес ни слова — до Леона долетало лишь шарканье ног и сосредоточенное сопение. На всякий случай он сказал Айльфу:
— Стой на месте. Не суйся там под руку. И держи святого отца.
— А я что делаю? — жизнерадостно произнес Айльф.
Молчаливая возня продолжалась, потом Леон услышал глухой удар и звук падения тяжелого тела.
— Ах ты, зараза, — пробормотал он.
— Все путем, — раздался из тьмы голос Берга. — Я его вырубил. Придется тащить его, раз сам идти не хочет. Поведешь остальных, Леон?
— Ладно.
— Ну, я пошел. Где там его ноги, черт возьми… Ага, вот.
Леон услышал, как тащат волоком что-то тяжелое.
— Пошли, — сказал он своей команде. — И поосторожнее, не наступите на его светлость.
Свет все приближался. Теперь он стал чуть ярче — пульсирующее тошнотворное фиолетовое мерцание. Голова тут же начала кружиться.
— Смотри в сторону, — велел Берг, — иначе эта штука может спровоцировать эпи-припадок.
— Я и так смотрю в сторону. Что толку? Воздух и тот пульсирует. И светится. Думаешь, это оружие? Ловушка?
— Скорее заслон от непрошеных гостей.
— Но на аборигенов же не действует! Они просто его не видят! Так от кого заслон? От таких, как мы?
— Понятия не имею, — сердито сказал Берг. — А потом, кто знает — может, они не видят, а все равно… что-то с ними делается… Эй, малый, ты бы глаза прикрыл!
— Зачем, амбассадор Берг? — удивился Айльф. — Тут и без того темно.
— Сказано, значит, закрой. Если темно, какая тебе разница?
— Ох, святой отец вроде как падает.
— Я поддержу, — вмешался Леон. — Ты, главное, не выпускай моей руки.
Холодные пальцы сильнее стиснули его ладонь. Он смутно разглядел в мерцающем тумане Айльфа, который застыл в воображаемой темноте, изо всех сил зажмурившись. Еще что-то виднелось сквозь фиолетовую пелену — темное, дергающееся, бесформенное. Он протянул свободную руку и уткнулся в обмякшее, бессильно сползающее на пол тело. Руки священника бессмысленно молотили по воздуху, он никак не мог поймать их.
Наконец ему удалось перехватить слабо сопротивляющегося священника и удержать его на весу. Не бейся маленький примас в наведенном припадке, это вообще не составило бы никакого труда — кости у него были хрупкими, точно у больной птицы.
Они вновь двинулись вперед, на этот раз гораздо медленнее. Примас обвис у него на руке, за другую руку отчаянно цеплялся Айльф. Пульсирующий свет проник под веки и, казалось, разрывал мозг изнутри. Он отдал бы что угодно, лишь бы прекратить эту пытку.
— Вот оно, — тихонько сказал впереди Берг. Перед ними мерцала плотная завеса — она казалась бы материальной, если бы не мелкая, чуть заметная, но выматывающая душу пульсация. Берг положил свою ношу и медленно, осторожно протянул руку — она беспрепятственно прошла сквозь мутную пелену и тут же стала невидимой. Отсюда казалось, что ее обрубили по локоть.
— Физически, — сказал Берг, — она вполне проницаема.
— Это утешает, — хмыкнул Леон. — А за ней что?
— Понятия не имею. Но рискнуть, по-моему, стоит. Я первый.
— Ну уж нет. Я с этим бродячим цирком не останусь. Вместе.
— Ладно, — вздохнул Берг, наклоняясь.
— Ты готов, Айльф? Сейчас мы двинемся.
Берг сделал шаг вперед, волоча за собой бесчувственное тело маркграфа, и остановился вплотную у самой завесы. Леон со своими спутниками подошел к нему.
— Считаю до трех, — сказал Берг, — раз, два…
«А если там пропасть? — внезапно подумал Леон. — Что-то вроде того бездонного колодца. Или еще что похуже…»
— Три… — сказал Берг, и они одновременно шагнули в бесплотный туман.
Леон инстинктивно зажмурил глаза, но все равно веки обожгла невыносимо яркая вспышка. Резко запахло озоном, и он почувствовал, как волоски у него на руках становятся дыбом. Потом, неожиданно, дышать стало легче, словно распался невидимый обруч, стискивавший грудь. Он осторожно сделал еще один шаг — под ногами была какая-то неровная, но плотная поверхность. Айльф по-прежнему хватался за его руку — так сильно, что пальцы онемели. Он постоял еще миг, перевел дыхание и осторожно открыл глаза.
— Вот это да! — сказал он.
Он стоял под серым, набухшим дождем небом.
Грязная вода струилась по изрытой земле, по ней плыли воздушные пузыри, бесцветные, как рыбьи глаза. Над головой нависали тяжелые башни, грязно-серые, обесцвеченные дождем, — казалось, в этой застарелой сырости гнил даже камень. Очертание башен было очень знакомым — ошеломленный, он не сразу понял почему, а когда понял, не сразу поверил: они стояли во дворе замка Солер.
— Похоже, мы попали домой, сударь, — спокойно заметил Айльф.
Юноша, похоже, был не слишком удивлен — с чего бы? Он жил в мире, кишащем чудесами. Леону было хуже.
— От Ретры до Солера, — сказал он устало, — три дня конного пути. А мы перенеслись сюда за несколько часов.
— Что с того? — возразил юноша. — В подземном мире время течет по-иному. Будто вы не знаете?
«Верно, — подумал Леон, — время может течь по-иному… В межпространственных тоннелях, например, при немыслимых скоростях, которые невозможно принять нетренированному человеческому разуму. Но тут, на расстоянии вытянутой руки?» Берг, казалось, думал о том же.
— Не видел бы своими глазами, в жизни не поверил бы, — пробормотал он. — А это точно Солер?
— Что же это еще может быть?
Священник внезапно зашевелился, с силой оттолкнул от себя руку Леона.
— Вот он, Солер, — тихо, но с нажимом сказал он, — вот он, край, отмеченный перстом божьим…
— Ну все, — пробормотал Берг, — пошло-поехало… Как вы себя чувствуете, государь? — обернулся он к маркграфу.
Тот сидел в грязи, очумело протирая глаза кулаками. Потом поглядел на сторожевые башни, которые нависали над головами так низко, что казалось, вот-вот упадут.
— Мы что — дома? Как мы здесь оказались? Через двор, оступаясь, оскальзываясь в грязи, к ним уже бежали люди.
— Похоже, мы добрались сюда раньше лорда Ансарда, — заметил Берг.
— Да, — подтвердил маркграф, — но как? Берг внимательно посмотрел на него.
— Вы что-нибудь помните, ваша светлость?
— Мерзкие, тесные, грязные коридоры, — сердито сказал маркграф, — в которых приходилось ползать на брюхе. Этот Эрмольд — изрядный сукин сын, но по крайней мере — честный сукин сын. Он сдержал свое слово.
— Понятно, — сказал Берг безнадежно. — Ладно. Пошли. Больше всего на свете мне нужна горячая ванна. Я согласен даже на эту их мерзкую лохань.
— Ваша светлость! Государь! — кричал на бегу начальник отряда. — Вы вернулись! Это чудо! Господа амбассадоры! Святой отец!
* * *
— Ну, хорошо, — сказал Леон. — Я понимаю, ты против скоропалительных выводов. Но хоть что-то ты об этом думаешь?Они сидели в каминном зале — от очага тянуло приятным жаром, временами по подернутым пеплом углям пробегали золотые и алые волны — точь-в-точь стены давешнего подземного лабиринта.
— Думаю, — согласился Берг, — а что толку?
— Но ты хоть понимаешь, что мы обнаружили?
— Нет, — честно ответил Берг.
— Тогда я тебе скажу! Впервые за всю историю своего существования человечество столкнулось с высшей цивилизацией! Нечеловеческой цивилизацией.
— Тогда, — сухо отозвался напарник, — как только наладится связь, нужно немедленно — слышишь ты, — немедленно отправлять Красный Сигнал. Пусть закрывают планету. А потом уже решают, что предпринять дальше.
— Погоди, — Леон поднял руку, словно защищаясь. — Нет, я не против… Наоборот, это первое, что следует сделать… Но есть же и иные возможности.
— Контакт?
— Да. Контакт.
— Нет, — отрезал Берг. — Контакта не будет. Никаких попыток. У нас одна задача — продержаться до возобновления связи и послать Красный Сигнал. И ничего не предпринимать… слышишь, ничего! Устав запрещает любые действия! Отношения с Солером замораживаются. Дипломатическая миссия сворачивается.
Неожиданно Леону стало страшно. Чужой, нечеловеческий, равнодушный разум… В чужом мире, сидя перед нелепым камином, облаченный в нелепую архаичную одежду, он плотнее запахнул плащ, точно под порывом холодного ветра.
— Послушай, — сказал он тихо, — а вдруг это они?
— Кто? — мрачно спросил Берг.
— Они… родоначальники. Прародители. Вдруг мы, сами того не подозревая, неожиданно наткнулись именно на них? Может, они не совсем ушли из этого мира? Затаились в каких-то карманах пространства-времени… Сколько веков мы их искали, господи боже, они здесь — в этом чертовом захолустье… Кто бы мог подумать!
— Я бы на твоем месте, — предостерегающе произнес Берг, — не делал скоропалительных выводов. И во всяком случае, Леон, кто бы они ни были, контакт с ними — уже не наша компетенция. Тут нужны не этнографы паршивые, не специалисты по ритуальным пляскам…
— А кто нужен?
— Понятия не имею. — Он покачал головой. — Ты знаешь, недаром в Уставе… мне кажется, что Корпус тоже давным-давно предусмотрел такую возможность. Может, там есть закрытые подразделения… Спецподразделения, где людей готовят именно для этого… для подобного контакта. Когда-то, еще когда я начинал свою службу в Корпусе, один человек намекал мне, что существует нечто в этом роде. Я тогда ему не поверил — он был идеалистом. Вроде тебя. Мечтал о Большом Приключении. А ведь работа в Корпусе по большей части рутина. Грязь. Жестокие, невежественные аборигены, которые и колесо-то не везде изобрели.
— Выходит, ты был не прав, — заметил Леон, — а он прав.
— Выходит, так.
Он поднялся с кресла.
— Ладно, хватит об этом. Я не слишком-то злоупотреблял своим начальственным положением, но на этот раз говорю тебе: никаких авантюр. Никаких контактов. Это приказ, Леон. И за нарушение его тебе придется отвечать передо мной и на Земле.
— Ясно, — неохотно отозвался Леон. — Приказ так приказ. А ты куда собрался?
— Не твое дело, — сухо ответил Берг. Леон пожал плечами:
— Как знаешь… Но ведь это тоже вмешательство во внутренние дела, Берг.
— Устав, — Берг был по-прежнему очень холоден, — не запрещает связей между аборигенами и работниками Корпуса… При условии, что они не мешают работе. И не влияют на объективность наблюдателя.
«Цепляется за чертов Устав как за соломинку», — подумал Леон.
— А ты уверен, что ты объективен?
— Теперь это не имеет значения. Нам ведь не придется больше работать, Леон, — терпеливо пояснил Берг, — только ждать… Леон прикрыл глаза.
— Хотелось бы знать, как долго, — тихонько ответил он.
* * *
— Это просто чудо, то, что рассказывают люди, государь, — леди Герсенда отослала пажа, сама налила подогретое вино в тяжелый серебряный кубок, — неведомая сила перенесла вас из подземелий Ретры прямо во двор замка! Говорят, вы в одиночку положили отряд лучших рыцарей Ретры, а потом за вами явились посланцы Двоих на крылатых конях, и вы удалились на глазах у изумленной толпы.Она была бледна, глаза лихорадочно блестели… Чем-то она напомнила маркграфу ту, прежнюю Герсенду, что так и светилась в ожидании чуда, которое обещало продлиться всю оставшуюся жизнь… «Впрочем, нет, — подумал он, — сейчас это не свет, огонь — что-то выжгло ее изнутри… Это потому, что она тревожилась за меня. И не только за меня. Мужчина по крайней мере может встретить опасность лицом к лицу, сразиться с ней, как подобает рыцарю, а вот что делать женщине, запертой в кругу своих женских обязанности, точно в ловушке… Соврать ей, что ли? Рассказать он удивительных чудесах, о великолепии, отваге и подвиге, которых ей никогда не познать самой?»
— Вранье, — коротко сказал он. — Не было никаких крылатых коней. Мы влезли в грязную, вонючую дыру и вылезли уже в Солере. Вот и все.
— Но это тоже чудо, — возразила леди Герсенда, — достойное летописца. Как его толкует святой отец?
— Никак, — отозвался маркграф, — святой отец свалился в лихорадке и бредит. Впрочем, будь он в сознании, что толку — он ничего не помнит.
— Одно меня удивляет, — задумчиво произнесла леди Герсенда, — почему чудесного спасения удостоились лишь вы, да он, да амбассадоры, да этот молодой еретик. А наши храбрые воины…
— Храбрые воины перенесутся сюда без всякого чудесного вмешательства, — устало ответил маркграф, — так оно надежнее. Мы просто обогнали их на несколько дней, ибо для настоящего чуда нет ни времени, ни расстояния. Честно говоря, я предпочел бы не удостаиваться такого внимания высших сил — как бы они не потребовали слишком высокой платы за помощь. Кстати, кто эта девица, что встретила меня в прихожей? Новая постельничая?
— Вы должны ее помнить, государь, — удивилась маркграфиня, — это ее амбассадор Леон спас из рук разбойников.
— А-а… Видно, тогда она еще не оправилась от потрясения. Смотреть было не на что. Теперь-то она стала поразительно красива. Что-то…
Он задумался, пытаясь подобрать нужное определение, но в конце концов, махнув рукой, заключил:
— …что-то единственное в своем роде.
— Она очень привязана к амбассадору Бергу, — заметила маркграфиня.
— Вот как! Не к своему спасителю?
— Увы, нет. Маркграф усмехнулся.
— Это, душа моя, противоречит всему, что плетут наши менестрели.
— Потому что это — жизнь, а не песня, — грустно сказала леди Герсенда.
— Да, — согласился маркграф, — да, увы. Потому что, несмотря на все чудеса, явленные милостью Двоих, Солер гибнет, а Ретра торжествует. В песне она бы пала пред нами, предлагая все свои сокровища.
Он недоуменно покачал головой.
— Почему, ну почему чудеса нам не подвластны? Я готов отдать Двоим все, что они с меня взыщут, но раз уж так получилось, я предпочел бы чудо гораздо меньшего масштаба… Например — что бы им стоило просто позволить нашей миссии завершиться успехом?
* * *
Сквозь узкие окна крохотной деревенской церкви проникал дождь — на мраморном полу, выщербленном от старости, но чистом, тускло блестели лужи, в щелях между плитами стояла вода. Маленький служка сонно возил по полу драной мешковиной, собирая воду в помятое жестяное ведро.В церкви царил полумрак. Черная половинка алтаря была почти невидима, зато белая отчетливо выступает вперед, словно светясь своим собственным светом, — казалось, она парит над полом. Из ниш в стенах смотрели посланцы Двоих и немногочисленные святые целители, утешители и отшельники — мучеников и местной религии было раз-два и обчелся. Лица, вырезанные из камня и дерева, подпортила сырость, и оттого они казались мрачней обычного.
Мальчик, стоя на коленях, выкручивал тряпку над ведром, когда в углу раздался тихий шорох.
— Проклятая крыса, — пробормотал служка.
Он поднял голову, прислушиваясь и одновременно бесшумно стаскивая с ноги тяжелый деревянный башмак.
И вдруг в ужасе застыл.
Статуя святого Лотара, покровителя рыцарей, стоявшая в полном боевом облачении в одной из ниш, пошевелилась. Пальцы правой руки, до сих пор спокойно лежавшие на рукоятке меча, сомкнулись в кулак, плотно охватив ее, голова медленно повернулась влево, и на служку уставились два сияющих глаза.
Мальчик упал на колени и, не отрывая взгляда от молчаливого воина, пятясь, пополз к выходу. По пути наткнулся на ведро, опрокинул его — но даже не заметил этого. Уже у порога он вскочил и, как был, в одном башмаке, кинулся через церковный двор, размахивая руками и крича на ходу: — Чудо! Чудо!
* * *
— Мерзавец Орсон, — лорд Ансард вытянул ноги, позволяя новому пажу стащить заляпанные грязью сапоги, — говорю вам, государь, он задумал расправу с самого начала. Вся его любезность была просто для отвода глаз.— Не думаю, — маркграф покачал головой, — как знать, быть может, метя в нас, кто-то метил именно в него… Какой-нибудь хитроумный дворцовый заговор… Но вы, друг мой, блестяще себя показали… не подними вы тогда тревогу… Никаких осложнений в пути?
— Ничего, с чем мы бы не справились. Прорвались через кордон, смели их заставы… Но, признаться, я не чаял так скоро встретить вас здесь… Особенно после того, что мне довелось услышать. Он и вправду выбросился с галереи? Повел себя как рыцарь… Не ожидал от него. Впрочем, это лишний раз подтверждает его виновность.
— Или мужество…
— Ну-у… — протянул Ансард. Он с наслаждением пошевелил ступнями, потянулся. — Так, значит, вы приобщились к чуду? Перенеслись в Солер на крылатых конях?
Голос его звучал настороженно и чуть насмешливо. «Это оттого, что ему страшно, — подумал маркграф. — Он воин, человек действия, чудеса — не его удел. Что ж, пусть боится. Давно бы так».
— Чудо, — сказал он, — не нуждается в излишествах. Не было крылатых коней. Мы просто сделали шаг в Ретре и оказались в Солере, вот и все.
— Да, — Ансард задумчиво кивнул в подтверждение своим мыслям, — вот и все. Это для простолюдинов чудо рядится в парчовые одеяния, ибо их иначе не проймешь, верно, святой отец? Кстати, как вы себя чувствуете?
Он обернулся к примасу, неподвижно сидевшему в углу комнаты. Тот уже день как поднялся с постели, но лицо его было по-прежнему бледным, губы неслышно двигались, словно он все время говорил что-то, обращаясь к самому себе. Все с тем же отсутствующим выражением лица, слегка возвысив голос, примас произнес:
— Перед лицом великих событий слабость человеческая ничего не значит.
Маркграф виновато поглядел на Ансарда:
— Он теперь все время так. Это все то чудо…
— А нас ждут великие события? — Ансард оживился.
— О да. Да. И чудесам несть числа. Святой Лотар явился мне прошлой ночью. И он мне поведал… Он замолк.
— Да, — повторил Ансард, — святой Лотар. Все только о нем и толкуют. Так что с ним стряслось?
— То, что должно, — сурово сказал примас.
— Служка видел, как храмовая статуя святого Лотара пошевелилась, — пояснил маркграф. — Служка, правда, всегда был придурковатым, а теперь и вовсе свихнулся, но мы опять имеем дело с чудом — не мне в том сомневаться. В церкви полно народу, днем и ночью, ждут повторения… Впрочем, кое-кто полагает, что ему все-таки привиделось с голодухи.
— Маловеры, — сурово сказал священник, — уже посрамлены. Фигура Карны, что при дороге на Ретре. — множество свидетелей наблюдали, как она открыла и закрыла глаза. И так по всему Солеру. Ибо было мне откровение, и знамения тому порукой. И молюсь я, и да будут мои молитвы услышаны…
— Тогда молитесь, — горько сказал маркграф, — чтобы проклятый Эрмольд выполнил свое обещание — замолвил за нас словечко наследнику. Не то нам придется преподнести ему Солер в качестве вассального графства — как выкуп за кровь этого несчастного.
— Это Солеру не грозит, — голос священника набрал силу, — ибо Солер призван Двумя, чтобы покарать нечестивую, погрязшую в пороках Ретру.