Страница:
— Со свечами, — пробормотал Леон.
— Вот именно, — довольно кивнул Айльф, хитро прищурившись, — со свечами.
— А почему смена не пришла?
— А никто не знает. Они пропали. Побросали свои кирки и пропали. Вот рудник и закрыли от греха подальше. Жила истощилась, как же.
— Брось, — возразил Леон, — жизнь рудокопа не в цене… да будь там серебро, их бы вся свита Темного не остановила.
— Это можно проверить, — вдруг сказал Берг.
— Ты о… — Леон сообразил. — Ах, да.
Он придержал лошадь, пока Берг, едучи бок о бок с и занимая того вежливым разговором о заморских странах — сплошное вранье, понятное дело, — не скрылся из виду за очередным поворотом. Айльф, которого провести было не так легко, держался рядом, не сводя с Леона заинтересованных глаз.
— Помоги-ка мне, малый, — сказал Леон, натягивая поводья.
Он достал из вьючного мешка замаскированный под причудливый кинжал портативный анализатор и, спешившись и передав повод Айльфу, подошел к отвалу.
— Манганит, — сказал он, подобрав бурый камушек, — марганца тут хватает. А вот это аргентит. Похоже, ты прав, парень. Жила не истощилась.
— Ясное дело, — солидно сказал Айльф. — А зачем это вы ножиком землю ковыряли?
— Хотел проверить, есть ли в породе серебро.
— Это у вас в стране такие шикарные ножи делают? А только зря вы это — каждому дураку и так ясно, что серебра тут полным-полно.
Возразить Леону было нечего. Он отбросил кусок руды и, отобрав у Айльфа поводья, вновь поставил ногу в стремя. Вход в штольню чернел, точно гигантская кротовья нора.
Тем временем кавалькада маркграфа уже отъехала далеко вперед — им пришлось пустить лошадей галопом, чтобы догнать ее.
Проход в скалах открылся неожиданно: в глаза Леону ударила слепящая вспышка — сквозь узкую щель в камне било солнце, и казалось, всадники друг за другом въезжают в море жидкого огня.
Когда зрачки привыкли к яркому свету, Леон увидел далеко внизу, в долине, ультрамариновую гладь озера, в которую далеко вдавались рыжие валуны. Темные ели отражались в неподвижной воде, а на берегу меж деревьями виднелись хижины, которые отсюда казались игрушечными.
— Вот оно, Мурсианское озеро, — сказал Айльф. Дальше, до самого горизонта, стояла черная стена леса, подернутая мягкой утренней дымкой.
— А… замок? — удивленно спросил Леон. Он все jto представлял себе как-то не так.
— Замок вон там, — неопределенно махнул рукой Айльф, — за лесом. Он на деле ближе к той дороге стоит, ну, с которой мы вчера съехали… Там отрог, место удобное, высокое… Тут что-то… рудокопы тут жили, ну и при них… Дичи тут полным-полно, рыбы завались — что в озере, что в ручьях… Да и луга в предгорьях всегда были хороши. Кто-то ушел, но больше остались.
— А дальше что? — спросил Леон у Айльфа.
— Ничего, — ответил тот, — ничего до самого моря. «Какого черта тут стряслось, — подумал Леон, — в такой-то глуши?»
— Его светлость намерен посетить замок завтра, — пояснил Варрен. — Лорд Ансард полагал, что его присутствие настоятельно требуется именно здесь.
Они начали спускаться, придерживая лошадей, — дорога весьма круто уходила вниз.
Им навстречу уже бежали люди. Один, одетый получше остальных, был, по-видимому, сельским старостой; в небольшой депутации Леон распознал и священника.
«Ему, видно, приходится кланяться на обе стороны, — подумал он, — и Светлому, и Темному. Других-то священников тут нет».
Наконец встречающие окружили всадников. Леон заметил, что, хотя появление подобной кавалькады было, по-видимому, редкостью, особого возбуждения никто не выказывал. Скорее жители крохотной деревушки на побережье Мурсианского озера выглядели подавленными, а то и испуганными. Даже голоса звучали приглушенно.
Староста выступил вперед и преклонил колени.
— Ваша светлость! Соблаговолите!
Маркграф соскочил с лошади, бросив поводья кому-то из местных, — тот тут же подхватил их и повел лошадь по поросшей травой единственной улице. Остальные всадники, включая Айльфа, последовали за ним. На площади остались маркграф со своим оруженосцем, примас, местный священник и староста. Берг, поразмыслив с миг, тоже не двинулся с места — вроде их лично не приглашали, но отослать вряд ли решатся…
— Что ж, веди, — произнес маркграф.
— Сюда, ваша светлость, — староста двинулся к одному из крытых дранкой домов, сопровождаемый местным священником. Остальные жители деревни, нерешительно потоптавшись на площади, начали постепенно расходиться.
Дом, в который их привели, явно принадлежал самому старосте — он был сработан просто, но добротно. Маркграф, понятное дело, не собирался останавливаться тут на ночлег — Леон видел, как его люди разбивают палатки неподалеку от уреза воды. Тем не менее за стол его светлость сесть не отказался.
Примас и Варрен последовали за ним. Берг, секунду поразмыслив, тоже решительно двинулся следом — как себя поставишь, так к тебе и будут относиться.
Мебель в горнице тоже была добротной, но массивный стол, за который уселись маркграф с примасом и терранские послы, был на удивление пуст — на одном-единственном блюде лежала кучка жареных рыбешек, довольно костлявых даже с виду.
— Рыба пока еще ловится, — грустно сказал староста. — Я не ожидал вашего прибытия так скоро, ваше сиятельство, иначе позаботился бы расставить с вечера силки… хотя, впрочем, дичь ушла из леса.
«Да они голодают!» — сообразил Леон.
Маркграф кивнул оруженосцу, застывшему у него за спиной:
— Пусть поставят большой котел на площади, — распорядился он.
— Что у вас стряслось? — настороженно спросил примас.
— Лучше отец Лорих расскажет. — Вид у старосты, как и у остальных жителей деревни, был то ли растерянный, то ли испуганный.
— Виноват, сударь, — мрачно сказал отец Лорих, — недоглядел. Рожала тут одна из женщин тяжело, так остальные для того, чтоб ей полегчало, соорудили из соломы чучело… ну, стыдно сказать, чье… напялили на него шляпу и стали плясать вокруг. Понятно, что от такого непотребства одна из этих плясуний упала на месте, да и роженица все равно умерла, а стоило мне взять на руки младенца, как из него вышел змей, да и сам младенец тут же испустил дух. Видно, оскорбили мы Двоих… Да так оскорбили, что стены, ваша светлость, трястись начали. Ну и пошло… Люди словно ума лишились. Все им в соседе чудится то вор, то злодей… Должно быть, Темный, сударь, за нас взялся — потому что все эти дары, все почести, которые ему должно оказывать, сами знаете кому достались. А я тут один за все про все, как углядеть? В городе-то как — молитвы совокупно возносятся, на одного нерадивого сто праведных… Вот и нет Двоим обиды. А у нас и одного праведника днем с огнем не сыщешь, все в рощу шастают… Вот Двоим-то и обидно. И пошло-поехало! Всем досталось. А уж семью эту злосчастную, в которой роженица померла, — так вообще со свету сжили. Нигде ей приюта не было. Крышу на них обрушил, а когда они в соседнем доме пристанище нашли, спалил тот дом огнем… начисто спалил… Так хозяин с детьми принужден был в шалаше поселиться, в поле, за околицей, да и то — стоило ему сено скосить и собрать в скирды, как небесное воинство все и пожгло. Амбары тоже все сгорели, а посевы так и не взошли… Ну, староста к лорду Ансарду направился, а тот говорит — Ворлан, может, за вас и заступится, только что — Ворлан? Вон, в небе среди бела дня звезда горит, надо всеми Срединными отрогами… Мой священник, говорит, днем и ночью молитвы возносит, значит, и от них толку нет… Двое высоко, на нас и смотреть не хотят — они лишь знатным особам внемлют… И так уж обижены, что их пуще злить… И амбары он открыть, судари мои, отказался… Потому, как знать, может Двоим это не понравится, они тогда и Ворланом займутся.
Он вздохнул и подпер щеку кулаком.
— А больше всего обидно, что рыба из озера ушла, — грустно сказал он. — И чем ей тут плохо было?
«Наверное, любил рыбку поудить, — подумал Леон, — в ущерб своим прямым обязанностям».
— А что случилось с той семьей? — не удержался он.
Отец Лорих промолчал, но староста, который тщетно пытался определить статус Леона, нерешительно ответил:
— Хозяин умер, сударь мой… он, чтобы беду от себя и детей отвести, согласился пройти очищение… ну, накалили железо… он вскоре и умер… А дети ушли… в лес ушли. Не знаю, что с ними сталось. Пусть хоть бы и померли, дело не в этом, но ведь беды на том не прекратились: весной трава на выгоне вдруг стала ядовитой, и почти весь скот пал… И мыши повсюду — столько мышей, так и снуют, смотреть страшно. Люди напуганы, сударь, говорят, эти места прокляты; хотят сниматься с места, а куда они денутся? Разве в тот же Ворлан. А лорд Ансард говорит, он грех на душу брать не хочет — не ему такие вопросы решать… Это дело сеньора.
Маркграф сидел с каменным лицом, лишь мрачно парабанил пальцами по столешнице. Из окна Леону было видно, как на площади дымились костры полевой кухни.
Староста искательно взглянул на примаса, но вид у того был суровый.
— Надеюсь, вы не содержите алтари в небрежении? — с обманчивой мягкостью спросил он. — Я хотел бы посетить храм. Не сопроводите ли меня, отец Лорих?
— Да-да, — торопливо отозвался перепуганный отец Лорих, — пойдемте, святой отец.
Маркграф тоже поднялся и вышел, сопровождаемый оруженосцем.
Берг кивнул Леону — они выбрались из-за стола и гоже вышли следом за остальными. Стоя на пороге, Леон с наслаждением вдохнул сырой ветер с Мурсианского озера — в доме у старосты все же было темновато, да еще и вдобавок вонял торф, который для сохранения жара навалили сверху на поленья в очаге.
Места тут были красивы — дикой, суровой красотой; солнце уже отклонилось от зенита, окрашивая подступающий к озеру черный лес чуть заметным багрянцем, но замершая на берегу деревушка выглядела такой жалкой, словно печать запустения уже коснулась ее. Из крошечной, почти игрушечной церкви на холме Доносился приглушенный звук колокола.
— Боюсь, во всех напастях обвинят этого беднягу, местного священника, — сказал Берг. — Скажут, что он небрежно относился к своим обязанностям и люди отвернулись от истинной веры. В их представлении совпадений не бывает: все происходит с какой-то целью. А тут еще, похоже, и землетрясение подвернулось. Вероятно, порода проседает — всю гору же перекопали…
— И что же будет?
— Не знаю. Это зависит от степени терпимости нашего святого отца. Он не производит впечатления жестокого человека. Но жители деревни отступили от веры, а это, разумеется, недопустимо.
— Я что-то не просек. Что они делали?
— Ну, скорее всего, выполняли какой-то языческий обряд. Кощунственный с точки зрения основной религии.
— Нет, это я понял. Что именно?
— Поклонялись какому-то божку, который, видимо, имел раньше отношение к плодородию. Видишь, священник местный даже назвать его стеснялся.
Леон ни с того ни с сего вспомнил странную фигурку, прыгающую над шторкой ярмарочного кукольного театра.
— Может, лепрекону этому? Помнишь — на ярмарке?
— Корры? Не знаю… Тогда они никакие не лепреконы — те-то больше все клады стерегут… Вот они-то как раз — по горному делу.
— Кстати… Насчет горного дела… — вспомнил Леон. — Жила не истощилась. Там полно серебра…
— Ну, — рассеянно проговорил Берг, — значит, лепреконы их и выжили…
— Хорошо, — согласился Леон, — пусть не лепреконы. Но что-то же тут, в этой деревушке, происходило?
— Ага… ведьма порчу навела. Происходило. Все время происходит. Не в одном мире — так в другом. Странное существо человек: никак не может усвоить, что цепь случайностей — это еще не закономерность, — сухо заметил Берг.
— Правда? Знаешь, пока вы там в церкви будете, пройдусь-ка я с анализатором вон по тому лугу. Это там скотина отравилась? Вот и посмотрю, что там за отрава.
— Ну-ну, — неопределенно сказал Берг, — валяй. Развлекайся. А я, получается, один буду любоваться, как святой отец пассы делает… А то, если ни один из нас в храме не покажется, они еще, чего доброго, подумают, что это мы и есть лепреконы.
Молодая трава на лугу, сочная и зеленая, доставала Леону всего лишь до колена. Из-под ног при каждом шаге прыгали в разные стороны какие-то мелкие насекомые — казалось, сам луг звенел и тюкал крохотными молоточками и пилами. Он подошел к особенно зеленому и густо поросшему участку, достал из поясной сумки портативный анализатор и присел на корточки, вглядываясь в шкалу определителя.
Солнце припекало все сильнее, и, когда он резко выпрямился, все еще сжимая анализатор в руке, шкалу на миг заволокло багровым туманом.
— Ничего, — произнес он в пустоту.
Он растерянно пожал плечами. Берг говорил — цепь случайностей. Может, трава тут и вовсе ни при чем… Мало ли…
Он все еще брел по безопасному, безвредному, изумрудному лугу, когда снизу, из деревни, раздался высокий, надрывающий душу женский плач — он беспрепятственно метался над озером, отражаясь от водной глади. Леон ускорил шаги — как раз вовремя, чтобы столкнуться с выходящим из церквушки Бергом.
— Что еще стряслось? — торопливо спросил он.
— Наш милый примас оказался не таким уж милым — выдал такую проповедь, что стены тряслись, и под конец проклял это место.
— Проклял?
— Люди здесь больше жить не будут. Завтра все ухолят в Ворлан. Они сами осквернили это место, отказавшись от защиты Двоих и уступив его древним силам. Большая часть вины лежит, разумеется, на местном священнике, но, похоже, с ним разбираться будут уже в Ворлане.
— Трава на лугу совершенно безвредна, Берг.
Берг пожал плечами:
— Что с того? Видно, весной вымыло какую-то дрянь из почвы, вот трава ее и натянула, а потом она распалась и стала безопасной, или просто у местной растительности бывают какие-то циклы — слишком растянутые во времени, чтобы их могла отследить Первая Комплексная. А ты что, полагаешь, на них действительно ополчились темные силы?
— А… что же тогда происходит?
— Ничего, — удивленно сказал Берг. — А что, что-то происходит?
Его взгляд не выражал ничего, кроме беспредельного терпения, но Леону стало не по себе — он запоздало сообразил, что его напарник, который формально числился заодно и его куратором, вполне может прийти к нелестным для него, Леона, выводам. Вторая Комплексная прибудет теперь не скоро, но все же прибудет, и ее уже будет ждать заранее подготовленный отчет, а там, в отчете, будет надиктовано, что наблюдатель широкого профиля Л. Калганов склонен к некритичному восприятию действительности и легко подхватывает массовую истерию, столь типичную для донаучного сознания.
— Пошли в лагерь, — флегматично сказал Берг, — его светлость сказал, что ноги его не будет ни под одной проклятой крышей. Он вообще в дурном настроении — лорду Ансарду полагалось бы встретить его здесь честь по чести, да проводить в Ворлан, да закатить подобающий прием, а его, Ансарда, до сих пор нет. Так что мы с утра выступаем. Обратно, в Солер…
— А… как же жители?
— А что жители? Не в Солер же им идти — пойдут в Ворлан. Земли тут хватает, может, Ансард и выделит им какой-то паршивенький надел. А может, и нет — они ж теперь как зачумленные.
— И все?
— А ты чего хотел? Все, что положено, сделано, а там — как бог судил… Вернее, боги… Ты куда?
— Да так, — сказал Леон. Он представил себе, что должно сейчас твориться в деревушке. — Пойду прогуляюсь.
Сумерки сгустились быстро — солнце уже опустилось за горный кряж, и озеро вместе с приютившейся на побережье горсткой хижин потонуло в густой тени. Над водой плавали мягкие кольца тумана — такого низкого, что верхушки валунов, выступающие из него, казалось, висели в воздухе. Было так тихо, что тишина утра казалась уже почти нечеловеческой — каждый звук, доносящийся со стороны деревушки, будь то женский плач или скрип двери, заставлял вздрагивать, точно от удара хлыстом.
Пора было возвращаться в лагерь, но Леон медлил. Пространство чужого мира мягко обнимало его — он был совсем один в сумеречном, пульсирующем сердце вселенной…
— Сударь, — раздался у него за спиной тихий голос. Он обернулся.
Из-за камня выглядывала девушка. Белокожая, с русыми рассыпанными по плечам волосами, она казалась просто порождением тумана и дышащих влагой сумерек. Глаза у нее тоже были светлые — светло-серые и прозрачные, точно озерная вода. Лишь когда Леон опомнился от неожиданности, он понял, что девушка вполне материальна: на ней было платье из грубой ткани, изодранное на локтях, а когда она нерешительно выступила из-за камня, стало видно, что на нежных, как лепестки, ступнях болтаются разбитые, заляпанные землей башмаки.
— Сударь… простите… Я увидела утром, как скакали всадники. Я подумала…
— Ты кто? — спросил он почему-то шепотом.
— Я Сорейль, — нетерпеливо ответила она и повторила: — Я видела, как вы съехали с горы. Я подумала… Малыши хотят есть… А вы ведь нездешний. И если я вас попрошу… — И мягко пояснила: — Больше мне просить некого.
Тут только он сообразил:
— Это вы… это вашу семью обвинили во всех несчастьях?
— Они напуганы, сударь, — тихонько отозвалась она.
«Странная снисходительность в таких обстоятельствах, — подумал он. — Во всяком случае, она не глупа, эта девушка».
— Погоди, — сказал он, — я принесу тебе поесть. И плащ потеплее. Где вы прячетесь?
Она вздрогнула, потом покорно ответила:
— В лесу, сударь. Но я подожду здесь.
— Я сейчас.
И он начал торопливо подниматься вверх по склону холма, к лагерю, палатки которого, подсвеченные кострами и пламенем факелов, плыли в тумане, точно стайка корабликов с яркими парусами.
Часовой, охранявший лагерь, пропустил его, ни о чем не спросив, — терранских амбассадоров все знали в лицо, первое время специально сбегались, чтобы посмотреть на этакое диво — первых людей, переплывших море… потом, правда, попривыкли. Все, похоже, попрятались по палаткам, не рискуя бродить по проклятой земле, — у костра сидели лишь несколько копейщиков да Берг с Айльфом.
— А где маркграф? — поинтересовался Леон.
— Охотится.
— Охотится?
— Да, — кивнул Берг, — загонная охота с факелами… Шикарное развлечение… И вся свита с ним… Что он, по-твоему, стал бы до ночи в палатке сидеть? А ни под одну проклятую крышу он, как сказал, не сунется. Ты это куда опять собрался?
Леон обернул лоскутом холста несколько лепешек и кусок вяленого мяса и прихватил из своей палатки теплый плащ.
— Пикник хочешь устроить?
— Пойти с вами, сударь? — тут же подхватился Айльф. Глаза юноши сверкали любопытством.
— Нет.
Он сделал решительный шаг прочь от костра, в темноту.
— Леон, — негромко окликнул Берг, — погоди.
— Потом поговорим, ладно?
— Ты опять, кажется, во что-то ввязался… — Берг не спрашивал, скорее утверждал. — Если не можешь удержаться, постарайся хотя бы не попадаться никому на глаза.
— Не учи ученого. Я только отнесу ей поесть…
— Ей! Калганов, ты уже однажды… Я тогда, на разборе полетов, за тебя заступился — больше не собираюсь. А это уже…
Берг явно собирался говорить и дальше, но Леон повернулся к нему спиной и начал спускаться к озеру, оскальзываясь на влажных от вечерней мороси камнях.
Девушка вновь выглянула из-за валуна. Она походила на зверька — одновременно доверчивого и пугливого.
— Возьми, — сказал он, протягивая ей сверток.
Она схватила его, прижала к груди и опрометью кинулась в гущу леса — заросли можжевельника сомкнулись за ней, и берег вновь стал абсолютно пустым.
— Эй! — растерянно пробормотал он.
Он так и не успел сказать ей, что в лесу охотится маркграф со своими людьми. Как знать, если они наткнутся на беглецов, не воспримут ли они их просто как еще один объект охоты?
Туман уплотнился и теперь стоял над озером зыбкой стеной, из которой внезапно проявлялись и подмигивали пустыми глазницами чудовищные рожи.
Неудивительно, что бедным местным жителям лезет в голову всякая чушь… Места-то и впрямь страшненькие.
Он подождал еще немного, жалея, что не захватил плащ для себя — туман оседал на волосах, на ресницах, превращаясь в мелкую водяную пыль, — потом пожал плечами и вновь направился к лагерю.
— Что-то ты быстро, — подозрительно сказал Берг.
— Не знаю, что ты себе вообразил, — устало ответил Леон, — это просто напуганные дети.
— А… та несчастная семья. И все же, Леон, это их внутренние дела. Если мы будем вести себя неосмотрительно, мы можем навлечь на себя немилость маркграфа. Или святого отца, что в нынешних условиях, пожалуй, еще хуже.
Леон вздохнул.
— Послушай, старик, я понимаю, ты все верно говоришь, но ведь инструкции — это еще не все. Во что мы превратимся, если не будем их жалеть?
— Нет, ты мне скажи, во что мы превратимся, если будем их жалеть! Ни ты, ни я — мы ведь просто не выдержим, Леон… Это же непосильный груз… Ну, одному ты поможешь, другому… Тем, кто тебе больше симпатичен, так? А остальные, значит, пусть мучаются… Господи, Леон, я не понимаю — ну ты же проходил психологическую подготовку, у тебя были вполне приличные результаты. Куда ты ее сейчас дел — в карман спрятал?
И он, безнадежно махнув рукой, прошел мимо Леона в палатку.
После нескольких часов, проведенных в седле, сон сморил Леона быстро, и он не видел, как вернулся со своими людьми маркграф, лишь смутно слышал приглушенные туманом голоса и звон оружия. Потом все стихло. Ему снились выползающие из тумана чудовищные рыла и бродящие меж хижинами белые призрачные фигуры. Весь мир стал призрачным, ненадежным — почему-то это вызвало такой приступ страха, что он, пожалуй, был даже рад, когда его разбудил какой-то шум. Он накинул плащ и вышел из палатки — не столько для того, чтобы узнать, что происходит, сколько для того, чтобы, уцепившись за действительность, скинуть с себя обрывки зловредного сна… Но когда он вышел из палатки и понял, что именно его разбудило, облегчение сменилось неясной тревогой: посреди лагеря на усталой взмыленной лошади восседал такой же усталый человек.
Его добротное платье было изодрано ветками и заляпано конским потом.
— Доложите его светлости, — обратился он к стоящему на пороге палатки часовому, но маркграф уже иозник рядом, кутаясь в плащ.
— Государь… — прошептал гонец.
— Говори.
— Я из Ворлана. Вернее…
— Говори, — повторил маркграф.
— Его больше нет. Замок Ворлан сгорел. В него ударила молния. Среди ясного неба!
— Среди ясного неба… — прошептал маркграф. — А… лорд Ансард?
— Он выехал вашей светлости навстречу, — пояснил гонец, — но, когда увидел столб дыма, вернулся… Застал пепелище… Замка больше нет. Милорд Ансард просил передать вам, что они нуждаются в вашей помощи. Там есть раненые…
— А леди Клария?
— Супруга лорда погибла в огне, упокой Двое ее Душу.
— Если святому отцу и впрямь удалось отвратить отсюда месть Двоих, — тихонько заметил невесть откуда вынырнувший Айльф, — то, похоже, она обратилась на Ворлан.
— Совпадение? — ехидно прошептал Леон сонному Бергу. — Гром среди ясного неба?
— Трубите сбор, — холодно сказал маркграф, — я выступаю немедленно.
По лагерю заметались блуждающие огни факелов.
— Мы поскачем вдесятером — гвардейцы со мной… Остальные сопровождают мурсианцев.
— В Ворлан, государь? — растерянно переспросил Варрен.
— Дурак! В Солер, не в Ворлан… Мы в Ворлане соберем тех, кто выжил…
Он осмотрелся, взгляд его упал на послов.
— Амбассадоры, вам придется ехать в Солер: я не имею права рисковать вашей безопасностью… да к тому же вы, прошу прощения, не блестящие наездники.
«Господи, — подумал Леон, — а этот дурак тренер уверял, что мы будем держаться в седле не хуже заправского воина…»
— Святой отец поедет с вами, — добавил маркграф уже мягче. — Боюсь, силы, поразившие Ворлан, ему не подвластны… А отпеть мертвецов, там, полагаю, все же найдется кому. Старосту ко мне.
Староста появился сразу — сонный и перепуганный.
— Я выезжаю, — отрывисто проговорил маркграф, — а ваши нечестивцы наутро поедут с моими людьми.
— Как будет угодно вашей светлости, — испуганно пробормотал староста, — но…
— Не бойтесь. Я охотился в окрестных лесах — они вполне безопасны.
— Разве что там прячутся эти отродья, — тихонько заметил староста.
— Глупости! Мы наткнулись на их логово. Загнали в сердце горы, в старую штольню. Не думаю, что они выберутся оттуда — во всяком случае, не так скоро. Быть может, Двое удовлетворятся этим и снимут с вас свое проклятье.
«Сорейль, — подумал Леон. — Он затравил их, как дичь».
Он поежился, поскольку всегда полагал маркграфа человеком порядочным и достойным — впрочем, тот и был таким. По-своему.
— Вот именно, — довольно кивнул Айльф, хитро прищурившись, — со свечами.
— А почему смена не пришла?
— А никто не знает. Они пропали. Побросали свои кирки и пропали. Вот рудник и закрыли от греха подальше. Жила истощилась, как же.
— Брось, — возразил Леон, — жизнь рудокопа не в цене… да будь там серебро, их бы вся свита Темного не остановила.
— Это можно проверить, — вдруг сказал Берг.
— Ты о… — Леон сообразил. — Ах, да.
Он придержал лошадь, пока Берг, едучи бок о бок с и занимая того вежливым разговором о заморских странах — сплошное вранье, понятное дело, — не скрылся из виду за очередным поворотом. Айльф, которого провести было не так легко, держался рядом, не сводя с Леона заинтересованных глаз.
— Помоги-ка мне, малый, — сказал Леон, натягивая поводья.
Он достал из вьючного мешка замаскированный под причудливый кинжал портативный анализатор и, спешившись и передав повод Айльфу, подошел к отвалу.
— Манганит, — сказал он, подобрав бурый камушек, — марганца тут хватает. А вот это аргентит. Похоже, ты прав, парень. Жила не истощилась.
— Ясное дело, — солидно сказал Айльф. — А зачем это вы ножиком землю ковыряли?
— Хотел проверить, есть ли в породе серебро.
— Это у вас в стране такие шикарные ножи делают? А только зря вы это — каждому дураку и так ясно, что серебра тут полным-полно.
Возразить Леону было нечего. Он отбросил кусок руды и, отобрав у Айльфа поводья, вновь поставил ногу в стремя. Вход в штольню чернел, точно гигантская кротовья нора.
Тем временем кавалькада маркграфа уже отъехала далеко вперед — им пришлось пустить лошадей галопом, чтобы догнать ее.
Проход в скалах открылся неожиданно: в глаза Леону ударила слепящая вспышка — сквозь узкую щель в камне било солнце, и казалось, всадники друг за другом въезжают в море жидкого огня.
Когда зрачки привыкли к яркому свету, Леон увидел далеко внизу, в долине, ультрамариновую гладь озера, в которую далеко вдавались рыжие валуны. Темные ели отражались в неподвижной воде, а на берегу меж деревьями виднелись хижины, которые отсюда казались игрушечными.
— Вот оно, Мурсианское озеро, — сказал Айльф. Дальше, до самого горизонта, стояла черная стена леса, подернутая мягкой утренней дымкой.
— А… замок? — удивленно спросил Леон. Он все jto представлял себе как-то не так.
— Замок вон там, — неопределенно махнул рукой Айльф, — за лесом. Он на деле ближе к той дороге стоит, ну, с которой мы вчера съехали… Там отрог, место удобное, высокое… Тут что-то… рудокопы тут жили, ну и при них… Дичи тут полным-полно, рыбы завались — что в озере, что в ручьях… Да и луга в предгорьях всегда были хороши. Кто-то ушел, но больше остались.
— А дальше что? — спросил Леон у Айльфа.
— Ничего, — ответил тот, — ничего до самого моря. «Какого черта тут стряслось, — подумал Леон, — в такой-то глуши?»
— Его светлость намерен посетить замок завтра, — пояснил Варрен. — Лорд Ансард полагал, что его присутствие настоятельно требуется именно здесь.
Они начали спускаться, придерживая лошадей, — дорога весьма круто уходила вниз.
Им навстречу уже бежали люди. Один, одетый получше остальных, был, по-видимому, сельским старостой; в небольшой депутации Леон распознал и священника.
«Ему, видно, приходится кланяться на обе стороны, — подумал он, — и Светлому, и Темному. Других-то священников тут нет».
Наконец встречающие окружили всадников. Леон заметил, что, хотя появление подобной кавалькады было, по-видимому, редкостью, особого возбуждения никто не выказывал. Скорее жители крохотной деревушки на побережье Мурсианского озера выглядели подавленными, а то и испуганными. Даже голоса звучали приглушенно.
Староста выступил вперед и преклонил колени.
— Ваша светлость! Соблаговолите!
Маркграф соскочил с лошади, бросив поводья кому-то из местных, — тот тут же подхватил их и повел лошадь по поросшей травой единственной улице. Остальные всадники, включая Айльфа, последовали за ним. На площади остались маркграф со своим оруженосцем, примас, местный священник и староста. Берг, поразмыслив с миг, тоже не двинулся с места — вроде их лично не приглашали, но отослать вряд ли решатся…
— Что ж, веди, — произнес маркграф.
— Сюда, ваша светлость, — староста двинулся к одному из крытых дранкой домов, сопровождаемый местным священником. Остальные жители деревни, нерешительно потоптавшись на площади, начали постепенно расходиться.
Дом, в который их привели, явно принадлежал самому старосте — он был сработан просто, но добротно. Маркграф, понятное дело, не собирался останавливаться тут на ночлег — Леон видел, как его люди разбивают палатки неподалеку от уреза воды. Тем не менее за стол его светлость сесть не отказался.
Примас и Варрен последовали за ним. Берг, секунду поразмыслив, тоже решительно двинулся следом — как себя поставишь, так к тебе и будут относиться.
Мебель в горнице тоже была добротной, но массивный стол, за который уселись маркграф с примасом и терранские послы, был на удивление пуст — на одном-единственном блюде лежала кучка жареных рыбешек, довольно костлявых даже с виду.
— Рыба пока еще ловится, — грустно сказал староста. — Я не ожидал вашего прибытия так скоро, ваше сиятельство, иначе позаботился бы расставить с вечера силки… хотя, впрочем, дичь ушла из леса.
«Да они голодают!» — сообразил Леон.
Маркграф кивнул оруженосцу, застывшему у него за спиной:
— Пусть поставят большой котел на площади, — распорядился он.
— Что у вас стряслось? — настороженно спросил примас.
— Лучше отец Лорих расскажет. — Вид у старосты, как и у остальных жителей деревни, был то ли растерянный, то ли испуганный.
— Виноват, сударь, — мрачно сказал отец Лорих, — недоглядел. Рожала тут одна из женщин тяжело, так остальные для того, чтоб ей полегчало, соорудили из соломы чучело… ну, стыдно сказать, чье… напялили на него шляпу и стали плясать вокруг. Понятно, что от такого непотребства одна из этих плясуний упала на месте, да и роженица все равно умерла, а стоило мне взять на руки младенца, как из него вышел змей, да и сам младенец тут же испустил дух. Видно, оскорбили мы Двоих… Да так оскорбили, что стены, ваша светлость, трястись начали. Ну и пошло… Люди словно ума лишились. Все им в соседе чудится то вор, то злодей… Должно быть, Темный, сударь, за нас взялся — потому что все эти дары, все почести, которые ему должно оказывать, сами знаете кому достались. А я тут один за все про все, как углядеть? В городе-то как — молитвы совокупно возносятся, на одного нерадивого сто праведных… Вот и нет Двоим обиды. А у нас и одного праведника днем с огнем не сыщешь, все в рощу шастают… Вот Двоим-то и обидно. И пошло-поехало! Всем досталось. А уж семью эту злосчастную, в которой роженица померла, — так вообще со свету сжили. Нигде ей приюта не было. Крышу на них обрушил, а когда они в соседнем доме пристанище нашли, спалил тот дом огнем… начисто спалил… Так хозяин с детьми принужден был в шалаше поселиться, в поле, за околицей, да и то — стоило ему сено скосить и собрать в скирды, как небесное воинство все и пожгло. Амбары тоже все сгорели, а посевы так и не взошли… Ну, староста к лорду Ансарду направился, а тот говорит — Ворлан, может, за вас и заступится, только что — Ворлан? Вон, в небе среди бела дня звезда горит, надо всеми Срединными отрогами… Мой священник, говорит, днем и ночью молитвы возносит, значит, и от них толку нет… Двое высоко, на нас и смотреть не хотят — они лишь знатным особам внемлют… И так уж обижены, что их пуще злить… И амбары он открыть, судари мои, отказался… Потому, как знать, может Двоим это не понравится, они тогда и Ворланом займутся.
Он вздохнул и подпер щеку кулаком.
— А больше всего обидно, что рыба из озера ушла, — грустно сказал он. — И чем ей тут плохо было?
«Наверное, любил рыбку поудить, — подумал Леон, — в ущерб своим прямым обязанностям».
— А что случилось с той семьей? — не удержался он.
Отец Лорих промолчал, но староста, который тщетно пытался определить статус Леона, нерешительно ответил:
— Хозяин умер, сударь мой… он, чтобы беду от себя и детей отвести, согласился пройти очищение… ну, накалили железо… он вскоре и умер… А дети ушли… в лес ушли. Не знаю, что с ними сталось. Пусть хоть бы и померли, дело не в этом, но ведь беды на том не прекратились: весной трава на выгоне вдруг стала ядовитой, и почти весь скот пал… И мыши повсюду — столько мышей, так и снуют, смотреть страшно. Люди напуганы, сударь, говорят, эти места прокляты; хотят сниматься с места, а куда они денутся? Разве в тот же Ворлан. А лорд Ансард говорит, он грех на душу брать не хочет — не ему такие вопросы решать… Это дело сеньора.
Маркграф сидел с каменным лицом, лишь мрачно парабанил пальцами по столешнице. Из окна Леону было видно, как на площади дымились костры полевой кухни.
Староста искательно взглянул на примаса, но вид у того был суровый.
— Надеюсь, вы не содержите алтари в небрежении? — с обманчивой мягкостью спросил он. — Я хотел бы посетить храм. Не сопроводите ли меня, отец Лорих?
— Да-да, — торопливо отозвался перепуганный отец Лорих, — пойдемте, святой отец.
Маркграф тоже поднялся и вышел, сопровождаемый оруженосцем.
Берг кивнул Леону — они выбрались из-за стола и гоже вышли следом за остальными. Стоя на пороге, Леон с наслаждением вдохнул сырой ветер с Мурсианского озера — в доме у старосты все же было темновато, да еще и вдобавок вонял торф, который для сохранения жара навалили сверху на поленья в очаге.
Места тут были красивы — дикой, суровой красотой; солнце уже отклонилось от зенита, окрашивая подступающий к озеру черный лес чуть заметным багрянцем, но замершая на берегу деревушка выглядела такой жалкой, словно печать запустения уже коснулась ее. Из крошечной, почти игрушечной церкви на холме Доносился приглушенный звук колокола.
— Боюсь, во всех напастях обвинят этого беднягу, местного священника, — сказал Берг. — Скажут, что он небрежно относился к своим обязанностям и люди отвернулись от истинной веры. В их представлении совпадений не бывает: все происходит с какой-то целью. А тут еще, похоже, и землетрясение подвернулось. Вероятно, порода проседает — всю гору же перекопали…
— И что же будет?
— Не знаю. Это зависит от степени терпимости нашего святого отца. Он не производит впечатления жестокого человека. Но жители деревни отступили от веры, а это, разумеется, недопустимо.
— Я что-то не просек. Что они делали?
— Ну, скорее всего, выполняли какой-то языческий обряд. Кощунственный с точки зрения основной религии.
— Нет, это я понял. Что именно?
— Поклонялись какому-то божку, который, видимо, имел раньше отношение к плодородию. Видишь, священник местный даже назвать его стеснялся.
Леон ни с того ни с сего вспомнил странную фигурку, прыгающую над шторкой ярмарочного кукольного театра.
— Может, лепрекону этому? Помнишь — на ярмарке?
— Корры? Не знаю… Тогда они никакие не лепреконы — те-то больше все клады стерегут… Вот они-то как раз — по горному делу.
— Кстати… Насчет горного дела… — вспомнил Леон. — Жила не истощилась. Там полно серебра…
— Ну, — рассеянно проговорил Берг, — значит, лепреконы их и выжили…
— Хорошо, — согласился Леон, — пусть не лепреконы. Но что-то же тут, в этой деревушке, происходило?
— Ага… ведьма порчу навела. Происходило. Все время происходит. Не в одном мире — так в другом. Странное существо человек: никак не может усвоить, что цепь случайностей — это еще не закономерность, — сухо заметил Берг.
— Правда? Знаешь, пока вы там в церкви будете, пройдусь-ка я с анализатором вон по тому лугу. Это там скотина отравилась? Вот и посмотрю, что там за отрава.
— Ну-ну, — неопределенно сказал Берг, — валяй. Развлекайся. А я, получается, один буду любоваться, как святой отец пассы делает… А то, если ни один из нас в храме не покажется, они еще, чего доброго, подумают, что это мы и есть лепреконы.
Молодая трава на лугу, сочная и зеленая, доставала Леону всего лишь до колена. Из-под ног при каждом шаге прыгали в разные стороны какие-то мелкие насекомые — казалось, сам луг звенел и тюкал крохотными молоточками и пилами. Он подошел к особенно зеленому и густо поросшему участку, достал из поясной сумки портативный анализатор и присел на корточки, вглядываясь в шкалу определителя.
Солнце припекало все сильнее, и, когда он резко выпрямился, все еще сжимая анализатор в руке, шкалу на миг заволокло багровым туманом.
— Ничего, — произнес он в пустоту.
Он растерянно пожал плечами. Берг говорил — цепь случайностей. Может, трава тут и вовсе ни при чем… Мало ли…
Он все еще брел по безопасному, безвредному, изумрудному лугу, когда снизу, из деревни, раздался высокий, надрывающий душу женский плач — он беспрепятственно метался над озером, отражаясь от водной глади. Леон ускорил шаги — как раз вовремя, чтобы столкнуться с выходящим из церквушки Бергом.
— Что еще стряслось? — торопливо спросил он.
— Наш милый примас оказался не таким уж милым — выдал такую проповедь, что стены тряслись, и под конец проклял это место.
— Проклял?
— Люди здесь больше жить не будут. Завтра все ухолят в Ворлан. Они сами осквернили это место, отказавшись от защиты Двоих и уступив его древним силам. Большая часть вины лежит, разумеется, на местном священнике, но, похоже, с ним разбираться будут уже в Ворлане.
— Трава на лугу совершенно безвредна, Берг.
Берг пожал плечами:
— Что с того? Видно, весной вымыло какую-то дрянь из почвы, вот трава ее и натянула, а потом она распалась и стала безопасной, или просто у местной растительности бывают какие-то циклы — слишком растянутые во времени, чтобы их могла отследить Первая Комплексная. А ты что, полагаешь, на них действительно ополчились темные силы?
— А… что же тогда происходит?
— Ничего, — удивленно сказал Берг. — А что, что-то происходит?
Его взгляд не выражал ничего, кроме беспредельного терпения, но Леону стало не по себе — он запоздало сообразил, что его напарник, который формально числился заодно и его куратором, вполне может прийти к нелестным для него, Леона, выводам. Вторая Комплексная прибудет теперь не скоро, но все же прибудет, и ее уже будет ждать заранее подготовленный отчет, а там, в отчете, будет надиктовано, что наблюдатель широкого профиля Л. Калганов склонен к некритичному восприятию действительности и легко подхватывает массовую истерию, столь типичную для донаучного сознания.
— Пошли в лагерь, — флегматично сказал Берг, — его светлость сказал, что ноги его не будет ни под одной проклятой крышей. Он вообще в дурном настроении — лорду Ансарду полагалось бы встретить его здесь честь по чести, да проводить в Ворлан, да закатить подобающий прием, а его, Ансарда, до сих пор нет. Так что мы с утра выступаем. Обратно, в Солер…
— А… как же жители?
— А что жители? Не в Солер же им идти — пойдут в Ворлан. Земли тут хватает, может, Ансард и выделит им какой-то паршивенький надел. А может, и нет — они ж теперь как зачумленные.
— И все?
— А ты чего хотел? Все, что положено, сделано, а там — как бог судил… Вернее, боги… Ты куда?
— Да так, — сказал Леон. Он представил себе, что должно сейчас твориться в деревушке. — Пойду прогуляюсь.
Сумерки сгустились быстро — солнце уже опустилось за горный кряж, и озеро вместе с приютившейся на побережье горсткой хижин потонуло в густой тени. Над водой плавали мягкие кольца тумана — такого низкого, что верхушки валунов, выступающие из него, казалось, висели в воздухе. Было так тихо, что тишина утра казалась уже почти нечеловеческой — каждый звук, доносящийся со стороны деревушки, будь то женский плач или скрип двери, заставлял вздрагивать, точно от удара хлыстом.
Пора было возвращаться в лагерь, но Леон медлил. Пространство чужого мира мягко обнимало его — он был совсем один в сумеречном, пульсирующем сердце вселенной…
— Сударь, — раздался у него за спиной тихий голос. Он обернулся.
Из-за камня выглядывала девушка. Белокожая, с русыми рассыпанными по плечам волосами, она казалась просто порождением тумана и дышащих влагой сумерек. Глаза у нее тоже были светлые — светло-серые и прозрачные, точно озерная вода. Лишь когда Леон опомнился от неожиданности, он понял, что девушка вполне материальна: на ней было платье из грубой ткани, изодранное на локтях, а когда она нерешительно выступила из-за камня, стало видно, что на нежных, как лепестки, ступнях болтаются разбитые, заляпанные землей башмаки.
— Сударь… простите… Я увидела утром, как скакали всадники. Я подумала…
— Ты кто? — спросил он почему-то шепотом.
— Я Сорейль, — нетерпеливо ответила она и повторила: — Я видела, как вы съехали с горы. Я подумала… Малыши хотят есть… А вы ведь нездешний. И если я вас попрошу… — И мягко пояснила: — Больше мне просить некого.
Тут только он сообразил:
— Это вы… это вашу семью обвинили во всех несчастьях?
— Они напуганы, сударь, — тихонько отозвалась она.
«Странная снисходительность в таких обстоятельствах, — подумал он. — Во всяком случае, она не глупа, эта девушка».
— Погоди, — сказал он, — я принесу тебе поесть. И плащ потеплее. Где вы прячетесь?
Она вздрогнула, потом покорно ответила:
— В лесу, сударь. Но я подожду здесь.
— Я сейчас.
И он начал торопливо подниматься вверх по склону холма, к лагерю, палатки которого, подсвеченные кострами и пламенем факелов, плыли в тумане, точно стайка корабликов с яркими парусами.
Часовой, охранявший лагерь, пропустил его, ни о чем не спросив, — терранских амбассадоров все знали в лицо, первое время специально сбегались, чтобы посмотреть на этакое диво — первых людей, переплывших море… потом, правда, попривыкли. Все, похоже, попрятались по палаткам, не рискуя бродить по проклятой земле, — у костра сидели лишь несколько копейщиков да Берг с Айльфом.
— А где маркграф? — поинтересовался Леон.
— Охотится.
— Охотится?
— Да, — кивнул Берг, — загонная охота с факелами… Шикарное развлечение… И вся свита с ним… Что он, по-твоему, стал бы до ночи в палатке сидеть? А ни под одну проклятую крышу он, как сказал, не сунется. Ты это куда опять собрался?
Леон обернул лоскутом холста несколько лепешек и кусок вяленого мяса и прихватил из своей палатки теплый плащ.
— Пикник хочешь устроить?
— Пойти с вами, сударь? — тут же подхватился Айльф. Глаза юноши сверкали любопытством.
— Нет.
Он сделал решительный шаг прочь от костра, в темноту.
— Леон, — негромко окликнул Берг, — погоди.
— Потом поговорим, ладно?
— Ты опять, кажется, во что-то ввязался… — Берг не спрашивал, скорее утверждал. — Если не можешь удержаться, постарайся хотя бы не попадаться никому на глаза.
— Не учи ученого. Я только отнесу ей поесть…
— Ей! Калганов, ты уже однажды… Я тогда, на разборе полетов, за тебя заступился — больше не собираюсь. А это уже…
Берг явно собирался говорить и дальше, но Леон повернулся к нему спиной и начал спускаться к озеру, оскальзываясь на влажных от вечерней мороси камнях.
Девушка вновь выглянула из-за валуна. Она походила на зверька — одновременно доверчивого и пугливого.
— Возьми, — сказал он, протягивая ей сверток.
Она схватила его, прижала к груди и опрометью кинулась в гущу леса — заросли можжевельника сомкнулись за ней, и берег вновь стал абсолютно пустым.
— Эй! — растерянно пробормотал он.
Он так и не успел сказать ей, что в лесу охотится маркграф со своими людьми. Как знать, если они наткнутся на беглецов, не воспримут ли они их просто как еще один объект охоты?
Туман уплотнился и теперь стоял над озером зыбкой стеной, из которой внезапно проявлялись и подмигивали пустыми глазницами чудовищные рожи.
Неудивительно, что бедным местным жителям лезет в голову всякая чушь… Места-то и впрямь страшненькие.
Он подождал еще немного, жалея, что не захватил плащ для себя — туман оседал на волосах, на ресницах, превращаясь в мелкую водяную пыль, — потом пожал плечами и вновь направился к лагерю.
— Что-то ты быстро, — подозрительно сказал Берг.
— Не знаю, что ты себе вообразил, — устало ответил Леон, — это просто напуганные дети.
— А… та несчастная семья. И все же, Леон, это их внутренние дела. Если мы будем вести себя неосмотрительно, мы можем навлечь на себя немилость маркграфа. Или святого отца, что в нынешних условиях, пожалуй, еще хуже.
Леон вздохнул.
— Послушай, старик, я понимаю, ты все верно говоришь, но ведь инструкции — это еще не все. Во что мы превратимся, если не будем их жалеть?
— Нет, ты мне скажи, во что мы превратимся, если будем их жалеть! Ни ты, ни я — мы ведь просто не выдержим, Леон… Это же непосильный груз… Ну, одному ты поможешь, другому… Тем, кто тебе больше симпатичен, так? А остальные, значит, пусть мучаются… Господи, Леон, я не понимаю — ну ты же проходил психологическую подготовку, у тебя были вполне приличные результаты. Куда ты ее сейчас дел — в карман спрятал?
И он, безнадежно махнув рукой, прошел мимо Леона в палатку.
После нескольких часов, проведенных в седле, сон сморил Леона быстро, и он не видел, как вернулся со своими людьми маркграф, лишь смутно слышал приглушенные туманом голоса и звон оружия. Потом все стихло. Ему снились выползающие из тумана чудовищные рыла и бродящие меж хижинами белые призрачные фигуры. Весь мир стал призрачным, ненадежным — почему-то это вызвало такой приступ страха, что он, пожалуй, был даже рад, когда его разбудил какой-то шум. Он накинул плащ и вышел из палатки — не столько для того, чтобы узнать, что происходит, сколько для того, чтобы, уцепившись за действительность, скинуть с себя обрывки зловредного сна… Но когда он вышел из палатки и понял, что именно его разбудило, облегчение сменилось неясной тревогой: посреди лагеря на усталой взмыленной лошади восседал такой же усталый человек.
Его добротное платье было изодрано ветками и заляпано конским потом.
— Доложите его светлости, — обратился он к стоящему на пороге палатки часовому, но маркграф уже иозник рядом, кутаясь в плащ.
— Государь… — прошептал гонец.
— Говори.
— Я из Ворлана. Вернее…
— Говори, — повторил маркграф.
— Его больше нет. Замок Ворлан сгорел. В него ударила молния. Среди ясного неба!
— Среди ясного неба… — прошептал маркграф. — А… лорд Ансард?
— Он выехал вашей светлости навстречу, — пояснил гонец, — но, когда увидел столб дыма, вернулся… Застал пепелище… Замка больше нет. Милорд Ансард просил передать вам, что они нуждаются в вашей помощи. Там есть раненые…
— А леди Клария?
— Супруга лорда погибла в огне, упокой Двое ее Душу.
— Если святому отцу и впрямь удалось отвратить отсюда месть Двоих, — тихонько заметил невесть откуда вынырнувший Айльф, — то, похоже, она обратилась на Ворлан.
— Совпадение? — ехидно прошептал Леон сонному Бергу. — Гром среди ясного неба?
— Трубите сбор, — холодно сказал маркграф, — я выступаю немедленно.
По лагерю заметались блуждающие огни факелов.
— Мы поскачем вдесятером — гвардейцы со мной… Остальные сопровождают мурсианцев.
— В Ворлан, государь? — растерянно переспросил Варрен.
— Дурак! В Солер, не в Ворлан… Мы в Ворлане соберем тех, кто выжил…
Он осмотрелся, взгляд его упал на послов.
— Амбассадоры, вам придется ехать в Солер: я не имею права рисковать вашей безопасностью… да к тому же вы, прошу прощения, не блестящие наездники.
«Господи, — подумал Леон, — а этот дурак тренер уверял, что мы будем держаться в седле не хуже заправского воина…»
— Святой отец поедет с вами, — добавил маркграф уже мягче. — Боюсь, силы, поразившие Ворлан, ему не подвластны… А отпеть мертвецов, там, полагаю, все же найдется кому. Старосту ко мне.
Староста появился сразу — сонный и перепуганный.
— Я выезжаю, — отрывисто проговорил маркграф, — а ваши нечестивцы наутро поедут с моими людьми.
— Как будет угодно вашей светлости, — испуганно пробормотал староста, — но…
— Не бойтесь. Я охотился в окрестных лесах — они вполне безопасны.
— Разве что там прячутся эти отродья, — тихонько заметил староста.
— Глупости! Мы наткнулись на их логово. Загнали в сердце горы, в старую штольню. Не думаю, что они выберутся оттуда — во всяком случае, не так скоро. Быть может, Двое удовлетворятся этим и снимут с вас свое проклятье.
«Сорейль, — подумал Леон. — Он затравил их, как дичь».
Он поежился, поскольку всегда полагал маркграфа человеком порядочным и достойным — впрочем, тот и был таким. По-своему.