Голсуорси Джон. Последняя глава (Книга 1)

   - Нет, - сказала Джин.
   - А ты как думаешь, Хьюберт?
   - Не знаю; отец волнуется, но кое-кто за меня хлопочет. У меня ведь остался шрам. - Он закатал рукав.
   Хилери снова кивнул.
   - Тебе повезло. Хьюберт улыбнулся.
   - Смею тебя уверить, что тогда, в этом климате, я так не считал.
   - Вы получили разрешение на брак?
   - Еще нет.
   - Вот когда получите, я вас и обвенчаю.
   - Правда?
   - Да. Может быть, я поступаю неправильно, но вряд ли.
   - Вы поступаете очень правильно. - И Джин схватила его за руку. - Вас устраивает, - завтра, в два часа?
   - Дайте заглянуть в записную книжку... Идет, - кивнул он.
   - Отлично! - воскликнула Джин. - Ну вот, Хьюберт, теперь пойдем брать разрешение.
   - Я тебе страшно благодарен, дядя, - сказал Хьюберт, - если ты действительно уверен, что это не подлость с моей стороны.
   - Милый мой, - сказал Хилери, - раз уж ты связался с такой девушкой, как Джин, ты должен быть готов ко всему. Au revoir, и да благословит вас бог!
   Когда они ушли, он сказал Динни: - Я очень тронут, Динни. Даже польщен. Кто все это придумал?
   - Джин.
   - Значит, она либо очень хорошо, либо совсем плохо разбирается в людях. Интересно, первое или второе? Никто и глазом моргнуть не успел. Вошли в пять минут одиннадцатого; сейчас - четырнадцать минут одиннадцатого. Мне никогда еще не приходилось так быстро решать участь двух людей. А эти Гасборо случайно не сумасшедшие?
   - У них просто горячий нрав.
   - В общем, горячие люди мне нравятся, - сказал Хилери. - Таких ничем не остановишь.
   - Пойдут на абордаж, как у Зеебрюгге.
   - А! Кстати, там есть и брат - моряк?
   У Динни задрожали ресницы.
   - Тебя он уже пытался взять на абордаж?
   - Не раз.
   - А ты?
   - Горячность не в моей натуре, дядя.
   - Предпочитаешь выждать, подрейфовать?
   - Выждать, дядя.
   Хилери улыбнулся своей любимой племяннице.
   - Синий глаз - верный глаз. Я еще обвенчаю тебя, Динни. А теперь извини, мне надо повидать человека, которого погубили покупки в кредит. Влез в долги и не может вылезть, - барахтается, как щенок в пруду, и никак не выкарабкается - берег слишком высокий. Между прочим, девушка, которую ты видела тогда в полиции, сейчас у тети. Хочешь еще раз на нее взглянуть? Боюсь, что она для нас трудная задача; в переводе это означает: ничто человеческое ей не чуждо. Попробуй-ка эту задачу разрешить.
   - Я бы с удовольствием, но ей это может не понравиться.
   - Не уверен. Как девушка с девушкой, вы можете поговорить по душам, но я не удивлюсь, если ничего хорошего ты не услышишь. Это цинизм, - добавил он. - Цинизм помогает жить.
   - Боюсь, что да, дядя.
   - Хорошо католикам, - по части цинизма нам с ними не тягаться. Ну, до свиданья, дорогая. Увидимся завтра, когда я буду надевать на Хьюберта брачные цепи.
   Хилери запер ящик со счетами и вышел из комнаты вслед за племянницей. Открыв дверь в столовую, он окликнул жену:
   - Душечка, Динни пришла. К обеду вернусь, - и как был, без шляпы, вышел на улицу.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Девушки покинули дом священника вместе; они направлялись на Саут-сквер, где нужно было заручиться еще одной рекомендацией Флер.
   - Знаете, на вашем месте я бы им этого не спустила, - сказала Динни, пересилив стеснительность. - Не понимаю, почему вас уволили.
   Она заметила, что девушка рассматривает ее исподтишка, словно обдумывая, можно ли ей довериться.
   - Обо мне пошла всякая молва, - сказала она наконец.
   - Да, я случайно была в суде в тот день, когда вас оправдали. Свинство, что вас вообще туда привели.
   - А я ведь и в самом деле заговорила с мужчиной, - к удивлению Динни, сказала девушка. - Мне только не хотелось признаваться мистеру Черрелу. Позарез нужны были деньги. Как вы думаете, это очень дурно с моей стороны?
   - Лично я никогда не пошла бы на это ради денег.
   - А вам они никогда и не были нужны позарез.
   - Это правда, хотя у меня никогда не было много денег.
   - Лучше, чем красть, - мрачно сказала девушка. - В конце концов что здесь такого? Время пройдет, и забудешь. По крайней мере я так думала. Ведь мужчинам-то все сходит с рук. Но вы не скажете миссис Монт?
   - Конечно, нет. Видно, вам пришлось очень туго.
   - Хоть ложись да помирай. Мы с сестрой едва сводим концы с концами, когда обе работаем полный день. А тут она болела целых пять недель, да я еще как нарочно потеряла кошелек с тридцатью шиллингами. Тут уж я была ни при чем.
   - Да, не повезло.
   - Ужасно не повезло! Если бы я на самом деле была гулящая, - разве бы они меня сцапали! Вся беда-то, что я - в первый раз. Бьюсь об заклад, у вас, у богатых, девушкам все сходит с рук, когда они хотят подработать.
   - Что ж, - сказала Динни, - наверно, у нас и в самом деле есть девушки, которые не прочь подработать, ничем не гнушаясь. Но лично я думаю, что без любви это нехорошо; наверно, я слишком старомодна.
   Девушка снова поглядела на нее долгим и на этот раз почти восхищенным взглядом.
   - Так вы ж настоящая леди, мисс. По правде сказать, я и сама бы не прочь быть леди, но кем уродишься, тем и останешься.
   Динни поморщилась.
   - А что такое леди? Самые настоящие леди, каких я знаю, - это наши деревенские старушки.
   - Правда?
   - Да. А некоторые продавщицы тут, в магазинах, хоть кому ровня.
   - Что ж, среди нас и вправду есть ужасно хорошие девушки. Вот моя сестра, например, - она куда лучше меня. Она бы на такое дело ни за что не пошла. Я не забуду, что мне говорил ваш дядя, но за себя все-таки не поручусь. Люблю пожить всласть, когда можно; а почему бы и нет?
   - Весь вопрос в том, что такое жить всласть. Неужели это случайная встреча с мужчиной? По-моему, в этом сладости мало.
   Девушка кивнула.
   - Что правда, то правда. Но когда тебе так нужны деньги, что хоть криком кричи, тут на что угодно пойдешь. Вы уж мне поверьте.
   Теперь кивнула Динни.
   - А дядя у меня славный, верно?
   - Настоящий джентльмен, - никогда не донимает человека божественным. И всегда готов помочь из своего кармана, если только там что-нибудь есть.
   - Кажется, это бывает редко, - сказала Динни. - У нас небогатая семья.
   - Не деньги делают джентльмена.
   Динни отнеслась к этому афоризму без всякого восторга - она его слышала уже не первый раз.
   - Пожалуй, здесь нам лучше сесть в автобус, - сказала она.
   День выдался солнечный, и они забрались на открытый верх.
   - Вам нравится Риджент-стрит после перестройки?
   - Очень! Она стала очень нарядная.
   - Разве старая улица не была лучше?
   - Что вы! Такая скучная, все дома желтые, одинаковые.
   - Зато она не была похожа на другие улицы, а однообразие домов на этом повороте создавало общий ансамбль.
   Девушка, видно, сообразила, что спор возник из-за разницы во вкусах; она запнулась, но потом сказала решительно:
   - Нет, сейчас она стала куда веселее. Жизни больше, и не так все под одну гребенку, как раньше.
   - Да?
   - Люблю ездить на верхушке автобуса, - продолжала девушка, - столько всего увидишь. Жизнь-то ведь идет.
   Эти слова, сказанные с простонародной интонацией, поразили Динни. Разве ее жизнь не сплошное прозябание? Разве есть в ней опасности или приключения? У людей, которым надо зарабатывать на хлеб, жизнь куда богаче. Ее же единственное занятие заключается в том, чтобы не иметь никакого занятия. И, подумав о Джин, она сказала:
   - К сожалению, у меня очень бесцветная жизнь. Я всегда словно чего-то жду.
   Миллисент снова поглядела на нее искоса.
   - Ну, такой хорошенькой, как вы, наверно, весело живется!
   - Хорошенькой? Я же курносая.
   - Зато в вас много шику. Шик - это все. Я всегда говорю: какая б ты хорошенькая ни была, без шику ты нуль.
   - Я бы предпочла быть хорошенькой.
   - Ну, нет. Смазливой может быть кто хочет.
   - Почему же их так мало? - И, бросив взгляд на профиль собеседницы, Динни добавила: - Вам-то не на что жаловаться.
   Девушка приосанилась и повела плечами.
   - Я сказала мистеру Черрелу, что хотела бы стать манекенщицей, но ему это не очень понравилось.
   - По-моему, это самое идиотское из всех идиотских занятий. Наряжаться для кучки привередливых женщин!
   - Надо же кому-то этим заниматься, - с вызовом сказала девушка. - Да я и сама люблю хорошо одеться. Но, чтобы получить такое местечко, нужна рука. Вот если бы миссис Монт замолвила за меня словечко!.. А из вас какая бы получилась манекенщица, мисс, - G вашим-то шиком и с вашей фигурой!
   Динни рассмеялась. Автобус остановился на Уайтхолле со стороны Вестминстерского аббатства.
   - Нам тут сходить. Вы когда-нибудь были в Вестминстерском аббатстве?
   - Нет.
   - Пожалуй, вам стоит туда заглянуть, пока его еще не снесли и не построили здесь доходный дом или кино.
   - А его что, правда снесут?
   - Ну, пока на это еще не решаются. Поговаривают о том, чтобы его реставрировать.
   - Большущий домина! - сказала девушка.
   Но у стен аббатства она приумолкла и не открыла рта, даже когда они вошли под его своды. Динни наблюдала, как она, задрав голову, рассматривает памятник Чатаму {Питн, Уильям, граф Чатам (1708-1778) - английский государственный деятель.} и статую рядом с ним.
   - Кто этот старый бородач без штанов?
   - Нептун. Это символ. Помните: "Правь, Британия, морями..."
   - А!
   И они двинулись дальше, пока перед ними не открылся весь старый музей.
   - Ишь ты! Сколько тут всего понаставлено!
   - В самом деле, похоже на лавку древностей. Да ведь здесь собрана вся английская история.
   - Ужасно темно. Колонны-то как будто грязные.
   - Хотите, заглянем в Уголок поэтов? - спросила Динни.
   - А это еще что?
   - Там хоронят великих писателей.
   - За то, что они писали стишки? - спросила девушка. - Смешно, да?
   Динни ничего не ответила. Она-то знала некоторые из этих стишков! Осмотрев несколько изваяний и прочитав имена, которые и Динни-то не слишком интересовали, а Миллисент и подавно, девушки медленно направились по приделу туда, где между двумя красными венками лежит черно-золотая плита Неизвестного солдата.
   - Интересно, знает ли он, - сказала девушка, - я-то думаю, ему все равно; раз даже имя его никто не слышал, какой ему от всего этого прок?
   - Ему - никакого. А вот нам есть прок, - сказала Динни; она испытывала волнение, которым весь мир платит дань Неизвестному солдату.
   Когда они снова очутились на улице, Миллисент вдруг спросила:
   - А вы верите в бога, мисс?
   - В какой-то мере, - неуверенно ответила Динни.
   - Меня этому никогда не учили: отец и мать любили мистера Черрела, но думали, что он ошибается; понимаете, отец у меня был социалист и всегда говорил, что религия - часть капиталистического строя. Вообще наш брат в церковь не ходит. Во-первых, и времени нет. А потом в церкви сиди тихо, как истукан. Я вот, например, не люблю сидеть на одном месте. И если бог есть, почему это обязательно "он"? У меня вся душа возмущается. Вот и с девушками обращаются так потому, что бог - это "он". С тех пор как меня судили, я много об этом думала. Да и много ли "он" сотворит, если тут не будет "ее", держи карман шире!
   Динни в изумлении уставилась на девушку.
   - Жаль, что вы не сказали этого дяде. Интересная мысль.
   - Говорят, женщины и мужчины теперь равны, - продолжала Миллисент, - но это вранье. У меня на работе все девушки боялись хозяина, как огня. Где деньги, там и сила. И чиновники, и судьи, и священники - все они мужчины, да и генералы тоже. Сила у них, а без нас все равно ничего поделать не могут. Эх, будь я одна женщина на свете, я бы им показала!
   Динни молчала. Конечно, девушка ожесточена, жизнь у нее нелегкая, но в ее словах есть правда. Создатель должен быть двуполым, иначе процесс сотворения мира прекратился бы в самом начале. Тут заложена основа равноправия полов, как это ей прежде в голову не приходило! Если бы Миллисент принадлежала к ее кругу, Динни поделилась бы с ней своими мыслями, но она не могла быть с ней откровенной; в душе ругая себя за спесь, она сказала с привычной иронией:
   - Ну, вы прямо бунтарь!
   - Да уж тут забунтуешь, - возразила девушка.
   - Вот мы и пришли к миссис Монт. У меня есть еще дела, я с вами расстанусь. Надеюсь, мы еще увидимся.
   Динни протянула руку, Миллисент ее пожала.
   - Хорошо мне было с вами, - сказала она от души. - Мне тоже. Желаю удачи!
   Динни оставила девушку в холле, а сама отправилась на Окли-стрит; ей было не по себе, как всякому человеку, который остановился на полпути. Она прикоснулась к неведомому и отступила. Ее мысли и чувства напоминали ей веселое чириканье весенних птиц, которые еще не сложили своих песен. Эта девушка пробудила в ней какое-то новое для нее желание схватиться с жизнью врукопашную, но ни намеком не подсказала, как это сделать. Эх, если бы она могла влюбиться! Приятно знать, чего хочешь, как это знали с первого взгляда Джин и Хьюберт, как это знали, по их словам, Халлорсен и Алан Тасборо. А ее существование скорее похоже на театр теней, чем на действительность. Недовольная собой, она облокотилась на парапет над Темзой, следя за поднимающимся приливом. Верит ли она в бога? В каком-то смысле - да. Но в каком? Ей припомнилась фраза из дневника Хьюберта: "Всякий, кто верит, что попадет на небо, находится в куда более счастливом положении, чем я. Ведь ему сулят посмертную пенсию". Разве религия - это вера в загробное вознаграждение? Если так - какая пошлость! Надо верить в добро ради самого добра, потому что добро прекрасно, как цветок, как звездная ночь, как музыка. Дядя Хилери делает свое трудное дело, ибо просто не может иначе. А он верит в бога? Надо его спросить. У самого ее уха раздался голос:
   - Динни!
   Динни вздрогнула и обернулась, - перед ней, широко улыбаясь, стоял Алан Тасборо.
   - Я был на Окли-стрит, справлялся о вас и о Джин; там мне сказали, что вы остановились у Монтов. Я пошел было туда и вдруг встречаю вас. Вот повезло!
   - А я раздумываю, верю ли я в бога.
   - Как странно! Я тоже!
   - Что - тоже? Верю ли я или верите ли вы?
   - По правде говоря, вы и я для меня - одно и то же.
   - Вот как? Так как же мы, верим или нет?
   - С грехом пополам.
   - А вы слышали, что случилось на Окли-стрит?
   - Нет.
   - Капитан Ферз вернулся.
   - Ах ты черт!
   - Вот именно. Вы видели Диану?
   - Нет; только горничную, - она была какая-то растерянная. А тот, бедняга, все еще не в своем уме?
   - Ему лучше, но это так ужасно для Дианы.
   - Надо бы ее оттуда убрать.
   - Я перееду к ней, если она согласится, - сказала вдруг Динни.
   - Ну, мне это совсем не нравится.
   - Да уж чего хорошего, но я все-таки перееду.
   - Почему? Она вам не такой уж близкий человек.
   - Мне надоело бить баклуши.
   Молодой Тасборо изумленно раскрыл глаза.
   - Не понимаю.
   - Вы не прячетесь за мамину юбку. Пора и мне начать жить самостоятельно.
   - Тогда выходите за меня замуж.
   - Ей-богу, Алан, я никогда не встречала человека с такой бедной фантазией.
   - Лучше придумать что-нибудь одно, но стоящее, Динни двинулась дальше.
   - Я иду на Окли-стрит.
   Некоторое время они шли молча; наконец молодой Тасборо серьезно спросил:
   - Что вас мучает, моя дорогая?
   - Собственная натура; уж больно спокойно живу, никаких треволнений.
   - Дайте мне волю, у вас будет их сколько угодно.
   - Я говорю серьезно, Алан.
   - Вот и отлично. Пока вы не станете серьезней, вы за меня замуж не выйдете. Но почему вам так не хватает синяков?
   Динни пожала плечами.
   - А помните у Лонгфелло: "Жизнь реальна, жизнь сурова". Вы, конечно, не знаете, что это за никчемное занятие - жить маменькиной дочкой в деревне.
   - Сказал бы я вам, да боюсь.
   - Почему же, скажите!
   - Ваш недуг легко излечить. Отчего бы вам самой не стать маменькой в городе?
   - Вот когда девушкам полагается краснеть, - вздохнула Динни. - Право, мне совсем не хочется превращать все в шутку, но, кажется, ничего другого мне не дано.
   Молодой Тасборо взял ее под руку.
   - Если вы сумеете превратить в шутку жизнь жены моряка, вы будете первая, кому это удалось.
   Динни улыбнулась.
   - Я ни за кого не выйду замуж, пока не почувствую, что не могу иначе. Я слишком хорошо себя знаю.
   - Ладно, Динни; не буду вам больше надоедать. Они снова помолчали; на углу Окли-стрит она остановилась.
   - Дальше вам идти не стоит.
   - Я загляну вечером к Монтам и узнаю, как ваши дела. И если вам понадобится помощь - любая помощь, - вам надо только позвонить мне в клуб. Вот по этому номеру.
   Он написал карандашом номер на карточке и протянул ей.
   - Вы будете на свадьбе Джин?
   - А как же! Я ведь шафер. Хотел бы я только...
   - До свидания! - прервала его Динни.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Динни весело рассталась с Аланом, но на душе у нее скребли кошки, и она минутку помедлила у дверей. Ей еще не приходилось иметь дело с психически больными, и она очень боялась. Впустила ее все та же немолодая горничная. Миссис Ферз сейчас у капитана Ферза, и не поднимется ли мисс Черрел в гостиную? Динни подождала в той самой комнате, где сидела под замком Джин. Вошла Шейла, сказала: "Здравствуйте! Вы ждете мамочку?" - и ушла. Потом появилась Диана; лицо у нее было такое растерянное, словно она никак не может собраться с мыслями.
   - Простите, дорогая, я читала ему газеты. Стараюсь вести себя с ним, как будто ничего не случилось.
   Динни подошла к ней и погладила ее по руке,
   - Но это не может так продолжаться, Динни; не может. Я теперь знаю.
   - Давайте я поживу у вас. Вы можете ему сказать, что вы давно меня пригласили.
   - Но, Динни, мало ли что здесь может произойти? Я просто не знаю, что с ним делать. Он боится выходить из дому и встречаться с людьми. И в то же время слышать не хочет о том, чтобы уехать куда-нибудь, где его не знают; и врача не хочет звать. Никого не желает видеть.
   - Меня он будет видеть постоянно и, может, понемножку привыкнет к людям. Через несколько дней он освоится. Давайте я съезжу за вещами?
   - Если уж вы и в самом деле такой ангел, пожалуйста!
   - Я предупрежу дядю Адриана, что переезжаю к вам; он поехал в клинику.
   Диана подошла к окну и постояла, глядя на улицу. Внезапно она обернулась.
   - Я твердо решила, Динни: надо сделать все, чтобы ему помочь. Если хоть что-нибудь от меня зависит, я это сделаю.
   - Молодец! - сказала Динни. - Я вам помогу!
   И, боясь расплакаться или увидеть слезы Дианы, она вышла из гостиной и спустилась по лестнице. Проходя по улице, она опять заметила в окне столовой Ферза, его горящие глаза следили за ней. Всю дорогу назад, на Саут-сквер, ее преследовало сознание этой трагической несправедливости.
   За обедом Флер сказала:
   - Не к чему терзаться, пока еще ничего не случилось, Динни. Хорошо, что Адриан вел себя, как святой. Вот вам пример бессилия закона. Вообразите, что Диана получила бы развод, - это не помешало бы Ферзу вернуться к ней, а ей отнестись к нему так же, как сейчас. Закон не в силах повлиять на отношения между людьми. А Диана любит Адриана?
   - Не думаю.
   - Вы в этом уверены?
   - Нет. Мне трудно разобраться даже в себе самой.
   - Да, кстати, звонил ваш американец. Он хотел зайти.
   - Что ж, пусть заходит. Но я буду уже на Окли-стрит.
   Флер посмотрела на нее испытующим взглядом.
   - Значит, мне лучше поставить на моряка?
   - Нет. Поставьте на старую деву.
   - Ну, милая! Это невозможно.
   - Не вижу от замужества никакого проку.
   Флер ответила с жесткой усмешкой:
   - Нельзя же стоять на месте. Вот мы и не стоим, а иначе было бы слишком скучно.
   - Вы современная женщина, Флер, я средневековая.
   - Да, у вас в лице есть что-то от ранних итальянцев. И ранним итальянцам не удавалось убежать от жизни. Не тешьте себя иллюзиями. Рано или поздно самой себе осточертеешь, и тогда...
   Динни с изумлением взглянула на Флер, - она никогда прежде не слышала от нее таких горьких слов.
   - А какой прок от брака вам, Флер?
   - Ну, я по крайней мере стала настоящей женщиной, дорогая моя, - сухо ответила Флер.
   - Вы хотите сказать, что у вас есть дети?
   - Говорят, дети могут быть и без брака, хотя я в это не очень верю. У вас же, Динни, этого быть не может, - вами движут прадедовские инстинкты; в старых семьях царит врожденная тяга к законному потомству. Ведь без него не было бы и старых семей.
   Динни наморщила лоб.
   - Никогда об этом не думала, но я не хотела бы иметь незаконного ребенка. Да, кстати, вы дали той девушке рекомендацию?
   - Да. Не вижу, почему бы ей не стать манекенщицей. У нее узкие бедра. Нынешняя мода на мальчишескую фигуру продлится еще не меньше года. Потом помяните мое слово - юбки станут длиннее и снова начнут увлекаться пышными формами.
   - Унизительно, правда?
   - Что?
   - Всячески подлаживаться, менять свои формы, волосы и так далее.
   - Игра стоит свеч. Мы отдаем себя в руки мужчин для того, чтобы они попали в наши руки. Такова философия соблазнительницы.
   - Если эта девушка будет манекенщицей, она уж наверняка пойдет по дурной дорожке.
   - Не обязательно. Она может даже выйти замуж. Но меня не волнует нравственность моих ближних. Наверно, вам, в Кондафорде, приходится делать вид, что вас это интересует, - не зря вы сидите там со времен Вильгельма Завоевателя. Кстати, ваш отец принял меры, чтобы его дети заплатили поменьше налога на наследство?
   - Он еще не старик, Флер.
   - Да, но умирают не одни старики. У него есть что-нибудь, кроме имения?
   - Только пенсия.
   - У вас там много леса?
   - Терпеть не могу, когда рубят деревья. Двести лет роста, жизни - все насмарку в каких-нибудь полчаса. Возмутительно.
   - Милая моя, у людей обычно нет другого выхода, - разве что все продать и уехать.
   - Как-нибудь перебьемся, - коротко сказала Динни, - мы никогда не продадим Кондафорд.
   - Не забудьте о Джин.
   Динни резко выпрямилась.
   - И она этого не сделает. Тасборо - такой же старинный род, как наш.
   - Предположим; но эта девушка полна неожиданностей, энергии у нее хоть отбавляй. Прозябать она не захочет.
   - Жить в Кондафорде - это не прозябание.
   - Не обижайтесь, Динни; я думаю только о вас. Я вовсе не хочу, чтобы вы потеряли Кондафорд, как не хочу, чтобы Кит потерял Липпингхолл. Майкл такой взбалмошный. Говорит, что если он один из столпов страны, то ему жаль такую страну, - какая глупость! Я никому этого не говорю, - неожиданно добавила Флер с глубокой искренностью, - но Майкл - золотой человек!
   Заметив удивленный взгляд Динни, она переменила тему.
   - Значит, на американце я могу поставить крест?
   - Безусловно. Три тысячи миль между мной и Кондафордом - нет, спасибо!
   - Тогда перестаньте мучить беднягу, - он признался мне, что вы его "идеал".
   - И он туда же! - воскликнула Динни.
   - Да, и даже сказал, что он от вас без ума.
   - Это ничего не значит.
   - В устах человека, который отправляется на край света, чтобы раскопать истоки цивилизации, что-нибудь да значит. Большинство людей готово сбежать на край света, лишь бы не видеть ни цивилизации, ни ее истоков.
   - Я с ним покончу, как только уладится дело Хьюберта, - сказала Динни.
   - Боюсь, что для этого вам придется либо постричься в монахини, либо надеть фату. Фата будет вам очень к лицу, Динни, когда вы пойдете с моряком к деревенскому алтарю под марш Мендельсона, окруженная милым вашему сердцу средневековьем. Хотела бы я это видеть!
   - Я ни за кого не выйду замуж.
   - Что ж, может, мы пока позвоним Адриану?
   В квартире Адриана им ответили, что он будет дома к четырем часам. Динни попросила передать ему, чтобы он зашел на Саут-сквер, и поднялась к себе за вещами. В половине четвертого, спускаясь по лестнице, она заметила на пышном "саркофаге", где покоилась верхняя одежда, шляпу, поля которой были ей знакомы. Она попятилась, но было уже поздно.
   - А! Вот хорошо! - раздался голос Халлорсена. - Я боялся, что вас не застану.
   Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флер, где на фоне мебели в стиле Людовика XV он выглядел, как слон в посудной лавке.
   - Я хотел рассказать вам, мисс Черрел, что мне удалось сделать для вашего брата. Наш консул в Ла-Пас заставит этого парнишку Мануэля прислать данное под присягой свидетельское показание о том, как на капитана Черрела было совершено вооруженное нападение; это я уже устроил. Если здесь у людей есть хоть капля здравого смысла, вашего брата оправдают. Я положу конец всей этой идиотской истории, даже если мне придется вернуться ради этого в Боливию.
   - Большое спасибо, профессор.
   - Не за что! Я теперь на все готов ради вашего брата! Я полюбил его, как родного.
   Динни вздрогнула, но в его словах было столько великодушия и душевной теплоты, что она почувствовала себя маленькой и ничтожной.
   - Вы сегодня плохо выглядите, - сказал он вдруг. - Если вы чем-нибудь расстроены, скажите, я все улажу.
   Динни рассказала ему о возвращении Ферза.
   - Эта очаровательная дама! Как жаль! Но, может быть, она его любит, тогда со временем ей станет легче.
   - Я собираюсь переехать к ней.
   - Молодчина! А что, этот капитан Ферз не опасен?
   - Мы еще не знаем.
   Он сунул руку в задний карман и вытащил крошечный револьвер.
   - Положите эту штуку в сумочку. Самый маленький револьвер на свете. Я купил его специально для Англии, - ведь у вас не принято ходить с оружием.
   Динни рассмеялась.
   - Спасибо, профессор, но у меня он непременно выстрелит совсем некстати. И даже в случае опасности было бы нечестно им воспользоваться.
   - Верно! Мне это не пришло в голову. Но это верно, Человек, которого постигло такое несчастье, имеет право на сочувствие. Но мне не нравится, что вы будете подвергать себя опасности.
   Помня наставления Флер, Динни храбро спросила:
   - Почему?
   - Потому, что вы мне очень дороги.
   - Это так мило с вашей стороны; но должна вас предупредить, профессор, что на брачной бирже я не котируюсь.