Голсуорси Джон. Последняя глава (Книга 1)

   - Надеюсь, Диана нас приютит.
   - Тогда все в порядке. Придется по дороге заехать в Липпингхолл, захвачу кое-какие вещи и повидаюсь, с отцом. Посажу его стричь, да тут ему все и выложу, - он и пикнуть не успеет. Алан поедет с нами; нужен будет шафер. Динни, объясни Хьюберту.
   Оставшись наедине с братом, Динни сказала:
   - Она удивительная девушка, Хьюберт, и вовсе не сумасшедшая. Все это очень стремительно, но, пожалуй, разумно. У Джин никогда не было денег, так что хуже ей не будет.
   - Дело совсем не в этом. Надо мной словно что-то нависло, а теперь нависнет и над ней.
   - И будет висеть, даже если ты заупрямишься. На твоем месте я бы согласилась. Отец возражать не станет. Она ему нравится, и он предпочтет, чтобы ты женился на девушке из хорошей семьи и с характером, чем на деньгах.
   - Как-то неприлично... такая спешка, - пробурчал Хьюберт.
   - Но зато какая романтика; люди не успеют обсудить, правильно ты сделал или нет, а после все это примут, как должное, так всегда бывает.
   - А что скажет мама?
   - Если хочешь, я с ней поговорю. Она, наверно, не будет против, - ты же не поступаешь, как теперь принято, не женишься на какой-нибудь певичке. Мама просто в восторге от Джин. И тетя Эм и дядя Лоренс тоже.
   Лицо Хьюберта прояснилось.
   - Тогда решено. Даже не верится. И в конце концов чего мне стыдиться?
   Он подошел к Динни, поцеловал ее с несвойственной ему пылкостью и выбежал из комнаты. Динни осталась одна в бильярдной, чтобы поупражняться в коротком ударе. Несмотря на внешнее спокойствие, она была очень взволнована. Объятие, которое она нечаянно застала, было таким страстным, а сама Джин такой странной смесью темперамента и выдержки, раскаленной лавы и стали, она была такой властной и в то же время такой до смешного юной. Неизвестно, что из этого выйдет, но Хьюберт уже стал совсем другим человеком. И в то же время Динни отчетливо сознавала, что такие порывы ей самой глубоко чужды. Нет, она не отдаст своего сердца второпях. Как говаривала ее старая няня-шотландка: "Наша мисс Динни сперва семь раз отмерит, а уж потом отрежет". Ей-богу же, она нисколько не гордится своим "чувством юмора, не лишенным остроумия, которое окрашивает, а иногда выхолащивает все остальное". Наоборот, она завидует экспансивности Джин, прямодушию Алана, кипучей энергии Халлорсена. Но и у нее есть свои хорошие стороны... И она с улыбкой отправилась в комнаты матери.
   Динни нашла леди Черрел в небольшом кабинете рядом со спальней - она шила муслиновые мешочки для душистой вербены, которая росла вокруг дома.
   - Родненькая, - сказала Динни, - приготовься к легкому потрясению. Помнишь, я говорила, что хотела бы найти идеальную невесту для Хьюберта? Так вот, она нашлась: Джин только что сделала ему предложение.
   - Динни!
   - Они обвенчаются, как только смогут, по особому разрешению.
   - Но...
   - Вот именно, родненькая. Поэтому завтра мы едем в город; Джин и я поживем у Дианы, пока все не будет кончено. Хьюберт скажет отцу.
   - Но, Динни, постой...
   Динни перешагнула через гору муслина, опустилась на колени и обняла мать.
   - Я взволнована не меньше тебя, - сказала она, - хоть и немного иначе ведь не я его родила. Но, мамочка, ей-богу же, все будет хорошо. Джин удивительное создание, а Хьюберт влюблен в нее по уши. Ему это пошло на пользу, а уж она постарается, чтобы он чего-то в жизни добился.
   - А деньги?
   - Они на папу не рассчитывают. Как-нибудь сведут концы с концами, а детей рожать сразу не обязательно.
   - Пожалуй. Но все это так неожиданно. К чему такая спешка?
   - Чутье подсказало, - прижав к себе худенькое тело матери, добавила Динни, - а у Джин его хоть отбавляй. Хьюберт сейчас и правда в очень трудном положении, мама.
   - Да, это меня пугает, и я знаю, что отца тоже, хоть он ничего и не говорит.
   Ни та, ни другая не захотели высказать свою тревогу откровеннее, и они принялись совещаться, где поселить влюбленную пару.
   - Но почему бы им не пожить здесь, пока все не устроится? - спросила леди Черрел.
   - Им будет интереснее мыть посуду самим. Самое важное сейчас - занять чем-нибудь Хьюберта.
   Леди Черрел вздохнула. Да, ни писание писем, ни садоводство, ни заботы по хозяйству, ни заседания деревенских благотворительных комитетов, конечно, нельзя назвать интересным занятием, а для молодежи, которая не делает и этого, Кондафорд покажется уж совсем тоскливым.
   - Да, развлечений у нас тут мало, - сказала она.
   - Вот и слава богу, - пробормотала Динни, - но я чувствую, что Хьюберту сейчас нужна более бурная жизнь, и он найдет ее с Джин в Лондоне. Они могут снять дешевую квартиру. Это ведь ненадолго. Словом, мамочка, сделай вечером вид, будто ты ничего не знаешь, а мы будем знать, что ты знаешь. И у всех на душе будет спокойнее.
   И, поцеловав грустно улыбавшуюся мать, Динни ушла.
   Наутро заговорщики встали чуть свет. По словам Джин, Хьюберт выглядел так, словно ему предстояла скачка с препятствиями; у Динни вид был решительный, но лукавый, у Алана - деловитый, в нем начинал пробуждаться настоящий шафер. Одна только Джин казалась невозмутимой. Они поехали в коричневой спортивной машине молодых Тасборо, по дороге высадили Хьюберта на станции и отправились дальше, в Липпингхолл. Машину вела Джин. Динни и Алан сидели сзади.
   - Динни, - начал молодой Тасборо, - а почему бы и нам с вами не запастись разрешением на брак?
   - Вы думаете, оптом будет дешевле? Ведите себя прилично. Вы уйдете в море и позабудете обо мне через месяц.
   - Неужели у меня такой вид?
   Динни взглянула на его загорелое лицо,
   - В профиль, да.
   - Перестаньте же наконец шутить!
   - Не могу; я так и вижу, как Джин срезает у отца локон и приговаривает: "Ну-ка, папа, благослови меня, а не то я выстригу тебе тонзуру", - а тот отвечает:
   "Гм... ст-р-анно... не ожидал!.." - а Джин - чик другой локон и говорит: "Значит, все в порядке; ты мне даешь сто фунтов в год, не то прощайся с бровями!"
   - Джин - сущее чудовище. Обещайте хотя бы, что не выйдете ни за кого другого!
   - Ну, а если я встречу кого-нибудь и он мне ужасно понравится, неужели вы хотите, чтобы я погубила свою молодую жизнь?
   - Хочу.
   - Герой кинофильма ответил бы иначе.
   - С вами и святой потеряет терпение.
   - Но вы же не святой, а лейтенант флота. Да, кстати: я сегодня читала изречения на четвертой колонке "Таймса". Какой отличный получится шифр из "Песни песней" или из книги пророка Исайи. "Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями" может означать: "Восемь немецких линкоров в Дуврской гавани. Спешите". А "змей, прямо бегущий, и левиафан, змей изгибающийся" означало бы "эскадрой командует Тирпиц" и так далее. Никто бы не сумел без ключа разгадать такой шифр.
   - Я поеду побыстрее, - сказала, оглядываясь, Джин.
   Стрелка спидометра подскочила до сорока... сорока пяти... пятидесяти.... пятидесяти пяти... Моряк взял Динни под руку.
   - Еще немного - и нам крышка. Но это такой соблазнительный кусочек дороги.
   Динни сидела с натянутой улыбкой; она терпеть не могла слишком быстрой езды и, когда Джин снова сбавила скорость до обычных тридцати пяти миль, жалобно сказала:
   - Джин, у меня старомодные внутренности. В Фолуэле она наклонилась вперед.
   - Я не хочу показываться в Липпингхолле. Пожалуйста, поезжай прямо к вашему дому и спрячь меня где-нибудь, пока не разделаешься с отцом.
   Укрывшись в столовой, Динни стала с любопытством разглядывать портрет, о котором рассказывала Джин. Внизу была надпись: "1553, Кэтрин Тастборо, nee {Урожденная (франц.).} Фицгерберт, лет от роду 35; супруга сэра Уолтера Тастборо".
   Это пожелтевшее от времени лицо над брыжами, кольцом охватившими длинную шею, и правда могло быть лицом Джин лет через пятнадцать, - тот же заостренный к подбородку овал, те же продолговатые колдовские глаза под темными ресницами; даже руки были точной копией бронзовых рук Джин. Как сложилась жизнь этой удивительной прабабки, знают ли это сегодняшние Тасборо, и не повторит ли ее судьбу Джин?
   - Как похожа на Джин, правда? - сказал молодой Тасборо. - Судя по всему, она была молодчага; говорят, инсценировала собственные похороны и бежала из Англии, когда Елизавета взялась за католиков в шестидесятых годах шестнадцатого века. Знаете, какая судьба ожидала тогда каждого, кто служит мессу? Выпустить кишки считалось сущим пустяком. Христианская религия! Нечего сказать! Наверно, эта дама не зевала. Держу пари, что ее не раз штрафовали за быструю езду.
   - Какие новости с фронта военных действий?
   - Джин отправилась в кабинет со старым номером "Таймса", полотенцем и ножницами. Остальное покрыто мраком неизвестности.
   - Откуда бы нам подсмотреть, как они будут выходить из кабинета?
   - Сядем на лестницу. Они нас не заметят, если не пойдут наверх.
   Они вышли в холл и сели в темном уголке лестницы, откуда сквозь перила видна была дверь кабинета. Затаив дыхание, как в детстве, Динни ждала, не спуская глаз с этой двери. Вдруг оттуда появилась Джин с газетным кульком в одной руке и ножницами в другой и сказала, обернувшись назад:
   - Помни, папочка, сегодня тебе нельзя выходить без шляпы.
   В ответ послышалось нечто нечленораздельное, и дверь закрылась. Динни перегнулась через перила.
   - Ну, как?
   - Все в порядке. Немножко поворчал, - неизвестно, кто его теперь будет стричь и прочее, да и брак без оглашения он считает не совсем приличным; но сотню в год дает. Когда я уходила, он набивал трубку. - Она постояла, разглядывая кулек. - Ну, и зарос же он. Сейчас пообедаем, Динни, а потом двинемся.
   За обедом священник был галантен, как всегда, и Динни смотрела на него с восхищением. Этот пожилой вдовец вот-вот лишится единственной дочери, которая несет все хлопоты по дому и приходу и даже стрижет отца, и все же он остается невозмутимым и даже не жалуется. Чем это объяснить - воспитанием, добродушием или чувством облегчения, совсем недостойным христианина? Этого Динни не могла решить, и сердце ее сжалось. Скоро на его месте окажется Хьюберт. Она внимательно посмотрела на Джин. Да, эта тоже сумеет справить собственные похороны, если не чужие; но командовать она будет грациозно, не надсаживая горла, и никогда не станет вести себя как вульгарная кумушка. Эх, если б у них с Хьюбертом хватило чувства юмора!
   После обеда священник отвел Динни в сторону.
   - Моя милая Динни, - если вы разрешите вас так называть, - что вы на это скажете? И что говорит ваша матушка?
   - Нам обоим это напоминает детский стишок: "Филин и кошечка поехали кататься по морю..."
   - "...в красивой зеленой лодочке". Все это так, боюсь только, что у Джин и вашего брата нет "целой кучи денег", как у филина и кошечки. Однако, - добавил он задумчиво, - Джин хорошая девочка и очень... м-м... энергичная. Я рад, что наши две семьи снова... м-м... соединятся. Мне ее будет недоставать, но нельзя же быть... м-м... эгоистом.
   - Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, - рискнула сказать Динни.
   В голубых глазах священника мелькнул веселый огонек.
   - Да, - сказал он, - нет худа без добра. Джин не хочет, чтобы я был посаженым отцом. Вот ее метрика на случай... м-м... если возникнут вопросы. Она совершеннолетняя. - Он передал Динни пожелтевшую бумажку. - Господи боже мой! - вздохнул он от души, - Господи боже мой!
   Динни так и не решила, стоит ли его жалеть. Скоро они снова отправились в путь.
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   Высадив Алана Тасборо у дверей его клуба, обе девушки поехали дальше в Челси. Телеграммы Динни не посылала, надеясь на свое счастье. У дома на Оклистрит она вышла из машины и позвонила. Дверь открыла пожилая горничная, лицо у нее было испуганное.
   - Миссис Ферз дома?
   - Нет, мисс, дома капитан Ферз.
   - Капитан Ферз?
   Оглядевшись по сторонам, горничная зашептала:
   - Да, мисс; мы совсем голову потеряли; не знаем, что и делать. Сегодня днем является вдруг капитан Ферз, а нам ничего и не говорили. И хозяйки нет дома. Ей принесли телеграмму, а ее взял капитан Ферз; потом кто-то звонил ей два раза по телефону, но передавать ничего не велел.
   Динни подыскивала слова, чтобы спросить про самое страшное.
   - Как... как он выглядит?
   - Не знаю, что и сказать, мисс. Ни словом не обмолвился, только спросил: "Где хозяйка?" Выглядит-то он неплохо, но мы ведь ничего не знали, вот мы и боимся; дети дома, а где хозяйка - не знаем.
   - Подождите минутку, - сказала Динни и вернулась к машине.
   - В чем дело? - спросила Джин, выходя к ней.
   Девушки посовещались на тротуаре, а в дверях стояла горничная и не сводила с них встревоженных глаз.
   - Надо разыскать дядю Адриана, - сказала Динни. - Ведь тут дети.
   - Поезжай, а я войду и подожду тебя. У горничной такой испуганный вид.
   - Кажется, он был буйным, Джин; знаешь, а вдруг он сбежал?
   - Бери машину. Ничего со мной не случится. Динни сжала ее руку.
   - Я возьму такси; тогда у тебя будет машина, если придется уехать.
   - Хорошо. Объясни ей, кто я такая, и поезжай. Уже четыре часа.
   Динни кинула взгляд на дом и вдруг заметила в окне столовой чье-то лицо. Она видела Ферза всего два раза, но тут же его узнала. Забыть его было невозможно: лицо его было словно пылающий за решеткой огонь - резко очерченное, суровое, широкоскулое, с усами щеточкой; в густых темных волосах проступала седина, отливавшие сталью глаза беспокойно мерцали. Глаза эти уставились сейчас на нее с такой горячечной напряженностью, что у нее защемило сердце, и она отвернулась.
   - Не смотри вверх! Он там, в окне, - сказала она Джин. - Если бы не глаза, он выглядел бы совсем нормальным.... Давай либо вместе уйдем, либо обе останемся.
   - Нет, со мной ничего не случится, поезжай, - и Джин вошла в дом.
   Динни поторопилась уйти. Ее потрясло это неожиданное появление человека, которого все считали неизлечимо больным. Она не знала, при каких обстоятельствах Ферза поместили в клинику, да и вообще знала о нем только одно - он совершенно измучил Диану перед тем, как окончательно свихнулся; она решила, что найти выход сможет только Адриан. Дорога в музей казалась нескончаемо долгой, но Адриан еще не ушел, и Динни сбивчиво ему все рассказала, а он только с ужасом, на нее глядел.
   - Ты не знаешь, где Диана? - спросила она в заключение.
   - Вечером она будет у Флер и Майкла. Я тоже туда собирался. Но где она сейчас, я не знаю. Поедем на Окли-стрит. Все это как гром среди ясного неба.
   Они сели в такси.
   - Дядя, а ты бы не мог позвонить в клинику?
   - Нет, сначала я должен поговорить с Дианой. По-твоему, он выглядит нормально?
   - Да. Только глаза... но я помню, - они у него всегда были такие.
   Адриан схватился за голову,
   - Какой ужас! Бедная моя девочка!
   У Динни заныло сердце: ей было мучительно жаль их обоих.
   - Как страшно, - добавил Адриан, - что возвращение этого бедняги вызывает во мне только ужас. Господи! Плохо дело, Динни, плохо дело!
   Динни сжала его руку.
   - Дядя, а что говорит закон?
   - Бог его знает! Официально он никогда не был признан сумасшедшим. Диана этого не хотела. Он находился в частной клинике.
   - Но не мог же он выйти сам, по своей воле, так, чтобы об этом не сообщили близким?
   - Кто знает, что там произошло? Может, он такой же безумный, как раньше, и сбежал оттуда в минуту просветления. Но что бы мы ни делали, - и тут Динни глубоко тронуло выражение его лица, - нам надо думать не только о себе, но и о нем. Разве можно мучить его еще больше? Бедный Ферз! Любая беда - болезнь, бедность, пороки, преступления, - ничто не может быть трагичнее психического расстройства.
   - Дядя, - сказала Динни, - а что будет ночью?
   Адриан застонал.
   - От этого мы должны ее избавить любым путем.
   В конце Окли-стрит они отпустили такси и дошли до двери пешком...
   Войдя в дом, Джин сказала горничной:
   - Я мисс Тасборо. Мисс Динни поехала за мистером Черрелом. Гостиная у вас наверху? Там я и подожду. Он уже видел детей?
   - Нет, мисс. Он пришел полчаса назад. Они наверху, в классной комнате, с ними мадмуазель.
   - Тогда я буду посередине, - сказала Джин. - Проводите меня наверх.
   - Посидеть с вами, мисс?
   - Нет. Подкараульте миссис Ферз и сразу ее предупредите.
   Горничная посмотрела на Джин с восхищением и оставила ее в гостиной. Приоткрыв дверь, Джин прислушалась. Все было тихо. Она принялась неслышно расхаживать взад и вперед, от двери к окну. Как только она увидит Диану, она побежит к ней вниз; если же Ферз поднимется по лестнице, она выйдет ему навстречу. Сердце ее билось чуть быстрее, чем обычно, но она и не думала волноваться. Так она продежурила четверть часа и вдруг услышала за спиной шорох; обернувшись, она увидела, что в дверях стоит Ферз.
   - Ах! - сказала она. - Я дожидаюсь миссис Ферз; вы, наверно, капитан Ферз?
   Он поклонился.
   - А вы?
   - Джин Тасборо. Боюсь, что вы меня не знаете.
   - Кто это был с вами?
   - Динни Черрел.
   - Куда она пошла?
   - По-моему, повидать своего дядю.
   Ферз издал странный звук, какое-то подобие смеха.
   - Адриана?
   - Кажется, да.
   Он постоял, обводя горящими глазами уютную комнату.
   - Здесь еще уютнее, чем прежде, - сказал он, - я некоторое время отсутствовал. Вы знакомы с моей женой?
   - Я познакомилась с ней у леди Монт.
   - В Липпингхолле? Диана здорова?
   Слова вырывались у него отрывисто и с каким-то жадным нетерпением.
   - Да, совершенно здорова.
   - И все такая же красивая?
   - Очень.
   - Спасибо.
   Разглядывая его с ног до головы из-под длинных ресниц, Джин не заметила в нем и тени сумасшествия. Выглядел он так, как ему и полагалось, - военный в штатском, очень подтянутый, сдержанный, вот и все... если бы не глаза...
   - Я не видел жены четыре года, - продолжал он, - и хочу встретиться с ней наедине.
   Джин двинулась к двери.
   - Я пойду, - сказала она.
   - Нет! - крикнул он с неожиданной резкостью. - Стойте!
   И он загородил собой дверь.
   - Почему?
   - Я сам хочу сказать ей, что вернулся.
   - Конечно.
   - Тогда останьтесь здесь!
   Джин вновь отошла к окну.
   - Как хотите, - сказала она.
   Наступило молчание.
   - Что вы обо мне слышали? - неожиданно спросил он.
   - Почти ничего. Я знаю, что вы были нездоровы.
   Он отошел от двери и шагнул к ней.
   - Вы находите, что со мной что-то неладно?
   Джин подняла голову и выдержала его взгляд, наконец он сам отвел глаза.
   - Нет. Вы выглядите совершенно здоровым.
   - Я и в самом деле здоров. Садитесь, пожалуйста.
   - Спасибо.
   Джин села.
   - Вот-вот, - сказал он. - Смотрите на меня, смотрите.
   Джин стала смотреть себе под ноги. У Ферза снова вырвалось нечто вроде смеха.
   - Вы, видно, никогда не были психически больны, а не то вы бы знали, все смотрят на вас, и вам приходится все время на всех смотреть. Ну вот, теперь я пойду вниз. Au revoir.
   Он быстро повернулся и вышел, захлопнув за собой дверь. Джин не шелохнулась, выжидая, не войдет ли он снова. Она сидела как побитая, ее знобило, будто она долго простояла возле огня. Дверь была закрыта, и Джин поднялась, чтобы ее отворить. Но она оказалась запертой. Джин постояла, раздумывая, как ей быть. Позвонить? Постучать и позвать горничную? Она решила не делать ни того, ни другого, подошла к окну и стала глядеть на улицу. Скоро вернется Динни, и она ее окликнет. Джин хладнокровно припоминала всю сцену с начала до конца. Он ее запер, чтобы никто не помешал его встрече с женой, - он всех подозревает, естественно! На миг в ее юной, но не очень чувствительной душе мелькнуло сострадание: ужасно, когда на тебя смотрят как на сумасшедшего! Бедняга! Она прикинула, удастся ли вылезти из окна, не привлекая внимания прохожих, и, решив, что не удастся, стала ждать, не появится ли на улице помощь. И вдруг без всякого повода она вздрогнула. Глаза! Как страшно быть его женой! Джин пошире распахнула окно и высунулась наружу...
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   Увидев высунувшуюся из окна Джин, Динни и Адриан застыли на ступеньках крыльца.
   - Меня заперли в гостиной, - негромко сказала Джин. - Неплохо бы вам меня выпустить.
   Адриан отвел племянницу к машине.
   - Подожди здесь, Динни. Я пришлю ее сюда. Не надо устраивать сцен.
   - Осторожно, дядя! Ты сейчас как Даниил, вступающий в ров со львами.
   Адриан слабо улыбнулся и позвонил. Ему открыл сам Ферз.
   - А! Черрел? Входите.
   Адриан протянул руку, но она повисла в воздухе.
   - Вряд ли я могу рассчитывать на радушный прием, - сказал Ферз.
   - Что вы, дорогой мой.
   - Нет, я вряд ли могу рассчитывать на радушный прием, но я хочу повидать Диану. Не пытайтесь мне помешать, Черрел, - ни вы, ни кто другой.
   - Никто и не собирается вам мешать. Вы не возражаете, если я схожу за Джин Тасборо? Динни ждет ее в машине.
   - Я ее запер, - угрюмо сказал Ферз. - Вот ключ. Отправьте ее домой.
   Он ушел в столовую. Джин стояла за дверью.
   - Ступайте к Динни, - сказал Адриан, - и уезжайте обе. Я справлюсь сам. Надеюсь, ничего с вами не случилось?
   - Он меня только запер.
   - Скажите Динни, что Хилери наверняка сможет устроить вас обеих у себя. Поезжайте к нему, а я буду знать, где вас найти, если вы мне понадобитесь. Вы храбрая девушка.
   - Подумаешь, - сказала Джин. - До свидания! - И сбежала с лестницы.
   Адриан услышал стук входной двери и медленно спустился в столовую. Ферз стоял у окна и смотрел, как отъезжают девушки. Он круто повернулся. Это было движение человека, привыкшего, что за ним подглядывают.
   Ферз мало изменился: немного пополнел, выглядел спокойнее, в волосах прибавилось седины - вот и все. Одет он был щегольски, как и всегда, держал себя уверенно, глаза его... но вот глаза-то...
   - Да, - сказал Ферз, словно прочитав его мысли, - конечно, вам меня жаль, но вы хотели бы, чтобы я умер. Да и кто бы не хотел? Вольно мне было свихнуться. Но теперь я в здравом уме, Черрел, имейте это в виду.
   В здравом уме? Да, он казался совсем нормальным. Но сможет ли он выдержать хоть малейшее нервное напряжение?
   Ферз заговорил снова:
   - Все вы думали, что у меня это навсегда. Месяца три назад я стал поправляться. Когда я это понял, я никому ни гугу. Те, кто к нам приставлены, - в голосе его зазвучала горечь, - ни за что не хотят поверить, что ты выздоровел, и если бы это зависело от них, мы бы вовсе не выздоравливали. Им это, понимаете, невыгодно. - И глаза Ферза, сверля собеседника, казалось, добавляли: "И вам и ей тоже". - Вот я и ни гугу. У меня хватило силы воли, выздоровев, притворяться три месяца. Только с неделю, как я дал им понять, что могу отвечать за свои поступки. Им нужно куда больше недели, чтобы они решились написать об этом домой. А я не хотел, чтобы они писали домой. Я хотел приехать прямо сюда такой, как я есть. Я не желал, чтобы Диану или кого бы то ни было предупреждали. И должен был проверить себя, что я и сделал.
   - Ужасно! - чуть слышно прошептал Адриан. Ферз снова впился в него глазами.
   - Вы были влюблены в мою жену, Черрел, и все еще ее любите. Ну, и как?
   - По-прежнему мы только друзья, - ответил Адриан.
   - Так я вам и поверил.
   - Воля ваша. Но мне нечего больше сказать, разве только одно: как и всегда, я думаю прежде всего о ней.
   - Так вот почему вы здесь?!
   - Боже мой, разве вы не понимаете, какое это будет для нее потрясение? Неужели вы не понимаете, что она вынесла в свое время? Неужели вы думаете, что она это забыла? Разве не разумнее будет по отношению к ней, - да и к вам тоже, - если вы поедете, ну хотя бы ко мне, и на первый раз встретитесь с ней там?
   - Нет; я встречусь с ней здесь, в моем собственном доме.
   - Здесь она прошла через ад. Может, вы и правильно сделали, скрыв свою поправку от врачей, но вы, безусловно, не правы, если собираетесь так ошеломить Диану.
   Ферз яростно взмахнул рукой.
   - Вы не хотите меня к ней пускать!
   Адриан опустил голову.
   - Допустим, - мягко произнес он. - Но, послушайте, Ферз, вы ведь можете понять положение не хуже меня. Поставьте себя на ее место. Вообразите, что она входит - как может войти сейчас каждую минуту - и неожиданно видит вас, ничего не подозревая о вашем выздоровлении; а ведь ей нужно время, чтобы в него поверить, после всего, что еще так свежо в ее памяти. Ведь вы же сами себя режете.
   Ферз застонал.
   - Но я наверняка себя зарежу, если спасую... Вы думаете, я сейчас кому-нибудь верю? Попробуйте сами... попробуйте пожить там четыре года, сами увидите! - Глаза его окинули комнату. - Попробуйте все время находиться под надзором, как набедокуривший мальчишка. Последние три месяца, совсем уже здоровый, я насмотрелся, как их там лечат... Если уж собственная жена не поверит, что я в здравом уме и твердой памяти, - чего мне ждать от других?
   Адриан подошел к нему.
   - Спокойней! - сказал он. - Вы делаете ошибку. Только она и знала вас в самые худшие минуты. Для нее все это сложнее, чем для кого бы то ни было.
   Ферз закрыл лицо руками.
   Адриан ждал ответа, бледный от волнения; но, когда Ферз отнял руки от лица, Адриан не смог вынести его взгляда и отвел глаза.
   - Одиночество! - сказал Ферз. - Попробуйте свихнуться, Черрел, тогда вы будете знать, что такое полное одиночество до конца ваших дней.
   Адриан положил руку ему на плечо.
   - Послушайте, дружище, в моей берлоге есть свободная комната, переезжайте ко мне, пока все не наладится.
   Внезапно лицо Ферза исказилось; он бросил острый, недоверчивый взгляд на Адриана, но тут же успокоился, в глазах его мелькнуло выражение благодарности, ее сменила горечь, наконец он опять смягчился.
   - Вы всегда были порядочным человеком, Черрел; но нет, спасибо... не могу. Я должен остаться здесь. И у зверя есть нора, - моя нора здесь.
   Адриан вздохнул.
   - Что ж, хорошо; тогда подождем ее. Вы уже видели детей?
   - Нет. Они меня помнят?