Голсуорси Джон. Последняя глава (Книга 1)

   - А что такое знамение?
   - Вы знаете, что такое воскресенье, - оно бывает в конце, после пятницы и субботы, а знамение бывает в начале, - оно приносит счастье. И знамение обязательно должно быть красивое. А молодая луна до начала сезона дождей была красивее всего на свете; вот они и ждали, чтобы луна вышла им навстречу сквозь заколдованные деревья, - как мама вышла к нам сейчас из той комнаты!
   - Но у луны нет ножек.
   - Нет, она плывет. И вот однажды вечером она выплыла к ним, такая прекрасная и стройная - самая красивая на свете, и глаза ее так сияли, что все сразу поняли - экспедиция будет удачной. Они пали перед луной ниц и воскликнули: "Знамение! Не покидай нас, и мы пройдем через пустынные пески и воды, с отражением твоего сияния в глазах и будем счастливы твоим счастьем во веки веков. Аминь!" И с этими словами все они уселись в лодки, воттакмолодцы с воттакмолодцами, воттакфеи с воттакфеями. А молодая луна осталась там над верхушками заколдованных деревьев, благословляя их ласковым взглядом. Но один человек отстал. Это был старый воттакмолодец, который полюбил луну так сильно, что забыл все на свете, и он пополз к ней, надеясь хоть коснуться ее ног.
   - Но ведь у луны нет ног!
   - Он-то думал, что есть, - она ему казалась женщиной из серебра и слоновой кости. Вот он полз и полз мимо заколдованных деревьев, но так и не мог ее достать, - ведь это была луна.
   Адриан умолк, и наступила тишина. Потом он сказал:
   - Продолжение следует, - и вышел из комнаты. В холле его нагнала Диана.
   - Адриан, вы мне портите детей. Разве вы не знаете, что басни и сказки больше не должны отбивать интерес к технике? После вашего ухода Рональд спросил: "Дядя Адриан и правда верит, что ты луна, мамочка?"
   - А вы как ответили?..
   - Уклончиво. Но они ужасно хитрые.
   - Что ж, спойте мне "Водоноса", пока нет Динни и ее кавалера.
   Она пела, а Адриан не сводил с нее восторженных глаз. Голос у нее был хороший, и она отлично спела эту старинную тоскливую песню. Едва умолк последний звук, как горничная доложила:
   - Мисс Черрел. Профессор Халлорсен.
   Динни вошла с высоко поднятой головой, и Адриан отметил про себя, что взгляд ее не предвещает ничего хорошего. Он видел такие глаза у школьников, когда они собирались дать трепку новичку. За ней вошел Халлорсен, пышущий здоровьем и чересчур высокий для этой маленькой гостиной. Когда его представили Динни, он низко поклонился.
   - Ваша дочь, господин хранитель музея?
   - Нет, племянница; сестра капитана Хьюберта Черрела.
   - Вот как? Считаю за честь с вами познакомиться, мисс Черрел.
   Адриан заметил, что, встретившись взглядом, они не сразу смогли отвести друг от друга глаза.
   - Как вам нравится гостиница Пьемонт, профессор? - спросил он.
   - Готовят отлично, но там слишком много нашего брата, американца.
   - Прилетели целой стаей?
   - Да. Недельки через две мы снимемся и улетим.
   Динни, воплощенную английскую женственность, сразу же взбесил цветущий вид здоровяка Халлорсена, да еще по сравнению с изможденным Хьюбертом. Она села рядом с этим олицетворением мужества с твердым намерением выпустить в его толстую шкуру весь запас своих стрел. Однако он принялся разговаривать с Дианой, и она, еще не кончив есть бульон с черносливом, поглядела на него исподтишка и решила изменить тактику. Все же он - иностранец и гость, а она - девушка воспитанная. И тихая вода берега подмывает, подумала Динни. Она не выпустит своих стрел; напротив, она "очарует его улыбкой и лестью" {Из стихотворения Льюиса Кэррола (1832-1898), английского детского писателя.}; это будет куда вежливее по отношению к Диане и дяде Адриану и в конечном счете стратегически выгоднее. С коварством, достойным поставленной цели, она дождалась, пока он не завяз в проблемах английской политики, - по-видимому, он считал политику одной из самых важных сторон человеческой деятельности, и, кинув на него взгляд, достойный кисти Боттичелли, сказала:
   - Нам тоже следовало бы относиться к американской политике серьезнее, профессор. Но ведь нельзя же принимать ее всерьез, не так ли?
   - Вероятно, вы правы, мисс Черрел. Все политики руководствуются одним и тем же правилом: придя к власти, не повторяй того, что ты говорил, будучи в оппозиции; в противном случае тебе придется взяться за то, с чем не справились твои предшественники. По-моему, единственная разница между партиями та, что у одних в государственном автобусе места сидячие, а у других - стоячие.
   - А в России все, что осталось от других партий, забилось под сиденья.
   - Ну, а в Италии? - спросила Диана.
   - И в Испании? - добавил Адриан.
   Халлорсен заразительно рассмеялся.
   - Диктатура не имеет отношения к политике. Это просто шутка.
   - Нет, это не шутка, профессор,
   - Скверная шутка, профессор.
   - В каком смысле шутка, профессор?
   - Обман. Диктатор полагает, что человек - это глина в его руках. Стоит раскрыть обман, как его песенка спета.
   - Позвольте, - сказала Диана, - но если большинство народа поддерживает диктатуру, - разве тогда это не демократия или не правление с согласия управляемых?
   - Я бы сказал - нет, миссис Ферз, если оно, конечно, не подтверждается ежегодными выборами.
   - Кое-кто из диктаторов умеет добиваться своего, - сказал Адриан.
   - Дорогой ценой. Возьмите Диаса в Мексике. За двадцать лет он превратил ее в цветущий край, но посмотрите, что с ней стало с тех пор, как его нет. Вы никогда не добьетесь того, к чему народ еще не подготовлен.
   - Беда нашего и вашего государственного устройства в том, профессор, сказал Адриан, - что целый ряд реформ, назревших в сознании народа, не осуществляется по одной простой причине: избранные на короткий срок правители на это не решаются, боясь потерять свою мнимую власть.
   - Тетя Мэй, - тихонько вставила Динни, - на днях мне сказала: почему бы не избавиться от безработицы, приняв программу перестройки трущоб, и не убить двух зайцев сразу?
   - Да ну? Прекрасная мысль! - сказал Халлорсен, обратив к ней свое румяное лицо.
   - Денежные магнаты, - сказала Диана, - хозяева трущоб и строительной промышленности, этого не допустят.
   - Нужны ведь и деньги, - добавил Адриан.
   - Ну, это просто. Ваш парламент может взять на себя необходимые полномочия для такого важного дела; и почему бы ему не выпустить заем? Деньги-то ведь вернутся; это же не военный заем, от которого ничего не остается, кроме порохового дыма. Сколько у вас идет на пособия по безработице?
   Никто из присутствующих не мог на это ответить.
   - Наверно, то, что вы сбережете на пособиях, с избытком окупит любой заем.
   - Беда в том, что нам не хватает простодушной веры в свои силы, - с невинным видом произнесла Динни. - Тут нам далеко до вас, американцев, профессор Халлорсен.
   На лице американца промелькнула мысль: "Ну и ехидна же вы, мадам".
   - Что ж, мы, конечно, проявили большое простодушие, когда пришли сражаться во Францию. Но мы его потеряли. В следующий раз предпочтем посидеть у своего камелька.
   - Неужели в тот раз вы были уж так простодушны?
   - Боюсь, что да, мисс Черрел. Из ста американцев не найдется и пяти, кто бы считал, что немцы представляют для нас, по ту сторону океана, хоть малейшую опасность.
   - Так мне и надо, профессор.
   - Что вы! Я совсем не хотел... Но вы подходите к Америке с европейской меркой.
   - Вспомните Бельгию, профессор, - сказала Диана, - вначале даже мы были простодушны.
   - Простите, мадам, но неужели судьба Бельгии действительно вас так тронула?
   Адриан чертил вилкой круги на скатерти; теперь он поднял голову.
   - Меня судьба Бельгии тронула. Впрочем, я не думаю, чтобы это имело политическое или иное значение для генералов, адмиралов, крупных дельцов для большей части власть имущих. Все они знали заранее, что в случае войны мы неизбежно окажемся союзниками Франции. Но на простых людей, вроде меня, и на добрые две трети населения, не ведавшего, что творится за кулисами, словом, на рабочий класс в целом, - события эти произвели огромное впечатление. Мы словно увидели, что, как бишь его, "Человек-гора" напал на самого маленького боксера легкого веса, а тот принимает удары и дает сдачи, как настоящий мужчина.
   - Вы это здорово объяснили, - сказал Халлорсен.
   Динни вспыхнула. Неужели этот человек способен на великодушие? Потом, словно испугавшись, что такая мысль - предательство по отношению к Хьюберту, она колко заметила:
   - Я читала, что трагедия Бельгии проняла даже Рузвельта {Речь идет о Теодоре Рузвельте (1858-1919), президенте США в 1901-1909 годах.}.
   - Она многих у нас проняла, мисс Черрел; но Европа от нас далеко, а на воображение действует только то, что случается рядом.
   - Ну да; к тому же, как вы сами сказали, в конечном счете вы все же не остались в стороне.
   Халлорсен пристально поглядел в ее наивное лицо, поклонился и промолчал.
   Но, прощаясь с ней в конце этого не совсем обычного вечера, он заметил:
   - Боюсь, что вы на меня сердитесь, мисс Черрел.
   Динни улыбнулась и ничего не ответила.
   - Все-таки позвольте надеяться, что я вас еще увижу.
   - Вот как! А зачем?
   - Может, мне удастся изменить ваше мнение обо мне.
   - Я очень люблю брата, профессор Халлорсен.
   -- А я все же думаю, что ваш брат насолил мне больше, чем я ему.
   - Надеюсь, будущее подтвердит, что вы правы.
   - Это звучит грозно. Динни только кивнула.
   Она поднялась в свою комнату, кусая губы от злости. Ей не удалось ни покорить, ни уязвить противника; и вместо откровенной вражды он вызывал у нее какие-то противоречивые чувства.
   Его рост давал ему какое-то обидное преимущество. "Он похож на этих субъектов в штанах с бахромой, из кинофильмов, - думала она, - на ковбоя, который похищает девчонку, а она не очень-то сопротивляется, - он смотрит на тебя так, словно ты уже лежишь у него поперек седла. Первобытная грубая сила во фраке и белой манишке! Сильная, хотя отнюдь и не молчаливая личность!"
   Окна ее комнаты выходили на улицу, и ей были видны платаны на набережной, Темза и широкий простор звездной ночи.
   - Не поручусь, что ты уедешь из Англии так скоро, как думаешь, сказала она вслух.
   - Можно войти?
   Она повернулась и увидела в дверях Диану.
   - Ну, Динни, как вам понравился друг наш - враг наш?
   - Герой из ковбойского фильма пополам с великаном, которого убил мальчик-с-пальчик.
   - Адриану он понравился.
   - Дядя Адриан слишком много общается со скелетами. Когда он видит упитанного человека, он теряет голову.
   - Да, это "настоящий мужчина", - говорят, они покоряют женщин с первого взгляда. Но вы вели себя отлично, Динни, хотя вначале глаза у вас метали молнии.
   - Но ведь они его не испепелили! И даже не обожгли.
   - Ничего! У вас еще все впереди. Адриан попросил леди Монт пригласить его на завтра в Липпингхолл.
   - Неужели?!
   - Вам остается только поссорить его там с Саксенденом, и дело Хьюберта в шляпе. Адриан нарочно не сказал вам об этом - боялся, что вы себя выдадите. Профессору захотелось отведать английской охоты. Бедняга даже не подозревает, что попадет в логово львицы. Ваша тетя Эм, наверно, его очарует.
   - Халлорсен! - пробормотала Динни. - Наверно, в нем есть скандинавская кровь.
   - Он говорит, что мать его из Новой Англии, старинного рода, но вышла за человека пришлого. Его родина - штат Вайоминг. Прелестное название: Вайоминг.
   - "Безбрежные просторы прерий"... Почему меня так бесит выражение "настоящий мужчина"?
   - Потому что напоминает большой подсолнечник, который вдруг распустился у вас в комнате. Но "настоящие мужчины" водятся не только на "безбрежных просторах прерий"; вы увидите, Саксенден тоже из этой породы.
   - Правда?
   - Да. Спокойной ночи, дорогая. И пусть ни один "настоящий мужчина", не тревожит ваш сон!
   Динни разделась и снова вынула дневник Хьюберта; она перечитала страницу, которую себе отметила.
   "Сегодня чувствую себя скверно, - как выжатый лимон. Держусь только мыслью о Кондафорде. Что бы сказал старый Фоксхэм, если бы видел, как я лечу мулов! Средство, которое я придумал для них от поноса, привело бы в ужас кого хочешь, но им оно помогает. Бог был в ударе, когда создавал желудок мула. Ночью мне снилось, будто я стою дома на опушке рощи и фазаны летят надо мной один за другим, а я, хоть убей, не могу спустить курок, - словно меня сковало параличом. Без конца вспоминаю старого Хэддона и его слова: "А ну-ка, стреляй! Упрись в землю пятками и целься прямо в голову!" Славный старик! Вот это был человек... Дождь прошел. Сухо - впервые за десять дней. И звезды высыпали.
   Море, да остров, да лунный рог.
   Звезд немного, но зато каких! {*}
   {* Из стихотворения английского поэта Элроя Флеккера (1884-1915). (Перев. Б. Слуцкого.)}
   Эх, если бы я мог уснуть!.."
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Основные черты всякого старинного английского загородного дома обособленность и своеобразие каждой его комнаты - отличали и Липпингхолл. Гости расходились по своим спальням так, словно они здесь поселились навсегда; каждый из них попадал в свою особую обстановку и атмосферу. Кроме того, у них появлялось ощущение, что, если им вздумается, они смогут все изменить там по своему вкусу. Дорогая старинная мебель стояла вперемежку со случайными вещами, приобретенными для практических целей или ради комфорта. Потемневшие или пожелтевшие от времени портреты предков висели на стенах против еще более потемневших и пожелтевших пейзажей голландских и французских мастеров, кое-где попадались прекрасные старинные гравюры и совсем неплохие акварели. В двух-трех комнатах еще сохранились великолепные старые камины, правда, оскверненные удобными каминными решетками, на которых зато можно было посидеть. В темных переходах перед вами неожиданно возникали лестницы. Вы с трудом запоминали дорогу в свою спальню и тут же ее забывали. А в спальне вы могли обнаружить бесценный старинный гардероб орехового дерева и кровать под балдахином удивительной работы, диван в оконной нише с подушками и французские офорты. К спальне примыкала маленькая каморка с узкой кроватью, а ванная могла быть рядом или довольно далеко, зато вы обязательно находили там ароматические кристаллы. Один из Монтов был адмиралом, поэтому в темных закоулках коридоров висели старинные карты с драконами, которые били хвостом по морям. Другой Монт, дед сэра Лоренса, седьмой баронет, увлекался скачками, - и по картинам на стенах можно было изучать анатомию чистокровных скакунов и жокеев того времени (1860-1883). Шестой баронет, - уйдя в политику, он прожил на свете дольше других, оставил память о ранней викторианской эпохе - портреты жены и дочерей в кринолинах и себя самого в бакенбардах. Здание было возведено при Карле и достроено при Георгах; кое-где можно было заметить следы викторианской архитектуры, - там, где шестой баронет дал волю своей тяге к прогрессу. Но единственное, что здесь было современным, - это ванные и уборные...
   Когда Динни спустилась к завтраку в среду утром - охота была назначена на десять, - в столовой уже сидели или бродили три дамы и все мужчины, кроме Халлорсена. Она опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом; тот слегка привстал и поздоровался с ней.
   - Доброе утро!
   - Динни! - окликнул ее стоявший у буфета Майкл. - Тебе кофе, какао или имбирное пиво?
   - Кофе и копченую рыбу.
   - Копченой рыбы нет.
   Лорд Саксенден поднял голову.
   - Нет копченой рыбы? - пробормотал он и снова принялся за колбасу.
   - Может, хочешь трески? - спросил Майкл.
   - Нет, спасибо.
   - А что дать тебе, тетя Уилмет?
   - Плов.
   - Плова тоже нет. Есть почки, бекон, яичница, треска, ветчина, холодный пирог с дичью.
   Лорд Саксенден поднялся.
   - А! Ветчина, - сказал он и пошел к буфету.
   - Чего же тебе положить, Динни?
   - Немного джема, Майкл.
   - Есть крыжовник, клубника, черная смородина, апельсиновый.
   - Крыжовник.
   Лорд Саксенден вернулся на свое место с тарелкой ветчины и, жуя, стал читать письмо. Динни не могла как следует разглядеть его лицо - глаза у него были опущены, а рот набит до отказа. Но она, кажется, поняла, почему ему дали кличку "Зазнайка". У него было красное лицо; светлые усы и волосы начали седеть; за столом он сидел очень прямо. Вдруг он повернулся к ней и сказал:
   - Простите, что я читаю. Это от жены. Понимаете, она у меня прикована к постели.
   - Какая жалость...
   - Ужасно! Бедняжка!
   Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Глаза у него оказались голубые, а брови - темнее волос - были похожи на связки рыболовных крючков. Глаза были немного навыкате - точно говорили: "Аи да я! Аи да я!" Но тут она заметила вошедшего Халлорсена. Он нерешительно остановился в дверях, потом, увидев ее, подошел к свободному месту с ней рядом.
   - Можно мне сесть тут, мисс Черрел? - спросил он с поклоном.
   - Конечно; если хотите завтракать, еда стоит вон там.
   - Кто это такой? - спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился за пропитанием. - Явный американец.
   - Профессор Халлорсен.
   - Да? А! Написал книгу о Боливии. Так?
   - Да.
   - Красивый парень.
   - Настоящий мужчина.
   Лорд Саксенден посмотрел на нее с удивлением.
   - Попробуйте ветчины. Кажется, я знал в Харроу вашего дядю.
   - Дядю Хилери? Да, он мне говорил.
   - Как-то раз он держал со мной пари на три стакана земляничного сиропа против двух, что первый сбежит по ступенькам до спортивного зала.
   - Вы выиграли?
   - Нет, но так и не заплатил свой проигрыш.
   - Как же так?
   - Он растянул ногу, а я вывихнул колено. Он доскакал на одной ноге, а я так и остался лежать. Мы провалялись до конца триместра, а потом я ушел из Харроу. - Лорд Саксенден фыркнул. - Так что я все еще должен ему три стакана земляничного сиропа.
   - Я думал, это мы, в Америке, любим плотно позавтракать, - сказал, усаживаясь, Халлорсен, - но где уж нам тягаться с вами.
   - Вы знакомы с лордом Саксенденом?
   - Лорд Саксенден... - с поклоном повторил Халлорсен.
   - Здравствуйте. У вас в Америке ведь нет таких куропаток, как наши?
   - Кажется, нет. С удовольствием их постреляю. Первоклассный кофе, мисс Черрел.
   - Да, - сказала Динни, - тетя Эм гордится своим кофе.
   Лорд Саксенден выпрямился еще больше.
   - Попробуйте ветчину. Я не читал вашей книги.
   - Разрешите вам ее прислать; буду польщен, если вы ее прочтете.
   Лорд Саксенден продолжал жевать.
   - Да, вам стоит прочесть эту книгу, лорд Саксенден, - сказала Динни, а я пришлю вам другую на ту же тему.
   Лорд Саксенден пристально на нее поглядел.
   - Вы оба очень любезны, - сказал он. - Это клубничный джем? - и протянул к нему руку.
   - Мисс Черрел, - вполголоса сказал Халлорсен, - мне бы хотелось, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили те места, где я, по-вашему, несправедлив. Я писал эту книгу, когда все во мне еще кипело.
   - Не пойму, какая сейчас от этого польза.
   - Если хотите, я выброшу эти места из второго издания.
   - Как это мило с вашей стороны, - ледяным тоном произнесла Динни, - но сделанного не воротишь.
   Халлорсен понизил голос еще больше:
   - Я просто в отчаянии, что вас огорчил.
   Динни словно обдало волной самых противоречивых чувств! - досады, торжества, холодной мстительности, иронии.
   - Вы огорчили не меня, а моего брата.
   - Это можно исправить, если взяться за дело всем вместе.
   - Не знаю. Динни поднялась.
   Халлорсен тоже встал и поклонился, когда она шла к двери. "Ну до чего же вежлив", - подумала Динни.
   Все утро она провела в укромном уголке парка, скрытом со всех сторон живой изгородью из тисовых деревьев, за чтением дневника Хьюберта. Солнце пригревало вовсю, а жужжание пчел над цинниями, пентстемонами, мальвами, астрами и сентябрьскими маргаритками навевало покой. В этом мирном убежище она снова почувствовала, как ей не хочется выставлять напоказ душевные переживания Хьюберта. В дневнике не было нытья или жалоб, но Хьюберт писал о физических и моральных муках с откровенностью, не рассчитанной на посторонних. Изредка сюда доносились звуки выстрелов; облокотившись на изгородь, Динни посмотрела в поле.
   Чей-то голос произнес:
   - Вот ты где!
   За изгородью стояла тетя Эм с двумя садовниками; широкие поля ее соломенной шляпы свисали до самых плеч.
   - Я сейчас обойду изгородь, Динни. Босуэл и Джонсон, можете идти. Мы займемся портулаком после обеда. - Она посмотрела на Динни из-под полей своей шляпы. - Это с Майорки, - так хорошо защищает.
   - Но почему Босуэл и Джонсон {Джонсон, Самюэль (1709-1784) - английский писатель; Босуэл, Джеймс (1740-1795) - его биограф.}, тетя?
   - Босуэл у нас давно; дядя долго искал, пока не нашел Джонсона. Теперь он заставляет их ходить только вместе. А ты тоже поклонница доктора Джонсона, Динни?
   - По-моему, он слишком часто употреблял слово "сэр".
   - Флер взяла мои садовые ножницы. А это что у тебя?
   - Дневник Хьюберта.
   - Грустно?
   - Да.
   - Я приглядывалась к профессору Халлорсену, - за него надо взяться.
   - Начни с его нахальства, тетя Эм.
   - Надеюсь, они подстрелят хоть несколько зайцев, - сказала леди Монт, всегда хорошо иметь про запас заячий суп. Уилмет и Генриетта Бентуорт уже поспорили.
   - О чем?
   - Понятия не имею, - не то насчет парламента, не то насчет портулака; они только и знают, что спорят. Генриетта столько времени провела при дворе!
   - А это плохо?
   - Она славная женщина. Я люблю Ген, но она так кудахчет. Что ты будешь делать с этим дневником?
   - Покажу Майклу и спрошу его совета.
   - Никогда не слушай его советов, - сказала леди Монт, - он славный мальчик, но ты его не слушай; у него странные знакомства - издатели и тому подобное.
   - Потому-то мне и нужен его совет.
   - Спроси Флер, она умница. У вас есть такие циннии в Кондафорде? Знаешь, мне кажется, что Адриан скоро свихнется.
   - Тетя Эм!
   - Он такой рассеянный; и от него остались кожа да кости. Конечно, мне не следует этого говорить, но, по-моему, пусть берет ее поскорее.
   - Я тоже так думаю, тетя.
   - А он не хочет.
   - Может, не хочет она?
   - Оба они не хотят; вот я и не знаю, как тут быть. Ей же сорок.
   - А сколько дяде Адриану?
   - Он у нас самый маленький, если не считать Лайонела. Мне пятьдесят девять, - решительно заявила леди Монт. - Я-то помню, что мне пятьдесят девять, а твоему отцу шестьдесят! Твоя бабушка, верно, очень тогда торопилась, рожала нас одного за другим. А как ты смотришь на то, чтобы рожать детей?
   Динни спрятала смешинку в глазах.
   - Что же, для женатых, пожалуй, неплохо - в меру, конечно.
   - Флер ожидает второго в марте; скверный месяц... так неосторожно! А когда ты собираешься замуж?
   - Когда отдам кому-нибудь свое юное сердце, - никак не раньше.
   - Вот это разумно. Только не за американца. Динни едва не вспылила, но улыбнулась.
   - Зачем, скажи на милость, мне выходить за американца?
   - Ничего нельзя знать заранее, - сказала леди Монт, срывая увядшую астру, - все зависит от того, кто тебе подвернется. Когда я выходила замуж за Лоренса, он мне все время подвертывался.
   - И сейчас все еще подвертывается, да?
   - Не язви.
   Леди Монт замечталась, и шляпа ее как будто стала от этого еще больше.
   - Кстати о браках, тетя Эм, - мне хочется найти невесту Хьюберту. Ему нужно рассеяться.
   - Твой дядя, - заметила леди Монт, - наверно, скажет: чтобы рассеяться, нужна балерина.
   - Может, у дяди Хилери есть балерина, которую он может порекомендовать?
   - Не дерзи, Динни. Я всегда говорю, что ты ужасно дерзкая. Но дай-ка подумать: была одна девушка... нет, она вышла, замуж.
   - Может, она уже развелась?
   - Нет. Как будто собирается, но это еще не скоро. Прелестное создание.
   - Не сомневаюсь. Подумай-ка еще, тетя.
   - Пчел разводит Босуэл, - заметила тетя Эм. - Они итальянские. Лоренс называет их фашистками.
   - Черные рубашки, и никаких угрызений совести. Ужасно энергичные.
   - Да, все летают, летают, а чуть что - ужалят, если ты им не нравишься. Меня пчелы любят.
   - У тебя одна на шляпе. Снять?
   - Стой! - воскликнула леди Монт, откинув назад шляпу и слегка приоткрыв рот. - Нашла!
   - Что?
   - Джин Тасборо, дочь здешнего священника... семья очень хорошая. Денег, конечно, ни гроша.
   - Совсем ни гроша?
   Леди Монт покачала головой, и шляпа ее заколыхалась.
   - Такие никогда не бывают богатыми. Хорошенькая. Похожа на тигрицу.
   - А можно мне на нее посмотреть? Я примерно знаю, что Хьюберту понравится.
   - Я приглашу ее ужинать. Они плохо питаются. У нас была уже одна Тасборо. Кажется, при короле Якове; так что она нам какая-то пятиюродная. Там есть еще и сын; на флоте; вполне разумный, и усов нет. Он сейчас дома, в отписке.
   - В отпуске, тетя Эм.
   - Так и знала, что это не то слово. Будь добра, сними у меня со шляпы пчелу.
   Динни сняла носовым платком с большой шляпы маленькую пчелку и поднесла платок к уху.
   - Я все еще люблю слушать, как они жужжат, - сказала она.
   - Позову и его, - ответила леди Монт, - его зовут Алан, очень милый мальчик. - Она посмотрела на волосы племянницы. - По-моему, это цвет мушмулы. Говорят, у него есть будущее, только не знаю какое. Взлетел на воздух во время войны.
   - Но, надеюсь, спустился обратно?
   - Да; ему даже за это что-то дали. Говорит, теперь на флоте очень душно. Все какие-то углы, колесики, вонь. Он тебе сам расскажет.
   - Вернемся к девушке, тетя Эм; в каком смысле она тигрица?
   - Понимаешь, когда она на тебя смотрит, ты так и ждешь, что из-за угла появится тигренок. Мать умерла. Джин прибрала к рукам весь приход.
   - Она приберет к рукам и Хьюберта?
   - Нет, но уж, конечно, всякого, кто захочет прибрать к рукам его.
   - Это, пожалуй, подойдет. Хочешь, я отнесу ей записку?
   - Пошлю Босуэла и Джонсона. - Леди Монт поглядела на часы. - Нет, они пошли обедать. Всегда проверяю по ним часы. Пойдем сами, Динни; тут всего четверть мили. В этой шляпе очень неудобно?