Грассо Патриция. Гарем

   — Здесь не Англия.
   — Я могу многое понять и принять, — заявила Эстер, — но никогда не смирюсь с тем, что мне придется делить мужа с…
   Он оборвав ее речь поцелуем, потом сказал:
   — Как тебе уже известно, я не держу гарем. А кроме того, рассуждения о каких-то других женщинах не очень подходящая беседа для новобрачных. — Но…
   Вошедший Абдулла нарочито громко откашлялся и впустил в шатер слуг, чтобы те убрали со стола. Жуя мятные листья, Халид и Эстер омыли руки в тазиках с теплой водой, оставленных им прислугой, и вытерлись общим полотенцем.
   — Давай прогуляемся и насладимся вечерней прохладой, — предложил Халид, заметив, что жена его помрачнела.
   Эстер не замедлила согласно кивнуть головой. В этот критический момент любое промедление было для нее подарком.
   Они вышли на воздух и сразу попали под очарование южной ночи, словно специально созданной для любви. Яркая луна не могла затмить сияние миллиардов звезд. Роскошным фоном для светил было темной синевы небо. Сладкие ароматы цветущих растений накатывались волнами под ритмы мелодии, доносящейся из караван-сарая.
   Стражники, которых Эстер видела раньше, куда-то исчезли. Только Абдулла маячил у входа в караван-сарай, оберегая покой новобрачных.
   Эстер переплела пальцы с пальцами Халида в нежном пожатии и глубоко вдохнула живительный воздух. Ей так хотелось победить собственную робость.
   Хотя он сурово обходился с ней, когда она пребывала в качестве его пленницы, и намеревался продать ее с торгов, Эстер готова была простить и забыть все, что раньше становилось поводом для их нескончаемых стычек. Халид женился на ней, и это возвысило Эстер в собственных глазах. Она ощутила себя необходимой этому выдающемуся мужчине, ценимой и обожаемой им. И он был достоин обожания.
   Что ей еще желать? Не любовь ли это? Как знать. Время даст на все ответ. Те, кто торопится с самого начала, чаще всего спотыкаются и падают.
   — Хотя солнечные лучи озаряют блеском твою красоту, но таинственность ночи больше подходит тебе, любовь моя.
   Халид льстил ей безудержно и не скрывал этого, потому что был искренним в своих восторгах. Эстер смутилась от подобных цветистых похвал.
   — Ты тоже красив…
   — Я меченный шрамом зверь. Ты говорила мне это недавно, — напомнил ей Халид.
   — Признаю, я была не права.
   — Не обманывает ли меня слух? Кажется, ты сказала… Эстер приложила пальчик к его губам, заставляя замолчать. Она погладила его изуродованную шрамом щеку и повергла Халида в изумление, поцеловав этот злосчастный шрам.
   — Он делает твое лицо более мужественным.
   — Ни одна женщина на свете не сочла бы этот шрам украшением. Или ты мне бессовестно льстишь, или смотришь на меня какими-то другими глазами.
   — Да, ты угадал — другими глазами! — как эхо повторила Эстер его слова.
   Он потянулся к ней, она к нему. Они вновь поцеловались.
   Не без усилий оторвавшись от него, Эстер попросила:
   — Расскажи о себе.
   — Что ты хочешь знать?
   — Расскажи о своей семье.
   — Нам предстоит долгое и скучное возвращение в Стамбул. Вот по дороге я и буду развлекать тебя захватывающими историями о своем семействе.
   — А как насчет детей?
   — Их у меня пока нет.
   — Я хотела спросить, любишь ли ты детей.
   — У нас их будет больше дюжины, — пообещал Халид и снова заключил ее в свои объятия.
   — Я… я не уверена, что смогу родить тебе столько, — шепнула она.
   — Ты подаришь мне столько детишек, сколько пожелаешь. И каждого я буду любить не меньше, чем первенца.
   Он поднял ее на руки, и от неожиданности Эстер слабо вскрикнула. Халид успокоил ее поцелуем.
   — Как долго я ждал этого часа! — произнес Халид, вложив в это восклицание всю силу своего чувства.
 
   Он отнес ее обратно в шатер и бережно опустил на брачное ложе.
   Не раздеваясь, он лег рядом с Эстер. Она нашла себе желанный приют в кольце его могучих рук, и поцелуй их длился, казалось, бесконечно. На его страсть она отвечала с такой же страстью. Потом Халид, отдав должное ее сладким губам, жемчужным зубкам и игривому язычку, осыпал поцелуями все ее личико.
   Поцелуи эти были легкими словно пушинки, они касались ее лица, щекотали, дразнили, так что Эстер не выдержала и засмеялась.
   — Что ты делаешь?
   — Целую твои веснушки — одну за другой по очереди. Пока все не перецелую, не остановлюсь.
   — У нас так много времени?
   — Целая вечность.
   — А мы будем раздеваться? — поинтересовалась Эстер, возбужденная близостью мужского тела.
   — Это решать тебе. — Халид явно дразнил ее. — Что скажешь, госпожа?
   Под его насмешливым взглядом все внутри ее словно таяло. Воля ее уже уступала его воле. Едва слышно Эстер произнесла:
   — Скажу «да».
   Он был доволен ее покорностью.
   — Но ты все еще боишься, любимая?
   — Да.
   Честный ответ ее вызвал у Халида улыбку. Он ласково коснулся губами ее лба.
   — Бояться нечего. Доверяй мне.
   Не давая ей времени опомниться, он снял с нее кафтан и ощутил непреодолимое желание сжать губами розовые соски, но обуздал свой порыв, чтобы не испугать девушку.
   Унять дрожь, сотрясавшую ее хрупкое тело, можно было только целомудренной лаской. Халид погладил ладонью ее тонкую шейку, обвел контуры фигурки от тонкого плечика до изгиба бедра.
   — Какая изысканная красота, — прошептал он, делясь сам с собой своим восторгом.
   Он стянул через голову рубаху и отшвырнул ее. Эстер следила за ним, и в расширенных глазах ее ясно читалась смена настроений. Когда Халид взялся за шаровары, его остановил ее возглас:
   — Я… я передумала… Лучше останемся одетыми.
   — Слишком поздно, принцесса.
   Халид, распустив пояс, позволил шароварам упасть на пол. Он переступил через них и улегся на кровать, потеснив Эстер. В панике девушка еще дальше отодвинулась от него, но он осторожно тронул ее за плечо.
   — Иди ко мне, милая. Я стосковался по тебе, жена моя. Мои руки жаждут обнять тебя.
   Его мягкая речь обволакивала ее разум. Эстер потянулась к нему и впервые в своей короткой жизни испытала неповторимое чувство, когда в объятиях сближаются две противоположности — твердость и мягкость, мужество и женственность.
   Халид завладел ее губами, и страстный поцелуй его едва не лишил ее дыхания. Тем временем руки его легли На ее груди, а когда губы Халида переместились туда и захватили в плен один из розовых бутонов, она взмолилась: «Пожалуйста…»
   Что означала эта просьба — «пожалуйста, не надо» или «пожалуйста, продолжай» — Эстер и сама не отдавала себе отчета. Лишь только кончик его языка принялся дразнить ее соски, она забыла обо всех своих прежних страхах. Жар, возникший где-то в глубине и охвативший тело, вытеснил все разумное из ее естества. Осталось лишь одно желание быть взятой этим мужчиной — своим возлюбленным супругом — и сгореть дотла в огненных его объятиях.
   — Я хочу тебя… — Эти слова сорвались с ее уст как единый протяжный стон.
   — Ты сводишь меня с ума. Больше ждать я не могу… Раздвинь пошире ноги, — потребовал Халид, и губы его снова слились с ее губами.
   Без колебаний Эстер сделала так, как он велел. Халид осторожно ввел палец в ее лоно. Пораженная, Эстер попыталась остановить это проникновение, она выворачивалась, как могла, но все кончилось тем, что она неизменно чувствовала в себе его палец.
   — Полегче, любовь моя. Доверься мне, и ничего не бойся, — шепотом уговаривал девушку Халид, ласково опуская ее обратно на постель. — Расслабься, и тебе не будет больно.
   Он снова поцеловал ее, а затем уже другой его палец ознакомился с ее лоном. При этом он нашептывал:
   — Спокойней, милая, я не сделаю тебе ничего дурного. Привыкай ощущать меня…
   Он, словно ныряльщик, погрузил голову меж ее грудей и покусывал, пощипывал, ласкал ее набухшие соски, а пальцы его тем временем ритмично двигались внутри ее.
   Постепенно Эстер расслабилась, дала волю своему женскому инстинкту. Она уловила ритм и стала изгибаться в такт, двигала бедрами, заманивая его пальцы глубже в себя.
   — Ты само воплощение страсти, — сказал Халид — Ты создана для любви. Для моей любви, — уточнил он.
   Эстер издала низкий горловой звук. И слова его, и ласки воспламеняли ее тело и мозг. Она задвигалась быстрее, но он вдруг убрал пальцы.
   — Нет! — запротестовала Эстер, не понимая, чем это вызвано.
   Халид встал на колени меж ее раздвинутых ног. Его воинственно напряженная плоть дразнила жемчужные створки ее женственности.
   Эстер глядела на то, что было воплощением мужского достоинства, но вряд ли представляла, что сейчас произойдет. Все мысли из ее головы давно испарились, остались только ощущения.
   — Я попытаюсь избавить тебя от боли насколько смогу, — пообещал Халид. — Ты веришь мне?
   — Да.
   — Скажи, что тебе нужно. Скажи, и я дам тебе это.
   — Мне нужен ты. — Она уже не в силах была терпеть. Ее словно охватила горячка плотского желания.
   Халид вошел в нее одним мощным толчком и погрузился и трепещущее лоно. Вцепившись в него, Эстер вскрикнула скорее от удивления, чем от боли, когда он пронзал ее девственную преграду.
   Халид замер и лежал неподвижно несколько долгих мгновений, давая ей возможность привыкнуть к его присутствию в сокровенных глубинах ее тела. Затем он начал осторожно двигаться, соблазняя ее принять участие в этом завораживающем действе.
   Захваченная этим смерчем, соединившим их тела, Эстер обвила ногами его поясницу. Она двигалась вместе с ним, и каждый его сильный толчок вниз встречала ответным, устремленным вверх.
   Внезапно Эстер пронзили новые, неожиданно острые ощущения, и набегающие волны экстаза, одна выше и мощнее другой, вознесли ее прямо на вершину блаженства. Поняв, что жена опередила его, Халид перестал сдерживать себя, громко застонал, вздрогнул и излил в нее свое семя.
   Затем наступили покой и тишина, которую нарушало лишь их тяжелое прерывистое дыхание. В конце концов, Халид избавил ее от своей тяжести, лег рядом на бок, просунув руку под ее талию, заключил в объятия и нежно поцеловал.
   — Тебе хорошо? — заботливо спросил он.
   — Думаю, да. А как ты?
   — Я побывал в раю! А теперь спи, моя любовь. Пристроив головку на его груди, Эстер закрыла глаза. Вскоре она задышала тихо и ровно. Халид убедился, что она уснула.
   К сожалению, он не мог, подобно своей юной жене, забыться спокойным сном. Его враги не остановятся ни перед чем, лишь бы покончить с ним, и сознание того, что в его броне появилась теперь брешь, уязвимое место, весьма доступное для нанесения коварного удара, в высшей степени беспокоило его. Халид знал, что поступил опрометчиво. Вместе с супругой он получил в приданое постоянную головную боль.

13

   Утром Эстер пробудилась с чувством, что жизнь ее круто изменилась и произошло нечто чудесное. Затем она вспомнила все. И главное, что принц сделал ее своей принцессой.
   Эстер зевнула, потянулась, повернулась на бок и обнаружила, что мужа рядом с ней нет. В шатре она была одна.
   Впрочем, в следующее мгновение до нее донесся голос Халида, отдающего распоряжения своим людям. Значит, супруг неподалеку. Это успокоило Эстер.
   В соответствии со своим вновь обретенным положением, она могла с чистой совестью улечься обратно на подушки, что и сделала, улыбнувшись своим мыслям и закрыв глаза.
   Ей доставило удовольствие перебрать в памяти события прошедшей ночи. Она еще ощущала на губах вкус его поцелуев, прикосновения его рук, тяжесть его тела. И любовь, любовь, которая была между ними.
   Даже воспоминания об этом заставили ее покраснеть, и все чувства, которые она тогда испытала, нахлынули на нее вновь. Но поцелуй был живее и реальнее всех грез по очень простой причине — Халид будил ее поцелуем.
   — Пробуждайся, моя спящая красавица. В сновидениях люди не разговаривают так громко.
   Значит, она не спит, и реальный Халид склонился над ней.
   — Почему у тебя так порозовели щечки? О чем ты думаешь? Или твои мысли принадлежат только тебе, как ты однажды заявила?
   Эстер села на постели, не позаботившись прикрыться простыней и представив на его обозрение обнаженные груди и не менее соблазнительный живот с глубоким, как чаша, пупком.
   — Я… я хотела… — ей было неудобно продолжать.
   — Что ты хотела? Скажи, и это немедленно будет тебе доставлено.
   Вытянув шею, Эстер приложилась губами к шраму на его щеке, а рука ее потянулась к орудию наслаждения, которое сейчас скрывалось под шароварами.
   — Я хотела бы снова любить тебя, — стыдливо призналась она.
   — Значит, тебе понравилось и ты хочешь продолжить нашу брачную ночь? — улыбнулся Халид. — Больше всего я хотел бы того же — уединиться с тобой и забыть обо всем, но время на исходе. Мои люди уже ворчат, им не терпится отправиться в путь. Обещаю, что в Стамбуле тебе не придется намекать мне, что пора отдать должное твоей красоте, и мы вдоволь насладимся друг другом.
   Разочарованное выражение на личике жены вызвало у Халида улыбку. Он расцеловал поочередно ее манящие груди.
   — Не унывай, дорогая, у нас впереди долгие ночи и дни в раю. Взгляни! Вот еда на столе, вот теплая вода для умывания, вот чистая одежда. Если понадобится что-то еще, загляни в мой сундук.
   Он снова наградил ее поцелуем и исчез.
   Эстер покинула ложе, умылась, облачилась в новый, с иголочки, кафтан. Для нее была приготовлена чадра, но Эстер решила как можно реже пользоваться этим атрибутом неравноправия мусульманских женщин.
   Она предпочла новые сапожки тем, что «одолжила» у бедного Омара, и заплела волосы в толстую косу. Затем направилась к столу, посмотреть, какими яствами намеревался порадовать ее супруг в первое утро их семейной жизни. Набор блюд был невелик, но вполне удовлетворил ее. На стол были поданы оливки, козий сыр, сваренные вкрутую яйца и свежие лепешки.
   Удобно устроившись на подушках, она приступила к еде. Эстер очистила пару яиц от скорлупы, разрезала их и выела желток. Белки она оставила на тарелке. На свете мало было съедобных вещей более ненавистных Эстер, чем яичные белки.
   Расправляясь с лепешками и сыром, Эстер вслушивалась в команды, выкрикиваемые Халидом за стенкой шатра. Все, что было связано с ним, вызывало у нее радостное, теплое чувство.
   Покончив с завтраком, Эстер возвратилась к ложу и тут только заметила кровавые пятна на простыне. Она поспешно сдернула простыню, свернула ее и постаралась отогнать нахлынувшие воспоминания о событиях прошлой ночи.
   Вскоре она устала от ожидания и безделья. Ей вздумалось написать матери письмо. Его можно будет отослать в Англию сразу же по прибытии в Стамбул.
   Порывшись в сундуке мужа, Эстер отыскала там бумагу и письменные принадлежности, затем принялась сочинять послание, где описывались события, случившиеся после ее отъезда из Англии.
   В той части повествования, где на сцене появлялся принц Халид, Эстер, забегая вперед, сразу же поспешила сообщить матери, что влюбилась в него по уши и вышла замуж, что супругом она довольна и намерена остаться в Турции навсегда. Принц Халид силен, храбр и обаятелен. У него большой шрам через всю щеку, и в гневе он страшен, но сердце у него нежное. И он любит ее! Во всяком случае, он всегда обращается к ней «моя любимая!».
   Закончила она обещанием прислать еще весточку, как только обоснуется в доме супруга в Стамбуле.
   Письмо вышло на удивление коротким и, главным образом, посвящено было принцу Халиду и его несравненным достоинствам.
   Утомленная писанием, но довольная собой, Эстер поторопилась к мужу, чтобы отдать ему на сохранение свой эпистолярный труд.
   Она ступила за пределы шатра. Как все изменилось во дворе караван-сарая по сравнению со вчерашним, истинно волшебным вечером.
   Безлюдье сменилось оживленной суматохой множества людей. Однако она тотчас же привлекла к себе внимание, вернее, то, что супруга принца появилась на людях без чадры.
   Не догадываясь о причинах конфуза, Эстер с приветливой улыбкой обратилась по-турецки к одному из воинов Халида:
   — Где мой муж, скажите, пожалуйста? Ей определенно нравилось произносить слово «муж», пусть даже на чужом языке. Но когда она заговорила, закаленный воин, участник множества битв, попятился от нее чуть ли не в ужасе.
   «Какой невоспитанный человек!» — подумала Эстер. И тут она увидела мужа. Улыбка сразу исчезла с ее лица, ибо он явно был готов взглядом испепелить ее.
   — Закрой лицо! — выкрикнул Халид, грозовой тучей надвигаясь на возлюбленную супругу.
   Эстер ящерицей юркнула в шатер, спасаясь от гнева супруга. До нее донесся взрыв хохота и обмен репликами, к которому она с дрожью прислушалась.
   — Закон один для всех, даже для жены Халид-бека. — Эстер узнала голос Абдуллы.
   — Да, ты прав, — согласился принц.
   — Ее надо высечь, — убежденно заявил Абдулла.
   — Да, ты прав, — пробормотал принц и вошел в шатер.
   Страх у Эстер мгновенно сменился яростью. Как он мог соглашаться с какими-то ничтожными слугами, грубыми, неотесанными людишками и тем самым унижать ее? И кричать на жену в их присутствии! Отец никогда не позволял себе повышать голос на ее мать.
   — Ты круглый болван, тупица, ты не принц, а мерзкая жаба! — напустилась на него Эстер. — Разве я виновата в том, что, торопясь к тебе, забыла про эту проклятую чадру? Неужто ты подумал, что я нарочно вышла без нее, чтобы позлить тебя?
   Эстер была неотразима в своей ярости, и Халид в который уже раз отметил это. Он попытался уладить инцидент миром.
   — Для тебя наши обычаи внове, но первое, что ты должна уяснить себе, что жена принца — это образец неукоснительного исполнения. Твое лицо должно быть скрыто от посторонних мужчин. Любой мужчина, увидевший его, совершает преступление.
   — Разве это относится и к твоим слугам? — невинным голоском спросила Эстер.
   «Вот глупышка! — подумал Халид. — О аллах, надели меня терпением!»
   — Люди во дворе не слуги, а воины. И как я должен теперь согласно закону поступить? Ослепить моих верных воинов? Тех, кто посмел глядеть на милое личико моей неразумной женушки?
   — Пощади их! — испугалась Эстер. — Я виновата. Клянусь, я не буду нарушать впредь ваших обычаев. Будь милосерден, пожалуйста.
   Халид помолчал, потом промолвил с важностью:
   — Это первое из твоих желаний, и оно будет исполнено. Сколько у тебя еще просьб? Эстер взмахнула листком бумаги.
   — Я желаю, чтобы вот это было отослано ко мне на родину, и как можно скорее.
   Халид несказанно удивился, даже не то слово, он был изумлен. Взяв листок, он уставился на непонятные ему письмена. Затем подошел к столу, где еще догорала свеча, и прогрел над ее пламенем бумагу, желая обнаружить тайный шифр. Шифра он не обнаружил, зато увидел белки от яиц, оставленные Эстер.
   — Что это?
   — Мое письмо к матери.
   — Нет, это! — Он указал пальцем на тарелку с яичными останками.
   Эстер приблизилась.
   — А тебе невдомек?
   — Нет, ты мне скажи, что это. Эстер в недоумении разглядывала то, на что грозно указывал палец супруга.
   — Мне это напоминает белок от сваренных вкрутую яиц.
   — Я знаю, что это такое.
   — Тогда зачем спрашиваешь? — удивилась она.
   — Почему они здесь?
   — А где они должны быть?
   — Не отвечай вопросом на вопрос, — рассвирепел Халид. — Разве яичные белки — отрава для твоего желудка?
   — Не знаю, — призналась Эстер. — Просто я их не люблю. Зато желтки мне по вкусу.
   — Значит, ты ешь желток, а белок выбрасываешь? — удивился Халид. — Ты нарушаешь заповедь аллаха: «Когда ешь яйцо, то ешь и желток и белок, — или не ешь ничего».
   Сказав это, Халид поднес ее письмо к пламени свечи.
   — Что ты делаешь?! — завопила Эстер, но поняла, что спасти послание уже невозможно.
   — Никаких писем в Англию! — Халид железной рукой преградил ей путь к столу, где превращалось в пепел ее письмо. — Забудь о своей прошлой жизни.
   — Как я могу забыть свою мать? Свою семью? Он схватил ее за плечи и, казалось, был готов вытрясти из нее душу.
   — Выслушай меня! Как только твое письмо попадет в Англию, султан получит от твоего монарха требование отпустить тебя на волю. Причем неважно, жена ты моя или нет.
   — Но моя мать…
   — Твоя мать уже оплакала тебя. Зачем давать ей надежду, что ты еще вернешься к ней? И, пожалуйста, кончим нашу затянувшуюся беседу. Мои люди готовы убрать шатер. Ты окажешься под открытым небом и, пожалуйста, надень чадру.
   — Солнце так палит. Я не вынесу жары. Придумай, что мне полегче накинуть на голову.
   — Полегче ничего нет, — сказал Халид как отрезал. — Такова участь женщины.
   Среди заповедей аллаха была и та, что спорить с упрямой женой бесполезно. Надо не уговаривать, а действовать. Он накинул на нее яшмак и выдержал весьма соблазнительную борьбу с извивающейся Эстер.
   Когда оба противника отдышались, он пригрозил:
   — Если сбросишь ее, то твои ягодицы за это ответят. Не желаешь ли пообщаться с семихвостой плеткой?
   Из-за плотной чадры до него донеслось невнятное бормотание.
   — Говори громче, я не слышу.
   Эстер приподняла чадру и нагло заявила:
   — Хоть лицо мое и скрыто, а груди все равно торчат. Тебя это устраивает?
   Халид поспешно вернул чадру на место и вывел ее наружу из уже разбираемого шатра. Его люди суетились во дворе, собирая пожитки. Все это ловко и быстро укладывалось на спины лошадей, пристегивалось ремнями. Караван-сарай пустел на глазах. Армянское семейство уже потянулось в путь через распахнутые ворота.
   — Где моя кобылка? — озираясь, спросила Эстер.
   — Абдулла о ней позаботится, — ответил Халид. — Ты поедешь со мной.
   — Ты мне по-прежнему не доверяешь? Даже сквозь плотную чадру он ощутил ожог от ее насмешливого взгляда.
   — Твое поведение не вызывает доверия.
   — Но муж должен доверять жене. Тебе придется этому научиться, мой супруг.
   — А тебе, моя принцесса?
   — Я полностью тебе доверяю.
   Халид промолчал. Он усадил Эстер на коня и занял место за ее спиной. От него исходило тепло, которое будоражило в ней постыдные желания. Ей хотелось попросить его остановиться и где-нибудь в укромном уголке повторить то, что они проделывали в постели. Но как можно было даже заикнуться об этом, когда за ними следовала вереница вооруженных суровых всадников?
   Халида же занимали совсем другие мысли. Как он представит матери свою жену? Их ядовитые язычки вполне достойны друг друга, и они совьются во взаимной вражде как клубок змей.
   А Эстер думала совсем о другом: «Мой супруг настолько дорожит мною, что даже боится далекой королевы английской. Он не хочет рисковать, и сама мысль о том, что ее могут отнять от него, для него неприемлема. А что, если это будет поводом для союза двух отдаленных государств и я прославлюсь, как великая объединительница двух враждующих вер?»
   Эстер представила себе, как она въезжает в Лондон и толпы народа приветствуют ее.
   Халид вернул ее к действительности чувствительным толчком в спину.
   — Не ерзай в седле, мой конь может занервничать. Заставить волноваться могучего коня было гораздо опаснее, чем дразнить влюбленного в нее супруга. Поэтому на какое-то время Эстер укротила свой темперамент. Все-таки через некоторое время она напомнила Халиду:
   — Ты обещал мне рассказать о своей семье.
   — С какого времени начать? — спросил Халид, жарко дохнув ей в затылок.
   — Как тебе угодно, мой супруг, — донеслось до него из-под чадры.
   — Тогда мы уйдем в прошлое, на триста лет назад. Эстер хихикнула под душной чадрой.
   — О, мой любимый муж! Мое воображение не унесет меня так далеко. Я не разберусь, кто кому наследовал в твоем Стамбуле. Лучше начни со дня появления на свет сиятельного Халид-бека.
   — Мне нравится, как ты произносишь мое имя. Оно слетает с твоего язычка легким облачком и ласкает мой слух.
   — Я рада, а то я боялась, что ты когда-нибудь поддашься искушению его отрезать.
   Халид поморщился. Ее намеки на жестокость турецких законов были ему неприятны. Он начал свой рассказ:
   — Мой отец, ныне покойный Рустем-паша, был главным визирем моего деда, султана Сулеймана. Михрима, моя мать, любимая дочь этого величайшего из оттоманских султанов была рождена ему самой возлюбленной из его жен — Хуремой. У меня был брат Карим, но он погиб. И еще есть младшая сестра Тинна. Нынешний султан Селим — брат моей матери, а мой кузен Мурад — его наследник.
   — Мне ничего не говорят эти имена. Я хочу знать, каковы эти люди.
   Халид заговорил тише, но Эстер все же могла разобрать:
   — Султан Селим привержен к вину, хотя Коран и воспрещает правоверным употреблять этот напиток. Му-рада интересуют лишь женщины и приумножение своих сокровищ. Сестрица моя, сладчайшая из всех услад, постоянно ссорится с моей мамашей. Михрима же, родившая меня, истинная ведьма, и, будь она мужчиной, стала бы великим султаном.
   — Кажется, что многие семьи одинаково похожи на змеиное гнездо, — вздохнула Эстер. — А как ты подружился с Маликом?
   — Малик — внук Рыжей Бороды, который наводил страх на всех христианских мореплавателей. Мы учились все вместе — Малик, Мурад, я и Карим.
   При воспоминании о погибшем брате Халид помрачнел. Эстер уловила печальную нотку в его голосе и перевела разговор на другое: