Грассо Патриция. Гарем

   Ага-кизлар принялся за работу.
   Мурад бросил быстрый взгляд на Халида и сказал евнуху:
   — Ты отравишь Линдар и утопишь ее тело в Босфоре сегодня ночью, а Джамал будет казнен публично завтра на восходе солнца.
   Ага-кислар поднял на него взгляд.
   — А ребенок?
   — Сколько тебе лет? — резко бросил Мурад. — Тридцать восемь — сорок?
   — Сорок.
   — Ты еще будешь достаточно молод, когда мой отец скончается. Хочешь быть ага-кизларом и в мое правление?
   — Почту за великую честь. — Евнух был озадачен, не понимая, куда клонит принц.
   — Твое благополучие обеспечено, если ты поступишь, как я тебе велю, и при этом будешь помалкивать. Ага-кизлар долго колебался, потом кивнул.
   — Вызови сюда Абдуллу, слугу принца Халида и доставь нам принца Карима, — распорядился Мурад. — Потом ты проведешь Абдуллу с Каримом через тайный подземный ход на мою фелуку и забудешь навсегда о том, что здесь было сказано и что происходило.
   — Я уже написал смертный приговор младенцу, — растерялся евнух. — Если султан узнает…
   — Принц Карим будет мертв для всего мира. Пусть его считают утопленным вместе с матерью в Босфоре. И всем говори, что все было именно так.
   Главный евнух склонился в низком поклоне.
   — Слушаюсь и повинуюсь, мой принц. Мурад улыбнулся и добавил:
   — Запри всех женщин в гареме в их комнатах. Никто не должен пронюхать, что мой сводный брат остался в живых.
   Ага-кизлар удалился. Спустя некоторое время в дверь постучали. Это был Абдулла. Халид впустил его.
   — У нас для тебя важное задание, — начал было Халид, но тут вошел евнух, прижимая к груди спящего младенца.
   — Это мой сын, Абдулла. Береги и охраняй его, хоть ценой своей жизни, — сказал Халид.
   — Клянусь!
   Никакое распоряжение господина не могло нарушить невозмутимость верного слуги. Ага-кизлар вручил Халиду документ о рождении Карима, а затем отпер потайную дверь и нырнул в темную дыру вместе с гигантом, бережно несущим младенца на руках.
   — Если я умру без наследника мужского пола, — сказал Мурад, — используй этот документ, чтобы посадить Карима на трон.
   — Ты не пожалеешь о своем милосердном поступке, — заверил его Халид.
   Мурад неопределенно пожал плечами. Он все еще был в смятении.
   — Твой Дикий Цветок не пожелает посмотреть, как на рассвете обезглавят Джамала? — спросил Мурад.
   — Она слишком впечатлительна, чтобы присутствовать при казни. Ты сам видел, каково ей было, когда она рассказывала о своем отце. Воспоминания о его гибели не дают ей спать по ночам до сих пор.
   — Ее свидетельство обрекло Линдар и Джамала на такой жестокий и бесславный конец, — возразил Му-рад. — Ее присутствие на казни необходимо. Она может, однако, держать глаза закрытыми.
   — Что поделаешь, быть по-твоему, — неохотно согласился Халид. От него уже мало что зависело. Он мог лишь стоять рядом с ней на кровавой церемонии и согревать ее своим душевным теплом.
   Как только светлая полоска проглянула на востоке, Халид и ага-кизлар направились по коридору к апартаментам бас-кадин. Халид постучался. Нур-Бану вышла к нему за порог, прикрыв за собой дверь.
   — Она отказывается идти.
   — Я поговорю с ней сам. Впусти меня. Закутанная в черный покров, Эстер сидела на подушке и отсутствующим взглядом смотрела куда-то в пространство. Ее лицо было мертвенно-бледным, даже веснушки на носу на фоне этой бледности выглядели темнее, чем обычно.
   Михрима сердито выговаривала ей:
   — По приказанию султана ты должна присутствовать на казни.
   Халид жестом отогнал назойливую мать и уселся возле жены. Он взял ее холодные руки в свои. Эстер взглянула на него, и в глазах ее не отразилось никаких чувств, кроме страха — жуткого, леденящего.
   Халид постарался придать своему голосу как можно больше нежности.
   — Когда ты родилась, мой Дикий Цветок, твоя судьба уже была начертана у тебя на лбу. Это то, что мы мусульмане называем — кисмет.
   Эстер решительно вздернула подбородок и строптиво возразила:
   — Я сама хозяйка своей судьбы.
   — Ты давала показания против изменников и должна видеть, как свершается возмездие.
   — Что за чудовища могут спокойно наблюдать, как казнят невинное дитя? — вскричала Эстер, и слезы заструились по ее щекам.
   Ах, вот оно что! Его Дикий Цветок жалеет ребенка. Следует ли ему поведать ей, что мальчик в безопасности? Нет. В своем возбужденном состоянии она способна выдать их секрет, и тогда ни Мураду, ни Халиду не сносить головы за нарушение приказа султана.
   — Султан Селим повелел усыпить Линдар с сыном и утопить их. Никто из них не испытает ни боли, ни страха.
   — Бедный малыш. — Эстер всхлипнула. Крупные слезы катились по ее щекам, скапливались на подбородке. Халид вытер соленую влагу губами.
   — Как только все будет кончено, мы вернемся в Девичью Башню. Уже сейчас фелука Мурада ждет нас.
   — Ты позволил им убить младенца?
   — Я выступал в его защиту. Но уши их были словно запечатаны воском.
   Халид встал и подал ей руку. Нур-Бану, Михрима и ага-кизлар уже ждали их в коридоре.
   — В последний момент не смотри, закрой глаза, — шепнул жене Халид.
   Достигнув Башни Правосудия, они заняли место на балконе, с которого обозревалась просторная, мощенная плитами площадь. Полчища воинов выстроились шеренгами по ее периметру. Посреди площади возвышалась плоская каменная глыба.
   На ней и должен был сложить голову невезучий Джамал. На камне были заметны побуревшие пятна. Сколько же голов было отсечено здесь, сколько обрублено нитей жизни!
   Джамала уже подвели к каменной плахе, оголили его шею. Рядом стоял палач с обнаженным ятаганом в руке.
   Султан Селим, сопровождаемый Мурадом, вышел на балкон и уселся на троне. Он вяло махнул сыну, а тот, в свою очередь, поднял вверх руку, приказывая начинать. Палач толчком заставил узника упасть на колени, мощной дланью подтянул его голову к плахе, прижал, словно припечатал ладонью его лицо к холодному камню, посмотрел на балкон, ожидая рокового жеста султана.
   Эстер, расширив глаза, наблюдала за этим мрачным ритуалом. Она вцепилась в руку мужа ледяными пальчиками.
   Султан чуть приподнял вялую кисть.
   — Закрой глаза, — отчаянно нашептывал Халид. Эстер, чей взгляд был словно загипнотизирован видом остро отточенного ятагана, никак не отреагировала.
   — Дьявол тебя возьми! Закрой глаза! — повторил Халид уже гораздо громче.
   Султанская рука упала вниз. Ятаган, будто повторяя это движение, тоже опустился и оборвал жизнь Джамала.
   Глаза Эстер затуманились. Невыносимая боль пронзила мозг.
   — Кровь… нет… папа…
   Халид подхватил жену, стал укачивать ее на руках, словно ребенка. Она продолжала вздрагивать, что-то тихо вскрикивая.
   — Отнеси ее ко мне, — предложила Нур-Бану.
   — Нет, фелука Мурада отвезет нас в Девичью Башню.
   — А как же Форжер? Ты забыл о мести? — взвизгнула Михрима.
   — К дьяволу Форжера, я забираю жену домой.
   — Она напустила на тебя порчу, и ты свернул с истинного, уготованного тебе пути, — с горечью произнесла Михрима.
   Халид не стал пререкаться с матерью. Никто на свете не был для него сейчас дороже, чем Эстер.
   — Твои брат и сестра взывают об отмщении! — крикнула Михрима. — Ты должен заставить Форжера уплатить кровавый долг…
   — Кровь… кровь… — по-прежнему бормотала Эстер у него на руках.
   С долей презрения и с печалью Халид обратился к матери:
   — Злая старая женщина. Ответственность за живых — вот что я беру на себя прежде всего. У мертвых впереди вечность, они могут и подождать.

19

   Эстер очнулась в незнакомом ей помещении. Пол устилал толстый персидский ковер, стол был из мрамора с мозаикой, вокруг него громоздились расшитые подушки, причудливая резьба украшала деревянные балки, две стены были чуть скошены, а в одной были прорезаны иллюминаторы. Значит, она не во дворце.
   Страшная картина казни Джамала всплыла в ее памяти.
   — Нет! — простонала Эстер, отгоняя прочь жуткое видение. Так недолго и сойти с ума. Спрыгнув со своего ложа, она пробежала по ковру к иллюминатору в надежде, что свежий морской воздух оживит ее.
   Но смотреть на голубые воды Босфора ей не следовало. В мыслях своих она представила мертвого младенца, спрятанного в мешке, который покоился где-то глубоко под водой, может быть, прямо под днищем фелуки.
   Легкий шум позади заставил Эстер вздрогнуть. Она оглянулась. В дверях стоял Халид с подносом. Он смерил жену оценивающим взглядом и сразу заметил, что состояние ее за несколько часов, проведенных в забытьи, не улучшилось.
   Шагнув вперед, он пяткой прикрыл за собой дверь, пересек каюту и водрузил поднос на стол.
   — Тебе плохо?
   — Да.
   — Полежи еще немного.
   — Я не нуждаюсь в отдыхе. Где мы?
   — На корабле Мурада. — Халид подвел ее за руку к столу. — Подкрепись.
   — Я не голодна.
   — Чай будет тебе полезен. Он бодрит.
   — Возвращение в Англию, где нет дикарей, возможно, взбодрит меня, но не твой чай.
   Халид промолчал. Он все же наполнил ее чашку горячим напитком, и Эстер взяла ее дрожащими руками.
   — Я говорил тебе «закрой глаза»!
   — Я не могла… — Голос ее сорвался. — Ведь в их смерти есть и доля моей вины.
   — Но не ты толкнула их на путь предательства, — возразил Халид.
   — А малыш? Как я могу жить в такой стране, где казнят детей?
   — Люди умирают насильственной смертью везде, и в твоей Англии тоже. Расскажи мне наконец о твоем отце.
   Эстер хотела отвернуться, но Халид не дал ей этого сделать. Его голубые глаза сверлили ее. Она с трудом выдерживала его взгляд.
   — Раздели со мной свою ношу, — попросил Халид. — Тебе будет легче.
   Эстер отрицательно мотнула головой.
   — Эскадра Форжера атаковала и потопила в бою корабль, который вез мою сестру к ее жениху, — начал свой рассказ Халид, удивив этим Эстер. — Алчный ублюдок не удержался от соблазна напасть на одинокий беззащитный корабль. Он надеялся поживиться сокровищами, а там было только одно сокровище — моя сестра. Никто не спасся с корабля. Они все ушли на дно.
   Почему он рассказывает ей это? Ведь раньше он избегал разговора о гибели сестры и брата.
   — Поклявшись отомстить, мы с братом начали охоту за Форжером. Как мы могли знать, что именно таков его план, что мы пешки в затеянной им коварной игре, что он заманивает нас в ловушку? Уверенный, что мы не оставим его в покое, подлый трус искал способ расправиться с нами. Кончилось все тем, что Карим лишился жизни, а я отделался шрамом на лице. Если б не Малик, я был бы мертв, как и мой брат.
   — Убить Форжера — твой долг, — сказала Эстер. — Тебе не нужно оправдываться передо мной.
   — Не в этом смысл моего рассказа, — продолжил Халид. — Я был взрослым мужчиной, обученным воином, и все же не смог уберечь брата от смерти. Тебе же винить себя за то, что произошло, когда ты была почти ребенком, неразумно.
   — Мой отец погиб из-за того, что я не послушалась его и уехала без эскорта за пределы крепостных стен. Никто не обвинял меня прямо, но я видела их глаза и догадывалась, что думают и мои родные и слуги. Они осуждали меня.
   — Мне трудно в это поверить.
   — Но это правда! — Эстер порывисто вскочила, заходила по комнате. — Вместо того, чтобы дрожать и замирать от страха, мне следовало выхватить у того убийцы кинжал и…
   — Ты бы погибла вместе с отцом. Ты бы не помогла ему, не спасла…
   — Хватит! Молчи! — Эстер зажала уши. Халид обнял ее дрожащие плечи. Его мучило раскаяние. Он намеревался успокоить ее, а вызвал бурю, с которой справиться не мог.
   — Мы не будем больше возвращаться к прошлому в разговорах, — пообещал он. — Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить твоих ночных демонов, даже если мне придется отправиться в Англию и отомстить там за гибель твоего отца.
   — Ты сделаешь это ради меня? — спросила Эстер, и глаза ее засияли сквозь слезы.
   Его невероятное и столь неожиданное обещание свершило в ней переворот. Она бурно разрыдалась у него на груди. Халид осторожно погладил ее волосы.
   — Я хочу домой, — прошептала она, всхлипывая.
   — Мы почти дома.
   — Нет. Домой, в Англию.
   — Ты моя жена, — возразил Халид.
   — Но нас не венчал священник.
   — Там, в Англии, ты будешь несчастна. Возвращение не успокоит твою душу.
   — Как ты осмеливаешься решать, что для меня хорошо, а что плохо! — Эстер вдруг обожгла его пламенем, вспыхнувшим в ее глазах, дотоле заплаканных.
   — В Англии тебя преследовали кошмары. Неужто тебе хочется вернуться на то место, где все началось? И разве ты не пожалеешь, что покинула меня?
   Неожиданное это заявление застало Эстер врасплох.
   — Почему я должна жалеть об оковах рабыни? Я не настолько глупа…
   Халид постарался улыбнуться как можно мягче:
   — Потому что ты любишь меня.
   — Любить мужчину, который пальцем не пошевелил, чтобы спасти невинное дитя? Любить человека, который…
   Что еще хотела сказать Эстер, осталось неизвестным, потому что Халид прижал палец к ее губам.
   — И все-таки ты меня любишь.
   Не дав ей шансов что-либо возразить, Халид заменил свой перст губами, и последовал долгий поцелуй, которого так ждал он, а может быть, и она тоже, потому что позволила его языку творить чудеса в ее полуоткрытом, жаждущим соблазна ротике.
   Они опустились на ковер, Халид расстегнул перламутровую пуговичку у ворота.
   В этот момент дверь сотряслась от ударов.
   — В чем дело? — раздраженно спросил Халид.
   — Бросаем якорь у Девичьей Башни, — сообщил довольно наглый матрос дворцовой фелуки.
   — Мы сейчас будем готовы.
   Глаза их все еще были затуманены страстью, но неожиданное вторжение уже охладило их пыл. Халид накинул на Эстер чадру.
   — Мне все же хочется домой, — услышал он ее голосок из-под плотной кисеи.
   — Может, вскоре ты не будешь так тосковать. Я готовлю тебе сюрприз.
   Не сюрприз волновал Эстер, а слова, сказанные Халидом о ее чувствах к нему. Она, убеждая себя в обратном, вынуждена была признать, что он прав. Она привыкла к нему, без него она ощущала бы пустоту, она нуждалась в его тепле и ласке и даже в строгом окрике. Она полюбила его.
   И Девичья Башня уже не показалась ей сейчас мрачной тюрьмой или твердыней, созданной для войны, может быть, потому, что владелец этого замка стал для нее любимым человеком, мужем, опорой в жизни.
   Аргус первым приветствовал их, но выражал свою собачью радость по поводу встречи с Эстер столь бурно, что едва не свалил его с ног. Халиду пришлось оттащить его. Пес языком старался проникнуть под чадру, но Эстер пригрозила ему наказанием от аллаха.
   — Эта вуаль — священный покров, и нарушать его грешно даже псу.
   Вслед за Аргусом настал черед Омара и Абдуллы.
   — Добро пожаловать в дом, мой принц и моя принцесса!
   — Проводи принцессу в спальню, Омар, — распорядился Халид.
   — Пойдем, госпожа, — сказал Омар. — Помоемся, покушаем, подремлем на подушках. Абдулла вгляделся в лицо господина.
   — Ты выглядишь усталым, Халид-бек.
   — Ночь была длинной, а утро еще длиннее. Как мальчик?
   — Лана взялась заботиться о нем. Знает ли принцесса, что ожидает ее?
   — Пока нет, но я уверен, что моя жена примет малыша хорошо.
   — А если она откажется?
   — По этому поводу не тревожься, у Дикого Цветка нежное сердце.
   — Есть ли новости о Форжере? — осторожно поинтересовался Абдулла.
   — Отложим на время разговор о нем, — устало вздохнул Халид.
   Вместо того чтобы направиться в прежнюю спальню, Омар повел Эстер в спальню принца. Обстановка здесь была спартанской и соответствовала облику сурового воина. Из предметов роскоши был только персидский ковер на полу. Эстер обратилась к евнуху:
   — Это не моя комната.
   За ее спиной появился Халид.
   — Девичья Башня принадлежит мне. И все комнаты мои. Я волен распоряжаться ими. Прежняя твоя комната теперь занята.
   Эстер спросила то ли в шутку, то ли всерьез:
   — Ты успел поселить в ней новую пленницу?
   — Пока я не распоряжусь по-иному, моя жена будет спать подле меня. Разве в Европе супруги спят раздельно?
   — Священник нас не обвенчал, значит, мы не женаты.
   — Ты моя жена до тех пор, пока я не разведусь с тобой.
   — А я могу с тобой развестись? — с вызовом задала вопрос Эстер, скрывая охватившее ее смятение. Кроме покойного короля Генриха, в Англии еще никто не разводился. По крайней мере она об этом не слышала.
   — Женщины не разводятся с мужьями. Это незаконно, — сказал Халид.
   — Незаконно мое положение в твоем доме без благословения церкви!
   Слушая их. Омар впал в отчаяние. Неужто они опять затеют перепалку? Как принцесса может забеременеть, если она делает все, чтобы оттолкнуть от себя принца?
   И вдруг его осенило свыше. Превосходная идея! Не в силах скрыть свою радость. Омар улыбнулся до ушей.
   — Над чем ты смеешься? — рявкнул на него Халид. — Неси нам обед.
   — Я не голодна, — заявила Эстер.
   — Голодна ты или нет, а есть будешь.
   — Не буду!
   Омар, окинув спорящих супругов лукавым взглядом, исчез за дверью.
   — Приляг, пока он принесет еду. Ты, наверное, устала.
 
   — Я не устала, — механически возразила Эстер.
   — У тебя под глазами темные круги. И капризна ты как ребенок, у которого режутся зубки.
   — Я отказываюсь спать вообще, — заявила Эстер. — Сон портит мне настроение.
   Халид рассмеялся ей в лицо. Жена его — самая непредсказуемая женщина на свете. Если б таких женщин рождалось побольше, мужчины уже давно ходили бы в чадрах:
   — Если кто и способен обходиться без сна, то это, конечно, ты. Тогда прогуляемся. Свежий воздух, в отличие от сна, настроение тебе не испортит.
   Эстер на этот раз покорилась. Раньше она видела сад Халида только при лунном свете. Теперь же мастерство садовника поразило ее. Даже в Топкапи не было ничего подобного.
   Белые, розовые, алые, золотистые, голубые, фиолетовые цветы чередовались, создавая какую-то волшебную гармонию. Только человек, обладающий видением художника, вдохновением и руками истинного творца, мог изобрести и воплотить в живой природе такие изысканные узоры.
   — А где же розы? Их нет в твоем саду?
   — Лишь одна роза цветет в моем сердце постоянно. А так, да будет тебе известно, поздней осенью розы не цветут.
   — Как ты одарен! — воскликнула Эстер, наслаждаясь воистину чарующим смешением ароматов. — И как влюблен в свое дело.
   — Садовник — человек одинокий, а я люблю одиночество.
   — Но ты воин, всегда окруженный людьми, солдатами.
   — Вот поэтому я нуждаюсь в мире и тишине. Халид прошел еще несколько шагов по дорожке и произнес не без гордости:
   — А здесь находится моя природная аптека.
   — Ты еще и лекарь?
   — Скорее фармацевт. Вот это растение, похожее на папоротник, называется тысячелистник. Настой из него облегчает пищеварение.
   — А что это за листья, на вид такие шелковистые? — спросила Эстер.
   — Ночная красавица. Если сорвать листок и положить его под подушку, то к тебе быстро придет сон и он будет безмятежным.
   — Как может простой листок усыпить человека? — недоверчиво спросила Эстер.
   Халид улыбнулся, и Эстер невольно улыбнулась в ответ.
   — Так приятно видеть на твоем лице улыбку, — сказал Халид. — Как будто выглянуло солнышко.
   Халид склонил голову, и его теплые ищущие губы завладели ее губами. Поцелуй их был долгим и сладким.
   — Ты еще не проголодалась? — спросил он лукаво.
   — Кажется, я уже в состоянии что-нибудь съесть, но самую малость.
   Они вернулись в комнату. Их ждал уже накрытый стол и Омар, на лице которого по-прежнему сияла глуповатая, но самодовольная ухмылка. Эстер нахмурилась, увидев украшающее стол огромное блюдо жареных баклажанов.
   Эстер любила своего супруга и хотела иметь от него детей. Но как она могла произвести на свет ребенка в стране, где невинных младенцев приговаривают к смертной казни, как это произошло с сынишкой Линдар. Эстер жила бы в постоянном страхе, что султан в любой момент прикажет зашить и ее ребенка в мешок и утопить в Босфоре.
   — Убери это немедленно! — крикнула Эстер евнуху. Улыбка сползла с физиономии Омара, зато мозг заработал в ускоренном темпе. Если принцесса отказывается есть баклажаны, то нужно срочно найти иной способ, чтобы она забеременела.
   Озадаченный, Халид посмотрел сначала на баклажаны, потом на жену.
   — Чем провинились эти бедные баклажаны?
   — Из-за них женщины беременеют, — просветила мужа Эстер. — Так же как из-за твоих листков ночной красавицы люди засыпают.
   «Значит, она не желает рожать мне детей?» Тысяча кинжалов вонзились в сердце Халида, но лицо оставалось бесстрастным. Как он мог ошибиться в Эстер, убедив себя, что у нее нежная душа. Она не примет Карима. Возможно, он неверно распорядился судьбой малыша. Жизнь с матерью, которая холодна к ребенку или даже ненавидит его, подчас ужаснее мгновенной смерти.
   Как же ему теперь поступить? Отправить ребенка Малику? Лишить его жизни? Это немыслимо. У Халида никогда не поднимется рука на невинное дитя.
   — Убери баклажаны, — распорядился Халид.
   — А что принести взамен? — невесело осведомился Омар.
   — Ничего. Оставь нас, — приказала Эстер. Внезапная перемена настроения Халида не укрылась от нее. Она сделала над собой усилие и придала голосу некоторую игривость: — Где же обещанный сюрприз?
   — Тебе следует выспаться и успокоить нервы, прежде чем ты его увидишь.
   Эстер послушно прилегла. Халид положил ей под подушку листик ночной красавицы и повернулся, чтобы уйти. Эстер удержала его.
   — Пожалуйста, останься.
   Халид присел на край софы. В глазах его застыла печаль. Это мучило Эстер. Она поднесла его пальцы к губам и поцеловала их один за другим.
   — Я очень люблю детей, но боюсь…
   — Рождение ребенка для женщины естественно. Тебе нечего бояться. Я пошлю за лучшей повитухой в Стамбул.
   — Я не этого боюсь, — сказала Эстер.
   — Тогда что же пугает тебя?
   — Карим мертв из-за дурных поступков своей матери. А что случится с нашим ребенком, если я сделаю что-то не так? У вас столько незнакомых мне обычаев и законов.
   Халид порывисто обнял ее.
   — Пока во мне будет тлеть хоть искорка жизни, никто не посмеет тронуть ни тебя, ни наших детей. Разве я не клялся султану защищать тебя?
   — Я верю тебе и надеюсь на тебя. — Она погладила ладонью его шрам и запечатлела поцелуй на изуродованной щеке.
   Халид просветлел. Все будет хорошо. Жена его примет Карима с любовью.
   — Я провел на ногах всю ночь и хотел бы отдохнуть, — сказал Халид мягко, но настойчиво укладывая ее обратно на подушки. Он лег с краю и обнял ее. Эстер уютно устроилась в его объятиях. Тепло его тела, ровное биение сердца в могучей груди, а может быть, ночная красавица быстро усыпили ее. Тогда Халид легонько поцеловал ее, осторожно поднялся с постели и неслышными шагами удалился из комнаты.
   Он направился в прежнюю спальню, где Лана кормила малыша через соску.
   Халид взял Карима на руки, отпустил Лану и продолжил кормление. Темные глаза мальчика, так похожие на материнские, разглядывали незнакомого мужчину, что не мешало ему при этом жадно сосать молоко.
   Тронутый доверчивостью и беспомощностью маленького существа, Халид как-то отвлекся от размышлений о будущем царственного принца. Решив, что Карим уже достаточно поел, он отложил фляжку из кожи ягненка и прошелся с малышом по комнате. Зрелище могучего, закаленного в сражениях воина с крохотным младенцем на руках было впечатляющим.
   — Мой сын, ты благородный принц величайшей империи в мире, — обратился Халид к малышу. — Как твой отец я буду учить тебя всему, что необходимо знать мужчине и воину. Твоя мать, которую ты скоро увидишь, это ангел любви, ниспосланный нам аллахом. Ее нежность и забота помогут нам в самых суровых испытаниях, если они выпадут на нашу с тобой долю.
   С малышом на руках Халид опустился на кровать и смежил веки. Отец и сын погрузились в сон.
   — Просыпайся, мой принц. — Омар слегка тронул его за плечо. Может быть, в первый раз за много лет пробуждение Халида было таким мирным и сулило столько приятных для души событий. — Принцесса помылась в бане и позавтракала, — сообщил евнух.
   Халид с улыбкой спросил его:
   — Как тебе мой сын?
   — Хороший мальчик. Я надеюсь, что скоро у него появится много братишек, чтобы ему было, кем командовать.
   Халид рассмеялся. Проснулся и Карим и стал жизнерадостно агукать.
   — Положим его в колыбель? — предложил евнух. Халид покачал головой.
   — Возьми колыбель и следуй за мной. Когда подойдем к моей комнате, уложишь малыша в колыбель и останешься на страже. Я войду к жене без него.
   Эстер стояла у окна и всматривалась в глубь сада, где уже сгущались вечерние сумерки. Прислушиваясь к чему-то, она не сразу обернулась на шаги принца.
   — Мне показалось, что где-то поблизости плачет малыш.
   Халид распахнул дверь пошире, чтобы она увидела колыбель.
   — Полюбуйся на моего сына.
   — Твоего сына? — В изумлении Эстер уставилась на капризно расхныкавшегося младенца.
   — Прости, я выразился не совсем правильно. — Халид улыбнулся. — Мне следовало сказать — нашего приемного сына.
   Эстер молчала, и это встревожило Халида. Он присел на край софы и позвал жену:
   — Сядь, пожалуйста.
   — Я не сяду, пока ты не скажешь, чей это ребенок.