Грассо Патриция. Гарем

   Рашид и несколько человек из охраны принца задержались у входа, а хозяин провел гостя в свои личные покои, отгороженные от остального пространства шатра ковровыми занавесями. Там они удобно расположились возле низенького столика на подушках, разбросанных в кажущемся беспорядке на устланном ковром полу.
   Слуга внес поднос с ужином. От блюд исходил пряный аромат. Тут было и мясо ягненка, зажаренного на углях, и аппетитный кебаб, обернутый в виноградные листья и так запеченный, и благоухающий рис, и сладкие перцы — зеленые и красные, — и разная рыба, и крохотные маринованные огурчики и разнообразные фрукты. Заставив блюдами весь столик, слуга водрузил посреди всего этого изобилия сосуд с розовой водой, согнулся в поклоне и, пятясь, безмолвно удалился.
   Озорно подмигнув другу, Малик извлек из-за пазухи плоскую кожаную флягу. Наполнив кубок вином, он поднес его к губам, призывая Халида проделать то же самое, но тот отрицательно покачал головой.
   — Коран запрещает употреблять вино.
   — Не строй из себя святошу. Разве сам султан не вкушал крепкий напиток, изготовленный из винограда, и даже, как я слышал, предпринял вторжение на Кипр только ради ознакомления с местными прославленными винами.
   — Не вздумай повторять эти сплетни, — строго одернул Малика Халид. — Правда, иногда мне самому приходит в голову, что мой дядя в своих порочных пристрастиях сходен с моим знаменитым дедом.
   Малик язвительно усмехнулся.
   — Мурад не менее порочен.
   — Мой кузен одержим другими страстями. У него тяга к злату и женщинам, а у дядюшки — к пьянству.
   — Из тебя бы получился лучший султан.
   — Говорить вслух и даже думать об этом — уже измена, — предостерег друга Халид. — Я гоню от себя подобные мысли. К тому же я потомок блистательного Селима лишь по женской линии и не претендую на трон.
   Я верен правящему ныне султану, несмотря на все его слабости и ошибки.
   — Однако именно ты унаследовал от деда многие из его достоинств!
   — В отличие от деда женщины не занимают столько места в моем сердце. Дьявольские создания по природе своей, они лишь притворяются слабыми. С ними надо быть твердыми и безжалостными, иначе они становятся неуправляемыми и садятся тебе на шею, как карлик в сказке про Синдбада.
   — Даже Хурема и Михрима? — несколько удивился Малик.
   — О них-то как раз и речь, — мрачно высказался Халид. — Дядя Мустафа мог стать великим правителем, если б не молился на мою бабку, как на святыню, и не потакал ее безумствам. А Михрима ничем не лучше своей мамаши.
   — Ну, конечно, фиги падают недалеко от дерева, на котором выросли, — откликнулся Малик известной поговоркой.
   Халид согласно кивнул и перевел разговор в иное русло.
   — Расскажи мне о своих странствиях.
   — Мы захватили один из кораблей Форжера де Белью. — Малик сразу же перешел к делу.
   При упоминании этого имени бронзовое лицо Халида еще больше потемнело, и невольно его рука потянулась к шраму, рассекающему щеку.
   — Когда-нибудь я сдеру живьем шкуру с этого негодяя за то, что он сделал с моей сестрой и братом.
   — И с твоим лицом, — добавил Малик.
   — Мое лицо мелочь. Об этом не вспоминай.
   — На корабле был очень ценный груз.
   Халид с интересом взглянул на друга.
   — Какой же?
   Малик ухмыльнулся.
 
   — Ты сам определишь ему цену, когда увидишь. Это мой подарок тебе.
   — Единственный желанный мне подарок — это голова Форжера, — заявил Халид. — Со шкурой в придачу.
   — Уверен, ты обрадуешься подарку.
   — Но сначала завершим наш ужин и беседу, — предложил принц. — Мы давно не виделись и нам есть о чем поговорить.
   — Как скажешь, Халид-бек, — скромно согласился Малик.
   Ужин и беседа затянулись надолго, ибо многие события произошли в Стамбуле за время отсутствия Малика и друзьям надо было их обсудить. Наконец Халид хлопнул в ладоши, и тотчас двое слуг явились на зов. Один убрал со стола блюда, другой подал чаши с теплой ароматной водой для омовения рук и мягкие полотенца. Хозяин и гость поднялись с подушек, разминаясь после обильной еды.
   — Передай Рашиду, что настало время представить сиятельному принцу мой дар, — обратился Малик к слуге.
   И минуты не прошло, как Рашид откинул занавес, низко поклонился и, придерживая его, впустил во внутренний покой четверку мускулистых матросов. На плечах они несли свернутый ковер. Бдительные охранники принца из числа самых доверенных — числом шестеро — расположились у входа на случай, если подарок таит в себе угрозу драгоценной жизни их господина.
   — Неужто это ковер? — не удержался от разочарованного вздоха Халид.
   — Имей терпение, мой друг. Подарок внутри.
   Малик подал знак своим людям, и они осторожно опустили ношу на подушки там, где их попирали мягкие сапоги принца.
   — Разверните ковер, — скомандовал Малик.
   В шатре воцарилось торжественное молчание. И вот наконец принц узрел, что за жемчужину ему преподнесли в дар.
   Облаченное в почти прозрачный шелк, перед ним предстало само совершенство женской красоты. В годы ученичества ему приходилось видеть статуи древнегреческих богинь, но то были мраморные изваяния, а это существо было живым, из плоти и крови, что подтверждалось легким колыханием ткани на выпуклой нежной груди.
   Очертания великолепного тела ясно вырисовывались под рубашкой. Руки Халида невольно потянулись к красавице, чтобы убедиться, что она не призрачное видение. Разметавшиеся по плечам ее волосы были цвета солнечных лучей перед грозой, когда светило вот-вот нырнет в тучи.
   Забыв о том, что за ним наблюдают гость и охрана и что, открыто выражая свое восхищение, он унижает свое достоинство, принц присел на корточки и кончиками пальцев провел по атласной щечке.
   Девушка вздрогнула, распахнула свои изумрудные глаза и с удивлением и упреком уставилась на того, кто посмел нарушить ее покой. Она увидела словно в туманной дымке мужчину, склонившегося над ней, но вид его не вызвал у нее никаких чувств — ни отвращения, ни страха, ни интереса.
   Халид поразился ее умению владеть собой. Он высоко ценил подобное качество, когда противник сохраняет хладнокровие даже в моменты самой яростной схватки на поле боя. А эту красавицу не поверг в трепет чудовищный шрам, уродующий точеное лицо оттоманского принца.
   Теперь надо проверить, насколько она податлива к мужской ласке. Его ладонь опустилась на ее плечо, коснулась атласной кожи и отправилась в путешествие вниз, к местам, которые женщины обычно скрывают от мужчин.
   Пелена, застилавшая ее глаза, вдруг прорвалась. Ей захотелось оглядеться, чтобы понять, где она находится. Но пошевельнуться — значит выдать себя. Эстер скосила, как могла, глаза вбок и разглядела неподалеку Малика с уже знакомой ей ухмылкой на лице. Но что-то новое, плотоядное, было в этой ухмылке и не могло не насторожить девушку. А затем она ощутила прикосновение чьей-то руки сквозь тонкую ткань рубашки.
   Мужчина, обследующий ее живот и бедра, повернулся к ней боком. Молниеносным движением Эстер выхватила из ножен, прикрепленных к его поясу, кинжал и уткнула острый кончик лезвия ему в шею.
   — Убери свои лапы, грязный турок! — произнесла она по-французски.
   Турок беспрекословно подчинился. Он поднял руки вверх, как бы сдаваясь, а громкий хохот стражников обрушился на Эстер, как лавина.
   Страшное видение, преследующее ее с детства, пронзило мозг. Шестеро вооруженных мужчин на пляшущих в нетерпении конях окружали ее, а она — маленькая, беспомощная, только что увидевшая своего отца мертвым, умоляла их:
   — Пощадите, пощадите меня!
   Сознание оставило Эстер, кинжал выпал из ее ослабевших пальцев. Халид успел подставить руку, чтобы она не ударилась затылком о землю, и опустил обратно на ковер.
   — Что за дикое животное ты мне подарил? — обратился он к Малику. — Ее надо держать в клетке?
   — Скорее приручить, как малого верблюжонка, — посоветовал Малик.
   — Откуда она родом?
   — Из Англии.
   — О, так издалека! Сколько же времени мне понадобится на ее дрессировку?
   — Она тебя развлечет.
   — Мне некогда развлекаться, — отрезал Халид. — Где ты ее добыл? Взял с корабля Форжера?
   Малик молча кивнул.
   — Лучше бы ты эту ехидну доставил по назначению.
   Эстер очнулась и стала прислушиваться к разговору мужчин, хотя не понимала ни слова. Все же она догадывалась, что речь идет о ней. Неожиданно чихнув, она привлекла к себе внимание.
   — Недолго же ты была в забытьи, — холодно отметил турок со шрамом. Эта фраза была произнесена по-французски.
   Эстер поторопилась прикрыть, как могла, оголенную грудь, потом задала вопрос на том же языке:
   — Кто ты? И зачем тебе целая армия, чтобы справиться с такой маленькой женщиной, как я?
   Если Эстер надеялась таким образом уязвить его, она потерпела неудачу. Халид пропустил ее едва скрытую издевку мимо ушей, а в ответ заявил с мрачной иронией:
   — Для армии ты вряд ли сгодишься, а мне на пару дней доставишь удовольствие.
   И отвернулся. Этого Эстер не могла вынести.
   — Мой жених уплатит тебе за мою свободу. Скажи, сколько?
   — Забудь о своем женихе. Тебя подарили мне. Ты — моя собственность.
   — Я ничья собственность! Я свободная англичанка. А граф де Белью вспорет тебе брюхо, мерзкий язычник!
   Сама того не ведая, Эстер преступила запретную границу. Лицо Халида почернело от злобы, а шрам, наоборот, побелел и чуть ли не засветился, словно зигзаг молнии на грозовом небе.
   Это превращение человека в чудовище было столь внезапным, что Эстер в ужасе воскликнула:
   — Нет!.. Нет! — и закрыла ладонями глаза.
   — Она произнесла имя Форжера де Белью? Я не ослышался? — грозно спросил Малика Халид.
   — Да, дружище. Она обручена с ним.
   Обернувшись вновь к английской пленнице, Халид посмотрел на нее так, будто у нее внезапно выросли две головы с клыками в каждой пасти.
   А девушка между тем бормотала:
   — Освободи меня и отправь обратно в Англию. Я ни чем перед тобой не провинилась.
   — Молчать! — прикрикнул Халид и тотчас обратил испепеляющий взгляд на Малика. — Уйди!
   — Нет, прошу, останься! — вмешалась Эстер. Малик вдруг стал единственной ниточкой, связывающей ее с прошлым. Если эта ниточка оборвется, то ее ждет падение в темную пропасть.
   — Ты что, оглох? Я не повторяю одно и то же дважды!
   Недавний сотрапезник сиятельного принца был растерян.
   — Не уходи! — молила его охваченная паническим ужасом Эстер.
   Как медведь, затравленный охотничьими псами, Малик вертел головой туда и сюда и наконец нашел спасение в льстивой, но двусмысленной шутке:
   — Ты, кажется, нашел себе достойную противницу на поле боя. Если к утру будет зачат отпрыск царственных кровей, я первым поздравлю тебя, дружище.
   Халид расхохотался.
   — А ты не бойся, что я испорчу подаренную игрушку. Пока она цела, ею можно забавляться, а мертвую ее кинут в мусорную яму.
   Успокоенный этим заверением друга, Малик покинул шатер. Ему не терпелось провести ночь с белокурой английской девственницей по имени Эйприл. Тяжелый и опасный пиратский промысел вознаграждался, помимо денежной выгоды, и такими редкими часами райского наслаждения.
   Девушка и человек со шрамом остались наедине.
   Глаза Эстер, зеленые, как весенняя трава на лугах далекой Англии, были распахнуты в тревожном ожидании. Воображение подсказывало ей ужасные картины пыток и насилия. Девушка догадалась, что у ее жениха и этого турецкого паши со шрамом какие-то свои счеты и она послужит разменной монетой в их кровавом торге.
   Халид пристально смотрел на нее, а она на этого страшного мужчину, и каждый думал о своем и скрывал свои мысли.
   Халид презирал женский пол за его коварство и притворную слабость. Змея слаба, потому что ее можно, наступив, раздавить сапогом, но она способна и ужалить. Коран не воспрещает быть суровым к женам и наказывать их. Халид предпочитал брать женщин не силой, а возбуждать в них ответное желание. Сопротивление лишь подзадоривало его.
   — Ты знаешь, куда ты попала? — осведомился Халид у пленницы.
   — Хоть бы в самое пекло — мне все равно, — получил он в ответ.
   — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Халид взял девушку за подбородок и повернул ее личико к себе. — Хочешь жить — подчиняйся!
   — Ты меня убьешь? А сперва изнасилуешь?
   — Сначала я преподам тебе несколько уроков, — произнес Халид на безукоризненном французском. — Слушай первую заповедь.
   Эстер навострила уши. А что еще ей оставалось делать?
   — Рабыня никогда не задает господину вопросов. Поняла?
   — Как не понять!
   — Уже хорошо. Вторая заповедь. Рабыня не открывает рот, если не получит от хозяина разрешение говорить.
   Такое требование вызвало у Эстер протест, что немедленно уловил Халид. Он решительным жестом приказал ей замолчать.
   Никто и никогда так не унижал Эстер, не вдалбливал в голову нелепые, с ее точки зрения, правила. Поэтому она взбунтовалась, но едва она разомкнула губы, он накрыл их ладонью.
   — Если ты туга на ухо, я могу повторить, хотя обычно этого не делаю. Если хочешь узнать мое имя, то поморгай ресницами, и я тебе отвечу.
   Эстер покорно моргнула несколько раз. Шаловливые огоньки вспыхнули в глазах Халида. Он увлекся игрой.
   — Я Халид-бек по прозвищу Меч Аллаха. Но не смей обращаться ко мне по имени. Тебе позволено называть меня только «мой повелитель». А тебя как зовут?
   Он убрал ладонь со рта пленницы и тотчас услышал:
   — Ты желаешь, чтобы я тебе представилась, мой повелитель?
   Воистину порождение Идлиса, кого христиане называют Сатаной, было подарено в эту ночь Халиду его ближайшим другом Маликом. Как заставить девчонку укоротить свой язвительный язычок?
   — Да, желаю, — скрыв нарастающее раздражение, произнес Халид.
   — Эстер Элизабет Девернье.
   — Слишком длинно для такой малышки. Придумаем что-нибудь покороче. Что означает на твоем языке первое имя?
   — Эстер — это цветок вереска. Он растет на моей родине на холмистых пустошах и расцветает весной.
   — Дикий Цветок! — Халид на мгновение задумался. — Тебе это имя подходит. А в чем смысл остальной тарабарщины?
   — В том, что я принадлежу к знатному роду. А Элизабет прибавлено в честь королевы английской Елизаветы Тюдор. Слышал о такой?
   Если турок и знал, что островом в Северном море правит женщина по имени Елизавета, то не подал вида.
   — Я сменю тебе имя, — заявил он.
   — Зачем? — встрепенулась Эстер.
   — Чтобы мне было удобно кликнуть тебя, когда ты понадобишься.
   — Я не лошадь, чтобы мне давали кличку. Я возражаю!
   — Кажется, ты все-таки глупа и рассеянна. Ты не усвоила ни одной из заповедей.
   — Я не глупа и прекрасно помню твою болтовню о заповедях. Это ты глуп, раз не понимаешь своей выгоды. Отправь меня домой, и тебе щедро заплатят.
   — Твой дом здесь. А о женихе забудь.
   — Не к Форжеру Белью я хочу вернуться, а к себе, в Англию! — в отчаянии выкрикнула Эстер.
   Метая стрелы наугад, она случайно попала в цель. В мозгу у «зверя», собиравшегося ее изнасиловать, зашевелились какие-то мысли. Он даже принялся рассуждать.
   — Если я верну тебя твоему отцу, он будет мне мстить. У меня и так достаточно врагов.
   — Мой отец мертв, — с грустью призналась Эстер. — За меня некому заступиться.
   — Это уже лучше, — цинично заметил Халид.
   — Ты пользуешься тем, что я беззащитна, негодяй!
   Халид изобразил на лице свирепую гримасу и чуть не удушил дерзкую девицу. Но она успела вымолвить вдобавок:
   — Злобный пес, вот ты кто!
   Халид зажал ей рот. Он не так оскорбился, как она ожидала, скорее удивился ее догадливости.
   — Да, Дикий Цветок! Я верный пес султана. Матери пугают мною непослушных детей.
   — Веди себя хорошо, малыш, а то пес султана тебя скушает, — прошипела язвительно Эстер, когда Халид милостиво убрал руку, чтобы дать ей вздохнуть.
   Она еще успела соблазнительно улыбнуться, и улыбка украсила ее личико. Может быть, она рассчитывала улыбкой смягчить гнев своего повелителя, но явно ошиблась. Он отпрянул от нее, как от ядовитой ехидны. В нем заронилось подозрение, что красивая чужестранка находится здесь неспроста. Или это «троянский конь», засланный его врагами, чтобы покончить с ним, или приманка с расчетом на то, что он пригреет у сердца змею.
   — Встань! Я хочу осмотреть тебя.
   — Что? — Эстер сделала вид, что не расслышала произнесенную по-французски фразу.
   — Ты не глуха, не притворяйся. Я желаю знать, что получил в подарок и нет ли в нем изъяна.
   Эстер тут же потянула на себя ковер, прикрылась им до подбородка. Пальцы ее аж побелели — так она цеплялась за этот последний защитный рубеж.
   Халид немедленно объявил ей войну, со всей силой рванув ковер на себя, но Эстер удалось вскочить, проскользнуть мимо Халида и обежать стол.
   Разразившись проклятиями, Халид, повинуясь глупому импульсу, погнался за ней. В этом была его ошибка, а какой мужчина не ошибется, если вступит в сражение с обезумевшей и потому непредсказуемой женщиной. Эстер схватила на ходу ятаган, вырвала изогнутое лезвие из ножен и замахнулась на преследователя.
   — Поосторожней, а то порежешься, — предупредил ее Халид.
   Эстер бесстрашно раскрутила над головой смертоносную саблю и сделала выпад, встречая противника. Тяжесть оружия по инерции увлекла ее за собой, Халид чуть отступил в сторону, а Эстер, не удержавшись на ногах, шлепнулась на пол, выронив ятаган. Халид тотчас оседлал ее и издевательски подергал за волосы.
   — Я мог бы овладеть тобой прямо сейчас, не сходя с этого места. Так бы и поступил твой похотливый женишок. Но тебе повезло, ты не в его власти, а принадлежишь мне.
   — Я никому не принадлежу. Я свободная женщина! В подтверждение этих слов «свободная» женщина как могла яростно дернулась, пытаясь сбросить наездника. Но Халиду приходилось укрощать и не таких кобылиц. Его железные ноги сковали пленницу.
   Добившись краткого перемирия, он невозмутимо обследовал руками и взглядом трон, на котором сидел. Округлости зада пленницы слегка на глаз превосходили размером округлости грудей. Равновесие, установленное богом Эросом, было нарушено, но ненамного.
   — Мала ростом, но округла там, где положено, — подытожил свои наблюдения Халид. — Ты девственница? Не лги. Мне легко узнать правду.
   Щеки Эстер раскраснелись. Халиду показалось, что они вот-вот расплавятся, как металл в горне. И все же Эстер нашла в себе силы ответить с достоинством:
   — Я не лгу. Мне незачем тебе лгать.
   — А если я проверю?
   Эстер не очень понимала, как можно проверить девственность, не нарушив ее, но все же ответила с вызовом:
   — Проверь, если оставишь меня нетронутой.
   Невинность девичьих слов заставила Халида расхохотаться.
   — Неужто ты все еще надеешься остаться нетронутой, Дикий Цветок?
   Услышав подобное заявление, Эстер так взбрыкнула, что сбросила с себя расслабившегося всадника. Халид скатился на ковер и получил к тому же болезненный удар по носу маленьким, но твердым кулачком.
   Вернуть рабыню вновь в свои объятия не стоило ему особого труда. Они некоторое время катались по ковру в притворной борьбе, а затем он, лишив ее возможности сопротивляться, приблизил губы к ее жарко дышащему рту.
   — Ты нарушила главную заповедь. Раб не смеет поднять руку на господина.
   — Нет рабов, нет господ, — выдохнула, словно проклятие, слабеющая Эстер.
   — За такие речи отрезают язык. Кто вбил тебе в голову эту чушь? Твоя дура — королева? Вряд ли. Я так и думал, что все, связанное с графом Белью, — мерзость. Слава аллаху, что я уберегся и не осквернил себя. Лучше разделить ложе с прокаженной, чем с невестой этого негодяя. Я прикажу охранять тебя, как заразную тварь.
   С этими словами Халид, словно злобный джинн, неслышно ступая, исчез за пологами, превращающими шатер в сказочный лабиринт.
   Эстер не могла поверить своему счастью. Неужели до наступления рассвета ее не изнасилуют и не посадят на кол или не отдадут на растерзание похотливой страже? Предоставленная самой себе, Эстер разразилась проклятиями, сетуя на свою злосчастную судьбу. Если б не ее глупая страсть к приключениям! Она сама накликала на себя беду, и сама должна выбираться из беды, не забыв при этом ни в чем не повинную кузину Эйприл. Ругательства, вырвавшиеся из ее уст, могли бы потрясти любую лондонскую торговку рыбой. Но грубая ругань помогала Эстер не раскиснуть.
   Как ей добыть одежду, чтобы спастись бегством, ведь стараниями Малика и Халида она осталась полуобнаженной? Украсть что-либо было ниже ее достоинства, взять в бою, — но у кого, у убитого янычара? Убивать ей никого не хотелось. И как в ночной кромешной тьме она отыщет Эйприл?
   Следовательно, надо дождаться восхода солнца и посмотреть, как дальше обернется дело. Но переживания последних минут вызвали у нее сухость во рту. Она пошарила по столу, в свете угасающих факелов осмотрела роскошные покои принца и, наконец, обнаружила среди разбросанных по полу подушек флягу. Встряхнув ее, она убедилась, что фляга далеко не пуста.
   Закинув голову, Эстер утолила жажду, хотя это была не вода, а ею нелюбимое вино. Выпив вина, она ощутила желание поплакать, и обильные слезы оросили девичьи щеки. Не успели они еще высохнуть, как Эстер погрузилась в глубокий сон без сновидений.
   О, если б так безвредно для себя перенес свое знакомство с новой рабыней Халид-бек.
   Словно закрутившийся смерч, он пронизал в ярости все перегородки и выскочил на волю из шатра. Им овладела мысль, что где-то он оступился, повел себя неправильно и исправлять ошибку уже поздно. Он громко, слишком громко, — а так не принято отдавать приказы в Оттоманской империи, — подозвал к себе доверенного Абдуллу и распорядился:
   — Выставь охрану у шатра! Пусть никто не посмеет ни войти, ни выйти!
   Умудренный прожитыми годами слуга почтительно склонил голову, но при этом позволил себе оскалиться в ухмылке.
   — Я лягу костьми, если потребуется, чтобы неверная крошка осталась нетронутой к тому часу, когда сиятельный Халид-бек подготовится к новой битве. Однако пройтись плеткой по ее спине было бы полезно.
   Халид счел ниже своего достоинства обсуждать с Абдуллой, как ему следует поступать с пленницей, хотя он уловил издевку в тоне слуги, и это ему не понравилось. Но рубить голову из-за одной потаенной ухмылки, и отправить на тот свет верного Абдуллу было бы опрометчиво. Халид предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Твердым шагом он направился к морю.
   Ритмичные удары прибоя и шипение волн, растекающихся по прибрежной, веками обточенной гальке, успокаивали Халида. А когда он поднял голову и увидел тысячи и тысячи звезд, украшающих небосвод, и полумесяц молодой луны на темно-голубом бархате ночного неба, чувство досады сменилось покоем.
   Он вновь поверил в себя, в благородство и величие своих замыслов. И, ко всему прочему, убедил себя в том, что сможет овладеть маленьким и очень соблазнительным зеленоглазым сокровищем, не применяя угроз и насилия.
   Молва о том, как он страшен, опережала его действия. Тысячи предполагаемых жертв трепетали и готовы были заранее расстаться с жизнью, лишь бы избежать очной встречи с ним. Но эта глупая крошка не имела представления о его кровавых подвигах. Не стоит ли с нее начать новую главу в своем жизнеописании, отказавшись от непременного насилия как способа достижения цели?
   Такие крамольные мысли приходили Халиду на ум, вызванные воспоминаниями о неукротимой, взбалмошной глупышке, которая сейчас томится в его шатре. Впрочем, она, наверное, уже спит крепким сном.
   Он вдруг перенесся к думам о самом себе. Будучи постоянно на вторых ролях, заслоняемый тенью старшего брата, Халид с детства пытался заслужить хотя бы похвалу от матери, чье лукавство и стремление пробудить в нем честолюбие не были для него тайной.
   Едва оперившимся птенцом он добился назначения на пост командующего личной гвардией своего деда-султана, и только ради того, чтобы о нем не забывали в семье, а мать при встрече одаривала его улыбкой; приказывал своим воинам вырезать целые селения, где жители не почитали аллаха, а если и почитали, то, по мнению Халида, не столь ревностно, как требовалось, или не по тем обрядам. «Никакого милосердия к неверным!» — взывал Халид, прозванный Карающим Мечом Аллаха. А еще его называли Зверем и Султанским Псом, и он эти клички заслужил.
   Впоследствии Халид жалел, что из-за неразумных его слов, вызванных лишь честолюбием, проливались реки крови. Он поклялся, что никогда в гневе не поднимет руку на женщину или ребенка. Но было уже поздно. Слава о свирепом Звере распространялась по Оттоманской империи. Никто бы не поверил, что он способен кого-то пожалеть или пощадить. Все ждали от него очередной жестокости.
   Одобрение своим поступкам, которое он улавливал в глазах матери, не стоило принесенных ради этого на заклание невинных жертв. Да и ее благосклонность к младшему сыну длилась недолго. Она обвинила его в гибели брата, павшего от руки графа де Белью. Она даже издевательски заявила однажды, что ее старший сын заплатил за истинную веру жизнью, а младший отделался лишь шрамом и стал уродом.
   Лучше б было Халиду не вспоминать об этом в такую чудную звездную ночь, когда неподалеку в шатре ждет его благоуханный источник наслаждений.
   Бесстрашная красавица пробудила в Халиде не только похоть и любопытство, как любое новое приобретение, доставленное в гарем. Ему хотелось разобраться, какими правилами руководствуется это существо женского пола, посмевшее ему перечить и даже хвататься за его собственный ятаган, угрожая мужчине. Как истинный турок, Халид не признавал женщину за полноценного человека, но эта девушка не побоялась вступить с ним в спор. И хотя она его определенно побаивалась, но уродливый шрам на лице Халида не внушал ей такого страха и отвращения, как даже его матери.