Грассо Патриция. Гарем

   — А почему у тебя голубые глаза? Не такие, как у других турок?
   — Ты же не желала забираться в далекое прошлое, — напомнил Халид. — Но если хочешь услышать ответ на этот вопрос, придется. Кто-то из моих прапрадедушек полюбил девицу из северного племени.
   — Он ее похитил?
   — Похитил или ему ее подарили, какая разница?
   — Брать в плен невинных девушек — это ваша семейная традиция, — не преминула сделать вывод Эстер.
   — Мы берем в плен только лучших из лучших. Такую похвалу Эстер восприняла как должное.
   — А может ли священник, поженивший нас по доверенности, провести свадебную церемонию по христианскому обычаю? Мне бы этого очень хотелось.
   — Я мусульманин, — резко отозвался Халид.
   — Ты можешь не присутствовать.
   Халид знал, что в скором времени правда все равно выплывет наружу, и не стал откладывать неприятное объяснение на потом.
   — Нас поженил имам.
   — Имам? На твоем языке это означает священник?
   — Вроде того, но только мусульманский.
   До Эстер не сразу дошел смысл его признания.
   — Значит, нас поженили по мусульманскому обряду?
   — Ты правильно все поняла, но…
   — Нет! Все неправильно! — От возмущенного крика Эстер заколыхалась плотная ткань чадры. — Я хочу, чтобы нас обвенчал настоящий священник.
   — Имам и есть священник. И, пожалуйста, не кричи. Жена не должна говорить с мужем на повышенных тонах.
   — К черту! Я не буду понижать тон… Халид зажал ей рот. Черная ткань забила ей глотку, она давилась, дергалась, но он был неумолим.
   Однако Халид дал знак всадникам остановиться, спешился, снял Эстер с коня и отнес в сторону от проезжей дороги.
   — Все наши споры мы разрешим без посторонних глаз, — сказал Халид. — Не забывай, что теперь ты турчанка.
   — Я англичанка! — все еще протестовала неукротимая Эстер, хотя и без прежнего пыла.
   — Я мусульманин и для женитьбы мне достаточно благословения имама, — терпеливо объяснил Халид.
   — А я христианка, и не признаю языческие обряды.
   — Не оскорбляй мою веру!
   — Ты оскорбил меня, украв незаконно мою девственность. — Она ткнула обвиняющим перстом ему в грудь. — Ты негодяй и насильник, и обманщик к тому же! Тебе следует отрезать язык.
   — Я ничего не крал. Ты сама охотно раздвинула ноги.
   — Да, но лишь после того как ты показал мне брачное свидетельство. О боже! Теперь я падшая женщина. Кто теперь на мне женится?
   — В нашей стране женщина выходит замуж только один раз. Я и есть твой единственный муж.
   — Я отказываюсь признать наш брак. Найди христианского священника и повтори при нем брачную клятву.
   — Нет! — отрезал Халид. — Ты представляешь себе, какой разразится скандал, если племянник султана согласится на христианскую церемонию?
   — Тогда отправь меня в Англию, и мы будем квиты, — упорствовала Эстер.
   — За исключением твоей утраченной девственности, — усмехнулся Халид. — И учти, я не отпущу тебя живой, если ты вздумаешь опять сбежать.
   — Пусть лучше я умру и стану святой мученицей. Халид расхохотался так громко, что даже его боевой конь вздрогнул.
   — О аллах! Молю, чтобы наши детишки не унаследовали от матери пустопорожнюю головку.
   — Ты, значит, думаешь, что я рожу тебе дурачков? — обиделась Эстер и уже приготовилась к очередному сражению.
   — Ты доказала ночью, что ты истинная женщина, а не ведьма, какую из себя изображаешь. И ты не наивное дитя. Хватит притворяться и дурачить меня. Ты уже вдвойне моя супруга — и по закону, и потому, что я заронил в тебя свое семя.
   На этом разговор их был закончен. Путешествие продолжилось. Эстер, покачиваясь в седле впереди супруга, размышляла о странном повороте своей судьбы.
   Жаркое солнце стало ее злейшим врагом на время путешествия. Струйки пота текли со лба, омывали ее веснушчатый носик, который нестерпимо чесался от соприкосновения с ненавистной чадрой.
   Но больше всего ее удручали размышления о своем грехе. Ведь как-никак она без церковного благословения отдала свою девственность мужчине, да при том еще закоренелому язычнику. И, целуясь с ним, отдаваясь его ласкам, она сама получала удовольствие. Теперь уже обратной дороги нет, и что ей делать дальше — непонятно.
   Эстер решительно тряхнула головой. «По разбитой посуде не плачут!» Что-то она потеряла, но кое-что и приобрела. Интересно, что ждет ее в Стамбуле.
   Солнце огненным шаром укатилось за западный край земли. Сначала тени от его лучей были длинными и черными, потом поблекли и исчезли, так же поблекла на время ее страсть к Халиду. Она не позволит ему дотронуться до себя, пока в присутствии христианского священника он не произнесет ритуальную клятву.
   У европейской девушки тех времен это была единственная возможность услышать что-то подтверждающее ее право существовать в мире, которым управляют мужчины. А в языческом Стамбуле ей и этого не достанется.
   Принц любит ее сейчас, но может разлюбить ее хоть завтра. Он непредсказуем.
   А она? То, что кажется ей кислым сейчас, ночью было сладким. Да таким сладостным, что она чуть не умерла от блаженства в его объятиях. Может быть, ей стоит отбросить все мысли и сомнения и плыть по бурной реке, не пытаясь выбраться на берег и не гадая, куда ее вынесет течение.
   Халид тоже был занят мыслями о своем будущем. Несколько раз он вспыхивал от ярости, вспоминая о проступках своей юной жены, но тотчас гасил гневное пламя. Незачем тратить драгоценные дни жизни на споры. Она со временам привыкнет к обычаям его страны, а он — терпением и лаской превратит Дикий Цветок в волшебную розу.
   Она и сейчас подобна прародительнице Еве, так же чиста и искусительна. А если чуть подправить ее манеры, то она вполне сгодится на роль жены принца.
   Слух о том, что Меч Аллаха наконец-то обзавелся супругой, причем рыжеволосой дикаркой с неведомого острова на Западе, опередил их появление в столице. Едва их кавалькада втянулась в узкие окраинные улочки, как толпа начала смыкаться, не давая прохода лошадям.
   Тысячи глаз впивались взглядами в укрытое плотной тканью лицо. И тут Эстер оценила по достоинству преимущества чадры. Она чувствовала себя беспомощным котенком, которого великий и всемогущий Халид-бек подобрал на дороге на забаву себе, и счастье, что никто не видит, как она сейчас растеряна и напугана чуждой ей толпой.
   Халид нежно шепнул ей на ушко:
   — Вот мы и прибыли, принцесса!
   Эстер гордо выпрямилась, не желая показать, что робеет перед тем неизвестным, что ее
   ждет. Халид спешился, потом снял ее с седла. Коня тотчас увел слуга, а когда Абдулла вслед за жеребцом повел и черную кобылку, Эстер подбежала и погладила холку своей подруги.
   — Спасибо тебе, милая, за все.
   Она шептала на ушко лошади ласковые слова по-английски, уверенная, что животным понятен любой язык.
   — Я смогу навещать ее? — спросила она у Халида.
   — Конечно, — любезно согласился супруг, но тут же с усмешкой добавил: — Разумеется, под охраной.
   От толпы отделился маленький смешной человечек и припал к ногам Эстер. Ее взгляд скользнул вниз, и она увидела темные, излучающие доброту глаза Омара и уродливую белую нашлепку на его разбитом носу.
   Эстер тотчас протянула руку и помогла евнуху встать.
   — Я так виновата перед тобой. Простишь ли ты меня?
   Омар кивнул и обратился к принцу:
   — Мои поздравления вашему высочеству. Михрима ожидает вас обоих в гостевом покое, прежде чем вы отправитесь в супружескую спальню. Она очень просит навестить ее.
   — Моя мать никогда в жизни еще никого не просила, она умеет только приказывать, — поправил евнуха Халид. — А те, кто из лести употребляют лживые слова, лишаются языка.
   Смешок, раздавшийся из-под чадры, заставил Халида обратить внимание на жену.
   — Что тебя так рассмешило?
   — Ты.
   — Смеяться женщине над мужем запрещено нашими законами.
   — Я смеюсь не над тобой, а над тем, что меня ожидает. Ты лжешь направо и налево, и когда ты, в наказание, лишишься языка, как же мы будем целоваться? И как ты будешь отдавать мне приказы?
   Наблюдая за их словесным поединком, Омар преисполнился надежды, что его сундучок, где он хранил свои накопленные богатства, все-таки в скором времени изрядно потяжелеет.
   Халид не слишком торопился представить матери свою жену, но ритуал этого требовал. Сопровождаемые евнухом, они приблизились к покоям Михримы.
   — Через полчаса ты прервешь нашу беседу и скажешь, что твоя госпожа хочет принять ванну и перекусить в своей спальне.
   Омар как попугай повторил распоряжения Халида и позвонил в колокольчик у двери Михримы.
   Михрима восседала на пышном троне из подушек. Сказать, что выглядела она величественно, — значит, ничего не сказать. Никакие слова не годились для описания этой бесподобной властной женщины.
   Ей было уже за сорок, но кто считал ее годы, а тем более посмел бы объявить ее возраст во всеуслышание! Легкая седина в темно-каштановых волосах лишь украшала ее. Внешностью своей она очень напоминала сына — вернее, он ее, — но Халид был воплощением мужского начала в человеческой природе, а она — женского.
   «И она отзывалась о своем сыне с таким презрением!» — вспомнила Эстер, и неприязнь к этой женщине сразу же начала тлеть в ее душе.
   — Мать, представляю тебе свою жену.
   — Она говорит на нашем языке?
   — Говорит, — вместо Халида ответила Эстер. Без улыбки и без обязательных в таком случае поздравлений Михрима покинула свой мягкий трон, обошла вокруг стола и попыталась сдернуть чадру с личика Эстер. Но англичанка оказалась проворнее пожилой турецкой дамы. Она перехватила ее руку на полпути.
   — Ты не смеешь касаться меня без позволения моего супруга, — прошипела Эстер.
   Удивленная Михрима как-то сразу обмякла. Впервые за прожитые ею годы какая-то женщина посмела ей возразить.
   «Только мой неразумный сын мог взять себе в жены такую дикарку! Понимает ли она, в какую семью попала и какое положение в империи занимает Халид? — такими вопросами задавалась Михрима. — И еще знает ли наглая англичанка, кто перед ней?»
   Михрима, будучи сестрой ныне правящего султана, обладала огромной властью. Одно ее слово, и маленькая нахалка исчезнет. Халид же, может быть, по неразумению своему, даже обрадовался, что железная воля его матери столкнулась с железным сопротивлением его юной супруги. Хитрая Эстер, несмотря на некоторые разногласия между нею и мужем, тут же сыграла роль любящей, нежной и робкой женушки.
   Халид преисполнился надежд. Ведь кто-то в нормальной семье должен встать на его сторону. Если не его жена, то кто?
   — Прости мою оплошность, — процедила сквозь зубы Михрима. — Мне так не терпелось рассмотреть мою новую дочь.
   — Я дочь своей матери, а она живет в Англии. — Эстер повернулась к Халиду: — Могу ли я снять чадру?
   Удивленный безмерно затеянной Эстер игрой, Халид решил, однако, принять в ней участие. Уже то, что Михрима заткнулась и перестала источать яд, было большим достижением.
   — Позволь, я сам сделаю это, мой Дикий Цветок, — любезно вызвался он и убрал чадру.
   Несколько мгновений обе женщины поедали друг друга глазами.
   — Ты и впрямь хороша! — заявила Михрима, поморщившись. — Теперь я понимаю, почему мой сын женился на тебе.
   Эстер заставила себя улыбнуться и даже немного порозовела от похвалы.
   Однако Михрима все поняла правильно. Своей лестью она ничего не добилась. Девица была не только красивой, но еще и умной. Михрима позвонила в крошечный серебряный колокольчик.
   Служанка появилась мгновенно, и Эстер подумала, что она наверняка стояла за дверью и подслушивала. На стол был подан поднос с угощением, и тотчас, по знаку Михримы, служанка будто растворилась.
   Пирожные с кремом, пирожные с орехами, медовые пирожные — все это многообразие не могло не радовать глаз. Маленькие чашечки с крепчайшим кофе источали пар и дразнящий аромат.
   Эстер поднесла свою чашечку к губам, сделала маленький глоток, и глаза ее полезли на лоб. Она чуть не задохнулась, испробовав отчаянно горький напиток. Ее подмывало выплюнуть его немедленно прямо в невозмутимое лицо Михримы.
   Халид добродушно похлопал ее по спине.
   — Придется северной красавице привыкать к нашему южному яду.
   — Это яд? — прохрипела несчастная Эстер. — Зачем меня потчуют ядом?
   — Я неудачно пошутил, извини. Впрочем, некоторые народы отвергают кофе, считая его вредным.
   — О! Ко многому мне еще придется привыкать. — Эстер одарила мужа смиренным взглядом.
   Михрима пыталась разгадать, что кроется в душе привлекательной чужестранки. Ее глазки так и сияют, когда она смотрит на мужа. Но любовь ли это? Ни одна женщина в здравом уме не может влюбиться в меченного шрамом зверя, каким представлялся Михриме ее собственный сын.
   Вероятно, так оно и есть. Рыжеволосая уроженка далекой страны безумна. У большинства молодых девиц хватает ума, пусть притворно, съеживаться в страхе перед всемогущей дочерью Сулеймана и Хуремы, но эта ведет себя по-глупому вызывающе.
   Михрима мысленно обругала себя за то, что так жестоко просчиталась. Она рассчитывала использовать девчонку в качестве шпиона в окружении сына, но оказалось, что командовать ею невозможно. Да и стоит ли возлагать какие-либо надежды на дурочку, способную удариться в бега, переодевшись в мужскую одежду? Такое существо неуправляемо!
   Халид и Эстер изображают в ее присутствии влюбленную парочку. Но таковы ли их отношения за закрытыми дверьми или они вздумали морочить Михриму? Если так, то, вероятно, есть возможность вбить между ними клин.
   — Я удивлена, что тебе удалось так быстро приручить ее, — обратилась Михрима к сыну.
   — Я не животное, чтобы меня приручали, — вскипела Эстер. — И я не глухая рабыня и не позволю в моем присутствии разбирать меня по косточкам.
   — Столь грубый тон — признак неуважения к старшим, — одернула ее Михрима.
   — Прости, но тебе что-то не то напели в уши, — все больше распалялась Эстер. — Между мной и мужем царит полное согласие, и с первой нашей встречи было полное согласие и всегда будет полное согласие.
   Халид смотрел на жену и не верил глазам своим. Неужто она забыла, как наказывают в Турции за лживые слова?
   — Тогда почему ты сбежала? — спросила Михрима.
   — Случилось маленькое недоразумение и не более того, — выпалила Эстер. Ей надоели настырные вопросы, она устала, у нее начала болеть голова.
   Михрима опешила. Никто и никогда не разговаривал с ней так неуважительно. Посмеиваясь про себя, Халид сохранял каменное выражение лица. Он знал, что ему следует вмешаться и одернуть жену, но предпочел промолчать.
   — Кажется, ты сделал плохой выбор, сын, — сказала Михрима, поглядывая искоса на гадюку, уютно устроившуюся возле Халида. — Разведись с ней немедленно. Я позову свидетелей.
   — Нет! — отрезал Халид. Михрима прибегла к другим доводам:
   — Два дня она странствовала неизвестно где и с кем. Удостоверил ли врач ее девственность?
   Халид обнял и прижал к себе дрожащую от возмущения супругу.
   — Моя невеста была девственницей.
   — Пребывание в султанском дворце немыслимо, пока она не научится прилично себя вести. — Михрима не оставляла надежды внести хоть какой-то разлад между супругами. — Если пожелаешь, я воспитаю из нее жену, достойную тебя?
   — Где Тинна? — Халид задал этот вопрос с явной целью остановить все разрастающуюся ссору.
   — Она в гостях у твоей кузины Саши. Хвала аллаху, что я отправила ее в Топкапи с ночевкой. Манеры этой… — Михрима так и не нашла подходящего слова, — плохо повлияли бы на твою впечатлительную сестру. Кстати, ты знаешь, где сейчас обитает Форжер?
   Эстер заметила, что Халид бросил на мать упреждающий взгляд, чтобы та не касалась этой темы. К счастью, появление Малика избавило Халида от необходимости отвечать матери.
   Дверь распахнулась, и Малик влетел в покой, словно подгоняемый штормовым ветром.
   — Какая трогательная сцена! Вид дружного семейства радует мой взор! — воскликнул он, сразу же заметив мрачное выражение на лицах присутствующих. Именно поэтому он был чрезмерно шумен и нарочито весел.
   Эстер стала опускать чадру, но Халид остановил ее.
   — Малик для нас член семьи. При нем ты можешь держать лицо открытым.
   Малик засветился улыбкой и кивнул Эстер.
   — Как поживает моя кузина? — спросила она.
   — У Эйприл все хорошо, только она постоянно пристает ко мне, чтобы я взял ее с собой в Стамбул, — ответил Малик и тут же напомнил Халиду: — Ты должен мне двадцать пять тысяч золотых.
   — За что?
   — Я уплатил долг Акбару.
   — Двадцать пять тысяч золотых! — воскликнул Халид.
   Малик с усмешкой развел руками.
   — Решив тебя разорить, Мурад взял у него для своего гарема десяток девственниц, и, конечно же, самых лучших. Ты же сам предложил ему выбрать то, что он захочет на торгах, — повернувшись к Эстер, Малик весело добавил: — Ты обошлась мужу в кругленькую сумму.
   Смущенная этим заявлением, Эстер посмотрела на супруга:
   — О чем он говорит?
   — Я позже все тебе объясню.
   — Пустая трата денег, если хотите знать мое мнение, — проворчала Михрима.
   — Никто тебя не спрашивает, — тихо произнесла Эстер по-английски.
   Малик едва не расхохотался. Похоже, это любящее семейство получило достойное пополнение.
   — Что ты сказала? — поинтересовался Халид, решив заняться воспитанием супруги прямо сейчас.
   Эстер улыбнулась ему так обворожительно, как умела только она одна.
   — Я сказала, что чувствую себя усталой.
   — Она лжет, — обвинила ее Михрима. Она хоть и не знала английского языка, но почувствовала по тону невесты, что та произнесла нечто другое.
   Кто-то легонько постучал в дверь.
   — Входи, — приказал Халид. Появился Омар.
   — Как было приказано, я явился, чтобы сопровождать мою госпожу в бани.
   — Иди с Омаром, — распорядился Халид. — А я позже отужинаю с тобой.
   Как только за Эстер закрылась дверь, Михрима заявила:
   — Она груба, вспыльчива и источает злобу. Подходящая самка для зверя вроде тебя.
   — Некоторыми своими качествами она сходна с тобой, — подначил ее Малик.
   Несмотря на дурное настроение, Михрима улыбнулась, восприняв слова Малика как похвалу. Затем она обратилась к сыну:
   — Когда ты увезешь ее в Девичью Башню? Надеюсь, что скоро.
   — Скоро — понятие относительное, мать, — Халид повернулся к другу. — Время Форжера пришло. Пора ему умереть.
   — Давно пора, если ты меня спросишь, — сказала Михрима.
   — Тебя никто не спрашивает, — отрезал Халид, раздраженный ее оскорбительным тоном.
   Малик подавился смешком. О аллах! Муж разговаривает точь-в-точь как его жена.
   — Ты даже не знаешь, где скрывается Форжер, — издевалась над сыном мать.
   — Мы навестим герцога де Сассари поутру. Его корабль еще в гавани? — спросил у друга Халид.
   Малик кивнул. Тогда Халид обратился к матери:
   — Тебе придется позаботиться о моей жене, пока я не отправлю Форжера к праотцам.
   — Ты хочешь, чтобы я приютила эту гадюку? — возмутилась Михрима.
   — Оберегай мою жену, или я отвезу ее в Девичью Башню и отложу наше мщение.
   «Неужели эта девчонка для него важнее, чем месть ненавистному Форжеру?» — с горечью и презрением подумала Михрима, а вслух сказала:
   — Предположим, я смогу промучиться с ней несколько дней.
   Пока троица в покоях Михримы обсуждала способы расправы над Савоном Форжером, Эстер шла за Омаром по нескончаемым коридорам. Дом Михримы, в отличие от Девичьей Башни, был вполне современным. Коридоры были просторны и светлы благодаря множеству окошек, выходящих во внутренний дворик.
   Эстер глядела в спину шагающего впереди евнуха. Маленький человечек явно отказывался встретиться с ней взглядом. К тому же он был на удивление сдержан и холодно почтителен. Очевидно, он все-таки очень обиделся на нее, и Эстер ощущала свою вину.
   Когда они вошли в бани, две молодые женщины тотчас бросились к Эстер. Памятуя о том, что его госпожа не любит мыться при посторонних, он отослал их прочь.
   — Я сам обслужу принцессу.
   — Ты уже носишь на себе знаки ее неудовольствия, — поддразнила одна из женщин. Подруга ее захихикала:
   — Мы останемся здесь, чтобы защищать тебя. Омар побагровел, возмущенный подобным оскорблением. Но что он мог сказать? Все в доме знали о его вопиющем промахе с англичанкой.
   — Вы не имеете права так обращаться с самым ценимым и доверенным слугой принца, — высокомерно призвала Эстер к порядку развязных служанок.
   Обе женщины вмиг покрылись бледностью.
   — Простите нас… Мы сожалеем.
   — Вам придется сожалеть о своем поведении еще больше, если вы позволите себе еще раз совершить ту же ошибку. Я позабочусь, чтобы вам отрезали языки. Вы поняли?
   — О да, принцесса.
   — Немедленно извинитесь перед Омаром! Обе женщины низко поклонились евнуху.
   — Извини, Омар. Мы не хотели тебя унизить. Омар самодовольно выпятил грудь.
   — Извинение принято. А теперь марш отсюда и не повторяйте подобных глупостей!
   Прогнав распоясавшихся балаболок, Омар стал накладывать на кожу Эстер миндальную мастику, удаляющую волосы с тела.
   — Спасибо за то, что защитила меня, — проникновенно сказал он.
   — Это самое малое, что я могла для тебя сделать. Я тоже должна извиниться перед тобой.
   Удовлетворенный ее словами. Омар улыбнулся. Дальше все проходило в молчании. Соскоблив мастику с ее кожи, евнух занялся ее волосами. Натерев их ароматическими маслами. Омар проводил ее к бассейну, где ей полагалось отмокать в теплой благоухающей воде.
   — Моя леди, я хочу рассказать тебе, что ожидает тебя в эту ночь!
   Эстер немного удивилась.
   — И чем же эта ночь особенная?
   — Это же свадебная ночь.
   — Свадьба состоялась прошлой ночью. Омар расстроено покачал головой.
   — А могу я спросить, кто готовил тебя к этому важному событию?
   — Принц сам заменял мне евнуха.
   Омар успокоился, тяжесть спала с его души. То, что у него не появился конкурент в столь ответственном деле, сразу подняло его настроение.
   Он помог Эстер выбраться из бассейна и подвел ее к мраморной скамье.
   — Ляг на живот. Я намажу тебя соком алоэ и помассирую.
   Эстер подчинилась. Омар погрел алоэ в руках и стал растирать ее плечи и спину.
   — Чувствую, как ты напряжена.
   — В этом виновата Михрима, — пожаловалась Эстер.
   Но сильные руки маленького человечка делали свое дело, и стресс понемногу отпускал ее.
   — Она самая противная из женщин, каких я знаю, — заявил Омар.
   — Противней, чем я?
   — Ты просто невежественна. Ты незнакома с нашей культурой.
   — Вероятно, — пробормотала Эстер. А потом спросила, как бы невзначай: — Малик сказал, что я обошлась Халиду в целое состояние. Что это значит?
   — Принц уплатил кучу денег, чтобы оставить тебя за собой. Что это было за зрелище! — Омар шумно вздохнул. — Приглашенные на аукцион гости сцепились из-за тебя, аж искры летели. С каждым повышением цены принц мрачнел, а под конец стал просто страшен лицом. Как только ты упала в обморок, Халид-бек вскочил на помост, накинул на тебя яшмак и поднял на руки. Он так закричал, что стены дрогнули, и прекратил торги. Тут все заворчали, недовольные тем, что понесли расходы, потратились на дорогу, но он предложил каждому выбрать себе любую другую женщину по вкусу. Конечно, за его счет. А потом он доставил тебя сюда, уложил в кровать, а сам отправился к имаму. И в ту же ночь ты стала принцессой по закону. Ну что ты скажешь?
   — А зачем он хлопотал о женитьбе? Ведь я уже была его рабыней?
   — Принц обожает тебя.
   — Трудно в это поверить. Твой рассказ похож на сказку. Я нуждаюсь в твоем совете. Омар.
   — Давать тебе советы — одна из моих обязанностей.
   — Тогда посоветуй, как мне лучше обращаться с принцем. Уксус или мед должен источать мой язык?
   — Только мед, — без колебаний ответил евнух. В круг его многочисленных обязанностей также входило поддержание мира в доме хозяина. — Теперь повернись, пожалуйста.
   Эстер легла на спину. Омар набрал побольше бальзама из алоэ в ладони и принялся массировать ей бедра, живот и груди. Очевидно, что госпожа его уже приспособилась к своей новой жизни. Месяц назад европейская стеснительность воспротивилась бы столь интимной процедуре.
   — Ты знаешь какого-нибудь католического священника?
   — Священника? — переспросил Омар. — Нет, не знаю, а зачем он тебе?
   — Неважно, я просто спросила. А скажи, почему женщины должны укрывать лица?
   — Вид женского личика искушает мужчину посягнуть на чужую собственность.
   — Какую собственность?
   — Жена — собственность мужчины. Ты принадлежишь принцу. Без его позволения ни один мужчина не смеет глядеть на твое лицо. Твоя красота предназначена только для удовольствия принца.
   — А красота принца предназначена мне одной?
   — Ты считаешь принца красавцем? — удивился Омар.
   — А ты нет?
   — Если б не шрам, принц Халид был бы, пожалуй, красив, — с некоторым сомнением высказался евнух.
   — Его шрам придает ему особый шарм.
   Омар с удовлетворением воспринял заявление госпожи. Как только она заполучит в свое чрево королевское семя, его благосостояние обеспечено.
   Он помог ей встать и облачиться в новый кафтан, а потом препроводил юную жену в спальню супруга.
   Чтобы уберечься от осенней прохлады, бронзовую жаровню заранее наполнили раскаленными углями. От зажженных во множестве свечей на стенах плясали причудливые тени.