Страница:
— Мне жарко. Разуй меня.
Эстер уже приоткрыла рот, чтобы сказать решительное «нет», но Халид повторил:
— Сними сапог и не болтай лишнего. Мое терпение не безгранично.
Проглотив комок огнедышащей лавы, которая сжигала ее изнутри, Эстер присела на корточки и начала стягивать сапог.
Изделие турецкого обувщика не поддавалось ее усилиям, точно так же, как и мужчина, обутый в эти сапоги, ее мольбам. Сопротивление породило встречный прилив ярости. Эстер с такой силой дернула за сапог, что вместе с ним отлетела и ударилась затылком об пол.
Полежав немного на ковре, она приняла прежнюю позу и занялась вторым сапогом господина.
— И не применяй силу там, где нужна смекалка, — учил Халид рабыню.
Эстер подергала голенище, и сапог легко сошел с ноги. Халид указал пальцем:
— Принеси вон тот кувшин!
Зеленые глаза Эстер полыхнули ненавистью, но их обладательница подчинилась еще раньше, чем Халид произнес:
— Дважды повторять одно и то же не в моих правилах.
Быстрота, с какой вдруг стала исполнять приказания рабыня, Халида удовлетворяла.
На губах Эстер застыло безмолвное проклятие, но кувшин был доставлен немедленно.
Рабыня вновь опустилась на корточки и по приказу Халида открыла кувшин. Он был наполнен какой-то густой желтоватой жидкостью.
— Зачерпни бальзам ладонью, — последовала очередная команда Халида, — и согрей ее теплом своей руки.
— Ну а что дальше? — спросила Эстер, исполнив то, что потребовал господин. Халид вытянул ногу.
— Помассируй, вотри в нее мазь.
— Помассируй? — Эстер смотрела на него округлившимися глазами.
— Да. Не заставляй меня повторять. Разве ты плохо слышишь?
— Нет, я слышу хорошо.
— Тогда массируй ногу.
— Нет!
— Или ты предпочитаешь, чтобы я сорвал с тебя одежды и помассировал все, что прячется под ними?
Эстер сразу же сделала выбор. Смочив руки бальзамом, она принялась с усердием втирать его в волосатую ногу и добралась до подошвы и пятки. Халид ощутил приятную щекотку.
— Клянусь бородой пророка, у тебя это хорошо получается!
Он отдал в ее власть и другую царственную ногу, причем не без удовольствия. При этом он не преминул поддразнить девицу:
— Будь благодарна за то, что тебе досталась такая участь. Щекотать пятки принцу доверяют не каждой рабыне.
Эстер в ответ полыхнула молнией во взоре, но промолчала и занялась второй драгоценной конечностью господина.
— Вечером, после бани, ты разотрешь мне спину. И не вздумай возражать. Запомни раз и навсегда, что принц — человек занятой, и у меня нет времени, чтобы тратить его впустую на препирательство с рабыней.
Эстер наливалась яростью, но пока сдерживалась.
— А теперь заканчивай уборку, — распорядился Халид, натягивая сапоги.
Эстер не двинулась с места.
— Я сказал, собери и вынеси весь этот мусор. — Халид встал и вновь угрожающе возвысился над ней. В ее глазах он заметил мятежные искорки.
— Оп бени, — прошептал Халид и, склонившись, прильнул к ее губам.
«Оп бени» означало по-турецки «поцелуй меня», но и без знания турецкого языка Эстер были ясны его намерения.
Их губы соприкоснулись лишь на мгновение, ибо Эстер тотчас отстранилась, вскочила, отбежала и принялась устанавливать на место перевернутый стол. Затем, ползая на четвереньках по ковру, она стала собирать разбросанную посуду, укладывать лепешки и фрукты на блюда и по возможности счищать с ковра пролитое варенье.
Халид хлопнул в ладони и позвал:
— Абдулла!
Абдулла, явно подслушивающий за занавесом, материализовался с быстротой джинна из арабских сказок.
— Следуй за ней, — приказал Халид. — Когда она закончит уборку, пусть вымоется. Позаботься, чтобы никто из мужчин за ней не подглядывал.
Эстер замерла, прислушиваясь, хотя турецких слов не понимала.
— Не скучай, — напутствовал ее Халид, покидая шатер. — На ближайшие часы работы для тебя не предвидится, но зато потом ее будет вдоволь.
Абдулла и Эстер, оставшись наедине, смотрели друг на друга, как два воина, изготовившихся к поединку. Абдулла повелительно указал на ковер, напоминая Эстер о ее обязанностях. Девушка предпочла не дразнить зверя и молча продолжила работу.
6
7
Эстер уже приоткрыла рот, чтобы сказать решительное «нет», но Халид повторил:
— Сними сапог и не болтай лишнего. Мое терпение не безгранично.
Проглотив комок огнедышащей лавы, которая сжигала ее изнутри, Эстер присела на корточки и начала стягивать сапог.
Изделие турецкого обувщика не поддавалось ее усилиям, точно так же, как и мужчина, обутый в эти сапоги, ее мольбам. Сопротивление породило встречный прилив ярости. Эстер с такой силой дернула за сапог, что вместе с ним отлетела и ударилась затылком об пол.
Полежав немного на ковре, она приняла прежнюю позу и занялась вторым сапогом господина.
— И не применяй силу там, где нужна смекалка, — учил Халид рабыню.
Эстер подергала голенище, и сапог легко сошел с ноги. Халид указал пальцем:
— Принеси вон тот кувшин!
Зеленые глаза Эстер полыхнули ненавистью, но их обладательница подчинилась еще раньше, чем Халид произнес:
— Дважды повторять одно и то же не в моих правилах.
Быстрота, с какой вдруг стала исполнять приказания рабыня, Халида удовлетворяла.
На губах Эстер застыло безмолвное проклятие, но кувшин был доставлен немедленно.
Рабыня вновь опустилась на корточки и по приказу Халида открыла кувшин. Он был наполнен какой-то густой желтоватой жидкостью.
— Зачерпни бальзам ладонью, — последовала очередная команда Халида, — и согрей ее теплом своей руки.
— Ну а что дальше? — спросила Эстер, исполнив то, что потребовал господин. Халид вытянул ногу.
— Помассируй, вотри в нее мазь.
— Помассируй? — Эстер смотрела на него округлившимися глазами.
— Да. Не заставляй меня повторять. Разве ты плохо слышишь?
— Нет, я слышу хорошо.
— Тогда массируй ногу.
— Нет!
— Или ты предпочитаешь, чтобы я сорвал с тебя одежды и помассировал все, что прячется под ними?
Эстер сразу же сделала выбор. Смочив руки бальзамом, она принялась с усердием втирать его в волосатую ногу и добралась до подошвы и пятки. Халид ощутил приятную щекотку.
— Клянусь бородой пророка, у тебя это хорошо получается!
Он отдал в ее власть и другую царственную ногу, причем не без удовольствия. При этом он не преминул поддразнить девицу:
— Будь благодарна за то, что тебе досталась такая участь. Щекотать пятки принцу доверяют не каждой рабыне.
Эстер в ответ полыхнула молнией во взоре, но промолчала и занялась второй драгоценной конечностью господина.
— Вечером, после бани, ты разотрешь мне спину. И не вздумай возражать. Запомни раз и навсегда, что принц — человек занятой, и у меня нет времени, чтобы тратить его впустую на препирательство с рабыней.
Эстер наливалась яростью, но пока сдерживалась.
— А теперь заканчивай уборку, — распорядился Халид, натягивая сапоги.
Эстер не двинулась с места.
— Я сказал, собери и вынеси весь этот мусор. — Халид встал и вновь угрожающе возвысился над ней. В ее глазах он заметил мятежные искорки.
— Оп бени, — прошептал Халид и, склонившись, прильнул к ее губам.
«Оп бени» означало по-турецки «поцелуй меня», но и без знания турецкого языка Эстер были ясны его намерения.
Их губы соприкоснулись лишь на мгновение, ибо Эстер тотчас отстранилась, вскочила, отбежала и принялась устанавливать на место перевернутый стол. Затем, ползая на четвереньках по ковру, она стала собирать разбросанную посуду, укладывать лепешки и фрукты на блюда и по возможности счищать с ковра пролитое варенье.
Халид хлопнул в ладони и позвал:
— Абдулла!
Абдулла, явно подслушивающий за занавесом, материализовался с быстротой джинна из арабских сказок.
— Следуй за ней, — приказал Халид. — Когда она закончит уборку, пусть вымоется. Позаботься, чтобы никто из мужчин за ней не подглядывал.
Эстер замерла, прислушиваясь, хотя турецких слов не понимала.
— Не скучай, — напутствовал ее Халид, покидая шатер. — На ближайшие часы работы для тебя не предвидится, но зато потом ее будет вдоволь.
Абдулла и Эстер, оставшись наедине, смотрели друг на друга, как два воина, изготовившихся к поединку. Абдулла повелительно указал на ковер, напоминая Эстер о ее обязанностях. Девушка предпочла не дразнить зверя и молча продолжила работу.
6
Лалк-халид вернулся в полдень и с удовлетворением отметил, что в его жилище восстановлен прежний порядок, на ковре не осталось пятен. Его взбалмошная пленница поработала на славу.
Сама Эстер, свернувшись, как котенок, сладко спала на софе. Очевидно, непривычный для нее, тяжкий труд забрал слишком много сил.
Халид долго рассматривал женственное и очень соблазнительное тело своей рабыни. Все, чем она обладала — вместе и по отдельности, — возбуждало плотское желание. «В мою коллекцию попал великолепнейший изумруд», — подумал Халид и вспомнил, что по поверьям изумруд означает постоянство. Если эта красавица отдаст свое сердце мужчине, то без остатка и навсегда.
Что бы она ни делала, что бы ни говорила, все в ней воспламеняло Халида. Двух дней и двух ночей не прошло, а Халид уже ощущал себя живым в ее присутствии и мертвым без нее. Удивительно, как любовь способна заполнить животворной влагой мужское сердце, дотоле иссушенное, как пустыня.
Халид тряхнул головой, отгоняя прочь столь расслабляющее его волю мысли. «О аллах, убереги меня от искушений! Ведь ты всемогущий, послал мне пленницу не для услады плоти, а как орудие мести. А после свершения правого дела орудие это исчезнет, дабы не осквернять рук магометанина».
Жалость проникла в сердце Халида. И еще он сетовал на судьбу. Если б Эстер не была ниспослана аллахом как орудие мести, а была бы просто женщиной, он держал бы ее при себе до скончания дней своих. Если б можно было скрыть ее от всевидящего аллаха, превратить в обыкновенную наложницу, но бесполезно обманывать судьбу.
Эстер — единственная трещина в непробиваемом панцире Форжера, но ей незачем знать об этом. Если она проведает, какая ей уготована роль, то она наверняка лишит себя жизни. Поэтому уста Халида должны быть запечатаны. Кровь брата и сестры взывает к отмщению.
Халид растолкал Эстер.
— Просыпайся, рабыня!
Эстер посмотрела на него невидящими глазами, повернулась на другой бок и накрылась с головой покрывалом.
Халид сдернул покрывало и повысил голос:
— Просыпайся!
Эстер оторвала голову от подушки, села и с укоризной взглянула на мужчину, посмевшего нарушить ее сон.
— Рабы не ложатся спать по своей воле. Они должны бодрствовать и быть наготове ублажить господина по малейшему знаку, а засыпать лишь по его повелению.
Халид предвидел, какую реакцию вызовут его слова у Эстер, но он должен был произнести эту тираду.
— По знаку и повелению? — со скрытой насмешкой переспросила Эстер, вскочив с постели и вытянувшись перед ним в струнку.
Халид поморщился. Новая вспышка неповиновения с ее стороны раздражала его.
— Десять тысяч извинений, мой бог и господин! — ехидствовала Эстер. — Ты видишь пред собой послушнейшую из рабынь.
— Раз так, ты прощена.
Чтобы скрыть вскипевший в нем гнев, Халид подошел к ее сундуку и занялся осмотром его содержимого. Небрежно переворошив сложенные там наряды, он выбрал шелковую светло-зеленую тунику и бросил ее на кровать.
— Ты должна вымыться и переодеться. И ты и наряды твои пахнут дурно. — Халид демонстративно поморщился.
— Кому какое дело, как я пахну и в какое рубище одета? Заставь меня еще больше трудиться, и я провоняю потом весь твой шатер. Граф де Белью купит мне новый гардероб, а тебе достанутся эти грязные тряпки.
Если Эстер надеялась, что таким оскорблением поразит турка в самое сердце, то она просчиталась.
Принц Халид-бек лишь слегка повел бровями.
— Ты уже никогда не встретишься с графом и не представишь ему счет за причиненные тебе убытки. И не задавай вопросов. То, что решил господин, — для рабыни высший закон.
Некоторое время они хранили молчание, глядя в упор друг на друга.
— Ну? — Эстер, к сожалению своему, первая не вынесла этой игры в «гляделки». Ее тонкие брови сошлись на переносице.
— Что «ну»? — Халид догадывался, о чем она просит, но решил продолжать игру.
— Могу ли я переодеться без посторонних глаз?
— Хозяин для рабыни не посторонний.
Спорить с этим чудовищем было бесполезно. Эстер, посчитав, что если ее глаза не будут обращены в сторону мужчины, то этим приличия будут соблюдены, отвернулась и скинула с себя пропотевшую одежду.
Созерцание обнаженной девичьей фигуры возбудило в турке желание. Напряжение, возникшее в паху, подтверждало, что момент вступления в райское блаженство близок.
Но соблазнительное видение исчезло, когда Эстер накинула зеленое платье, но сменилось зрелищем не менее пленительным.
Она, уже одетая, повернулась к нему лицом. Покров из тонкой ткани еще больше разжигал в нем вожделение, и голубые глаза Халида засверкали так же ярко, как море в солнечном полуденном свете — то самое ласковое Мраморное море, что простиралось за пределами сумрачного шатра.
Эстер догадывалась, что пробудила в душе турка чувства, о которых сама она не имела представления. Лишь инстинкт, унаследованный любой девицей от общей прародительницы Евы, мог подсказать ей правильную линию поведения.
Халид поднес руку к ее щеке, желая потрогать бархатистую кожу. В его движении не было никакой угрозы, но она опасалась его, может быть, в силу неопытности, и поэтому отпрянула, как норовистая кобылица, и едва не пустила в ход кулачки.
Халид отступил. Он понял, что если сейчас дотронется до нее, то уже не остановится и любой ценой сломит ее сопротивление.
Он отвернулся и крикнул, излишне напрягая голос:
— Абдулла!
Незачем было звать Абдуллу так громко. Верный слуга находился поблизости, отделенный лишь ковровым пологом от спальни господина.
— Абдулла, проводи рабыню к очагу и пусть она приготовит ужин.
Абдулла вытаращил глаза, а Эстер возразила:
— Я не умею готовить.
— Научишься. И пусть она готовит собственноручно, без посторонней помощи. Ты понял меня, Абдулла?
— Я испорчу продукты или перепорчу их так, что язык твой сгорит! — пообещала Эстер. — Дай мне кого-нибудь в помощь.
— Любая турчанка способна готовить мужу пищу. А простаку, каким ты меня считаешь сойдет любая еда.
— Ты еще пожалеешь об этом, — заявила Эстер на прощание, когда ее, в накинутой на лицо чадре, уводили из шатра.
Избавившись от пленницы, Халид удобно устроился на подушках и улетел мыслями в небеса. Он ждал, когда Эстер принесет ему на подносе кушанья. В полудреме ему являлись поверженные враги и райские гурии с бедрами, грудью и улыбкой соблазнительной англичанки.
Наконец в шатер вернулась чумазая Эстер с тяжелым подносом. Абдулла следовал за ней по пятам.
Эстер водрузила поднос на стол, еще недавно ею же опрокинутый, а потом с большими усилиями возвращенный на место. Халид поморщился от одного уже запаха внесенных кушаний, а вид их привел его — знающего толк в еде — в ужас.
Мясо подгорело с краев, а в середине оставалось сырым, артишоки тонули в крепком уксусе, а разваренный, слипшийся рис выглядел совершенно несъедобным.
Эстер не совершила это кощунство нарочно. Наоборот, она испытывала гордость, впервые что-то состряпав собственноручно. Она искренне надеялась, что Халид-бек по достоинству оценит ее первый кулинарный опыт.
Сдержав первый порыв сбросить это, оскорбляющее вкус и обоняние месиво, со стола на
многострадальный ковер, Халид углубился в размышления. Пища, на вид такая отвратительная, могла на вкус оказаться съедобной.
Он отрезал и заставил себя пожевать крохотный кусочек мяса. Проклятие! Оно по краям превратилось в угли, а внутри было совсем сырым. Халид не смог прожевать кусочек английского ростбифа с кровью и выплюнул его.
— Овца, которую ты подала, по-моему, еще блеет, — сказал он.
Эстер была уязвлена. Она приложила столько стараний, а в награду получила лишь словесную пощечину.
Халид испробовал кашицы, в которую Эстер превратила рис.
— Переварен, — холодно отметил принц. Эстер хранила молчание, но под внешним безразличием в ней росла злоба. Халид с сомнением поглядел на артишоки. Их-то испортить было невозможно. Чтобы пощадить ее уязвленную гордость, хотя бы артишокам следовало отдать должное.
Халид решительно вонзил зубы в артишок. Тотчас лицо его скривилось, и он зашелся в приступе кашля. От уксуса, пропитавшего злосчастный овощ, на глазах у него выступили слезы.
Халид схватил кубок с розовой водой и принялся с жадностью пить, чтобы загасить пожар, полыхавший во рту. Ему пришлось долго откашливаться и вытирать небо, зубы и язык смоченным в холодной воде полотенцем.
— Ты хотела отравить меня?
— Разумеется, нет, хотя подобная идея и приходила мне на ум, — произнесла Эстер со смиренным видом. — Я говорила, что не умею готовить, но ты мне не поверил.
— Единственный раз ты сказала правду, — вздохнул Халид. — Спасибо уже за это. Зря я понадеялся, что ты обладаешь хоть каким-то талантом. Оказывается, ты никчемное создание — голова твоя пуста, а руки не приспособлены ни к чему и болтаются просто так.
Эстер была оскорблена такой оценкой.
— Почему ты думаешь, что я ни к чему не способна? Халид бросил взгляд на кровать.
— Может, там обнаружатся твои таланты? Не стоит ли попробовать?
Эстер захлопнула свой дерзкий ротик, поклявшись в душе не делать больше двусмысленных заявлений.
— Однако и тут, боюсь, мы не получим взаимного удовольствия, — заключил Халид. — В будущем ты не будешь готовить пищу, а только подавать ее к столу. — Он обратился к Абдулле: — А воины ели ее стряпню?
— Они ограничились сушеной верблюжатиной и лепешками.
— Молодцы. Правильно делают, что берегут себя. Принц направился к выходу, напомнив на прощание и ввергнув этим девицу в смущение:
— Приведи себя в порядок, чтобы ты не предстала перед моим гостем вонючей замарашкой. Естественно, ты будешь прислуживать нам за столом.
— Ес-те-ствен-но! — передразнила Эстер его невыносимый акцент, глядя в удаляющуюся спину принца.
Пренебрегая правилом, что место рабыни на полу, Эстер тут же разлеглась на кровати. О, как она ненавидела это чудовище! Если б ей хватило смекалки, она бы уже давно подсыпала отравы в пищу зверю! Впрочем, смерть от яда — это слишком легкая кончина и расплата за все причиненные им мучения. Для него стоило придумать что-то более жестокое.
«Лгунья! — тотчас одернула себя Эстер. — За что его наказывать? Ведь в его присутствии ты ощущаешь себя живой, а без него — почти мертвой? Когда он здесь, ты чувствуешь необыкновенный прилив сил и способна сокрушить стены, а лишь стоит ему удалиться, ты засыпаешь усталая и весь свет тебе не мил. Разве Халид изнасиловал тебя, пытал… он даже тебя и не ударил, хотя было за что».
Совершенно запутавшись в своих мыслях, усталая Эстер смежила веки и погрузилась в сон.
Свечей было зажжено множество, и пламя их колыхалось от сквозняков, но все же потаенные уголки шатра скрывались во мраке.
Халид и Малик, расположившись на подушках около стола, ждали, когда подадут ужин.
— Как поживает твоя пташка? — поинтересовался Халид.
Малик расплылся в улыбке.
— Отлично, но в настоящее время скучает в одиночестве. А ты уже направил письмо графу Белью?..
Самодовольная ухмылка Малика не очень понравилась принцу, но тут, к счастью, полог открылся, и Абдулла впустил рабыню, согбенную под тяжестью подноса, уставленного блюдами.
Все, чем могла отомстить Эстер принцу Халиду, она взяла на вооружение. Закутавшись в плотный яшмак, позаимствованный из гарема Малика, она еще вдобавок очень сильно насурьмила глаза, проглядывающие через узкую щель.
Она с нарочитой медлительностью преодолела расстояние от входа до стола, опустила поднос на скатерть и принялась расставлять блюда. Главным кушаньем был кебаб из маринованной крольчатины, поджаренный в оливковом масле, посыпанный рубленой петрушкой и эстрагоном. К мясу подавался рис, пропитанный шафраном, фаршированные перцы, крохотные маринованные огурчики и непременные артишоки тоже служили украшением стола.
— Я задыхаюсь под этими тряпками, — пробормотала Эстер по-французски, наливая розовой воды в кубок Халиду. — Я словно заживо похоронена в гробу.
— Ты что-то сказал? — спросил Халид у друга.
— Нет-нет, — поспешно откликнулся Малик, пряча улыбку. Сражение, которого он с нетерпением ожидал весь день, вот-вот должно разгореться. Наблюдать за принцем и его пленницей было в высшей мере увлекательно.
— Должно быть, слух меня подвел, — сказал Халид. — Ведь моей рабыне не дозволено открывать рот, если к ней не обращаются с вопросом. Она также заучила, что рабыне следует, обслужив хозяина и гостя, удалиться в укромный угол и ждать дальнейших распоряжений господина.
Эстер процедила сквозь зубы чуть слышное проклятие и направилась на указанное ей место. Там она погрузилась в зловещее, предвещающее бурю, молчание. Уверенная, что Халид-бек не может ее разглядеть в полумраке, она сорвала ненавистную чадру, швырнула ее на ковер и в довершение растоптала ногами. Она твердо решила, что никакая сила не заставит ее больше надеть на себя эту мерзость. Господь всемогущий! Ведь она англичанка, а не турецкая наложница!
— Восхитительно! — произнес Малик по-турецки, отведав крольчатину. — Неужели это приготовила она?
— Конечно же, нет, — оборвал его Халид, мельком глянув на темный угол, где должна была тихо сидеть рабыня. Перейдя на французский, он добавил: — «Несъедобное» — это самое мягкое определение тому, что приготовила мне рабыня. Она пыталась меня отравить своей стряпней.
— Случайно или нарочно? — поинтересовался Малик, смакуя принесенное с собой вино.
Халид пожал плечами и продолжил с гримасой отвращения:
— Рис она превратила в какую-то кашицу, артишоки вымочила в уксусе так, что зажгла внутри меня пожар, а бедную овечку подала к столу еще дышащей…
Малик хотел бы издать сочувственное восклицание, но невольно разразился хохотом и поперхнулся вином. Халиду пришлось встать и похлопать друга по спине. Он поманил пальцем Эстер, но та проигнорировала зов. Он был вынужден прибегнуть к словам:
— Иди сюда, рабыня, и не вынуждай меня произносить вслух то, что должно быть и так понятно. Ты рассеянна, а это для рабыни такой же проступок, как и непослушание. Извинением может служить лишь твоя неопытность.
Набрав полные легкие воздуха, Эстер двинулась из темного угла к пиршественному столу, как воин, идущий на битву. Халид сразу же по выражению ее лица догадался о ее воинственных намерениях. Вечер обещал закончиться более интересно, чем начался.
— Рабыня никогда не снимает чадру. Послушная господину рабыня, — специально уточнил Халид.
— Я еще не превратилась в послушную рабыню, — возразила Эстер.
— Протри стол и наполни кубок моего гостя, — приказал Халид.
Эстер опустилась на колени и принялась яростно вытирать пролитое вино.
— Думаю, что вполне отомщу Белью, если верну ему невесту и он женится на ней, — сказал Халид, чем искренне рассмешил Малика. — Форжер готов будет сразиться со мной в открытом бою, только б сбежать от своей новобрачной.
Эстер сделалась мрачнее тучи, наливая вино в бокал гостю. Пусть они чешут языки, болтая о каком-то отмщении. Она дала себе клятву, что, прежде чем ужин окончится, мщение будет за ней.
— Если вернуться к Форжеру, то как ты собираешься выманить его? — Малик вновь перешел на турецкий, которого Эстер не понимала. — Я всегда был преданным поклонником твоей сестры и непременно приму участие в расправе над этим негодяем.
— Мой гонец отвезет письмо на запад, — ответил Халид тоже по-турецки. — Граф де Белью обручен, так пусть он узнает, что его невеста будет продана на невольничьем рынке в Стамбуле. В письме содержится приглашение графу участвовать в торгах.
Малик удивился. Он уже успел догадаться, что его друг весьма увлечен строптивой девицей. Он предупредил Халида:
— Форжер трус и может не явиться на торг.
— Он явится в Стамбул, можешь не сомневаться, — решительно заявил Халид.
— А как отнесется к этому твоя рабыня? Халид бросил на друга мимолетный взгляд, не выдавая своих чувств. Жизнь при султанском дворе научила его скрытности.
— Какое мне дело до чувств рабыни? Она лишь наживка, чтобы выманить Форжера из норы и затем быть проданной за самую высокую цену, какую за нее предложат.
Малик вздумал поддразнить приятеля.
— Тогда продай ее мне. Я дам хорошую цену. На какой-то момент Малик решил, что просчитался, продолжая беседу в легком тоне. На гладком лбу принца от гнева взбухли жилы, но вскоре уже оба друга, смеясь, обнялись, словно двое мальчишек. Халид умел вовремя подавлять в себе ярость и держал наготове маску циника и весельчака.
— Тебе не справиться одному с двумя английскими кошечками. Слишком острые у них коготки, — обратился он к Малику уже по-французски, с явной целью, чтобы Эстер поняла, о ком и о чем идет речь.
Малик притворился обиженным.
— А тебе было бы это под силу? Халид кивнул.
— Мне? Разумеется. Я бы справился с целым отрядом кузин.
Эстер не могла более выдерживать насмешек и направилась к выходу, но Абдулла преградил ей путь.
В руках его возник, словно из воздуха, поднос с десертом и чашами с лимонным шербетом. Знаком, он распорядился, чтобы она отнесла поднос к столу.
Малик не к месту пошутил:
— Один глоток шербета помог тебе, прелестница, сделать первый шаг на пути к новой жизни. Может, тот же шербет поможет и страждущему мужчине ступить тебе навстречу.
Шутка явно была неудачной. Халид заявил, окинув взглядом шатер.
— Я не вижу здесь страждущего мужчины. Если ты поставишь передо мной зеркало, то мое отражение не разубедит меня в намерениях насчет рабыни, — сказано это было нарочно на языке, доступном пониманию Эстер.
Хлоп-хлоп, и десерт полетел на ковер вместе с шербетом.
— Вот ваш десерт! — громко объявила Эстер. — Что-нибудь еще желаете, господа турки?
Халид и Малик, остолбенев, глядели на учиненный разгром. Капли сладкого шербета забрызгали их одежду.
Спустя мгновение Эстер осознала нелепость своего поступка и испугалась неминуемого наказания.
— Я нечаянно! — воскликнула она, пятясь от стола. Из разъяренной фурии Эстер вмиг превратилась в виноватую девочку.
— Второй шаг сделала она, а не ты, дружище? — расхохотался Малик.
— Раба учат так же, как щенка. Пусть теперь ест это, — Халид зачерпнул горстью разбросанные яства и размазал их по лицу Эстер. — Пусть слижет их, пока не засохли. А до тех пор не получит ни капли воды для умывания.
— Справедливо, но сурово, — отметил Малик. — Так же сурово поступила бы и Михрима. Вот, кстати, послание от твоей матери, Халид-бек. Я приберегал его к концу ужина, чтобы не портить нам обоим аппетит, но, раз он все равно испорчен, можешь прочитать его сейчас.
Малик извлек из-за пазухи свиток, скрепленный султанской печатью. Халид углубился в чтение, и грозовые облака начали сгущаться на его лице. Он превращался из радушного хозяина застолья в Меч Аллаха.
— Меня немедленно вызывают в Стамбул. — Халид вновь перешел на турецкий. — Кто-то покушался на моего двоюродного брата Мурада. Преступник потерпел неудачу, но скрылся.
— В чьих интересах смерть наследника престола? Ведь султан еще молод и здоров. Это чистое безумие! — удивился Малик.
— Скоро я узнаю, кто это затеял, — грозно заявил Халид.
— «Саддам» тебя доставит в столицу быстрее, чем конь, — предложил Малик. — Моя команда выведет парусник в море еще до рассвета.
— А я прикажу уже сейчас сворачивать лагерь, — сказал Абдулла.
— А как быть с рабыней? — спросил Малик.
— Она отправится со мной, — жестко произнес Халид и тут же добавил еще более злобно: — И нашу испорченную одежду мы тоже прихватим в столицу. Пока она ее не отстирает, ей не дадут ни кусочка еды. Разденься, Малик, я дам тебе смену. И сам тоже переоденусь.
Когда мужчины облеклись в чистую одежду, настал черед и Эстер, которая до сих пор пряталась в темном углу. Сладкий шербет, варенье засохшей коркой покрывали ее личико, вполне заменяя чадру.
Халид с пренебрежением кинул ей грязное полотенце.
— Оботрись. Вид твой противен.
— Мой день еще наступит, — пробурчала Эстер.
— Не сомневаюсь, леди, — издевательски откликнулся Халид. — И еще скорее, чем ты думаешь.
То, что он под этим подразумевал, осталось для нее загадкой.
Сама Эстер, свернувшись, как котенок, сладко спала на софе. Очевидно, непривычный для нее, тяжкий труд забрал слишком много сил.
Халид долго рассматривал женственное и очень соблазнительное тело своей рабыни. Все, чем она обладала — вместе и по отдельности, — возбуждало плотское желание. «В мою коллекцию попал великолепнейший изумруд», — подумал Халид и вспомнил, что по поверьям изумруд означает постоянство. Если эта красавица отдаст свое сердце мужчине, то без остатка и навсегда.
Что бы она ни делала, что бы ни говорила, все в ней воспламеняло Халида. Двух дней и двух ночей не прошло, а Халид уже ощущал себя живым в ее присутствии и мертвым без нее. Удивительно, как любовь способна заполнить животворной влагой мужское сердце, дотоле иссушенное, как пустыня.
Халид тряхнул головой, отгоняя прочь столь расслабляющее его волю мысли. «О аллах, убереги меня от искушений! Ведь ты всемогущий, послал мне пленницу не для услады плоти, а как орудие мести. А после свершения правого дела орудие это исчезнет, дабы не осквернять рук магометанина».
Жалость проникла в сердце Халида. И еще он сетовал на судьбу. Если б Эстер не была ниспослана аллахом как орудие мести, а была бы просто женщиной, он держал бы ее при себе до скончания дней своих. Если б можно было скрыть ее от всевидящего аллаха, превратить в обыкновенную наложницу, но бесполезно обманывать судьбу.
Эстер — единственная трещина в непробиваемом панцире Форжера, но ей незачем знать об этом. Если она проведает, какая ей уготована роль, то она наверняка лишит себя жизни. Поэтому уста Халида должны быть запечатаны. Кровь брата и сестры взывает к отмщению.
Халид растолкал Эстер.
— Просыпайся, рабыня!
Эстер посмотрела на него невидящими глазами, повернулась на другой бок и накрылась с головой покрывалом.
Халид сдернул покрывало и повысил голос:
— Просыпайся!
Эстер оторвала голову от подушки, села и с укоризной взглянула на мужчину, посмевшего нарушить ее сон.
— Рабы не ложатся спать по своей воле. Они должны бодрствовать и быть наготове ублажить господина по малейшему знаку, а засыпать лишь по его повелению.
Халид предвидел, какую реакцию вызовут его слова у Эстер, но он должен был произнести эту тираду.
— По знаку и повелению? — со скрытой насмешкой переспросила Эстер, вскочив с постели и вытянувшись перед ним в струнку.
Халид поморщился. Новая вспышка неповиновения с ее стороны раздражала его.
— Десять тысяч извинений, мой бог и господин! — ехидствовала Эстер. — Ты видишь пред собой послушнейшую из рабынь.
— Раз так, ты прощена.
Чтобы скрыть вскипевший в нем гнев, Халид подошел к ее сундуку и занялся осмотром его содержимого. Небрежно переворошив сложенные там наряды, он выбрал шелковую светло-зеленую тунику и бросил ее на кровать.
— Ты должна вымыться и переодеться. И ты и наряды твои пахнут дурно. — Халид демонстративно поморщился.
— Кому какое дело, как я пахну и в какое рубище одета? Заставь меня еще больше трудиться, и я провоняю потом весь твой шатер. Граф де Белью купит мне новый гардероб, а тебе достанутся эти грязные тряпки.
Если Эстер надеялась, что таким оскорблением поразит турка в самое сердце, то она просчиталась.
Принц Халид-бек лишь слегка повел бровями.
— Ты уже никогда не встретишься с графом и не представишь ему счет за причиненные тебе убытки. И не задавай вопросов. То, что решил господин, — для рабыни высший закон.
Некоторое время они хранили молчание, глядя в упор друг на друга.
— Ну? — Эстер, к сожалению своему, первая не вынесла этой игры в «гляделки». Ее тонкие брови сошлись на переносице.
— Что «ну»? — Халид догадывался, о чем она просит, но решил продолжать игру.
— Могу ли я переодеться без посторонних глаз?
— Хозяин для рабыни не посторонний.
Спорить с этим чудовищем было бесполезно. Эстер, посчитав, что если ее глаза не будут обращены в сторону мужчины, то этим приличия будут соблюдены, отвернулась и скинула с себя пропотевшую одежду.
Созерцание обнаженной девичьей фигуры возбудило в турке желание. Напряжение, возникшее в паху, подтверждало, что момент вступления в райское блаженство близок.
Но соблазнительное видение исчезло, когда Эстер накинула зеленое платье, но сменилось зрелищем не менее пленительным.
Она, уже одетая, повернулась к нему лицом. Покров из тонкой ткани еще больше разжигал в нем вожделение, и голубые глаза Халида засверкали так же ярко, как море в солнечном полуденном свете — то самое ласковое Мраморное море, что простиралось за пределами сумрачного шатра.
Эстер догадывалась, что пробудила в душе турка чувства, о которых сама она не имела представления. Лишь инстинкт, унаследованный любой девицей от общей прародительницы Евы, мог подсказать ей правильную линию поведения.
Халид поднес руку к ее щеке, желая потрогать бархатистую кожу. В его движении не было никакой угрозы, но она опасалась его, может быть, в силу неопытности, и поэтому отпрянула, как норовистая кобылица, и едва не пустила в ход кулачки.
Халид отступил. Он понял, что если сейчас дотронется до нее, то уже не остановится и любой ценой сломит ее сопротивление.
Он отвернулся и крикнул, излишне напрягая голос:
— Абдулла!
Незачем было звать Абдуллу так громко. Верный слуга находился поблизости, отделенный лишь ковровым пологом от спальни господина.
— Абдулла, проводи рабыню к очагу и пусть она приготовит ужин.
Абдулла вытаращил глаза, а Эстер возразила:
— Я не умею готовить.
— Научишься. И пусть она готовит собственноручно, без посторонней помощи. Ты понял меня, Абдулла?
— Я испорчу продукты или перепорчу их так, что язык твой сгорит! — пообещала Эстер. — Дай мне кого-нибудь в помощь.
— Любая турчанка способна готовить мужу пищу. А простаку, каким ты меня считаешь сойдет любая еда.
— Ты еще пожалеешь об этом, — заявила Эстер на прощание, когда ее, в накинутой на лицо чадре, уводили из шатра.
Избавившись от пленницы, Халид удобно устроился на подушках и улетел мыслями в небеса. Он ждал, когда Эстер принесет ему на подносе кушанья. В полудреме ему являлись поверженные враги и райские гурии с бедрами, грудью и улыбкой соблазнительной англичанки.
Наконец в шатер вернулась чумазая Эстер с тяжелым подносом. Абдулла следовал за ней по пятам.
Эстер водрузила поднос на стол, еще недавно ею же опрокинутый, а потом с большими усилиями возвращенный на место. Халид поморщился от одного уже запаха внесенных кушаний, а вид их привел его — знающего толк в еде — в ужас.
Мясо подгорело с краев, а в середине оставалось сырым, артишоки тонули в крепком уксусе, а разваренный, слипшийся рис выглядел совершенно несъедобным.
Эстер не совершила это кощунство нарочно. Наоборот, она испытывала гордость, впервые что-то состряпав собственноручно. Она искренне надеялась, что Халид-бек по достоинству оценит ее первый кулинарный опыт.
Сдержав первый порыв сбросить это, оскорбляющее вкус и обоняние месиво, со стола на
многострадальный ковер, Халид углубился в размышления. Пища, на вид такая отвратительная, могла на вкус оказаться съедобной.
Он отрезал и заставил себя пожевать крохотный кусочек мяса. Проклятие! Оно по краям превратилось в угли, а внутри было совсем сырым. Халид не смог прожевать кусочек английского ростбифа с кровью и выплюнул его.
— Овца, которую ты подала, по-моему, еще блеет, — сказал он.
Эстер была уязвлена. Она приложила столько стараний, а в награду получила лишь словесную пощечину.
Халид испробовал кашицы, в которую Эстер превратила рис.
— Переварен, — холодно отметил принц. Эстер хранила молчание, но под внешним безразличием в ней росла злоба. Халид с сомнением поглядел на артишоки. Их-то испортить было невозможно. Чтобы пощадить ее уязвленную гордость, хотя бы артишокам следовало отдать должное.
Халид решительно вонзил зубы в артишок. Тотчас лицо его скривилось, и он зашелся в приступе кашля. От уксуса, пропитавшего злосчастный овощ, на глазах у него выступили слезы.
Халид схватил кубок с розовой водой и принялся с жадностью пить, чтобы загасить пожар, полыхавший во рту. Ему пришлось долго откашливаться и вытирать небо, зубы и язык смоченным в холодной воде полотенцем.
— Ты хотела отравить меня?
— Разумеется, нет, хотя подобная идея и приходила мне на ум, — произнесла Эстер со смиренным видом. — Я говорила, что не умею готовить, но ты мне не поверил.
— Единственный раз ты сказала правду, — вздохнул Халид. — Спасибо уже за это. Зря я понадеялся, что ты обладаешь хоть каким-то талантом. Оказывается, ты никчемное создание — голова твоя пуста, а руки не приспособлены ни к чему и болтаются просто так.
Эстер была оскорблена такой оценкой.
— Почему ты думаешь, что я ни к чему не способна? Халид бросил взгляд на кровать.
— Может, там обнаружатся твои таланты? Не стоит ли попробовать?
Эстер захлопнула свой дерзкий ротик, поклявшись в душе не делать больше двусмысленных заявлений.
— Однако и тут, боюсь, мы не получим взаимного удовольствия, — заключил Халид. — В будущем ты не будешь готовить пищу, а только подавать ее к столу. — Он обратился к Абдулле: — А воины ели ее стряпню?
— Они ограничились сушеной верблюжатиной и лепешками.
— Молодцы. Правильно делают, что берегут себя. Принц направился к выходу, напомнив на прощание и ввергнув этим девицу в смущение:
— Приведи себя в порядок, чтобы ты не предстала перед моим гостем вонючей замарашкой. Естественно, ты будешь прислуживать нам за столом.
— Ес-те-ствен-но! — передразнила Эстер его невыносимый акцент, глядя в удаляющуюся спину принца.
Пренебрегая правилом, что место рабыни на полу, Эстер тут же разлеглась на кровати. О, как она ненавидела это чудовище! Если б ей хватило смекалки, она бы уже давно подсыпала отравы в пищу зверю! Впрочем, смерть от яда — это слишком легкая кончина и расплата за все причиненные им мучения. Для него стоило придумать что-то более жестокое.
«Лгунья! — тотчас одернула себя Эстер. — За что его наказывать? Ведь в его присутствии ты ощущаешь себя живой, а без него — почти мертвой? Когда он здесь, ты чувствуешь необыкновенный прилив сил и способна сокрушить стены, а лишь стоит ему удалиться, ты засыпаешь усталая и весь свет тебе не мил. Разве Халид изнасиловал тебя, пытал… он даже тебя и не ударил, хотя было за что».
Совершенно запутавшись в своих мыслях, усталая Эстер смежила веки и погрузилась в сон.
Свечей было зажжено множество, и пламя их колыхалось от сквозняков, но все же потаенные уголки шатра скрывались во мраке.
Халид и Малик, расположившись на подушках около стола, ждали, когда подадут ужин.
— Как поживает твоя пташка? — поинтересовался Халид.
Малик расплылся в улыбке.
— Отлично, но в настоящее время скучает в одиночестве. А ты уже направил письмо графу Белью?..
Самодовольная ухмылка Малика не очень понравилась принцу, но тут, к счастью, полог открылся, и Абдулла впустил рабыню, согбенную под тяжестью подноса, уставленного блюдами.
Все, чем могла отомстить Эстер принцу Халиду, она взяла на вооружение. Закутавшись в плотный яшмак, позаимствованный из гарема Малика, она еще вдобавок очень сильно насурьмила глаза, проглядывающие через узкую щель.
Она с нарочитой медлительностью преодолела расстояние от входа до стола, опустила поднос на скатерть и принялась расставлять блюда. Главным кушаньем был кебаб из маринованной крольчатины, поджаренный в оливковом масле, посыпанный рубленой петрушкой и эстрагоном. К мясу подавался рис, пропитанный шафраном, фаршированные перцы, крохотные маринованные огурчики и непременные артишоки тоже служили украшением стола.
— Я задыхаюсь под этими тряпками, — пробормотала Эстер по-французски, наливая розовой воды в кубок Халиду. — Я словно заживо похоронена в гробу.
— Ты что-то сказал? — спросил Халид у друга.
— Нет-нет, — поспешно откликнулся Малик, пряча улыбку. Сражение, которого он с нетерпением ожидал весь день, вот-вот должно разгореться. Наблюдать за принцем и его пленницей было в высшей мере увлекательно.
— Должно быть, слух меня подвел, — сказал Халид. — Ведь моей рабыне не дозволено открывать рот, если к ней не обращаются с вопросом. Она также заучила, что рабыне следует, обслужив хозяина и гостя, удалиться в укромный угол и ждать дальнейших распоряжений господина.
Эстер процедила сквозь зубы чуть слышное проклятие и направилась на указанное ей место. Там она погрузилась в зловещее, предвещающее бурю, молчание. Уверенная, что Халид-бек не может ее разглядеть в полумраке, она сорвала ненавистную чадру, швырнула ее на ковер и в довершение растоптала ногами. Она твердо решила, что никакая сила не заставит ее больше надеть на себя эту мерзость. Господь всемогущий! Ведь она англичанка, а не турецкая наложница!
— Восхитительно! — произнес Малик по-турецки, отведав крольчатину. — Неужели это приготовила она?
— Конечно же, нет, — оборвал его Халид, мельком глянув на темный угол, где должна была тихо сидеть рабыня. Перейдя на французский, он добавил: — «Несъедобное» — это самое мягкое определение тому, что приготовила мне рабыня. Она пыталась меня отравить своей стряпней.
— Случайно или нарочно? — поинтересовался Малик, смакуя принесенное с собой вино.
Халид пожал плечами и продолжил с гримасой отвращения:
— Рис она превратила в какую-то кашицу, артишоки вымочила в уксусе так, что зажгла внутри меня пожар, а бедную овечку подала к столу еще дышащей…
Малик хотел бы издать сочувственное восклицание, но невольно разразился хохотом и поперхнулся вином. Халиду пришлось встать и похлопать друга по спине. Он поманил пальцем Эстер, но та проигнорировала зов. Он был вынужден прибегнуть к словам:
— Иди сюда, рабыня, и не вынуждай меня произносить вслух то, что должно быть и так понятно. Ты рассеянна, а это для рабыни такой же проступок, как и непослушание. Извинением может служить лишь твоя неопытность.
Набрав полные легкие воздуха, Эстер двинулась из темного угла к пиршественному столу, как воин, идущий на битву. Халид сразу же по выражению ее лица догадался о ее воинственных намерениях. Вечер обещал закончиться более интересно, чем начался.
— Рабыня никогда не снимает чадру. Послушная господину рабыня, — специально уточнил Халид.
— Я еще не превратилась в послушную рабыню, — возразила Эстер.
— Протри стол и наполни кубок моего гостя, — приказал Халид.
Эстер опустилась на колени и принялась яростно вытирать пролитое вино.
— Думаю, что вполне отомщу Белью, если верну ему невесту и он женится на ней, — сказал Халид, чем искренне рассмешил Малика. — Форжер готов будет сразиться со мной в открытом бою, только б сбежать от своей новобрачной.
Эстер сделалась мрачнее тучи, наливая вино в бокал гостю. Пусть они чешут языки, болтая о каком-то отмщении. Она дала себе клятву, что, прежде чем ужин окончится, мщение будет за ней.
— Если вернуться к Форжеру, то как ты собираешься выманить его? — Малик вновь перешел на турецкий, которого Эстер не понимала. — Я всегда был преданным поклонником твоей сестры и непременно приму участие в расправе над этим негодяем.
— Мой гонец отвезет письмо на запад, — ответил Халид тоже по-турецки. — Граф де Белью обручен, так пусть он узнает, что его невеста будет продана на невольничьем рынке в Стамбуле. В письме содержится приглашение графу участвовать в торгах.
Малик удивился. Он уже успел догадаться, что его друг весьма увлечен строптивой девицей. Он предупредил Халида:
— Форжер трус и может не явиться на торг.
— Он явится в Стамбул, можешь не сомневаться, — решительно заявил Халид.
— А как отнесется к этому твоя рабыня? Халид бросил на друга мимолетный взгляд, не выдавая своих чувств. Жизнь при султанском дворе научила его скрытности.
— Какое мне дело до чувств рабыни? Она лишь наживка, чтобы выманить Форжера из норы и затем быть проданной за самую высокую цену, какую за нее предложат.
Малик вздумал поддразнить приятеля.
— Тогда продай ее мне. Я дам хорошую цену. На какой-то момент Малик решил, что просчитался, продолжая беседу в легком тоне. На гладком лбу принца от гнева взбухли жилы, но вскоре уже оба друга, смеясь, обнялись, словно двое мальчишек. Халид умел вовремя подавлять в себе ярость и держал наготове маску циника и весельчака.
— Тебе не справиться одному с двумя английскими кошечками. Слишком острые у них коготки, — обратился он к Малику уже по-французски, с явной целью, чтобы Эстер поняла, о ком и о чем идет речь.
Малик притворился обиженным.
— А тебе было бы это под силу? Халид кивнул.
— Мне? Разумеется. Я бы справился с целым отрядом кузин.
Эстер не могла более выдерживать насмешек и направилась к выходу, но Абдулла преградил ей путь.
В руках его возник, словно из воздуха, поднос с десертом и чашами с лимонным шербетом. Знаком, он распорядился, чтобы она отнесла поднос к столу.
Малик не к месту пошутил:
— Один глоток шербета помог тебе, прелестница, сделать первый шаг на пути к новой жизни. Может, тот же шербет поможет и страждущему мужчине ступить тебе навстречу.
Шутка явно была неудачной. Халид заявил, окинув взглядом шатер.
— Я не вижу здесь страждущего мужчины. Если ты поставишь передо мной зеркало, то мое отражение не разубедит меня в намерениях насчет рабыни, — сказано это было нарочно на языке, доступном пониманию Эстер.
Хлоп-хлоп, и десерт полетел на ковер вместе с шербетом.
— Вот ваш десерт! — громко объявила Эстер. — Что-нибудь еще желаете, господа турки?
Халид и Малик, остолбенев, глядели на учиненный разгром. Капли сладкого шербета забрызгали их одежду.
Спустя мгновение Эстер осознала нелепость своего поступка и испугалась неминуемого наказания.
— Я нечаянно! — воскликнула она, пятясь от стола. Из разъяренной фурии Эстер вмиг превратилась в виноватую девочку.
— Второй шаг сделала она, а не ты, дружище? — расхохотался Малик.
— Раба учат так же, как щенка. Пусть теперь ест это, — Халид зачерпнул горстью разбросанные яства и размазал их по лицу Эстер. — Пусть слижет их, пока не засохли. А до тех пор не получит ни капли воды для умывания.
— Справедливо, но сурово, — отметил Малик. — Так же сурово поступила бы и Михрима. Вот, кстати, послание от твоей матери, Халид-бек. Я приберегал его к концу ужина, чтобы не портить нам обоим аппетит, но, раз он все равно испорчен, можешь прочитать его сейчас.
Малик извлек из-за пазухи свиток, скрепленный султанской печатью. Халид углубился в чтение, и грозовые облака начали сгущаться на его лице. Он превращался из радушного хозяина застолья в Меч Аллаха.
— Меня немедленно вызывают в Стамбул. — Халид вновь перешел на турецкий. — Кто-то покушался на моего двоюродного брата Мурада. Преступник потерпел неудачу, но скрылся.
— В чьих интересах смерть наследника престола? Ведь султан еще молод и здоров. Это чистое безумие! — удивился Малик.
— Скоро я узнаю, кто это затеял, — грозно заявил Халид.
— «Саддам» тебя доставит в столицу быстрее, чем конь, — предложил Малик. — Моя команда выведет парусник в море еще до рассвета.
— А я прикажу уже сейчас сворачивать лагерь, — сказал Абдулла.
— А как быть с рабыней? — спросил Малик.
— Она отправится со мной, — жестко произнес Халид и тут же добавил еще более злобно: — И нашу испорченную одежду мы тоже прихватим в столицу. Пока она ее не отстирает, ей не дадут ни кусочка еды. Разденься, Малик, я дам тебе смену. И сам тоже переоденусь.
Когда мужчины облеклись в чистую одежду, настал черед и Эстер, которая до сих пор пряталась в темном углу. Сладкий шербет, варенье засохшей коркой покрывали ее личико, вполне заменяя чадру.
Халид с пренебрежением кинул ей грязное полотенце.
— Оботрись. Вид твой противен.
— Мой день еще наступит, — пробурчала Эстер.
— Не сомневаюсь, леди, — издевательски откликнулся Халид. — И еще скорее, чем ты думаешь.
То, что он под этим подразумевал, осталось для нее загадкой.
7
Мир и покой царили над Мраморным морем и омываемыми им берегами в этот предрассветный час. Восходящее на востоке солнце окрасило небо в оранжевый цвет. Стоящий на якоре «Саддам» слегка покачивался на ласковых волнах. Стремительные чайки, будто играя, чертили по бледному своду небес замысловатые узоры.
На белом прибрежном песке темнела одинокая лодка, возле которой собралась группа мужчин. Они о чем-то переговаривались между собой, а в стороне Халид и Малик также вели беседу вполголоса, не желая, чтобы кто-нибудь их подслушал.
— Ты приедешь в Стамбул на торг? — спросил Халид, возвращая другу отстиранную Эстер одежду.
— По первому твоему знаку. — Малик поклонился. — Я буду там, где ты скажешь. В их разговор вклинился Абдулла:
На белом прибрежном песке темнела одинокая лодка, возле которой собралась группа мужчин. Они о чем-то переговаривались между собой, а в стороне Халид и Малик также вели беседу вполголоса, не желая, чтобы кто-нибудь их подслушал.
— Ты приедешь в Стамбул на торг? — спросил Халид, возвращая другу отстиранную Эстер одежду.
— По первому твоему знаку. — Малик поклонился. — Я буду там, где ты скажешь. В их разговор вклинился Абдулла: