Гудкайнд Терри. Второе правило волшебника, или Камень Слёз

   Кэлен смотрела, как он почтительно кладет листья на прежнее место.
   — Возьми их, Чандален. Отдай своему народу. Здесь они уже никому не помогут.
   Он медленно задвинул ящичек в шкаф.
   — Я не могу. Нехорошо брать чужое, даже если этот человек умер. Они не принадлежат моему племени. Они принадлежат тем, кто жил здесь.
   Кэлен присела рядом, открыла ящичек и подняла с пола маленькую тряпицу.
   Завернув в нее листья, она протянула сверток Чандалену:
   — Возьми. Я знаю жителей этого города и расплачусь с ними за то, что взяла. А поскольку я собираюсь расплатиться, сейчас они принадлежат мне. Возьми. Я дарю их твоему племени за те неприятности, которые я вам причинила.
   Чандален озабоченно посмотрел на сверток.
   — Для подарка это слишком ценная вещь. Делая такой подарок, ты налагаешь обязательства на мое племя.
   — Тогда считай это платой за то, что вы с Приндином и Тоссидином охраняете меня в пути. Вы рискуете жизнью, но больше мне нечем вам заплатить. У вашего племени нет передо мной никаких обязательств.
   Нахмурившись, Чандален некоторое время размышлял, потом взял сверток и, подбросив его на ладони, положил в мешок. Затянув мешок сыромятным ремнем, он встал.
   — Ты заплатила нам за то, что мы проводим тебя в Эйдиндрил, и кроме этого, мы тебе ничего не должны.
   — Ничего, — кивнула Кэлен.
   Они снова пошли по молчащим улицам, мимо высоких домов, мимо лавок и постоялых дворов. Каждая дверь была взломана, каждое окно — разбито.
   Осколки стекла, словно застывшие слезы, сверкали на солнце. Орды захватчиков прошли сквозь каждое здание, сметая на пути все живое.
   — Как удавалось такому количеству людей жить в одном месте и не голодать? Им не хватило бы ни дичи в горах, ни полей для посевов.
   Кэлен постаралась взглянуть на город глазами Чандалена. Конечно, для него это загадка.
   — Горожанам вовсе не обязательно всем охотиться или работать на полях. У каждого есть свое ремесло.
   — У каждого? Как это?
   — Это значит, что каждый занимается чем-то одним. А то, чего не может сделать сам, он покупает за золото или серебро.
   — А где он берет это золото и серебро?
   — Ему дают те, кто покупает у него вещи, которые он производит.
   — А у них откуда оно берется?
   — Они тоже умеют делать какие-то вещи, и за них им тоже платят.
   Чандален скептически усмехнулся:
   — А почему они не меняются? Это же гораздо проще.
   — Ну, по сути, это и есть обмен. Допустим, мне нужен твой лук, но у меня нет ничего, что нужно тебе. Я даю вместо этого деньги — такие кружочки из золота и серебра, а ты покупаешь на них то, что тебе необходимо.
   — Деньги, — повторил Чандален, словно пробуя новое слово на вкус, и недоверчиво покачал головой. — Зачем же тогда людям работать? Почему бы им просто не пойти и не взять себе столько этих самых денег, сколько им нужно?
   — Некоторые так и делают. Они добывают золото и серебро. Но это очень тяжелый труд. Золото трудно найти, и его надо выкапывать из-под земли. Именно потому, что золото — редкость, из него делают деньги. Если бы его было так же легко отыскать, как овес или песок, никто не стал бы на него меняться. Деньги потеряли бы цену, наша система обмена бы рухнула, и люди начали голодать.
   Чандален нахмурился и остановился.
   — А как выглядит это золото и серебро, о которых ты говоришь?
   Кэлен не остановилась вместе с ним, и ему пришлось ускорить шаги, чтобы ее догнать.
   — Золото... Помнишь медальон, который вождь бантаков отдал Племени Тины в знак мира? Вот он сделан из золота. — Чандален кивнул и понимающе хмыкнул.
   — Кстати, — на этот раз остановилась уже Кэлен. — Ты, случайно, не знаешь, откуда у бантаков столько золота?
   — Еще бы! — отозвался Чандален, разглядывая черепичные крыши домов. — Это мы им даем.
   — Что?! — воскликнула Кэлен и, схватив его за руку, развернула к себе. — Что значит «мы им даем»?
   Чандален вздорогнул. Он не любил, когда ее рука — рука Исповедницы касалась его. Если она вздумает освободить свою силу, его не спасет даже стальная броня, не то что тонкая волчья шкура. Кэлен убрала руку, и он вздохнул с явным облегчением.
   — Чандален, а где Племя Тины берет столько золота?
   Он посмотрел на нее, как на ребенка, который спросил, откуда берется грязь.
   — Из ям, конечно. На севере наших владений, где земля каменистая и сухая, есть глубокие ямы. Там и лежит золото. Это плохое место. Воздух горячий и нездоровый. Если долго сидеть в этих ямах, умрешь. Золото лежит глубоко, на самом дне. Желтый металл. Слишком мягкий, чтобы делать из него оружие, поэтому нам он не нужен. — Чандален подтвердил свои слова пренебрежительным взмахом руки. — Но бантаки говорят, что духам их предков нравится смотреть на желтый металл, и поэтому мы разрешаем им приходить туда и лезть в ямы, чтобы они могли угодить своим духам, когда те приходят в наш мир.
   — Чандален, а другие племена знают об этих ямах?
   Он пожал плечами:
   — Мы не пускаем к себе чужаков. И потом, я же говорю, для оружия этот металл слишком мягкий. Кому он нужен? Правда, бантакам он нравится, и они дают нам хорошие вещи за то, что мы разрешаем им его брать. Но даже они много не берут, потому что это очень плохое место. Никто не полезет туда по доброй воле, кроме бантаков, которым надо умилостивить своих предков.
   Как ему объяснить, если он понятия не имеет об устройстве внешнего мира?
   — Чандален, вы никогда не должны использовать это золото. — На лице его отразилось естественное непонимание человека, который уже объяснил, что это золото никому, кроме бантаков, не нужно. — Ты можешь думать, что оно бесполезно, но другие люди готовы убивать, чтобы завладеть им. Если кто-нибудь узнает, что на вашей земле есть золото, он сделает все, чтобы отнять его. Жажда золота лишает людей разума. Все люди Тины будут убиты.
   Чандален выпрямился и гордо ударил себя в грудь.
   — Я и мои воины защитим наше племя! Мы прогоним любых чужаков.
   Кэлен обвела рукой сотни и сотни трупов, лежащих вокруг:
   — А если их будет много? Если их будут тысячи? — Чандален плохо представлял себе количество людей, населяющих Срединные Земли. — Они не остановятся, пока не сметут вас.
   Чандален проследил взглядом за ее рукой и нахмурился. Его самоуверенность улетучилась.
   — Духи предков предупреждали нас, что нельзя никому говорить о ямах с нездоровым воздухом. Мы позволяем приходить туда только бантакам, и никому больше.
   — Смотрите не забывайте об этом, — сказала Кэлен, — иначе многим захочется его отнять.
   — Плохо брать то, что тебе не принадлежит, — назидательно произнес Чандален, и Кэлен сокрушенно вздохнула. — Если я сделаю лук для обмена, все будут знать, что это моя работа, потому что это будет очень хороший лук. Если кто-нибудь отнимет его, каждый поймет, где он его взял. Вора поймают и заставят вернуть мне лук. А деньги? Разве можно определить, кому они принадлежали раньше?
   Кэлен ломала голову, как объяснить Чандалену такие вещи. Впрочем, это помогало хотя бы не смотреть по сторонам. Улица, по которой они шли, была буквально усеяна трупами.
   — Действительно, трудно. Поэтому люди тщательно охраняют свои деньги, и наказание за воровство бывает весьма суровым.
   — Что значит — суровым?
   — Если человек украл немного, его держат под замком в тесном помещении до тех пор, пока его семья не возместит украденное. И то считается, что в этом случае вору повезло.
   — Под замком? А что это?
   — Замок — это такой способ запирать двери. Каменные комнаты, куда сажают воров, не могут открываться изнутри, потому что на двери есть замок, и у тебя должен быть ключ, причем строго определенный, чтобы его открыть.
   Чандален бросил настороженный взгляд в боковую улочку, где была ювелирная лавка, но ничего подозрительного не увидел.
   — Я бы скорее умер, чем сидеть под замком в каменном доме.
   — Если вор украл слишком много и ему не повезло, именно это с ним и происходит.
   Чандален недоверчиво хмыкнул. Похоже, такой уклад жизни представлялся ему неэффективным.
   — Наш способ лучше. Каждый делает то, что ему нужно, и не надо никаких ремесел. Мы вымениваем только очень немногие вещи.
   — На самом деле вы делаете то же самое, что и эти люди, Чандален, хотя и не сознаете этого.
   — Нет. У нас каждый умеет делать много вещей. И своих детей мы учим тому же.
   — У тебя тоже есть ремесло, Чандален, — возразила Кэлен. — Ты охотник, вернее, ты защищаешь племя. — Она вновь показала на мертвых солдат. — Эти люди — солдаты. Их ремесло такое же, как твое: защищать свой народ. Ты сильный, умелый воин, хорошо владеющий копьем и луком, умеющий раскрывать и предупреждать замыслы врага. Ты посвятил этому жизнь. Ты такой же солдат, как они.
   Чандален задумался.
   — Но это же только я. — Он остановился, чтобы стряхнуть со снегоступа налипший снег. — Потому что я сильный и мудрый. У других моих соплеменников ремесла нет.
   — Ремесло есть у всех, Чандален. Ниссел — целительница, и ее ремесло помогать раненым и больным. Они занимается только этим. Есть ли у нее время добывать себе пищу?
   — Те, кого она лечит, дают ей все, что нужно, и даже когда все здоровы, люди приносят ей пищу, чтобы она в любое время была готова помочь кому-нибудь.
   — Вот видишь? Те, кого она лечит, платят ей лепешками и овощами, но это то же самое, как если бы ей платили деньгами. Она служит всему племени, поэтому каждый жертвует небольшой частью, чтобы она могла без помех заниматься своим ремеслом. В городах это называется налогом. Каждый отдает в общую казну некоторую часть денег, чтобы те, кто трудится на благо всех горожан, могли спокойно жить и работать.
   — И за твою работу люди кормят тебя так же, как мы, когда ты приходишь со всякими неприятностями в наше племя?
   — Да, — кивнула Кэлен, радуясь, что в его голосе не прозвучало привычной враждебности.
   Дома становились все больше, и Чандален внимательно вглядывался в разбитые окна верхних этажей. Вокруг по-прежнему не было ни малейшего признака жизни. Они миновали распахнутые двойные двери гостиницы «Алая роза». У входа валялись припорошенные снегом столы и кресла, белье и посуда — на каждом предмете красовалось изображение розы. Сквозь двери Кэлен увидела тело мальчика — судя по одежде, он, видимо, работал на кухне. Лицо его было обращено к потолку, в глазах застыл предсмертный ужас. Мальчику было не больше двенадцати.
   — Но это же только охотники и Ниссел, — после недолгого размышления сказал Чандален. — А у других все равно нет ремесел.
   — Есть, только в разной степени. Женщины пекут хлеб, мужчины делают луки... То же самое и в природе. Одни растения любят влажность, другие наоборот. Одни животные едят траву, другие — листья, третьи — насекомых, а некоторые — других животных. У каждого своя роль. Женщины рожают детей, а мужчины... — Она остановилась, глядя на трупы людей. Кулаки ее сжались. — А мужчины, похоже, умеют лишь убивать. Видишь, Чандален? Женское ремесло дарить жизнь, а мужское — ту же самую жизнь отнимать.
   Кэлен прижала сжатые кулаки к груди. Она была в опасной близости к тому, чтобы утратить контроль над собой. Ноги подкашивались, голова кружилась.
   Чандален искоса посмотрел на нее.
   — Птичий Человек говорил, что нельзя судить всех за поступки немногих. Кроме того, женщины дарят жизнь не в одиночку. Мужчина тоже участвует в этом.
   Кэлен глубоко вдохнула морозный воздух и ускорила шаг. Они свернули на улицу, вдоль которой тянулись витрины дорогих магазинов. Словно желая сменить тему. Чандален показал луком на одну из них:
   — Зачем нужен деревянный человек?
   Из разбитой витрины торчал безголовый манекен, облаченный в синее платье, расшитое бисером. Радуясь возможности отвлечься от мучительных мыслей, Кэлен подошла поближе.
   — Это лавка портного, — объяснила она. — Его ремесло — шить одежду, а этот деревянный человек служит просто для того, чтобы показывать всем, какие прекрасные платья может сшить владелец этого дома.
   Она остановилась перед высокой витриной. С узорчатых рам свисали желтые лоскуты — остатки роскошной портьеры. Платье на манекене напомнило Кэлен ее собственный свадебный наряд. В горле у нее запершило. Рядом, настороженно озираясь, остановился Чандален. Кэлен протянула руку и потрогала затвердевшую на морозе лазурную ткань.
   За манекеном маячили в полумраке припорошенный снегом пол и узкая стойка.
   Кэлен вздрогнула: невысокий лысый человечек был пришпилен к стене копьем, торчащим у него из груди. А на стойке лицом вниз лежала женщина. Юбка у нее была задрана, в спине торчали большие портняжные ножницы. Кэлен отвела взгляд и увидела в глубине еще один манекен. Мужское пальто, надетое на него, было все в дырах. Очевидно, дожидаясь своей очереди, солдаты развлекались тем, что метали в манекен ножи. А закончив насиловать портниху, они зарезали ее ее же ножницами.
   Кэлен отвернулась от витрины и едва не столкнулась с Чандаленом. Его лицо побагровело. В глазах полыхала ненависть.
   — Не все мужчины такие! Я перерезал бы глотку любому из своих воинов, если бы он позволил себе такое!
   Кэлен ничего не ответила. У нее внезапно пропало всякое желание говорить.
   Распахнув накидку, она быстро пошла прочь. Сейчас ей нужно было глотнуть холодного воздуха.
   В молчании, нарушаемом только звуком шагов и завыванием ветра, они миновали конюшни, где валялись конские туши с перерезанным горлом, прошли мимо гостиниц и старых домов с высокими окнами. Широкие карнизы смыкались над головами, погружая улицу в полумрак. Деревянные резные пилястры у двери одного из домов были изрублены ударами меча безо всякой причины просто потому, что были слишком красивы.
   Здесь, в тени крыш, было еще холоднее, но Кэлен не замечала холода. Они переступали через трупы, огибали опрокинутые кареты и подводы. Повсюду царило безумие смерти и разрушения.
   Глядя себе под ноги, Кэлен упрямо брела по глубокому снегу. Порыв ледяного ветра обжег кожу, и она снова завязала воротник накидки: холод отнимал не только тепло, но и силы. С угрюмой решительностью она шла к своей цели, надеясь в глубине души, что никогда не достигнет ее.
   Окруженная со всех сторон застывшей смертью, подавленная одиночеством, она шла и беззвучно молилась:
   «Прошу вас, добрые духи, окружите Ричарда теплом».

Глава 28

   Выжженная солнцем бесплодная равнина простиралась, насколько хватало глаз.
   Впереди, у самого горизонта, дрожал раскаленный воздух, и казалось, что там отплясывают загадочный танец бесплотные призраки, живущие в этой пустыне. Далеко позади высились последние скалы хребта, который они недавно пересекли. Ричард утер рукавом взмокший от пота лоб. Скрипнуло седло. Ричард ждал. Бонни, Джек и третья лошадь, Джеральдина, тоже терпеливо ждали, время от времени постукивая копытами по иссохшейся, потрескавшейся земле. Сестра Верна застыла в седле, вглядываясь в слепящую даль с таким вниманием, словно там разворачивались какие-то чрезвычайно важные события. Если не считать слегка растрепанных волос, жара, похоже, не причиняла ей никаких неудобств.
   — Что за погода? — нарушил молчание Ричард. — Ведь сейчас зима! Я никогда не слышал, чтобы зимой стояла такая жара.
   — В разных местах погода разная, — буркнула сестра Верна.
   — Что значит — разная? Зимой везде холодно. А такая жарища бывает только летом.
   — А в горах летом лежит снег.
   — Я знаю. Но ведь это только в горах. Чем выше, тем холоднее воздух. А мы на равнине.
   — Погода зависит не только от высоты, — по-прежнему не оборачиваясь, сказала сестра Верна. — На юге всегда теплее, нежели на севере. А это место особенное. Оно само по себе источник жара.
   — И что же это за место?
   — Долина Заблудших, — прошептала она.
   — А кто тут заблудился?
   — Те, кто ее создал. И те, кто пытался пройти. — Наконец она соизволила взглянуть на него. — Здесь кончается мир. Во всяком случае, твой.
   Бонни переступила с ноги на ногу, и Ричард чуть переместился в седле.
   — Если здесь кончается мир, зачем мы сюда притащились?
   Сестра Верна указала рукой на лежащую перед ней равнину:
   — Как Вестландия, где ты рожден, отделена от Срединных Земель, а те, в свою очередь, от Д'Хары, так и эти земли отделяют твой мир от того, который лежит по ту сторону.
   Ричард нахмурился:
   — А что за мир лежит по ту сторону?
   Сестра Верна опять отвернулась.
   — Ты жил в Новом мире. Там, за этой равниной, начинается Древний мир.
   — Древний мир? Никогда о таком не слышал.
   — В Новом мире о нем известно лишь очень немногим. Он ушел в прошлое и забыт. Долина Заблудших разделяет оба мира так же, как границы разделяли на три части Новый мир. Та бесплодная местности, по которой мы ехали, и эта долина... Никто из тех, кто отважился пересечь их, не вернулся назад. Люди считают, что дальше ничего нет. Здесь проходят южные границы Срединных Земель и Д'Хары, а за ними, как утверждают невежды, тянется бескрайняя бесплодная равнина.
   Ричард подъехал вплотную к сестре Верне.
   — А на самом деле? И почему никто не может ее пересечь? И если это еще никому не удавалось, то как пересечем ее мы?
   Она искоса взглянула на него.
   — Простые вопросы, но непросто ответить. Земли между Древним и Новым миром на самом деле узкий перешеек, с обеих сторон сжатый морями.
   — Морями?
   — Ты никогда не видел моря?
   Ричард отрицательно покачал головой.
   — Далеко на юге Вестландии, я слышал, есть море, но люди там не живут. Во всяком случае, так говорят. Сам я его никогда не видел, но знаю, что оно похоже на гигантское озеро.
   — Так и есть, — усмехнулась сестра Верна. Она показала рукой направо. Там, в нескольких днях пути, начинается море. Слева тоже лежит море, только немного дальше. Пустыня велика, но все же именно здесь Древний и Новый миры ближе всего подходят друг к другу. Поэтому война вспыхнула здесь. Война между волшебниками.
   — Между волшебниками? Какая война?
   — Да, между волшебниками. Это было очень давно, когда в мире было много волшебников. В результате возникла пустыня, которую ты видишь перед собой. Это все, что осталось от чародеев, чье могущество намного превышало их мудрость.
   Ричарду не понравился взгляд, которым она его одарила.
   — И кто победил?
   Сестра Верна положила руки на луку седла, и поза ее стала менее напряженной.
   — Никто. Враждующие стороны были разделены этим перешейком между морями.
   Война закончилась, но никто не добился перевеса.
   Ричард наклонился и достал из седельной сумки флягу.
   — Не хочешь воды?
   С легкой улыбкой сестра взяла протянутую флягу и сделала большой глоток.
   — Эта долина — пример того, что происходит, когда магией управляет сердце, а не разум. — Ее улыбка увяла. — Теперь оба мира разделены навечно. И это, кстати, тоже одна из причин, по которой сестры Света обучают тех, кто имеет дар: чтобы эта ошибка не повторилась.
   — А из-за чего они сражались?
   — Из-за чего, по-твоему, могут сражаться волшебники? Из-за власти, конечно.
   — Я слышал о войне, в которой решалось, имеют ли право волшебники править миром.
   Она вернула ему флягу и вытерла губы тыльной стороной ладони.
   — Это разные войны. И вместе с тем — одна. Та, о которой ты говоришь, была уже позже, когда миры разделились и волшебники, принадлежащие к разным лагерям, оказались заперты в Новом мире. И те, и другие пытались навязать свою волю тем людям, которые жили там или попали туда вместе с волшебниками. Потом одна из этих групп затаилась и столетиями наращивала свою мощь, чтобы в один прекрасный день сделать попытку захватить власть над Новым миром. Именно тогда прежняя вражда вспыхнула с новой силой. Война продолжалась до тех пор, пока они не потерпели поражение и не были уничтожены. Лишь немногим удалось бежать и укрыться в Д'Харе, которая была их твердыней. — Она взглянула на Ричарда, вскинув бровь. — Сдается мне, они были одной с тобой крови.
   Ричард проигнорировал последнюю фразу и, глотнув из фляги теплой воды, смочил полоску ткани и повязал ее вокруг лба. Этой хитрости его научила Кэлен: влажная ткань спасала голову от перегрева, а заодно не позволяла уже изрядно отросшим волосам лезть в глаза.
   — Так что же произошло здесь?
   Сестра Верна обвела рукой горизонт.
   — Здесь, на этом узком перешейке, сражались не только люди, но и волшебники. Они наносили удары и возводили щиты, используя при этом магию, которую сейчас даже трудно себе представить. В попытках добиться перевеса они насылали на противника ужасные чары и невероятно опасные заклятия. Собственно, это и ждет нас впереди.
   Ричард окаменел.
   — Ты хочешь сказать, что вся эта магия, все их заклятия до сих пор там?
   — Безусловно.
   — Но это же невозможно! Разве магия за это время не должна была ослабнуть? Или рассеяться?
   — Возможно, — вздохнула сестра Верна. — Но они сделали больше. Они создали особые устройства, поддерживающие силу заклятий.
   — Разве устройство может быть способно на это? Сестра Верна смотрела в никуда — а может, на что-то, видимое только ей одной.
   — Башни Погибели, — прошептала она и замолчала. В ожидании продолжения Ричард похлопывал Бонни по шее. Наконец сестра Верна вздохнула, словно отгоняя тяжелые мысли, и заговорила:
   — От моря до моря противники протянули две линии башен, в которых сосредоточили всю мощь своего волшебства. Здесь, в этой долине, обе линии встретились, но завершить начатое не удалось никому. Сила уже построенных башен оказалась так велика, что волшебники не могли с ней справиться. Ни той, ни другой стороне не удалось построить последнюю башню, чтобы замкнуть линию. Поэтому в магии, владеющей этой долиной, имеется слабое место. Брешь.
   — Если имеется брешь, почему же никто не может пройти?
   — Сила магии здесь лишь немногим слабее, чем по всей полосе башен, но пройти все-таки можно. Там, где линия не прерывается, магическая стена непроницаема: от моря до моря и даже в самом океане. В том месте, где эта линия размыкается, есть надежда прорваться. Но это очень трудно. Заклятия проносятся над брешью, словно грозовые тучи, гонимые ветром, образуя постоянно изменяющийся лабиринт, в котором благодаря отсутствию замыкающих башен существуют безопасные проходы. Но уловить их может лишь тот, у кого есть дар. Простому смертному тут не пройти. Магия убьет его. А то и хуже заставит вечно блуждать по долине. Заклятия ведь невидимы. Их можно только почувствовать с помощью дара, да и это весьма непросто.
   — Значит, сестры Света могут пройти эту долину, потому что у них есть дар?
   — Да. Но не более двух раз. Магия запомнит тебя и на третий раз убьет. В давние времена сестер, которые отправлялись в Новый мир и успешно возвращались обратно, посылали туда снова. Ни одна не вернулась. Ни одна. — Сестра Верна печально смотрела в слепящую даль. — Они там. Они там, и никто никогда не найдет их и не спасет. Магия башен сгубила их.
   Ричард подождал, пока она снова посмотрит па него:
   — Возможно, сестра, они просто разочаровались в своем призвании и раздумали возвращаться. Откуда ты знаешь?
   — Я знаю, — вздохнула она. — Те, кто проходит там, иногда видят их. — Она помолчала. — Видела их и я.
   — Прости, — сказал Ричард, думая о Зедде. Кэлен должна найти его и рассказать о случившемся. — Значит, волшебник может пройти долину?
   — Только пока он не обрел полного могущества. Чтобы наши ученики могли вернуться, мы позволяем им покинуть Дворец до того, как они полностью овладеют даром. Основное назначение башен — преградить путь волшебникам. Полностью открывшийся дар притянет к себе заклятия, как магнит притягивает железные опилки. Именно для таких построены башни. Именно таких ищет магия. Могущественный волшебник заблудится здесь так же быстро, как тот, кто ничего не смыслит в магии. Это ловушка, где гибнут самые сильные и самые слабые. Именно поэтому ни одной из сторон не удалось достроить свою линию.
   Надежды рухнули. Даже если Кэлен возьмет на себя труд найти Зедда, старый друг ничем не сможет ему помочь. Ричард сглотнул ком в горле и вдруг вспомнил про зуб, который дала ему Скарлет.
   — А если попытаться перелететь через долину?
   Сестра Верна покачала головой.
   — Заклятия простираются в воздух так же, как и в море. Ни одно создание, умеющее летать, не способно перелететь через эти земли.
   — А морем? Если отплыть достаточно далеко? Где-то же магия кончается?
   Она пожала плечами:
   — Я слышала, что в далеком прошлом было несколько удачных попыток. Что касается меня, то я видела много кораблей, отважившихся на это, но ни один не вернулся.
   Ричарду стало не по себе.
   — А ты... можешь провести кого-нибудь за собой?
   — Одного или двух человек, при условии, что они будут держаться рядом. Как и ты, кстати. Больше — уже нет. Они наверняка заблудятся. Проходы между заклятиями слишком узки и коварны.
   Ричард долго обдумывал услышанное и наконец задал следующий вопрос:
   — А почему никто до сих пор не разрушил башни?
   — Мы пробовали. Это невозможно.
   — Если у вас ничего не вышло, это не значит, что это вообще нельзя сделать.
   Она метнула на него сердитый взгляд.
   — Башни и заклятия созданы не только Магией Приращения, но и Магией Ущерба.
   Магия Ущерба! Неужели волшебники древности ею владели? Но как? Это же невозможно! С другой стороны, Даркен Рал тоже ею владел...