Херберт Фрэнк. Белая чума

   - Я посмотрю, что я могу сделать, сэр.
   Он повернулся и поспешил прочь из комнаты.
   - Дисциплина катится к черту, - улыбнулась Фосс.
   Бекетт посмотрел на монитор - пульс восемьдесят три, кровяное давление пятьдесят на двадцать пять.
   - Какое у меня давление? - спросила Фосс.
   Бекетт сказал ей.
   - Так я и думала. Я испытываю некоторые затруднения с дыханием. Мне холодно. Дрожат ли у меня ноги?
   Бекетт приложил руку к ее правой ступне.
   - Нет.
   - А ощущение именно такое. Знаете, Билл, я кое-что поняла. Я не боюсь смерти. Умирание освободило меня от всего дерьма. - Фосс замолчала, потом добавила слабым голосом: - Не забудьте, дружок - лучшее чертово вскрытие...
   Не услышав продолжения, Бекетт взглянул на монитор. Он мог почувствовать, как ее пульс угасает под его рукой. Монитор показывал десять ударов в минуту, и частота продолжала снижаться. Кровяное давление резко упало. Как раз пока Бекетт смотрел на приборы, он почувствовал, как пульс замер под его пальцами. Монитор издал резкий и продолжительный электронный визг.
   Данзас обошел вокруг кровати и отключил приборы.
   В наступившей внезапно тишине Бекетт снял свою руку с шеи Фосс. По его щекам катились слезы.
   - Будь он проклят! Будь он проклят! - бормотал он.
   - Мы договорились, что будем проводить вскрытие в операционной, сказал Данзас.
   - Отвяжись, ты, кровожадный французский зануда! - заорал Бекетт.
   Я всегда испытывал определенный ужас перед
   политическими экономистами. Это началось с тех пор, как я
   однажды услышал заявление одного из них о том, что он
   боится, если голод 1848 года в Ирландии убьет не больше
   миллиона человек. А этого, мол, едва ли хватит для
   улучшения дел.
   Бенджамин Джоуэтт, хозяин Баллиойля, Оксфорд
   - Конечно, мистер президент, - заявил генеральный секретарь, - можно найти какой-нибудь способ, чтобы спасти то, что осталось от вашей Команды в ДИЦ. Кажется, они там прекрасно сработались.
   Генеральный секретарь. Халс Андерс Берген, был норвежцем, получившим образование в Англии. С мужчиной на том конце телефонной линии он сыграл множество партий в гольф, во время которых они были друг для друга Хабом и Адамом. Но сегодня Адам Прескотт твердо уселся в своем кабинете президента Соединенных Штатов. В его голосе уже не осталось и следа дружеской теплоты.
   "Что его так тревожит, помимо очевидного?" - размышлял Берген. Было что-то, о чем Прескотт не желал говорить без сложных предварительных переговоров. Президент выглядел весьма рассеянным. Зачем ему беседовать о процедурах стерилизации зараженных районов в то время, когда обсуждается трагедия в Денвере? Эти процедуры были выработаны и приняты всеми участниками. Не может ли быть чего-нибудь нового в издержках?
   - Я согласен, сэр, что экономические реалии имеют первостепенную важность, - сказал Берген. Потом он просто слушал, пока Прескотт разыгрывал свой гамбит. Расходы, которые в тысячи раз превышали затраты на ликвидацию любого другого бедствия в истории человечества, явно были лишь частью непосредственных забот президента.
   "Уж не думает ли он о стерилизации Денверского комплекса?" - размышлял Берген.
   От этой мысли его рука с телефонной трубкой дрогнула.
   Берген, мужчина, способный разговаривать прямо, когда это от него требовалось, задал вопрос без обиняков.
   - Помещения, не людей, - ответил Прескотт.
   Берген облегченно вздохнул. Слишком уж много смертей произошло. Это означало, однако, что колорадская чумная резервация была не просто слухами, а жестокой реальностью. Там должны были изолировать зараженных мужчин. Почему тогда нельзя отправить туда Команду ДИЦ?
   - Может ли Команда эффективно работать без лабораторий ДИЦ? - спросил Берген.
   Прескотт так не думал.
   Берген обдумал этот факт. Очевидно, Прескотт и его советники испытывают нужду в военном аспекте использования ДИЦ. Комплекс ДИЦ можно стерилизовать и разместить там военных.
   Но что с Командой?
   - Они сэкономили нам массу времени с той поры, как разразилась чума, сказал Берген. - А теперь, когда выяснилось, что Безумец - это О'Нейл, четверо мужчин...
   Президент прервал его. Он не хотел изолировать столь блестящие умы. Но что с ними делать, когда ДИЦ будет ввергнут в огонь стерилизации? В колорадской резервации просто нет подходящих помещений.
   По внезапному наитию Берген спросил:
   - А нельзя ли их отправить в тот новый центр в Англии?
   Президент немедленно и неискренне рассыпался в похвалах такому блестящему предложению. Мол, только гений мог до такого додуматься.
   Берген отвел красную телефонную трубку от своего уха и уставился на нее, потом вернул на место. Из нее все еще изливался елей. Берген посмотрел через кабинет на обшитую панелями стену, дверь темного дерева. Его рабочее кресло было лучшим из того, что могла поставить Дания, и он откинулся на его спинку, по-прежнему держа трубку около уха. Выдвинуть предложение отправить этих людей в Англию мог бы и ребенок, но Берген начинал понимать политические проблемы президента.
   Если бы четверо зараженных мужчин из команды ДИЦ были на самолете, то они могли бы потерпеть аварию в незараженном районе. Место катастрофы будет нуждаться в "Паническом Огне".
   Берген поставил этот вопрос перед Прескоттом, вслушиваясь в неуловимые намеки ответа президента.
   Да, это очень плохо, что пресса и публика не восприняли официального названия "Новый Огонь". Слова ПАНИКА и ОГОНЬ имеют особенно вредный подтекст, когда используются в подобном сочетании. Впрочем, когда появляется одно, то моментально возникает и другое. Даже если этот опломбированный самолет не разобьется, любые новые вспышки чумы по маршруту полета могли бы возбудить сильные подозрения, что инфекцию распространили вновь прибывшие. Что она каким-то образом вышла из-под контроля и поразила новые невинные жертвы. У демагогов будет знаменательный день, и лучшего не придумаешь, чтобы снабдить оголтелое движение крайних фанатиков дополнительными аргументами.
   - Думаю, у Франции возникнет желание предоставить эскорт истребителей, - хмыкнул Берген.
   Он смотрел на дверь в приемную, пока Прескотт изливал на его голову очередную порцию елея. Французский посол был в числе терпеливо дожидающихся и хотел с ним позавтракать.
   "Возможно, словечко-другое на ушко?"
   - Вы можете набрать добровольцев для экипажа самолета?
   Генеральный секретарь снова слушал. Как удачно, что доктор Бекетт из Команды был пилотом - офицером запаса ВВС и тому подобное! И Прескотту прекрасно об этом известно. Как хорошо его информировали! И можно подготовить самолет дальнего радиуса действия. Четверо мужчин приедут в аэропорт сами. Они взлетят, встретятся с эскортом - а их машина и все, с чем они соприкасались, искупается в "Паническом Огне".
   Ах, да, еще одно. Не может ли генеральный секретарь договориться, чтобы этим четверым присвоили статус "особо важные агенты" в Англии?
   "Особо важные агенты", - размышлял Берген.
   Он решился закинуть небольшую наживку.
   - Самый ли это мудрый выбор, отправить их в Англию? Та лаборатория в Киллалу в Ирландии оборудована впечатляюще, особенно учитывая, какое оборудование мы туда поставили.
   - Но вы же сами предложили Англию, - возразил Прескотт. - Я, естественно, предположил, что Британия - наиболее оптимальный вариант.
   - По-видимому, да, - согласился Берген.
   Теперь все было совершенно ясно. Если что-нибудь пойдет не так, то это была идея генерального секретаря ООН. В конце концов, это Берген внес необходимые предложения, чтобы протолкнуть этот проект.
   Однако красный телефон выдал еще не все пикантные новости. У Прескотта было кое-что новенькое относительно О'Нейла. Слушая его, Берген посматривал на часы. Голодные спазмы тревожили его желудок. Внезапно он изумленно вскинулся.
   - Они думают, что О'Нейл в Англии? - спросил генеральный секретарь. Почему они так думают?
   В объяснении Прескотта была ужасающая логика. Жертвы, если они разоблачат его, могут побояться предъявить Безумцу обвинения из опасения новой, более страшной болезни, которую он может на них наслать. В конце концов, О'Нейл грозил этим в одном из своих писем. Не имея точной информации, никто не позволит себе допустить, что он блефует.
   - Почему не Ирландия? - спросил Берген.
   Ах, да, некоторым людям в Ирландии знакомо лицо О'Нейла, и даже если он замаскировался... ну, ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПУБЛИКА считает ирландцев более склонными к необдуманной мести. Безусловно, О'Нейл должен это учесть. Было бы логичным, если бы он захотел укрыться в англоязычной стране, где О'Нейл мало известен и может уйти в подполье. И вот Англия - "определенное количество хаоса и разрушений". И Англия была одной из его целей, место, где Безумец запретил тем, с другой стороны, применять атомную стерилизацию.
   Это звучит ужасно, но более того: если быть точным, это изобличает работу ума, способного разрубить проблему подобно удару меча. Берген в определенном смысле признавал это качество и за собой. Сложности должны быть упрощены до поддающихся управлению формы и размера, даже если это подразумевает выбор лишь тех сложностей, которыми можно управлять. О'Нейл, может быть, и безумен, но он еще и гений - истинный гений.
   - И насколько они в этом уверены? - спросил Берген.
   Ах, да - ПРОФИЛЬ. Это еще один результат деятельности Команды. Прескотт и прочие уверены, что Команда "проникла в сознание Безумца, научившись думать, как он".
   Берген молча согласился. Возможно, они так и делали. Разумеется, кто-то должен это делать.
   - Я займусь предварительной подготовкой к полету в Англию, - сказал Берген. - Кто-нибудь из моего офиса позвонит вашим людям, чтобы проработать детали.
   Добившись своего, но не проявив этого никоим образом, президент охотно позволил генеральному секретарю отправиться на ленч. Он даже высказал предположение, что вскоре они сразятся в гольф, а потом, под конец, последовало более интимное замечание.
   - Да, ужасные времена, - согласился Берген. - Это, несомненно, ужасные времена, сэр.
   Вы заметите, что ольстерцы больше не поют "О Господи,
   наша помощь в тяжкую годину".
   Джозеф Херити
   Положив трубку телефона на место, президент Прескотт задумался над содержанием беседы с Бергеном. Вполне удовлетворительно. Да, отлично проделано с обеих сторон. Разумеется, Берген будет ему еще звонить. Когда-нибудь будет услуга за услугу. Что ж, это тоже, Берген был слишком хорошим политиком, чтобы просить то, чего не сможет получить.
   Чарльз Турквуд, личный помощник и доверенное лицо президента, стоял по другую сторону стола как раз напротив места президента. В Овальном кабинете было очень тихо, не доносилось даже, звука печатной машинки из какой-нибудь приемной. Не так уж много осталось машинисток. К тому же большинство дел решалось прямыми телефонными переговорами, как только что с Бергеном.
   Турквуд был невысоким мрачным мужчиной с коротко подстриженными черными волосами. Над коротеньким носом выделялись широко посаженные, холодные черные глаза. Губы были толстыми, подбородок широким и притупленным. Сам себя он считал уродливым, но думал, что это компенсируется физической силой. Турквуд зачастую думал о себе, как о полной противоположности высокому седовласому достоинству Прескотта. У того была внешность добренького и благодушного дедушки из мыльной оперы. Общался он при помощи мягкого баритона.
   - Он на это пошел, а? - спросил Турквуд, расшифровав слышанную им половину телефонного разговора.
   Прескотт не ответил. Он склонился над столом, читая копию одного из писем Безумца.
   Турквуд, в совершенстве владевший чтением кверху ногами, взглянул на то, что привлекло внимание президента. Ах, да - атомные предостережения О'Нейла:
   "Вы подумаете об атомной стерилизации мишеней моей мести. Не делайте этого. Иначе я повернусь против вас. Чума должна идти своим путем в Ирландию, Великобританию и Ливию. Я хочу, чтобы мужчины выжили и знали, что это сделал я. Вам будет разрешено подвергнуть их карантину, не более того. Отошлите их соплеменников домой - всех из них. Пусть они варятся там. Если вы не сумеете изгнать их всех, вплоть до младенцев, принадлежащих этим странам по крови и месту рождения, вы ощутите на себе мой гнев".
   "О'Нейл высказался достаточно прямо", - подумал Турквуд.
   Президент закончил читать, но по-прежнему молчал, глядя в окно на Мемориал Вашингтона. Это была одна из наиболее обескураживающих привычек президента - хранить длительное молчание в ответ на высказывания или вопрос подчиненного. Предполагалось, что в этот момент президент думает, что он зачастую и делал. Но чрезмерно затянувшееся молчание давало нижестоящему значительное время, чтобы строить предположения, о ЧЕМ может думать президент. В подобных обстоятельствах даже людям, лишенным воображения, могут прийти в голову самые черные мысли.
   Из всех его близких сотрудников лишь Чарли Турквуд догадывался, что это было нарочитой манерностью, предназначенной для достижения именно такого эффекта.
   - Он на это пошел, - прервал молчание Прескотт, повернувшись к Чарли. Вам теперь надо внимательно наблюдать. Это целиком дело ООН, а мы просто прокатимся заодно.
   - А что ему надо будет взамен? - спросил Турквуд.
   - В свое время, - сказал Прескотт. - Все в свое время, Чарли.
   - Сэр, генеральный секретарь не пытался поднять вопрос о том, кому будет принадлежать контроль над карантинщиками?
   - Ни слова. Берген прекрасно понимает, что если у нас есть возможность, мы стараемся держать в руках не больше одной горячей картошки.
   - Карантинщики - это опасная основа власти, сэр. Я даже не могу в достаточной степени подчеркнуть, как...
   - Успокойся, Чарли. В данный момент у них одна и только одна задача поддерживать карантин в зараженных районах Ирландии, Великобритании и Ливии. Если они попытаются выйти за рамки своих полномочий, у нас останется время, чтобы с ними разобраться. Нам надо поддерживать порядок, Чарли. Это наша главная задача - поддерживать порядок.
   Пока он развевает дикую гриву моря,
   Во мне нет страха, что воины викингов
   Придут ко мне по воде.
   "Шторм-хранитель", гэльская
   поэма восемнадцатого века
   Легкий крейсер карантинной службы запросил маленькую шлюпку из Крмакшерри Бей, пока она была в пределах досягаемости от Олд Хед в Кинсейле. Парусная шлюпка, идущая в крутой бейдевинд в тусклом сером свете раннего утра, обнаружила, что неистовствовавший ветер отрезан воздвигшимся перед ней металлическим бортом легкого крейсера. Военный корабль, построенный на верфях Клайда для южноафриканцев в дни, предшествовавшие изоляции апартеида, нес на своем гюйс-штоке флаг ООН. Он держал маленькое суденышко на экране радара, пока оно приближалось и обменивалось сигналами со штабом адмирала Френсиса Делакура, канадца, возглавлявшего карантинщиков со своей базы в Исландии.
   - Предупреди его, - приказала карантинная служба. - Послана каблограмма, чтобы помогли его выдворить.
   - Наверное, пресса, - произнес один из помощников Делакура. - Тупые ублюдки.
   Крейсер зашел с наветренной стороны и развернулся. Он тяжеловесно покачивался над парусником, пока рейтин с громкоговорителем не показался над бортом. Усилитель донес его голос с механическими интонациями до Джона, сидящего у руля шлюпки.
   - Вы в запретных водах! Уходите и держите курс на юг!
   Джон смотрел на исполосованные ржавчиной борта корабля. Он обратил внимание на развевающийся флаг ООН. Лишенная ветра, шлюпка опасно раскачивалась. Джону было слышно, как вода плещет в днище под его ногами.
   Эта восьмиметровая посудина обошлась ему в шестьдесят тысяч долларов сорок тысяч за судно и еще двадцать тысяч на взятки. Поместив сто сорок тысяч долларов на номерной счет в Люксембурге, Джон считал, что этого хватит для воплощения в жизнь заключительного плана его мести. Но судно забрало изрядную толику этих резервов, к тому же у него были и другие расходы и трудности. Главной среди них был пятнадцатидневный рецидив, перенесенный в брестском госпитале. Как ему тогда не хватало мускулистой помощи Консуэлы! К тому времени, когда Джон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы ходить, мир вступил в первую стадию агонии Белой Чумы, и цены на все возросли до астрономических величин. Это не способствовало переговорам насчет шлюпки, и французы заломили цену, заметив его нетерпение. Чем больше Джон суетился, тем медленнее передвигались французы и быстрее возрастали цены.
   Был уже сорок девятый день Белой Чумы, прежде чем Джон достиг отметки пятьдесят градусов северной широты, чтобы повернуть на север, в Ирландское море. Ни погода, ни упрямый радиопеленгатор не благоприятствовали этому путешествию. Шлюпка была изготовлена из расчета на плавание в прибрежных водах, а не для открытого океана или Ирландского моря. Пеленгатор выработал какое-то свое собственное расписание работ, по которому периодически уменьшал время своей безупречной работы. После того, как он стал работать не больше минуты, Джону пришлось его вскрыть и проверить батареи и контакты.
   Он не был уверен в своем местонахождении, пока в ранние утренние часы не поймал свет маяка Фастнет Рок. Рассвет показал холмы Ирландии, поднимающиеся из прибрежной дымки. В пределах видимости не было видно никаких других судов, и Джон решил, что сможет спокойно высадиться на берег.
   Но здесь оказался проклятый сторожевик карантинной службы, загородивший ему дорогу. Ярость переполняла Джона, пока он слушал приказы рейтина.
   - Убирайтесь, или мы вынуждены будем вас потопить!
   Джон поднял небольшой громкоговоритель, приготовленный в тот момент, когда он увидел легкий крейсер. Он нажал большим пальцем переключатель и направил раструб на рейтина, который игрушечной фигуркой маячил в проеме люка. Со своим лучшим ирландским акцентом Джон спросил:
   - Вы отправите меня обратно к ТОЛПАМ?
   Это даст ему небольшую передышку. Истории о ТОЛПАХ, нападающих на ирландцев и британцев, в Европе были широко известны, благодаря программам радионовостей. Ливийцам, более многочисленным, было ничуть не лучше.
   Рейтин повернулся и спросил что-то у позади стоящего. Потом он снова обратился к Джону через громкоговоритель.
   - Назовите себя!
   Поднять свой собственный громкоговоритель стоило Джону некоторого усилия. Он все еще не оправился после поразившей его болезни, чем бы она ни была. Долгое, почти бессонное плавание из Бреста привело к тому, что Джон ослаб и легко терял самообладание. Он позволил гневу прорваться в своем голосе.
   - Я Джон Гарреч О'Доннел из графства Корк, ты, кровожадный дурак! Я плыву домой!
   Очевидно, отвечая кому-то позади себя, рейтин проорал:
   - Эти воды закрыты!
   - И то же самое во всем остальном мире, ты, английская задница! крикнул Джон. - Куда еще податься ирландцу, как не в родную Ирландию!
   Он опустил свой громкоговоритель и уставился в открытый люк. Беспорядочные наклоны и подскоки его судна вызывали тошноту, но Джон старался не обращать на это внимания. Нет времени на болезни. Есть что-то нелепое в этой стычке - новый Лилипут. Ему был слышен рокот двигателей крейсера, удерживающегося против ветра. Волны, расходящиеся вокруг носа и кормы корабля, раскачивали шлюпку на тошнотворной поперечной зыби.
   Рейтин снова повернулся спиной к Джону. Там, наверху, явно происходило какое-то совещание. Вскоре из громкоговорителя рейтина, торчащего словно странный механический цветок изо рта мужчины, прозвучало:
   - Я уполномочен сказать тебе, что мы - южноафриканцы, ты, ирландский болотный рысак! Тебе приказывается спустить паруса!
   Джон поднял свой громкоговоритель.
   - Мой двигатель не совсем в порядке, ты, подержанный англичанин!
   Он оперся ногами в противоположную сторону кокпита, сосредоточив все свое внимание на рейтине. Ветер гнал рябь мимо носа корабля, подхватывая и раздувая паруса судна. Джон уперся животом в румпель и снова заплыл под защиту легкого крейсера. Когда он снова смог уделить внимание сторожевику, рейтина в пределах видимости уже не было.
   Джон чувствовал, что у них там, наверху, выбор не особенно велик. Акцент его был достаточно приемлем, чтобы при таких обстоятельствах убедить даже коренного ирландца. Кто еще, кроме гонимого чумой ирландца, будет так глуп, чтобы отправиться в путешествие на такой утлой скорлупке? Отправить его обратно в Европу значило передать его в руки толп для расправы. Лишь ярко выраженный американский акцент сохранил ему достаточную свободу действий в Бресте. Это достаточно хорошо срабатывало, пока у Джона были доллары, чтобы свободно их тратить, но он ощутил, что оказываемое ему гостеприимство скоро будет равняться нулю, поглощенное потоком плохих новостей и растущими подозрениями.
   У него было ирландское имя.
   "Честная игра никогда не была сильной стороной французов, - подумал Джон. - Но, может быть, понятия чести еще остались у англоязычных мореплавателей. Должно же хоть что-то сохраниться от древнего морского братства! Особенно при таких обстоятельствах - романтическое восхищение моряка со стального корабля моряком парусного судна. Вырвавшиеся у Джона ругательства можно было списать на скверный ирландский характер и пережитую им, в этом они наверняка были убеждены, личную трагедию.
   Что же касается этих людей из карантинной службы, то положение Джона формулировалось просто - "в ад или в Ирландию". И они не могли полностью игнорировать этот факт.
   Неписаный морской закон должен был сохраниться у них, хотя бы подсознательно.
   "В шторм любой порт хорош".
   А когда еще был подобный ШТОРМ, как эта чума, сотрясающая их мир в эту самую минуту?
   Снова появился рейтин, направив громкоговоритель на Джона.
   - Какой ваш порт отбытия?
   Вопрос уверил Джона в его победе.
   - Джерси, - солгал он.
   - У вас были контакты с чумой?
   - Откуда я, черт побери, могу об этом знать?
   Джон опустил свой громкоговоритель и подождал. Ему был виден рейтин, который склонил голову, прислушиваясь к сзади стоящему, потом:
   - Приготовьтесь! Мы отбуксируем вас в Кинсейл.
   Джон облегченно вздохнул и расслабился. Он чувствовал себя выжатым словно лимон. Джон положил громкоговоритель в его гнездо под своим сиденьем.
   Вскоре из люка выползла стрела подъемника. Она несла моторный баркас того же тускло-серого цвета, что и не покрытые ржавчиной участки борта корабля. Баркас сильно раскачивался, потом его уравновесили баграми. Стрела вытянулась до предела. Джон слышал едва доносящийся рокот и стон лебедки, когда стрела пошла вниз и остановилась прямо над гребнями волн. На палубе баркаса появились люди. Они целенаправленно двинулись к крючьям тросов. Внезапно баркас погрузился в толчею волн. Вокруг него заплескалась вода, а спусковые тали освободились. Суденышко заскользило по волнам от борта легкого крейсера в широкой дуге кильватерного следа. Джон наблюдал за рулевым на румпеле. Мужчина прикрыл глаза от брызг, когда развернул баркас в положение примерно тридцать метров с наветренной стороны и сбросил обороты.
   Баркас был низким судном с вместительным трюмом. Его борта поблескивали окантованными латунью портами. Из трюма появился лейтенант и направил свой громкоговоритель на Джона. Мужчины на носу приготовили небольшую реактивную установку с линем.
   - Мы выстрелим линь к вам на борт, - окликнул Джона лейтенант. Сохраняйте дистанцию. Ваш двигатель вообще-то работает?
   Джон поднял свой собственный громкоговоритель.
   - Временами.
   - В заливе мы вас освободим, - прокричал лейтенант. - Если ваш двигатель заведется, следуйте к пирсу у южной оконечности. Причаливайте к пирсу и немедленно покидайте вашу лодку. Мы затопим ее, когда будем возвращаться. Если ваш двигатель не будет работать, то вам придется поплавать.
   Джон снова взял громкоговоритель и направил его на лейтенанта.
   - Да, да!
   - Когда будете идти на буксире, спустите паруса, - прокричал лейтенант. - Если вы перевернетесь, то мы вас вытаскивать не будем. Важно, чтобы вы это поняли.
   - Утвердительно.
   Моряк, скорчившийся под защитой кабины баркаса, закрепился, поднял пусковую установку, прицелился и выстрелил линь точно Джону под опорный брус. Джон обвязал свой румпель и унес линь вперед, где закрепил его за кнехт. Он дождался, пока буксирный канат развернет его лодку, спустил паруса и подвязал их, прежде чем вернуться к кокпиту.
   В лицо ему ударил холодный ветер, когда они вывернули из-под прикрытия легкого крейсера. Несмотря на холод, Джон вспотел. Ветер вызвал у него дрожь. Они не прошли и мили, как качка и рывки буксирного троса привели его желудок в полнейшее расстройство. Джон кашлял от вони выхлопов баркаса. Там был виден лишь рулевой, который стоял на корме и держал руль левой рукой.
   Начинало темнеть, когда они миновали Олд Хед в Кинсейле. Джон отметил, что в поселке и вдоль побережья не было света. Впрочем, легкий крейсер, идущий наравне с ними дальше от берега, сверкал огнями, и Джону была видна решетка радара, вращающаяся круг за кругом. Джон втиснулся в угол кокпита, размышляя, как его встретят на берегу. У него был документ только на имя О'Доннела. Он лежал в небольшой заплечной сумке здесь, внутри каюты, приютившись там вместе с купленными в Бресте бельгийским автоматом, спартанским запасом обезвоженной пищи, сменой белья и аварийным медицинским комплектом, приобретенным на черном рынке.
   К северу Джон видел сияние других кораблей. Их огни ярко выделялись на фоне спускающейся серой темноты. Когда они обогнули Олд Хед, в поле зрения попал шестисекундный блинкер в Балмане. На кабине баркаса включили прожектор, и Джону были видны вспышки его сигналов в зареве, заливавшем нос лодки. С Хэнгмен Пойнт замигал ответный сигнал. Баркас принял влево, прямо в горловину Кинсейлской гавани, и увеличил скорость, поскольку шел с наступающим приливом.