Херберт Фрэнк. Белая чума

   В аэропорту Шарля де Голля он поднялся по изрядно устаревшим пластиковым трубам в багажное отделение. Джон получил еще одну свою сумку и вышел под вывеской "для не имеющих к предъявлению" в туманный день. Под бетонным навесом, укрывавшим такси и маршрутные автобусы, стоял густой запах дизельного топлива. Грохот работающих двигателей был громким и нестройным. Мрачная женщина романского типа с тяжелыми чертами лица и толстыми губами стояла прямо впереди него, в очереди на такси, окруженная сумками с покупками и потрепанным багажом, крича по-итальянски на двух девочек-подростков, явно не желавших томиться в ожидании. Ее голос раздражал Джона. Он чувствовал тяжесть в голове. Мысли его еле ворочались. Джон приписал это резкой смене часовых поясов. Его биологические ритмы были нарушены.
   Джон почувствовал огромное облегчение, когда итальянка со своими детьми забралась в такси и уехала. Это было даже лучше, войти в свое собственное такси и откинуться назад на прохладную обивку. Машина была ярко-голубым дизельным "мерседесом". За рулем сидел худой мужчина с острыми чертами лица, одетый в черную нейлоновую куртку с прорехой на правом плече, из которой выглядывала белая подкладка.
   - Отель "Нормандия", - сказал Джон и закрыл глаза.
   Болел желудок, и он подумал: "Я голоден". В отеле должно быть обслуживание в номерах. И кровать. Поспать, вот что сейчас ему нужно.
   В такси подремать не удалось, хотя Джон и держал свои глаза закрытыми большую часть пути. У него осталось общее впечатление быстрого движения вдоль автострады. Случайный звук тяжелого грузовика потревожил Джона. Водитель изрыгнул несколько изощренных проклятий. Один раз раздался пронзительный визг сирены. По смене ритма Джон понял, что они съехали с кольцевой на улицы Парижа. Они стали чаще останавливаться и дергаться с места. Было уже темно, когда они добрались до отеля. Слегка моросило начинался дождь. Джон расплатился с водителем, подкинув тому щедрые чаевые, удостоенные ворчливого "мерси, месье". Привратника не было видно. Джон подобрал свои сумки и протиснулся между двух качающихся стеклянных дверей навстречу спешащему пожилому мужчине в бежевой форме.
   Тот взял сумки Джона и приветствовал его на английском.
   - Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать.
   Вестибюль благоухал едким инсектицидом.
   Оказавшись в своей комнате, Джон выложил смену одежды на утро и пощупал свой живот. Больно. И ощущается некоторая припухлость.
   "У меня нет времени болеть".
   Воздух в комнате был угнетающим, слишком теплым и с затхлым запахом. Джон задернул шторы на двух высоких окнах, выходивших на авеню Сент-Оноре, и повернулся, чтобы обозреть свое жилище. Скучные зеленые с серым цветочные узоры на обоях. Ему было слышно, как неподалеку скрипит и лязгает устаревший лифт. Комната не была точно квадратной, она имела форму трапеции - с кроватью, стоящей у широкого конца. Дверь в крохотную ванную комнату открывалась в одном из углов узкого конца. Ко входу можно было добраться, обогнув тяжелый комод. Что до шкафа, то это было гигантское мебельное чудовище из темного дерева - с выдвижными ящиками в центре и отделениями для вешалок по обе стороны за скрипучими дверьми. Нижний ящик, выдвинувшись, открыл под собой узкое пространство. Джон положил туда свой бумажник, паспорт и дорожные чеки. Потом задвинул ящик на место.
   "Я закажу в номер какой-нибудь суп".
   При этой мысли Джон почувствовал, что съеденное ранее поднимается из желудка. Он едва успел добраться до ванной, где его вырвало в туалет. Он вцепился одной рукой в умывальник, желудок его содрогался и содрогался.
   "Проклятье! Проклятье! Проклятье!"
   Джон подсознательно испытывал страх, что подхватил в своей лаборатории "Бродягу", случайное ответвление его безупречно сработанной чумы. Нечто, не замеченное в погоне за успехом.
   Немного погодя он с трудом поднялся на ноги, ополоснул лицо над умывальником и спустил воду. Ноги его дрожали от слабости. Джон пошатываясь вышел из ванной комнаты и бросился вниз лицом на постель. Она пахла каустическим мылом, в нос ударило рвотной вонью.
   "Не вызвать ли мне врача? В Американском госпитале должны быть весьма компетентные врачи".
   Но, вероятно, врач сможет его запомнить. И пропишет антибиотики. Джон задумался над тем фактом, что сам придал своей чуме способность питаться антибиотиками.
   "Что если это "Бродяга" из лаборатории?"
   Джон с трудом, чисто волевым усилием, поднялся на ноги, положил свою драгоценную сумку на дно платяного шкафа и закрыл скрипучую дверь. Он на мгновение прислонился к прохладному дереву, пытаясь восстановить силы. Оттолкнувшись от шкафа, Джон упал спиной на кровать и расслабленно натянул на себя одеяло. Рядом с изголовьем был выключатель. С третьей попытки Джон смог до него дотянуться. Темнота поглотила комнату.
   "Не сейчас, - подумал он. - Пока нет".
   Джон не заметил, когда заснул, но когда открыл глаза, по краям оконных занавесей пробивался дневной свет. Он попытался сесть, но мышцы отказались подчиняться. Его охватила паника. Тело было холодным и насквозь промокшим от пота.
   Медленно, сконцентрировав силу воли, Джон выпростал одну руку и ощупью отыскал телефон.
   Оператор, думая, что ему требуется прибрать в комнате, послал горничную-испанку. Это была крепкая пожилая женщина с крашеными волосами и толстыми руками, мускулы которых были обтянуты тугими рукавами.
   Воспользовавшись своим собственным ключом, она влетела в комнату, поморщила нос от густого запаха рвоты, углядела обессиленное лицо Джона под смятым покрывалом и сказала на английском с изрядным акцентом:
   - Вы желать доктор, сеньор?
   Задыхаясь после каждого слова, Джон ухитрился произнести:
   - Они... слишком... дорого... стоящие...
   - Все есть дорогостоящий, - согласилась горничная, подойдя и встав рядом с кроватью. Она положила прохладную ладонь ему на лоб. - У вас лихьорадка, сеньор. Это есть ужьасные французские соусы. Они плохие для жьелудок. Вам следует держаться подальше от жьирных пищ. Я прьинису вам чего-нибудь. Мы смотреть, как поживаете вы скоро, а? - Женщина похлопала его по плечу. - А я не так дорогостоящий, как доктора.
   Джон не заметил ее ухода, но вскоре она снова оказалась рядом с ним с дымящейся чашкой чего-то горячего в руке. Он унюхал куриный суп.
   - Немного бульона для жьелудок, - сказала женщина, помогая ему сесть.
   Бульон обжег Джону язык, но вызвал чувство успокоения в желудке. Он выпил большую его часть, прежде чем снова опустился спиной на подушки, взбитые для него горничной-испанкой.
   - Я Консуэла, - сказала она. - Я приду обрьатно, когда закончу другие комнаты. Вам есть лучше теперь, а?
   Консуэла вернулась еще с одной порцией бульона, разбудила Джона и помогла ему спустить ноги с кровати Ей пришлось поддержать его.
   - Вы пить. - Горничная придерживала его руку с чашкой, принуждая выпить весь бульон.
   - Вы лучше, - сказала она, но Джон не чувствовал себя лучше.
   - Сколько времени? - спросил он.
   - Время сделать постель и одьеть вас в ночную одежду.
   Горничная принесла снаружи кресло и втиснула его рядом с изголовьем кровати. Она подняла Джона и усадила в это кресло, где он сидел, пока она расправляла постель и сворачивала покрывало.
   "Господи, какая она сильная", - подумал Джон.
   - Вы скрьомный мужчина, - заявила женщина, стоя перед ним подбоченясь. - Мы раздеваем только до нижнего белья, а? - Она хихикнула. - Не надо крьасного лица, сеньор. Я похьронила двоих мужей. - Горничная перекрестилась.
   Не способный к сопротивлению, едва отдающий себе отчет в происходящем, Джон был пассивен, пока Консуэла раздевала его и водворяла в постель. Простыни холодили его тело.
   Она оставила занавески закрытыми, но Джон все же ясно различал дневной свет.
   - Сколько времени? - выдавил он.
   - Время Консуэле делать множество дрьугой работы. Я приду назад и принесу еще бульон. Вы прогольодались?
   - Нет. - Джон слабо покачал головой.
   Широкая усмешка осветила ее лицо.
   - Вы счьастливчик для Консуэлы, а? Я говьорю на хорьошем англьийском, нет?
   Он ухитрился кивнуть.
   - Это счастливая вещь. В Мадриде я есть горничная для американцев. Мой первый муж есть мексиканец из Чикаго в США. Он учить меня.
   - Спасибо, - это было все, что Джон был способен сказать.
   - Трасиос э Диас, - прожурчала горничная и соизволила удалиться из комнаты.
   Джон уснул. Во сне ему досаждали кошмары о Мери и двойняшках.
   - Пожалуйста, не надо больше снов О'Нейла, - бормотал он. Джон ворочался в постели, неспособный избежать воспоминаний О'Нейла двойняшки, играющие на заднем дворе их дома. Мери, радостно смеющаяся над рождественским подарком.
   - Она была так счастлива, - прошептал Джон.
   - Кто счастльивый? - Это была стоящая рядом с ним Консуэла. Из-под занавесок на окнах просачивалась темнота.
   Джон учуял куриный бульон.
   Под его спину просунулась мускулистая рука и поставила его в вертикальное положение.
   Другая рука держала бульон, чтобы Джон мог пить. Бульон был только слегка теплым и на вкус получше, чем в первый раз. Джон услышал, как чашка звякнула, когда Консуэла поставила ее на тумбочку рядом с телефоном.
   - Эскузадо, - сказала она и щелкнула пальцами. - Ванная! Вы желать идти в ванная?
   Джон кивнул.
   Консуэла втащила его в ванную комнату и оставила, прислонив к умывальнику.
   - Я жду сньаружи, - сообщила она. - Вы зовете, а?
   Когда она уложила его обратно в свежезастеленную кровать, Джон спросил:
   - Какой... день?
   - Этот день? Этот день после, как вы прибыть, сеньор О'Дей. Это день, когда О'Дей лучше, а? - Горничная усмехнулась своей шутке.
   Он не смог ей ответить, беспомощно подергав губами.
   - Вы не жьелаете дорьогой доктор, сеньор?
   Джон качнул головой из стороны в сторону.
   - Мы смотрим завьтра, - заявила горничная. Она вышла, задержавшись, чтобы выдать ему веселое "Аста маньяна!", прежде чем закрыть дверь.
   Утро можно было определить по возвращению Консуэлы. На этот раз она принесла маленькую чашку с вареным яйцом в дополнение к бульону. Горничная подперла его подушками и накормила яйцом с ложечки, вытерев подбородок словно младенцу, прежде чем дать бульон.
   Джону показалось, что сил прибавилось, но в мозгах все еще была путаница и сводящая с ума неспособность определить, какой сейчас день или час. Консуэла расстраивала Джона, увертываясь от его вопросов.
   - Это день, когда О'Дей есть двьа яйца утром.
   - Это день, когда О'Дей имеет мьясо и хлеб для обеда.
   - Это день, когда О'Дей имеет морьоженое с его комида.
   - ...день, когда О'Дей... день, когда О'Дей... - Веселое лицо Консуэлы стало приметой неисчислимых дней, но Джон чувствовал, как к нему возвращаются силы. В одно прекрасное утро Джон принял ванну. Он больше не нуждался в помощи, чтобы добраться до ванной комнаты.
   Когда Консуэла унесла тарелки из-под его завтрака, Джон поднял трубку телефона и попросил управляющего. Оператор ответила, что НЕМЕДЛЕННО соединит его с месье Депла. И меньше, чем через две минуты, Депла был на линии, разговаривая с ярко выраженным британским акцентом.
   - А, мистер О'Дей. Я как раз собирался вам позвонить по поводу вашего счета. Обычно мы требуем еженедельной оплаты, а уже девять дней... но в таких обстоятельствах... - Он откашлялся.
   - Если вы пришлете кого-нибудь, я подпишу необходимые дорожные чеки, сказал Джон.
   - Сейчас, сэр. Я сам принесу счет.
   Джон извлек пакет дорожных чеков из-под ящика шкафа и теперь ждал в постели, пока придет Депла.
   - Жерар Депла к вашим услугам, сэр. - Управляющий был высоким седовласым мужчиной с приятными правильными чертами лица и широким ртом с крупными зубами. Он предъявил счет на маленьком черном подносе, сбоку аккуратно помещался карандаш.
   Джон подписал десять чеков и попросил, чтобы ему принесли сдачу.
   - Для Консуэлы, - пояснил он.
   - Драгоценность из драгоценностей, - улыбнулся Депла. - Я на вашем месте посоветовался бы с врачом, но все хорошо, что хорошо кончается. Должен сказать, что вы выглядите значительно лучше, сэр.
   - Значит вы заглядывали ко мне? - спросил Джон.
   - В данных обстоятельствах, сэр. - Депла поднял поднос и подписанные чеки. - Но Консуэла зачастую оказывается права насчет болезней гостей. Она уже давно у нас работает.
   - Если я обзаведусь собственным хозяйством во Франции, то непременно у вас ее украду, - хмыкнул Джон.
   Депла хихикнул.
   - Постоянный риск в нашем деле, сэр. Можно ли мне поинтересоваться, какие дела привели вас в Париж?
   - Я консультант по инвестициям, - солгал Джон. Он изобразил перед Депла озабоченного бизнесмена. - И я опаздываю на важную встречу по поводу одного проекта. Я вот думаю, не может ли отель предоставить мне напрокат машину с шофером, разговаривающим по-английски?
   - С какого дня, сэр?
   Джон проверил свои внутренние резервы - маловато. Но всего через четыре дня... Остров Эчилл... письма. Необходимо было еще кое-что сделать, прежде чем предпринять последующие шаги. Он чувствовал, что времени осталось мало. Придется изменить планы.
   Джон глубоко вздохнул.
   - Завтра?
   - Разумно ли это, сэр? Вы выглядите намного лучше, благодаря отличной заботе Консуэлы, но даже так...
   - Это необходимо, - сказал Джон.
   Депла выразительно пожал плечами.
   - Могу ли я спросить, куда вы направляетесь, сэр?
   - В Люксембург. А потом, наверное, обратно в Орли. Я не уверен. Машина будет мне нужна на несколько дней.
   - Машиной? - Депла явно был поражен. - Орли? Вы куда-то летите?
   - Я собирался, когда было чуть сильнее...
   - Поговаривают об еще одной забастовке авиадиспетчеров, - сказал Депла.
   - Тогда я могу воспользоваться машиной, чтобы добраться до Англии.
   - Так далеко! - По тону Депла было понятно, что он считает своего постояльца расточительным.
   Как и весь остальной штат отеля, особенно Консуэла.
   - Эти амьериканцы! Он не будет платить доктору. Сльишком дорого. Но он наньимает машину и водьителя, говорящего по-англьийски для подьобного путешествия. Мои амьериканцы в Мадриде проявльяли такьие же признаки безьумия. Они вопят на песетес, и потом они покьупают тельевизор, такой большой, что его нельзя двьигать, кромье как с брьигадой грьузчиков.
   Я думаю, мужчины всегда были по большей части тупой и
   бесчувственной массой. Их эмоции покрыты рубиновой тканью.
   Они противятся чувствительности и завершенности, исходящим
   от женщин - цементу, скрепляющему все воедино. Когда наши
   сторожа оставляют переговорник открытым, я слышу, как
   снаружи Падрейк бормочет о том, какого мужчину он возьмет
   в свой Круг Дружбы, мучаясь над именами, то это имя, то
   другое. Круг Дружбы! Все они ищут что-нибудь, что снова
   соберет нас вместе, что-нибудь, что поддержит их и
   пронесет сквозь эти ужасные времена.
   Дневник Кети О'Хара
   Не раздеваясь, Бекетт вытянувшись лежал на своей спартанской раскладушке в крохотной комнате ДИЦ. Он заложил руки за голову, чувствуя костяшками пальцев комковатую подушку. Единственным источником света в комнате были часы с подсветкой на столе возле его головы. Полтретьего ночи. Глаза Бекетта были открыты. В горле у него застрял комок, который он никак не мог проглотить.
   "Слава Богу, моя семья пока в безопасности", - думал Бекетт.
   Вся эта зона северного Мичигана была оцеплена войсками.
   "Мы идем по пути Франции и Швейцарии".
   "Распались".
   Он знал, что стоит только закрыть глаза, как сознание заполонят воспоминания об умирающей Ариене Фосс.
   - Я замерзаю! - не переставала она жаловаться.
   Впрочем, между жалобами Фосс снабжала их клинической картиной своих симптомов, как они виделись изнутри сознанию, окончательно настроившемуся на медицинские детали.
   В палате госпиталя были светло-зеленые стены и твердый пластиковый пол, покрытый пятнами засохшего антисептика. Окон не было. Лишь картина с горным пейзажем висела на стене, создавая иллюзию пространства за стенами стерильной комнаты. Линии проводов в сером изоляционном покрытии выходили из-под ложа Фосс, прячась в коробке электронной системы, наблюдавшей за ее жизненными показателями. Лишь одна прозрачная трубочка сбегала из капельницы в ее правую руку: раствор Рингера.
   Со своего кресла возле ее кровати Бекетт мог держать в поле своего зрения и монитор, и пациентку. Губы Фосс шевелились. Звука не было, глаза закрыты. Губы шевельнулись снова, потом послышалось:
   - Был наплыв той странной разновидности дезориентации, - прошептала она. - Вы уловили это?
   - Да, Ари.
   - И с Дореной тоже? Что она говорит?
   Бекетт подвинул лампу ближе к тетради на своих коленях и сделал пометку.
   - У нас скоро будет доклад от Джо, - сказал он.
   - Скоро, - прошептала Фосс. - Что это означает?
   - Через час или около того.
   - Через час или около того меня уже здесь может не быть. Эта штука быстрая, Билл. Я это чувствую.
   - Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись назад, - сказал Бекетт. - Какой первый симптом заставил вас заподозрить, что это чума?
   - На моей правой стопе этим утром появилось белое пятно.
   "Белые пятна на конечностях", - записал Бекетт.
   - А раньше ничего? - спросил он.
   Фосс открыла глаза. Зрачки были остекленевшими, веки - опухшими. Ее кожа была бледной и бескровной, как у мертвеца. Почти такого же цвета, как и подушка под головой. Кукольные черты обрюзгли, вьющиеся волосы спутались и были влажными от пота.
   - Вспоминайте, - приказал Бекетт.
   Фосс закрыла глаза, потом прошептала:
   - Ах, нет.
   - Что? - Он склонился к ее голове.
   - Это не могло быть симптомом, - прошептала она.
   - Что?
   - Позавчера я проснулась с мозолями, как у черта.
   Бекетт быстро начал записывать.
   - Вы это тоже протоколируете? - шепотом спросила Фосс.
   - Вообще все, что может оказаться важным. Что еще?
   - Я приняла ванну и... Иисусе! У меня болит кишечник.
   Бекетт сделал пометку, потом сказал:
   - Вы приняли ванну.
   - Это было странно. Казалось, что вода никак не нагреется как следует. Я думала, что это проклятые сантехники, но была туча пара, и кожа у меня покраснела. Хотя мне было холодно.
   "Сенсорное искажение", - записал Бекетт, потом:
   - Вы не обливались холодной водой?
   - Нет. - Фосс медленно качнула головой из стороны в сторону. - И я была голодна. Я съела два завтрака. Я думала, это просто весь этот беспорядок и... вы знаете.
   - Вы не щупали себе пульс?
   - Не думаю. Я не помню. Господи, меня это обеспокоило, так много есть. Меня всегда тревожит набираемый вес. Куда вы поместили Дорену?
   - Чуть дальше по коридору. Мы поставили ультрафиолетовые излучатели и антисептические распылители в проходе между комнатами. Мы решили, что это хорошая идея... просто на всякий случай.
   - На случай, если одна из нас получила порцию чумы, а вторая нет. Хорошая мысль. Что это за дрянь в капельнице?
   - Просто раствор Рингера. Мы собираемся попробовать немного новой крови. Вам нужна лейкоцитарная стимуляция.
   - Значит, она уже добралась до костного мозга.
   - Мы в этом не уверены.
   - Как только я увидела то белое пятно у себя на лодыжке, Билл, думаю, что уже тогда все поняла. У меня кишки стали, словно комок льда. Но мне не хотелось об этом думать. Вы заметили пятно у Дорены на руке?
   - Да.
   - Сделайте основательное вскрытие, - сказала Фосс. - Отыщите все, что сможете. - Она закрыла глаза, потом снова открыла.
   - Я долго была без сознания?
   - Секунду.
   - Нет! Когда вы принесли меня сюда?
   - Около часа.
   - Это обрушилось, словно тонна кирпича, - сказала Фосс. - Я помню, как вы сажаете меня на край кровати, чтобы помочь надеть халат, а потом - ап!
   - У вас упало давление.
   - Я так и думала. А что с другими женщинами в ДИЦ? Это распространяется?
   - Боюсь, что так.
   - Дерьмо! - Она помолчала мгновение, потом: - Билл, не думаю, что от вашей антисептической обработки будет много толку. Я думаю, что носителями являются мужчины.
   - Боюсь, что вы правы, - Бекетт откашлялся.
   - Какая температура?
   - Сначала был жар, а сейчас снижается - девяносто девять и семь десятых. - Бекетт посмотрел на монитор. - Сердцебиение сто сорок.
   - Собираетесь попробовать наперстянку?
   - Я заказал немного ланоксина, но мы еще обсуждаем это. На Дорену он не слишком подействовал.
   - Вскрытие, - прошептала Фосс. - Ищите фибробласты.
   Он кивнул.
   - Боже, - сказала она. - В печени ощущения, как в использованном футбольном мяче.
   Бекетт сделал пометку.
   - Вы пробовали интерферон... Дорене? - прошептала Фосс.
   - Да.
   - И что?
   - С тем же успехом можно было применять дистиллированную воду.
   - Я заметила, что моя сиделка - мужчина. Насколько плохо обстоят дела с другими женщинами?
   - Плохо.
   - Что вы делаете?
   - Мы перекрыли все помещения. Нам повезло, что этот комплекс строился так, чтобы противостоять радиоактивному заражению.
   - Думаете, любая из них может подхватить чуму?
   - Слишком рано что-то говорить.
   - Есть ли какие-то идеи насчет того, как это сюда попало?
   - Любой из нас мог занести это. Лепиков думает, что это он. Он говорит, что никак не может связаться со своей семьей в Советском Союзе.
   - Данзас из Бретани, - прошептала Фосс.
   - Но он уже давно там не был.
   - Лепиков, - сказала она. - Он получил все виды инструктажа, прежде чем был послан сюда. Годелинская на это жаловалась. Специалисты, эмиссары... Лепиков уверен, что у него ослабленная форма.
   - У вас есть какие-нибудь симптомы? - спросила она.
   - Небольшой насморк и легкая лихорадка, но это было еще пять дней назад.
   - Пять дней, - прошептала Фосс. - А я уже умираю.
   - Мы предполагаем, что инкубационный период не больше трех или четырех дней, - пояснил Бекетт. - Может быть, даже меньше. Мужчине может потребоваться пара дней, чтобы стать активным носителем.
   - Легкая форма для мужчин, смертельная - для женщин, - прошептала Фосс, потом громче: - Этот Безумец - грязный сукин сын! Они все еще думают на О'Нейла?
   - Никто в этом больше не сомневается.
   - Думаете, он тоже носитель?
   Бекетт пожал плечами. Не было смысла рассказывать ей про Сиэтл и Такому. С нее и так достаточно.
   - Я бы хотел свести воедино ваши симптомы.
   - Может быть, на это времени у нас больше не будет, так что давайте сейчас.
   - Не сдавайтесь, Ари!
   - Вам легко говорить, - она молчала почти целую минуту, потом сказала: - Расстройство желудка в то утро, когда я чувствовала себя возбужденной. Потом жажда. У Дорены было то же самое?
   - Идентично.
   - Головная боль. Боже, временами это просто невозможно терпеть. Сейчас еще сносно. Вы даете мне какое-то обезболивающее через капельницу?
   - Пока нет.
   - У меня болят соски, - сказала Фосс. - Я вас уже просила, чтобы вы сделали лучшее чертово вскрытие в своей жизни?
   - Я помню.
   Тихонько зашел Данзас и шепнул Бекетту:
   - Дорена Только что умерла.
   - Я слышала, - сказала Фосс. - Вот еще одно, Билл. Обостренный слух. Все так чертовски громко! Вы можете привести мне рабби?
   - Мы пытаемся, - начал Данзас.
   - Прекрасное время для меня вернуться к... Проклятье! Мой трахнутый желудок в огне! - Она посмотрела мимо Бекетта на Данзаса. - Этот Безумец просто грязный садист. Он должен знать, в какой муке умирают его жертвы.
   Бекетт раздумывал, не стоит ли ей рассказать о том, что большинство женщин впадали в кому и умирали, не просыпаясь. В конце концов он решил об этом умолчать. Не было смысла демонстрировать, что попытка сохранить Ариене жизнь лишь продлевала ее боль.
   - О'Нейл, - прошептала она. - Интересно, чувствовала ли его жена какую-нибудь... - Фосс закрыла глаза и замолчала.
   Бекетт приложил ладонь к артерии на ее шее. Он наклонился к монитору: кровяное давление шестьдесят на тридцать. Пульс падает.
   - Каждый антибиотик, опробованный нами на Дорене, только ухудшал ее состояние, - пояснил Данзас. Но, возможно, мы могли бы попробовать какие-нибудь хемо-препараты...
   - Нет! - Это была Фосс, голос ее был неожиданно громким и резким. Она повернулась и пристально посмотрела на Бекетта. - Ничего не рассказывайте моему мужу про боль.
   Бекетт проглотил комок в горле.
   - Я не буду.
   - Скажите ему, что это было очень легко... очень спокойно.
   - Может быть, немного морфина? - предложил Бекетт.
   - С морфином я не смогу думать. А если я не смогу думать, то не смогу и рассказывать вам, что со мной происходит.
   В комнату вошел санитар в белой куртке поверх армейской формы. Это был молодой мужчина с мелкими невыразительными чертами лица. Его именная бирка гласила: "Диггинс". Он перепуганно уставился на неподвижную фигуру Фосс.
   Бекетт мрачно посмотрел на него.
   - Вы ищете подходящий тип крови с ослабленной инфекцией?
   - Да, сэр. У донора подтвержденная инфекция мочевого пузыря. Он уже на кушетке.
   - Количество лейкоцитов? - спросил Бекетт.
   - Доктор Хапп сказал, что достаточно высокое. Точных цифр у меня нет.
   - Тогда давай его сюда. Он просто вызвался сдавать кровь.
   Диггинс остался стоять на том же месте.
   - Это правда, сэр, что мы все переносчики этой штуки? Все мужчины здесь?
   - Вероятно, - буркнул Бекетт. - Тот донор, Диггинс.
   - Простите, сэр, но снаружи задается масса вопросов... закрытые двери и все такое.
   - Нам придется это просто выдержать, Диггинс! Вы собираетесь доставить сюда донора?
   Диггинс немного поколебался, потом сказал: