Херберт Фрэнк. Белая чума

   Доэни и Кевин О'Доннел вели очень тихий разговор, когда Джон вошел. Они не обратили внимания на прибытие арестованного и продолжили свою беседу. Херити потягивал виски прямо из бутылки. Несколько папок с бумагами лежали в беспорядке на столе между Кевином и Херити. Справа от О'Доннела на стуле стояла большая картонная коробка.
   Джон почувствовал, что в нем начались какие-то странные перемены настроения, когда он стоял в ожидании ритуала, придуманного специально для него. Сцена была одновременно смехотворной и сохраняющей внешние атрибуты, взятые напрокат у беспощадных судебных процессов.
   Отец Майкл уставился неподвижным взглядом на стол перед собой, не отреагировав на легкий толчок мальчика, известившего о появлении Джона. Мальчик смотрел на Джона с откровенной скукой.
   Джон направил свою мысль О'Нейлу-Внутри: "Они хотят убить меня, потому что думают, что я - это ты".
   О'Нейл-Внутри ничего не ответил.
   Кевин внезапно повысил голос:
   - Мальчик является свидетелем и скажет то, что должен, когда я прикажу!
   Мальчик повернул голову и посмотрел на Кевина. Он истерично завопил:
   - Ты дерьмо! Твоя мать думала, что родила ребенка, а вместо этого родила дерьмо!
   Собравшиеся нервно рассмеялись. Кевин просто гадко ухмыльнулся.
   - Ничего, пусть пока живет, - сказал он. - Мы знаем, что его слова взяты на помойке, как у всякой уличной шпаны.
   Херити опрокинул бутылку виски и сделал большой глоток. Потом он осторожно поставил бутылку на стол и уставился на нее. Та была опустошена почти наполовину.
   Отец Майкл посмотрел на Херити и Кевина.
   - Вы не люди, а исчадья ада. Клятва ничего не значит для вас - будь она ваша собственная или чья-либо. Я хочу спросить тебя, Джозеф. Почему ты, зная, что в Америке есть отпечатки пальцев и зубные карты, угрожаешь этому мальчику и требуешь от меня нарушить тайну исповеди? Почему?
   - Я делаю это потому, что хочу, чтобы этот мальчик заговорил, а не ты, - ответил Херити. - Никто не должен идти по жизни подобно молчаливому привидению!
   - Я предаю тебя анафеме, - произнес отец Майкл глухим голосом. - Ты будешь проклят вечно, Джозеф Херити, и ты, Кевин О'Доннел. Я налагаю на вас проклятие из-за ваших грехов, и оно будет непрерывно расти с каждым вашим вздохом.
   - Твое проклятие для нас ничего не значит, - ухмыльнулся Херити. Он сделал еще один глоток из своей бутылки.
   В голосе Кевина проскользнула нотка нервозности.
   - Жизнь и смерть находятся в наших руках, а не в ваших!
   Отец Майкл повернулся к Джону.
   - Прости меня, сынок, прошу тебя. Они бы стали пытать этого бедного мальчика. Я не мог этого допустить. Я нарушил тайну исповеди, прости меня за это.
   Грудь Джона словно перетянуло стальным обручем. Тайну исповеди? Как это могло относиться к нему? Пот начал заливать ему глаза.
   Кевин О'Доннел ухмыльнулся и открыл коробку на стуле возле него. Он вынул оттуда большой кувшин с толстыми стенками и поставил его на стол. Джон уставился на этот странный сосуд. Он был наполнен янтарной жидкостью, в которой что-то плавало. О'Доннел слегка повернул сосуд в сторону Джона, чтобы тот смог внимательно рассмотреть его содержимое. На Джона уставилось чье-то лицо.
   Это была голова!
   Глаза были закрыты, но губы слегка раздвинуты. Джон узнал третьего всадника, ехавшего вместе с Херити и Кевином.
   - Познакомься с Алексом Колеманом, - сказал Кевин. - Наконец он замаринован в виски. Я уверен, что сбылась его мечта о райском блаженстве. - Кевин сфокусировал взгляд прищуренных глаз на Джоне, дав знак Доэни не двигаться. - Он был предателем, чье предупреждение позволило Фину похитить у нас гордость Ирландии.
   - Кевин, ты... - начал говорить Доэни.
   - Не прерывай меня! Ты находишься здесь только потому, что мы тебя пока еще терпим, но скоро наше терпение кончится!
   По сигналу Кевина из толпы вышли шестеро мужчин и заняли места в ряду стульев, усаживаясь со скрипом деревянных ножек по полу, покашливанием и приглушенными комментариями.
   Кевин резко ударил по столу кусочком дерева, потом поднял его над головой.
   - У меня в руках кусок корня лесного дерева из Кешелла. Это знак того, что здесь правит Ирландский Закон. - Он осторожно положил кусок дерева на стол. - Согласно старому обычаю, мы прибыли сюда на лошадях, как древние короли, подлинные завоеватели. Древние законы будут восстановлены. - Кевин еще раз оглядел комнату. - Присутствует ли здесь О'Нейл?
   Никто не откликнулся.
   - Семья арестованного покинула его, - продолжил Кевин. - Узник остался в одиночестве. - Он поставил сосуд около себя. - Но триумвират присутствует, и судебный процесс начинается. - Глаза Кевина оглядели комнату еще раз, остановившись наконец на Херити. - Настало время, Джозеф.
   Херити осторожно отодвинул сосуд в сторону и вынул листок бумаги из стопки, лежавшей на столе. Он начал читать, изредка поглядывая на Джона.
   - Прежде всего мы хотим сказать, что ты, узник, и есть Джон Рой О'Нейл. Мы утверждаем, что ты и есть создатель чумы, надругавшейся над нашей бедной землей и большей частью мира. Она сделала исключение только для британцев и язычников, для которых она стала легким наказанием. Мы говорим, что ты не имел права вредить нам таким трусливым манером. Что ты можешь сказать в свою защиту, Джон Рой О'Нейл?
   Джон уставился на голову в кувшине. Она говорила с ним голосом О'Нейла!
   "В чем моя вина? - спрашивала она. - Я сделал ошибку. Священник знает об этом! Я сделал ужасную, мучительную ошибку".
   "Кто может это отрицать?" - подумал Джон.
   "Что же мне еще было делать, - спрашивала голова, - если эти террористы-убийцы, которых ирландцы терпят и даже подстрекают, - что же мне еще было делать, чтобы отомстить за зверское убийство моей семьи?"
   - Это была ужасная провокация, - прошептал Джон.
   - Неужели узник решил заговорить? - вкрадчиво спросил Кевин.
   Джон не слышал его. Голова продолжала говорить:
   "Это ирландцы должны предстать перед судом! Это они позволили развиться терроризму!"
   Джон молча кивнул.
   Отец Майкл искоса глянул на Джона, спрашивая себя, что за странное спокойствие у этого человека, как будто он спрятался в каком-то тайном укрытии, куда не могут проникать звуки.
   Доэни повернулся и посмотрел на Джона. "Черт бы побрал Ирландскую честь, - подумал он. - Что подумает этот бедный безумец, когда узнает, что прокурор - это я?"
   КАКОЙ ЦЕНОЙ НУЖНО ПЛАТИТЬ!
   Но Кевин О'Доннел без сомнений разрушил бы его лабораторию, если бы он не выполнял его приказов. Даже Адриан Пирд пострадал бы, черт его побери! Но они должны продолжать работу с тем, что дал им Безумец. Лекарство от чумы - вот основная задача. Ирландия все-таки может сделать это сама!
   Кевин посмотрел на отца Майкла.
   - Сделаете ли вы первое заявление, отец?
   Отец Майкл кашлянул и внимательно взглянул на Джона.
   - Все, что сотворил Безумец, было из-за того, что он испытал насилие. До этого в нем не было злобы.
   - Мы будем называть арестованного О'Нейлом! - выкрикнул Кевин.
   Херити коварно усмехнулся и отпил еще один глоток из своей бутылки.
   - Злоба - это даже не то слово, чтобы описать его намерения, продолжал отец Майкл. - О'Нейл, кажется, был охвачен слепой яростью, и у него не было других эмоций. Он безумно хотел уничтожить тех, кто разрушил его мир. Мы должны признать, что цель его была точной - не в целом, но вполне удовлетворительной для такой ярости.
   Джон стукнул наручниками о железную трубу, уставившись на голову в сосуде. Она продолжала молчать. Почему О'Нейл не пришел к нему на защиту?
   - Я не имею в виду, что О'Нейл руководствовался какими-то принципами, говорил отец Майкл. - Я допускаю, что он полностью сознавал, кто отвечал за его действия и за то насилие, совершенное против него. Если у него и была какая-то вера, то только вера в то, что он сможет убить всех нас.
   Отец Майкл встал и оглянулся, чтобы посмотреть на присяжных. Мальчик отступил на шаг.
   - Вне всяких сомнений, это была просто вспышка гнева! - голос священника напоминал раскаты грома. - Гнева против виновников его агонии! Против всех нас! - Он понизил свой голос до монотонного шепота. - Он и нам передал свою страстную ненависть. Что нам с ней делать?
   Внимание отца Майкла переключилось на Кевина.
   - Мы пострадали от мести, так будем же называть вещи своими именами. Если мы должны игнорировать священный судебный запрет на вынесение решения, то будем хотя бы судить, учитывая фактор мести и, таким образом, осознавая последствия.
   - Судите, да не судимы будете, - насмешливо усмехнулся Херити.
   - Дай ему сказать, - вмешался Кевин. - Я обещал, что не буду препятствовать защите.
   - Да! - сказал отец Майкл. - Мы поклялись нашей священной Ирландией! Правда и справедливость - вот в чем мы поклялись перед Всемогущим Господом!
   - Всемогущим Господом, - повторил Херити, отхлебнув из бутылки.
   - Джозеф Херити напомнил нам, - продолжал священник, - о священном предупреждении. Христос сделал это бельмом на нашем глазу. Оно вызывает страшный вопрос: а судьи кто? Осмелимся ли мы осуждать самих судей? Если мы говорим, что только мужчины могут быть судьями, мы отрицаем Бога. Неужели мы отрицаем Бога?
   - Да, я отказываюсь от него! - крикнул Херити.
   - Замолчи, Джозеф, - сказал Кевин. - Пусть себе проповедует.
   Отец Майкл обвел комнату горящими глазами.
   - Мы были цивилизованными в Ирландии, в то время как весь остальной мир был грязной языческой помойкой. Так давайте же поступать как цивилизованные люди. - Он уставился на Доэни, явно выражавшего неудовольствие.
   - Если мы намереваемся устроить здесь законный ирландский суд, как говорит "судья" Кевин О'Доннел, тогда в нашем суде не должно быть лицемерия. Давайте не будем тешить себя иллюзиями. Давайте не будем считать себя ангелами, а бедного Безумца... господина О'Нейла исчадием ада. Это именно тот вопрос, который требует решения согласно нашей клятве.
   - Неужели требует? - иронично спросил Херити.
   - Требует! - свирепо ответил отец Майкл. - В чем обвиняется этот человек?
   - В чем обвиняется? - повторил Херити с насмешливой торжественностью. Он обвиняется только в том, что сломал цветок ирландской прелести.
   - Он был безумен в этот момент! - воскликнул священник.
   - Момент? - опять с нажимом повторил Херити. - Конечно же, этот момент длился довольно долго! - Он мельком взглянул на Пирда, стоявшего отдельно от толпы. - Не хотите ли вы что-нибудь сказать нам, доктор Адриан Пирд?
   - Он выглядел нормально всегда, когда я встречался с ним, - заявил Пирд. - Я внимательно наблюдал за ним с тех пор, как мы заподозрили в нем О'Нейла.
   - А что, он сделал здесь? - спросил отец Майкл.
   - Хотел показать нам, что знает, как была создана чума, - ответил Пирд.
   - Ради Бога, люди! - взмолился отец Майкл. - Он раскрыл перед вами все, что нужно для того, чтобы найти лекарство.
   - Я не вижу никакого лекарства, - буркнул Пирд. - Я думаю, что мы найдем его, но только не благодаря ему.
   - О Боже! - вздохнул отец Майкл. - Создание лекарства будет заслугой Адриана Пирда. Ну, теперь я все понял. - Он посмотрел на Доэни, который тут же отвел взгляд. Священник еще раз взглянул на присяжных, подумав о том, что там собрался всякий сброд, изображающий скуку. Неужели они консультировались с Кевином и Херити и уже вынесли приговор? Не был ли этот процесс обыкновенным обманом?
   - Окончательный конфликт происходит между хорошим и хорошим, а не между хорошим и плохим. Не в этом ли предмет нашего спора? - спросил священник. - Я говорю вам, сидящим в этой комнате, что мы столкнулись с конфликтом между плохим и плохим. Может ли черт судить дьявола? Вы можете спросить: "Кто же знает его лучше всех?" Но я предупреждаю вас и умоляю подойти к решению с ясной головой и полным пониманием того, какая власть дана вам, чтобы судить.
   Священник подошел к своему месту и сел. Мальчик приблизился и встал рядом.
   Джон посмотрел на голову в сосуде. Что она скажет теперь? Лишь только голова вправе выносить правильные решения в этой комнате. Джон с внезапной ясностью понял это и ощутил тепло от такой мысли.
   Кевин посмотрел на Доэни и кивнул, находя забавным воспоминание о том, как Доэни заставили взять на себя роль прокурора. Как это, должно быть, уязвляет его гордость!
   Финтан заметил, что лица присяжных несколько оживились. Решение было уже известно заранее. О нем Кевин дал понять в частных беседах с теми людьми, что были выбраны из его банды. "Но привкус трагического спектакля был присущ самой Ирландии, - подумал Доэни. - Привлекательность настоящего суда нельзя было отрицать. Мы толпой бежим на спектакли агонии и наблюдаем, как на сцене умирают. Мы массово спешим на Голгофу". Он усмехнулся своим мыслям, когда готовился к решающей речи.
   "Моя задача очень проста, - подумал Доэни. - Я просто должен предоставить им слово для оправдания уже принятого решения".
   Самым рассудительным тоном, на какой только был способен, Доэни обратился к присяжным.
   - У меня нет желания унижать О'Нейла. Я согласен с тем, что он только тогда был безумен, когда совершил это ужасное открытие. Но это не оправдание. При условии, что сумасшествие будет служить оправданием за другие отвратительные преступления, мы вынуждены будем пересмотреть всю историю нашего мира. Это можно поставить в один ряд только с распятием на кресте самих себя.
   Доэни быстро взглянул на отца Майкла. Затронута его религия, как он отреагирует?
   - Священник говорит, что это вспышка гнева, страстная ненависть, продолжил Финтан. - Теперь это предельная вспышка гнева всего человечества. Может ли оно сейчас проявить милосердие к О'Нейлу? Можем ли мы рассматривать явный факт его безумия как просто смягчающее обстоятельство? Я думаю, что не можем! Есть такие преступления, для которых сумасшествие не является оправданием! Есть такие преступления, само рассмотрение которых требует, чтобы Безумца признали виновным!
   Доэни повернулся, чтобы увидеть О'Нейла. Почему этот человек так пристально смотрит на голову бедного Алекса? Безумец, казалось, никак не реагирует на ход процесса, только его плечи низко опущены, но взгляд прикован к голове, находящейся в сосуде.
   - Священник говорит: не судите и не судимы будете. Известное выражение, слышанное каждым. Но чье суждение мы выносим здесь? Неужели мы допускаем, что Бог одобряет преступление О'Нейла?
   Доэни посмотрел на отца Майкла и подумал: "Пусть он теперь вернется к своему оправданию безумия!"
   Все еще глядя на священника, Финтан продолжал:
   - Только сам дьявол радовался бы совершенному О'Нейлом злодеянию. И пожалуй, это седьмой день дьявола, когда он отдыхает и восхищается его работой. Я не могу сказать: "Пусть Бог судит этого человека, потому что мы, люди, не можем его судить".
   Доэни вновь обратил свое внимание на присяжных, заметив, как они заскучали. Достаточно ли веских доводов он привел?
   - Бог лучше знает. Это ли наше-суждение? - спросил Доэни. - Допустим ли мы, простые смертные, что не сможем оценить сделанное О'Нейлом? Неужели у нас нет наблюдательности и логического мышления?
   Один из присяжных, человек с красным шрамом через всю щеку, подмигнул Доэни.
   Тот отвернулся, внезапно почувствовав себя как-то причастным к преступлению. Когда он вновь заговорил, голос его стал тише и не таким уверенным. Кевин вынужден был приказать:
   - Говори громче!
   - Я говорю вам, - опять начал Доэни, - что решение должны вынести мы. Мы, выжившие после насилия. На нас лежит задача восстановления нашего доброго имени. В этой комнате не дьявол выступает против дьявола, а мы боремся со злом! Это война! Это принципы, которые мы должны признавать и применять!
   Жестом, полным наигранного драматизма, Доэни указал на Джона.
   - Что он может опровергнуть? Единственное и не очень убедительное объяснение, которое он себе позволил, то, что это не он, а другой человек, живущий внутри него. Но мы знаем правду, которой мы, находящиеся в комнате, должны придерживаться.
   И снова Джон загремел наручниками, пытаясь освободиться. Голова в кувшине снова заговорила с ним! Голос, без сомнения, принадлежал О'Нейлу: "О чем говорят здесь эти идиоты? Я сделал то, что должен был сделать. Меня вынудили к этому. А почему они здесь держат тебя, Джон Гарреч О'Доннел? Наверное, потому что нет никого, кто был мне настолько близок... Потому что ты знаешь меня лучше всех!"
   - Не хочет ли священник что-нибудь добавить к сказанному? поинтересовался Кевин. - Я не вижу никого, кто бы вам в этом препятствовал.
   Отец Майкл медленно поднялся, вперив злобный взгляд в Доэни, и сказал:
   - Закон в целом и ирландский суд, в частности, претендуют на сохранение этических принципов в науке. Это правда! Мы должны следовать правде вне зависимости от обстоятельств. Правда, во что бы то ни стало, даже если небо упадет на землю.
   Священник осмотрел суд присяжных.
   - Все, что я хочу сказать, это то, что если вы следуете этому принципу, то должны будете отказаться от этого на свой страх и риск. Я был счастлив услышать слова "судьи" О'Доннела, что он не будет мешать защите. Когда бы мы не замалчивали линию расследования, которая могла бы привести к нежелательным открытиям, мы не оказывали бы плохую услугу правде. Мы избрали принцип открытого расследования и никакого законного оправдания не можем использовать против этого.
   Отец Майкл спокойно оглядел всех присутствующих. Присяжные все еще казались равнодушными. Что ж, сейчас они должны, наконец, выйти из спячки! Никто не знал, что могло прийти в одурманенную голову Кевина О'Доннела. Доэни слушал внимательно, как будто пытаясь угадать, к чему он ведет. А Безумец смотрел с уважением, но лицо его было какое-то растерянное.
   - Война? - задал себе вопрос отец Майкл. - Это принцип, который я умудрился проглядеть? Неужели есть действительно такое явление, как принцип войны? Если это так, то осмелимся ли мы ограничить этот принцип только нациями? Или политическими организациями типа "Провос" или "Финн Садал"? Если существует такой принцип, как предполагает господин Доэни, то он должен постоять сам за себя, или же его попросту нет. И это называется принципом? Человек сам по себе может выбрать принцип. Любой способен на это. Можем ли мы ругать его за этот выбор или отрицать его выбор, каким оружием сражаться?
   Кевин поднял длинный корень кешеллского дерева, но сразу же осторожно опустил.
   - Была ли чума оружием в войне? - снова спросил отец Майкл. - Осмелимся ли мы ругать ее в этом случае? А если бы он сражался с бомбой в руках? Священник повернулся и пристально посмотрела на Херити, только что, наконец, осушившего свою бутылку виски. - Бомбой Джозефа Херити! - голос отца Майкла возвысился. - Можем ли мы здесь сидеть спокойно и судить, ведь именно его бомба убила жену и детей О'Нейла!
   Присяжные оживились, переводя взгляд со священника на Херити. Лицо Кевина сохраняло выражение тайного ликования. Херити, казалось, ничего не слышал. Он уставился на свою пустую бутылку, стоявшую на столе перед ним.
   Джон дико оглядывался по сторонам. Теперь ему были слышны слова, произнесенные священником, но с ужасающей громкостью повторенные и болезненно бьющие, как живые существа. Потом стал слышен голос головы в кувшине, скомандовавшей:
   - А ну-ка, говори громко и отчетливо! Это Херити убил Мери и близнецов!
   Джон не сводил глаз с Херити. Слова вылетали из него, произнесенные высоким фальцетом и в сильном возбуждении:
   - Как ты находишь теперь свою войну, Джозеф Херити? - Он нервно засмеялся, загрохотал своими наручниками, и голова его закачалась безвольно, как будто бы она совсем не соединялась с шеей.
   Отец Майкл посмотрел сначала на Джона, затем наискосок на одиноко стоящего Пирда.
   - Это вменяемость, Андриан?
   Пирд в смущении отвел глаза.
   Кевин сильно ударил куском дерева по столу, чуть не разбив его.
   - Довольно! Мы здесь не на суде! Вопрос вменяемости отложим на потом.
   - Можно мне не говорить о вопросе войны, затронутом господином Доэни? вкрадчивым тоном произнес отец Майкл. Он увидел, что некоторые из присяжных ухмыляются. Эти ухмылки исчезли, когда Кевин грозно посмотрел на сидящих.
   Не услышав ответа Кевина, отец Майкл продолжал:
   - Этот человек, О'Нейл, верный супруг перед Богом, потерял всю свою семью из-за тех людей, что хвастались своей войной, тем, что они действуют во имя людей. Война - так это называется в "Провос".
   И снова Кевин с силой ударил куском дерева по столу.
   - Я же сказал, хватит!
   - О да, - священник улыбнулся Доэни, уставившемуся в пол. - Наконец, мы дошли до линии расследования, которую допустить нельзя. Вот та самая правда, лицом к лицу с которой вы запрещаете встречаться!
   Кевин посмотрел на Херити, выразившего смутное беспокойство.
   - Ты слышишь, что он говорит, Джозеф? Не хочешь ли ему ответить?
   - Это гложет тебя, как червь, Джозеф, - произнес отец Майкл. - Ты не можешь сбросить с себя эту ношу.
   Херити привстал и наклонился над столом.
   - Мы будем еле... следовать любому без-з-зумию, пока в нем есть... в нем есть проклятие! Проклятие - это то... то, что мы любим. - Херити торжествующе посмотрел на отца Майкла. - Мы не говорим: смелость... Мы говорим... мы говорим: наглость! В этом... в этом есть дрянь, дерьмо, проклятие! - Он тихо засмеялся, потом, как будто протрезвев, повернулся к Кевину. - Ты что-то подмешал в мою бутылку, Кевин. Что ты положил туда, признавайся!
   - Джозеф, ты пьян, - сказал, улыбаясь, Кевин.
   - Не настолько пьян, чтобы потерять рассудок. - Херити тяжело опустился на стул. - М-мои ноги! Они н-не слушаются меня!
   Внезапно его голова дернулась вправо. Рот открылся. Херити попытался вздохнуть, но потом затих.
   Пирд молнией взлетел на платформу. Он приложил ладонь к шее Джозефа и округлил глаза.
   - Он мертв!
   - Я знал, что ему нельзя много пить, - хмыкнул Кевин. - Что ж, пусть себе лежит. Триумвират все еще в наличии.
   Отец Майкл сделал попытку приблизиться к Херити.
   - Стойте на месте! - закричал Кевин. Он вытащил револьвер из-под стола и поднял его над головой.
   - Так вот в чем твоя справедливость! - воскликнул священник.
   - Отправляйтесь-ка на место, отец, - негромко произнес Кевин, помахивая револьвером.
   Отец Майкл колебался.
   - Не спорьте с ним, - взмолился Доэни.
   Священник повиновался, бессильно падая на свой стул. Мальчик прижался к нему в испуге.
   Кевин положил револьвер на стол перед собой и посмотрел на Доэни.
   - Спасибо, господин Доэни. Мы должны соблюдать порядок. Не поговорить ли нам теперь о преступном знании О'Нейла?
   Доэни с трудом отвел взгляд от мертвой фигуры Херити и сделал жест Пирду, чтобы тот покинул платформу. Тот вернулся обратно к стеллажам.
   - О'Нейл использовал преступное знание тонкостей медицины, - сказал Доэни, как будто повторяя заученную аксиому. - Преступное знание - это нечто, требующее подавления в самом зародыше. Когда это внедряется в нашу мирную жизнь, преступление налицо.
   Отец Майкл открыл рот, намереваясь что-то сказать, но передумал, понимая, что сказанное Доэни всего лишь отзвук того, что приказал ему Кевин. Какой дьявольский договор заключили они между собой?
   Кевин уставился на священника.
   Отец Майкл встал, отодвинув от себя мальчика.
   - Что это за преступное знание? Связанное с медициной, не так ли? Исключительная компетенция специалистов-медиков? Тогда почему они публикуют свои труды? Может быть, они думают, что только они сами понимают язык своих открытий?
   - Каждый, кто использует преступное знание, - преступник! - прогремел Кевин.
   - А О'Нейл, узнавший о новых явлениях, подтвердил свою вину? вкрадчиво спросил отец Майкл.
   Кевин, усмехаясь, кивнул.
   "Этому человеку следовало бы знать больше, чтобы спорить с тем, кого обучали иезуиты", - подумал священник.
   Он повернулся к присяжным и спросил:
   - Что происходит, когда мы подавляем такие открытия? Подумайте о различных средствах подавления и о том, кому может быть разрешено их использовать. Вы тут же столкнетесь с интересным явлением. Те, кто подавляет или пересекает что-либо, должны знать этот предмет досконально. Цензоры должны это знать! Вы же фактически ничего не пресекли! Вы просто ограничили знание особой элитой. Я спрашиваю: по какому принципу подбирается эта элита?
   Отец Майкл повернулся и хитро улыбнулся Кевину.
   - Этот вопрос не имеет ответа, - продолжил он. - Неужели мы можем предположить, что О'Нейл сговорился с преступным знанием разрушить наш мир?
   - Вот именно! - подхватил Кевин. - Он сговорился!
   Отец Майкл посмотрел на Доэни, который отвернулся в сторону, наблюдая за Джоном. Тот полностью сосредоточил свое внимание на голове, плавающей в сосуде, настороженно вслушиваясь и кивая, как будто разговаривая с ней.
   - Позвольте мне напомнить латынь, забытую вами, - продолжал священник. - Слово "сговор" иначе звучит как "конспирация". Ах, эта замечательная латынь, по ее законам "конспирироваться" означает "дышать вместе, вместе существовать". А здесь никакого сосуществования не было! Он сделал это сам, в одиночестве!
   Отец Майкл резко повернулся на каблуках и встал лицом к присяжным, давая им время переварить сказанное.
   Почти неслышно священник повторил свои последние слова еще раз:
   - В одиночестве. - И громче: - Можете ли вы упустить благоговейную значимость этого исключительного факта?
   Присяжные теперь неотрывно смотрели на отца Майкла, и на их лицах не осталось и тени скуки.