Херберт Фрэнк. Белая чума

   Дорога повернула налево вдоль выхода скальной породы, затем последовал небольшой подъем и снова спуск. Здесь находились ворота, двое с каждой стороны дороги, их побелка давно смыта дождями, сами проходы забаррикадированы высокими штабелями поваленных деревьев. За второй баррикадой справа Джону была видна заросшая колея от повозок, бегущая через поле ржи, из которого выглядывали высокие сорняки. На стойке ворот болталась побитая вывеска, некоторые буквы которой еще были видны. Проходя мимо, Джон попытался прочесть их:
   - "ДЖ... ПА... официально благословленный... Преп. ...М... ПО...ЕР".
   - Что это за место? - спросил Джон, кивнув головой.
   - Кого это интересует? - спросил Херити. - Оно умерло и исчезло.
   Над дорогой здесь нависали деревья с опадающей листвой, и четверо путников, вынырнув из их тени, обнаружили дома вблизи дороги с каждой стороны. Тот, что справа, представлял из себя разбитые и обгорелые руины, однако левый выглядел нетронутым, только немного моха было на шиферной крыше, и дым не выходил из его двух труб. Даже дверь была распахнута, и внутри висел плащ, как будто хозяин только что вернулся с поля.
   Джон, чувствуя приближение дождя, спросил:
   - Может быть, мы укроемся здесь? - Он остановился, и остальные остановились вместе с ним.
   - Вы сошли с ума? - спросил отец Майкл тихим голосом. - Разве вы не чувствуете? Это дом смерти.
   Джон принюхался и почувствовал легкий запах гниения. Он посмотрел на Херити.
   - Но ведь это крыша над головой, святой отец, а приближается дождь, сказал Херити. Он вел себя так, как будто не войдет внутрь без одобрения отца Майкла.
   - Здесь вокруг непогребенные тела, - сказал отец Майкл. - Возможно... самоубийцы. - Он взглянул на дорогу впереди него, затем вниз, на желтое пятно травы под стеной дома. - Впереди город, и там будет кров.
   - Города стали не такими уж безопасными в наши дни, - сказал Херити. Я собирался пойти по верхней дороге и обойти город стороной.
   Джон услышал короткие резкие крики грачей за деревьями, теперь, когда они остановились, воздух казался неприятно холодным.
   - Лучше идем дальше, - сказал отец Майкл. - Мне не нравится это место.
   - Здесь наверняка побывали злые духи, - сказал Херити. Он обошел священника, поправляя лямки своего рюкзака. Отец Майкл и мальчик поспешили догнать его. Джон присоединился к ним, размышляя о странном характере этого обмена репликами. Еще один скрытый разговор между этими двумя. В один момент они дерутся, в следующий - приходят к какому-то секретному соглашению.
   На вершине следующего холма, справа, на расчищенном месте стояли еще одни обгорелые развалины с нетронутой вывеской у въезда.
   "Гостиница Шемрок".
   Херити быстрым шагом подошел к въезду и заглянул за развалины.
   - Задние строения все еще целы, - крикнул он. Он достал из-под куртки пистолет, зашел за руины и, вернувшись через мгновение, объявил: - Никого нет дома. Хотя воняет мочой, если вы не имеете ничего против, отец Майкл.
   Когда Джон, священник и мальчик подошли к Херити, как раз начался дождь. Херити пошел вперед по грязной дорожке, гордо показывая на низкое строение без окон, появившееся перед ними с другой стороны.
   - Баня и туалеты остаются! - сказал Херити. - Символы нашей цивилизации выживают. Понюхайте, отец Майкл. Пахнет мочой, но и еще кое-чем.
   Отец Майкл вошел в открытую дверь обветренного строения, остальные последовали за ним. Дождь уже усилился и громко барабанил по металлической крыше над ними. Отец Майкл принюхался.
   - Он чувствует это! - сказал Херити, насмешливо поглядывая на отца Майкла. - Он, как и его драгоценные викинги, мой святой отец, по запаху сена находит поселение, которое можно разграбить. Он учуял запах пивоварни и теперь думает, как было бы прекрасно ощутить этот вкус на своем языке.
   Отец Майкл бросил обиженный и умоляющий взгляд на Херити, который только хихикнул.
   Джон понюхал воздух. Он чувствовал запах мочи из расположенных рядом туалетов, но Херити был прав: в этой комнате чувствовался аромат пива, как будто его годами разливали на пол, оставляя впитываться. Джон огляделся. По-видимому, здесь была баня и прачечная, но теперь остались только раковины, и те кто-то почти полностью оторвал от стены. Беспорядочная куча разбитого зеленого стекла и бумаги была отодвинута в угол. В остальном пол выглядел подметенным, и только несколько занесенных ветром листьев валялись здесь и там.
   Херити скинул свой рюкзак на цементный пол у двери и куда-то нырнул. Вскоре он вернулся, держа в руках, вымазанных черной влажной глиной, пять бутылок гиннессовского пива.
   - Были закопаны, слава Богу! - сказал он. - Но я знаю все их штучки, когда они что-то прячут. И в этой яме еще много, достаточно, чтобы утопить все наши печали. Держите, отец Майкл! - Херити бросил темно-зеленую бутылку священнику, который поймал ее трясущейся рукой. - А вот и для мистера О'Доннела!
   Джон взял бутылку, чувствуя ее холод. Он стряхнул грязь с горлышка.
   - А теперь вот это! - сказал Херити, доставая из рюкзака консервный нож. - Не смущайте драгоценный напиток.
   Когда Херити открыл бутылку Джона и вернул ее, Джон услышал, как О'Нейл-Внутри вопит: "Не надо! Не надо!"
   "Один глоток", - подумал он. Только чтобы прочистить горло. Над перевернутой бутылкой он встретился взглядом с Херити. В глазах этого человека было оценивающее, выжидающее выражение, и он не пил, хотя отец Майкл уже успел опорожнить свою бутылку.
   Джон опустил бутылку и снова встретился взглядом с Херити, улыбаясь.
   - Вы не пьете, мистер Херити.
   Джон вытер свои губы рукавом желтого свитера.
   - Я наслаждался вашим видом и тем удовольствием, которое вам доставила гордость Ирландии, - сказал Херити. Он передал открытую бутылку отцу Майклу. - Я принесу еще. - Он совершил три ходки, выставив ряд бутылок вдоль стены - всего двадцать, со стеклом, проблескивающим между пятнами коричневой глины. - И там есть еще, - сказал Херити, вытирая бутыль и открывая ее для себя.
   Джон цедил свое пиво. Оно было горьковатым и хорошо утоляло жажду. Он почувствовал поднимающееся тепло и вспомнил о рыбных консервах у себя в кармане. Он достал их наружу.
   - Мы будем здесь готовить?
   - То-то я удивлялся, что там выпирает, - сказал Херити. Он сделал из своей бутылки большой глоток. - Мы можем поесть позже. Сейчас наступил редкий момент для серьезной выпивки.
   "Он хочет напоить меня", - подумал Джон. Отставив полупустую бутылку, он выглянул за дверь, ощущая раздраженное бормотанье О'Нейла-Внутри, его вопли, висящие где-то на краю сознания. "Почему я действую по команде О'Нейла-Внутри?" - удивленно подумал он. О'Нейл всегда был рядом, всегда наблюдал, всегда знал, что говорилось и делалось вокруг, всегда особенно внимательно следил за муками тех, кого видел. Джон при этом чувствовал, что этот О'Нейл-Внутри двигает О'Доннелом, как будто О'Нейл был кукловодом, играющим другой личностью на какой-то особой сцене. "И уж Херити-то обрадуется, когда обнаружит этого кукловода!"
   - Вы пьете, как воробей, - сказал Херити, открывая другую бутылку. - В той яме на улице, наверное, целая сотня бутылок. - Он передал открытую бутылку отцу Майклу, который взял ее твердой рукой и выпил, не отрываясь от горлышка. Мальчик отполз в угол рядом с разбитой раковиной и сидел там, глядя на мужчин с угрюмым выражением ни лице.
   - Я засыпаю, если выпью на пустой желудок, - сказал Джон. Он взглянул на мальчика. - И парень тоже проголодался. Вы согласны, отец Майкл?
   - Оставьте священника в покое! - выкрикнул Херити. - Разве вы не видите, что он пьяница, наш отец Майкл!
   Отец Майкл принял еще одну откупоренную бутылку от Херити. Взгляд священника был остекленевшим. Нетвердо держа бутылку, он содрогнулся, как будто от холода. Он посмотрел на бутылку, затем на мальчика, очевидно, пытаясь сделать выбор. Неожиданно рука его разжалась, и бутылка разбилась об пол.
   - Ну и посмотрите, что вы наделали, - упрекнул его Херити.
   - Хватит, - пробормотал отец Майкл.
   - Это говорит не тот отец Майкл, которого я знал!
   - Принеси-ка консервный нож, мальчик, - сказал отец Майкл.
   Мальчик встал и извлек из кармана небольшой консервный нож с острым, как бритва, лезвием. Он передал его отцу Майклу, который взял у Джона банку консервов, открыл ее с деланной твердостью, а затем передал мальчику вместе с ножом.
   Хриплым голосом отец Майкл спросил:
   - У вас много таких? - он ткнул пальцем в банку в руках мальчика.
   - По одной на брата.
   - Мне не надо, - сказал Херити. - По крайней мере, в этой компании будет хоть один настоящий пьяница. - Он уселся рядом с неоткупоренными бутылками и положил руку на свой зеленый рюкзак. - Я - единственный человек среди вас, который может оценить исключительность такого случая. И он начал глушить одну бутылку за другой.
   Джон сел, прислонившись к стене, выбрав место так, чтобы он мог наблюдать за своими компаньонами. Мальчик взял у него еще две банки и открыл их, передав одну отцу Майклу, а вторую Джону, прежде чем вернуться в свой угол. Дождь продолжал барабанить по металлической крыше. Становилось все темнее и прохладнее.
   "Мальчика что-то сильно волнует, - думал Джон. - В нем есть какой-то глубинный заряд, давление, которое вот-вот дойдет до такого предела, что взорвет его". В первый раз с тех пор, как он увидел мальчика в лодке, Джон ощутил в нем личность, туманное нечто, сотканное из обид и страхов.
   Мальчик снова посмотрел на священника. Джон, последовав за его взглядом, увидел, что отец Майкл свернулся клубком в углу и заснул. С его стороны слышалось ровное сопение.
   - Вы видите этого маленького сорванца? - спросил Херити тихим голосом. Джон вздрогнул и обернулся, обнаружив, что Херити наблюдал за ним и заметил его интерес к мальчику.
   - Так вот, как же его могут звать? - спросил Херити. - Есть у него имя? - Херити прикончил бутылку и откупорил новую. - Может быть, у этого грязнули и не было родителей? Может быть, его создали феи?
   Мальчик смотрел на Херити неподвижным взглядом, уткнув подбородок в колени.
   Казалось, что выпитое не подействовало на Херити. Он осушил новую бутылку и открыл еще одну, не спуская глаз с мальчика.
   - А может, нам надо носить куртки вывернутыми наизнанку? - спросил Херити. - Если так сделать, то никакая фея не сможет идти за нами. У меня есть мысль вытряхнуть из него его имя. Какое он имеет право скрывать его от нас вот так вот?
   "Голос Херити немного охрип", - заметил Джон. Тем не менее, он сидел устойчиво, голова его держалась прямо, в руках не было заметно дрожи.
   - Я могу вернуть ему речь очень быстро, - сказал Херити. Он осушил очередную бутылку и аккуратно поставил ее в ряд пустых бутылок слева от себя. Оперев руку о свой рюкзак и положив на нее голову, он продолжал пристально смотреть на мальчика.
   "К чему все эти разговоры о феях?" - молча удивлялся Джон. Херити, казалось, обладал своим собственным чувством реальности, своими собственными святыми и дьяволами. Трезвый Херити был человеком, суждения которого сформировались очень давно и никогда не менялись. Однако пьяный Херити, а в этот момент выпитое должно уже было подействовать на него, это совсем другое дело. Он выглядел злым любителем поспорить, но теперь молчал... и Джон чувствовал в нем глубокую внутреннюю боль. Были ли это воспоминания? Херити, наверное, был одним из тех, кто не может утопить свои чувства в спиртном. Пиво, по-видимому, вызвало в нем жгучие воспоминания и даже сознание вины. За что же Херити чувствовал себя виновным? За то, что ударил священника?
   Херити закрыл глаза. Вскоре только глубокое дыхание колыхало его тело.
   Мальчик встал и, перейдя комнату на цыпочках, остановился над Херити. В правой руке он что-то держал, но в наступающих сумерках Джон не мог различить что именно.
   Неожиданно, без всякого предупреждения, мальчик прыгнул на Херити, размахивая предметом, зажатым в руке, и теперь Джон увидел, что это консервный нож. Он попытался перерезать Херити горло, но ему помешал воротник куртки.
   Херити, проснувшись от толчка, поймал руку с ножом и зажал ее. Они боролись молча, дикая сила юного тела, обнажившаяся в мечущейся, неудержимой ярости, ужасала своим напором.
   - Ну, хватит! Я тебя отпускаю! - в голосе Херити слышались истерические нотки. Он поймал другую руку и держал обе руки мальчика, который пытался вырваться.
   - Хватит, парень! Я тебе ничего не сделаю.
   Отец Майкл уселся и спросил:
   - В чем дело?
   Голос священника, казалось, подействовал на мальчика. Он медленно затих, и хотя глаза его продолжали с ненавистью глядеть на Херити, оружие выпало из его руки, а Херити оттолкнул его в сторону, отпустив руки. Мальчик встал и попятился.
   Странным образом протрезвевший Херити поднял оружие. Он осмотрел его так, как будто никогда не видел подобную вещь прежде, и потрогал свой воротник в том месте, куда пришелся удар. Затем он взглянул на мальчика и тоном искреннего раскаяния сказал:
   - Прости, парень. У меня не было права вторгаться в твое горе.
   - Что произошло? - спросил отец Майкл.
   Херити бросил ему консервный нож, а отец Майкл поднял его к самым глазам, чтобы разглядеть.
   - Держите это у себя, священник, - сказал Херити. - Ваш маленький сорванец пытался испробовать его на моем горле. - Херити начал смеяться. Он больше мужчина, чем вы, святой отец, хотя он едва достает вам до пояса подбородком. Но если он попытается сделать это еще раз, я сломаю его, как лучину для растопки.
   Мальчик подошел к отцу Майклу и сел рядом с ним, продолжая опасливо наблюдать за Херити.
   - Разве я не говорил тебе, что насилием ничего не добьешься? - спросил отец Майкл. - Посмотри на Джозефа, он человек насилия, и спроси себя, хочешь ли ты стать похожим на него?
   Мальчик подтянул колени и уткнулся в них лицом. Его плечи вздрагивали, хотя никакого звука не было слышно.
   Наблюдая за всеми остальными, Джон почувствовал прилив необъяснимой злобы. Что за неудачники эти люди! Мальчик не смог даже убить как надо. У него были все возможности для этого, и он упустил их.
   Отец Майкл положил руку на плечо мальчика.
   - Страшно холодно, - сказал он. - Мы будем разводить огонь?
   - Не пытайтесь быть большим глупцом, чем вы есть на самом деле, сказал Херити. - Прижмитесь друг к другу со своим сорванцом и держите его подальше от неприятностей. Мы остаемся здесь на ночь.
   Ирландцы - это безобидный народ, который всегда был так
   дружелюбен к англичанам.
   Преподобный Беде
   Адриан Пирд стоял у окна кабинета Доэни в Королевской больнице. Был ранний вечер холодного и пасмурного дня, и серое небо сливалось с бастионами Килмейнхема, видневшимися справа. Окно выходило на Инчикор-роуд, за которой виднелся ручей Камек-крик и обгорелые развалины заправочной станции. Он слышал, как Доэни пошевелился в кресле у стола, но не обернулся.
   - Почему они послали тебя? - спросил Доэни. В его голосе слышалось напряжение.
   - Потому что они знали, что ты меня выслушаешь.
   - Он собирался убить меня, говорю тебе! У него на столе лежал пистолет, и он поигрывал им, как он это обычно делает. Ты это видел.
   - Никто из нас не сомневается в твоих словах. Фин. Дело не в этом.
   - Так в чем же?
   - Никто не может так хорошо держать под контролем Пляжных Мальчиков, как Кевин.
   - Значит, мы будем просто тупо сидеть и смотреть, как он угрожает нашим ученым и убивает любого, кого ему только...
   - Нет, Фин! Это вовсе не так.
   Пирд повернулся спиной к окну. Картина там вызывала уныние, развалины заправочной станции напоминали о массовых волнениях, которые прокатились здесь, пока армия и Финн Садал не установили снова подобие порядка.
   Доэни сидел, положив локти на стол, сжав кулаки и уперев в них подбородок. Он выглядел близким к взрыву.
   - Ты должен перестать угрожать Кевину О'Доннелу, - сказал Пирд. - Это указание, которое мне велели передать. Армия не хочет, чтобы у нас были внутренние распри. Что касается Кевина, то они убрали его и предупредили, чтобы он оставил лабораторию в покое. Она вне его компетенции.
   - Если в его безумную голову не придет мысль убить нас всех, пока мы спим!
   - Ему сказали, что армия расстреляет его, если он не подчинится.
   - То же самое касается и меня?
   - Мне очень жаль, Фин.
   - Он не будет пытаться помешать нашим контактам с хаддерсфилдскими людьми?
   - Его предупредили не делать этого.
   - Но они, конечно, будут продолжать подслушивать.
   - Конечно.
   - И передавать все это Кевину?
   - У него есть друзья в армии.
   - Похоже на то.
   - Ну что ж, это все, Фин. Ты подчинишься?
   - Конечно, я же не молодой идиот!
   - Хорошо.
   Доэни опустил руки и разжал кулаки.
   - Как дела у Кети и Броудера?
   - Все идет как ожидалось. Она все плачет и требует священника, чтобы он обвенчал их.
   - Ну так достань ей священника.
   - Это не так просто, как кажется. Фин.
   - Да... да, я знаю, - Доэни покивал головой. - Это было нехорошее дело, этот Мейнут.
   - Один человек, про которого я знал наверняка, что он священник, отрицал это, глядя мне в глаза, - сказал Пирд. - Двое, которые все еще носят воротнички, отказались, когда я сказал им, что мы хотим от них. Они не доверяют никому из правительства, Фин.
   - Нам суждено пекло, как они говорят.
   - Я пытался найти отца Майкла Фланнери, - сказал Пирд. - Мне сказали, что он может...
   - Фланнери занят, и с ним нет контакта.
   - Ты знаешь, где он?
   - В некотором смысле, знаю.
   - Ты не можешь передать ему сообщение и спросить...
   - Я сделаю, что смогу, однако ты продолжай искать.
   Пирд вздохнул.
   - Я лучше спущусь на перекресток. Полагают, что конвой в Киллалу отбудет вовремя.
   - Это никогда не случается.
   - Именно теперь я не могу винить их за задержки. Чем темнее, тем лучше, я бы сказал.
   - Мне сообщили, что дорога Н-семь безопасна, - сказал Доэни.
   Пирд пожал плечами.
   - Я все равно считаю, что мы должны перевезти барокамеру и этих двоих в Дублин.
   - Никогда, если Кевин О'Доннел будет за углом.
   - Ну что ж, в том, что ты говоришь, что-то есть. Фин.
   - Ты передал пистолет Броудеру, как я тебе сказал?
   - Да, но ему это не понравилось, и, я думаю, Кети устроит из-за этого сцену.
   - Он довольно маленький.
   - Военные предостерегли его, Фин. Можешь положиться на это.
   - Там, где сумасшедший, нельзя положиться ни на что, кроме неожиданностей. - Доэни отодвинул кресло и встал. - Лично я собираюсь ходить только вооруженным и с охраной. Советую тебе сделать то же самое, Адриан.
   - Он не приедет в Киллалу. Они обещали.
   - Конечно, они обещали также, что найдут всех незараженных женщин и защитят их! Ты ведь слышал это, не так ли? В шахте Маунтмеллик мертвы все до единой!
   - Что случилось?
   - Один заразный мужчина. Они его, конечно, убили, но было уже слишком поздно.
   - Я возвращаюсь в Лабораторию, - сказал Пирд. - Как там дела?
   - Пока еще просвета нет, но этого можно ожидать. Ты получишь данные наших последних результатов, когда вернешься в Киллалу. Дай мне знать свое мнение о них.
   - Обязательно. Проклятье! Как бы я хотел, чтобы можно было ездить в Хаддерсфилд и обратно!
   - Заградительный Отряд не позволит этого. Я спрашивал.
   - Я знаю, но это выглядит преступно. Кого мы можем заразить? У них полно чумы, как и у нас.
   - Даже больше.
   - Открытое исследование - это единственная надежда, которая есть у мира, - сказал Пирд.
   - Единственная надежда, которая осталась у Ирландии, - сказал Доэни. Не забывай это. Но если янки или русские найдут решение первыми, то они все равно могут стереть нас с лица земли. Все во имя стерилизации, ты понимаешь?
   - В Хаддерсфилде мирятся с этим?
   - А почему же мы так откровенны друг с другом, Адриан? Они ведь все еще остаются англичанами.
   - А мы остаемся ирландцами, - сказал Пирд.
   Его хрупкая фигура стала сотрясаться от визгливого смеха. Доэни подумал, что это особенно неприятный смех.
   Право на свободу слова и печати включает в себя не
   только право выражать мнение устно или письменно, но и
   право распространять, право получать, право читать... и
   свободу исследования, свободу мысли, и свободу учить...
   Верховный Суд Соединенных Штатов
   (дело "Гризволд против штата Коннектикут")
   Доктор Дадли Викомб-Финч знал, что думали его сотрудники о кабинете, который он себе выбрал, слишком маленький для директора самого важного Английского Исследовательского Центра, слишком тесный и находится слишком далеко от центра событий, происходящих здесь, в Хаддерсфилде.
   В те дни, когда Хаддерсфилд был занят физическими науками, это был кабинет ассистента, находящийся на первом этаже. Здание располагалось у периметра окруженной оградой территории. Оно представляло собой трехэтажное бетонное строение, не обвитое плющом и мало чем примечательное. У Викомб-Финча был и другой кабинет для "официальных случаев" в административном здании. Это было просторное, облицованное дубом помещение с толстыми коврами и барьером из секретарей в расположенных рядом приемных, однако эта маленькая комнатушка с примыкающей к ней лабораторией была тем местом, где его можно было застать большую часть времени - именно здесь, в замкнутом помещении без окон, со стенами, покрытыми книжными полками, и единственной дверью, ведущей в лабораторию. Стол был таким маленьким, что он легко мог достать до дальнего угла любой рукой. Единственное кресло было вращающимся и удобным, с высокой спинкой. Здесь же он держал свой радиоприемник, а также аппаратуру и электронное оборудование.
   Он откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой с длинным, тонким черенком, ожидал утреннего звонка от Доэни. Они встречались с Доэни несколько раз на международных конференциях, и Викомб-Финч мог хорошо представить себе своего ирландского коллегу, когда они разговаривали по телефону, - невысокий, скорее тучный мужчина с шумными манерами. Викомб-Финч, напротив, обладал высокой, худощавой, одетой в серое фигурой. Как-то один американский коллега, увидев его рядом с Доэни, назвал их "Матт и Джефф", что Викомб-Финч находил оскорбительным.
   Капля горького никотина вспузырилась из черенка трубки, обжигая его язык. Викомб-Финч вытер нарушившую порядок частицу белым льняным платочком, который, как он запоздало заметил, был со дна ящика, то есть одним из тех, которые его жена Хелен постирала перед тем, как... Он переключил свои мысли на другую волну.
   Он знал, что за стенами маленького кабинета утро было наполнено холодной туманной серостью, и все удаленные предметы терялись в текучей размытости. "Утро Озерной Страны", как называли его местные жители.
   Телефон перед ним стоял, как пресс-папье, на разбросанных бумагах рапортах, докладах. Он смотрел на бумаги, покуривая, и ждал. Телефонная связь между Ирландией и Англией была не слишком удовлетворительной даже при самых хороших условиях, и он научился быть терпеливым, регулярно обмениваясь информацией с Доэни.
   Телефон зазвонил.
   Он приложил трубку к уху, отложив курительную трубку в пепельницу.
   - Викомб-Финч слушает.
   Отчетливый тенор Доэни был узнаваем, даже несмотря на плохую связь, дающую сильный шум и отчетливые щелчки. "Много слушателей", - подумал Викомб-Финч.
   - А, это ты, Уай. Проклятая телефонная связь сегодня утром даже хуже, чем обычно.
   Викомб-Финч улыбнулся. Последний раз он встречался с Доэни на лондонской конференции по межотраслевому сотрудничеству. Веселый парень с широко поставленными голубыми глазами обладал первоклассным научным умом. Но только во время этих регулярных телефонных разговоров им удалось сформировать то, что Викомб-Финч мог назвать деловой дружбой.
   - Дое и Уай.
   Они перешли на эти фамильярные обращения после третьего сеанса связи.
   - Я убежден, что телефон был создан для того, чтобы научить нас терпению, Дое, - сказал Викомб-Финч.
   - Сожми губы, и все такое прочее, да? - сказал Доэни. - Ну ладно, что нового, Уай?
   - У нас тут сегодня утром прибывает новый правительственный консультант для проверки наших успехов, - сказал Викомб-Финч. - Я знаю этого парня это Руперт Стоунер. В науке не слишком хорошо разбирается, но зато прекрасно знает, когда ему хотят втереть очки.
   - Стоунер, - сказал Доэни. - Я слышал о нем. Политик.
   - Да, до мозга костей.
   - Что ты можешь сказать ему?
   - Чертовски мало. Подчищаем хвосты, вот что мы делаем. Упорное корпение, которое со временем принесет плоды, но пока никаких больших прорывов, которые нужны Стоунеру и его людям.
   - А что эти четверо новичков, которых у тебя прибавилось? Этот американец, Бекетт, - я слышал, это он додумался, как Безумец распространил свою заразу.
   - Блестящий парень, несомненно. Я оставил их всех четырех в одной команде. В том, как они работают вместе, что-то есть. Я бы, может, и не назвал этот способ революционным, однако это одна из тех счастливых групп, которые зачастую делают большие открытия.
   - Расскажи это Стоунеру.
   - Он уже знает. Я надеялся, что, может быть, ты дашь мне какой-нибудь лакомый кусочек, которым мы сможем поделиться с ним, Дое.
   Помолчав мгновение, Доэни сказал:
   - Мы ведь не скрываем от тебя слишком многого, правда, Уай?
   Викомб-Финч распознал это начало, часть тонкого кода, который он с Доэни выработал между строк. Он означал, что у Доэни что-то есть, нечто "горячее", но его начальству может не понравиться, если он расскажет это, но это не имело бы значения, если Викомб-Финч даст понять, что уже знает это.
   - Я надеюсь, ты даже и пытаться не будешь, - сказал Викомб-Финч, подхватывая свою роль. - Видит Бог, я не люблю пользоваться шпионами, и уверяю тебя, Дое, что мы с тобой совершенно откровенны.