Херберт Фрэнк. Белая чума

   - Они жгли священников?
   - Бросали их прямо в огонь!
   - И отец Майкл был там?
   - О да. Наш отец Майкл был там и видел всю эту суматоху. У монахов был отличный запас спиртного в их кельях.
   Джон вспомнил о клейме на лбу отца Майкла.
   - Это тогда они поставили ему знак?
   - О нет! Это было позже. Его собственные люди сделали это, потому что они знали, что он был в Мейнуте и остался в живых. Нет, если священника видели там во время пожара - это была для него верная смерть.
   Херити замолчал. Между каменными оградами по сторонам дороги эхом отдавался только звук их шагов, да со стороны отца Майкла слышалось слабое бормотание молитвы.
   - Послушай, как он молится! - сказал Херити. - Вы помните, как это все было, святой отец? Эх, Джон, пожар в Мейнуте был виден на много миль кругом. Дым его поднимался прямо вверх. Я знаю одного священника, который был там, так вот он сказал, что это был сигнал Господу Богу.
   От отца Майкла доносилось только слабое бормотание молитвы.
   - Мы видели это послание Богу, не так ли, отец Майкл? - крикнул Херити. - И что мы сказали? Что Бог может лгать! Вот что мы сказали. Бог может солгать нам.
   Джон представил себе эту сцену, так живо описанную Херити. Он чувствовал О'Нейла-Внутри где-то рядом, чувствовал, что тот прислушивается, хотя и не пытается выйти наружу. Огонь, крики... он почти слышал их.
   - Ты был там вместе с отцом Майклом, - сказал Джон.
   - К счастью для него! Спас его паршивую шкуру, так-то вот. - Херити засмеялся булькающим смехом. - О, ему это не нравится, то, что он обязан жизнью такому, как я. Так много священников погибло, а он жив. Это было зрелище, скажу тебе! Они там не считали, но монахов сгорело больше двухсот, я в этом уверен. В огонь, и прямо в пекло!
   Отец Майкл поднял кулаки к небу, но не обернулся. Его голос продолжал бормотать молитву.
   Херити продолжил:
   - Это было огненное мученичество, подобно которому не видели в этой стране много столетий. А наш отец Майкл не приобрел ореол мученика.
   Священник затих. Его движения выглядели вялыми. Рюкзак на его спине оттягивал плечи.
   - Некоторые говорят, что спаслось только двенадцать священников, сказал Херити. - Их переодели в гражданское платье и спрятали те немногие из нас, кто тогда еще сохранил рассудок. Я иногда удивляюсь, почему я помог, но тогда была ужасная вонь, и выпивка кончилась. Не было смысла оставаться!
   Херити таинственно улыбнулся своим мыслям, потом повернул голову и подмигнул Джону.
   - Но Безумцу понравился бы этот вид! Я уверен в этом.
   Джон запнулся. Он чувствовал истерический смешок О'Нейла-Внутри.
   "Почему Херити сказал это? Почему он сказал это МНЕ?"
   Херити уже переключил внимание на дорогу под ногами, и его выражение лица стало непроницаемым. Подъем становился все круче. Дорога поднималась, обходя холмы, и когда перед ними открылся следующий вид, они заметили впереди поросшую деревьями теснину у выхода из долины.
   В послеполуденном воздухе ощущалась влажная, почти тропическая жара. Джону хотелось видеть джунгли и пальмы, а не эти зеленые холмы с узкой, черной дорогой, врезающейся в землю подобно овечьей террасе. Кучка деревьев впереди оказалась состоящей в основном из тополей, хилых от постоянной борьбы с зимними вьюгами, дующими через это узкое место на леса и болота к востоку.
   Слова Херити все еще звучали в Джоне. Он был поражен отношением ирландцев к своей родной природе. Почему Херити спас священника? Потому что отец Майкл был рожден на этой же почве. Что-то произошло в этом тесном союзе людей и земли. Кельты проникли в самую глубинную сущность Ирландии. Они не просто перемещались по поверхности, как кочевники. Даже это путешествие проходило скорее сквозь Ирландию, а не просто по ее территории. Соотечественники Херити стали частью самой почвы. И никогда не возникал вопрос о том, принадлежит ли им Ирландия. Наоборот. Они сами принадлежали Ирландии.
   Джон поднял взгляд на дорогу впереди. За тополями виднелась более темная зелень хвойных насаждений, ровными рядами цепляющихся за склоны холма. Там, в гуще деревьев, стоял большой дом с мансардой: французский замок, выглядевший нетронутым над руинами в долине. Из его каминных труб поднимался дым. Этот дом как бы укрывался в деревьях и казался усыновленным Ирландией. Он больше не был французским. Это был ирландский дом. С дымом доносился запах торфа.
   И, наконец, я говорю ирландцам: не забывайте Банши из
   Далкаса Айбелла, Банши, который предупредил Брайена Бора,
   что тот умрет в Клонтарфе. Слушай своего Банши, Ирландия,
   потому что я отомщу всем вам. Больше вы не сможете
   избежать личной ответственности за то, что вы сделали со
   мной и моими близкими. Я, последний ростовщик, пришел
   брать с вас последний долг - и не на несколько трудных
   месяцев, а навсегда.
   Джон Рой О'Нейл, письмо третье
   Сэмюэл Бенджамин Вэлкорт прошел все ступени служебной лестницы в Консульской Службе Соединенных Штатов и Агентстве США по Международному развитию - ЮСАЙД. Тенденция не связываться ни с какой политической партией ограничила его продвижение, однако во время службы в ЮСАЙД он ухитрился приобрести множество друзей среди военных.
   Нельзя забывать и доклады, которые часто хвалили за глубину.
   В возрасте шестидесяти одного года, видя, что путь наверх окончательно перекрыт, он покинул ЮСАЙД, где все равно работал только временно по направлению Консульской службы, и выставил свою кандидатуру в Сенат от штата Огайо.
   Его преимущества были значительными:
   Способность быть понятым почти в любой компании и на четырех языках.
   Богатая семья, желающая поддержать его предвыборную кампанию.
   Жена Мэй, которая нравилась как молодым, так и старым феминисткам своим блестящим остроумием. (Пожилым женщинам она нравилась, потому что выглядела тем, чем и была - бойкой на язык, независимой бабушкой.)
   Закулисная поддержка Демократической Машины штата Огайо плюс этот индивидуалистический подход к политике в прошлом вызывали немедленный отклик у "независимых" и либеральных республиканцев.
   И наконец, венчающие картину факты: богатый, приковывающий внимание баритон в паре с солидной внешностью.
   Сэмюэл Бенджамин Вэлкорт просто "смотрелся" на трибуне, и он знал, как подать себя на телевидении.
   Эффект был сокрушительным - обвальная победа в тот год, когда республиканцы добились новых успехов везде, кроме поста президента.
   Выражаясь словами обозревателя из "Экрона": "Избиратели сказали, что им нравится стиль этого парня, и они хотят, чтобы он присматривал за теми сукиными сынами в Сенате".
   Британский обозреватель выборов прокомментировал ситуацию так: "Удивительно, что он сидел так долго в заднем ряду".
   Через два месяца после ввода в Сенат Сэм Вэлкорт выдвинулся, доказав, что за все эти годы во втором эшелоне он действительно многому научился и знает, как работает система.
   Он работал как импресарио, выжимающий максимум из имеющегося у него артиста.
   Очень немногие были удивлены, когда он был выдвинут вице-президентом во время второй кампании Прескотта. Им нужен был Огайо и кто-нибудь нравящийся республиканцам, энергичный предвыборный боец с привлекательной женой, которая тоже была бы не против участвовать в кампании, человек со своей собственной силовой базой - все те вещи, которые многое решают при выборе кандидата. И только "индивидуалистские" тенденции Вэлкорта беспокоили национальную организацию.
   Чашу весов в пользу Вэлкорта склонил Адам Прескотт.
   - Давайте возьмем его в команду и посмотрим, как она работает. В любом случае: еще один срок в Сенате, и его невозможно будет остановить. Мы можем поставить его поближе и присматривать за ним.
   - Он до смерти испугает Государственный Департамент, - сказал советник президента.
   Это развеселило Прескотта.
   - Это на пользу Госдепу, когда он испуган. Он не кажется мне человеком, который возьмется за топор. Немного хирургии там-сям, может быть, но рек крови не будет.
   Оценка Прескотта оправдалась во всех отношениях, и, когда в конце этого второго срока президентства ударила чума, они работали, как две половинки одной машины. Военные друзья Вэлкорта оказались тогда бесценными, что было существенной частью и собственного авторитета Прескотта.
   Вэлкорт думал обо всем этом, стоя у окна Голубой комнаты и глядя наружу на редкое уличное движение на Экзекьютив-авеню-Соут. Был ранний вечер, и его привели к присяге в качестве президента менее трех часов назад на тихой церемонии, происходившей на краю Роуз-Гарден с минимальной шумихой и освещаемой только официальными средствами массовой информации - два репортера, одна телекамера, два фотографа и еще один от самого Белого Дома.
   Вэлкорт знал, что ему будет недоставать прагматичной решительности своего предшественника. Адам был жестким и опытным политическим бойцом, человеком, который хорошо скрывал свою личную неуверенность.
   "Я, случается, показываю свою неуверенность, - думал Вэлкорт. Придется проследить за этим".
   Гарвардский профессор однажды сказал юному тогда Вэлкорту: "Пользование властью требует некоторой доли бесчеловечности. Воображение - это часть багажа, которую вы часто не можете позволить держать у себя. Если вы начнете думать о людях вообще как о конкретных личностях, это будет мешать вам. Люди - это глина, которой надо придать форму. В этом и заключается правда демократического процесса".
   Вопреки этим мыслям или, может быть, по контрасту с ними, Вэлкорт находил открывавшийся перед ним вид приятным. Мэй была в безопасности наверху. Одна из их дочерей выжила в Мичиганской резервации, и у них были только внуки.
   "Этот вечер прямо создан для любовных песен", - решил он. Один из тех мягких вечеров после полосы холода и обещающий еще больше тепла в будущем. "Пасторальный", назвал его про себя Вэлкорт - тихий и пасторальный: жующий скот вдали на высоком пастбище, которое когда-то было лужайкой Белого Дома. Гитарная музыка, вот что необходимо. Все приглушено, нет ни намека на насилие. Ничего не напоминает о рядовых телах, горящих у восточной границы города. Когда он глядел в этом направлении, ему видно было оранжевое сияние.
   Едкое очищающее пламя скоро погаснет, и наступившая тьма сотрет эту сцену из вида - но не из памяти.
   "Клэй", - напомнил себе Вэлкорт.
   Вовсе не чудо сохраняло Вашингтон незараженным. Просто этот район был занят людьми, способными принимать жестокие решения. В Манхэттене было точно так же, кроме того, у него было преимущество новой границы, через которую больше не было мостов, а туннели были заблокированы, и еще эта внешняя буферная зона с улицами черного огня.
   Все "безопасные" места, пережидающие чуму, имели, по меньшей мере, одну общую черту: внутри них не было неуправляемой толпы.
   Толпа, которая атаковала границу Вашингтона менее часа после смерти Адама, думала, что несколько кусков брони и немного автоматического оружия помогут им пробиться через Вашингтонский Барьер. Атакующие неспособны были вообразить себе инфернальный эффект огненных выбросов установок "Ньюфейр", адские температуры и неуязвимость к обычному оружию. Хотя он и не давал чувства абсолютной безопасности, "Ньюфейр" создавал большие изменения в ландшафте. Расплавленный бетон, как правило, отрезвлял тех, кто его видел. Вэлкорт не пытался обмануть себя: одиночки все равно будут пытаться проникнуть через барьеры. Все, что требуется, - это один зараженный человек, и чума найдет себе новую пищу. "Очень ненадежный способ выживания", - думал Вэлкорт.
   Он повернулся к потемневшей комнате и открыл дверь в освещенный коридор. Снаружи слышался тихий разговор телохранителей. Этот звук напомнил Вэлкорту, что есть вещи, которые надо сделать, и решения, которые надо принять.
   В освещенном коридоре послышалось движение, торопливые шаги. Телохранитель заглянул внутрь комнаты и сказал:
   - Мистер президент?
   - Я скоро выйду, - ответил Вэлкорт. - Восточная комната.
   Кабинет и главы специальных комитетов прибыли с докладами для нового президента. Они встретятся в самом низу, в холле, где уже разложены все аксессуары для аудио- и видеопрезентации. Это будет долгое заседание. Особое внимание будет уделяться одной проблеме - новой еврейской диаспоре. Только несколько упрямцев остались еще в Израиле. Тем, кто уже в Бразилии, требуется пища и крыша над головой. "В Бразилии сейчас, наверное, сумасшедший дом", - думал Вэлкорт. Боже правый! Когда только эти евреи найдут себе дом? Те, что остались, обещали прорваться с боем через пустыню и восстановить подачу саудовской нефти. Глупость! Чума снизила потребности в энергоресурсах до малой части предыдущего уровня. Кто теперь путешествует? Выжившие ведут существование замкнутыми коммунами. Только Барьерной команде нужны большие количества нефти, и Советский Союз несет большую часть этой ноши.
   Вэлкорт теперь слышал в коридоре другой голос, голос, из-за которого он задерживался, голос Шилоха Бродерика. Стареющий Бродерик прибыл из своего вашингтонского дома с требованием, чтобы его допустили "ввести президента в курс дел". К протокольной заявке была подколота записка "Дорогой Сэм", напоминающая об их прошлых связях. Даже не объявляя этого открытым текстом, записка ясно давала понять, кто послал Шилоха "вводить президента в курс дел".
   Поддавшись прихоти ("все-таки я президент!"), Вэлкорт сказал:
   - Пришлите Бродерика сюда. Скажите остальным, чтобы они начинали без нас. Они могут до моего прихода сгладить кое-какие шероховатости друг с другом.
   Вэлкорт нагнулся, включил единственный торшер над удобным креслом, а сам уселся напротив него, в тени. Бродерик, войдя в кабинет, увидел эту расстановку и все понял.
   - Не вставайте, сэр.
   "Шилох сильно постарел с тех пор, как мы виделись последний раз", отметил Вэлкорт. Он ходил прихрамывающей походкой старого человека, оберегая левую ногу. На его худом лице появились новые глубокие морщины, а волнистые волосы стали совершенно седыми. Уголки глаз его выглядели влажными, узкий рот стал еще более суровым.
   Они пожали руки, причем Бродерик стоял, а Вэлкорт остался сидеть. Бродерик уселся в кресло под лампой, направленный отражатель которой бросал на него безжалостный свет.
   - Благодарю вас, мистер президент, что вы согласились принять меня перед остальными.
   - Я не ставил вас впереди остальных, Шилох. Я отодвинул остальных назад.
   Это вызвало признательный смешок оценившего тонкий юмор человека.
   Вэлкорт мог себе представить, как Шилох обсуждает вопрос о том, использовать ли обращение "президент" или "Сэм". Его дипломатическая выучка все-таки победила.
   - Мистер президент, я не знаю, можете ли вы по достоинству оценить представившуюся нам возможность раз и навсегда разрешить коммунистический вопрос.
   "Вот, дерьмо! - подумал Вэлкорт. - А я-то думал, что его люди могут предложить нам что-нибудь новенькое".
   - Выкладывайте, Шилох.
   - Вы, конечно, понимаете, что у них все еще есть агенты, даже здесь, в Вашингтоне.
   - В наши дни иммунитет - это слово без его старых значений, - сказал Вэлкорт.
   Бродерик хмыкнул и продолжил:
   - Вы имеете в виду, что у нас тоже есть там люди, я же обращаюсь к другому аспекту ситуации. Советы и Соединенные Штаты представляют собой "шкуру леопарда", пятна которой - это незатронутые чумой общины. Сравнение относительной уязвимости этих населенных центров ясно показывает, что преимущество на нашей стороне.
   - Это действительно так?
   - Несомненно, сэр. У нас более разбросанные общины с меньшей численностью населения. Вы уловили мою мысль?
   "Боже правый! Неужели он собирается вытащить на свет старую доктрину "первого удара"?"
   - Мы обсуждали это с моим предшественником в течение некоторого времени. - Тон голоса Вэлкорта был сух. - Но вы, конечно, не...
   - Не атомное оружие, сэр! Бактериологическое!
   - И мы, конечно, свалим все на О'Нейла. - Голос Вэлкорта стал еще суше.
   - Совершенно верно!
   - А что общего имеют с этим советские агенты?
   - Мы дадим им ложный след, и этот след докажет, что мы здесь ни при чем.
   - И как же вы собираетесь заразить Советы?
   - Птицы.
   Вэлкорт подавил улыбку, покачав головой.
   - Перелетные птицы, мистер президент, - сказал Бродерик. - Это именно то, что этот Безумец...
   Вэлкорт больше не мог сдерживаться. Его всего затрясло от смеха.
   - В чем дело, мистер президент?
   - Сразу после того, как меня привели к присяге, Шилох, я позвонил премьеру, и у нас была получасовая беседа - уже принятые обязательства остаются в силе, какие новые варианты могут быть - и все такое прочее.
   - Хороший ход, - сказал Бродерик. - Успокоит их подозрения. Кто был вашим переводчиком? - Он кашлянул, уяснив свою бестактность. - Простите, сэр.
   - Да, мы говорили по-русски. Премьер считает, что у меня грузинский акцент. Он находит весьма полезным, что я могу говорить на его языке. Это сводит непонимание к минимуму.
   - Тогда почему же вы только что смеялись?
   - Премьеру было весьма неловко рассказывать мне о недавнем предложении его военных. Предоставляю вам самим угадать содержание этого предложения.
   - Зараженные птицы?
   Вэлкорт усмехнулся.
   Бродерик наклонился вперед, его выражение лица стало напряженным.
   - Сэр, вы знаете, что их слову нельзя верить никогда! Если они уже...
   - Шилох! Советский Союз действует в своих собственных интересах. Так же будем поступать и мы. Их премьер - прагматист.
   - Он лживый сукин сын, который...
   - Хватит! Он, конечно, знает, что я не всегда был с ним полностью откровенен. Разве вы, Шилох, не сказали как-то, что в этом и заключается суть дипломатии - создание приемлемых решений из лжи?
   - У вас хорошая память, сэр, однако коммунисты наверняка собираются устроить нам это. Мы не можем позволить себе расслабиться ни на...
   - Шилох, ну пожалуйста! Я не нуждаюсь в лекциях об опасности коммунизма. Перед нами более непосредственная опасность, и до сих пор мы хорошо сотрудничали в поисках какого-либо пути предотвращения вымирания человечества.
   - А что, если они найдут лекарство первыми?
   - Некоторые из наших людей работают в их лабораториях, Шилох, а некоторые из их людей - у нас. Мы даже отправили Лепикова и Бекетта вместе в Англию. Связь открыта. Я сам разговаривал с Бекеттом на прошлой неделе, перед тем, как... В общем, мы поддерживаем связь. Конечно, каждый из нас слушает эти разговоры. Я не думаю, что это приведет нас к золотому веку, однако это обнадеживающий знак в мире, стоящем перед угрозой вымирания. И если существует преимущество от этого сотрудничества, преимущество, которое можно получить без компромисса в наших взаимных усилиях, я буду держаться за это преимущество.
   - При всем моем уважении к вам, сэр, позвольте спросить: неужели вы полагаете, что у них нет исследовательских центров, которые они держат в секрете?
   - При всем моем уважении к вам, Шилох, но неужели вы думаете, что у нас нет таких же центров?
   Бродерик откинулся назад, сложил ладони и приставил их к губам.
   Вэлкорт знал, кого представляет Бродерик - очень сильных и очень богатых людей, большая часть из которых - государственные чиновники и удалившиеся на пенсию с государственной службы люди, чья карьера основывалась на правиле "быть правым, когда ты не прав". В бюрократических кругах, как давно понял Вэлкорт, простой факт правоты вовсе не делал человека популярным, особенно если при этом кто-то из вышестоящих начальников оказывался неправым. Люди, добившиеся власти в этой среде, как заметил Вэлкорт, стремились работать "на прессу". Им хотелось больших заголовков, и чем драматичней они звучат, тем лучше. И простые ответы, не важно, что они впоследствии могут оказаться неправильными. Драма, в этом была вся суть, была для них самым мощным преимуществом в зале заседаний, особенно драма, представленная в самых сухих и аналитических терминах. На этом единственном принципе Бродерик сделал свою карьеру.
   Вэлкорт сказал:
   - Вы давно уже далеки от правительства, Шилох. Я знаю, что у вас есть важные контакты, но они могут не говорить вам всего, что знают.
   - А вы говорите? - В голосе старого дипломата слышалось раздражение.
   - Я придерживаюсь политики наращивания искренности - не совсем, но стремлюсь идти в этом направлений.
   Шилох Бродерик погрузился в молчание.
   Вэлкорт заметил, что чума выработала в самых влиятельных людях новый вид сознания. Это было уже не просто приспособление к последовательности новых политических ситуаций, а иной уровень осведомленности, более глубокий. Он ставил выживание на первое место, а политические игры на второе. Вся политика снизилась до ее самого личного уровня: "Кому я доверяю?" И когда этот вопрос задавался в ситуации жизни и смерти, ответ на него мог быть только один: "Я доверяю людям, которых знаю".
   "Я знаю тебя, Шилох Бродерик, и я не доверяю тебе".
   - Мистер президент, - сказал Бродерик, - почему вы меня сюда пригласили?
   - У меня есть некоторый опыт попыток пробиться сквозь политические баррикады, Шилох, попыток достигнуть ушей кого-нибудь, кто "что-то сделает". Я, в некотором смысле, понимаю вашу теперешнюю ситуацию.
   Бродерик снова наклонился вперед.
   - Сэр, там... - и он указал на окна, - там есть люди, которые знают то, что надо знать вам. Я представляю самых тонких...
   - Шилох, вы точно указали на мою проблему. Как мне найти этих людей? И найдя их, как смогу я процедить и прополоть то, что они принесут?
   - Доверьтесь своим друзьям!
   Вэлкорт вздохнул.
   - Но, Шилох, вещи, предоставленные мне... в общем то, что умалчивается, что важнее того, о чем говорится. Теперь я президент. Моим первым решением будет: избавиться от советников, которые производят только драматические эффекты. Я выслушаю их, если они придут с чем-нибудь новым, но у меня нет времени на старые глупости.
   Бродерик понял по тону и словам президента, что он свободен, но не сдвинулся с места.
   - Мистер президент, я рассчитываю на старое знакомство. Мы прошли вместе долгий путь... где...
   - Где часто я был прав, а вы не правы.
   Рот Бродерика стянулся в тонкую линию.
   Вэлкорт первым нарушил молчание:
   - Не думайте, что я злопамятен. У нас нет времени для такой чепухи. Я просто говорю вам, что собираюсь полагаться на свои собственные суждения. В этом суть моей должности. И факты показывают, что мои суждения были более правильными, чем ваши. Для меня вы имеете только одну ценность, Шилох, - информацию.
   Произнося это, Вэлкорт думал: "Подозревает ли Шилох о подлинной сути информации, которую он мне сегодня предоставил?" Бродерик представлял людей, которые могут начать действовать самостоятельно и подвергнуть опасности тонкое равновесие. А в эти времена любое недоразумение может привести к тому, что планета останется без населения. Люди Бродерика явно действовали в контексте, времена которого прошли. Операцию "Ответный огонь" необходимо предупредить.
   Бродерик шевельнул губами, но не раскрыл рта. После некоторого молчания он сказал напряженным контролируемым голосом:
   - Мы всегда говорили, что вы не очень хороший игрок для командной игры.
   - Я рад, что у вас такое высокое мнение обо мне. Вы сделаете мне одолжение, Шилох, если вернетесь к вашим людям и скажете им, что мое мнение о бюрократах не слишком изменилось.
   - Я никогда не слышал это мнение.
   - Они совершили фатальную ошибку, Шилох. Они попытались скопировать советскую модель. - Он поднял руку, призывая Шилоха, который начал возражать, к молчанию. - Да, я знаю причины. Но посмотрите на пример Советов внимательнее, Шилох. Они создали бюрократическую аристократию, воссоздали ее, я сказал бы, по образу царской модели. Вы всегда хотели быть аристократом, Шилох. Вы просто неправильно выбрали сторону для своей попытки.
   Бродерик сжал подлокотники кресла так, что костяшки его пальцев побелели. В его голосе слышалась едва контролируемая ярость:
   - Сэр, управлять должны интеллигентные люди!
   - Кто же будет судить о том, что является интеллигентным, Шилох? Было ли интеллигентным то, что ввергло нас в эти неприятности? Видите ли, аристократы могут скрывать свои ошибки только до тех пор, пока эти ошибки достаточно невелики.
   Вэлкорт поднялся с кресла и обратился к Бродерику из глубокой тени над лампой.
   - Извините меня, Шилох, мне надо пройти в другой кабинет и посмотреть, смогу ли я обнаружить, какие еще ошибки мы можем совершить.
   - И вы больше меня не примете?
   - Я выслушал ваши аргументы, Шилох.
   - Значит, вы не собираетесь воспользоваться преимуществом...
   - Я воспользуюсь любым и каждым преимуществом, которое сочту действительно преимуществом! И тем, которое я сочту не угрожающим главной заботе - найти лекарство от этой чумы. Поэтому моя дверь всегда остается для вас открытой, Шилох, когда позволит время. Может быть, вы принесете мне что-нибудь полезное.
   Вэлкорт повернулся и вышел из комнаты, подсознательно копируя целенаправленную походку, которую он так много раз видел у Адама Прескотта. В главном холле Вэлкорт захватил с собой одного из своих секретарей и, пока они спешили к Восточной комнате, продиктовал меморандум.
   "Альтернатива таким вот Бродерикам - это не позволить завалить себя информацией", - думал он. Нет, альтернатива заключается в том, чтобы окружить себя людьми, которые использовали свою наблюдательность так же, как и он сам. Он знает нескольких таких людей, они могут знать кого-то еще. Этот меморандум был только первым шагом. Осведомленные люди должны найтись... те умные, кто не боится докладывать о неприятных вещах.