Херберт Фрэнк. Белая чума

   Помрачнев, Кеннет снова сел на стул, но не придвинул его к столу.
   - Куда ты собирался, Кеннет? - спросил Херити.
   - На улицу.
   - В хлев, полный мягкой соломы? Мечтать о том, как хорошо было бы поваляться на этой соломе с молодой женщиной, которую сам выберешь?
   - Оставьте его в покое, - примирительно сказал Мерфи.
   Херити перевел на него взгляд.
   - Конечно, мистер Мерфи. Но на улице почти ночь, и мы не нашли ни винтовку прохвессора, ни ваш пистолет, поэтому я хочу держать всех перед глазами. - Херити сделал большой глоток самогона, переводя глаза над краем стакана с Мерфи на Гэннона.
   Отец Майкл вмешался:
   - Джозеф! Вы плохой гость. Эти люди не желают нам зла.
   - Я тоже не желаю им зла, - сказал Херити. - Ни в коем случае, это просто предосторожность против того зла, которого можно избежать, если быть осмотрительным с оружием.
   И он снова сделал большой глоток самогона.
   Мерфи попытался улыбнуться ему, но смог только скривить губы. Его взгляд был прикован к автомату на груди Херити. Гэннон просто уставился в свою тарелку.
   - Мистер Гэннон? - спросил Херити.
   Не поднимая глаз, Гэннон сказал:
   - Мы достанем остальное оружие после новостей.
   - После новостей?
   - Сейчас время новостей, - пояснил Гэннон. - У меня есть приемник. Он сзади, в буфете возле раковины. - Он поднялся.
   Херити повернулся на стуле, наблюдая, как Гэннон подходит к буфету и возвращается с переносным приемником, который он поставил посреди стола.
   - У нас есть запас батареек, - сообщил Мерфи. - Терренс все хорошо продумал, когда приехал сюда.
   Гэннон повернул ручку, и в неожиданно затихшей кухне раздался громкий щелчок. Все смотрели на приемник.
   Он издавал шум помех, который сменился мягким гудением, затем раздался мужской голос:
   - Добрый вечер. Вы слушаете континентальную станцию Би-би-си с нашим специальным выпуском для Великобритании, Ирландии и Ливии. - В голосе диктора слышался итонский акцент. - По нашему обычаю, мы начинаем передачу с молчаливой молитвы, - сказал диктор. - Мы молимся за быстрое окончание этого несчастья, чтобы мир получил новые силы и долгий покой.
   Шум радио казался Джону громким, он наполнял пространство вокруг них напоминанием о других людях и иных местах, о многих мыслях, сосредоточенных в молитве. Он почувствовал горечь в горле и окинул взглядом сидящих за столом. Все склонили головы, кроме него и Херити. Последний, встретившись глазами с Джоном, подмигнул.
   - Ты заметил последовательность? - спросил Херити. - Великобритания, Ирландия и Ливия. Они могут называть ее первой, но Британия больше не великая.
   - Это Би-би-си, - сказал Гэннон.
   - А передачу ведут из Франции, - продолжил Херити. - Ни одного англичанина в редакции, хотя я уверен: все они говорят, как преподаватели из Оксфорда. Американцы, французы и пакистанцы, как мне сказали.
   - Какое это имеет значение? - спросил Гэннон.
   - Это имеет значение, потому что это факт, который не может отрицать ни один разумный человек! Этим янки, и "пакки", и лягушатникам сделали промывание мозгов. В первую очередь Англия, потом уже Ирландия, а потом язычники.
   - Да получат наши молитвы скорый ответ, - сказал диктор. - Аминь. Бодрым голосом он продолжил: - А теперь новости.
   Джон слушал с увлечением. Стамбул был охвачен Паническим Огнем. Обнаружены новые "горячие" места. В Африке был назван тридцать один город, Найроби и Киншаса среди них. Йоханнесбург оставался радиоактивными руинами. Во Франции подтверждалась потеря Нима. Толпа в Дижоне линчевала двух священников по подозрению в ирландском происхождении. В Соединенных Штатах все еще пытались спасти "большую часть Нью-Орлеана". Швейцария скрылась за чем-то, что они называли "Лозаннским Барьером", объявив, что оставшаяся часть их страны не заражена.
   - Что за великая и славная картина! - воскликнул Херити. - Весь мир становится Швейцарией! Антисептический мир с перинами, мягкими, как юная грудь, да, Кеннет? - Херити смотрел на мальчика, лицо которого густо покраснело.
   Джон чувствовал только удивление от размеров пространства, которое было приведено в движение. Последствия были гораздо более внушительными, чем он ожидал, хотя Джон и не мог сказать, каковы были ожидания. Когда он думал об этом, то чувствовал шевеление О'Нейла-Внутри. Он все равно испытывал не раскаяние, а только благоговейный страх перед тем, что Немезида может принять вид национальных катастроф.
   Перечень мест, в которые ударила чума, казался бесконечным. Джон понял, что это наиболее важная часть новостей - места, которых надо избегать. "Как близко она подобралась?" Он знал об ограничениях на путешествия чтобы пересечь большинство границ, требовались специальные паспорта, утвержденные Барьерной командой Объединенных Наций... и границы эти больше не были всего лишь границами стран.
   Советский Союз не объявил о новых "горячих" точках, однако данные спутниковых наблюдений, предоставленные Соединенными Штатами, говорили о новых вспышках Панического Огня в юго-восточном регионе, от Омска и почти до Семипалатинска - "во многих городах и деревнях явно видны пожары, однако Омск выглядит нетронутым".
   - Так много новых эвфемизмов насилия, - пробормотал Гэннон. Он обвел взглядом стол, будто ища что-то или кого-то, кто здесь не присутствовал. Неужели Безумец думает, что принесет мир и конец насилия?
   Джон опустил взгляд на свои руки. "Стремление к миру никогда не было частью этого", - думал он. Было только страстное желание О'Нейла отомстить. Кто может отказать в этом человеку, потерявшему близких? Джон чувствовал себя как психиатр О'Нейла, понимая его, а не обвиняя и не оправдывая.
   В маленькой записной книжке, где делались краткие заметки для рапорта в Дублин, Херити написал этой ночью: "Если О'Доннел - Безумец, то он, по-видимому, ошеломлен размахом несчастья. Знает ли он, как далеко распространится чума? Волнует ли его это? Никаких признаков раскаяния. Никаких указаний на нечистую совесть. Как может он не реагировать, если он О'Нейл?"
   В середине передачи было телефонное интервью с доктором Дадли Викомб-Финчем, директором Хаддерсфилдского исследовательского центра в Англии. Викомб-Финч сообщал, что "нет никаких заметных продвижений в поисках вакцины", хотя имеются "многообещающие направления, о которых я надеюсь сообщить позже".
   Когда диктор попросил его сравнить эту чуму с "аналогичными историческими катастрофами", Викомб-Финч сказал, что, по его мнению, подобные сравнения бесцельны, добавив:
   - Такого массового уничтожения людей не было очень долгое время. Это уничтожение в совершенно новых масштабах, и влияние его на наших потомков - если нам достаточно повезет, и мы будем их иметь - не поддается полной оценке. В простых финансовых терминах - прецедента нет, нет ничего, с чем можно было бы сделать обоснованное сравнение. Что касается людей...
   Здесь он просто разрыдался.
   Би-би-си позволило этому некоторое время продолжаться, используя ситуацию для эффекта, затем диктор сказал:
   - Спасибо, доктор. Мы полностью понимаем вашу реакцию и молим Бога, чтобы ваша глубокая и очевидная эмоциональная позиция лишь усилила вашу решимость в Хаддерсфилдском центре.
   - Усилила вашу решимость! - фыркнул Херити голосом, хриплым от самогона. - Английские слезы помогут покончить с засухой.
   - Как они только могут думать о финансовых расходах? - задал вопрос Гэннон.
   Это была первая искра, близкая к гневу, которую Джон видел у этого человека.
   - Игра между Богом и Маммоной была прекращена из-за того, что половина игроков покинула поле, - сказал Херити.
   Джон взглянул на отца Майкла и заметил слезы, бегущие по его щекам. В свете лампы его клейменый лоб казался размытой красной полосой.
   Диктор Би-би-си закончил передачу еще одной молитвой:
   - Простим в сердцах наших все прошлые несправедливости и создадим мир, в котором человечество обретет подлинное братство и милосердие, к которому призывает нас каждая религия.
   Эта молитва была передана благодаря любезности Буддийской Заморской миссии из Сан-Рафаэля, штат Калифорния.
   Гэннон повернул ручку. Раздался щелчок, и радио замолчало.
   - Мы должны экономить батарейки, - сказал он.
   - Для чего? - спросил шурин, который говорил невнятно после выпитого. Слушать эти дрянные новости? Зачем? В этом нет будущего!
   Пришли чужие и стали учить нас своим манерам.
   Они презирали нас за то, что мы такие, какие есть.
   "Залив Галвэй", ирландская баллада
   Меньше часа оставалось до делового обеда в малом зале при столовой Белого Дома, и президент Адам Прескотт знал, что у него нет ни малейшего намека на новый подход к их проблемам. Тем не менее, он должен был выглядеть уверенным и целеустремленным. Лидер должен вести за собой.
   Он в одиночестве сидел в Овальном кабинете, и история этого места пронизывала все пространство вокруг него. Здесь принимались исторические решения, и что-то от этого, казалось, пропитало эти стены. Стол, находившийся перед ним, был подарен Резерфорду Б.Хейзу королевой Викторией. Картина над камином напротив, кисти Доминика Сера, изображала битву между "Благородным Ричардом" и "Сераписом". Джон Ф.Кеннеди любовался ею с того же самого места. Столик в простенке за ним был заказан и использовался Джеймсом Монро. Кресло под Прескоттом было частью того же заказа.
   Прескотт чувствовал себя в кресле, как в тюрьме, его спина болела, несмотря на изысканную форму спинки, найденную Пьером-Антуаном Беланже.
   На оправленной в зеленую кожу папке перед ним лежала стопка докладов, их ярлычки были раздвинуты так, чтобы он мог их прочесть и достать нужный документ. Он прочел их все, и они только увеличили его смятение.
   "Информация, - думал он. - Какая от нее польза?"
   Прескотт считал, что все это несло на себе оттенок напыщенности, автоматически считаясь важным. Если что-то предназначено для глаз Президента, то это должно быть не просто важным, а очень важным. Президентов нельзя беспокоить тривиальными делами.
   Информация. Не факты, не данные, не правда. Она была собрана из человеческих наблюдений. Люди что-то видели, или слышали, или почувствовали, и переваренная версия всего этого находила дорогу на этот стол, которым восхищался Резерфорд Б.Хейз.
   Прескотт взглянул на ярлычки, выглядывающие из папок с докладами. "Прорывы". Новые районы чумы в средствах массовой информации назывались "горячими точками". Вопрос об эвакуации людей больше не возникал. Куда они пойдут? Чужаки были опасны. Люди, которые долго отсутствовали дома, были опасны. Хорошие друзья, вернувшиеся издалека, больше не были хорошими друзьями. Железнодорожные пути сорваны. Аэропорты засыпаны обломками, чтобы заблокировать взлетно-посадочные полосы. Дороги перекрыты и охраняются вооруженными людьми. Мосты взорваны.
   В докладе, лежавшем перед Прескоттом, было сказано, что каждый поворот путепровода и переезды на А-11 из Парижа были обрушены на шоссе мастерски установленными зарядами взрывчатки, а отсутствие транспорта создавало зоны голода. "Маки" вспомнили, чему они научились в прошлую войну, но они забыли, что продукты тоже путешествуют по шоссе.
   Во многих местах Соединенных Штатов было не лучше. Люди не смели выбираться на поиски продовольствия, и еда была серьезной проблемой в городах и даже в сельских районах. Нью-Йорк довольствовался тем, что выращивалось вдоль Огненного Барьера, благодаря снижению численности населения и складам, забитым консервами. У Вашингтона, округ Колумбия, по оценкам, было еще два года до затягивания пояса. Они обходились стратегическими запасами, хранившимися на случай атомной атаки, плюс огороды, посаженные на его лужайках и открытых пространствах.
   Вашингтон и его кольцо "спальных общин" оставались незараженными благодаря главным образом тому, что генерал Уильям Д.Кеффрон, действуя по своему разумению, установил вокруг города огнеметный кордон, поддерживаемый танками и пехотой с приказом стрелять и жечь нарушителей. После этого он послал отряды смертников против всех зараженных районов, которые он только мог разыскать своим безжалостным методом. Во всех точках въезда были установлены карантинные посты, все они обслуживались женщинами-добровольцами, привезенными по воздуху из региональных тюрем и находившимися под постоянным наблюдением телекамер.
   Прескотт вытащил из стопки на столе доклад с ярлычком "Дань" и открыл его.
   Странно, что было только одно слово для этого.
   Несомненно, это было следствием политики "пустых лодок" Барьерной Команды, которые посылали припасы ирландскому Финну Садалу и английским Пограничным Загонщикам. В то время "пустые лодки" казались хорошей идеей небольшие самоходные радиоуправляемые катера направлялись Барьерной Командой в Кинсейл, Ноут, Ливерпуль и другие портовые пункты с грузом газет, продовольствия, спиртного, небольшого оружия, боеприпасов, одежды... Простой радиосигнал уничтожал катер, когда он завершал свою миссию.
   Финн Садал.
   Пограничные Загонщики.
   Прескотт содрогнулся, вспомнив некоторые вещи, которые он слышал о методах Финна Садала. Но все же... дань?
   Дублин угрожал отозвать Финна Садала с его охранных постов вдоль побережья и предпринять активную попытку заразить другие регионы вне своих границ, если не будут выполнены их требования.
   Прескотт просмотрел лежащую перед ним страницу. Ирландия требовала вернуть добычу викингов. Все эти бесценные сокровища из музеев Дании, Норвегии и Швеции должны были быть возвращены и пересланы на управляемых катерах.
   "Все богатства, украденные у нас варварами, будут погребены в Армаге", - сказали ирландцы.
   Погребены?
   Они говорили о планируемой большой церемонии, полной языческих оттенков.
   Норвегия и Швеция немедленно дали согласие, однако датчане проявляли нежелание.
   "Сейчас они просят это, а что потребуют потом?"
   Проклятые жадные датчане!
   Прескотт нацарапал пометку на полях страницы: "Сказать датчанам, что они проиграли голосование. Либо они подчинятся, либо мы добьемся этого жестким способом". Он расписался.
   Указание должно бы, конечно, быть выражено более дипломатично, но датчане все равно хорошо понимали железные намерения за дипломатическими иносказаниями. Маленькие народы научились распознавать это очень рано.
   Требования Англии, на первый взгляд, были даже еще более странными. Хотя поступили они после выступления Ирландии, и в более цивилизованной форме, они были подкреплены аналогичной угрозой.
   Библиотеки.
   "Когда это время станет всего лишь горьким воспоминанием, мы хотим быть нацией опубликованных сокровищ - книг, манускриптов, карт и религиозных документов, набросков и картин художников. Мы хотим оригиналы, где бы они ни находились. Вам будет позволено сделать подходящие копии".
   Его аналитики назвали это "практичным подходом". Цивилизованные нации сначала хорошо подумают, прежде чем жечь такие сокровища... если до этого дойдет. Неприятность была в том, что этот мир не был больше цивилизованным.
   Прескотт вернулся к разделу доклада, касающемуся требований Англии, и написал наверху одно слово: "Согласиться". И поставил свои инициалы.
   Ливия не присоединилась к этой новой игре, хотя оставался вопрос, есть ли в Ливии вообще централизованное правительство. Спутниковые наблюдения говорили, что страна лежит в развалинах, численность населения резко сократилась... а каким оно было? Три миллиона? Вся Северная Африка представляла собой бойню. Стерилизационные отряды, их называли "новыми СС", подожгли каждый населенный пункт вблизи ливийской границы и по всей земле от Суэца до Касабланки, двигаясь впереди кобальтового барьера, который теперь охватывал обреченную землю.
   А что с Израилем?
   Прескотт отложил папку с пометкой "Бразилия" в сторону, решив взять ее с собой на обеденное совещание. Северная Африка оставалась главной заботой. Уцелевшие люди скапливались в Чаде и Судане, намерения их были очевидны. Вот-вот начнется новый "джихад".
   "Нейтронные бомбы! - думал Прескотт. - Это единственное решение".
   Этот регион не входил в область, объявленную О'Нейлом вне закона. И какая в этом разница теперь, запретил ли О'Нейл атомное оружие в Ливии? Эта нация больше не существовала.
   Диктор в последних новостях предыдущей ночью не обладал спутниковой информацией, но, конечно, слышал о ней.
   "Из этой страны мы получаем только ужасающую тишину".
   Прескотт отложил папку о дани в сторону и хмуро смотрел на раздвинутые ярлычки - слова на бумаге. Может ли что-нибудь из всего этого действительно показать размах катастрофы?
   У Китая, по-видимому, назрела проблема с Индией, но оставался еще и резкий раскол между Китаем и Советами. Это должно быть ключевым вопросом во время сегодняшнего рабочего совещания. Он посмотрел на часы: еще полчаса. Война на Дальнем Востоке была бы окончательной катастрофой беженцы, потеря централизованного руководства, никакой возможности установить строгую систему наблюдения и карантина при перемещении больших групп населения.
   Президента охватило чувство хрупкости человеческих условий. В груди его что-то сжалось, дыхание стало коротким и быстрым. Ярлыки на докладах зажили собственной жизнью, буквы стали большими и пылающими. Каждый ярлычок вызывал к жизни новый потенциал истребления.
   "Денвер... Улан-Батор... Перон... Омск... Тсемпо... Уганда..."
   Тугой комок в груди постепенно исчез. Он подумал, не вызвать ли ему врача, но очередной взгляд на часы сказал ему, что времени до начала обеденного совещания не осталось. По-видимому, проблема с сахаром в крови.
   Его глаза уперлись в папку: "Вопрос успеха".
   Да, это одна из самых серьезных забот. Какую гарантию они имеют, что Ирландия или Англия поделятся каким-либо открытием? Что, если они найдут вакцину и будут шантажировать остальной мир? А если этот Безумец О'Нейл действительно скрывается в Англии или Ирландии...
   Этот вопрос необходимо поднять за обедом. И агентов, которых они смогли внедрить в эти страны, явно недостаточно. Должны быть найдены другие средства наблюдения.
   Прозвучал сигнал под столом: два настойчивых звонка. Они, наверное, уже стоят снаружи и ждут.
   Опершись обеими руками о стол, он тяжело поднялся на ноги. Уже стоя, он почувствовал, как лента мучительной боли опоясывает его грудь. Комната заколыхалась, как подводная сцена, вихрем кружась вокруг него все быстрее и быстрее. Он услышал отдаленный шипящий звонок, который заполнил его сознание. Ощущения падения не было, только прилив благословенного забвения, который унес с собой страх и боль, и еще вид маленького столика рядом с его столом, рифленая, оправленная в бронзу деревянная ножка с глубокой царапиной в том месте, где одна из шпор Эндрью Джексона зацепилась за красное дерево.
   Насилие и благочестие несовместимы. Они из разного
   теста. Ничто их не связывает: ни радость, ни страдание, ни
   даже живая смерть, которую некоторые ошибочно принимают за
   покой. Одно исходит из преисподней, а другое - с небес. В
   благочестии есть изящество; в насилии вы всегда будете
   непривлекательны.
   Проповедь отца Майкла
   В эту ночь Джон засыпал в верхней спальне домика Гэннона со странным чувством, что он находится в каком-то другом месте. Чистые простыни и взбитый матрас. У него был огарок свечи, чтобы посветить в комнате, которая пахла мылом и какими-то цветочными духами. Здесь стоял простой деревянный стул, низкий комод и шкаф для одежды, которые напомнили ему одну гостиницу в Нормандии.
   О'Нейл-Внутри ушел вглубь, стал молчаливым, более отдаленным и... Джон это чувствовал: удовлетворенным.
   Он видел то, что видел.
   Подготавливая постель, Джон думал о попойке за ужином. Она продолжилась в кухне, после того, как в гостиной был выпит цветочный чай - Херити и Мерфи сидели друг напротив друга, пили стакан за стаканом и смотрели друг на друга со странным упорством.
   Отец Майкл отправил неразговаривающего мальчика в постель и занял позицию в конце длинного стола, как можно дальше от пьющих, однако глаза его смотрели не на мужчин, а на стаканы с самогоном. Гэннон послал остальных детей спать и занялся мытьем посуды у раковины.
   Джон принес свою чашку из гостиной, подал ее Гэннону и уселся рядом со священником. Глядя на меченый лоб, он задумался о семье священника.
   - Где ваши братья, отец Майкл?
   Отец Майкл поднял на Джона затравленный взгляд.
   - Вы сказали, что у вас два брата.
   - Я не слышал о Мэттью со времени начала чумы, но он жил в Клуне, а это довольно далеко. Тимоти... Маленький Тим построил хижину рядом с могилой своей жены в Глезневине и спит теперь там.
   Мерфи прокашлялся, упершись взглядом в пустой кувшин, который Гэннон доставал из раковины.
   - Мы найдем решение, ей-Богу, найдем! Я знаю это! - он окинул стол мутным, взглядом. - Где мой Кеннет?
   - Ушел спать, - сказал Гэннон.
   - Я еще буду качать своего внука на колене, - сказал Мерфи.
   - Каждый привязывается к какой-нибудь мечте, такой как эта, - сказал Гэннон, склоняясь над сушилкой для посуды. - Пока что-нибудь не погубит ее. Это мечта о личном выживании - победе над Временем. Некоторые уходят в религию, или совершают смелые наскоки на "тайны вселенной", или живут в надежде на счастливый случай. Это все одно и то же.
   Джон представил себе Гэннона, стоящего перед классом и изрекающего эти зловещие фразы, причем таким же сухим тоном. Гэннон говорил то же самое много раз и теми же словами.
   Мерфи с восхищением посмотрел на своего шурина.
   - Какая мудрость в этом человеке!
   Херити усмехнулся.
   - Вы знаете, как янки называют счастливый случай вашего прохвессора? Они называют его... они называют его "блондинкой в кадиллаке"! - Его рука затряслась при смехе, расплескав немного самогона из стакана.
   - Бывают и другие варианты, - сказал Гэннон. - Магическое число, счастливый билет на скачках, клад, на который натыкаешься на своем собственном заднем дворе.
   - Такие вещи случаются, - сказал Мерфи.
   Гэннон грустно улыбнулся.
   - Я, наверное, спущусь к могилам. Где ты оставил фонарь, Вик?
   - На заднем крыльце.
   - Вы не хотите составить мне компанию, отец Майкл? - спросил Гэннон.
   - Я подожду утра и тогда освящу их, - ответил отец Майкл.
   - Он не любит навещать могилы ночью, наш отец Майкл, - сказал Херити. Привидения! Они летают над всей страной в эти страшные времена.
   - Нет никаких привидений, - сказал отец Майкл. - Существуют духи...
   - Ну и, конечно, мы все знаем, что существуют ведьмы, не так ли, отец Майкл? - Херити глядел на священника веселым совиным взглядом. - А феи? Что же с феями?
   - Мечтайте, о чем вам заблагорассудится, - ответил отец Майкл. - Я иду спать.
   - Первая комната направо, вверх по лестнице, отец, - сказал Гэннон. Спокойной ночи, и благослови вас Бог.
   Гэннон повернулся и вышел через кухонную дверь.
   Повинуясь какому-то импульсу, Джон последовал за ним, догнав его на улице, когда тот-зажигал фонарь кухонными спичками. Небо было покрыто облаками, и в воздухе ощущался туман.
   - Скажите мне, мистер О'Доннел, вы сопровождаете меня, потому что боитесь, что у меня здесь спрятано еще оружие?
   - Я не боюсь, - сказал Джон. - И не обращайте внимания на Херити. Он живет своими подозрениями.
   - Он солдат, этот человек, - сказал Гэннон. - "Прово", если я не ошибаюсь. (Прово - название боевиков Ирландской Республиканской Армии). Я знаю этот тип людей.
   Джон внезапно почувствовал пустоту в желудке. Херити... один из членов ИРА. В словах Гэннона был отзвук правды. Херити был одним из тех террористов, которые делали бомбы и убивали невинных людей, таких как Кевин, и Мейрид, и Мэри О'Нейл.
   - Я открою сердце мое и буду молиться так, как никогда раньше, чтобы вы добрались благополучно до Киллалы и нашли там лекарство от чумы, - сказал Гэннон.
   Проснувшись утром наверху, в холодной комнате, Джон подошел к окну и посмотрел вниз на каменную изгородь вокруг могил, которые выглядывали из-за угла дома.
   Предыдущей ночью каменная ограда казалась призрачным фортом в желтом свете фонаря Гэннона, тишина над ней давила тяжелым грузом. Мимо пролетела сова, но Гэннон даже не взглянул наверх, молча читая молитву.
   Когда они вернулись в дом, за столом оставался один Херити. Он сидел, потягивая самогон из полупустого стакана. Джону пришло тогда в голову, что Херити является одним из тех ирландских феноменов, которые могут поглотить губительное количество алкоголя с минимальными последствиями. Знать это было полезно. Джон понял, что после того, что о нем сказал Гэннон, он видит Херити в новом свете - "прово", в этом нет сомнения.
   - Вот уж рад я, что вы вернулись благополучно из призрачной ночи, сказал Херити. - Там рыщут дикие звери, знаете ли.
   - Несколько одичавших свиней, - сказал Гэннон.
   - Я говорил о двуногой разновидности, - сказал Херити. Он опустошил свой стакан. Поднимаясь на ноги деланно медленно, Херити сказал: - В кровать, в кровать, сном мертвых вам спать. А завтра рассвет, за вечерний привет и свинцовую пульку встречать. - Он похлопал по автомату на груди.
   Стоя на рассвете у окна, Джон услышал, как кто-то идет через нижнюю лужайку и останавливается у могил. Прошло некоторое время, прежде чем Джон узнал Херити по автомату, который стало видно, когда он обошел каменные стены и взглянул на дом. На Херити было надето зеленое пончо.
   "Еще одна вещь из его рюкзака", - подумал Джон.
   Он торопливо оделся, слыша, как внизу двигаются люди, и чувствуя запах топленого жира на сковородке. Аромат цветочного чая мешался с дымком жареной свинины.